Содержание к диссертации
Введение
В поисках метода (пути изучения эпоса) 19
Б.М.Соколов и Вс.Ф.Миллер 19
Б.М.Соколов и А.П.Скафтымов 22
Эпос русского средневековья 30
Теория аристократического происхождения эпоса 39
Былиноведение в полемике 30-х годов (Ю.М.Соколов и Г.Науманн) 50
О социологическом изучении фольклора 55
Фольклор и литература. Взаимовлияния 80
Фольклор и древняя русская литература 85
Фольклор и литература XIX в 95
Народная песня и поэзия XX в 105
Фольклор в театре и кинематографе 110
Развитие собирательских и текстологических традиций 122
«Сказки и песни Белозерского края» (текстологический опыт) 122
Последняя совместная экспедиция 134
Фольклор в высшей школе 170
Формирование науки в новых условиях (проблемы многонациональной фольклористики) 217
Б.М.Соколов. От саратовского этнографического музея к Центральному музею народоведения 217
Ю.М.Соколов — организатор науки 245
Заключение 293
Приложение 299
Б.М.Соколов. Разбор книги А.П.Скафтымова 299
Б.М.Соколов. Два сказителя 305
Генеалогия сказителей 314
Ю.М.Соколов. С.Есенин и народная песня 316
Список сокращений 326
Указатель имен 327
- Б.М.Соколов и А.П.Скафтымов
- Фольклор и литература XIX в
- Фольклор в высшей школе
- Ю.М.Соколов — организатор науки
Б.М.Соколов и А.П.Скафтымов
В начале 20-х годов вопрос о методе изучения былин возник с новой силой. Внешним поводом послужила книга А.П.Скафтымо-ва «Поэтика и генезис былин», в которой было предложено переадресовать внимание исследователей с проблем происхождения (самых сложных и спорных) на поэтическую структуру произведения, на тот реально зафиксированный собирателями текст, какой сложился в результате длительного исторического развития эпоса19. Книга А.П.Скафтымова означала полную перемену всей точки зрения на былину, однако, отнюдь не свидетельствовала, что поэтика не признавалась и игнорировалась сторонниками исторической школы, которые неоднократно указывали на значимость художественной специфики произведений20. Однако, понималась она в более узком, чем у А.П.Скафтымова, плане — поиск общих формул, выявление техники былинного стиха и т.д.— и чаще только декларировалась, а не осуществлялась в практических работах.
А.П.Скафтымов впервые обратился к поэтической стороне былины, как определяющей ее жанровую специфику, попытался выяснить стержневые элементы композиции, законы сюжетосложе-ния, принципы описания персонажей в героических былинах. В отношении книги А.П.Скафтымова в фольклористике уже в период ее появления сложились определенные оценки, впоследствии многократно повторенные и превратившиеся в научный миф. Считалось, с одной стороны, что эта книга формалистична. С другой, долгие годы поддерживалось мнение, что книга содержит резкую отповедь исторической школе, знаменует ее закат, а взамен предлагает отнюдь не совершенную методику анализа былинных сюжетов, лишенную содержательности21. В последние десятилетия эти затвержденные определения подверглись пересмотру и переоценке сначала В.П.Аникиным (в осторожной форме, как разговор о противоречивости и несогласованности взглядов А.П.Скафтымова на историческую школу)22, затем в решительной работе Л.И.Емельянова23, убедительно доказавшего несостоятельность попыток считать А.П.Скафтымова противником исторического метода исследования, игнорирующим содержательное ядро былинных сюжетов.
Обращение к некоторым забытым, вновь открытым источникам позволяет внести добавления и уточнения во взгляды на былину Б.М.Соколова и А.П.Скафтымова, выявить истоки и эволюцию этих взглядов.
Первая оценка А.П.Скафтымовым исторической школы и Б.М.Соколова, как ее представителя, относится к 1918 году и содержится в выпавшей из научного обихода рецензии24 на два сборника былин: один подготовленный М.Сперанским (1916 г.)25, другой — сборник Б.М.Соколова (1918 г.)26.
