Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Присваивающие отрасли хозяйства 24
1. Рыболовство 24
Поселения и рыболовные угодья 27
Подледный лов 32
Запорное рыболовство 36
Рыболовческий комплекс в традиционном мировоззрении. 44
Проблема генезиса рыболовческого комплекса 46
2. Охота, собирательство и лесные промыслы 53
Охота 53
Охотничий комплекс в традиционном мировоззрении 64
Собирательство и лесные промыслы 65
Глава 2. Скотоводство 71
Архивные сведения о состоянии скотоводства 72
Пастбищное содержание скота 83
Стойловое содержание скота 84
Сенокосные угодья 93
Некоторые особенности содержания домашних животных... 103
Характеристика угодий 106
Продукты скотоводства 109
Мировоззренческие аспекты скотоводства v 117
Глава 3. Земледелие 120
Архивные и полевые источники о земледелии 120
К проблеме генезиса земледельческого комплекса 138
Глава 4. Природно-географическая среда и проблема формирования традиционного хозяйственного комплекса тарских татар 145
Заключение 157
Список использованной литературы 161
Список основных информаторов 185
Список сокращений 186
Приложение 1 187
Приложение 2 198
- Поселения и рыболовные угодья
- Проблема генезиса рыболовческого комплекса
- Архивные сведения о состоянии скотоводства
- Архивные и полевые источники о земледелии
Введение к работе
Актуальность темы. Постановка проблемы. Традиционное хозяйство имеет важное значение в жизнедеятельности общества, являясь экономическим фундаментом народной культуры.
В современную индустриальную эпоху, когда воздействие человека на природу имеет по большей части негативные последствия, полезно обратиться к традиционным особенностям взаимодействия общества и окружающей природной среды. Человек индустриального общества зависим от естественно-географического окружения не менее своего, ведущего традиционный образ жизни, современника и предшественника. Только «зависимость древнего человека от природного окружения была не более сильной, а более прямой и непосредственной. В дальнейшем ... связь человека с природой становилась все сложнее и опосредованнее. Эта опосредованность и породила позднее иллюзию независимости человека от окружающей природной среды» (Косарев М.Ф., 1984. С. 5).
В этой связи особенно актуальным представляется изучение локальных традиционных хозяйственных комплексов, сложившихся на небольшой территории (буквально на уровне куста поселений или даже отдельных населенных пунктов). Это связано с тем, что в «исторической науке мало разработана проблема локальных, конкретных форм взаимоотношений между коллективом людей и природой, с которой он непосредственно соприкасается. Эти взаимоотношения могут быть названы сферой непосредственного контакта или непосредственного хозяйственного ареала человека и окружающей его природной среды» (Громов Г.Г., 1981. С. 334).
Проблемы изучения традиционного хозяйства как аборигенов Сибири, так и населения, появившегося на данной территории в минувшие четыре столетия - одна из основных тем отечественной этнографии. Только за последние три-четыре десятка лет опубликован целый ряд работ, в которых, в той или иной степени, освещается данная тематика (Алексеенко Е.А., 1967,
1979; Вайнштейн СИ., 1972, 1991; Валеев Ф.Т., 1980, 1992; Валеев Ф.Т., То-милов Н.А., 1996; Василевич Г.М., 1969; Васильев В.И., 1962; Вяткина К.В., 1969; Головнев А.В., 1993; Громыко М.М., 1965; Гурвич И.С., 1977; Жамба-лова С.С., 1991; История и культура эвенов. Историко-этнографические очерки, 1997; Кимеев В.М., 1989, 1997; Козьмин В.А., 1980, 1990; Коровуш-кин Д.Г., 1990, 1991; Крупник И.И., 1976, 1989; Кулемзин В.М., Лукина Н.В., 1977; Ляпунова Р.Г., 1975; Мазин А.И., 1992; Марков Г.Е. 1976, 1979; Мартынова Е.П., 1998; МиненкоН.А., 1991, 1991а; Потапов Л.П., 1969; Селезнев А.Г., 1990, 1994; Симченко Ю.Б., 1976, 1992; Сирина А.А., 1995; Скрябина Л.А., 1997; Смоляк А.В., 1966, 1984; Хомич Л.В., 1966; Таксами Ч. М., 1975; Томилов Н.А., 1980, 1986, 1993; Туголуков В.А., 1962; Туров М.Г., 1990; Тюрки таежного Причулымья. Популяция и этнос, 1991; Халиков Н.А., 1998; Хозяйство и быт западносибирского крестьянства XVII - начала XX вв., 1979; Хозяйство, культура и быт эвенков Бурятии, 1988, и др.).
На этом фоне остается малоизученным традиционный хозяйственный комплекс, сложившийся у большой группы тюркоязычного населения, занимающего юг Западно-Сибирской равнины. Между тем разнообразные природные условия этого региона, а также обширные, складывавшиеся веками хозяйственно-культурные связи с соседними территориями способствовали формированию чрезвычайно оригинального синтеза различных отраслей традиционной экономики. Ареал многоотраслевого хозяйства, сочетавшего производящие отрасли и присваивающие промыслы, оформился в пограни-чье тайги и лесостепи Западной Сибири уже в бронзовом веке (Косарев М.Ф., 1984. С. 5). В этой связи особую научную актуальность приобретает проблема формирования и функционирования данного комплекса хозяйства.
С другой стороны, многочисленные обращения исследователей к этой теме, при всей их важности и полезности для науки, не касались, за редким исключением (Томилов Н.А., 1993), региональных аспектов хозяйства. Однако, на наш взгляд, в настоящее время актуально изучение именно региональных, локальных особенностей сложения культурно-хозяйственных ком- плексов. Такие узколокальные исследования (на уровне куста поселений или одного поселения) в совокупности позволят выявить особенности динамики культурно-хозяйственного развития на значительных территориях. Именно поиск оптимального соотношения узкорегиональных и общетерриториальных процессов культурного развития является главной проблемой данной работы. Опыт показывает, что недооценка или не учет таких соотношений ведут к существенному искажению исторической реальности.
Кроме того, исследования локальных хозяйственных форм позволят реконструировать лучшее из традиционной экономики и землепользования, что немаловажно в происходящей трансформации современного хозяйства.
Объектом исследования является традиционное хозяйство как важнейший элемент системы жизнеобеспечения и адаптации человека к окружающей природной среде, на котором замыкаются все остальные компоненты: жилище и хозяйственные постройки, пища, одежда, средства передвижения и т.д.
Такая оценка роли хозяйства в жизнедеятельности человека приведена в одном из немногих определений этого понятия в этнологии, данном еще во второй половине XIX в.* Г. Шурц рассматривал хозяйство как деятельность, вытекающую непосредственно из потребности питания и служащую для удовлетворения последней. «...Ведя борьбу за существование, он (человек) организует не свое тело, а вещи, лежащие вне его. Эта деятельность, поскольку она касается пропитания, есть именно то, что мы называем хозяйством. ...Каждый народ имеет свою собственную смешанную форму хозяйства.» (Шурц Г., 1896. С. 199, 207, 233).
Предметом исследования является традиционный хозяйственный комплекс тюркоязычного населения небольшого региона - Тарского Приирты- * А.В. Головнев (1993. С. 3) с оттенком сожаления отмечает, что понятию хозяйства не нашлось места даже в энциклопедическом Своде этнографических понятий и терминов. Из энциклопедических изданий наиболее полная характеристика рассматриваемого понятия дана в Словаре Брокгауза и Евфрона. шья, а также хозяйственные навыки, опыт, знания, способность к хозяйственной адаптации населяющих эту землю людей и отражение этого процесса в мировоззрении.
Материалы для настоящего исследования собирались в населенных пунктах, где проживает аборигенное население этого региона - тюркоязыч-ная группа, получившая со времен В.В. Радлова (1989. С. 118-119) название тарские татары. Территория их расселения охватывала часть Среднего Прииртышья от реки Оши и до устья реки Оми. Большая часть тарских татар проживала в бассейнах рек Тары, Уя, Оши (Томилов Н.А., 1981. С. 135).
В природно-географическом плане территория расселения тарских татар представляет собой переходную зону: от тайги к лесостепи. Климат данной местности характеризуется как умеренно-теплый, достаточно увлажненный (Агроклиматические ресурсы ..., 1971. С. 21-23). Освоение рассматриваемой территории открывало благоприятные возможности для функционирования различных форм хозяйства, как присваивающих, так и производящих, а также позволяло сочетать те и другие в различных комбинациях. В результате такого синтеза возник хозяйственный комплекс, сочетавший в себе охоту, рыболовство, скотоводство, земледелие, собирательство. Эти отрасли хозяйства дополняли и взаимно обогащали друг друга, создавая оптимальные условия адаптации к окружающей природной среде.
