Содержание к диссертации
Введение
Глава I
Православная традиция как источник формирования образа Богородицы в заговоре
-
Евангельские, житийные и легендарные повествования о Богородице как источник христианской сюжетики заговора
-
Православная гимнография как источник образной символики заговора
-
Православная иконография как посредник между христианской книжностью и художественным миром заговора
Глава II
Богородица как универсальный помощник заговора
ИЛ. Смывание и стирание
II. 2. Сдувание
ІІ.З. Сметание и смахивание
П.4. Срезание и отстригание
П. 5. Отстреливание
Глава III
Роль христианского источника в формировании специфических функций Богородицы в заговоре
III. 1. Покров Богородицы в заговорах с темой святой ризы
Ш.2. Благовещенское прядение Богородицы в заговорах с темой целительного рукоделия
III.3. Богородица-вратарница в заговорно-заклинательной поэзии
Ш.3.1. Богородица в оберегах с мотивом замыкания ключами
Ш.3.2. Богородица в заговорах с мотивом замыкания болезней, зла
Ш.3.3. Заговоры с мотивом отмыкания родов: специализация темы ключа и закрепление ее за Богородицей
Введение к работе
В современной филологической науке активно разрабатываются проблемы, связанные с осмыслением главных духовных ориентиров народа на разных этапах его культурной истории. В этой области создан целый ряд исследований, объединенных идеей реконструкции древнеславянской духовной культуры на основе анализа обрядовых жанров фольклора (Иванов, Топоров 1963, 148-150; Они же 1965; Они же 1974; Толстые 1978, 364-385; Толстой 1995, 41-60 и др.). Особое место занимают труды авторов, обратившихся к рассмотрению процессов, вызванных христианизацией Руси (Живов 1993, 50-57; Никитина 1989, 149-161; Никитина 1993; Успенский 1982 и др.). Однако в этих работах, как правило, не уделяется специального внимания вопросам поэтики фольклорных текстов (последние чаще воспринимаются учеными как средство, вспомогательный материал исследования (Виноградова 1989, 102,106)). В связи с этим особую актуальность приобретает иной подход к изучению народной духовной культуры, трактующий ее как основу поэтического текста. В применении к нашей теме данный подход предполагает изучение художественного мира заговора, его поэтического строя с учетом культурно-религиозного фона, на котором происходило его формирование.
Отношение к действительности, ее оценка с определенных мировоззренческих позиций выражается в фольклорном произведении с помощью совокупности художественно-образных средств. Художественный образ — это живущее в традиции видение реальности и, следовательно, способ и средство ее отражения в поэтическом тексте. Однако традиционная трактовка проблемы художественного образа в нашей работе вряд ли возможна. Ведь исследователи неоднократно высказывали полемические суждения о возможности применения критерия художественности к фольклорному тексту, и прежде всего к заговору - жанру, занимающему особое место в социально-бытовой практике человека и не имеющему самодовлеющей художественной задачи (Толстой 1995, 48). В противовес им в своих суждениях о заговоре, его жанровой природе и статусе мы следуем за A.M. Астаховой. Признавая, что ни один из элементов поэтики заговорного текста «не рассчитан на чисто эстетическое восприятие», она вместе с тем подчеркивает чрезвычайную его насыщенность «яркими выразительными образами и искусно примененными поэтическими средствами» (Астахова 1964,2). Это наблюдение лучше всего доказывает право исследователя на художественное прочтение заговора. А в качестве теоретического обоснования такого подхода следует привести, с одной стороны, суждение В. Шкловского («художественность, относимость к поэзии данной вещи, есть результат способа нашего восприятия» (Шкловский 1983, 11)), с другой - мысль Б.Н. Путилова, который не считал функциональное и эстетическое противоречащими друг другу категориями, настаивая на «единстве художественного и прагматического, функционального» (Путилов 1994, 73).
Проблема художественного образа многозначна, но в задачи этой работы не входит ее всестороннее теоретическое рассмотрение. Для нас существенным становится понимание образа в узком смысле - как способа воплощения, «системы средств изображения». Именно под этим углом зрения будет рассмотрена центральная проблема данного исследования - проблема персонажа. Персонаж понимается нами не просто как действующее лицо, субъект сюжетного действия, но, прежде всего, как образное воплощение определенных знаний человека о субъектах реального и мифологического мира. От того, какой характер носят эти знания, зависит содержание художественного образа, удельный вес элементов его структуры, идущих от ощущений и представлений, а также более глубоких, связанных с понятийным уровнем постижения действительности (Аникин 1996, 186-187). Персонаж заговора, будучи явлением многослойным, исторически динамичным, связанным с разными типами культур (Харитонова 1992, 68), несомненно, дает неоднозначную картину соотношения составляющих его образной структуры. В этом плане особенно интересна судьба христианских персонажей заговора, образные характеристики которых формировались на стыке двух различных культурных традиций и, что особенно значимо, двух взаимоисключающих религиозных систем.
