Содержание к диссертации
Введение
1. Языческие представления чувашей и марийцев о загробном мире: отражение воззрений в похоронном ритуале
1.1. Воззрения чувашей и марийцев о смерти и загробной жизни 27
1.2. Представления о взаимоотношениях живых и мертвых 40
1.3. Похоронные ритуалы 48
2. Погребальные обряды чувашей и марийцев по этнографическим и археологическим материалам
2.1. Могильники и надмогильные сооружения 74
2.2. Устройство погребений. Религиозно-магические культы в обрядовых ритуалах 92
2.3. Предметы материальной культуры в погребальном обряде 108
3. Поминальные ритуалы чувашей и марийцев
3.1. Индивидуальные поминки (со дня смерти до 40-го дня) 134
3.2. Общеродовые (годовые) поминки 153
Заключение 176
Список использованных источников и литературы 193
Список сокращений 211
Приложения 212
- Воззрения чувашей и марийцев о смерти и загробной жизни
- Похоронные ритуалы
- Устройство погребений. Религиозно-магические культы в обрядовых ритуалах
- Общеродовые (годовые) поминки
Воззрения чувашей и марийцев о смерти и загробной жизни
История и культура чувашского и марийского народов XVI - начала XX вв. изучены пока недостаточно, хотя всегда привлекали внимание как современников, так и исследователей последующих столетий. Причем, исследования, в основном касались вопросов социально-экономической и военно-политической истории. Особенности этнических взаимосвязей и контактов оставались в тени. Накопленный автором исследования материал позволяет подойти к освещению религиозно-культурных связей чувашей и марийцев. Причем параллели прослеживаются на материалах похоронно-поминальной обрядности. Следует отметить, что данный культ освещен в научных трудах поверхностно и в основном в аспекте погребального обряда. В представленной работе изучены все его составляющие, и анализ начинается с рассмотрения воззрений чувашей и марийцев о смерти и загробной жизни. Таким образом, первоначально представляется важным начать с идеологической основы и подоплеки культа предков, т.е. языческих представлений обоих народов о загробном существовании умерших, которые и определяли особенности похоронного ритуала, поминальных традиций и погребального обряда. Верования и воззрения связанные с представлениями о загробном мире являются духовной составляющей культа предков, т.е. основой мировоззрения, на которой культ базировался.
Возникновение веры в духов и в души умерших, зародившееся в глубокой древности, порождает, так называемый, культ предков. Вместе с почитанием душ умерших нарождается смутное представление о загробном мире, мире мертвых. Со временем эта идея разовьется и породит представление об аде и рае. Древние люди думали, что у человека есть душа, которая после смерти человека продолжает свое существование. Поскольку люди в своих сновидениях часто видели своих умерших родственников и знакомых, то они пришли к мысли, что это души умерших навещают живых. Древние люди еще не видели разницы между сновидением и сознанием бодрствующего человека. Формированию веры в существование души независимо от жизни человеческого тела, а значит и в существование души после смерти человека, помогли также наблюдения первобытного человека над явлениями окружающей природы. Так, наблюдая над природой, ежегодно умирающей под действием зимнего холода и вновь оживающей весной, древние люди приходили к ложному выводу о возможности возвращения мертвецов к жизни (Денисов, 1959: 47). Уже в эпоху бронзы (II тыс. до н.э.) на территории Чувашско-Марийского Поволжья был широко распространен обычай хоронить умерших сородичей в глубоких могилах, причем в могилы их клали на боку в скорченном виде и сопровождали погребальным инвентарем.
Согласно древним представлениям предков марийцев и чувашей всеобщий мир делится на три части: высший небесный мир; средний мир; нижний мир.
Если высший мир считался обиталищем богов, а средний земной - обиталищем человека и всех живых существ, то нижний мир (подземный) считался обиталищем мертвых (Тойдыбекова, 1997: 300). Первоначально под местом пребывания предков подразумевалось кладбище, его подземная часть. Жилищем умершему первое время, пока он не обзавелся на том свете своим домом, служит гроб (Васильев, 1913: 342). В Козьмодемьянском уезде плотник-мариец говорил покойнику: «Вот мы делаем тебе избу. Не сердись, если сделаем тебе не по нраву» (Смирнов, 1889: 150). Чуваши, когда клали покойника в гроб, говорили: «Вот тебе белый дом» (НА ЧГИГН, Паасонен, 605: 72). Иногда роль дома играли надмогильные памятники, например, столбы и срубы (Архиепископ Никанор, Остатки языческих обрядов и религиозных верований у чуваш, 1910: 342). Подобные представления, видимо, получили свое развитие в период окончательного формирования чувашей и марийцев как народностей. По языческим представлениям чувашей и марийцев дух умершего живет там, где покоится его тело (Васильев, 1913: 342). Соответственно, входом в загробный мир и выходом из него считалась для покойника его собственная могила. Для облегчения этого марийцы протягивали от гроба до поверхности земли шелковую нитку, как путевод, «лестницу» для покойника.