Этнографический материал собирался в деревнях Чеплярово, Большие Мурлы Болынереченского района, Черталы Муромцевского района, Сеитово и Атачка Тарского района Омской области.
Общим для этих поселений является их расположение вблизи больших и малых рек, старичных озер. Такое соседство не только способствовало занятиям рыболовством, но и обеспечивало население обширными пойменными лугами, являвшимися базой для сенокосных и пастбищных угодий. Располагавшиеся по берегам рек лесные массивы создавали условия для развития подсечно-переложного земледелия, охоты, собирательства.
Можно со всей определенностью сказать, что люди в полной мере оценили и использовали предоставленные природой возможности и выработали оригинальный способ существования, выраженный в их хозяйственной деятельности.
Цель и задачи исследования. Цель работы - реконструировать и исследовать традиционный хозяйственный комплекс тюркоязычного населения Тарского Прииртышья (тарских татар).
Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач: - определение роли и значения присваивающих отраслей хозяйства: рыболовства, охоты, собирательства и лесных промыслов в традиционном хозяйственном комплексе; выяснение роли и значения скотоводства в структуре хозяйства; определение роли земледелия в традиционном хозяйстве; рассмотрение проблем формирования и функционирования традиционного хозяйственного комплекса тюркоязычного населения Тарского Прииртышья.
Состояние изученности темы. За последние три столетия хозяйство сибирских татар стало предметом изучения большого количества исследователей. К концу XVII - XIX вв. относятся важные сведения по этнографии и, конкретно, хозяйственным занятиям сибирских татар, содержащиеся в работах И. Идеса, Д.Г. Мессершмидта, Л. Лянге, Г.И. Унферцагта, Д. Белла, Г.Ф. Миллера, Я.И. Линденау, П.С. Палласа, И.П. Фалька, И.Г. Георги, J.D. Cochrane, А.Ф. Миддендорфа, В.В. Радлова, Н.М. Ядринцева, Г.Н. Потанина, П.М. Головачева, Г.Е. Катанаева, Н.А. Абрамова, И. Юшкова и др. Историографические обобщения по этому периоду содержатся в трудах Т.Б. Батуе-вой, Э.П. Зиннера, З.Д. Титовой, Г.Х. Элерта и др. (Абрамов Н.А., 1853; Ба-туеваТ.Б., 1995; Георги И.Г., 1799; Головачев П.М., 1902; Зиннер Э.П., 1968; Катанаев Г.Е., 1893; Линденау Я.И., 1983; Миддендорф А.Ф., 1871; Миллер Г.Ф., 1937; Паллас П.С, 1786; Патканов С.К., 1912; Потанин Г.Н., 1884; Пу- тешествие и Журнал ..., 1789; Радлов В.В., 1872; Русско- китайские отношения ... 1978. С. 487-584; Титова З.Д., 1989; Фальк И.П., 1824, Элерт А.Х., 1990; Юшков И., 1861; Ядринцев Н.М., 1891; ; Cochrane J.D., 1824; Messer-schmidt D.G., 1962 и др.).
Большое число данных по хозяйству сибирских татар этого периода сохранилось в статистических сборниках (Список населенных мест..., 1868; Статистическое обозрение Сибири. 1810 и др.). До 70-х гг. XX в. вопросы функционирования хозяйственного комплекса сибирских татар поднимались в трудах СВ. Бахрушина (1937, 1955 и др.), И.И. Авдеева и И.П. Струковой (1937), В.В. Храмовой (1949 и др.), З.Я. Бояршиновой (1960), В.И. Шункова (1946, 1956) и др. Подробно взгляды этих исследователей на проблему хозяйства сибирских татар рассмотрены в работе Н.А. Томилова (1993), что освобождает нас от их повторного изложения.
В работах этих авторов выкристаллизовалась идея комплексности и многокомпонентности традиционного хозяйства сибирских татар, включавшего в себя занятия рыболовством, охотой, собирательством, скотоводством, земледелием. В зависимости от территории проживания разных групп сибирских татар определялось соотношение отраслей традиционной хозяйственной деятельности, выделялись ведущие направления.
Как ни странно, но первое теоретико-методологическое обобщение хозяйства сибирских татар не так давно (относительно трехвековой истории изучения) дал Н.А. Томилов (1987, 1993). Основная его идея - теория интегрированных хозяйственно-культурных типов (ХКТ). На основе анализа хозяйственных систем ряда групп сибирских татар Н.А. Томилов заключает, что в лесной и лесостепной зонах наблюдалась хозяйственная ситуация, при которой отрасли присваивающего и производящего хозяйства находились в равных по своему значению отношениях, либо первые отрасли даже преобладали. Далее Н.А. Томилов выделяет характерные черты хозяйства коренного населения названного региона: 1) комплексность ряда видов занятий; 2) слабая хозяйственная специализация; 3) значительная роль охоты и рыбо- ловства; 4) невысокий уровень развития отдельных отраслей, главным образом земледелия. В период миграций, переселения различных групп населения на территорию лесной и северной лесостепной зоны как с юга, так и севера происходили процессы синтеза, сезонной и локальной изменчивости двух групп взаимодействующих ХКТ с производящей и присваивающей экономикой.
По мнению Н.А. Томилова, процессы взаимодействия принципиально разных ХКТ имели интеграционный характер и связывали в единую систему разнородные хозяйственные и культурные явления. Исходя из этого, автор предлагает возникавшие и долгое время существовавшие здесь своеобразные ХКТ с относительно равным значением производящих и присваивающих отраслей хозяйства именовать вторичными или интегрированными хозяйственно-культурными типами. Отказываясь от использования понятия «переходный» при определении выделенного ХКТ, Н.А. Томилов уточняет, что в данном случае речь идет о явлении, возникшем примерно на одной стадии исторического развития и имевшем большую хронологическую протяженность в результате интеграции разных хозяйственно-культурных типов. В зоне лесостепи и южной окраины лесов Западной Сибири такой интегрированный ХКТ возник и развивался с эпохи бронзы. Этот же ХКТ был зафиксирован у части тюркских групп Западной Сибири, в том числе и у сибирских татар, к моменту появления на их территории русского населения и на протяжении XVII - XVIII вв., а, в отдельных местах, и в XIX в.
В трудах Н.А. Томилова наиболее полно рассмотрены хозяйственные комплексы томских и барабинских татар (Томилов Н.А., 1973, 1980, 1986, Первых С.Ю., Томилов Н.А., 1979 и др.). Кроме того, имеются данные и по хозяйственным занятиям тарских татар (Томилов Н.А., 1987, 1993).
Помимо исследований Н.А. Томилова значительный вклад в изучение хозяйственного комплекса тарских татар внесли работы Р.К. Сатлыковой (1976, 1983), Ф.Т. Валеева (1980, 1992, Валеев Ф.Т., Томилов Н.А., 1996), Г.М. Козиной, Н.В. Кузнецовой, СЮ. Первых (1978), З.А. Гафуровой (1991).
В этих работах проявилась тенденция к регионализации исследовательского объекта, углубленному изучению отдельных отраслей традиционного хозяйства.
Не так давно, с 1993 г., в Омске сложилась научно-поисковая группа по проведению фундаментальных исследований многокомпонентных этногра-фо-археологических комплексов (Томилов Н.А., 1996. С. 16). Одним из направлений исследований группы стало изучение системы земле- и природопользования населения Тарского Прииртышья. Были разработаны и опубликованы программы сбора материалов по различным аспектам темы (Кору-сенко М.А., Татауров С.Ф., 1996. С. 29-36; Новиков А.В., Татаурова Л.В., 1997. С. 32-41; Селезнев А.Г., Татауров С.Ф., Томилов Н.А., 1997. С. 41-48). Эти работы позволили существенно продвинуться вперед в проблемах сбора и обработки материала.
Определенный вклад в изучение различных аспектов проблемы землепользования населения Тарско-Иртышского междуречья внесли М.А. Кору-сенко и С.Ф. Татауров (Корусенко М.А., Татауров С.Ф., 1997. С. 48-51; Ко-русенко М.А., 1997. С. 72-74; Корусенко М.А., Татауров С.Ф., 1997а. С. 118-158; Татауров С.Ф., 1998. С. 139-141; Татауров С.Ф., 1998а. С. 208-211). Однако, следует признать, что некоторые работы, особенно на начальном этапе исследования, не лишены неясностей и неточностей.