Наиболее показателен с точки зрения специфики образного воплощения христианского персонажа в заговорно-заклинательной поэзии образ Пресвятой Богородицы, который и станет предметом нашей работы. Его многослойность четко прослеживается в процессе анализа многочисленных источников, оказавших влияние на смысловую структуру этого образа. Вот почему столь необходимой является историческая конкретизация источников образных характеристик Богородицы в заговоре.
Определив таким образом направление настоящего исследования, мы не могли не отдавать себе отчёт в том, что в науке нет единого устоявшегося подхода к рассмотрению этой темы. Способность христианского персонажа (Богородицы) включаться в различные культурные контексты была отмечена еще исследователями прошлого века. Однако экскурсы в историю вопроса, предпринятые в ходе исследования, выявили два пути, непосредственно связанных с заявленной проблематикой: богословский и фольклористический. Существенно, что проблема образа трактуется их представителями с принципиально противоположных позиций.
В основу трудов учёных-богословов положено восприятие образа как адекватного воплощения религиозного догмата. Подобный взгляд и по сей день находит выражение в многочисленных богословских трудах и популярной церковной литературе, посвященной Богородице. Попытка создания достаточно подробной библиографии такого рода изданий впервые была предпринята в книге «Сказания о земной жизни Пресвятой Богородицы... », опубликованной в 1904 году. Рассчитанная на массового читателя, эта книга, однако, была хорошо откомментирована и включала в себя достаточно
6 подробный научно-справочный аппарат, в который вошла вся известная на тот период литература о Богородице на русском и церковнославянском языках. Исходя их этой библиографии (начатой 1611 годом и доведенной до 1903 года), а также еще целого ряда изданий по интересующей нас теме, доступных современному читателю, можно примерно очертить круг вопросов, затронутых в трудах ученых-богословов и проповеднической литературе о Богородице. Здесь и многочисленные сказания о главных эпизодах ее земной жизни (Глинка 1840; Елагин 1865; Соколов 1873; Сказания о земной жизни... 1904 и др.), и разъяснения ветхозаветных пророчеств и прообразований, раскрывающих сущность ее предназначения (Предызображения... 1894; Сказания о земной жизни... 1904 и др.), толкования основных догматов, связанных с ее почитанием (Игнатий 1869; Иоанн (Максимович) 1992; Стефан (Яворский) 1987 и др.), описания чудотворных богородичных икон с изложением их чудес (Киселёв 1992; Кондаков 1914-1915; Сказания о чудотворных иконах... 1993 и др.), а также комментарии к евангельским чтениям, песнопениям, молитвам и акафистам в ее честь (Воинов 1863-1864; Ковалевский 1869; О текстах Евангельских... 1871 и др.).
При всем разнообразии обозначенной тематики, указанные здесь работы дают односторонний взгляд на интересующий нас предмет. Они знакомят лишь с тем культурно-религиозным пластом, который явился естественной средой формирования образа Богородицы, создавая ее по своим законам, для решения своих смысловых задач. Однако подойти к описанию образа Богородицы лишь с точки зрения церковной традиции в некоторых случаях явно недостаточно. Особенно если речь идет о специфике отражения этого образа в поэзии и искусстве (Кирпичников 1883, VII, 16; Он же 1885/34, 8-12 и др.).
