Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Основные направления в современной теории перевода 16
1.1 Лингвистические теории и модели перевода 16
1.1.1 Возникновение лингвистической теории перевода, ее основные понятия и положения 16
1.1.2 Пути дальнейшего развития лингвистической теории перевода 27
1.1.3 Проблемы и ограниченность лингвистических теорий перевода 41
1.2 Коммуникативные теории и модели перевода 53
1.3 Когнитивно-психолингвистическое направление в современной теории перевода 63
Выводы по главе 1 69
Глава 2. Лингвофилософские основы перевода 72
2.1 Значение в рамках объективной семантики 73
2.2 Критика объективной семантики с позиций философии холизма 79
2.3 Теория лингвистической относительности (лингвоцентризм) как альтернатива объективной семантике 86
2.4 Факторы, влияющие на формирование мышления, и возможность невербального мышления 93
2.5 Проблема выделения единиц мышления 105
2.6 Проблема определения значения слова 119
2.7 Структура прототипического значения слова 129
2.8 Смысл как основа сопоставления языков при переводе 136
Выводы по главе 2 145
Глава 3. Теория речевой деятельности как основа моделирования процесса перевода 147
3.1 Языковая способность и ее реализация 147
3.2 Моделирование процесса речепроизводства в теории речевой деятельности 151
3.3 Представление процесса восприятия текста в рамках теории речевой деятельности 158
Выводы по главе 3 171
Глава 4. Понятие когнитивно-эвристической модели перевода и ее экспериментальная верификация 174
4.1 Модель перевода как особого вида речемыслительной деятельности 174
4.2 Возможности решения проблемы единицы перевода
в рамках когнитивно-эвристической модели 181
4.3 Возможности экспериментального изучения процесса перевода 187
4.4 Описание проведенного эксперимента. Стадии и операции процесса перевода 195
4.5 Когнитивный поиск смысла в процессе эксперимента 204
4.6 Операции с концептами на стадии перехода от внутренней программы к значению единиц языка перевода 225
4.7 Автокоррекция и фактор естественности при переводе 235
Выводы по главе 4 248
Глава 5. Возможности приложения когнитивно-эвристической модели перевода 251
5.1 Приложение когнитивно-эвристической модели к оценке качества переводов 251
5.2 Когнитивно-эвристическая модель и перевод иллокутивных частиц 269
5.2.1 Понятие иллокутивной частицы и ее основные свойства 270
5.2.2 Методика перевода частиц с четким значением на примере частицы actually 277
5.2.3 Методика перевода частиц с нечетким значением на примере частицы oh 287
Выводы по главе 5 297
Заключение 301
Сокращения и Источники 308
Литература 308
Приложение 318
- Проблемы и ограниченность лингвистических теорий перевода
- Факторы, влияющие на формирование мышления, и возможность невербального мышления
- Представление процесса восприятия текста в рамках теории речевой деятельности
- Операции с концептами на стадии перехода от внутренней программы к значению единиц языка перевода
Введение к работе
Характерной чертой лингвистической науки конца XX и начала XXI
века является широкое распространение антропоцентрического
подхода к языковым явлениям и категориям. Исходя из того, что
«любая деятельность индивидуума, выступающего субъектом в
процессе сознательного осмысления и творческого преобразования
окружающей действительности, в принципе не может не быть
эгоориентированной» (Хомякова 2002, 7), многие ученые отходят от
господствовавшей в течение многих десятилетий
лингвоцентристской научной парадигмы и обращают первостепенное внимание на активную роль человека как субъекта познавательной и речевой деятельности. Ярким проявлением указанной тенденции является выход лингвистических исследований за пределы собственно лингвистики, объектом изучения которой является сам язык как система, и обращение к другим областям знания, смежным с лингвистикой «антропоцентрическим» наукам - психолингвистике и социолингвистике, философии, герменевтике, нейрофизиологии и антропологии.
Последние десятилетия были ознаменованы бурным развитием когнитивной лингвистики, в центре внимания которой находятся процессы усвоения, накопления и использования знаний человеком, а также происходящие в его сознании мыслительные процессы. Когнитивная лингвистика ставит своей основной целью изучение взаимодействия в процессе речевой деятельности разнообразных видов знаний, накопленных человеком и доступных ему в конкретный момент речевого общения.
Сформировавшаяся в 50-е годы прошлого века лингвистическая теория перевода в процессе своего развития неизменно использовала актуальные для того или иного периода лингвистические направления и концепции. В работах различных авторов находили
отражение основные положения сопоставительной и типологической
лингвистики, трансформационная грамматика Н.Хомского,
функциональная теория Дж.Ферта и М.А.Халлидея, лингвистическая
прагматика и теория коммуникации. В последнее время в этой
области науки можно наблюдать все возрастающий интерес
исследователей к когнитивным и психолингвистическим аспектам
переводческой деятельности. В работах целого ряда отечественных и
зарубежных лингвистов (А.А.Леонтьев, И.А.Зимняя, З.Д.Львовская,
Ю.А.Сорокин, Т.А.Казакова, Е.С.Петрова, В.И.Хайруллин,
М.Я.Цвиллинг, Р.Белл, У.Эко, Ж.Дансетт, Ж.Делиль, Д.Кирали,
А.Нойберт) прослеживается явная тенденция рассматривать перевод,
прежде всего, как эвристический процесс речемыслительной
деятельности, осуществляемой переводчиком в определенном
социокультурном контексте. Все большее распространение получает
применение экспериментальных методов исследования
переводческого процесса, в частности, различного рода психолингвистических методик.