Примером такой публикации является, в частности, работа «Исследования специфики природопользования населения низовьев реки Тары», помещенная в сборнике «Россия и Восток: традиционная культура, этнокультурные и этносоциальные процессы» (1997) и имеющая непосредственное отношение к нашей теме. В самом начале работы на с. 48 авторы пишут, что «в структуре хозяйственных занятий населения изучаемого региона подавляющую часть составляют производящие отрасли», а также отмечают «сезонный и кратковременный характер охоты и рыболовства». Однако через 2 страницы оказывается, что «... пойма реки (Тары. - И.С.) была хорошо освоена тюркским, а затем русским населением. Рыболовство носило постоянный характер, чему свидетельствуют материальные остатки промысловых сооружений...» (Корусенко, Татауров, 1997. С. 51). В этой ситуации остается неясным, каков был характер рыболовства: «сезонный и кратковременный» или все же «постоянный». На протяжении всей работы авторам удается обойтись без тюркской терминологии.
Интересные сведения содержит работа М.А. Корусенко и С.Ф. Татауро-ва «Система земле- и природопользования у населения низовьев Тары в XIX - начале XX в.» (1997а). Авторы подробно рассматривают различные аспекты использования данной территории в хозяйственных целях. Досадно лишь то, что за рамками исследования остался такой важный компонент системы землепользования, как земледелие.
Анализ литературы был бы неполным без включения в него,кроме этнографических, археологических, исторических работ также исследований лингвистов, посвященных изучению хозяйственной и промысловой лексики носителей тарского говора тоболо-иртышского диалекта сибирских татар. Этим проблемам посвящены работы Х.Ч. Алишиной (1994), С.Х. Насибул-линой (1998, 1999), А.Р. Рахимовой (1995, 1996, 1998), Д.Г. Тумашевой (1977, 1992).
Обзор литературы показал, что в разработке проблемы изучения традиционного хозяйства аборигенного населения Тарского Прииртышья создана фактическая база для дальнейших исследований. В то же время выявляется целый ряд лакун, настоятельно требующих обобщающей работы по этой теме. Недостаточно изучены локальные особенности хозяйственного комплекса, практически не введены в оборот архивные источники. Имеются различия в методологических подходах авторов. Отметим также пока слабую интеграцию со смежными дисциплинами - лингвистикой, археологией, географией и др. Предварительные публикации автора были посвящены решению этих вопросов (Селезнев А.Г., Селезнева И.А., 1997; Селезнева И.А., 1994, 1998, 1998а, 19986, 1998в, 1999, 1999а; Селезнева И.А., Селезнев А.Г., 1995, 1997). Настоящая работа представляет собой попытку всестороннего рас- смотрения всего спектра проблем, связанных с функционированием традиционного хозяйственного комплекса тюркоязычного населения Тарского Прииртышья.
Методологической основой настоящего исследования являются концепции и подходы, связанные с реконструкцией культурных комплексов. В отечественной этнологии наиболее четко такой подход был сформулирован в конце 1920-х гг. В этой связи позволим себе привести емкую и содержательную цитату известного российского археолога и этнолога B.C. Жукова, чье понимание целей и задач этнологии в целом созвучно нашему. «...Этнология изучает сложнейший из феноменов природы, - человеческую культуру, начатки которой осязаются нами лишь вместе с дошедшими до нас древнейшими продуктами человеческого труда, - а завершает свое изучение на тех...ступенях, где нивелированы признаки самобытной культурной среды волною интернациональной цивилизации...
Отправными и специфическими для этнолога объектами изучения являются элементы культуры и их сочетания в группах или комплексах, обусловленные взаимодействием определенных факторов, подлежащих первоочередному выяснению. В хронологических границах современности определяющим моментом для очерчивания такой группы или комплекса элементов является племенной (языковой) признак, который представляет сам по себе категорию специфических элементов, выходящих по своему характеру и по методологии изучения из непосредственного анализа этнолога, но предусматривающий анализ особой научной дисциплины.
При совпадении границ обеих отмеченных групп элементов первая из них обычно получает наименование от второй, хотя это является, с моей точки зрения, принципиально необязательным, так как очерченный «комплекс» этнолога может получить и другое наименование (по главнейшим типам элементов, условное и т. д.).
Культурный комплекс, связанный с жизнедеятельностью определенной человеческой группы и ограниченный на определенной территории, является далее связанным с кругами (группами) элементов, определенных по расовым признакам и по признакам природной среды данного района или области. Обусловленный ступенью своего хозяйственно-бытового и технического развития (или, так сказать, характером «внутренней культурной среды»), он является, наконец, в той или иной степени связанным с внешними культурными влияниями (с «внешней культурной средою»), которые могут быть охарактеризованы в качестве принадлежащих культурным группам или комплексам, замкнутым в иные пространственные границы. Таким образом, уже в пределах одного хронологического момента соотношение изучаемой этнологом группы культурных элементов с другими такими же группами, а также с группами других категорий (территории и природной среды, с расовыми, языковыми группами) весьма сложно. ... Однако, как бы ни были причудливы и сложны указанные соотношения, для этнолога, который изучает культуру как сочетание и изменчивость типичных элементов во времени и на определенной территории, путь анализа остается всегда специфическим, т.е. охватывает в качестве основных объектов изучения культурные элементы и их группы.
Первоочередною задачею этнологического анализа является, таким образом, фиксация культурных элементов и их сочетаний на территории и во времени, т.е., так сказать, в горизонтальном и вертикальном разрезах. Такая фиксация, опирающаяся на типологический метод, требует точности определений, а также количественного и качественного учета и выделения тех характерных признаков, которые определяют группы» (Жуков Б.С., 1929. С. 31-35). В этом высказывании возражение вызывает лишь соотнесение культурного комплекса с расовым (антропологическим). В свете накопленного после Б.С. Жукова наукой опыта подобное сопряжение представляется устаревшим. Во всем же остальном, мысли автора нужно признать весьма актуальными (Ср. Жук А.В., 1997; Решетов A.M., 1999).
1920-е годы были чрезвычайно насыщены методологическими поисками. В этот же период классиком отечественной этнологической науки В.Г.
Богораз-Таном была предпринята попытка синтеза культурно-исторического и антропогеографического подходов. Эти положения были реализованы в замечательной работе «Распространение культуры на Земле. Основы этногеографии» (1928). Многие положения работы также стали методологической базой настоящего исследования.
Любопытно, что в те же годы зарождаются основы сформулированной несколько позже теории хозяйственно-культурных типов (Андрианов Б.В., Чебоксаров Н.Н., 1972; Левин М.Г., Чебоксаров Н.Н., 1955 и др.) - продуктивной для целей типологии и классификации, но жесткой и несколько схематичной для описания «живой», динамичной культуры. С этих позиций теория ХКТ критиковалась как с общефилософских высот, так и с точки зрения конкретных теоретических и эмпирических разработок (Алексеев В.П., 1984. С. 348-353; Головнев А.В., 1993. С. 9-Ю; Козлов В.И., 1994. С. 97-101; Майничева А.Ю., 1998. С. 48-49; Марков Г.Е., 1999. С. 35-38; Юдин Э.Г., 1978. С. 229-230; и др.).
В 1920-е годы уходят истоки локальных, региональных исследований культурных комплексов. Важнейшей попыткой реализации этого подхода нужно считать работы «мелкорайонщиков». За основу исследования ими брались отдельные районы, иногда просто отдельные поселения, деревни, население которых подвергалось тщательному монографическому обследованию. В предисловии к работе, посвященной исследованию деревни Гады-ши Валдайского уезда Новгородской губернии, один из теоретиков подхода М.Я. Феноменов писал: «Изучение крестьянина как хозяйствующего субъекта, является предметом статистико-экономических, исторических и этнографических исследований. Но до сих пор эти исследования в большинстве случаев носили общий характер, охватывая - и по материалу, и по выводам - либо большие экономические районы, либо (еще чаще) всю страну. Наряду с такого рода обследованиями я считаю необходимым тщательное монографическое изучение отдельных сел и деревень для того, чтобы отчетливей выявить производственные навыки и производственную деятельность крестья- нина в условиях определенной географической среды» (Феноменов М.Я., 1925. С.5.).