Прежде всего А.П.Скафтымов объясняет, что побудило его рецензировать два сборника былин одновременно: не только общий объект но и принадлежность составителей к одной школе, что обнаруживается в характере вступительных статей и комментариев27. А.П.Скафтымов отмечает: «Следование Миллеру иногда кажется непонятным пристрастием». По его мнению, оба исследователя игнорируют возражения Вс.Ф.Миллеру, которые есть в литературе и исходят в том числе и из уст последователей и учеников Вс.Миллера. Неоднородность выводов при внешне сходной методике, противоречия — суть характерологические черты направления, поставившего себе цель не только отыскать ядро былинного сюжета в исторической действительности, но и «определить место и время возникновения былины». Сам характер источников былин: исторические факты, устные предания (свои и чужие), книжная литература28, еще более «усложняет вопрос о возникновении и дальнейшей эволюции былины», считает А.П.Скафтымов.
Не отрицание метода, а стремление понять его суть, его цели и направленность; не игнорирование его результатов, а попытка объяснить самую противоречивость и неоднозначность результатов. Налицо и уважение к системе взглядов каждого отдельного ученого. А.П.Скафтымов, оценивая работу Б.М.Соколова, отмечает не только исследовательскую тщательность, но и самостоятельность, ценность его собственных результатов, желание найти более приемлемый, чем исторический, метод исследования былин, или обогатить сам метод такими приемами, которые позволили бы говорить о #ем, как о менее «гадательном». Так что поиски Б. М. Соколова и А.П.Скафтымова шли в одном русле29.
Уже в данной рецензии А.П.Скафтымов обозначил тот пробел, который характерен был для науки его времени, а именно: «отсутствие анализа художественного строя былины».
А.П.Скафтымова не устраивает скудость тех сведений о поэтике, которые сообщены во вступительной статье Б.М.Соколова и которые сводятся только к внешней стороне былинного стиха30. В этих кратких заметках виден поиск поэтики содержательной, не формально узкой. Однако, А.П.Скафтымов далек от мысли упрекать в этом кого бы то ни было. По его мнению, это недостаток науки на данном этапе ее развития, причем не только фольклористики, но и истории древнерусской литературы.
На фоне этих размышлений становится очевидным тот прорыв к новому научному знанию, который осуществлен А.П.Скафтымо-вым его книгой «Поэтика и генезис былин».
Книга «Поэтика и генезис былин» исполнялась на кафедре, руководимой Б.Соколовым31. Первоначальный ее план сводился к подготовке библиографического указателя32. В одном из писем П.Н.Сакулину Н.К.Пиксанов в числе работ, редактуру которых он производил и которые подготовлены к печати, называл: «А.П.Скаф-тымов. Былины в новых изданиях и исследованиях. 1895—1921. Критико-библиографический обзор и указатель. Под ред. Н.К.Пик-санова (5 п.л.)»33.
Указатель перерос в самостоятельное исследование, фрагменты которого в виде докладов зачитывались в Саратовском обществе истории, археологии и этнографии (ИСТАРХЭТ). В частности, в 1923 году на одном из заседаний отдела этнографии этого общества А.П.Скафтымов читал доклад «О современных методах изучения былин». В отчете по отделу этнографии (руководитель Б.М.Соколов) содержится краткое резюме этого выступления: «Докладчик сообщил методологию изучения былин в ее историческом развитии и, классифицируя методы по группам, а также анализируя каждый в отдельности, указал достоинства и недостатки научной разработки былин»34. В том же году Александр Павло вич выступил с докладом «Соотношение вымысла и действительности в былинах»35.
Отдельные части книги были известны Б.М.Соколову в рукописях. В записке, датированной концом ноября 1922 года, Александр Павлович просит Бориса Матвеевича передать с кем-либо из «слушательниц» «две статейки». Скафтымов намеревался частями использовать их «в приготовляемых... статьях по былинам и по Достоевскому (для отзыва в Саратове и в Москве)»36.
Личные интересы и пристрастия А.П.Скафтымова совпали с занятиями и научными разработками Б.М.Соколова. В этот период Борис Матвеевич вел семинар по изучению поэтики народной лирической песни (см. главу «Преподавание фольклора».), научные итоги которого впоследствии оформились в известную статью «Экскурсы в область поэтики русского фольклора»37.
Методологическое значение статьи Б.М.Соколова выходит за рамки частной проблематики, касающейся одного приема в лирической песне. Б.Соколов пытается установить более общие законы построения фольклорного поэтического текста, одним из которых, по его мнению, является закон («прием») «внутреннего сцепления образов в лирике». Тем самым им был указан, как один из возможных, путь выявления самого механизма создания текста. Помимо исследуемого «приема постепенного ступенчатого сужения образов» в поле действия этого закона находятся и разнообразные типы параллелизмов38, выделенных А.Н.Веселовским, и ряд других приемов, которые Б.Соколов свел к общим законам: «количественного противопоставления», «исключения единичного из множества», «исключение и утверждение исключенного»3? и пр.