Указанная тенденция знаменует собой постепенный отход теории перевода от чисто лингвистических концепций, в рамках которых процесс перевода рассматривался, в основном, как поэтапная трансформация исходного текста на одном языке в текст на другом языке, происходящая благодаря объективно существующим «эквивалентным» отношениям между единицами двух языков на основе выражаемого ими содержания или выполняемой функции, и стремление ученых объяснить явления, происходящие в процессе перевода, с точки зрения когнитивных и речемыслительных процессов, происходящих в голове переводчика-интерпретатора. Перемещение центра внимания с языковой системы как самодостаточной сущности, определяющей и направляющей действия переводчика, на субъекта, использующего две языковые
системы в процессе эвристической речемыслительной деятельности, неизбежно влечет за собой пересмотр основного понятийного аппарата и методологических основ теории перевода. Необходимость пересмотра методологической основы теории перевода вызывается также чисто практическими причинами, связанными, в частности, с обучением переводу, а именно тем, что восприятие процесса перевода в русле традиционных понятий, таких как эквивалентность, тождество или подобие текста перевода исходному тексту, переводческая трансформация, нередко, как показывает наш опыт, дезориентирует изучающих перевод и ведет к ошибкам, в частности, к неестественности звучания текста перевода.
При этом можно говорить о том, что новое антропоцентрическое направление в теории перевода находится еще только на стадии становления. Применяя к переводу различные термины когнитивной лингвистики, в частности, термины «концепт» и «фрейм», и предлагая новые подходы к анализу переводческого процесса, исследователи нередко используют понятия, унаследованные у традиционной лингвистической теории перевода, такие как эквивалентность, соответствие, нормы соответствия, разделяют семантику и прагматику, рассматривают перевод как перенос значения из одного текста в другой. Фактически отсутствуют комплексные исследования теоретических основ переводческой деятельности в рамках указанного направления, в которых с новых позиций были бы освещены такие важные для изучения перевода вопросы как соотношение языка и мышления, основы переводимости, значение языковых знаков и формирование смысла в контексте, единица перевода, критерии разделения перевода и пересказа, и критерии оценки качества перевода. Кроме того, на наш взгляд, существует давно назревшая потребность теоретико-
экспериментального обоснования необходимости использования в процессе перевода одноязычных толковых словарей. В предлагаемом диссертационном исследовании на базе позитивного опыта, накопленного переводческой наукой, а также с учетом новейших достижений когнитивной лингвистики, психолингвистики и других имеющих отношение к переводу областей знания, разрабатывается и экспериментально обосновывается комплексная модель переводческого процесса как особой разновидности речемыслительной деятельности, происходящей в сознании переводчика-интерпретатора при его взаимодействии с исходным текстом. Кроме того, демонстрируются возможности приложения предлагаемой модели к переводу отдельных единиц английского языка и оценке качества перевода.
Актуальность данного диссертационного исследования определяется тем, что оно выполнено в рамках антропоцентрического, когнитивного и психо лингвистического направлений современной лингвистики и теории перевода, а также тем, что в нем учитываются и развиваются последние достижения в области экспериментального исследования процесса перевода. Цель диссертации заключается в разработке и теоретико-экспериментальном обосновании когнитивно-эвристической модели перевода, а также в описании возможностей ее приложения к переводу отдельных единиц английского языка и оценке качества перевода. Достижение указанной цели требует решения следующих задач:
1) рассмотреть основные направления в современной теории
перевода и предлагаемые в рамках этих направлений модели
процесса перевода;
2) разработать лингвофилософские основы перевода и определить
понятия «значение» и «смысл»;
3) рассмотреть основные положения теории речевой деятельности как методологической основы моделирования процесса перевода; 4)разработать когнитивно-эвристическую модель перевода и экспериментально обосновать ее;
5) показать возможности приложения разработанной модели к переводу некоторых единиц английского языка и оценке качества переводов.
Методологической основой исследования являются основные положения 1) теории речевой деятельности (Л.С.Выготский, Н.И.Жинкин, А.Н.Леонтьев, А.А.Леонтьев, М.М.Бахтин, И.Н.Горелов, А.А.Брудный, А.Р.Лурия, А.А.Залевская, Т.В.Ахутина, И.А.Зимняя, У.Л. Чейф и другие) и 2) когнитивной лингвистики (Р.Лангакер, Р.Джакендофф, Дж.Лакофф, Л.Тальми, Дж.Фодор, А.Круз, Ф.Унгерер, Д.Ли, М.В Никитин, З.Д.Попова, И.А.Стернин, Р.М.Фрумкина и другие).
В работе применены методы когнитивного и лингвистического моделирования, семантического анализа, субституции, метод интроспекции и психолингвистический эксперимент. Научная новизна диссертации состоит в том, что в ней впервые 1 предлагается и экспериментально обосновывается комплексная модель перевода как когнитивно-эвристического речемыслительного процесса, в котором разнообразные присутствующие в голове переводчика знания взаимодействуют с семантическим потенциалом исходного текста; 2) единицей перевода признается концепт как дискретная единица языка мышления; 3разрабатываются критерии оценки качества перевода и его успешности; 4)предлагается классификация типов переводческих ошибок; а также 5)разрабатывается эвристическая методика решения конкретных переводческих проблем с применением метода интроспекции.
Теоретическая значимость диссертации определяется тем вкладом, который она вносит в когнитивную лингвистику, психолингвистику и теорию перевода. В работе введены понятия когнитивного поиска и рекомбинации концептов; уточнены, в том числе применительно к переводу, понятия операционных норм и пределов интерпретации, концепта, значения и смысла. Определены лингвофилософские основы переводческой деятельности. Дано принципиально новое' определение процесса перевода, определены его основные стадии и особенности. В рамках нового подхода переосмыслены понятия единицы перевода и инварианта перевода. Разработаны новые теоретические подходы к оценке качества перевода и разделению перевода и пересказа. Обосновано применение метода интроспекции в переводческих исследованиях.