На раннем этапе развития языческих представлений загробный мир не подразделялся на мир для грешных и мир для безгрешных. Характер занятия, национальность и социальное положение покойника, согласно языческим представлениям чувашей и марийцев, сохранялись неизменными. Представлялось, что на том свете социальная структура общества, т.е. деление на семьи и общины, сохраняется. Считалось, что на том свете существовала социальная иерархия и некий штат руководителей загробного мира, например, кладбищенский начальник, судья, сторож и т.д. Чуваши и марийцы предполагали, что покойник сохраняет на том свете не только все физиологические особенности живого человека, т.е. способность видеть, дышать, слышать, питаться, ощущать температуру и давление, переживать душевные волнения, но и имеет возможность взрослеть, вступать на том свете в брак (Кузнецов, 1907: 67).
Загробная жизнь, как продолжение земной, считалась более духовной. Поэтому все умершие, при удобном случае могут быть своего рода богами «ки-реметями» (злыми духами), или существами потустороннего мира, представляющими опасность для живых людей. Чуваши и марийцы верили, что все, приносимое покойникам, поступает в их распоряжение. Таким образом, основной заботой являлось не приготовление к жизни бестелесной, как у христиан и мусульман, а упрочнение и возвышение своего рода, который будет о нем потом заботиться, поминая и наделяя покойника всем необходимым. Предполагалось, что благополучие умершего в потустороннем мире основано на щедрости и обязательности членов его рода (Смелов, 1880: 541; Магницкий, 1881: 189; Архиепископ Никанор, Черемисы и языческие верования их, 1910: 608).
Считалось, что покойник не только продолжал на том свете существование, но и мог даже там умереть. Для предотвращения этой опасности перед выносом покойника из дома марийцы закалывали курицу, кровью которой он должен был откупиться от смерти. Вятские марийцы думали, что человек мо зо жет умереть до семи раз, переходя из одного мира в другой, и, наконец, превращается в рыбу (Смирнов, 1889: 160-162; Сбоев, 1856: 131; Комиссаров, 1911: 375). Подобного рода представления имелись у мордвы, которые верили, что и в загробной жизни, люди тоже умирали и через вторичную смерть переходили в еще более высокое состояние блаженства (Мордва. Историко-культурные очерки, 1995: 267). Чуваши также верили, что покойник может умереть еще раз (Каховский, 1979: 33).
Понимание смерти предками марийцев как непрерывного акта перерождений, конечным итогом которого является превращение в рыбу, является, по-видимому, отражением прежнего тотемического культа финно-угорских предков марийцев (Калиев, 1995: 130). Остатки тотемизма прослеживаются и в верованиях чувашей, описывающих как душа человека переселяется то в животных, то в птиц, а души безвременно умерших, незаконнорожденных, некрещен-ных и скрытых детей в «вёресёлен» (чув.) - огненного змея; души же младенцев - в кукушек (НА ЧГИГН, Никольский, 144: 117; Комиссаров, 1911: 375). Позже появляется представление о том, что душа, вышедшая из тела, имеет вид белой бабочки. Это подтверждается тем фактом, что чуваши запрещают детям убивать белых бабочек (НА ЧГИГН, Головачева, 184: 385). У марийцев также существовало поверье, что душа имеет вид бабочки (НРФ Map. НИИ, Ишмур-зина, 634: 37). Еще одним сходным представлением, имевшим место не только у чувашей, но и у марийцев, было верование в то, что душа злого человека «ву-вэр» (мар.) летает в виде огненного змея или дракона с места на место. Термин «вувэр» имеет аналогии в тюркских языках - «вувэр» (чув.) - «колдунья, ведьма»; «увэр» (тат.) - «ведьма» (НРФ Map. НИИ, Хольмберг, 84: 1; Тойдыбекова, 1997: 296).
На следующем этапе развития языческих представлений загробный мир как бы раздвинул рамки кладбища,, он также размещался под землей и делился там на «светлое» и «темное» места (прообразы ада и рая). Благополучие в потустороннем мире основывалось уже не столько на щедрости родных и членов общины, сколько на безгрешности проведенной жизни. «Светлый мир» предполагался идентичным земному, но более гармоничным, хотя и не таким светлым и теплым, как земной мир. Сохранялась вера в то, что люди занимаются в «светлом мире» своими прежними занятиями, т.е. земледелием, скотоводством и т.д., однако в «темном мире» уже не было возможности чем-либо заниматься, и люди, попавшие туда за грехи, были обречены на голод и холод. Представления о проникновении покойников в подземный мир приобретают законченные формы, обрастая массой подробностей, особенно разработанных у марийцев. У обоих народов в числе препятствий загробного мира, мешающих покойнику проникнуть в него, упоминались горы с крутым подъемом и змеи. К оценке греховности чуваши и марийцы подходили с языческими мерками. Так, марийцы, в отличии от христиан и мусульман, делили грех на собственно «грех» и на «проступок». Оба народа грехом считали нечто, что прямо вредило ближнему, причем один раз содеянный грех считался не подлежащим прощению и был незамолим. Особо прославленные и безгрешные сородичи имели возможность вознестись на небо к богам. Кроме того, по верованиям чувашей местом обитания душ младенцев было небесное озеро Сюткуль.
На этом этапе развития языческих представлений совершенствуется разделение понятий: «дух» и «душа». У чувашей и марийцев существовала вера в «душу», отличное от тела существо, но не чисто духовное, а обладавшее тонкой материальностью. Душа жила в теле человека и имела такой же образ, она имела возможность покидать и возвращаться в тело. После смерти она уже более не соединяется с телом, хотя некоторое время еще продолжает состоять с ним в близких отношениях, может первое время блуждать возле семьи умершего. Однако у преждевременно умерших людей душа оставалась на земле до тех пор, пока не наступал обычный срок смерти. В обычных случаях душа после смерти человека уходила в загробный мир. Кроме того, тело человека имело дух, который при его жизни являлся воплощением жизненной силы, а затем превращался в дух покойника. Духи были абсолютно не материальны, т.е. идеальны.