Означенный как «ступенчатое сужение образов» прием, имея отношения к «образной тематической композиции», в сущности, создает картину «перспективного изображения» (от более отдаленных образов к близким и наоборот) и тем самым ставит проблему организации поэтического пространства. Нетрудно заметить, что в сфере семейных отношений он соотносится с отмеченным А.С.Пушкиным как «лестница чувств» приемом народной лирики.
Фольклор и литература XIX в
К проблеме «Русская классика и фольклор» Б.М. и Ю.М.Соколовы обратились с первых самостоятельных научных шагов, как по преимуществу к проблеме сугубо фольклористической.
Еще в студенческие годы Б.Соколов опубликовал собственные записи легенд о Л.Н.Толстом, подслушанных случайно в дороге и рассказывающих о трагически-просветленном последнем периоде жизни писателя, о вере народа в его воскрешение64. Эти записи ознаменовали начало нового направления в фольклорном собирательстве — народные рассказы о русских писателях65.
Юрий Матвеевич, в отличие от брата, задумывал большую работу об отношении Л. Толстого к фольклору, в течение ряда лет накапливая материал66. Среди черновиков и набросков имеется подробная роспись записной книжки Л.Толстого с перепечатанными на отдельных листах текстами легенд, записанными писателем от сказителя Щеголенка, сведения о самом-сказителе, в том числе устные воспоминания о нем, письма Л.Толстого В.Стасову, содержащие сведения о Щеголенке и т.д.
25/XI—23 г. Ю.Соколов в Обществе любителей Российской словесности прочел доклад «Одна из записных книжек Л.Н.Толстого», а в течение 1928—29 годов писал и дорабатывал статью «Лев Толстой и сказитель Щеголенок»67, в которой великий писатель и талантливый народный рассказчик оказываются удивительным образом близки в своем мироощущении. Л.Толстой как собиратель фольклорного материала, как гостеприимный хозяин и увлеченный собеседник, и Щеголенок, как типичный северный крестьянин, с большим достоинством и мастерством устного повествования.
Понятия «сказительство» и «собирательство» при их принципиальной функциональной разнице, осмысляются братьями как родственные. Близость — в присутствии некой общей духовной сущности. В одном случае она проявляется в творчестве талантливых народных певцов, в другом в стремлении к постижению, пониманию этого творчества. И то, и другое Б.М.Соколов преподносит как духовный подвиг, подвижничество. Не случайно вслед за книгой «Собиратели народных песен»68, посвященной одним из самых талантливых собирателей русского фольклора — П.И.Якушкину, П.В.Киреевскому, П.В.Шейну, Борис Матвеевич пишет книгу о сказителях, приравнивая их творчество к писательству69, подчеркивая их «большой вкус, большое художественное чутье и поэтическое дарование»70. В таком же ключе осмысляет71 Ю.М.Соколов жизнь и собирательство крестьянина-книжника и исследователя В.И.Симакова, богатейшее наследие которого во всем объеме не увидело свет поныне.
Однако, между писателем и сказителем нельзя ставить знака равенства. Их отличает, в частности, и то, что фольклорный мастер передает не только текст произведения, он его разыгрывает, представляет, являя в себе талант исполнителя-импровизатора. Не случайно, рассказывая о мастерстве М.Д.Кривополеновой, Борис Матвеевич и Юрий Матвеевич специально останавливались на «драматургии ее исполнения» старин, а повествуя о творческом начале, обращали внимание на ее отношение к общим местам: «она ими, действительно, распоряжается как передвижными картинками»72.
Проблема фольклорных архивов писателей как важная уже сама по себе даже безотносительно к вопросу о том, как собирательство отзовется в творчестве того или другого писателя, занимала братьев Соколовых постоянно.
Очень рано определился и круг интересующих писателей: Н.Гоголь, В.Нарежный, С.Шевырев, все так или иначе связанные с Нежиным, родиной братьев, с украинским фольклором, а также В.Даль.