Из работ, опубликованных в последнее время, и важных в методологическом плане, необходимо указать на предпринятое карельскими авторами «мелкорайонное» монографическое исследование села Суйсарь Обонежско-го района Карелии (Село Суйсарь: история, быт, культура, 1997). Очень интересные исследования проводят А.А. Пригарин и Е.В. Смынтына по архео-лого-этнологическому изучению локальных культурных традиций небольших регионов на юго-западной Украине. Эти авторы отметили, что «... в современной отечественной науке в последние годы все четче проявляется необходимость регионализации изучения культурной традиции. Так, на протяжении 1960-х - 90-х гг. появляется все больше работ, посвященных истории конкретной небольшой территории, специфика которой может определяться как политическими, социальными, этническими, так и природно-ландшафтными факторами... . Регионализация исследований открывает широкие перспективы для изучения влияния географических условий существования на процесс формирования и направление развития культурных систем. Рассматривая культуру как сложную многоуровневую адаптивную систему, можно предположить, что на разных исторических этапах существования и внешний облик определенной группы элементов материальной, социо-нормативной и, отчасти, духовной культуры были обусловлены конкретными условиями окружающей среды... .» (Пригарин А.А., Смынтына Е.В., 1999. С. 108-109).
В том же методологическом ракурсе находятся разработки А.Г. Селезнева, в которых предпринята попытка теоретико-методологического обоснования изучения локальных культурных комплексов как формы существования традиционной культуры. Суть подхода составляет положение об отказе от этнического принципа при рассмотрении генезиса традиционной культуры, поскольку, как показывает практика, комплексы традиционной культуры и этносы, развивающиеся параллельно этой культуре, в подавляющем большинстве случаев не совпадают ни территориально, ни содержательно (Селезнев А.Г., 1998, 1998а, 19986).
Важным методологическим основанием работы являются теоретические разработки, подходы, дискуссии, развивающиеся в этноэкологических исследованиях. В рамках данного направления в работе использовались результаты изучения проблем жизнеобеспечения, взаимосвязи традиционной культуры и окружающей природной среды, адаптивных функций культуры, причин устойчивости культуры в определенных природных условиях (Арутюнов С.А., 1989; Калабанов А.Н., 1996; Кантария М.В., 1989; Козлов В.И., 1994; Косарев В.Д., 1989; Крупник И.И., 1989; Культура жизнеобеспечения и этнос, 1983; Садовой А.Н., 1992; Система жизнеобеспечения традиционных ...,1998 и др.).
Методологической базой, позволившей объединить и придать цельность исследованию, являются основные положения системного подхода, изложенные в ряде теоретических трудов (Каган М.С., 1991; Хмелев A.M., 1979; Маркарян Э.С., 1983; Массой В.М., 1978; Юдин Э.Г., 1978 и др.).
Методика исследования базируется на традиционных для этнографического исследования полевых и кабинетных методах. К полевым относятся метод непосредственного наблюдения, опроса, фиксации объектов, до недавнего прошлого включенных в хозяйственную деятельность как на территории поселения, так и за его пределами. Таким образом, предпринята попытка охватить весь комплекс хозяйственных отношений по принципу усадьба - поселение - угодья.
Из кабинетных методов основным для данной работы явился сравнительно-исторический метод, частным проявлением которого является исто-рико-лингвистический анализ хозяйственной и промысловой лексики. В условиях унификации ряда элементов культуры в сходных культурных комплексах анализ собранной в полевых условиях лексики имеет порой решающее значение для культурогенетических построений. Здесь уместно отметить, что наши первые опыты в направлении историко-лингвистического анализа народной культурной лексики (Селезнева И.А., 1998в) были замечены профессиональным лингвистом (Насибуллина А.Х., 1999. С. 200).
Источники. Первым и главным видом источников настоящей работы являются этнографические материалы, собранные в ходе полевых исследований комплексных археолого-этнографических экспедиций Омского государственного университета и Омского филиала Объединенного института истории, филологии и философии СО РАН. Сбор полевого материала осуществлялся автором и участниками экспедиционного отряда в 1995 г. в д. Чеп-лярово Болыпереченского района (руководители экспедиционного отряда -С.Н. Корусенко, А.Г. Селезнев), в 1996 г. в д. Черталы Муромцевского района (руководители - С.Н. Корусенко, А.Г. Селезнев), в 1997 г. в д. Большие Мурлы Болыпереченского района (руководители - С.Н. Корусенко, А.Г. Селезнев), в 1998 г. в д. Сеитово (руководитель - С.Н. Корусенко) и в 1999 г. в д. Атачка (руководитель - С.Н. Корусенко) Тарского района Омской области. Такое комплексное обследование одного населенного пункта с прилегающими к нему хозяйственными и промысловыми угодьями в сочетании с природными и ландшафтными особенностями конкретной местности в течение одного полевого сезона оказалось весьма эффективным. В результате такого обследования был получен качественный репрезентативный и верифицированный источник.
В качестве дополнительного этнографического источника использовались материалы, собранные сотрудниками и студентами Омского государственного университета в 1980-е годы в ходе этнографических экспедиций в населенные пункты, основными жителями которых являются тарские татары. Все материалы хранятся в фондах музея археологии и этнографии ОмГУ (Ф. 1. П. 7-6, 7-7, 8-2, 84-4, 90-3, 90-5, 94-1, 94-3, 102-3, 102-4, 105-1, 111-2, 111-5).
Частью этнографического источника являются предметы хозяйственного быта, хранящиеся в Омском государственном объединенном историческом и литературном музее и опубликованные в специальном издании (На- роды Южной Сибири в коллекциях..., 1990. С. 140-197. Прил.), а также в музее археологии и этнографии Омского госуниверситета. Описание коллекций данного музея подготовлено к печати сотрудниками Омского филиала института истории, филологии и философии СО РАН и скоро выйдет в свет.
Вторым основным источником работы являются архивные материалы конца XVIII - начала XX вв., хранящиеся в Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области (ТФ ГАТО) и в Государственном архиве Омской области (ГАОО). Согласно административному делению XIX века, территория расселения тарских татар входила в состав Аялынской, Подгородной, Порушной, Бухарской волостей Тарского уезда Тобольской губернии. На протяжении столетия происходили некоторые изменения административного устройства на указанной территории.
Среди архивных источников выделяются сведения статистического характера. Сюда относятся материалы нижних земских судов за 1799 г. о количестве населения, угодий, а также экономические примечания по Подгородной, Порушной, Аялынской волостям Тарского уезда Тобольской губернии (ТФ ГАТО. Ф. 154), данные Тарского уездного казначейства, относящиеся к концу XVIII - началу XIX в. о количестве и качестве собираемого в указанных волостях ясака (ГАОО. Ф. 408), материалы ясачной комиссии Западной Сибири 1830 г. по Подгородной, Порушной, Аялынской волостям Тарского округа Тобольской губернии (ГАОО. Ф. 3), материалы по текущему делопроизводству Главного Управления Западной Сибири (1850-1857 гг.) (ГАОО. Ф. 3), данные Первой Всероссийской переписи населения 1897 г., относящиеся к указанным волостям (ТФ ГАТО. Ф. 417), отчеты Тобольского губернского статистического комитета по Тарскому уезду за 1913 и 1916 гг. (ТФ ГАТО. Ф. 417). Для своего периода каждый из этих источников чрезвычайно значим, а иногда и просто уникален, однако наиболее информативными оказались отчеты Тобольского губернского статкомитета за 1913 и 1916 гг.
Весьма любопытные и, в целом, вполне достоверные сведения о количестве населения, качестве угодий, хозяйственных занятиях, поземельных отношениях между жителями соседних поселений содержатся в фондах Тар-ской поземельноустроительной и землеотводной партии (ГАОО. Ф. 183), в материалах Главного управления Западной Сибири (ГАОО. Ф. 3), в отчетах по крестьянским делам Тобольского губернского управления (ТФ ГАТО. Ф. 335) и ряде других фондов.
Используемые архивные материалы частично были опубликованы автором в специальных работах (1998, 1998а, 19986).
Третьим важным видом источника являются лингвистические материалы, и прежде всего терминология, относящаяся к хозяйственной и промысловой деятельности. Основной фонд данной терминологии был собран автором в ходе экспедиционного обследования. Важнейшим дополнительным источником явились опубликованные в последнее время работы лингвистов, содержащие анализ обширного лексического материала различных диалектов сибирских татар (Алишина Х.Ч., 1992,1994: Насибуллина С.Х., 1995, 1998, 1998а, 19986, 1999; Рахимова А.Р., 1995, 1996, 1998; Тумашева Д.Г., 1977, 1992, 1992а, 1995; Хайрутдинова Т.Х., 1998 и др.). Из лингвистических работ общего характера наибольшее значение имеет «Опыт словаря тюркских наречий» В.В. Радлова (1888, 1899, 1905, 1911), работы по тюркской этимологии Э.В. Севортяна (1978, 1980), Э.Н. Наджипа (1979), Г.Г. Ах-метьянова (1988) и других, работы по уральской этимологии П. Хайду (1985), Б. Коллиндера (Collinder В., 1955, 1965) и других, исследования по русским заимствованиям из тюркских языков (Аникин А.Е., 1997; Леонова Н.В., 1995; Полный словарь сибирского говора, 1992-1995; и др.). Ценным источником является также тюркская лексика, содержащаяся в большом количестве этнографических работ, посвященных хозяйству и промыслам населения различных регионов. Сведения по тюркской лексике извлекались автором также из словарей.