Похоронные ритуалы
Похоронные ритуалы чувашей и марийцев имеют истоки в глубокой древности. На основе языческих представлений о загробном мире и его взаимодействии с миром живых у чувашей и марийцев формируются общие и специфические черты похоронных ритуальных манипуляций. Все ритуальные действия, совершаемые чувашами и марийцами во время похорон, подразделялись на четыре группы: 1) обряды, связанные с удалением трупа; 2) обряды, направленные на уничтожение и изгнание смерти; 3) обряды, преследующие цель облегчить переход умирающего с этого света на тот свет; 4) обряды, способствующие благополучной жизни покойного в загробном мире и обеспечивающие нормальные взаимоотношения людей с умершими предками.
Возле заболевшего чуваша или марийца, почувствовавшего приближение смерти собирались семейные близкие, иногда жрецы-йомзи. В случае присутствия последних, больной каялся в своих грехах. Кроме того, он завещал своей семье и родственникам какой именно скотиной в случае его смерти и в какое время его поминать, что с ним положить в могилу и т.д. Если умирает женщина, спрашивают, в какое платье одеть её после смерти. Если умирает отец семейства, то тут же в присутствии соседей и родных, он делает своим родным словесное завещание относительно имущества и, нужно заметить, его воля исполняется свято. В содержание наказа могло входить также, где и с кем рядом похоронить. Оставшимся завещалось жить дружно, умирающий желал им доброй благополучной жизни, давал свое благословение. Если воля умершего осталась невыраженной, что бывает, например, при внезапной смерти, то родные старались во всем поступить так, чтобы угодить умершему. Беспрекословное выполнение воли умирающего объяснялось не только уважением к памяти покойного. Язычники были уверены, что если при погребении упущена будет какая-нибудь церемония, или в могилу не положат всего, что умирающий считал по обычаю нужным захватить с собой, то мертвец не даст им покоя, будет являться и в сновидениях и наяву, и нашлет на них тяжкие болезни (Милькович, 1914: 46; Васильев М, 1913: 344; Прокопьев, 1903: 7; НРФ Map. НИИ, Ишмурзина, 634: 10; Никонова, Магия, 2000: 286).
В работе Л.С. Ишмурзиной у восточных марийцев отмечается обычай «охраны» умершего человека по ночам. Объяснить этого обычая не могут, утверждают, что умершему одному страшно ночью и охранявшие получают особую благосклонность покойника (НРФ Map. НИИ, Ишмурзина, 634: 11). При охране покойника ни в коем случае нельзя спать (НРФ Map. НИИ, Евсеев, 90:1).
У чувашей, живших в начале XX в. в Бургурусланском уезде Самарской губернии, также фиксировался обычай, запрещавший оставлять больного одного в последние минуты его жизни, и обычай этот назывался «синче ларни», что значит буквально «сидение над ним», т.е. над покойником (Никифоров, 1905:7). О смерти немедленно оповещались соседи и знакомые. Если же покойник представился ночью, оповещение отлагается до утра. Три-четыре соседа являются немедленно на зов и принимаются за постройку гроба (Кузнецов, 1907: 12). У восточных марийцев после того, как больной человек сделал свой последний вздох, все присутствующие в избе встают и молятся: «прости нас, отец, прости меня, возможно, я обидел тебя и т.д.» (НРФ Map. НИИ, Хямялайнен, 699: 133). А для того, чтобы умирающего не мучила жажда, смачивают ему губы. Так же и татары в момент смерти вливают в рот умирающего ложку воды. Это делается для того, чтобы душе было легче выйти из тела. Если не подать воды, то умирающий, испытывая сильную жажду, готов за глоток воды продать душу шайтану (НРФ Map. НИИ, Ишмурзина, 634: 12). Видимо, обычай смачивания водой губ перенят восточными марийцами у татар.
Сходным ритуалом в дохристианских воззрениях чувашей и марийцев являлся обряд выдергивания из-под умирающего перины и перетаскивания его с того места, где он лежал, на конник или на скамью, устланную соломой, иногда на расстеленный кафтан или солому у двери. Укладывали при этом умирающего лицом к стене, чтобы он перед собой ничего не видел, головой к порогу (НА ЧГИГН, Кондратьев, 636: 57). Перина вытаскивалась и на ней не допускалось умереть, потому что в будущем здоровый человек, который будет на ней спать, станет страдать кошмаром. Кроме того, считалось, что на перине умирать тяжело, и на том свете в наказание заставляют сосчитать, сколько перьев в перине. Очевидно, этот обычай вызван верой в то, что умерший на «том свете» сохраняет все свои способности, нуждается в вещах, которыми пользовался при жизни. Следовательно, если не успели из-под умирающего вытащить перину, то она поступает в собственность умершего. Перину в этом случае выбрасывали (Попов, 1981: 158; Кузнецов, 1907: 18; НРФ Map. НИИ, Евсеев, 90: 1; НРФ Map. НИИ, Ишмурзина, 634: 10-11). Расставаться с такой дорогой вещью было обременительно для крестьянского хозяйства, поэтому перина выдергивалась из под покойного, а практический расчет заменили суеверными оправданиями.