Совершенно самостоятельное направление в изучении почитания Богородицы на Руси образуют работы исследователей прошлого, которые областью изучения избрали не столько церковную традицию, сколько народное религиозное миросозерцание. Усматривая свою цель в описании народного культа Богородицы, они провели немалую работу по установлению его X^ X c% 7*b ^fe . X л . X ^ **»< 'Q&. ?0$ y%; X,* X * ( X, Q»/o. X X ^ ^ ЪъьГЪ lTTt eQfi, r*o, ^X*X> X XX "X X^ <:<e::>^ x/x4/x0c; 444 c% ^ Xw X* XXX ^c,n'^ c0e^ ***** xx^^x'^. r*o^ -0/Ьа>^ ^ * » X, XG ^ Є^^у>. "UA> ce^ /*> ^ /г л, '*., '*е* """"''о ^ го, X,, c^ XG "X, X,. X ?4о ?0* ev% e*fe г^е *_ " <**л. X . "*****. э^ ^., "^ ^ ^ *v*<^ -^Q ^ ~^%Г ^С, *е0 ^ ^/ОпХ* ^ *ч 'Piti Є%^ Xfc ""^ le%p J4or . ' ^ Х^^/Є^о *Сг X е^ 7/Л С^о. ^ efta ^. ^А "^еСл. '^%0 е^,„ ^о^ %^е Є^о э%. Ьл^^ ^( ое, ^:^,>^ с?і г^ *ч^ %ее %( ^о7 ^,^Х %- ^». ,w^o^r ^0 c,c:oxc^x ,x х,>%е;х^; -,э e^. ^^ C^^/J ^ Ч0хг; ^ хІХ> ^0^ "ЄЧо» ^^0 ^ ,X ^o. V, J*TC }/>3 х/е
Яп~ ^3Ътг %^. J^e4c bltf. Єс*п* ^ гл- UP*2, С*Ро х/е х -^/ * /х^7. "о^,. ^
АЭ/>. *ж» . ^ J% ^ генезиса. На смысловые связи почитания Божьей Матери с древними культами указывали А.Н. Афанасьев (Афанасьев 1865-1869), П. 3-ин (3-ин 1882, L, 397-407). В наше время это направление продолжил Б.А. Рыбаков (Рыбаков 1988 и 1994).
На самобытности христианского образа сконцентрировал свое внимание А. Попов (Попов 1883), фактически уравнявший при этом каноническое церковное и народное восприятие Богородицы.
Иначе подошел к той же самой проблеме Г.П. Федотов (Федотов 1991), который настаивал на двойственности народного православного сознания, органически соединившего в себе древние и новые мировоззренческие пласты. Оценка богородичного культа как двоеверного по своей основе - вот какой вывод вслед за Г.П. Федотовым делают современные исследователи. Но их уже в немалой степени интересуют национально-исторические особенности почитания Божьей Матери и наиболее известных ее чудотворных икон на Руси (Смирнов 1992 (Иваново), 28-38; Он же 1992 (Кемерово), 110-125).
Целью всех этих исследований, достаточно обобщенно подходивших к выбору описываемого материала, было осмысление своеобразия историко-культурного феномена - проникновения христианского персонажа в неоднородную мировоззренческую систему народной духовности.
Специальное направление в рассмотрении данного вопроса исследователями-фольклористами связано с выявлением причин, которые, обусловили включение христианского персонажа в поэтический мир заговора. Здесь следует, однако, оговориться, что изучение системы персонажей заговора и тем более судьбы отдельных ее представителей никогда не было приоритетным направлением в исследовании заговорно-заклинательной поэзии. В трудах ученых XIX века, заложивших основу в разработке теории и истории жанра, этот вопрос рассматривался в контексте более общей проблематики (происхождение заговора; особенности его жанровой природы; мифологические, психологические, реально-обрядовые и книжно-литературные истоки формирования его образного строя и т.д.).
Так, представители мифологической школы, усматривавшие в заговорах «обломки» древних языческих молитв и заклинаний, полагали, что появление в заговорах имен христианских святых есть результат позднейшего подновления, подстановки, порчи древнего текста (Буслаев 1861; Афанасьев 1865- 1869 и др.).
В этом вопросе солидарна со своими предшественниками психологическая школа, которая, однако, придерживалась иных взглядов на генезис заговора, считая его не молитвенным обращением к древним языческим божествам, а приметой, ассоциацией (первичная психологическая функция человеческого сознания, свойственная человеку еще на доязыковой, а, следовательно, - домифологической стадии его существования (Потебня 1990, 132-313; Зелинский 1897, 10, 1-58)). Это меняло взгляд на роль субъекта магического действия - мифологического персонажа-помощника, но не меняло отношения к христианскому персонажу.