Практическая ценность исследования заключается в возможности использования как теоретических, так и практических материалов исследования, а также полученных выводов, в общих и специальных курсах по теории перевода, когнитивной лингвистике и психолингвистике, при составлении учебников по теории и практике перевода и на занятиях по практическому переводу, в том числе для обоснования выбора варианта перевода или анализа причин ошибки. Материал исследования составляют данные, полученные в результате эксперимента, проведенного в 2006 году в Университете города Шеффилда, Великобритания. В эксперименте принимали участие четыре студента и два преподавателя кафедры Русской и Славянской филологии. В качестве дополнительного материала привлекались отдельные примеры, взятые из произведений английской художественной литературы, и их переводы на русский язык, выполненные автором данного исследования в учебно-методических целях (Минченков 2004), и, в ряде случаев, другими
переводчиками. Использовались также данные англоязычных толковых словарей. Все источники приводятся в конце работы. На защиту выносятся следующие положения диссертации:
1. Два задействованных в процессе перевода языка соприкасаются на
уровне языка мышления. Дискретные единицы этого языка —
концепты-представления - формируют субъективные смыслы.
Единицами перевода являются концепты. Возможность перевода
обусловлена і) самим фактом существования языка мышления; и)
способностью человеческого сознания, при необходимости,
осуществлять операции с концептами, в частности, вычленять
субконцепты в структуре концепта и рекомбинировать концепты; ш)
происходящим в сознании в процессе любой рецептивной
речемыслительной деятельности переходом от конвенционального
языкового значения к субъективному смыслу; iv) присущим каждому
языку потенциалом смысловыражения, то есть способностью этого
языка вербализовать субъективные смыслы доступными ему
средствами на различных формальных уровнях.
2. Перевод как особый вид речемыслительной деятельности
представляет собой эвристический процесс объективации средствами
языка перевода концептуальной структуры, сформированной в
сознании на базе исходного текста. Специфика перевода как особого
вида речемыслительной деятельности состоит, во-первых, в том, что
он объединяет в себе процессы понимания исходного текста и
порождения нового текста на другом языке, и, во-вторых, в
заданности предмета деятельности: порождая новый текст на языке
перевода, переводчик реализует, прежде всего, не собственную
внутреннюю программу, а ту, которая уже была ранее сформирована
автором исходного текста.
3. Процессы понимания исходного текста и порождения текста
перевода являются многоэтапными, но при этом носят «челночный»
характер. Кроме того, порождение нового текста, как правило, протекает параллельно с пониманием исходного.
4. В процессе понимания исходного текста его единицы активируют
в сознании переводчика конвенциональные концепты-понятия,
которые взаимодействуют с имеющимися у переводчика фоновыми
знаниями и знаниями контекста. В результате этого взаимодействия
в сознании актуализируются субъективные концепты, формирующие
смыслы. В ряде случаев смысл формируется почти спонтанно,
однако нередко переводчику приходится проводить относительно
длительный и сложный когнитивный поиск смысла.
По мере своей актуализации субъективные концепты постепенно образуют концептуальную структуру, которая представляет собой внутреннюю программу будущего текста на языке перевода. На основе этой концептуальной структуры в сознании переводчика формируется единое мысленное представление всей описываемой текстом ситуации.
5. Знание значений единиц исходного текста и общие знания о мире
обуславливают инвариантность понимания исходного текста
различными переводчиками. При этом различия в индивидуальных
фоновых знаниях и субъективных представлениях способствуют
вариативности понимания текста. Недостаток или отсутствие
релевантных знаний значений единиц исходного текста, фоновых
знаний и знаний контекста не позволяют сформировать когерентную
внутреннюю программу, что обычно предопределяет неуспешность
всего процесса перевода.
6. Текст перевода порождается путем объективации на языке
перевода сформированной концептуальной структуры. В ряде
случаев объективация оказывается невозможной без рекомбинации
концептов, составляющих концептуальную структуру. Среди
операций по рекомбинации концептов выделяются расщепление,
слияние, перемещение, поглощение концепта, передача концепта через признак или описывающую его концептуальную схему, а также перестройка всего событийного фрейма, то есть всей структуры концептов. Рекомбинация концептов может проходить как отдельная стадия процесса перевода — когда без этого переводчик не может объективировать нужный концепт на языке перевода, или же, как мыслительный фон операции автокоррекции, которая часто бывает* необходима для достижения естественности звучания текста перевода, обеспечения его когерентности и соблюдения норм языка перевода.
7. Весь процесс перевода носит эвристический характер и идет путем выдвижения гипотез с их последующим'подтверждением или опровержением. Переводческие задачи решаются применительно- к каждому конкретному случаю. Окончательный вариант перевода часто оказывается непредсказуем заранее и вариативен. 8і. Оценка качества выполненных переводов предполагает применение операционных норм, имеющих градуированный и относительный характер. В этом случае основной критерий при оценке успешности перевода, как отдельных предложений, так и всего текста, состоит в том, удалось ли переводчику объективировать всю инвариантную совокупность, концептов, учитывая реальную возможность сделать это в данном контексте. Предлагаемые переводчиками успешные варианты нередко отличаются как в отношении лексических единиц, избираемых для объективации того или иного концепта, так и в структурном плане. Эти варианты могут быть одинаково успешными, или же различаться по степени успешности в плане полноты объективации того или иного концепта или всей структуры концептов.