Злые духи, по языческим представлениям чувашей и марийцев, стремились заполучить душу умершего и воспрепятствовать ее благополучному переходу на тот свет. Такие духи считались опасными и для живых - они могли причинить им различные несчастья вплоть до смерти. Для защиты живых и умершего от вредных действий воображаемых злых духов совершался магический обряд жертвоприношения яйцом, петухом или курицей. Для умилостивления злых духов, чуваши разбивали яйцо или свертывали курице голову над изголовьем умирающего и выбрасывали ее через забор на улицу или в поле в сторону кладбища (Милькович, 1914: 46; Прокопьев, 1903: 8; Сбоев, 1865: 131; ПМА: Криков). Марийцы, как правило, закалывали курицу или петуха на пороге дома или у ворот, а затем мазали кровью птицы лоб покойника или гроб (Васильев, 1920: 53; Попов, 1981: 166).
Роль яйца, как религиозно значимого элемента легко объяснима строками из древнего финнского эпоса «Калевалы», где оно считается первоосновой мира, его началом. Являясь символом мироздания, яйцо могло нести в себе жизнь и смерть (разбитое яйцо означает смерть кого-либо или чего-либо). Яйцо - это система, наличие множественности миров, человек не уходит из мира-яйца, но переходит в другое состояние этого же мира, не теряя связи со своими родственниками (Михеев, 1995: 147). Жертвоприношение яйцом чаще совершали, если умерший был бедным человеком не имевшим в хозяйстве куриц, или имевшем их очень мало, или в том случае, если умирало дитя не старше пяти-шести лет (Васильев, 1920: 53; Михайлов, 1891: 112; Прокопьев, 1903: 8). Курицу марийцы резали, если умирала женщина, а петуха, когда умирал мужчина (Попов, 1981: 159). Использование петухов для совершения жертвоприношения или в качестве поминальной пищи объясняется особенностями языческих представлений. Предполагалось, что любимым временем суток для покойников являлась ночь. Пение петуха возвещает конец ночи, а значит и конец господству враждебных загробных сил.
В начале XX в. восточные марийцы Мишкинского района Башкортостана, черной курице отрубали голову и ее кровь в ложечке оставляли на том месте, где лежал покойник. Очевидно, что главным назначением этого обычая является задабривание мира мертвых, с тем, чтобы он не мешал плодородию земли и процветанию живущих. Курица как символ плодородия и обновления жизни фигурировала в похоронных и свадебных обрядах финно-угорских, славянских, тюркских и других народов (Фатыхова, 1995: 150; Никонова, Тайны мордовского целительства, 1995: 24). В отличие от луговых, горные марийцы перед выездом с покойником курицу не резали, но вместо того клали покойнику в карман деньги со словами: «деньги да будут тебе на выкуп крови твоей от смерти (Яковлев, 1887: 66).
После совершения охранительного обряда у чувашей (в виде жертвоприношения курицей или яйцом) приступали к обмыванию покойного - тело, как и душа, должно было явиться в загробный мир чистыми. Обмывание совершали летом во дворе, зимой - избе. В некоторых местностях обмывали только дома. Для обмывания умершего вода бралась обязательно из реки или ключа (Каховский, 1979: 50-51). Вода, принесенная с речки, немного нагревалась в котле, и тогда приступали к обмыванию покойника. Снимали с него одежду, белье и обувь, в которых он умер, при этом рубаху снимали не через голову, а через ноги (Прокопьев, 1903: 9-10; НА ЧГИГН, Элле, 574: 65). Иногда рубаху и штаны не просто снимали с покойника, а как, например, у стюхинских чуваш Бугурус-ланского уезда, распарывали их вдоль надвое (Никифоров, 1905: 8).
То же самое отмечалось у марийцев. Снимая с покойника рубашку, разрывали ее с передней стороны, начиная от груди до полы. Если не разорвать так, то покойнику будет казаться, что рубашку вообще не сняли с него перед обмыванием тела (Васильев, 1920: 50). У бирских (восточных) марийцев перед обмыванием, наливали на веник воду, проводили им по всему телу с головы до ног, как с лицевой стороны, так и с тыльной и тогда только начинали обмывать (Васильев, 1920: 50). Чуваши покойника также начинали обмывать с головы, поливая три раза, приговаривая: «всех злых духов возьми с собой и после не мучь нас». Детей мыли всегда сами родители, а взрослых тот, кого просил об этом до смерти покойник, причем мужчин мыли мужчины, а женщин - женщины (НА ЧГИГН, Элле, 574: 65; НА ЧГИГН, 21: 21). К.П. Прокопьев описывает обмывание тремя участниками. Моют левой рукой - двое с двух сторон, а третий подает им воду, причем левые руки обертывают холстом, чтобы никакая нечистота от покойника не могла пристать к телу обмывалыциков (Прокопьев, 1903: 10). В некоторых местах, например, в Старо-Шигалинском приходе Ци-вильского уезда и в Мариинско-Посадском районе, обмывалыцики обертывали холстом руки еще тогда, когда собирались идти на речку за водой (НА ЧГИГН, Элле, 636:18). Обмывали покойников на лубке или соломе.