Против реликтовой концепции жанра выступил А.Н. Веселовский и историко-сравнительная школа: впервые «христианизация» заговора и его образной системы не оценивалась как процесс дегенерации, порчи текста. Из рассуждений о самостоятельности средневекового мифотворчества (по Веселовскому, «вторая пора великого мифологического творчества» (Веселовский 1866, XI, 289)) следовал тезис о самостоятельности, самоценности христианских персонажей заговоров, которые создавались непосредственно на почве христианского суеверия и имели свой специфический образный строй. Не случайно исследования А.Н. Веселовского, В.Ф. Миллера, И. Д. Мансветова, М.И. Соколова, В.И. Мансикки и др. обычно имели своей целью выявление книжно-литературных источников фольклорного текста. Учёные стремились через анализ конкретных образов и сюжетов сравнительно-историческим путём исследовать связи книжной (прежде всего византийской) и устной традиции, показать их эволюцию в преданиях, легендах, духовных стихах (Веселовский 1879-1891/I-VI; Он же 1875/IV-V и др.).
Правда, в работах В.И. Мансикки это привело к достаточно крайним, на наш взгляд, суждениям об авторстве в заговорно-заклинательной поэзии. Исследователь доказывал, что заговоры создавались в книжной околоцерковной среде, а их содержание (христианские образы и символы) являлось прямым результатом распространения в народе книжности. В связи с этим В.И. Мансикка оценивал заговоры как продукт разложения церковных молитв, искаженных вследствие недопонимания книжного источника (Mansikka 1909). Однако многие его выводы оказываются полезными и требуют внимательного рассмотрения. Обращаясь к изучению судьбы христианского персонажа заговора, нередко приходишь к мысли о том, что именно знакомство носителей заговорно-заклинательной традиции с образцами православной книжности и иконографии сыграло решающую роль в формировании народным творческим сознанием его образа. Не менее существен и вывод об искажении, недопонимании как о важном факторе в процессе взаимодействия устной народной и книжной церковной традиции.
В одно время с трудом В.И. Мансикки вышла в свет монография Н.Ф. Познанского, по сей день остающаяся крупнейшим исследованием происхождения и развития заговорных формул. Сосредоточив своё внимание на разработке «генетической» теории (первично обрядовое действие, словесная формула лишь комментарий к нему), Н.Ф. Познанский мотивирует появление в заговоре того или иного персонажа совпадением его внешних характеристик и атрибутов с содержанием первичного обряда (Познанский 1917).
Мысль Н.Ф. Познанского по-своему продолжил В.П. Петров, который, рассматривая вопрос о роли христианских персонажей в заговоре, пришел к выводу, что в них нет ничего специфически христианского, кроме имени (они не восходят ни к каким книжно-христианским источникам). Любой персонаж заговора - как христианский, так и дохристианский - вырастает из практической функции заговора (Петров 1981, 78-142). A.M. Астахова, специально обратившаяся к проблеме художественного образа и мировоззренческого элемента в заговорах, ещё больше заострила эту мысль. Она также отмечала их вторичность относительно целеустановки конкретного текста. Развитие образности в заговоре, по ее мысли, шло в направлении усиления его действенности путём распространения основного признака центрального персонажа на весь его образ, а далее на весь предметный мир («фон», на котором развертывается действие эпического заговора, всегда связан с центральным образом) (Астахова 1964, 8-9).
Формулировки, в разное время предложенные Н.Ф. Познанским, В.П. Петровым и A.M. Астаховой, выражали достаточно крайнюю позицию в отношении роли христианского источника. Однако предложенный ими анализ свидетельствовал о том, что исследователи всё-таки немалое значение придавали текстам, подтверждающим возможность включения персонажей (в том числе и христианских) в заговоры с конкретной целевой установкой.
Размышления о функциональности образа персонажа в заговоре не противоречили выводам представителей историко-сравнительной школы. Ведь ещё В.Я. Пропп указывал на свободу в выборе персонажей и их атрибутов для реализации конкретной функции (Пропп 1969, 79). Такая свобода допускала наличие источника, из которого этот выбор осуществлялся. Связанный со способностью того или иного персонажа быть персонификацией определенных свойств и состояний, выбор исполнителя функции никогда не был случайным (Новик 1975, 216). Появление в заговорном тексте христианского персонажа, по справедливому замечанию Н.Е. Грисык, обусловливалось сходством типовых ситуаций произведений христианской литературы с содержательной стороной заговора (Грисык 1991, 108-111).
Упомянутые здесь исследователи (за редкими исключениями) рассматривали проблему христианского персонажа сквозь призму общих вопросов жанровой специфики заговора. В связи с этим были освещены лишь некоторые её аспекты, касающиеся роли и места христианского персонажа в заговоре, обоснованности / необоснованности его включения в текст христианским источником и т.п.