9. К переводческим, ошибкам относятся1 случаи, когда і) выбранная переводчиком единица объективирует не тот концепт, который
актуализирован исходным текстом, а некий другой; ii) концепт не объективирован вообще; Неиспользованное переводчиком сочетание слов или предложение не имеет смысла или имеет смысл совершенно отличный от того, который потенциально можно сформировать при восприятии соответствующего отрезка ИТ; iv) вместо перевода переводчик осуществляет пересказ, то есть, по субъективным причинам ряд смыслов не объективирован им вообще; у)предложенный вариант явно нарушает нормы ПЯ, звучит неестественно или не обладает когерентностью.
10. Когнитивно-эвристическая модель перевода является теоретико-методологической базой для перевода таких языковых единиц, как, например, иллокутивные частицы, чья семантика обнаруживает сильную зависимость от контекста, и перевод которых с помощью источников, опирающихся на межъязыковые эквиваленты или соответствия, прежде всего, двуязычных словарей, оказывается проблематичным. Указанная проблематичность связана с объективной неспособностью двуязычного словаря свести все многообразие контекстуальных смыслов единицы к набору соответствий или отсутствием в языке перевода отдельного слова или слов, способных выступать в качестве более или менее регулярных соответствий этой единицы.
Апробация работы. Основные положения и результаты диссертационного исследования отражены в 20 публикациях, в том числе монографии объемом 8 печатных листов, в выступлениях на международных переводческих конференциях «Федоровские чтения» (Санкт-Петербург, филологический факультет СПбГУ октябрь 2006, 2007, 2008 гг.), на мемориальном заседании кафедры английской филологии и перевода и кафедры английской филологии СПбГУ (Санкт-Петербург, филологический факультет СПбГУ, июнь
2007), а таюке в переводческих спецкурсах, прочитанных на
филологическом факультете в период с 2004 по 2007г.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав с
выводами, заключения, библиографического списка, списка
принятых в работе сокращений и приложения. Общий объем
диссертации -319 страниц текста в компьютерном наборе.
Во введении обосновывается актуальность и научная новизна
проводимого исследования, формулируются его цель и задачи,
теоретическая и практическая значимость.
В первой главе «Основные направления в современной теории
перевода» рассматриваются основные концепции и модели,
существующие в современной теории перевода и проводится их
русле предложенной модели. Разрабатывается ряд новых для теории
перевода понятий, таких как когнитивный поиск и рекомбинация
концептов. С опорой на данные проведенного экспериментального
исследования демонстрируется эвристический характер процесса
перевода и проводится анализ основных его стадий, закономерностей
их протекания и мыслительных операций, производимых
переводчиком на каждой стадии. Подробно исследуются причины
успешности или неуспешности процесса перевода.
В пятой главе «Возможности приложения когнитивно-эвристической
модели перевода» описывается применение разработанной модели к
оценке качества выполненных переводов и на примере двух
английских иллокутивных частиц разрабатывается методика
перевода языковых единиц, чья семантика обнаруживает большую
зависимость от контекста.
В заключении подводятся основные итоги проведенного
исследования.
В приложении приводится использованный в процессе эксперимента
текст.
Проблемы и ограниченность лингвистических теорий перевода
Большое распространение, которое получили описанные выше взгляды на перевод в отечественных и зарубежных исследованиях, свидетельствует о том, что многие ученые принимают и используют основные положения и термины лингвистической теории перевода, очевидно полагая, что они вполне адекватно описывают переводческий процесс, а разработанные критерии эквивалентности позволяют должным образом оценить качество переводов. Однако когда начинаешь применять эти термины и положения к реальной переводческой деятельности, оценке выполненных переводов или практическому преподаванию перевода, нередко возникают проблемы, которые рождают вопросы и заставляют размышлять о том, не являются ли вышеперечисленные принципы и постулаты, в лучшем случае, несколько идеальным и далеким от реальности, а значит, работающим в основном только в теории, представлением переводческой деятельности, а в худшем — небезвредными абстрактными схемами, способными дезориентировать обучающихся переводу и неопытных переводчиков и, более того, вести к переводческим ошибкам. Вопросы, в той или иной степени, вызывают все перечисленные выше основные положения. Но начать, вероятно, следует с самого базового из них, того, которое касается объекта переводческой деятельности. Выбор в качестве объекта формальной единицы неизменно создает проблемы, поскольку вступает в противоречие с прослеживаемым у многих авторов и, как нам представляется, верным положением о том, что переводчик в конечном итоге имеет дело со смыслом. Проблема заключается в том, что между единицами смысла и единицами формы нет прямого отношения, что в том или ином виде неоднократно признавалось теоретиками перевода. Как пишет, например, М.Бейкер, одно слово {rebuild) может заключать в себе несколько смыслов (построитъ+заново); в то же время несколько слов могут вместе создавать один смысл (pasar a maquina в испанском) (Baker 1992, 11). А Р.Белл отмечает, что существенной чертой лексических систем всех языков является размытость границ между словами, и это представляет собой одну из наиболее сложных проблем перевода (Bell 1993, 102). Соответственно, при формальном подходе объект перевода оказывается переменной величиной, которая может варьировать в широких пределах, от морфемы до текста. Закономерным следствием этого является тот факт, что сторонники данного подхода до сих пор не смогли прийти к согласию относительно того, что считать единицей перевода, и можно ли ее вообще выделить (Бродович 2000).