В состав смертной одежды марийцев и чувашей входили рубаха, кафтан, головной убор, штаны, пояс и лапти с онучами. Дополнительно в гроб к умершему клали «смену» белья. Покойного облачали в погребальную одежду после того, как его обмывали, подстригали ногти на руках и ногах, расчесывали волосы. В целом костюм его не отличался по покрою от будничной одежды, но имелись специфические особенности в некоторых деталях одежды. Например, пояс на покойнике повязывался не с левой стороны, как у живых, а с правой. Онучи на умершем завертывали справа налево, а оборы завязывали не сзади, а спереди (Молотова, 1992: 78; Никифоров, 1905:8). Аналогичный обычай, связанный с обуванием покойника, был широко распространен у русского этноса. У ядрин-ских чувашей оборки лаптей завязывали так называемым «мертвым узлом». Кафтан также запахивали справа налево и концы кушака по нему завязывались тем же мертвым узлом. Кушаком в XVIII веке у чувашей перевязывали руки. «Мертвый», или как его еще называли «кривой узел», нигде больше не употреблялся (Милькович, 1914: 46; Никифоров, 1905: 8; Архиепископ Никанор, Остатки, 1910: 33). «Мертвый узел» завязывался в направлении обратном тому, в каком он завязывался у живых (Магницкий, 1881: 166).
Устройство погребений. Религиозно-магические культы в обрядовых ритуалах
Ряды могил у чувашей и марийцев, как правило, располагались в двух направлениях: по линии север-юг и северо-восток - юго-запад (рис.23-25). Могильные ямы у обоих народов имели в плане, как правило, прямоугольную форму, иногда суживались к ногам, зачастую углы ям были слегка округленные, стены могильных ям были отвесными, а дно ровное. В отдельных случаях могилы могли иметь трапециевидную форму, например, у чувашей (Чирш -Сирминский могильник п.1.), у марийцев (Картуково п. 90; Арзебеляк п.60, 120; Важнангер п.8; Уржумноля п.1). У марийцев в могилах никаких уступов, подбоев и заплечиков не выявлено. В отдельных чувашских погребениях наблюдались отклонения от типичной формы. Так, на Мартыновском могильнике северная стенка погребения 18 имела ступенчатый профиль. Погребения 27, 44, 78, 79 в изголовье могилы имели овальные углубления ниши (рис. 26). Весьма сложной конфигурации была могильная яма 68 (рис. 27). Продольный профиль могилы 23 имел ладьевидное очертание с заплечиками в верхней части (рис. 28). Особый интерес представляет погребение 68, в его боковом подбое углублявшемся в северо-западную стенку могильной ямы на 30 см обнаружен череп (рис. 29). Погребения Ново-Ядринского могильника имели немало специфических черт. Двухсторонний подбой имела яма одного из богатых мужских погребений (Каховский, 1979: 85-86; Никитина, 1992: 108, 18-19). В целом, чувашским и марийским погребениям, как и рядовым погребениям булгарского населения, подбой и заплечики не характерны.
Размер могил в длину часто превышали рост погребенного или размеры поставленного в них гробовища таким образом, что со стороны ног или за черепом оставалось свободное пространство для жертвенных даров умершим. С увеличением длины могильных ям, соответственно возрастали ширина и глубина погребений. Как у чувашей, так и у марийцев в основном преобладала глубина могильных ям до 1 м, лишь незначительная часть захоронений имела более 1 м. Глубокие марийские захоронения на Чермышевском, Мало-Сундырском, Немецсолинском и Отарском могильниках относятся к концу XVII в., к периоду, когда марийцы, в основном, приняли христианство. У чувашей к числу могильников, где имелось незначительное количество погребений глубиной около 1 м, относились, например, Мартыновский, Тубах-мазар (Козловский район), причем оба могильника датируются XVII-XVIII вв. В большинстве же случаев сохранялась традиция хоронить покойников на небольшой глубине. Марийский исследователь XIX в. С.К. Кузнецов связывал мелкое захоронение умерших со страхом перед могилой, копая которую марийцы старались не становиться в нее ногами. Существует и другое объяснение этого явления, связанное с боязнью большого количества земли над покойником, что могло стать препятствием для вознесения души на небо. Незначительную глубину имели детские захоронения, что, видимо, связано с верой в безгрешность детской души. У многих народов детская душа всегда помещалась ближе к небу. Глубина погребений у чувашей колебалась от 40 до 80 см. Большинство марийских захоронений имело глубину 60-100 см, как и у мордвы. Однако у мордвы значительную часть составляли захоронения глубже 1 м. Кстати, из всех марийских этнографических групп, наибольшая глубина захоронений была характерна горным марийцам. Захоронения глубже 1 м встречаются у них на 16,9% памятников, тогда как, например, на вятских могильниках глубоких захоронений нет совсем, а на марийских луговых встречаются в качестве исключения только в 1,9% захоронений. Как известно, из всех марийских групп, наиболее близко к мордве размещаются горные марийцы, и те и другие находились ближе к территории бывшей Волжской Булгарии, а значит, большая глубина захоронений могла быть следствием заимствования раннебулгарских традиций (Никитина, 1992: 19-20, 71, 98; Каховский, 1979: 86-90). У ранних булгар преобладали глубокие могильные ямы, средняя глубина которых колебалась от 70 до 110 см, в ряде случаев достигая 220 см. Поздние булгарские захоронения были менее глубокими. Так, во II Биляморском могильнике ямы имели в глубину 20-50 см. На глубине 30-50 см совершались погребения на Бабьем Бугре в Болгарах (Халикова, 1976: 57). Можно предположить, что глубина могильных ям у волжских болгар со временем уменьшается под влиянием местных финно-угорских традиций. Таким образом, небольшая глубина чувашских захоронений является следствием влияния местных народов края, предков марийцев, удмуртов, мордвы.