Взаимоотношения Н.Гоголя с фольклором видились Б.М.Соколову в сугубо этнографическом аспекте. Ему представлялось интересным проследить, как шло формирование Гоголя-этнографа, дать картину его этнографической деятельности в ее исторической изменчивости, проследить за мотивами, которые «в разное время ею руководили»73, Обширное исследование «Гоголь-этнограф» представляет довольно полную картину интересов Н.Гоголя в этой области, начавшихся в детские и ученические годы и завершившихся, помимо сбора украинского фольклора, изучением русского языка, древнерусской литературы и грандиозным не осуществившимся замыслом книги о России.
16 апреля 1909 г. с речью о Н.Гоголе студент Б.Соколов выступил на открытии кружка Истории литературы при Московском университете. В ней он высказал мысль, что Н.В.Гоголь в поисках реализма и народности прошел путем самостоятельного собирательства, как Жуковский и Пушкин, но в условиях более благоприятных. А.Пушкин начал записывать фольклор не только потому, что этого требовали поиски нового литературного метода. Была и другая причина, определяемая внешними обстоятельствами — отсутствием в литературе и науке устойчивой традиции собирания и изучения фольклора. Поэтому романтики сами «должны были изыскивать и разрабатывать тот материал, который впоследствии был отдан в ведение отдельной научной дисциплины»74.
Особенность положения, в которое был поставлен Н.Гоголь как этнограф, определялась существованием на Украине местной литературы, уже носившей богатые черты реализма и связанной с народной словесностью: И.Котляревский, В.Гоголь-Ясновский (отец писателя) Г.Квитка, В.Нарежный. Значительно большая про-двинутость была и в освоении этнографии: в первой трети XIX в. приступили к научной деятельности такие известные этнографы, как М.Максимович, И.Срезневский, О.Бодянский, З.Ходаковский и др. Таким образом, занятия Н.Гоголя собиранием и изучением фольклора основывались на уже существовавшей научной традиции, что не только облегчало его поиски, но и значительно обогатило знания.
В речи о Гоголе, как и в указанном выше исследовании о нем, Б.М.Соколов не затрагивал произведений писателя. Он ограничивался анализом того, как проходил процесс накопления, фольклористического знания у писателя и каков индивидуальный его отбор и осмысление. Юрий Матвеевич подошел к изучению Гоголя с иной стороны— его интересовали литературные предшественники писателя, в частности, В.Т.Нарежный.
Творчество последнего им исследовалось в едином русле фолыслорно-литературной украинской традиции в отличие от сложившегося в критике мнения о влиянии на ВТ.Нарежного романов XVIII, XIX веков и русских произведений реально-сатирического направления76.
Обширное монографическое исследование Ю.Соколова «С.П.Ше-вырев как историк русской литературы» затрагивает, в частности, и взгляды его на русскую устную словесность77.
Анализируя литературное окружение Н.В.Гоголя, Ю.М.Соколов обратился и к такой яркой личности, совместившей талант собирателя, этнографа, писателя, критика, как В.Даль. В докладе «Даль как этнограф и беллетрист», прочитанном 28/1—1923 г. в Обществе любителей российской словесности, Ю.М.Соколов разнострон-не осветил фольклоризм В.Даля. По мнению Ю.Соколова, Даль — собиратель, этнограф и фольклорист, с одной стороны, и Даль — беллетрист, с другой,— две не равнозначные по величине и исторической значимости фигуры. Если этнографические его работы «долго будут важны для науки», то беллетристика с годами устареет в качестве художественного явления, сохранив за собой, однако, ценность исторического документа. В то же время Ю.Соколов определял беллетристику В.Даля как «одну из дорог русской литературы», которую он обозначил как «этнографическую беллетристику» и к которой причислил таких последователей В.Даля, как Б.А.Пильняк, И.Я.Яковлев, А.С.Неверов, П.С.Романов, М.М.Пришвин, Вс.Иванов78.
Эта серия работ, выявляющих этнографические интересы писателей, главным образом, славянофилов, завершается исследованием фольклорных материалов из архива С-Щедрина79. Ю.Соколов опубликовал записанный писателем духовный стих «Асафий-царе-вич» (о пустыне), близко стоящий к варианту П.Бессонова80, а также записанные писателем русские пословицы и поговорки (всего 47 текстов). Ю.Соколов предпринял попытку выяснить, во-первых, как согласуются эти записи с тематикой произведений сатирика и, во-вторых, впервые поставил вопрос о фольклоре «как стилеобразующем элементе сатиры Щедрина», выявляя излюбленные писателем принципы иронии, сарказма, гротеска, каламбура, содержащиеся и в пословицах. Анализируя ткань сатирических произведений писателя, Ю.Соколов пришел к выводу, что пословицы используются с двумя целями: 1) для характеристики персонажей; 2) для создания фабулы или ситуации в произведениях. Несколько неожиданная для Ю.Соколова статья (Щедриным он никогда не занимался ни до, ни после) написана по-видимому ради возможности опубликовать вновь открытые записи фольклора, сделанные писателем. Но аналитические рассуждения, сопровождающие тексты, начинают, в сущности, новую тему в советском литературоведении: «Щедрин и фольклор».
