Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Методология и предметная область исследования 24
1. Методологические основания исследования предметной области 26
2. Предметная область исследования: эволюция подходов к реконструкции становления и динамики науки 56
Глава II. Эволюция культуры и процесс формирования предпосылок и условий становления науки 82
1. Исторические формы мировоззрения и логика эволюции культуры 83
2. Античность как тип рациональной культуры: экономиче ские, субъектно-личностные и политические факторы становления 100
3. Сущностные черты античной культуры 123
Глава III. Античная рациональная культура и социокультурные предпосылки становления науки 146
1. Греческий язык: слово и письменность как.способы бытия мысли и детерминанты становления научного познания 148
2. Античный миф и формирование рационально-логического способа познания 162
3. Античная религия и генезис научного познания 176
Глава IV. Социокультурные условия процесса формирования научно-рационального познания: проблема форм детерминации 194
1. Античное искусство и генезис научного познания 195
2. Античная философия какусловие возникновения науки 214
3. Формирование канона научности в контексте рациональной культуры 240
Заключение 270
- Предметная область исследования: эволюция подходов к реконструкции становления и динамики науки
- Античность как тип рациональной культуры: экономиче ские, субъектно-личностные и политические факторы становления
- Античный миф и формирование рационально-логического способа познания
- Античная философия какусловие возникновения науки
Введение к работе
С момента своего оформления в особый тип мыследеятельности философия включила в свое проблемное поле науку, для того чтобы больше никогда не исключать ее из сферы своих интересов. В основе превращения феномена науки в. одну из «вечных» проблем философии лежат два обстоятельства. Первое из них связано с особенностями становления и спецификой философии как. формы бытия мысли. Сохраняя генетическую связь с мифом; она с самого начала позиционировала себя в качестве оппозиционной мифу и тесно смыкающейся с ним религии формы мировоззрения и объяснения?, мира. Прибегая к спекуляции в поиске причин явлений и процессов, она всегда апеллирует к разуму,.а не к авторитету традиции или откровению; естественным для мифа и религии. Подобно науке, она изначально тяготеет к рационалистической манере постижения мира и представления результатов познания.* Философия ощущает свою принадлежность к науке, что дает основание Аристотелю считать метафизику самой возвышенной из наук,, связывая*этот ее статус с отсутствием в ней какого бы то ни было прагматического интереса; последний,, по представлениям античных философов,, способен исказить. движение к истине, лишив человека необходимой для этого беспристрастности. Если же познанию удается добыть точное знание, например в астрономии - древнегреческие астрономы, располагая примитивными инструментами для наблюдения за небесными светилами, получили поражающие современных ученых своей точностью-данные о фазах Венеры, - философия использует его для обоснования фундаментальной идеи гармонии космоса.
В Новое время статус философии как науки не подвергается сомнению, а поскольку языком, которым написана книга природы, является математика, предстающая универсальной отмычкой ко всем тайнам природы, появляется «Скромное» обаяние разума оказывается настолько притягательным, что даже иррацио-налисты, скептики и агностики обращаются к изощренной логической аргументации для оправдания ниспровержения разума и принятия оппозиционных ему оснований бытия и познания - жизни, воли, воли к власти, интуиции и т.п. соблазн построить философское исследование по форме математического. Интенция на научно-математическую форму философии для придания ей подлинной научности была реализована в «Этике» Спинозы — труде, при всей его чужеродности духу философии, являющемся естественным в горизонте нововременной культуры. В XX веке родившаяся на заре философии идея ее статуса как науки была реализована в закончившихся попытках неопозитивизма превратить ее в науку, возложив на нее функцию логического анализа языка. Открытое провозглашение марксистской философией своего научного статуса при всех издержках позиции (объявление идеологии наукой, придание характера научных положениям, формулируемым из соображений политической конъюнктуры, превращение диалектико-материали-стической философии в учебную дисциплину, преподаваемую в соответствии с канонами, предъявляемыми к наукам и т.п.) вписывается в контекст установок нововременной и прагматически ориентированной культуры XX в.
Вторым обстоятельством превращения науки в одну из «вечных» проблем философии выступает изменение роли науки в системе культуры. Возникнув в традиционном обществе, наука вынуждена бороться за место под солнцем с мифом и религией. И если в античной культуре, в силу рационального характера мифа и слабости религии, не позволяющей ей стать ее (культуры) ядром, рождающееся в лоне философии научное познание динамично набирает силу, вырабатывает каноническую форму организации знания, то в средние века наука вытесняется на периферию культуры, обслуживая вместе с философией теологию и тем самым участвуя в обосновании вечных и абсолютных истин веры. Справедливости ради, надо отметить, что в идеологии служения, естественной для средневекового общества, базирующегося на отношении «вассал-сюзерен», ничего унизительного для философии и науки не заключалось, и как всякая разумная служанка, выполняя определенные ей функции, работает на себя, стремясь стать правой рукой госпожи, так и наука, смиренно выполняя обязанности по обслуживанию религии, работает и на себя: накапливает рациональные знания, объем которых растет в связи с развитием практики и открытием университетов, доводит до совершенства искусство оперирования понятиями, классификации, которые оказались необходимыми познанию Нового времени, накопившему огромный массив сырого материала, который требовалось привести в систему. В Новое время наука в лице классического естествознания, продемонстрировав обществу не только «светоносные», но и «плодоносные» результаты собственного творчества, начинает притязать, вместе с техническим знанием, на главенствующую роль в культуре. С ее безграничными возможностями связывают идеологи французского Просвещения идею безграничного прогресса, обеспечивающего власть человека над природой, устранение невежества и мракобесия, преодоление социальных пороков. Ее возникновение, согласно позитивизму, открывает высшую - «позитивную» стадию истории человеческого духа, позволяющую постигать явления, не прибегая к сверхъестественным силам или метафизическим сущностям. В культуре Нового времени начинает складываться феномен, связанный с оценкой научных знаний, их миссией в мире человеческого бытия, феномен, с наибольшей полнотой проявившийся в XX веке.
Зарождение самой идеи науки, заявившей о себе уже в философии, связано с осознаваемой и открыто провозглашаемой ориентацией на постижение предельных оснований, начал, причин сущего, знание о которых будет носить непротиворечивый, доказательный, общезначимый и систематический характер. В силу интимного родства космоса и человека, предстающего микрокосмом, знания выступают основанием этической позиции человека. В силу этого истинные знания являются изначально ценностно нагруженными, позволяют человеку выступать экспертом в делах добра, касается ли дело отношений между людьми или выстраиванию стратегии отношений с природой. Ориентация на постижение сути бытия теснейшим образом переплетается с оценкой поведения, деятельности, действий и поступков, опирающейся на принцип резонанса космоса и человека. Античный скептицизм отбросил первоначальную установку на постижение сути бытия. Сведя познание к возможности констатации о вещах лишь того, чем они являются в данный момент времени, он представил первый вариант своеобразного прагматизма: цель философии состоит не в погоне за недостижимой и потому химерической абсолютной истиной, а в научении человека искусству жить в согласии с постоянно меняющимися вещами мира. Наука Нового времени, на первый взгляд, порывает с этой традицией и возвращается к исходной установке. В действительности же ее интерес прикован не к сущности бытия, и знания его законов ценны не сами по себе: она озабочена поиском эффективных средств преобразования мира. Именно этим объясняется преимущественное развитие естествознания, ставшего основанием возникшего и пережившего стремительный взлет техникознания. Естествознание и технические науки обеспечили превращение природных процессов - силы пара, электричества, химических процессов в мощных агентов материального производства. С конца XIX века усилия науки по отысканию эффективных способов ассимиляции природы были дополнены результатами социально-гуманитарных исследований: возникшая эмпирическая социология, а затем и социальная психология открыли возможности управления индивидуальным и массовым поведением, возможности манипулирования сознанием для достижения экономических и политических целей.