Размеры могил чувашей, зависевшие, как правило, от пола и возраста умершего, колебались в среднем от 170 х 60 см до 255 х 95 см. В Новоядрин-ском могильнике можно проследить картину дифференциации населения: более богатые погребения размещались в больших по размерам могилах. Марийцам также были характерны подобные тенденции (Дроздова, 1981: 58).
Могильные ямы во всех обследованных чувашских могильниках имели, как правило, широтную ориентировку по линии - запад-восток. В направлении северо-запад - юго-восток были ориентированы погребения реже, например, в Толиковском, Икковском (Чебоксарский район) могильниках, что, вероятно, являлось результатом влияния соседних марийцев.
Марийцы, проживающие на правом берегу Волги, хоронили своих умерших сородичей головой на запад. Луговые же марийцы хоронили покойников головой к северу и северо-западу. На луговой стороне западное направление в положении костяков характерно лишь более поздним захоронениям. В горномарийских могильниках 28% всех погребенных ориентированы в южном направлении, а в луговых лишь 4%, в вятских - 1,8%. Положение погребенных в южном направлении характерно для памятников горных марийцев и очень близко ориентации мордовских захоронений (Никитина, 1992: 98-99).
Надо отметить, что, в целом, для чувашей более характерной была широтная ориентация могил с запада на восток, а для марийцев - меридиональная с севера на юг. Подобная ориентация являлась, видимо, наследием болгарской эпохи. Косвенным подтверждением служит тот факт, что материалы могильников, заполняющих на территории Чувашии, хронологический разрыв между булгарскими могильниками и языческими чувашскими кладбищами XVI -XVIII вв, например, погребения могильника «Палаху» (Красноармейский район: X - XIV вв.) и Больше-Тоябинского могильника (Яльчикский район: XIII -XVBB.) ориентированы с запада на восток (Каховский, 1985: 26; Каховский, 1968: 197-198).
На чувашских языческих кладбищах встречаются кенотафы - пустые могилы, в которых иногда встречаются отдельные находки: железный нож (погр. 43, Толиково; погр. 45, Бахтигильдино; погр. 69, Мартынове), серп железный (погр. 76 Бахтигильдино). Кенотафы нужны были для того, чтобы осуществить символическое погребение тех людей, которых считали мертвыми и чьи тела не были обнаружены. Ямы кенотафов имели такую же форму и устройство, как и в могилах взрослых, но несколько меньших размеров, чем могилы с ингумацией: длина их колеблется от 90 до 110 см, ширина - 30-55 см. Поскольку кенотафы выполняли символическую функцию, то их размеры не играли существенной роли. Символический погребальный обряд совершался чувашами-язычниками в память людей, умерших на стороне. Целью этого обряда служило стремление устроить загробную жизнь умершего, так как в противном случае он был обречен на муки, дух его бродил бы по земле, пугая живых. Кенотафы имели место и в древнемарийских могильниках в эпоху железа. В эпоху раннего средневековья в могильниках марийского Поволжья по-прежнему встречаются кенотафы. Рудименты традиции сооружения кенотаф сохранились до XX в., особенно у восточных марийцев. Кенотафы открыты в болгарских могильниках, встречаются они и в мордовских могильниках (Каховский, 1979: 90-91; Каховский, 1978: 105; Патрушев, 1986: 95-96; Патрушев, Ефимова, 1997:38). Традиция сооружения кенотаф была, скорее всего, заимствована у финно-угорских предков, поскольку бытовала в крае с древнейших времен.
Как у чувашей, так и у марийцев имелись случаи захоронений вне кладбищ. Например, йомзей - ведунов чуваши в некоторых местностях хоронили в черте родовой усадьбы. Обоим народам была характерна традиция хоронить умерших насильственной смертью отдельно. Традиция, вероятно, появилась под влиянием ислама или христианства.
Таким образом, наиболее ярким этническим определяющим признаком в погребальном обряде у обоих народов является ориентировка могильных ям, на основании которой можно отличать языческие погребения чувашей и марийцев. Что касается формы, размеров и глубины могильных ям, то они являются у чувашей и марийцев практически однотипными.
Погребения, как правило, у обоих народов содержали погребальные конструкции. Как чуваши, так и марийцы рассматриваемого периода в качестве погребальных конструкций использовали «раму», гроб, колоду. Наиболее распространенным типом являлась «рама». Уже в XVIII в. появляются упоминания о двух типах устройства конструкции «рамы», характерных для рассматриваемых народов.
«Черемисы и чуваши погребают умерших в том платье, которое они носили, и кладут в могилу между двумя досками, а сверх оных накрывают еще доскою, и напоследок, могилу засыпают землею» (Миллер, 1791: 78).