Четвертым видом источников являются опубликованные археологические материалы по хозяйственным занятиям населения Тарского Прииртышья. Существенное значение для данной работы имеют реконструкции хозяйственного комплекса, выполненные для эпохи неолита и бронзы, для эпохи раннего железного века, для эпохи раннего и развитого средневековья, для эпохи позднего средневековья и нового времени (Данченко Е.М., 1996; Коников Б.А., 1993; Косарев М.Ф., 1981, 1984; Мельников Б.В., 1996 и др.; Петров А.И., 1986; Татауров С.Ф., Тихонов С.С., 1996, 1997 и др.; Тихонов С.С., 1992 и др.).
Хронологические рамки исследования ограничены второй половиной - началом XX веков. Выбор такого временного отрезка связан с тем, что в этот период в хозяйстве тарских татар сохранялось еще множество традиционных черт, восходивших к более ранним этапам истории его формирования. Именно комплекс таких черт обеспечил наиболее полное освоение природных ресурсов на территории проживания. В этой связи представляются оправданными некоторые экскурсы как в первую половину XIX столетия и даже в более ранние исторические периоды, так и в первую треть и середину в. Это позволяет в полном объеме использовать имеющиеся архивные сведения и собранный полевой этнографический материал.
С другой стороны, по этому периоду существует большое количество источников, позволяющих реконструировать традиционную систему хозяйства тарских татар. Данные источников могут использоваться в корреляции с полевыми материалами.
Научная новизна работы. В диссертации впервые в полном объеме реконструированы основные составляющие традиционного хозяйственного комплекса коренного тюркоязычного населения Тарского Прииртышья: рыболовство, охота, собирательство и лесные промыслы, скотоводство, земледелие. Впервые вводятся в научный оборот новые архивные материалы. Восстановлены традиционные приемы и способы ведения хозяйства населения деревень Чеплярово, Большие Мурлы, Черталы, Сеитово, Атачка. Пред- ложен новый подход к проблеме изучения традиционной системы жизнеобеспечения, а в этих рамках и к проблеме изучения традиционного хозяйства, на базе узколокальных исследований. Применение методов комплексного полевого исследования позволило реконструировать некоторые отрасли традиционного хозяйства, например, рыболовства, как систему взаимосвязанных элементов.
Практическая значимость. Результаты исследования могут быть использованы для дальнейшей разработки проблем формирования и функционирования традиционных хозяйственных комплексов различных народов, в работах по истории и этнографии Сибири, в краеведческих исследованиях, а также при написании различных учебных пособий и разработке курса лекций. Кроме того, результаты работы могут быть использованы в современном народном хозяйстве.
Апробация результатов исследования. Основные положения работы отражены в 10 научных публикациях. Различные аспекты диссертации докладывались на Международной научной конференции «Исламская цивилизация в преддверии XXI в. (К 600-летию ислама в Сибири)» в г. Омске в 1994 г., на III Всероссийском научном семинаре «Интеграция археологических и этнографических исследований» в г. Омске в 1995 г., на IV Международной научной конференции «Этническая история тюркских народов Сибири и сопредельных территории» в г. Омске в 1998 г., а также на 35 Международном конгрессе исследователей Азии и Северной Африки (35 1С ANAS) в г. Будапеште (Венгрия) в 1997 г., на I Международном конгрессе исследователей Азии (ICAS) в г. Нордвьекерхаут (Нидерланды) в 1998 г. Работа автора по теме исследования была отмечена стипендией Соросовских аспирантов и грантом молодым ученым Омского государственного университета.
Диссертация обсуждена на совместном заседании кафедры этнографии и музееведения Омского государственного университета и сектора этнографии Омского филиала Объединенного института истории, филологии и философии Сибирского отделения РАН.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, приложений, включая иллюстрации. Такая структура обусловлена внутренней логикой изложения материала. Во введении определяются цели и задачи исследования, методологическая и методическая основа работы, дается характеристика источников и историографический обзор. Первая глава посвящена присваивающим отраслям хозяйства (рыболовство, охота, собирательство и лесные промыслы). Во второй главе рассматривается скотоводческий комплекс, в третьей главе - земледелие. Каждая из этих глав содержит раздел, затрагивающий мировоззренческий аспект проблемы. Четвертая глава представляет собой попытку определения истоков формирования сложившегося хозяйственного комплекса, выделения составляющих его компонентов. В заключении излагаются основные выводы и результаты исследования.
Поселения и рыболовные угодья
Как уже было отмечено, важнейшим фактором, обуславливающим ры-боловческий комплекс, является географическое положение поселения, характер окружающих его рыболовных угодий.
Деревня Чеплярово расположена на левом берегу реки Тары неподалеку от ее впадения в Иртыш (приложение 2, рис. 1). Поселение находится в окружении старичных озер, которые разливаются в период паводка, так, что вода заливает практически все пространство между Иртышом и Тарой. Единственным средством передвижения в этот период года являются лодки, на которых, по данным информаторов, вполне возможно проплыть из Чеплярово прямо в деревню Новологиново, расположенную на противоположном левом берегу Иртыша. В период весеннего разлива воды Тары заливают левобережную пойму, соединяясь с озерами Тильтиш и Криуш, располагающимися в непосредственной близости от деревни. Тильтиш, в свою очередь, соединяется с озером Казатак, последнее с озером Старица, а оно - с озером Тептеръ, расположенном еще ниже по берегу Тары. С противоположной стороны воды Иртыша заливают его правобережную пойму, вызывая сильный разлив располагающихся последовательно сверху вниз озер Долгое, Белое, Царево, Утев, Белое (второе), Долгое (второе) и группы безымянных озер, располагающихся еще ниже. В такой ситуации проблема весеннего паводка ежегодно стоит перед жителями деревни, а пожилые информаторы вспоминают особенно сильные наводнения 1928, 1941, 1958 гг., когда вода достигала чрезвычайно высокой отметки.
Разумеется подобная географическая ситуация определила большое значение водоемов в культуре и повседневном быту жителей Чеплярово. Достаточно отметить, что сама организация пространства при планировке поселения диктуется его расположением между вытянутыми озерами Тиль-тиш и Криуш, а также рекой Тарой, причем две основные улицы деревни расположены вдоль Тары и Криуша.
Географический фактор определяет и высокую роль рыболовства в хозяйстве населения. Согласно полученным данным, жители Чеплярово опро-мышляли следующие водоемы: озера Тильтиш, Криуш, Белое (расположенное ниже современной паромной переправы через Иртыш), Тептеръ, Утее, М.-Осаклы (на картах - Осиновое), Азаево (Азайка), Долгое (расположенное ниже современной паромной переправы через Иртыш), безымянные озера в пойме Иртыша; а также реки Тару и Иртыш (последний стал промысловым объектом только в последние десятилетия). Причиной подобных предпочтений стало "своеобразное разделение труда" в рыболовном промысле между жителями соседних деревень. Так, находящиеся выше паромной переправы через Иртыш, озера Царево, Белое, Долгое, были выключены из системы рыболовства Чеплярова, поскольку они традиционно опромышлялись жителями деревень Ново-Логиново и Терехово.
Деревня Черталы расположена на левом берегу реки Тары на надпойменной террасе (приложение 2, рис. 2). С запада и с востока она окружена, широкой поймой, на которой находятся пастбищные и рыболовные угодья. Пойменное пространство, расположенное выше по течению Тары, представляет собой урочище Утрау ("остров", русское название урочища - Окунев Луг). Пойма, расположенная ниже по течению реки Тары, называется Ну (луг). Именно здесь находится цепь старичных озер и старичных проток, активно опромышляемых местными рыбаками. От поселения вниз по течению Тары расположены следующие водоемы: озеро Ичке-Куль (Узкое), озеро Ту-гарак-Кулъ (Круглое), озеро Илятау, озеро Коро-Илятау (Сухое Илятау), старичная протока Яйлау-Aup (Летниковая), далее озеро Чултай, озеро Зур-Ойляган (Большой Ойляган), озеро Кичкине-Ойляган (Малый Ойляган), озеро Сорыотпоткан ("озеро, где утонула саврасая (рыжая) лошадь"), озеро Сооглатэ (Копанное), ручей Игаир (русское название - Шайтанка). Озера Илятау, Тугарак, Зур-Ойляган и Сооглатэ ключевые.