Складывающаяся современная информационная цивилизация формирует отношение к знанию как к информации, которая способна устранять неопределенность в ситуациях принятия решений. «Научно-техническое знание становится инструментом власти и используется для манипулирования природными и социальными процессами».1 Так, наука исследует психику человека не для того, чтобы помочь ему отыскать ответы на смысложизненные вопросы его бытия, а чтобы посредством использования полученных знаний в PR-технологиях добиться ожидаемого, а нередко и попросту заказанного результата. За подобной циничной формой применения информации скрывается отрыв знаний от жизненных, этических ценностей. 1 Марков Б.М. Научное знание и процесс цивилизации // Наука в культуре. М., 1998. С.43.
Итогом сложившейся ситуации явилась переориентация массового сознания в его оценках науки: естественное для сциентизма, уходящего своими корнями в идеологию Просвещения, восторженное восхваление науки сменяется потоком разоблачений и развенчаний,, исходящих из антисциентистски ориентированного лагеря. Наука подвергается критике за несопоставимость затрат и получаемых результатов; за неспособность решить смысложизнен-ные вопросы бытия человека, что расценивается как проявление ее духовного бессилия; за ее превращение в подобие некоего элитарного клуба, в котором только собравшиеся за одним столиком по профессиональному признаку способны понять друг друга (и то не всегда), не говоря о профанной публике; за опасности, связанные с возможными последствиями применения достижений науки и затрагивающими сферу частной жизни, традиционную культуру, психику и телесность человека; за неспособность просчитать отдаленные последствия направляемой «чистой любознательностью» маниакальной страсти к эксперементированию с процессами и эффектами фундаментального характера; за замену человеческих способов, решения человеческих проблем обоснованными наукой технологиями: порождаемые верой в их эффективность надежды в случаях крушения оборачиваются массовым разочарованием и сокрушение идолов. «В отношении науки все ясно, — в свойственной ему обличительной манере заявляет П. Фейерабенд. - Наши оболваненные прагматические современники склонны предаваться восторгам по поводу таких событий, как полеты на Луну, открытие двойной спирали ДНК или термодинамического неравновесия. Однако, при взгляде с иной точки зрения все это смешно и бесплодно. Требуются биллионы долларов, тысячи высококвалифицированных специалистов, годы упорной и тяжелой работы для того, чтобы дать возможность нескольким косноязычным и довольно-таки ограниченным современникам совершить неуклюжий прыжок туда, куда не захотел бы отправиться-ни один человек, находящийся в здравом уме, — в пустой, лишенный воздуха мир раскаленных камней. Однако мистики, пользуясь только своим сознанием, совершали путешествия через небесные сферы и созер- дали Бога во всей его славе, что придавало им силы для жизни и для просвещения своих сторонников. Лишь невежество широкой общественности и ее строгих воспитателей-интеллектуалов, поразительная скудость их выражения заставляет бесцеремонно отвергать подобные сравнения».1
Суровые обвинения выдвигает против научного мышления М. Хайдег-гер за его маниакальное стремление все исчислить: «Всякий расчет сводит исчислимое к расчисленному, чтобы употребить его в последующих счетах. Расчет не позволяет появиться ничему, кроме исчислимого. Каждая вещь есть лишь то, чем она считается... Расчет заранее требует, чтобы сущее было исчислимым, и потребляет сочтенное для вычисления. Это потребляющее употребление сущего выдает истребляющую природу расчета. ... Рассчитывающее мышление само принуждает себя к необходимости овладеть всем исходя из законосообразности собственного подхода. Оно не способно ощутить, что все исчислимое счетом еще до вычисления той или иной суммы и производимого уже есть некое целое, чье единство явно принадлежит к неис-числяемому и чья неприручаемая странность ускользает от хватки расчета».2
С приведенной филиппикой перекликается горькая констатация К. Ясперса. «Наука, — отмечает он, — доступна лишь немногим. Будучи основной характерной чертой нашего времени, она в своей подлинной сущности тем не менее духовно бессильна, так как люди в своей массе, усваивая технические возможности или догматически воспринимая ходульные истины, остаются вне нее ... как только это суеверное преклонение перед наукой сменяется разочарованием, мгновенно следует реакция - презрение к науке, обращение к чувству, инстинкту, влечениям. Тогда разочарование неизбежно при суеверном ожидании невозможного: наилучшим образом продуманные теории не реализуются, самые прекрасные планы разрушаются, происходят катастрофы в сфере человеческих отношений, тем более непереносимые, чем сильнее была надежда на безусловный прогресс».3 1 Фейерабенд П. Избранные труды по методологии науки. М., 1986. С. 497-498. 2 Хайдеггер М. Время и бытие. М., 1993. С. 39. 3 Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991. С. 111,112.
Осознание комплекса проблем, связанных с бытием науки как мощного цивилизационного фактора в системе современной культуры, вылилось в движение мысли по нескольким векторам, среди которых можно выделить три наиболее значимых. Первый вектор представлен исследованиями науки как социального института, что предполагает рассмотрение вопросов ее общественного статуса, ее взаимоотношений с обществом, характера и форм социальной поддержки науки, ее связей с другими социальными институтами - государством, образованием, религией, гражданским обществом и их потребностями. Участие науки в поиске ответов на цивилизационные вызовы, не сводясь к схеме «социальный заказ - ответ», выводит на нравственно-этические проблемы ее функционирования. Возникновение этики науки и разработка блока вопросов, связанных с социальной ответственностью научного сообщества за использование результатов научного познания и этического обеспечения процесса поиска истины, предстают формой движения мысли по второму вектору. Итог анализа данного круга вопросов может быть выражен в форме парадокса: никогда за всю свою историю наука так не нуждалась в этике, как сегодня, и никогда она не была от нее так далека, как, сегодня. Разведение когнитивного и нравственно-этического в научном познании, приведшее к превращению знания в информацию, зашло так далеко, что оказало деформирующее воздействие на этику науки: предлагаемые от ее лица модели морального кодекса ученого (Р. Мертон, Г. Пойа) в действительности представляют собой формулировки принципов культуры научного исследования, соблюдение которых способно уберечь исследователя от определенных соблазнов и заблуждений на сложном пути постижения истины.
Третий вектор реализуется в разработке проблем генезиса и динамики науки, интерес к которым значительно усиливается в кризисные периоды, > переживаемые ею. Именно в такие моменты мысль упорно возвращается к s истокам всякой социально значимой формы жизнедеятельности человека, его самоорганизации - брак и семья, политика и власть, религия и церковь и т.п., для того чтобы ответить на главный вопрос: является ли кризис результатом «первородного греха» того или иного социального явления, находящегося в неблагополучном состоянии, или следствием ошибок, которые могут быть устранены и процессам будет придано соответствующее их природе направление.
Обращение философии к проблеме генезиса науки представляется, в контексте сказанного, явлением естественным и необходимым. Оно выступает предпосылкой ответа на фундаментальные вопросы, связанные с бытием науки: было возникновение науки необходимым итогом эволюции культуры или случайным - своеобразной мутацией, сбоем ее (культуры) развития? насколько адекватны сущности науки сформировавшиеся уже в античной научно-рационалистической парадигме идеалы и нормы научного исследования? - вопрос не праздный, принимая во внимание, что наука в своей истории переживала трансформации, заставлявшие усомниться в принадлежности существующей формы познания к науке; необходима ли для науки подпитка со стороны других форм постижения мира - мифа, религии, искусства, философии или она способна развиваться, опираясь на свойственные мышлению импульсы любознательности, простоты, систематизации и т. п.? науки в культуре античной цивилизации это норма для ее истории или уникальное явление?; является ли связь когнитивного и нравственно-этического в науке нормой или этот феномен характерен только для античности? и т.п.