Существенным недостатком формального подхода к объекту перевода является также то, что в его узких рамках невозможно учесть все многочисленные имплицитные смыслы формируемые в сознании переводчика при анализе текста, но совсем не представленные в его поверхностной структуре. К ним можно отнести, например, различного рода стилистические эффекты (Черняховская 1987, Шадрин 1991) или имплицитную модальность в английских предложениях типа Не is a man to rely on. Серьезные сомнения возникают в отношении возможности эквивалентных отношений между единицами двух разных языков вообще и при переводе, в частности, а также применения понятия эквивалентности к оценке качества переводов. Против этого, как известно, возражал еще В.фон Гумбольдт, писавший, например, что «чем больше перевод стремится походить на оригинал, тем больше он, в конечном итоге, отличается от него», и «можно лишь удивляться тому, насколько велики могут быть различия там, где переводчик стремился достичь сходства» (Humboldt 1992, 56). В лингвистической теории перевода, по меткому замечанию А.Н.Крюкова, «эквивалентность постулируется, но не проблематизируется» (Крюков 1988, 50). Ее сторонники, во-первых, вполне допускают существование, для любой пары языков, большого числа межъязыковых эквивалентов на уровне слов и связанных словосочетаний, которые материально зафиксированы (Иванов 2006, 23) в виде многочисленных двуязычных словарей, и, во-вторых, полагают, что эквивалентность не обязательно должна представлять собой только постоянное отношение, это может быть динамическая, возникающая лишь в конкретной коммуникативной ситуации равнозначность. В отношении межъязыковых эквивалентов на уровне слов и двуязычных словарей, которые, как считается, являются материальным доказательством того, что такие эквиваленты существуют, следует сказать, что ученые, исследующие лексикографические аспекты перевода, говорят как раз о проблематичности использования двуязычных словарей в процессе перевода, и выявленные ими проблемы указывают на то, что подавляющее большинство лексических единиц двух языков (за исключением, как правило, специальных терминов (Stein 1990, 404; Zgusta 1971, 296)) эквивалентами (то есть постоянно тождественными в отношении значения и соответствующими друг другу в большинстве контекстов сущностями) вовсе не являются. Среди проблем, с которыми сталкивается переводчик, работающий с двуязычным словарем, обычно отмечаются следующие. Во-первых, нередко случается так, что данная лексическая единица ИТ вообще не имеет эквивалентов в ПЯ, так что предложенные словарем на роль эквивалентов единицы ПЯ могут лишь приблизительно или описательно выразить ее значение. В результате получается так, что в конкретном контексте данная лексическая единица не может быть переведена ни одним из предложенных словарем «эквивалентов» (Zgusta 1984, 149; Snell-Hornby 1987, 165). Во-вторых, многие современные словари нередко предлагают данной лексической единице ИТ не один, а много «эквивалентов», которые, к тому же, могут сильно различаться в отношении значения (Berkov 1990, 104). В таком случае, даже когда нужный нам эквивалент присутствует в словаре, его еще предстоит выбрать из множества эквивалентов. При этом вряд ли можно согласиться с исследователем, считающим, что это «простой случай», и что ошибки, которые бывают в этом простом случае, все «связаны с неправильным выбором варианта по причине недостаточного знания языка» (выделение наше. - A.M.) (Иванов 2006, 79).
Факторы, влияющие на формирование мышления, и возможность невербального мышления
Как справедливо отмечает О.А.Корнилов, без выхода за рамки чистой лингвистики доказать ту или иную точку зрения на то, как связаны между собой язык и мышление, практически невозможно: «любые утверждения в силу недостаточной аргументированности в лучшем случае будут иметь статус аксиом или гипотез, ...а в худшем - будут противоречить данным, добытым специалистами в других ...областях знания» (Корнилов 2003, 107-108). В этой связи стоит обратить внимание на исследования в разных областях знаний, авторы которых в той или иной степени касались поставленной проблемы. Интерес представляют, например, исследования антропологов, изучавших отношения между естественными и языковыми категориями с целью определить, в какой степени последние детерминируют восприятие окружающего мира. Американские ученые Б.Берлин и П.Кей исследовали цветонаименования и концептуализацию цвета в 20 различных языках, включая язык племени дани. Они обнаружили, во-первых, что языки и соответствующие культуры сильно различаются в отношении количества базовых цветонаименований - от двух в языке дани до одиннадцати в английском. Затем участникам эксперимента предъявили 329 цветных фишек, 320 из которых представляли 40 различных цветовых оттенков, разделенных на восемь уровней яркости. Оставшиеся девять фишек были белого, черного цвета и семи оттенков серого. Испытуемым предложили выбрать среди оттенков основных цветов те, которые, по их мнению, являются лучшими и худшими образцами того или иного цвета. Эксперимент показал, что участники выбирали, в целом, одинаковые оттенки основных цветов вне зависимости от того, были ли в их языке названия этих цветов, то есть наблюдалось регулярное согласие по поводу того, что считать хорошим образцом зеленого цвета или плохим образцом синего, причем, в том числе среди носителей языков, имеющих меньшее количество базовых цветонаименований, чем носители английского языка. Вывод, который сделали Б.Берлин и П.Кей, заключался в том, что категоризация цвета определяется не языком, а связана с особенностями человеческой перцепции (Berlin&Kay 1969). Еще более интересный эксперимент в этой области был проведен Э.Рош. В эксперименте участвовали американцы и представители племени дани, у которых есть только два слова для обозначения цвета: тоїа для всех ярких и теплых цветов и mili для темных и холодных. Сначала испытуемому показывали цветную фишку, потом просили подождать в темноте в течение тридцати секунд и, наконец, выбрать этот цвет из сорока предложенных. Эксперимент дал удивительные результаты. Несмотря на то что в английском языке существует неизмеримо больше цветонаименований, американцы делали похожие ошибки, а в целом и те, и другие неплохо справились с экспериментом. Таким образом, Э.Рош показала, что наименование случайно. То, как представители разных культур помнят цвета, отражает скорее организацию их нервной системы, чем структуру лексикона (Rosch 1973).