В отличие от С-Щедрина, творчество А.С.Пушкина со стороны его фольклоризма занимало Ю.Соколова более серьезно. Три статьи на тему «Пушкин и фольклор» появились в разных изданиях в юбилейный год — столетие гибели поэта81. Однако, статьи, в первую очередь, в журнале «Литературный критик» — отнюдь не носят юбилейный характер. Основываясь на итогах исследования данной темы, Ю.Соколов призвал к необходимости пересмотра самих критериев понятия «фольклоризм писателя»82. В качестве примера им выбраны сказки Пушкина. Не отрицая важности и даже необходимости выявить источники сказок А.Пушкина, Ю.М.Соколов считал такую работу подготовительным этапом, который не решит проблему в целом.
Для доказательства своей правоты он останавливается на сказках, сюжет которых был заимствован извне. «Сказка о золотом петушке», как показали А.Ахматова и А.Слонимский, взята Пушкиным у Ирвинга; «Сказку о рыбаке и рыбке», по М.Азадовскому, А.С.Пушкин берет у бр. Гримм.
Но вот вопрос, который, по мнению Ю.Соколова, требует разрешения в первую очередь — и та, и другая пушкинская сказка — «все равно русская». Свою задачу Ю.Соколов и видит в.том, чтобы показать, что именно придает русскость повестованию: и русский быт (все упоминания чуждых бытовых черт, как свидетельствует работа поэта над черновиками, тщательно убираются); и «момент превалирования социальной розни над моментами семейных связей», характерный для русского фольклора и внесенный Пушкиным в сказку «О рыбаке и рыбке» в отличие от немецкого источника; и привлечение поэтом поэтических средств русского фольклора и, наконец, «освоение национального стиля в целом».
Фольклор в высшей школе
Дореволюционная российская наука не подразделялась на вузовскую и академическую. Все крупнейшие ее деятели непременно руководили кафедрами, читали лекции, вели практические занятия в вузах. Это был естественно сложившийся и оправдавший себя способ не только поддержания научных разработок на высоком уровне, но и обеспечения преемственности научного знания, без которого немыслимо движение научной мысли.
Б.М. и Ю.М.Соколовы всегда стремились к педагогической деятельности, полагая ее основным своим призванием. Вдохновлял и пример отца, блестящего и тонкого педагога.
Жизненные и личностные ориентиры Б.М. и Ю.М.Соколовых формировались в такое время, когда профессия учителя, где бы он ни работал, считалась одной из самых уважаемых и благороднейших. Кроме того, эта профессия обеспечивала вполне нормальное материальное существование. Рано потерявшие отца, братья уже в студенческие годы прирабатывали частными уроками, а если была возможность, и в гимназиях. И чем бы ни заняты они были в дальнейшей жизни, профессии учителя не изменяли никогда. Она то становилась основным их делом, то шла параллельно с работой в музеях, библиотеках, издательствах. И,можно утверждать, была любимым делом, особенно для Ю.М.Соколова, который учительствовал в заведениях различного профиля и уровня.
В 10-е годы он начал работать с учащимися старших классов гимназий (по предмету русской классической литературы)1, в 20-е годы ему принадлежит серия работ, посвященных методике преподавания литературы и фольклора в школе2, а также способам организации учащихся для систематической собирательской работы по фольклору3.
Борис Матвеевич, в отличие от брата, столь тесно не общался с гимназистами и школьниками4, но в 1917 году, в связи с реформой правописания, вел активную пропагандистскую работу в средних заведениях, вузах, среди рабочей молодежи, несколько раз выезжал с лекциями за пределы Москвы5. Во вновь вводимой системе ему импонировала большая простота и возможность легкого усвоения6. В саратовский период жизни он неоднократно встречался с преподавателями школ и выступал перед ними, разъясняя методику фольклорного собирательства7.