Проблема истоков науки является особенно актуальной для российской философии, представляя собой своего рода «возврат долга»: давление идеологических схем, наиболее сильно проявляющееся в исследовании социальной проблематики, подталкивало советских философов при рассмотрении науки уходить либо в анализ моделей западной философии науки, либо в область философских проблем естествознания, что позволяло философскому сообществу «сохранить лицо».
Пристальное внимание к проблемам генезиса науки, ее динамики, реконструкции ее истории трансформируется в появлении новых философско-методологических парадигм постижения природы науки, соответствую- щих ее статусу в обществе и тенденциям эволюции. На смену долгое время пользовавшейся среди исследователей кредитом метафизической концепции развития знания как его простого «приращения», направляемого внутренней логикой познания, приходит социокультурная парадигма, исходящая из признания принципиально социологической природы науки и ориентирующая теоретическую и историческую мысль на выявление ее (науки) нерасторжимых связей с общим контекстом культуры, интенции и установки которой формируют у представителей научного сообщества модели постановки проблем, поиска подходов к их решению, выступают предпосылочным основанием решения вопросов.
Спор социологического и когнитивистского подходов к объяснению динамики науки, процесса смены парадигм и конкурирующих теорий завершается в.пользу сторонников первого подхода, утверждающих, что без учета социокультурного окружения науки не может адекватно понята и ее внутренняя история. Переход от одной теории к другой, изменение теоретической традиции в науке вообще необъясним без, обращения к социальным, социокультурным и социопсихологическим факторам: ведь он осуществляется в ограниченном временном интервале, когда эвристический потенциал принимаемой теории еще не выявлен. Более того, непонятен сам интерес научного сообщества к отысканию новой теории: существующая теория, действующая в качестве парадигмы и выступая в качестве традиции, заключает научное исследование в,жесткие рамки программы и блокирует попытки создания новых теорий.
Отмеченный поворот философии науки обнаруживает себя и в постпозитивизме в виде повышенного внимания к проблеме влияния социокультурного окружения науки на ее динамику.1
Нерасторжимость связей познавательной деятельности и социокультурного пейзажа (среды) общества особенно выпукло предстает на стадии генезиса науки. Возникновение науки, рассматриваемой как явление социо- 1 См.: Scientific Rationality: the socioloqical turn. Dordrecht; Boston, 1984. культурного ряда, выступает естественным и необходимым результатом эволюции культуры. Она появляется на той стадии развития культуры, когда культурные эталоны (нормы, стандарты), изменяющиеся под воздействием «невидимого крота истории» - производства, торговли, военных союзов, начинают трансформироваться в сторону возрастания степени их универсальности. Разрыв с локальным типом культурных эталонов, который сращен с мифологией и политеистической религией как формой их (норм) обоснования, усвоения и трансляции, приводит к рождению философии как принципиально нового способа обоснования программ культуры.
Открытие разума как высшей инстанции в делах истины, добра и красоты, инстанции имперсональной и обладающий «имперской» силой принуждения, было величайшим достижением античной культуры, подготовившим науку. Возникшая философия при всей привлекательности и предпочтительности познавательных технологий (в первую очередь, следует отметить конструирование идеальных миров) не могла соответствовать глубинной потребности практики в точном прогнозе. Она не могла обеспечить требуемую точность как в силу предельно универсального характера разрабатываемых моделей, так и в силу метафорического характера используемого инструментария. Высокая точность прогноза была обеспечена в горизонте иной исследовательской традиции — собственно научной, которая, подчеркнем, не была бы открыта без глубокой «стратегической разведки», проведенной философией. Именно в ней была открыта исследовательская позиция, состоящая в «отстранении» от объекта познания и мысленном манипулировании им. Сама же философия обнаружила истоки этой позиции в поразительно развитых формах античного искусства: в орнаменте росписей, в литературном экфразисе, в скульптуре, допускающей обзор со всех точек направлений и т.п.
Другими сторонами социокультурного пейзажа, помимо философии и искусства, обусловившими эволюцию познания к рационально-теоретическому (теорийному) типу были: качество «человеческого фактора», проявившееся в развитом индивидуализме и наличии массы энергичных, предприимчивых, трез- во рассуждающих людей, не боявшихся идти на слом и отбрасывание традиций, если последние мешали их развитию; демократическая форма организации политической жизни, которая, обеспечивая свободным гражданам возможность участия в делах государства и общества, требовала от них определенных способностей - искусства убеждения, опровержения, полемики, которым блестяще владели демагоги и из которого родилась логика; демократизм как феномен культуры в целом, выразившийся в открытости культуры инокультурным влияниям и терпимости к «чужому», в отсутствии культурного снобизма, судящего свысока о чужом и потому лишенного способности осуществить цивилизацион-но оправданную селекцию культурных достижений; инновационность как антипод традиционализма, ориентирующая человека на продуцирование новых форм и отношение к новому как норме; «нормальность» культуры, подталкивающая творчество во всем многообразии его видов и форм на создание канонических образцов, каковым для научного познания предстает теория.
Проблематика науки как социокультурного феномена не относится к кругу наиболее популярных среди философов. Для отечественной философии советского периода характерен крен в сторону анализа науки как познавательной системы: структуры научного знания, методов научно-познавательной деятельности, особенностей функционирования научной теории, оснований науки и т.п., что явилось реакцией на идеологизацию, которой отличались исследования социальных явлений. Отмеченный вектор исследований науки получил свою разработку в трудах Л.Б. Баженова, В.В. Быкова, B.C. Вязовкина, Б.С. Дынина, Б.С. Грязнова, Г.Б. Жданова, Е.П. Никитина, Н.Ф. Овчинникова, А.П. Огурцова, А.А. Печенкина, В.Н. Поруса, A.M. Ракитова, М.А. Розова, Ю.В. Сачкова, B.C. Степина, B.C. Швырева, Б.Г. Юдина, Н.С. Юлиной и др. Наличие того же рода феномена в западной философии находит свое объяснение в господстве до середины 50-х гг. XX века позитивистской методологии. Кризис позитивизма и появление постпозитивизма, а также складывание антисциентистской традиции кладет начало повороту к анализу науки в качестве подсистемы культуры, к выявлению тонких механизмов ее связи с другими частями социокультурного пейзажа, к раскрытию ценностных оснований динамики культуры и т.п.
Получившая гражданство в отечественной философии социокультурная парадигма исследования науки представлена в трудах А.В. Ахутина, Г.Н. Волкова, Г.Д. Гачева, А.И. Зеленкова, И.Т. Касавина,.А.В. Кезина, Л.М. Косаревой, Е.А. Мамчур, Б.В. Маркова, Л.А. Марковой, Л.А. Микешиной, Е.А. Молодцовой, М.К. Петрова, В.Н. Поруса, Б.Н. Пружинина, В.Л. Рабиновича, Н.И. Родного, B.C. Степина, П.А. Рачкова, И.Т. Фролова, Е.Л. Чертковой и др.