В период весеннего паводка воды Тары заливают пойму Ну. Озера Ичке-Куль, Тугарак-Куль, Илятау полностью заполняются, образуя единое водное пространство, и посредством проток соединяются с озерами Илятау, Коро-Илятау и с протокой Яйлау-Аир. В свою очередь единое водное пространство образуют озера Чултай, Зур-Ойляган, Кичкине-Ойляган, Сорыотпоткан, Сооглатэ и ручей Игаир. Иногда, в периоды наиболее бурного паводка, вода заливает всю пойму, соединяя все пойменные водоемы. Но в годы относительно умеренного паводка для соединения образующихся водных массивов необходимы искусственные прокопы (приложение 2, рис. 11), которые обычно делали в период спада воды. Искусственные прокопы соединяли озера Чултай и Коро-Илятау, а также Чултай и Ойляган. Таким образом единство природного и культурного факторов создавало систему образования единого водного массива и бесперебойного снабжения рыбными ресурсами всех опромышляемых водоемов.
Согласно полученным материалам, жители деревни Черталы опромыш-ляли все перечисленные водоемы и реку Тара. Осенью или весной озера обязательно чистили: убирали тальник, перед спуском воды косили камыш.
Деревня Большие Мурлы расположена на равнинной местности в окружении ряда крупных и мелких озер и заболоченных участков, соединенных между собой небольшими речками-протоками (приложение 2, рис. 3). От поселения в направлении на юго-запад расположено озеро Большое. В границах этого озера местное население выделяет еще два озерца, более напоминающие заводи, глубоко врезавшиеся в берег и изменившие его очертания - озера Чулок и Таштыкулъ (каменное). Далее расположены озера Какулъ, Каргакулъ, Малый Демей, Большой Демей, Ирча. По словам информаторов, раньше в период паводка, воды Иртыша заливали местные озера, обогащая их белой рыбой.
Деревня Сеитово расположена на правом берегу Иртыша (приложение 2, рис. 4). На расстоянии примерно трех-четырех километрах от деревни вниз по течению реки находится большое старичное озеро - Пурен. По форме оно напоминает подкову и образует своим изгибом остров (Комак). На этом острове расположены небольшое озеро Яугачар (в переводе «табун лошадей спрятали») и глубокое озерцо Сыирсуйган («корову кололи»). Озеро Пурен соединяется с Иртышом протокой Аюпаткан (букв, «медведь утонул»). Местные жители называют ее речкой. Вверх по течению Иртыша, совсем рядом с деревней расположено маленькое старичное озеро Угаткуль, далее - озера Слышкуль, Опталкуль. Озеро Слышкуль соединяется с Иртышом протокой (по-местному речкой) Угатка. Весной, в период паводка, воды Иртыша заливали эти озера.
Основными опромышляемыми водоемами являлись река Иртыш и озеро Пурен. Но рыбу ловили и на других водных угодьях. На озерах Слышкуль, Опталкуль водился в основном карась. На озеро Слышкуль ходили ночью с фонарями и лучили рыбу острогой. Лишь озеро Угаткуль считалось бедным рыбой, летом часто пересыхало и на нем рыбачили в основном мальчишки.
Проблема генезиса рыболовческого комплекса
Факты свидетельствуют о глубокой древности рассмотренной системы рыболовства. Этот вывод подтверждается как археологическими, так и лексическими данными. По оценкам специалистов, орудия запорного рыболовства и колющие орудия типа остроги появляются еще в эпоху палеолита (Эверстов СИ., 1988. С. 18). Наиболее ранние материальные свидетельства запорного рыболовства, типологически близкого рассмотренному выше, относятся к неолитической и последующим эпохам (Буров Г.М., 1969. С. 132-134; Визгалов ГЛ., Фильчаков Е.Г., 1988. С. 20-25; Равдоникас В.Н., 1937. С. 267-268; Федоров В.В., 1937. С. 61-70; и др.). Не менее древними являются и лексические параллели рыболовческой терминологии.
Происхождением термина йесе, обозначающего котец, на материале ба-рабинских татар занимался А.Г. Селезнев (1994. С. 28). Аналогии сибирско-татарскому (в том числе тарско-татарскому, применяемому в деревнях Черталы, Чеплярово, Большие Мурлы, Сеитово) и барабинскому термину йе-се/ейсе/ёзе/ицек/исе/ Уцек - "котец" обнаруживаются в уральской языковой среде. Ср.: башк. ыйсук, йиды - котец; шорск. }езе - забор для ловли рыбы; эвенкийское ез - городьба через всю реку с тремя-четырьмя мордами; коми -ез - запор для лова рыбы; фин. otava - вид лососевой сети, Большая Медведица (-га в качестве суффикса); лапландск. - oacce/oaze - нечто препятствующее, барьер для чего-либо (в особенности то, что мешает северным оленям или другим животным разбрестись слишком далеко или потеряться), oazes/oaccasd - барьер из прибрежных небольших деревьев или сетей через реку; манс. иис, wuuc, uus - забор, изгородь, ограда, ограждение, огороженная площадь, загон, город; uusym - изгородь; иста, uucmd, uusem - запор для рыбы, изготовленный из реек, загородь; вост. хант. wac, южн. хант. woe -рыбачить (с помощью wocem); южн. хант. wocem - плотина, запруда; чу-лымско-тюркск. вазган - вожан (сетная снасть запорного типа); венгерск. vejsze - «запор, котец»; селькупск. квэж - «запор из кольев» и т.д. (См.: Ва-силевич Г.М., 1962. С. 107; Васильев В.И., 1962. С. 142; Вербицкий В., 1884. С. 87; Конаков Н.Д., 1983. С. 138; Пелих Г.И., 1972. С. 11-12; Руденко СИ., 1955. С. 90; Селезнев А.Г., 1994. С. 26; Тумашева Д.Г., 1992. С. 60, 62, 79-80, 231, 1995. С. 79; Тюрки Таежного..., 1991, с. 36; Хайду П., 1985. С. 177, 179; Collinder В., 1955. Р. 44-45; 1965. Р. 143).
Зафиксированный нами в д. Атачка и д. Айткулово термин таур, служащий для обозначения котца, имеет удивительно близкие аналогии в языке селькупов. Так, у нарымских селькупов словом тавур называли котец в виде решетки из тонких длинных плашек, соединенных черемуховой саргой. Таким образом наблюдается полная конструктивная и терминологическая параллель между тарско-татарским и селькупским котцом. Любопытно, что в русских диалектах томского края зафиксирован термин тавур/таур в значении «плетеная из прутьев рыбозаградительная стенка с узким горлом, котец». Разумеется это слово лингвисты уверенно выводят из соответствующего селькупского термина Применяемый в деревне Черталы термин бийёу, который служит для обозначения рыболовного запора, имеет древнетюркскую и, даже пратюрк-скую древность. Ср.: сибирск. татарск.: бийёу - рыболовный (чаще всего земляной) запор; буу - запрудить; буа/туан/туван - пруд, запруда, плотина, земляной рыболовный забор; барабинск. ту - рыболовный запор, природный или искусственный перебор; таранч. туан - загородка в реке для ловли рыбы; чулымско-тюркск. туг - рыболовное запорное устройство в виде двух сходящихся под углом щитов; томск. карагасск. тухек, myh - плетеный рыболовный запор ; тофаларск. myh - плетеный рыболовный запор, заездок; ха-касск. (шорск. диал.). туг - запорное рыболовное сооружение с мордой, перегораживающее речку или протоку, ту - запорное рыболовное сооружение с желобом; турк. дула, алт. тугла - запруживать, перегораживать, преграждать; Якутск, myi - наглухо вязать, завязывать скотине морду веревкой, чтобы не мычала; телеутск. пук, пуук - пруд, запруда, заездок; кумандинск. пук -«забор для лова рыбы». Зафиксированный нами в д. Большие Мурлы и Атач-ка термин тунек, тенек, тонек, служащий для обозначения корзины котца, имеет полную аналогию с чулымско-тюркск. тюнек - «рыболовная заборка , котец» и терминами тюнек, тунек, тунейка - «зимняя ловушка для рыбы», присутствующим в русских диалектах средней Оби и, по мнению лингвистов, восходящим к чулымскому прототипу (Аникин А.Е., 1997. С. 600; Вербицкий В., 1884. С. 269; Пелих Г.И., 1972. С. 250-251; Петри Б.Э., 1928. С. 43; Радлов В.В., 1888. Т. 1. Стб. 1423; 1905. Т. 4. Стб. 1360; Севортян Э.В., 1978. С. 293-294; Селезнев А.Г., 1998. С. 202-203; Томилов Н.А., 1986. С. 67; Тумашева Д.Г., 1992. С. 43, 216; Тюрки таежного..., 1991. С. 29-32; Функ Д.А., 1993. С. 90). Термины tuy - «рыболовная запруда» и tu - «закрывать, преграждать», родственные вышеперечисленным, существовали в тюркских языках еще во времена Махмуда Кашгарского (Древнетюркский словарь, 1969. С. 584; Радлов В.В., 1888. Т. 1. Стб. 1421), а термин tug - «запруда, верша» входил в словарный фонд поздних пратюрков (Тенишев Э.Р., Дыбо А.В., Левитская Л.С., 1996. С. 200). В этимологическом словаре Э.В. Севортяна приведено большое количество сходных тюркских лексем, имеющих ту же семантику: тур. диал. бог/bog, буй/buj; аз. диал. 6oje/6oja; тат. буйе/buja и другие в значении запруда, затычка, темница, запруживать, перегораживать, перекрывать (воду). По мнению автора, первоначальным значением этих лексем следует считать «запруживать / перегораживать воду», зарегистрированное в ранних памятниках. Он полагает, что тюрк, бог следует сопоставлять с монгольским bogle / боглох «затыкать», «закупоривать», «заграждать путь», «баррикадировать», «мешать», «препятствовать»; Ьоуо, Ъоуи «преграждать». Неясно только, идет ли речь об общем тюрко-монгольском источнике, либо монгольские формы восходят к тюркскому источнику (Севортян Э.В., 1980. С. 208-210).