Но основным местом педагогической работы Б.М. и Ю.М.Соколовых был вуз8. К сожалению, в свое время не был обобщен опыт их преподавательской деятельности, а ныне, когда почти не осталось их непосредственных учеников, сделать такое обобщение на основании только архивных данных весьма трудно. В статье о Б.М.Соколове Т.М.Акимовой содержатся воспоминания об учителе, позволяющие воссоздать облик молодого профессора, влюбленного в свой предмет и учеников. Отдельные свидетельства его учительства, по крупицам собранные в архивах, помогают конкретизировать некоторые положения Т.М.Акимовой, обогатить их фактическими сведениями.
Молодое поколение ученых воспитывалось, в первую очередь, в семинариях Б.Соколова, которым ученый отводил основное место в системе университетских занятий. Думается, и ныне небезынтересно представить тематику объявляемых им в разные годы семинариев, раскрыть принципы и подходы к семинарским и практическим занятиям, показать эволюцию его взглядов, проявившуюся, в первую очередь, в выборе приоритетных тем.
Если говорить об общем мировоззренческом крене Б.М.Соко лова к 30-м годам в сторону социологизирования, то следует подчеркнуть, что преподавательской деятельности эта установка коснулась менее всего, его работа в целом на протяжении двух с лишним десятков лет сохраняла верность традициям академической вузовской науки.
Во вступительной лекции на педагогическом факультете Саратовского университета (1922/23 уч. год), вспоминая Московский университет своего студенчества (после 1906 до 1911 года), Борис Матвеевич заявил: «Я учился там в лучшие его годы». Именно тогда в Московском университете стала вводиться предметная система обучения, призванная дать возможность каждому студенту раскрыть свою личность, свою «самость».
Б.Соколов категорически был не согласен с теми коллегами, кто склонен лицезреть голову студента как «сосуд пустой, в который преподаватель накачивает знания», а потом на зачетах и экзаменах руководит обратным процессом — «откачивания». И,в конечном итоге, остается сосуд пустым.
Абсурдность такого подхода для Б.Соколова очевидна, как очевидно и то, что необходимо учить поиску знаний, умению приводить их в систему и самостоятельно пополнять. Законченного образования нет. «Законченность — смерть, образование — динамика, энергия, а не старость». Завершил свою лекцию профессор таким напутствием: «Строят и свою, и чужую жизнь не те, кто поют за упокой, а кто за здравие»10.
В Саратовском университете профессор предложил курс по народной словесности и новейшей русской поэзии (после каждой лекции планировался исполнительский час — студенты декламировали те произведения, о которых шла речь) и вел семинарии — по народной словесности, по средневековой русской литературе, по этнографии.
Тематика семинариев по народной словесности бывала разная. Это мог быть семинарий по эпосу. К этому времени (начало 20-х годов) уже написаны все основные статьи Б.М.Соколова о русских былинах. На этой основательной базе, соединяющей собственные наблюдения над бытованием, эволюцией и исполнением былин, над международными связями русского эпоса, его прикрепленнос-тью к местной истории и местной литературе шли интенсивные поиски наиболее точных подходов к изучению этого сложного жанрового образования. Поиски эти значительно интенсифицировались в результате разработок и наблюдений сотрудника кафедры А.П.Скафтымова, направленных на изучение поэтической структуры былинных сюжетов и подталкивающих движение научной мысли в этом направлении.
В архиве Соколовых сохранился большой сдвоенный лист из конторской книги, в котором рукой студентки и участницы семинара Т.М.Акимовой написаны темы «Семинария для подготовленных» Б.М.Соколова. (Надо думать — отдельно работал семинар и для вновь приступающих к изучению народного творчества).
Сообщены и условия поступления в семинарий. Их несколько: во-первых, наличие зачета по какому-либо семинару по истории литературы или по курсу народной словесности. Во-вторых, знание текстов по всем основным сборникам былин (они перечислены), в-третьих, знакомство с рядом пособий, в числе которых, в частности, значатся: В.Ф.Миллер. «Очерки русской народной словесности» т. I и II; Б.М.Соколов. Былины. М., 1918; А.М.Лобода. Русский былевой эпос (история изучения и собирания). Киев, 1896И и др.
Темы рефератов показательны во многих отношениях: они объ-емлют все стороны (а стало быть и все существующие к этому времени способы) изучения былин, в них значительное место занимает поэтика былинных текстов (не ограничивающаяся только композицией, как у А.П.Скафтымова), предполагается монографические исследования одного сюжета, связь былин с другими жанрами фольклора и использование текстов былин другими видами искусства, в том числе профессионального (опера, литература).