В рамках западной философии и философии науки подход к науке и научному познанию как феномену культуры, испытывающему детерминацию со стороны общества по множеству каналов, получил свою реализацию в трудах Дж. Бернала, М. Вартофского, М. Вебера, Г. Люббе, В. Деппорта, А. Кромбщ Т. Куна, Л. Лаудана, С. Лема, С. Лилли, М. Малкея,.К. Манхейма, Р. Мертона, Дж. Нидама, С. Тулмина, Б. Фаррингтона, П. Фейерабенда, Ю. Хабермаса, Р: Хойка-аса, Дж. Холтона, К. Хюбнера, К. Ясперса и др.
В контексте сказанного о перипетиях складывания социокультурного подхода к анализу науки становится объяснимым тот факт, что проблема социокультурной детерминации генезиса науки выглядит подлинной Золушкой: в лучшем случае ее касаются в связи с рассмотрением античной философии, обнаруживая в ней истоки собственно научного способа познания, или в ходе выяснения потребностей развития производственно-хозяйственной деятельности и торговли, подтолкнувших мысль к необходимости выявления существенных, не лежащих на поверхности объектов связей и отношений. Больше всего в отношение генетических истоков повезло математике, история зарождения- которой рассматривалась в работах И.С. Андреевского, И.Г. Башмаковой, О. Бекера, А.А. Ваймана, Б.Л. ван дер Вардена, Г. Вилейтнера, М.Я. Выгодского, И.Г. Гей-берга, В.Ф. Кагана, Э.Я. Кольмана, О.Нейгебауэра, Дж. Нидама, К.А. Рыбакова, А. Сабо, Д.Я. Стройка, Ж. Таннери, Г. Хаузера, Г.Г. Цейтена, А.П. Юшкевича и др. В этих работах с разной степенью полноты был описан процесс зарождения и развития математических знаний, выявлены особенности ближневосточной и древнегреческой математики, зафиксированы формы связи математики с потребностями практической деятельности людей — вроде отмеченной еще Эвде-мом Родосским причины возникновения геометрии в Древнем Египте. Тонкий механизм порождения науки культурой и формы детерминации ее (науки) развития динамикой культуры оказался в силу ригоризма методологических подходов вне внимания исследователей.
Не была обойдена вниманием историков и методологов науки и античная физика: в ее истоках последующая физическая наука, доказавшая своими «плодоносными» опытами свою полезность человечеству, стремилась отыскать аргументы pro или contra, сталкиваясь с ситуациями выбора путей дальнейшего развития. Становление и эволюция античной физики рассматривались в работах СИ. Вавилова, А.Т. Григорьяна, Я.Г. Дорфмана, И. Драбкина, В.П. Зубова, М.-Клагета, И. Кохена, Л. Леванштайна, С.Я. Лурье, Ф. Розенберга, С. Самбурски, Л. Торндайна, А.Е. Хааса и др. В одной из лучших, на наш взгляд, работ - «Всемирной истории физики с древнейших времен до конца XVII в.». Я.Г. Дорфмана прослеживается связь физических представлений античного мира с магией и религией (Шумер, Вавилон, Египет), философией (Китай, Индия, Греция), рабовладением и связанными с ним идеалом человека, особенностями менталитета (Греция).
К числу значительных работ, в которых история античного естествознания оказывается представленной на фоне духовной атмосферы эпохи, можно, отнести работы Дж. Бернала, П.П. Гайденко, И.Л. Гейберга, Б.Г. Кузнецова, И. Д. Рожанского, Дж. Сартона, П. Таннери и др.
Представление генезиса античной науки как явления социокультурного ряда стало возможным в результате появления идей, благодаря которым эволюция мысли к научно-рационалистическому способу ее бытия увязывается со всей композицией социокультурного пейзажа цивилизации, определяющей ее (мысли) физиогномические черты. Эти идеи разрабатываются в трудах В.А. Ахутина, М.М. Бахтина, Л.С. Васильевна, М. Вебера, Г.Н. Волкова, Т.П. Григорьевой, А.Я. Гуревича, Н.М. Дмитриевой, Э. Дюркгейма, А.И. Зайцева, Н. Зе-дерблома, Ф.Х. Кессиди, Л. Леви-Брюля, К. Леви-Строса, А.Ф. Лосева, Б. Малиновского, Дж.Нидамаи, М.К. Петрова, Б.В. Раушенбаха, П.А. Флоренского, Дж. Холтона, М. Элиаде и др.
Обращение к исследованию проблемы социокультурной обусловленности генезиса античной науки предполагает в качестве предпосылочного шага выбор адекватной сложности объекта методологии. Наиболее соответствующей природе исследуемого объекта, на наш взгляд, предстает диалектика, доказавшая свою эффективность в качестве метода познания сложных систем, к каковым, вне всякого сомнения, относится и культура.
Диалектика означает приверженность принципу историзма, который позволяет справиться с сумбурно эмпирическим изложением событием, лишенным внутренней логики. Давая руководящую нить, обеспечивающую ориентацию в хаосе событий, он позволяет выявить их существенные связи и тенденции развития и тем самым избежать предвзятости в анализе явлений прошлого.
Историзм обеспечивает постижение единства процесса общественной жизни и ее духовной культуры, прослеживая их соответствие на протяжении всей их истории. Данное единство, соединяющее в себе все стороны жизни народа, позволяет ухватить существенную связь и целостность развивающихся социальных организмов, выделить существенное в их эволюции, проявляющееся лишь благодаря своему отношению к глубинным основам бытия цивилизации, взятой в ее конкретной определенности.
Историзм позволяет раскрыть единство принципов развития и конкретности: развитие предстает как восхождение по ступеням возрастающей конкретности, а конкретное выступает как единство различных определений. Следование принципу историзма позволяет избежать как архаизации, так и модернизации явлений прошлого. Благодаря этому принципу отбираемые и сохраняемые в ходе социального развития формы получают свое истинное значение, вырастающее из их укорененности в материальной и духовной сторонах целостности.
Историзм оказывается наиболее соответствующим природе такого объекта, как «генезис», в котором, если воспользоваться терминологией Гегеля, слиты воедино «снятие» и «становление» («Werden»). В своем единстве они выражают неуклонное движение вперед, постоянную неудовлетворенность настоящим, побуждающую изобретать новые формы и одновременно сохранять то содержание, которое явилось отправным пунктом движения. Становящееся еще не приобрело жесткой структуры, его компоненты перетекают друг в друга, заставляя обратиться к образу мифического Протея как средству передачи происходящих в ходе становления метаморфоз. Ставшее же сохраняет в снятом виде моменты исходного состояния, меняя в ходе структурных трансформаций их значение и статус.
Улавливаемое диалектикой беспокойство, свойственное всякому наличному бытию, позволяет понять, почему пронизанная традиционализмом и внутренне самодостаточная форма мировоззрения, каковой является миф, совершает прорыв к иному состоянию духа - к философии. Миф, обеспечивающий человеку высшую степень духовного комфорта, поскольку содержит ответы на все возникающие у него вопросы, связанные с его эмпирическим бытием, опровергая расхожую житейскую мудрость, представленную в пословице «от добра добра не ищут», сменяется формой мировоззрения, выражающейся в вечном во-прошании, обращенном к природе, человеку, мысли и тем самым превращающей его (человека) жизнь в мучительное самоистязание. Реализуя себя в конструировании идеальных возможных миров, бытие которых демонстрирует - нередко радикальное - расхождение со здравым смыслом, философия вносит критический микроб в культуру. Культура, содержащая в себе в качестве органической части философию, не сможет удовлетвориться святоотеческой традицией или житейской мудростью и будет самим фактом своего существования порождать состояние неудовлетворенности культурой своим наличным бытием.