Чуваши, принося к могиле и «составя опущенные четыре доски, опускают потом в них умершего, соединив концы досок под углом» (Милькович, 1914: 46; НАЧГИГН, Милькович, 181: 2).
Т.Б. Никитина анализирует последнюю форму на материале археологических раскопок марийцев XVI-XVIII вв. Наиболее распространена погребальная конструкция, представляющая раму из четырех досок, поставленных на ребро таким образом, что боковые доски на 5-7 см выступают за торцевые. Торцевые стенки рамы обычно выше боковых и сильнее углублены в землю (рис. 35). Подобные погребальные конструкции без дна сверху закрыты досчатой крышкой.
Общеродовые (годовые) поминки
Формой свободного перехода от индивидуальных к общеродовым (годовым) поминкам является проведение поминания через год после смерти члена рода. В отдельных случаях, как у чувашей, так и у марийцев последний праздник в честь новоумершего устраивали на следующий год после смерти. Поминки подобного рода проводили, как правило, только в честь взрослых умерших. Праздник отмечался главным образом состоятельными людьми.
У восточных и луговых марийцев назначением праздника являлся выкуп крови покойника от ангела смерти Азырена. Для этого обычно закалывался баран или овца. Годовые марийские поминки назывались «вурэдыш» (Васильев, 1920: 63).
Чуваши проводили по покойнику поминки на следующий год летом в «семик», если он умер после осенних поминок «юпа».
Проведение поминок ровно через полгода и через год является христианской традицией.
Что касается язычников, то у них сроки поминания были скользящие и приходились, как правило, не на определенную дату, а приурочивались к определенным поминальным празднествам. Иногда у марийцев проводился праздник «Сосьо войзымаш». Он устраивался лишь по особому завещанию покойного. Время для него определялось усмотрением домашних покойного, праздник бывал не ранее двух лет после «вурэдыш». У восточных марийцев празднество начиналось с приглашения гостей, а также с визита на кладбище. Лошадь, на которой скакали на кладбище звать на поминки покойника, закалывалась и съедалась в тот же день. После пира поднимают на длинном шесте полотнище, выполняющее функции флага, в который стреляют, как в цель. Ближние гости разъезжаются в тот же день, дальние остаются до другого дня. (дер. Кемеево, Бирского уезда) (Васильев, 1920: 63).
Подобного рода описания поминок со скачками, стрельбой и закалыванием лошади описаны еще в XVIII в. Г.Ф. Миллером (Миллер, 1971: 37).
Наконец, у марийцев из частных поминок в виде исключения можно указать на поминки через три и семь лет после смерти. Эти поминки ничем не отличаются от поминок, устраиваемых на третий и седьмой дни.
У чувашей после годовых поминок без особых причин покойник индивидуально больше не поминался.
Обряд проведения поминок по покойнику через несколько лет более типичен для местных финно-угров, нежели для чувашей. Чуваши и марийцы проводили также случайные поминовения по одному или нескольким покойникам в родительские дни. Так, например, резь в пояснице и боль в животе чуваши приписывали влиянию усопших, требующих поминок. Если проезжая кладбище или мазарки, т.е. место, где складывались вещи дорогих и близких усопших, на какого-нибудь чуваша находил необъяснимый страх, переходивший в лихорадку, либо если заболевала скотина, пасшаяся около кладбища или мазарков, то подобные факты трактовались чувашами как знамение, указывающее на необходимость проведения случайных поминок Точно также и марийцы проводили поминки, если после смерти покойника внезапно заболевали сирота, оставшийся после покойника, или домашние животные. Иногда пропадали лошадь или корова, которых не скоро могли отыскать. Причину такого явления видели в гневе покойника. В таких случаях, по совету знахарей или ворожеев, для покойника устраивали экстренные поминки. Покупали вино, пекли блины или варили кашу. Затем поминали того покойника, который по предположению имел на семью гнев. При этом умоляли покойника, чтобы он простил, если кто чем его прогневал или оскорбил, или обидел (Риттих, 1870: 96; НРФ Map. НИИ, Евсеев, 90: 15).
Случайные поминки иногда проводили чуваши, если кто-либо из живых не успел помириться с умершим. Обыкновенно эти поминки, под названием «сурасма» или примирение в Тюрлеминском и Аттиковском приходах совершали во время татарской уразы, приглашая умерших в гости. Приготовляемые для «сурасма» в деревне Масловой кушанья и способ совершения этих поминок те же, что и во время частных семейных поминок, за исключением чтения, во время обряда, особой молитвы. Зачастую случайные поминовения производились не по одному покойнику, или даже нескольким близким покойникам, а по всем скоропостижно умершим, которых некому помянуть, или же по таким, которые умерли неизвестно где (НА ЧГИГН, Милькович, 181: 3; НА ЧГИГН, Архангельский, 542: 50; Магницкий, 1881: 187-188).