Термин "суген" для обозначения рыболовной морды зафиксирован в языке барабинцев (Селезнев А.Г., 1994. С. 29), шорцев Горной Шории (Ки-меев В., 1989. С. 91; Потапов Л.П., 1936. С. 88), бачатских телеутов (Функ Д.А., 1993. С. 90), чулымских тюрков (Тюрки таежного..., 1991, с. 32), тофа-ларов (Рассадин В.И., 1971. С. 82), челканцев, шорцев таежной Хакасии (у их соседей хакасов - носителей шорского диалекта - для обозначения морды употребляется другой термин "чохтаг") (Селезнев А.Г., 1998. С. 202), и др. Термин суганъ/соган/цуган/шуган - «вид рыболовной ловушки, сплетенной из прутьев» отмечен в среднеиртышском говоре русского языка, а термин суган в том же значении зафиксирован в амурском говоре. Лингвистами эти слова оцениваются как явное заимствование из тюркских диалектов (Аникин А.Е., 1997. С. 528). В целом, данный термин широко распространен в сибирских тюркских языках и восходит к уйгурскому лексико-хронологическому пласту в их истории.
Архивные сведения о состоянии скотоводства
Важным источником, позволяющим судить о состоянии скотоводства у тюркоязычного населения Тарского Прииртышья в XIX - начале XX вв. являются архивные документы. Статистический материал, который в них содержится, позволяет оставить в стороне такие широко используемые при характеристике скотоводства абстрактные категории, как «больше - меньше» и перейти к более конкретным показателям. Сложившаяся ситуация оправдывает большое количество цифровых данных, приводимых ниже.
В документе, датируемом 1799 годом, имеются сведения о том, что население Аялымской, Подгородной и Порушной волостей занималось скотоводством. Разводили лошадей, коров, овец, «а лучшими удавались лошади» (ТФ ГАТО. Ф. 154. Оп. 20. Д. 180. Л. 715, 717, 719).
Конкретные данные о количестве населения и имеющегося у него скота в трех вышеназванных волостях содержатся в материалах ясачной комиссии 1830 года. Согласно источнику, в Подгородной волости на 858 душ мужского пола приходилось 305 лошадей, 280 голов крупного рогатого скота, 244 головы мелкого рогатого скота. В Порушной волости на 135 душ мужского пола приходилось 82 лошади, 74 головы крупного рогатого скота, 40 овец. В Аялымской волости на 397 душ мужского пола приходилось 240 лошадей, 331 голова крупного рогатого скота, 137 овец (ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1110. Л. 27).
По данным сводной выписки об «инвентаре, имуществе инородцев Тар-ского округа волостей Подгородной, Порушной, Бухарской от 17 октября 1850 года», в вышеуказанных волостях проживало соответственно 933, 88, 1150 ревизских душ. В Подгородной волости насчитывалось 363 домохозяина. На такое количество дворов приходилось 582 лошади, 481 голова крупного рогатого скота, 273 головы мелкого рогатого скота. В Порушной волости на 47 домохозяев приходилось 49 лошадей, 39 голов крупного рогатого скота, 35 голов мелкого рогатого скота. В Бухарской волости на 430 дворов приходилось 1162 лошади, 751 голова крупного рогатого скота, 465 голов мелкого рогатого скота (ГАОО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 2869. Л. 76 об., 78, 78 об.).
Эти цифры позволяют высчитать среднюю обеспеченность одного двора скотом. В реальной жизни количество скота, имевшегося в тех или иных деревнях, отличалось большим разнообразием. Так, в юртах Тусказанских Подгородной волости на 17 дворов приходилось 60 лошадей, 46 коров, 11 овец. В деревне Сеитпоео Подгородной волости в 58 дворах содержалось 31 лошадь, 12 коров. В юртах Мурлинскш Порушной волости на 41 двор насчитывалось 42 лошади, 29 коров, 20 овец. В деревне Черталинской Бухарской волости на 17 дворов приходилось 45 лошадей, 62 коровы, 43 головы мелкого рогатого скота. В юртах Аубатканских Бухарской волости в 63 дворах содержалось 308 лошадей, 180 коров, 182 овцы (ГАОО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 2869. Л. 76, 78, 78 об.). Кроме того, большая часть скота концентрировалась у нескольких зажиточных домохозяев, остальные же имели незначительное количество животных либо вообще не имели. Это подтверждается как нашими полевыми материалами, так и архивными документами. По данным последних, на заимке Форпост «... скот принадлежал по большей части одному лицу», в юртах Тусказанских «.... несколько семейств не имело скота вообще», на заимке Уленкулъ из 25 домохозяев только «...10 человек имело довольно скота», в юртах Мурлинских из 41 домохозяина только «... четверым принадлежал по большей части скот», в юртах Туралинских «... половина жителей не имели скота и вследствие этого ничем не занимались», в юртах Сеитовских «... скот принадлежал нескольким лицам, остальные ничего не имели» (ГАОО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 2869. Л. 67-74).
По данным на 28 ноября 1857 года, обеспеченность «...инородцев Подгородной и Порушной волостей и бухарцев Бухарской волости» скотом была следующая: на 342 двора в Подгородной волости приходилось 680 лошадей, 700 голов крупного рогатого скота, 470 голов мелкого рогатого скота; на 53 двора в Порушной волости приходилось 85 лошадей, 65 голов крупного рогатого скота, 28 голов мелкого рогатого скота; на 568 дворов в Бухарской волости приходилось 1990 лошадей, 1882 головы крупного рогатого скота, 2028 голов мелкого рогатого скота (ГАОО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 2869. Л. 274-275).
На состоянии скотоводства сказывались частые стихийные бедствия (весенние разливы рек) и эпидемии. Это подтверждается и архивными материалами. «... Подгородная, Порушная, Бухарская волости расположены более на низких местах, вблизи реки Иртыш и от разлива этой реки часто терпят большие убытки. А особенно пострадали они в минувшее лето 1857 года, в которое затопило водою и на довольно продолжительное время целые деревни, поля, луга, во многих домах размыло печи, повредило стены, много потопило у инородцев и бухарцев скота. ... Вообще все татары недовольно поставили сена, и то многие не на своих, затопленных водою лугах, а на нагорных местах, принадлежащих посторонним деревням» (ГАОО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 2869. Л. 274).
В статистическом описании земель юрт Речаповских (1854 г.), имеются сведения о том, что «... жители этого селения разводят лошадей, коров, но по случаю частых упадков имеют их в небольшом количестве, только для себя...». Аналогичная ситуация отмечается и для юрт Киргапских (ГАОО. Ф. 183. Оп. 1. Д. 51. Л. 4,19). «...В юртах Ищисских и Чипляровских скотоводство разведено в самом малом количестве. Жители этих юрт хотя и стараются всеми мерами увеличить скотоводство, но задуманное намерение их не достигнет желанной цели по случаю каждого дня почти упадка скота от эпидемической болезни...» (ГАОО. Ф. 183. Оп. 1. Д. 134. Л. 151).