Диалектика видит источник внутреннего беспокойства культуры в противоречиях, пронизывающих собой все уровни и формы социального организма и проявляющихся в столкновениях политических партий, за которыми скрываются интересы социальных групп, предстающих - в публичной форме их явленно-сти - выразителями «общечеловеческих» потребностей и порывов; в конфликтах «своих» и «чужих» ценностей, этнокультурных проектов, происходящих в точках пересечения разных социокультурных миров, которыми выступают античные колонии; в противоборстве элементов старого, укорененного в образе жизни, привычках, стереотипах, ценностных установках и нового, прокладывающего себе дорогу и стремящегося стать столь же привычным, как старое; во внутренней раздвоенности внешне монолитных социокультурных феноменов -примером последних может служить миф: будучи плодом фантазии, воображения, поэтического вдохновения, он, подобно вызреванию в раковине жемчужины, взращивает в себе элементы логического формализма и т.п.
Уникальность целостного социокультурного пейзажа античности, явившегося колыбелью философии и науки, не может быть понята без диалектического принципа всеобщей связи и смыкающегося с ним принципа взаимодействия. Разрушающие в силу свойственного им внутреннего беспокойства собственную закрытость и тенденцию к самоизоляции социокультурные феномены, вступая во взаимодействие, подпитывают друг друга, открывают в себе новые грани и оттенки отношения к миру. Искусство, общаясь с философией, стремится привить человеку, используя свои средства, идею закона гармонии, управляющего миром. Философия, обращающаяся к рациональным средствам постижения мира, в своих лучших образцах (пример - платоновский «Пир») посредством структурной организации материала, риторических фигур стремится передать красоту мысли. Взаимодействие феноменов культуры не ведет к утрате ими идентичности; напротив, обогащение смыслами иных сфер позволяет четко выделить свойственное каждому феномену ядро. Наличие последнего выступает основанием четкой разнесенности явлений культуры по рубрикам классификационной матрицы и служит основой ориентации на создание парадигмальных образцов.
Помимо доказавшей свою эффективность в качестве методологии исследования сложных саморазвивающихся систем диалектики нами использовались идеи и принципы феноменологии, философии истории А. Тойнби, структурализма М. Фуко, аналитической психологии К.Г. Юнга и др. В данном обстоятельстве не следует видеть проявление эклектизма; наличие данного методологического феномена выступает свидетельством сложности постигаемого явления, не укладывающегося целиком ни в одну из существующих аналитических схем и подходов. Исследовательские ситуации подобного рода получают свое объяснение в рамках введенного Н. Бором принципа дополнительности, равно применяемого к познанию как сложных физических объектов, так и социокультурных феноменов.
Особенности поставленной цели исследования - выявление и описание механизма и форм социокультурной детерминации генезиса античной науки - сказались и на языке изложения, потребовав использование не только рационально-логического, но и образно-метафорического способа фиксации и экспликации анализируемого объекта.
В первой главе диссертации осуществляется разработка проблемы выбора и обоснования метода исследования генезиса науки в контексте его социокультурной детерминации, что потребовало структурирования и уточнения идей и принципов диалектики как наиболее адекватного природе объекта метода, а также введения, с опорой на принцип дополнительности, принципов иных методологических установок, разрабатываемых в горизонте современного социально-гуманитарного познания, в частности, феноменологии, идей А. Тойнби, М. Фуко, К.Г. Юнга и др. Во второй главе сквозь призму смены форм мировоззрения раскрываются основные тенденции развития культуры, выявляются сущностные характеристики культуры античности, рассматриваемые в единстве с особенностями цивилизационного развития - характером социальности, полисной организацией общества, пиратством и формируемым им складом личности. В этой главе закладывается последовательно реализуемая в ходе всей работы логика исследования и изложения, представленная движением анализа от рассмотрения факторов, оказывающих опосредованное воздействие на мысль в ее эволюции к науке, к факторам непосредственного характера. В третьей главе рассматриваются формы влияния на процесс генезиса античной науки таких социокультурных феноменов, как язык, миф и религия. При этом каждый из них (феноменов) предстает как диалектическое единство общего и особенного: свойственных им существенных характеристик и особенностей, связанных с их бытием в горизонте античной культуры. В четвертой главе раскрывается механизм воздействия на становящуюся науку искусства и философии и вызревающего в горизонте последней частно-научного знания, а также прослеживается процесс складывания канона организации научного знания.
Основным результатом диссертации является концепция генезиса античной науки как социокультурного феномена, явившегося результатом органического единства общей логики эволюции культуры и уникального комплекса цивилиза-ционных и культурных особенностей античности. Наиболее значимые результаты исследования состоят в следующем: обосновано положение об объективной зависимости между методом исследования и характером исследуемого предмета и раскрыта эта зависимость на. понимании генезиса античной науки. Впервые предложен такой методологический подход, в котором на основе принципа дополнительности достигнут синтез диалектических процедур и приемов иных методологических установок. Это позволило получить целостную картину процесса становления науки как социокультурного феномена, несущего на себе печать глубинных характеристик античной культуры; впервые разработана на основе понимания деятельности как субстанциональной основы общества модель логики эволюции культуры, рассматриваемой сквозь призму смены исторических форм мировоззрения. Последние выступают способами обоснования ценностей, эталонов, программ культуры; впервые выделены сущностные характеристики античной культуры, объясняющие процесс движения мысли к науке. В основание их выделения положен принцип обуздания изначального Хаоса, без представлений о котором (Хаосе) не может быть понята эволюция как мироздания, так и культуры античности. К их числу относятся рациональность, эстетизм, «нормальность», авторство, инновационность, гетерогенность, демократизм и открытость; выявлены достоинства греческого языка, обеспечившие ему статус языка науки древнего мира, прослежена эволюция форм языка как способа бытия мысли от слова к письменности, позволившие ему как наработать огромный массив вариантов решений возникающих проблем познавательного и экзистенциального характера, так и обеспечить необходимую степень точности представляемых результатов, способных, без боязни суда потомков, стать достоянием истории; рассмотрены особенности античного мифа как подсистемы рациональной культуры, которые обеспечили ему возможность не только выразить текучесть и изменчивость мироздания, используя сетку бинарных оппозиций, но и ухватить инвариантное в его бытии посредством закладывания элементов формальной логики с ее «имперскими» законами; раскрыт механизм воздействия античной религии на становящееся научное познание. Его реализация связана со слабостью религии как социального института, не позволяющей ей, как это случилось в цивилизациях Востока, подчинить себе мысль, заставить ее вечно вращаться в кругу религиозных тем, образов и представлений, но, напротив, допускающей скептицизм, иронию и вольнодумство в отношении богов святоотеческой религии; прослежены формы воздействия античного искусства на процесс движения мысли к науке: через внесение в сознание, уже на ранней стадии его развития, посредством организации орнамента росписи сосудов, чередования его (орнамента) элементов идею закона, правящего миром; через признание мира художественным произведением, выполненным по законам гармонии; через отыскание числовых соотношений, которым подчиняются идеальные (гармонически совершенные) скульптура, колонна, храм в целом, литературное произведение; проанализированы основные способы воздействия античной философии на процесс становления науки: посредством внесения в моделирование мироздания универсальных, инвариантных и подчиняющихся гармонии схем, которым подвластно все сущее; посредством внедрения в сознание мыслящего сообщества идеи рационального и подчиняющегося законам устроения мироздания; посредством подчинения мысли формализму, обеспечивающему проверку истинности результатов не обращением к опыту, а соблюдением правил логического вывода, непротиворечивостью, строгостью принимаемых оснований; впервые антропологическая ориентация античного познания рассмотрена как исследовательское поле, в пространстве которого закладывается традиция манипуляций с предельно очищенными от опыта категориями - такими, как благо, добродетель, счастье, справедливость, являющаяся подготовкой к технике оперирования идеализациями в науке; реконструирован процесс формирования канона научно-рационалистического познания в философском, математическом и физическом познании и скла- дывания свойственных науке идеалов и норм исследования. Последние в горизонте античной цивилизации предстают как идеалы и нормы дедуктивно построенного знания.