Кроме того, эти исследования наглядно продемонстрировали, что концептуализация объектов окружающего мира возможна вне языка, ведь если бы это было не так, то представители дани постоянно путали бы, например, темные и холодные цвета, поскольку их язык не различает эти цвета. А коль скоро они их различали, то, значит, они способны представить другой способ концептуализации, или он у них уже есть. С этой точки зрения интерес представляет также наблюдение У.Эко, связанное с обозначением терминов родства в английском и итальянском языках. В то время как английский язык имеет три слова nephew, niece, grandchild, итальянский обозначает все три вида родства одним словом nipote. При этом наблюдаемое в итальянском языке явление У.Эко считает «оптическим обманом». Тот факт, что в итальянском есть только одно слово для обозначения трех разных видов родства, вовсе не говорит о том, что итальянцы не видят разницы между детьми своего сына или дочери и детьми своей сестры или брата. У.Эко отмечает, что они видят эту разницу настолько хорошо, что разные родственники платят разный налог на наследство. Речь может идти скорее о несовершенстве языковой системы (Есо 2003, 23).
Данные, собранные указанными учеными, наглядно демонстрируют два существенных факта. Во-первых, как и исследования Б.Уорфа и других антропологов, они свидетельствуют о том, что, хотя все народы воспринимают, в основном, один и тот же реальный мир, они воспринимают его по-разному, и это разное восприятие отражается языком. Во-вторых, несмотря на наличие у каждого народа своей собственной языковой картины мира, носители конкретного языка способны в своем мышлении выходить за пределы диктуемой языком схемы мировосприятия и понимать что-то о реальном мире или о других способах его концептуализации, что не входит в привычную для них языковую схему мышления и понимания. А это значит, что им доступны другие, невербальные, виды мышления. По словам И.Н.Горелова, «экстралингвистические знания, интеллектуальные операции «преодолевают релятивизм языка», так как не язык есть «субстрат интеллекта», а, напротив — в филогенезе и в онтогенезе — знаковое поведение высшего уровня строится на соответствующем «интеллектуальном субстрате»» (Горелов 2003, 191).
Представление процесса восприятия текста в рамках теории речевой деятельности
Важной предпосылкой любого описания процесса восприятия текста является решение вопроса о статусе самого текста. В отличие от лингвистических теорий перевода, исходящих из первичности текста, рассматривающих содержание как свойство самого текста и сводящих его понимание к простому декодированию входящих в него знаков, для теории речевой деятельности текст «не есть непосредственная данность, предлежащая исследователю», так как он «не существует вне своего создания или восприятия» (Леонтьев 2007, 15), Текст не является простой последовательностью знаков, это «прежде всего и главным образом - знаковая модель, материальным «телом» которой эта последовательность является» (там же, 15). Представление текста как модели логично вытекает из описанного выше характера процесса речепорождения. Текст не является чем-то исходным или первичным, а представляет собой один из возможных вариантов реализации внутренней смысловой программы говорящего «в парадигме других, синонимичных ему текстов, реальных или потенциальных» (Сахарный 2004, 284). Будучи моделью, реализующей определенную внутреннюю программу своего автора, текст выступает как «некоторое связующее звено в коммуникации говорящего и слушающего» (там же, 284). Подобный подход к тексту естественно предполагает, что главным условием «превращения цепочки графем в имеющий некий смысл текст» является признание «обязательности перцептивно-мыслительной деятельности» воспринимающего текст субъекта (Залевская 1988, 8). Эта деятельность характеризуется «не пассивным отражением, а активным содержательным поиском (выделение наше -A.M.)» (Горелов 1980, 99), и представляет собой единый процесс «взаимодействия восприятия и понимания с опорой на многогранный предшествующий опыт реципиента текста» (Залевская 1988, 7). Поскольку этот процесс протекает в индивидуальном сознании, восприятие и понимание текста неизбежно подразумевает перевод с общенационального языка на язык мышления (Горелов 1980, 99; Залевская 1988, 8), и оперирование как вербальными, так и невербальными единицами при условии «наличия в предшествующем опыте индивида необходимых языковых и энциклопедических знаний» (Залевская 1988, 8). А.А.Брудный пишет о том, что основной целью перцептивно-мыслительной деятельности является формирование в сознании общего смысла текста, так называемого «концепта текста», носящего невербальный и внетекстовой характер (Брудный 1998, 140). Взаимодействуя с текстом как объектом, реципиент стремится воссоздать в своем сознании целостную модель этого объекта. «Понять - значит собрать работающую модель» (там же, 139). Понимание как моделирующее воссоздание внутренней смысловой программы принципиально отличается от декодирования текста. Оно «не предполагает поэлементный анализ, при котором последовательно подбирается соответствие каждой составляющей текст единице», «текст в принципе воспринимается как целое» (Успенский 2007, 112).