Приведу этот перечень, полагая, что он будет интересен не только историкам науки, но и практическим работникам университетов и педагогических институтов:
1. Наличный фонд былинных текстов (критико-библиографи-ческий обзор всех былинных сюжетов и их вариантов).
2. История собирания былин.
3. История изучения былин за последнюю четверть века.
4. Творческая роль сказителя былин (Влияние личности).
5. Скоморохи и их значение в былевом творчестве.
6. Следы дружинной поэзии в былинах.
7. Поэтика былинных образов.
8. Эвфония былинного стиха.
9. Зачины в былинах.
10. Общие места в былинах.
Ю.М.Соколов — организатор науки
В деятельность Ю.М.Соколова в 20-е годы значительное место занимали организационно-практические начинания в области библиотечного дела. Эта часть его творческой биографии известна лишь в общих чертах139, требует конкретизации и осмысления его работа в качестве зам. зав. отделом научных библиотек в Нарком-просе (с 1918 по 1922 г.), его роль в создании сети научных библиотек в стране и выработке необходимой для ее функционирования документации140. Предстоит раскрыть его связи с известными в то время деятелями культурного строительства — А.Луначарским, В.Брюсовым, М.Покровским и др., проанализировать работу в Историческом музее, библиотеке которого были отданы лучшие годы жизни (с 1914 по 1929 г. сначала в должности помощника библиотекаря, а с 1922 г. директора)141. В 1929 г. он вынужден был покинуть пост директора библиотеки. Причины его ухода содержались в письме Ю.Соколова, адресованном А.В.Луначарскому. По мнению Ю.Соколова, его конфликт с правлением Исторического музея возник из-за определения судьбы многочисленных личных собраний, стекавшихся после революции в музей. Ю.Соколов решительно выступал против распыления фондов. «Я знаю,— писал он А.В.Луначарскому,— что разбазарить легко, а вот сохранить и рационально разместить — задача, правда, более трудная, но более соответствующая культурному строительству»142.
Полная картина многообразной работы Ю.М.Соколова в организации библиотечного дела и фольклорной работы в центре и на местах со временем, возможно, будет воссоздана. Мы ставим перед собой задачу показать, как в отдельных моментах этой деятельности проявлялись взгляды Ю.Соколова на фольклор, его способность верно оценивать обстановку и вырабатывать необходимую стратегию, его участие в ряде государственных проектов.
В 20-е годы в Государственных программах, связанных с преобразовательской деятельностью человека, еще просчитывались возможные последствия такой деятельности и учитывались мнения специалистов разных отраслей знания, способствующие сокращению отрицательных воздействий человека на природу, культуру, экологию края. В качестве эксперта в реализации таких программ нередко,выступал Ю.Соколов.
Так, 23 марта .1919 года при комиссии по сооружению Великого Северного пути начало работать бюро историко-культурного изучения, в состав которого вошли представители разных общественных наук: фольклористики (Ю.М.Соколов), археологии и этнографии (П.П.Ефименко), истории русского искусства (А.И.Некрасов), истории русской литературы (М.Н.Сперанский), диалектологии (Д.Н.Ушаков). Председателем бюро по организационным вопросам стал ІСчМ.Соколов. Было намечено по всем указанным направлениям проанализировать имеющиеся научные результаты и наметить варианты будущего развития. Решено зачислить в группу щз Переселенческого управления представителей разных наук (от фольклора и этнографии — П.Г.Богатырев), чтобы они на месте собирали,, в частности, фольклорные, этнографические материалы, помогали;в организации местных музеев в местах переселений и т.д. Ставилась задача при новом строительстве сократить и сберечь все ценное в культуре (материальной и духовной) местного края, не;дать ему пргибнутьИЗ.
В 192.1 г. на Всероссийской конференции научных обществ по изучению местного края Ю,М.Соколов сделал доклад, который во многрм определил как направление его научных интересов в дальнейшем, так и специфику его подхода к фольклору.
Юрия Матвеевича, в первую очередь, интересовала народная словесность как художественный феномен, а современное ее состояние как «время бурного искания новых эстетических форм». Проявляются эти поиски в обращении профессионального искусства к народному творчеству: словесному, драматическому, пластическому, потому так важны систематические записи фольклора, позволяющие знать суждения народа и о современных событиях: гражданской войне, революции, «о сменявшихся настроениях масс в том или другом крае»144.