Полученные в ходе диссертационного исследования результаты позволяют более полно и точно представить генезис античной науки, характер и формы социокультурной детерминации становления науки.
Используемый в диссертации способ исследования может быть применен к анализу и других духовных образований. Он позволяет, используя различные методические процедуры, достигать целостной картины становления и эволюции форм бытия духа, погружаемых в контекст социокультурного пейзажа.
Динамичность и многовариантность современного социального развития требует пристального внимания к проблемам науки, ее связи как социального института с другими институциональными формами организации общественной жизни, что позволит находить эффективные способы управления наукой и ее alter ego - техникой с учетом их меняющегося статуса и миссии в цивилизацион-ном процессе. Отталкиваясь от полученных результатов, можно прогнозировать формы эволюции науки в системе динамически меняющейся культуры — ее значения и функций, моделей собственной самоорганизации, механизма взаимодействия с другими подсистемами целостной культуры.
Материалы диссертации, положения и выводы могут быть использованы в преподавании курса философии, в спецкурсах по отдельным проблемам философии и культурологии, связанным с раскрытием логики и механизмов саморазвития культуры.
Апробация результатов диссертации представлена в опубликованных по теме исследования научных работах, в том числе монографиях «Генезис науки: проблема социокультурных истоков» (Ульяновск, 2000) и «Античная наука как социокультурное явление. Проблема генезиса» (Ульяновск, 2008).
Основные идеи и выводы диссертации излагались автором на международных, всесоюзных и республиканских конференциях: «Цивилизация и исторический процесс» (VI Всесоюзное координационное совещание. Москва, 1983), «Социально-философские и методологические проблемы развития духовного производства» (Ульяновск, 1990), «Взаимодействие науки и теологии в изучении проблем природы и общества: история и современность» (V Международный семинар, посвященный 110-летию со дня рождения отца Павла Флоренского. Санкт-Петербург, 1992), I Российский философский конгресс (Санкт-Петербург, 1997), «Язык, культура, общество: социально-культурные аспекты развития регионов Российской Федерации» (Ульяновск, 2002), «Континуальные алгебраические логики, исчисления и нейроматематика в науке, технике и экономике» (Ульяновск, 2002-2007), «Наука и образование: тенденции и перспективы их развития» (Тверь, 2003), «Актуальные проблемы развития социально-гуманитарных, экономических и психологических наук» (Тверь, 2004), на заседаниях семинара «Философия в поиске методологических оснований» кафедры философии и методологии науки МГУ им. М.В. Ломоносова и кафедры философии УлГТУ (Москва-Ульяновск, 2000-2005), на докторантском семинаре в ИПК при МГУ им. М.В. Ломоносова (1994), на методологических семинарах энергетического и радиотехнического факультетов Ульяновского политехнического института, а также на ежегодной внутривузовской научно-технической конференции профессорско-преподавательского состава Ульяновского политехнического института (ныне технического университета), в лекциях, читаемых студентам и аспирантам Ульяновского государственного технического университета.
Предметная область исследования: эволюция подходов к реконструкции становления и динамики науки
Наука представляет собой сложное социокультурное явление, соединяющее в себе форму мировоззрения, тип познавательной деятельности, социальный институт. Как социальный институт она начинает складываться в Новое время, когда потребности общественного развития превращают ее в. сферу социально значимой деятельности, поддерживаемую в качестве производительной силы обществом. Данная испостась бытия науки не включается в число целей нашего исследования.
Соединение в науке как социокультурном явлении черт мировоззрения и типа познания не таит в себе никакого противоречия. Всякое мировоззрение, представляя собой целостный образ мира, несет в себе функции объяснения, понимания и переживания мира. В разных формах мировоззрения удельный вес этих функций имеет различный характер. В мифе, представляющем собой образно-поэтическую форму освоения мира, акцент делает на понимании и переживании мира: последний предстает как родственный, открытый, расположенный к человеку (античная модель) или как арена столкновения космических сил, не оставляющих человеку шансов- на свободный выбор и побуждающих его прибегать к магии для завоевания места под солнцем (египетская модель). Объяснение выражается в использовании схем, включающих сверхъестественные силы и способности мифических существ. В системе философского мировоззрения объяснение и понимание становятся его ядром, тогда как удельный вес переживания значительно снижается. Более того, можно утверждать, что переживание мира основывается на обоснованной рациональными средствами модели мироздания. В науке как форме мировоззрения объяснение и понимание также приобретают главенствующее положение. Достигается оно, в отличие от философии, использующей только рационально-логические средства, обращением к приемам активного воздействия на природу, применения процедур исторической реконструкции, герменевтического истолкования текстов и т.п. Переживание как структурный компонент научного мировоззрения — речь не идет о чувствах и эмоциях исследователя в связи с открытиями - проявляется на уровне повседневности человеческого бытия, которая предстает как совокупность стереотипных, не-рефлектируемых форм деятельности, поведения и коммуникации, включающих наряду с рациональными компонентами элементы магии, астрологии, мифа, религии. Будучи компонентом повседневного бытия человека, наука, через диалог с иными формами духовного освоения мира, их критику способна преодолеть скепсис в отношении возможностей человека изменить свою судьбу, дать утешение и надежду сомневающимся в способности человеческого разума быть надежным компасом в динамично меняющемся и нередко враждебным по отношению к человеку мире. Представляя общество как сверхсложную, динамично развивающуюся систему, которая, проходя точки неустойчивости, может срываться в состояние хаоса, из которого по прошествии времени и благодаря регулирующим воздействиям человека она способна возвращаться в состояние порядка, наука помогает пережить социальные кризисы и потрясения. В этом ценность компонента веры научного мировоззрения, которая свойственна его сторонникам.
Наука как форма мировоззрения базируется на идее естественных законов, регулирующих взаимодействие явлений и процессов объективного мира. Границы деятельности человека задаются природой тех объектов, которые подвергаются преобразованию, но не благоволением или злокозненностью мифических существу или Бога, воздающего по делам человеческим. Подобная установка побуждает не к отысканию магических формул, обеспечивающих достижение желаемого результата, а на раскрытие законов, которые могут быть использованы при создании технических систем. Техника как феномен человеческого бытия приводит к переосмыслению проблемы границ возможностей человека. С ее помощью невозможное становится реальным, немыслимое как несовместимое с природой человека — осуществимым. Человек не может, подобно рыбам, жить в водной среде, погружаться в глубины морской пучины, и он же осуществляет свои дерзкие мечты, создав акваланг, подводную лодку, батискаф. Человек не может, подобно птицам, взлететь в воздух и парить в нем, и он же покоряет воздушный океан, создав дельтаплан, планер, самолет. Наука и техника становятся основами раскрытия универсальности природы человека, состоящей в способности превратить всю безграничную природу в среду обитания и сферу приложения труда. Человек, используя две могучих силы - науку и технику, замахивается на совершенствование природы, понимаемой как продукт естественной эволюции сил и процессов. Для этого, как ему представляется, достаточно эффективных технологий; неудачи на этом пути списываются на ставший притчей, во языцех человеческий фактор или несоответствующую сложности осваиваемых процессов глубину и точность знания, которые, конечно же, могут быть обеспечены более совершенной техникой и более эффективными приемами познания. «Все возвращается на круги своя»: по прошествии тысячелетий человек возвращается к идеологии магии и мифа, заявлявших о безграничных возможностях человека по овладению природой. Вместе с тем, все большую силу приобретают аргументы представителей антисциентистского лагеря, предупреждающих об опасности магического толкования возможностей вооруженного наукой и техникой человека: известно, что не все маги оказывались способными овладеть силами, которые они вызывали своими заклинаниями.