Отдельное направление в истории вопроса составляют работы современных учёных, предпринявших попытку функциональной классификации и типологической характеристики персонажей заговора. Для многих из них более существенной оказалась функциональная логика субъектно-объектных отношений в заговоре (Песков 1977, 5, 26-38; Харитонова 1994, 64-70). Некоторые пошли дальше и обратились к
11 лингвосемантическои интерпретации отдельных элементов образной структуры текста, представили их тезаурусное описание (Черепанова 1991, XXVI, 143-154; Шиндин 1994, 123-126; Юдин 1997). В большинстве предложенных типологий христианские персонажи образуют большие группы (ср. у О.А. Черепановой: христианские заступники; представители злого начала в христианстве; персонажи, являющиеся результатом христианско-языческого синкретизма, из апокрифов (Черепанова 1991, XXVI, 146-148)).
В последнее время такого рода публикации находятся в прямой связи работами, посвященными реконструкции архаических пластов народной духовности (Иванов, Топоров 1974; Толстой 1995 и др.). В этом плане сделано уже немало: достаточно вспомнить сборники статей, появившиеся за последние годы (Заговор 1993 и др.). Интересные результаты даёт этнолингвистический подход к изучению персонажа, нашедший своё выражение в специальной схеме описания мифологических персонажей (разработана сотрудниками отдела этнолингвистики и фольклора Института славяноведения и балканистики РАН (Виноградова, Гура, Кабакова, Терновская, Толстая, Усачёва 1989, 78-85)). Для нас примечательны статьи и публикации, иллюстрирующие эту методику описания (Виноградова, Толстая 1989, 86-114; Они же 1994, 16-44; Гура 1997 и др.). Следует отметить комплексный характер подобных исследований, суммирующих все многообразие представлений о том или ином персонаже. Поэтому материалом для них служат всевозможные этнографические и языковые факты, поверья и приметы, весь спектр фольклорных жанров.
Что касается специфики узко жанровой интерпретации образа (тем более, образа христианского персонажа), то для заговора это направление практически не разрабатывается. Существенно, что и в исследованиях о духовных стихах богородичная тема не получила достойного отражения (единственное исключение - работа Г.П. Федотова (Федотов 1991, 49-57)).
В этой связи главная цель предлагаемой работы может быть определена как опыт исследования тех особенностей структуры и семантики образа
Богородицы в заговоре, которые складываются в результате взаимодействия книжно-церковной и устной народной традиции. Она достигается путем решения целого ряда конкретных задач, которые можно объединить в несколько групп.
Первая группа задач предполагает уяснение характера взаимодействия книжной церковной и заговорно-заклинателъной традиции. Сюда относятся: => уточнение причин, обусловивших включение христианского персонажа (Богородицы) в число персонажей-помощников заговоров определенной целевой направленности; => выявление типологии включения христианского персонажа (Богородицы) в заговорный текст; => установление путей трансформации текста-источника, из которого осуществлялось заимствование христианского персонажа (Богородицы), заговорным текстом.
Данная проблематика предполагает соотнесение канонических истолкований главных событий жизни Богородицы и их восприятия в народной среде, то есть рассмотрение приемов отражения этих представлений в христианской книжности и искусстве в сопоставлении с требованиями устно-поэтического канона, механизма процесса преобразования заговором заимствованных сюжетов и образов, а также законов, по которым осуществляется их отбор.
Вторая группа задач имеет более специальный характер и напрямую касается структуры образа Богородицы как персонажа-помощника заговора. Здесь в основе анализа оказывается положение методологического характера об образе персонажа как едином комплексе признаков, сложившимся в результате различных способов постижения реального мира (ощущения, представления и понятия). В связи с этим сами задачи формулируются следующим образом: => оценка роли персонажа как персонификации определенных свойств и состояний, то есть как носителя ряда сущностных характеристик, обуславливающих возможность включения данного образа в заговорный текст с конкретной целеустановкой (функгщоналъностъ образа Богородицы); => выявление основных образных характеристик Богородицы: канонических христианских, восходящих к книжному источнику, и утилитарных, прагматических, продиктованных целеустановкой заговорного текста; специфических (богородичных), находящих отражение лишь в некоторых тематических группах заговоров, и универсальных, присущих достаточно широкому кругу персонажей. => установление причин смысловой взаимосвязи между образными характеристиками Богородицы и других христианских, а также дохристианских персонажей заговора.