Многие исследователи, занимавшиеся вопросами понимания текста, указывают на неизбежную вариативность понимания (Щедровицкий 1974; Брудный 1974; Сорокин 1985; Сорокин, Марковина 1985; Караулов 1987). Г.П.Щедровицкий, например, отмечает общеизвестность того, что в одном и том же тексте разные реципиенты находят разный смысл (Щедровицкий 1974, 12). По мнению Ю.Н. Караулова, понимание вообще не имеет ограничений вглубь и может быть потенциально бесконечным (Караулов 1987, 37). Е.Ф.Тарасов и М.Л.Соснова отмечают три основных источника вариативности понимания текстов. Во-первых, текст, будучи средством передачи информации об окружающей действительности, отражает эту действительность не прямо, а косвенно. Понимание текста представляет собой способ опосредованного восприятия окружающей действительности, но это опосредованное восприятие возможно только при наличии знаний, позволяющих соотнести языковые знаки текста с замещаемыми ими объектами. Во-вторых, текст отражает даже не саму действительность, а знание автора текста об этой действительности. Переход от субъективных представлений, возникших в деятельности и функционирующих в мышлении, через этап внутреннего программирования к внешней вербальной речи, зафиксированной в письменном тексте, не является однозначным. Схожие знания люди передают в несовпадающих по форме текстах. Таким образом, второй источник вариативности -неоднозначность перехода от языка мышления к внешней вербальной речи и обратно. Третий источник вариативности понимания - так называемые «смысловые скважины» в тексте. Общий вывод, который делают указанные авторы, заключается в том, что вариативность восприятия - следствие неидентичности знаний реципиента, привносимых в акт восприятия (Тарасов, Соснова 1985, 31-33).
Недостаток или отсутствие необходимых знаний, в частности, «незнание действительности, которая стоит за высказыванием», а также смысла, «связанного с интенцией автора текста», могут быть причиной серьезных сбоев в понимании и препятствовать формированию общего смысла текста (Горелов, Седов 1997, 88; см.также Сорокин, Марковина 1985). О том, что понимание текста предполагает одновременно и понимание того «что в тексте непосредственно не дано» (Брудный 1998, 140), писали видные отечественные лингвисты и философы языка. В частности, М.М.Бахтин говорил, что «тема» (то есть, общий смысл) высказывания «определяется не только входящими в его состав лингвистическими формами, но и внесловесными моментами ситуации (выделение наше - A.M.)» (Бахтин 2000, 434). Г.Г.Шпет писал о «симпатическом понимании»: «Чтобы понимать слово, нужно брать его в контексте, нужно вставить его в известную сферу разговора. ... Воспринимающий речь понимает ее, когда он вошел в соответствующую сферу, и он симпатически понимает самого говорящего, когда он вошел в его атмосферу, проник в его самочувствие и мироощущение» (Шпет 1989, 428).
Операции с концептами на стадии перехода от внутренней программы к значению единиц языка перевода
Стремясь вербализовать сформированную внутреннюю программу на языке перевода, переводчик достаточно часто сталкивается с целым рядом трудностей. Во-первых, он нередко обнаруживает, что между концептами, формирующими значения слов языка перевода и концептом, который он хочет объективировать, не существует полного соответствия в отношении внутренней структуры и связей с другими концептами. Переводчику, например, необходимо учитывать возможность того, что, когда созданный им текст будет восприниматься носителями языка перевода, выбранное им для объективации определенного концепта слово будет актуализировать в их сознании не только нужный ему концепт, но и какие-то дополнительные концепты, которые не входят во внутреннюю программу и, более того, возможно, искажают ее. Так может происходить, например, при использовании в качестве средств объективации некоторых зоонимов, способных актуализировать в сознании читателей будущего текста не только концепт определенного животного, но и концепт некоего, часто отрицательного, свойства человека.
Во-вторых, как мы уже писали (см. 2.8), возможности языковой системы в плане объективации концептов отдельными словами нередко оказываются ограниченными, так что вполне реальна ситуация, когда тот или иной концепт может быть лишь частично объективирован на языке перевода, или же объективирован не словом, а словосочетанием или всем составом предложения. Наконец, ограничения, налагаемые языковой системой на язык мышления при вербализации смысла, очень ярко видны при выборе перспективы описания ситуации. На языке мышления возможен свободный выбор способа представления той или иной ситуации.
Однако, как только переводчик начинает вербализовать свою внутреннюю программу, он нередко сталкивается с тем, что языковая система и связанная с ней языковая картина мира диктуют определенные способы представления событий. Например, на языке мышления можно по-разному представлять себе ситуацию, когда птица сидит на ветке дерева, рассматривая птицу под разным углом зрения по отношению к дереву и его частям, но в естественных языках существуют определенные ограничения при выборе предлогов, описывающих отношение «птица-дерево». В русском языке ориентиром описания ситуации служат ветки дерева, и птица сидит на дереве. В английском же языке ориентиром является вся крона, так что птица находится в дереве (in the tree). Притом что подавляющее большинство носителей русского языка наверняка понимает, что Северный полярный круг - это замкнутая линия, в рамках русской языковой картины мира он может быть представлен лишь как прямая линия, так как язык допускает лишь одно сочетание - за полярным кругом.