Античность как тип рациональной культуры: экономиче ские, субъектно-личностные и политические факторы становления
Возникновение феномена науки в горизонте античной культуры, часто квалифицируемое как «греческое чудо», не может быть понято без выявления особенностей эгейской социальности, детерминировавших отход от магистрального пути развития традиционных обществ. Для последних характерен способ включения индивидов в социальное целое через систему определенной профессии: социальная идентичность индивида и круг его прав будут задаваться именем профессии. Каждая профессия имеет своего бога - покровителя, который, выступая гарантом ее сохранения, также санкционирует включение в корпорацию нового профессионального знания и закрепляет своим авторитетом изоляцию профессиональных очагов знания друг от друга. Индия как предельно четкое выражение данного типа кодирования социальных структур, ответственных за социализацию индивидов, представляет его в системе каст. В средневековой Индии насчитывалось более 3 тысяч каст и подкаст; при этом не только касты, но и возникающие посредством срабатывания механизма специализации подкасты демонстрируют приверженность к изоляции друг от друга. Как отмечает Д. Збавител: «До настоящего времени кастовые единицы возникают в результате изменения рода занятий, появления новых профессий, а также дальнейшей специализации ремесленного производства. Так, североиндийская каста торговцев мясом и овощами тхатика раскололась на ряд подкаст, в которых специализация зашла так далеко, что торговцы свининой отделяются от мясников, продающих баранину, и т.д. Еще более типично возникновение касты шоферов ... Современная Индия, создавшая касту шоферов из большого числа людей, водящих автомашины, уже почти созрела для того, чтобы разбить ее на подкасты водителей «роллс-ройсов», члены которой отвергли бы брак и совместную еду с представителями подкасты водителей «фордов».1 Можно вообразить, какой характер данная система социального структурирования имела в древности. Способом обоснования данной системы выступает миф, привязывающий профессию к имени бога-покровителя и за счет сакрализации достигающий жесткости идеологической схемы.
Европейский тип включения индивида в социальное целое, который впервые оформляется в античной цивилизации, строится на признании человека субъектом и объектом безличных, равнообязательных для всех законов социального бытия, существом, способным самоопределиться в выборе профессионально-гражданского поприща в силу универсальности своей природы. Начинать же античности приходится именно с профессионально-именного способа кодирования социальных структур. Но уже у Гомера герои демонстрируют совмещение в одном лице нескольких профессий. Особенно преуспевает в этом Одиссей, сочетающий в себе такие профессии, как земледелец, плотник, царь, пират, воин, навигатор, дипломат и политик. В рамках традиционного способа включения человека в социум через закрепление за ним наследуемой профессии ситуация выглядит абсурдной, так как признание ее нормальной ведет к оправданию снижения стандартов мастерства.
Поскольку почвой наследственного профессионализма выступает наличие социально значимых стандартных ситуаций, постольку объяснение причин появления принципиального иного, универсально-понятийного способа кодирования социального знания1 следует искать в действии факторов, разрушающих складывание стандартных ситуаций. На роль такого фактора претендует пиратство, естественно возникающее из особенностей экологической ниши греческой традиционной социальности. Последняя в отличие от социальности континентального (Египет, Двуречье, Китай) или островного типа. (Цейлон, Ява) является морской, причем не просто морской в привычном смысле этого слова: ведь Эгейское море настолько забито островами, что нет такого места, откуда не были бы видны один-два соседних острова. Отмеченная особенность географического ряда не позволяет осуществлять маневр воинами-профессионалами, располагая их в потенциально "угрожаемых местах (опасность может последовать отовсюду) и тем самым подталкивает социальность к трансформации в направлении совмещении в одном лице нескольких профессий, одна из которых - воин.
Изобретение многовесельного корабля — пентеконтеры для обеспечения авторитета центральной власти и целостности существующей по принципу дискретности социальности вызвало к жизни в условиях избытка народонаселения пиратство. Указание на морской разбой как на деталь древней государственности встречается уже у Геродота (История, III, 122), а Фукидид, говоря об упоминаемом Геродотом Миносе раскрывает некоторые детали этого морского способа осуществления государственности: «Минос — самый древний из тех, о ком мы знаем по слухам, приобрел флот и на самом большом пространстве владел эллинским морем и Кикладскими островами; в большую часть этих островов он впервые вывел колонистов, изгнав карийцев и назначив правителями своих сыновей; понятно, что он искоренил также, поскольку это было в его силах, пиратство на море, предпочитая, чтобы их доходы- получал он сам» (История, I, 4). В Троянской войне — время сразу после Миноса — пятидесятивесельных пентеконтер было более тысячи («Илиада», 1,485-759). .
Отличие морского разбоя в древности от того же «ремесла» в Европе эпохи позднего средневековья — начала капитализма, состоит в том, что оно не сводится- к грабежу ради обогащения, но сплошь и рядом завершается оседанием на разграбленной территории или колонизацией новых земель. Последовательность описанного Гомером алгоритма морского разбоя — переселения
Античный миф и формирование рационально-логического способа познания
Справедливость обращения к мифологии в связи с анализом социокультурной детерминации генезиса.науки обосновывается самим мифом: богатством семантики и прагматики его образов, делающим его востребованным разными историческими эпохами, в том числе и на первый взгляд принципиально демифолизированными; метафоричностью языка, роднящей его с искусством и наукой, прибегающей к метафоре при отсутствии адекватных средств фиксации и описания нового типа объектов; причастностью к возникновению философии, которая начинается с рационального переосмысления мифа; особенностями мифологического мышления, спектр оценок которого колеблется от объявления его дологическим, что проявляется в несоблюдении логического закона «исключенного третьего» и терпимом отношении к противоречию, до признания его вполне рациональным и даже научным и т.п.
Пожалуй, ни один духовный феномен в истории культуры не вызывал такого многообразия-подходов к постижению сущности и такого множества (нередко взаимоисключающих) истолкований своей природы, как,миф:1 Неустранимость мифа из истории познания, истории цивилизации и культуры, его поразительная «живучесть», инвариантность в разных этнокультурных регионах делают миф самым привлекательным объектом анализа.
Для целей нашего-исследования миф представляет несомненный интерес в Нескольких отношениях (аспектах).
Во-первых, миф (мифология) предстает как древнейший вид духовного творчества. Всякий процесс творчества, будучи привязанным к строго определенным пространственно-временным условиям своего существования; одновременно выступает как нацеленный на снятие ограничений, поставленных наличным опытом, знаниями, методами решения задач, впечатанными в сознание и принявшими форму предрассудка, привычки схемами и эталонами мышления. Миф, как и сросшаяся с ним магия, возникает в условиях бессилия человека перед силой обстоятельств и представляет собой конструирование мирас с позиций оптимизма, форму победы надежды над обрекающим на неудачу отчаянием. Этим и объясняется особая — энигматическая логика (ЯЗ. Голосовкер), или логика желания, для которой характерно снятие всяких запретов и ограничений, налагаемых здравым смыслом. Однако по мере развития практики, складывания инвариантов предметных действий и социальных отношений, выступающих основанием укрепления реального оп тимизма и принимающих в сознании форму устойчивых схем, фигур логики, в, мифологическом мышлении должны были возникать точки бифуркации, свидетельствующие о формировании в горизонте мифа нового качества в осуществлении техники мышления. Во-вторых, миф предстает древнейшей формой объективизации идеи единства, целостности мироздания.