В настоящей работе недостаточно ограничиться выявлением «списка» и описанием главных характеристик и функций Богородицы в заговоре. Необходимо уточнение источника их формирования, уяснение механизма процесса преобразования заговором заимствованных сюжетов и образов. При этом чрезвычайно важна дифференциация религиозно-догматических, поэтических и прагматических черт христианского персонажа заговора, их связи и обусловленности книжным или некнижным источником, который также необходимо точно определить. В конечном счете, для автора существенна возможность выработки метода, позволяющего подойти к рассмотрению судьбы всех христианских персонажей, встречающихся в заговорных текстах.
Вот почему материалом нашего исследования становятся главным образом заговоры и обереги. Мы обращаемся к текстам из сборников конца XIX - нач. XX века, среди которых особое место занимают классические собрания (Виноградов 1908-1909; Ефименко 1877-1878; Майков 1869 и др.). Наряду с ними рассматриваются тексты, опубликованные в региональных этнографических и краеведческих обзорах, трудах научных обществ, периодических научно-популярных изданиях. Отобранный для анализа материал не ограничен рамками какой-либо локальной традиции, является общерусским, а по некоторым тематическим группам даже шире -восточнославянским. Поэтому не случайно в работе представлены тексты из сборников, иллюстрирующих заговорную традицию Белоруссии и Украины (Барташевич 1992; Ефименко 1874; Романов 1891 и др.). Появившиеся в последние годы региональные сборники также пополнили наш материал (Встану я благословясь... 1992; Вятский фольклор. Заговорное искусство. 1994; Заговоры и заклинания Пинежья 1995; Нижегородский заговоры 1998 и др.). Наконец были проанализированы тексты заговоров из архива кафедры русского устного народного творчества МГУ (в том числе и опубликованные (Русские заговоры и заклинания... 1998)).
С отбором текстового материала связано немало трудностей. Развиваясь в тесной связи с книжным, письменным словом, заговор наряду с прежней устной получает и письменную форму фиксации. Письменные заговоры отличаются от устных и по объему, и, что особенно существенно, по степени охарактеризованности, развернутости заговорного образа. Поэтому в данной работе этим текстам уделяется особое внимание.
Кроме главного источника и одновременно объекта анализа - заговоров (как письменных, так и устных) - в поле зрения автора попадают и те памятники книжной культуры и древнерусского изобразительного искусства, которые оказали влияние на формирование образа Богородицы в заговорном тексте и, следовательно, необходимы для сравнительно-сопоставительного анализа. Таким образом, можно выделить вторую группу источников, которые хотя и не являются главным предметом исследования, но при этом необходимы для нашей работы. Книжные тексты и описания произведений древнерусской иконографии извлечены из собраний Порфирьева И.Я., Тихонравова Н.С., Корина П.Д. и др. (Антонова 1966; Порфирьев 1890; Тихонравов 1863) и рассмотрены на основе фундаментальных исследований (Алмазов 1901; Барсов 1913/3, 3-22; Бобров 1996; Буслаев 1866; Бычков 1995; Вагнер 1993; Кирпичников 1895/2, 213-229; Кондаков 1914-1915; Лихачев 1999; Успенский Б.А. 1995; Успенский Л.А. 1997).
Логика решения сформулированных задач и своеобразие исследуемого материала обуславливают структуру работы, которая состоит из трех глав, введения и заключения.
В связи с тем, что в настоящем исследовании ведущей становится проблема источника, из которого заимствуется христианский персонаж, первая глава целиком направлена на ее рассмотрение. Здесь православная традиция представлена не в привычном ракурсе как замкнутая самоценная мировоззренческая система, а как система текстов-источников, открытая для разнообразных переосмыслений и трансформаций, неизбежных в процессе заимствования христианской сюжетики и образности. Одновременно делается попытка наметить пути взаимодействия текста-источника и текста заговора, обозначив способы включения христианского персонажа в заговор и выявив типологические закономерности построения его образа.
Во второй и третьей главах, которые иллюстрируют теоретические положения первой главы, предлагается анализ конкретных тематических групп заговорных текстов, в которых Богородица предстает в функции персонажа-помощника.
Таким образом, работа сложилась как смысловое единство теоретических и конкретно-аналитических глав-очерков, содержание которых мы не беремся оценивать как исчерпывающее рассмотрение вопроса. Это скорее введение в проблематику и выявление основных направлений, по которым в дальнейшем может пойти изучение данной темы.
Похожие диссертации на Богородица в русских заговорах : Роль христианских источников в формировании образа