Практическим шагом к постоянной систематической записи Ю.Соколов считал создание фольклорных станций или районных отделений местных краеведческих обществ, в которых бы краеведы, сельская интеллигенция, школьники взяли собирательскую работу на себя145. Речь шла о поддержании, сохранении культурных ценностей, скопленных веками, о поднятии художественного самосознания деревни, которая нередко мало дорожит своими духовными богатствами, считая их привычным, обыкновенным делом.
Подчеркивал Ю.М.Соколов и научную ценность и значимость в европейском масштабе фольклорных богатств многонациональной страны, в которой одновременно существуют традиции, относящиеся к стадиально разным эпохам. Особо выделял словесное эпическое творчество Русского Севера146.
30-е годы обозначены резким переходом от демократических форм местного самоуправления к централизации. То инициативное движение, которым в 20-е годы были охвачены все слои общества, особенно на местах, и связанное с возрождением отдельных регионов, постепенно отмирало. Существовавшие до революции и в первые годы советской власти общества краеведения были распущены. Вновь созданная краеведческая сеть все более напоминала ведомственную централизованную структуру с Центральным бюро краеведения (ЦБК), лишавшим отдельные районы, края, регионы автономии.
В Постановлении коллегии Наркомпроса от 1934 г. по докладу ЦБК задачи краеведов были обозначены четко: «борьба против аполитичности» и «внеклассовое»147.
В публичных выступлениях Ю.М.Соколова по проблемам краеведения заметно, как под влиянием ситуации и установок свыше сугубо научные подходы частично уступали место политическим декларациям и призывам, смещались и акценты в сторону задач, наиболее важных с точки зрения государственных интересов, как они понимались в те годы.
В статье «Фольклор и краеведение»148 Ю.М.Соколов с горечью писал, что новые задачи страны, связанные с развитием тяжелой индустрии, отбросили в сторону этнографию и фольклор или породили к ним нигилистическое отношение. Наметившийся поворот к признанию произошел лишь когда фольклористика окончательно «открестилась от буржуазной науки». В сущности, она вынуждена была разорвать эту связь, чтобы не ставить под сомнение свое существование. Избранный Ю.М.Соколовым путь компромисса вынуждал его не соглашаться с некоторыми ленинградскими учеными, которые предпочитали оценивать фольклор только как реликтовое искусство (В.Жирмунский, (ХФрейденберг)14 , игнорируя его формы и функции в современности. В основе этих расхождений лежали не столько научные истины (в той же статье Ю.Соколов призывал к серьезному и углубленному изучению отнюдь не современного жанра — духовных стихов), сколько стратегические цели и задачи самой науки, оказавшейся в плену жестких догматов идеологизированного общества.
Статья предлагала мудрое решение и в давнем споре о том, к какой науке более принадлежит фольклористика — к этнографии или литературоведению. Ю.Соколов делал первый шаг к признанию самостоятельности родной ему научной дисциплины, резонно отметив, что фольклорист должен быть «этнографом, и искусствоведом, и литературоведом, и диалектологом». При этом им вводился термин «художественная функция быта» для обозначения особой поэтической реальности этнографических данных, включенных в сложную одухотворенную систему обряда или обрядового комплекса. Возможно, укоренение и развитие этого понятия в науке своего времени было бы реальной альтернативой время от времени вспыхивающим спорам между фольклористами и этнографами.
В выступлениях Ю.М.Соколова в ЦБК в эти годы превалировало два основных постулата: утверждалась связь фольклористики с литературоведением и этнографией (если за последней оставить только изучение материального быта, то и он «зачастую имеет значение эстетической функции»)!50; а также подход к фольклору как к «стихийно развивающемуся творчеству, на которое можно влиять»151.
В обстановке критического пересмотра традиций в стране152 открыто признать древнейшие языческие и христианские основы фольклора было равносильно уничтожению фольклористики как научной дисциплины. Другого пути ее сохранения и развития как приспособление к нуждам и потребностям современной жизни — не было, тем более, что фольклор всегда обладал известным запасом прочности и умения приспособиться к изменившимся условиям жизни. Труднее было принять пролетарский фольклор, составляющий весьма незначительную часть общефольклорного культурного слоя, в качестве главнейшего, самого перспективного, хотя по своим художественным достоинствам он таковым не являлся. Тем не менее, в собирательской, издательской, исследовательской практике пролетарский фольклор занял привилегированное положение.