Вполне очевидно, что в процессе перевода происходит столкновение двух разных языковых картин мира и двух различных способов концептуализации одной и той же ситуации. Протоколы мышления вслух, так же как и наш собственный переводческий опыт, показывают, что при восприятии переводчиком текста и актуализации в его сознании концептов, последние не группируются свободно или хаотично. Конфигурации концептов как по кирпичикам выстраиваются из концептов, актуализируемых в сознании по мере интерпретации значений отдельных слов или устойчивых сочетаний слов, причем часто в той же самой последовательности, в какой слова идут в предложении ИТ и соответственно тем схемам и перспективам, которые задают эти слова. Выше мы уже писали о том, что при переводе на родной язык переводчику свойственно в большинстве случаев сразу объективировать возникающие в голове концепты на этом родном для себя языке. Например, проговаривая про себя осмысленное русское предложение ...непоседливый, активный в своих проявлениях царь выбрал единственно удобный, естественный для него образ жизни..., переводчик X делает это следующим образом: restless active in his manifestations Tsar chose the only convenient natural for him way of life. Следует отметить, что, объективируя актуализированные исходным текстом концепты на языке перевода, переводчик сначала старается подобрать такие его единицы, которые бы номинировали схожие концепты. Когда такие единицы в ПЯ есть, они находятся достаточно быстро. В приведенном выше примере к ним можно отнести, например, слова restless, active, Tsar, chose, convenient, natural. Они же становятся окончательными вариантами перевода, фиксируемыми на бумаге. Иногда так происходит с целым смысловым блоком или предложением. В частности, уже упоминавшийся ранее смысловой блок известно, что Петр сознательно избегал... не вызывал особых трудностей при переводе, так как английское сочетание it is well-known that Peter consciously avoided объективирует ту же структуру концептов. Кроме того, каждое входящее в сочетание слово, в общем, объективирует в данном контексте концепт схожий с тем, который объективирует соответствующее ему русское слово. Однако так бывает далеко не всегда. Многие единицы разных языков, имеющие вне контекста сходное значение, далеко не во всех контекстах могут выступать в качестве переводческих вариантов друг друга. Возьмем, например, английский глагол challenge. Русское выражение бросить вызов вне контекста объективирует одинаковый с ним концепт-схему. Но если нам нужно будет перевести на русский язык предложение Не challenged те to race him across the corner, то указанное русское выражение не может быть использовано для перевода английского challenge, поскольку его употребление ограничено определенной когнитивной областью, не пересекающейся с областью спортивных соревнований. Рассмотрим похожие ситуации, отмеченные при анализе протоколов нашего эксперимента. При переводе последнего предложения текста «Служение Бахусу» считалось своеобразной доблестью, которой принято было кичиться, ожидая одобрения царя у обоих профессиональных переводчиков возникли проблемы со словом кичиться. Они не знали его и, обратившись к словарю, нашли английский глагол strut, который, очевидно, не мог служить вариантом перевода в данном контексте, поскольку его значение формирует, в первую очередь, концепт WALK, в то время как для объективации требовался глагол, обозначающий действие, направленное на объект. Понимая, что в структуре значения глагола strut содержится субконцепт PRIDE, переводчик X, связав последний с ранее актуализированными в его сознании концептами, смог адекватно представить всю ситуацию. Он понимает общий смысл предложения так, что пьянством надо было гордиться, хвалиться и выставлять его напоказ, так как такое поведение вызывало одобрение царя (на пленке мы слышим: getting drunk was something to be proud of, to boast of because it brought the approval of the tsar). Для нас здесь представляет интерес то, что на этой стадии переводчик работает, прежде всего, на языке мышления; он пока не может подобрать слово на родном языке, которое способно объективировать, по сути, сразу несколько концептов -ГОРДИТЬСЯ, и ДЕМОНСТРИРОВАТЬ (ВЫСТАВЛЯТЬ НАПОКАЗ). В конечном итоге, понимая, что такого слова ему найти не удается, он останавливается на глаголе boast, объективирующем лишь один из указанных субконцептов: The service of Bacchus was considered to be a specific kind of valour, of which one boasted in expectation of the Tsar s approval. Если представить концепт, актуализированный в данном контексте глаголом кичиться, как сложный, состоящий из нескольких субконцептов, то такой прием переводчика можно определить как расщепление концепта и объективация на другом языке одной из его составляющих. Следует заметить, что расщепление концепта вызывается невозможностью объективировать весь концепт в целом, и что переводчик это осознает.
Выше мы уже писали о тех трудностях, с которыми столкнулись участники эксперимента при переводе русского слова безобразное в сочетании безобразное пьянство. Как уже отмечалось, переводчик X пошел по пути расщепления концепта, актуализируемого указанным словом, и, выделив из него концепт ОСУЖДЕНИЕ, вербализовал его в английском тексте словом scandalous. Между тем, среди концептов, входящих в структуру БЕЗОБРАЗНЫЙ, концепт ОСУЖДЕНИЕ не является определяющим. Более существенными представляются концепты БЕЗУДЕРЖНЫЙ, БЕСПОРЯДОЧНЫЙ. С этой точки зрения интересно решение, найденное переводчиком Y. Успешно осмыслив указанное русское слово и столкнувшись с трудностями при нахождении английского прилагательного, способного объективировать существенные концепты в общей концептуальной структуре слова, он пошел по пути слияния концептов. Найденное им английское сочетание drunken orgies объективирует не только концепт ПЬЯНСТВО, но и все существенные концепты, актуализируемые русским словом безобразный. Согласно данным словаря ELD, слово orgy объективирует, в частности, концепт UNCONTROLLED, схожий с русским концептом БЕЗУДЕРЖНЫЙ (ELD, 1015). Данный прием определяется нами как слияние в силу того, что концепт одного слова сливается с другим концептом (концептами) в единое целое, потому что в другом языке есть слово (словосочетание), способное объективировать эту совокупность концептов.
Кроме расщепления и слияния, при анализе протоколов наблюдались другие операции с концептами. Рассмотрим перевод предложения Но в чем Dice суть, смысл такого поведения царя? При переводе слов суть и смысл один из переводчиков (X) решил, что в качестве английских вариантов вполне могут быть использованы слова, которые наиболее часто выступают в роли соответствий указанных русских слов, а именно essence и meaning. Другой же участник (Y) посчитал, что в данном конкретном контексте указанные русские слова актуализируют некий общий концепт близкий к понятию глубинных мотивов поведения. Кроме того, по его мнению, концепт, номинируемый словом essence плохо комбинируется с концептом BEHAVIOUR. В результате он объективирует концепт, актуализируемый обоими русскими словами, посредством английского выражения, номинирующего концептуальную схему, описывающую этот концепт: But what really lies at the heart of Peter s behaviour?