Скоропостижно умерших (от спиртных напитков, угара, удавления, замерзания, утопления и т.п.) и умерших от неизвестной причины, чуваши поминают летом. Собирается общество человек в двадцать с сельским старостой, покупают на мирские деньги баранов столько, сколько было таковых умерших, прибавляют к этому гусей и уток. Тризну эту справляют за селом в овраге. Мясо варят в котлах. Помянув, таким образом, все расходятся по домам. Если после таких поминок весной вскоре не будет дождя, то на могилы этих умерших выливают ведер сорок воды, чтобы бог дал дождя. Для этого ходят человек десять на могилы ночью, вбивают до гроба кол и в дыру вливают воду (Михайлов, 1891: 114; ПМА: Григорьев). Поминки безродных покойников «камалсар вилё» чуваши зачастую проводили во время общеродовых поминок, но уже после того как помянули всех своих родственников по именам. В память таких лиц гости отламывали кусок блина и, вместо того, чтобы положить его в чашку (что считалось неудобным, поскольку смешивало таких «безродных» с собственными предками и родными), выбрасывали кусок из двери на двор, говоря: «даю безродным, ешьте, пейте и будьте сыты!» В тех случаях, когда поминки по покойникам, умерших в старину, проводили в специально назначенное время, варили пиво, закалывали несколько петухов, приготовляли полбенную кашу и блины. У чувашей Цивильского уезда в начале XX в. поминки по безродным покойникам назывались «вил турри тасатассё», проводились и исполнялись по ночам. Безродных покойников просили больше не приходить за добычей. Для угощения старинных умерших вместо пива клали солод, хмель, воду и муку на стол, зажигали свечи, разрезая их на несколько частей так, чтобы для каждого умершего была свечка (Магницкий, 1881: 188-189; НА ЧГИГН, Архангельский, 542: 50; НА ЧГИГН, Макаров, 150: 362).
Марийцы проводили подобные поминки, как правило, раз в три года. Обрядовое действие при этом носило общедеревенский характер. В жертву покойникам приносили черного быка, а позднее - черного барана или овцу. В тех же случаях, когда марийцами считалось, что их преследует группа безродных, в честь этих обиженных предков устраивались экстренные поминки с многочисленными жертвоприношениями, которые бывали крайне редко, раза два-три в столетие (Тойдыбекова, 1997: 298-300).
Проводившиеся через год, три года и семь лет поминки, являлись отображением индивидуальных поминок, которые проводились в день смерти, на третий и седьмой дни после смерти члена рода. Поминки чувашей и марийцев, носящие общеродовой характер, подразделялись на осенние, летние и поминки на страстной неделе и неделе пасхи. Г. Комиссаров отмечает у чувашей еще зимние поминки на масленице (Комиссаров, 1911:3 88). Осенние поминки назывались у чувашей «юпа» и «автан-сара», у марийцев - «кышал-кече»; поминки на страстной неделе пасхи у чувашей назывались «сурта куне», у марийцев «кугу арня»; летние поминки обоими народами назывались «симек» (Семенов, 1893: 27; Архиепископ Никанор, Черемисы, 1910: 610; Комиссаров, 1911: 388).
Общеродовые поминки посвящались не только всем умершим вообще, а также и тем конкретным покойникам, которые умерли в течение предыдущего года. Такая традиция у чувашей касалась осеннего и летнего поминовений.
Так как год у чувашей-язычников начинался с месяца «юпа», т.е. приблизительно с 15 ноября, то умершие от начала ноября до Троицкой недели поминаются в Вознесение (за день до Троицкой родительской субботы) и по четвергам следующих недель до недели Всех Святых (через неделю после Троицы). А умершие после Троицкой недели поминались в исходе октября и в начале ноября. В Великую же среду и в четверг производился Калым-кун-день воздаяния -общее поминовение всех умерших (Мальхов, 1877: 23).
Из числа общеродовых поминок наиболее пышно отмечались осенние поминки, причем проходили в отдельных случаях под разными названиями нсколько раз в течение осени. Проводимые в конце октября начале ноября чувашами поминки «юпа» - «автан сара», марийцами не отмечались. Поминовение умерших проводилось марийцами осенью, после окончания полевых работ, приблизительно в начале октября, чаще в субботу за неделю до Покрова. Эти поминки под названием «кышал кече» - «праздник киселя» отмечались не столь пышно, как чувашские «юпа» и проводились среди царевококшайских, яран-ских, красноуфимских марийцев (Васильев, 1920: 64; Кузнецов, 1907: 75). Семенов отмечает, что во время этих осенних поминок свечи не ставились (Семенов, 1893:27).
Как и марийцы, чуваши также зачастую проводили поминки после окончания полевых работ, которые предшествовали празднику «автан-сара» и были во многом с ним схожи.
Вскоре после Чуклеме около 25 сентября проходил народный чувашский праздник «кёрсари» «кёрчи сари», т.е. осеннее пиво. Поминовение совершали в четверг или в пятницу. В этот день перед вечером до начала гулянья, в каждом доме, происходило поминовение усопших. У порога к углу, на стол ставили в большой чашке пиво, в отдельных посудинах - вино, блины, оладьи, ватрушки, сыр («чигит»), также резали петуха и варили кашу. Затем старший домохозяин прилеплял к дверной стене против поставленного стола по числу недавно умерших зажженные восковые свечи. На нары возле свечей ставили пустые чашку и небольшую кадку. Домохозяин начинал отделять в одну из этих посудин со стола по маленькому кусочку из съестного. После того как старший домохозяин отщипывал поминовенные куски, те же ритуальные действия совершали семейные лица и родственники, каждого умершего поминали отдельно. После окончания обряда поминовения, начиналось угощение гостей.
Похожие диссертации на Религиозно-культурные связи чувашей и марийцев по материалам языческих похоронно-поминальных обрядов : XVI-начало XX вв.