Общественное бытие не может развиваться, если общественное сознание не находит способ» преодоления- путь иллюзорного — конечности-человеческого существования, ограниченности опыта отдельной личности. Это достигается посредством выработки универсальных для социума моделей мироздания, дающих высшую санкцию, человеческому существованию и основополагающим.ценностям человеческой жизнедеятельности.
Для архаического сознания убеждение в единстве мироздания обычно; принимало вид утверждения, что в жизни царит некишизначальныйшорядок, который охватывает жизнь человека; жизнь общины, жизнь всего мира;. связывая нити судеб личности, общины, космоса в единый тугой узел. Проглядывающее в этом представлении стремление человека выйти за пределы наличного знания и опыта, понять и объяснить устройство мира в расширенных до каких-то абсолютов границах отливается в нацеленность сознания на создание стройных моделей окружающей человека действительности, в которых все явления будут упорядочены, разнесены по определенным разрядам в соответствии с каким-то фундаментальным принципом.
Типичным способом описания реальности в языке.большого числа существовавших архаических культур является обращение к принципу двоично-сти, к языку бинарных оппозиций. При этом1 каждый из признаков, описывающих выделенный объект, связывается в пару со своим антонимом, являющимся характеристикой иного объекта. Задаются, таким образом, ряды связанных по принципу противопоставления признаков, типа «левый»-«правый», «земной»-«небесный» и т.п., которые составляют классификационную сетку для соответствующего противоположения, описанных этими признаками объектов. Иными словами, описание мира, с которым проходит в соприкосновение мифологическое сознание, производится посредством разведения явлений и признаков по крайним полюсам.
Античная философия какусловие возникновения науки
Общепринятое мнение считает Ионию местом рождения философии, хотя история мысли свидетельствует о глубоких размышлениях древних египтян, вавилонян, китайцев над фундаментальными вопросами жизни и смерти. Клишированность закрепления именно за греками чести открытия данного духовного феномена заставляет серьезным образом отнестись к оценке самого феномена философии и последствий ее возникновения для развития-цивилизации. К этому же подталкивает обнаруживающаяся уже при бегл ом взгляде на античную Грецию и древний Восток корреляция между наличием философии, науки и инновационным типом развития общества — в первом случае и отсутствием философии, науки и консерватизмом и традиционализмом общественной эволюции - во втором. Обнаружившаяся на по-верхности корреляция подталкивает к выявлению более фундаментальных связей и оценок статуса философии.
Цивилизационные успехи античности, на взгляд автора, во многом обязаны философии, хотя он, разумеется, отдает отчет в сложном механизме ее воздействия на социум. Являясь рефлексией над основаниями культуры, философия извлекает культурные смыслы из социально-исторического контекста, очищает их от исторической конкретики и превращает в чистые логические конструкции - понятия, из которых начинает конструировать возможные идеальные миры. Тем самым в мыслящее сообщество вбрасывается идея о возможности иных социальных, культурных, технологических, ценностных и т.п. порядков, а значит и об оценке наличного бытия как одного из вариан-. тов множества возможных (идея, представляющаяся кощунственной идеологии, которая рассматривает всякий наличный порядок как единственно возможный и наилучший). Транслируясь через множество информационных каналов, эта идея формирует в мыслящем сообществе и в массовом сознании установку на нормальное отношении к новому, сколь разительно оно ни отличалось бы от привычного, традиционного, перерастающую в ожидание нового. И если сознание, не прошедшее школу философии, при встрече с новым чаще всего переживает состояние шока, отторгает его, защищаясь агрессивно привычным «Этого не может быть!», то сознание, испытавшее воздействие философии, при встрече с новым, сколь странным и диковинным оно ни выглядело бы, допускает его приход и задается естественным вопросом: «А почему бы и нет?».
Философия как фермент интеллектуального брожения и фактор обусловленности процесса становлениям научного познания представляет интерес в нескольких аспектах.
Во-первых, философия базируется на безусловном признании автономии мысли. Мысль, осуществившая1 процедуру трансцендирования, вырвавшаяся за границы жизненной ситуации, подобно ракете, оторвавшейся от земного притяжения и движущейся в космосе за счет извергаемой двигателем струи, разворачивает свое бытие посредством проводимой интеллектуальной дисциплины. В ее стремлении к отстаиванию своей автономии мысль не боится пренебречь, данными опыта, вступить в конфликт с косной силой наличного социокультурного опыта и традицией как. определяющей формой его обоснования и трансляции во множестве ее испостасей: религиозной; познавательной, производственно-технологической. Как антипод идеологии философия в первую очередь сталкивается с религией, выступающей формой массовой идеологии.
Революционный характер операции, проведенной уже досократиками над религией, выходил за рамки явления, описываемого термином «ересь», ибо ересь предполагает, что рассуждения, хотя и вступающие в.конфликт с ортодоксальными, догмами, все же ведутся в рамках исповедуемой веры и порождены заботой о чистоте и аутентичности веры, выражался в натурализации богов, создании из них основных начал, элементов и сил, превращении их в некое подобие физических закономерностей.
Корни разрыва с религией обнаруживаются уже у Гераклита (VI в. до н.э.), который первым из греков объявил мифологию «смешной» и взялся исправлять ее путем рационального объяснения мифов. Его современник Ксенофан вскрыл иллюзорность здравого смысла, насквозь пропитанного религиозными представлениями. Соображения Ксенофана о социально-антропологических корнях религиозного вымысла («Эфиопы говорят, что их боги курносы и черны; фракияне же [представляют своих богов] голубоглазыми и рыжеватыми». Климент Strom. VII 22) и подчеркивание им относительности верований (каковы, люди — таковы и их боги) можно с полным правом считать главным завоеванием раннегреческой философии, способствовавшим освобождению умозрения от религии.
Кульминационный момент антирелигиозного течения мысли связан с именем Гераклита. Открыто нападая на народную веру и высмеивая ее и ритуал катарсиса и поклонения изваяниям богов, он «наносил прямой удар идее религиозного утешения»,1 а его высказывание о том, что «трупы следует выбрасывать скорее, чем навоз», отвергает всю суету похоронных обрядов. Утверждая, что-«нрав человека — его божество», Гераклит отрицал иррациональную веру в судьбу, в божественное вмешательство в- человеческую жизнь. И наконец, высказав свое знаменитое положение - «этот космос, тот же самый для всех, не создал никто ни из богов, ни из людей, но он всегда был, есть и будет вечно живым огнем, мерами разгорающимся и мерами погасающим»2 — Гераклит дал опыт рациональной конструкции космоса, не нуждающейся в идее бога как средства собственного обоснования. Такая позиция по отношению к религии свидетельствуют о том, что философская мысль как развивающаяся форма научно-рационального познания уже способна эволюционировать самостоятельно, «провоцировать» собственно научные подходы к описанию и объяснению мира.
Во-вторых, античная философия обосновывает как норму умозрительно-спекулятивный характер складывающегося научного познания.
Философия античности существует в форме множества конкурирующих между собой учений, каждое из которых разворачивает собственное видение мира. Вместе с тем весь этот массив учений роднят две устойчиво воспроизводящиеся черты: разрыв с опытом принимаемого первоначала, из которого выводится все многообразие вещей, и принципиально антиутилитаристская установка.