Великолепным источником, дающим представление о количестве скота, о видовом и половозрастном составе стада являются отчеты Тобольского губернского статистического комитета, хранящиеся в Тобольском филиале Государственного архива Тюменской области (приложение 1, табл. 3). Согласно этим данным, в 1913 году в юртах Киргапских на 52 домохозяина приходилось 86 рабочих лошадей, 14 лошадей моложе четырех лет (нерабочих), 153 коровы, 59 голов молодняка крупного рогатого скота, 15 овец и коз. В 1916 году в юртах Киргапских на 51 отдельного хозяина приходилось 72 рабочие лошади, 12 нерабочих лошадей, 115 коров, 30 голов молодняка крупного рогатого скота, 30 голов мелкого рогатого скота. В Айткуловском сельском обществе в 1913 году на 64 хозяина приходилось 138 рабочих лошадей, 22 молодых, нерабочих лошади, 3 быка, 185 коров, 97 голов молодняка крупного рогатого скота, 75 овец и коз. Здесь же в 1916 году зарегистрировано 63 отдельных домохозяина, 105 рабочих лошадей, 15 нерабочих лошадей, 3 быка, 120 коров, 32 головы молодняка крупного рогатого скота, 45 овец и коз. В юртах Ататскпх в 1913 году на 29 хозяев приходилось 47 рабочих лошадей, 11 молодых, нерабочих лошадей, 68 коров, 58 голов молодняка крупного рогатого скота, 24 головы мелкого рогатого скота. В 1916 году в тех же юртах на 31 отдельного домохозяина насчитывалось 35 рабочих лошадей, 10 нерабочих лошадей, 50 коров, 12 голов молодняка крупного рогатого скота, 30 овец и коз.
Архивные и полевые источники о земледелии
Для периода конца XVIII - начала XX веков сведения о земледелии у тюркоязычного населения Тарского Прииртышья отложились в архивных материалах. Одним из наиболее ранних документов являются «Ведомости, учиненные в нижних земских судах о казенных селениях с показанием числа душ, разных угодий и с экономическими примечаниями», датируемые 1799 годом.
В «Ведомостях...» говорится, что в Аялынской волости «...пашенная земля черноземная, ничем ее не удабривают, пашут на лошадях сохами, орают и боронят под зимовый хлеб по два, а под яровой по одному разу, высевается пшеница, ярица, ячмень и овес, из оного хлеба родятся раз в год и большею добротно, а впрочем, в одно лето и по холодному воздуху часто вызебают...». Всего в Аялымской волости в этот период насчитывалось 425 десятин 120 сажень пашенной земли на 452 души мужского пола.
В Подгородной волости «...земля черноземная, не требующая удобрений, пашут на лошадях, орают и боронят под озимые хлеба по два, а под яровые по одному разу, на ней высевается пшеница, ярица, ячмень и овес, из оного хлеб родится раз в год и лучшею добротно яровой...». В данной волости распахивалось 1058 десятин земли, а проживало 650 душ мужского пола.
В Порушной волости «...пашенные земли черноземные, удобрения не требуют, пашут сохами, орают и боронят по два и по три раза в год, на которых высеваются пшеница, ярица, ячмень, горох, овес, конопля. Из оного хлеба родятся раз в год и лучшею добротно...». В этот период в Порушной волости на 76 душ мужского пола приходилось 1140 десятин 127 сажень пашенной земли.
Источник также содержит сведения о количестве мельниц в деревнях Аялынской, Подгородной и Порушной волостей. В деревнях Иткуловской, Усть-Тарской, Туралинской Подгородной волости и Альменевской, Инцис-ской, Усть-Тарской Аялымской волости зафиксировано по одной мельнице, в юртах Сеитовских и Туралинских той же волости - по две мельницы. Всего по трем волостям насчитывалось 10 мельниц (ТФ ГАТО. Ф. 154. Оп. 20. Д. 180. Л. 715,717, 719).
К 1830 году ситуация с наличием пашенной земли несколько изменилась. По данным отчета ясачной комиссии от 7 сентября 1830 года, в Подгородной волости на 858 ревизских душ приходилось 1569 десятин пашенной земли. В Аялымской волости на 397 душ мужского пола насчитывалось 2036 десятин пашенной земли. В Порушной волости на 135 ревизских душ приходилось 405 десятин пашенной земли. В Подгородной волости получали примерно 630 пудов пшеницы, 2560 пудов ржи, 3720 пудов овса в год. В Порушной волости урожай составлял 1180 пудов пшеницы, 2800 пудов ржи, 990 пудов ячменя, 160 пудов овса. В Аялымской волости собирали 890 пудов пшеницы, 1390 пудов ржи, 2340 пудов овса (ГАОО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 1110. Л. 27).
В сводной выписке «Из инвентаря, имущества инородцев Тарского округа волостей Подгородной, Порушной, Бухарской», составленной в 1850 году, приводятся данные о наличии земледельческих орудий и количестве запашки в названных волостях. В числе земледельческих орудий в документе названы сохи, бороны, косы. Согласно данной выписке, в Подгородной волости на 363 домохозяина приходилось 89 сох, 125 борон, 455 кос. В Порушной волости в 47 дворах насчитывалось 6 сох, 6 борон, 30 кос. В Бухарской волости у 430 домохозяев зафиксирована 91 соха, 111 борон, 617 кос.
Количество запашки в этих трех волостях составляло 345 десятин. В этом же деле сообщается, что на заимке Куюркуль «хлебопашеством занимаются только 12 человек», в деревне Казатовой «хлебопашеством занимаются только бухарцы», на заимке «Кошкуль хлебопашеством занимаются только 4 человека», на заимке Форпост - только 7 человек. В юртах Туска-занских «хлебопашеством занимается 12 человек», «10 человек занимаются хлебопашеством на заимке Уленкуль», на заимке Корокуль «хлебопашеством занимаются 18 человек», в деревне Черталинской «хлебопашеством занимается 15 человек», на заимке Кошулевой «хлебопашеством занимаются 10 человек», на заимке Куйгалы - 18 человек, на заимке Кумуслинской «хлебопашеством занимаются несколько человек», в деревне Мурлинской «хлебопашеством занимаются только 4 человека», в деревне Таксайской «хлебопашеством занимаются только 6 человек», в деревне Коготовой - 12 человек, на заимке Караульной «хлебопашеством занимаются 8 человек» (ГАОО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 2869. Л. 67-74, 76-78 об.).
В материалах о «хозяйстве инородцев Подгородной и Порушной волостей и бухарцев Бухарской волости» от 28 ноября 1857 года, составленных «исправляющим должность Тарского Земского Исправника», содержатся сведения о количестве посеянного зерна и полученного урожая. Согласно документу, в Подгородной волости было посеяно 99 четвертей озимых и 551 четверть яровых злаков, а уродилось 495 четвертей озимых и 5212, 4 четверти яровых злаков. В Порушной волости посеяли 22 четверти озимых и 30 четвертей яровых, а получили 80 четвертей озимых и 150 четвертей яровых. Население Бухарской волости посеяло 109 четвертей озимых и 865, 41 четверти яровых, а урожай составил 872 четверти озимых и 5353,41 четверти яровых злаков (ГАОО. Ф. 3. Оп. 2. Д. 2869. Л. 275.) Исходя из этих данных, средняя урожайность озимых в этот период составляла сам шесть, яровых -сам семь.
Согласно статистическому описанию земель юрт Речаповских, их восточная часть располагалась на «возвышенности увала, покрытого хвойным лесом», а западная - на низменном луговом месте. Земля на «возвышенности совершенно песчаная, а на низком месте иловато-песчаная, материк оной вообще глинистый. Земля к произрастанию на ней хлеба неудобна, как по песчаному ее грунту и кроме того, по затоплению низких мест почти ежегодно водой». «Жители юрт Речаповских по неимению при их селении земель, удобных для хлебопашества, занимаются уборкою сена, дров».
Заимка Уйская юрт Речаповских расположена на левом берегу реки Уй, между двух безымянных озер. «Положение этой дачи ровное и возвышенное, к произведению хлебопашества и сенокошению удобное. Грунт черноземный, материк оного глинистый. Из посеянного на ней хлеба родится рожь сам семь, ярица сам шесть, овес сам пять, прочие семена худо. Земля требует удобрения, через каждые три года назьма. После тройной перепашки может давать до шести хлебов, а потом требует отдохновения до 40 лет. Главное занятие небольшое хлебопашество и скотоводство, собирание в урмане кедровых орехов, перевозка тяжести купеческой клади и срочные поденные работы».
