Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Этническая история и идентификация камчадалов Магаданской области 17-75
1. Этнический состав населения Охотского побережья и проблема этногенеза камчадалов 19-36
2. Названия и самоназвания 37-56
3. Особенности этнической идентификации 57-75
Глава 2. Хозяйство и материальная культура камчадалов Магаданской област и 76-130
1. Хозяйственная деятельность 76-108
2. Материальный комплекс 109-130
Глава 3. Социальная организация, семья и культура камчадалов Магаданской области 131-178
1. Общественный и семейный уклад . 131-146
2. Духовная культура .147-164
3. Языковая ситуация 165-178
Заключение 179-183
Список литературы 184-197
Список сокращений
- Этнический состав населения Охотского побережья и проблема этногенеза камчадалов
- Названия и самоназвания
- Хозяйственная деятельность
- Общественный и семейный уклад
Введение к работе
Актуальность темы. Диссертационное исследование посвящено этнической группе, проживающей в северной части Охотского побережья (территория Магаданской области). Актуальность изучения камчадалов Магаданской области обусловлена, прежде всего, слабой их изученностью. История, культура и идентичность магаданских камчадалов не являлись объектом комплексного этнографического изучения. Эпизодические упоминания в путевых заметках, отчетах чиновников, немногочисленные работах отдельных исследователей: — практически все, что накопила к настоящему дню отечественная историография об этой этнической группе.
В научном обороте и обиходной практике камчадалы более известны как смешанное население п-ва Камчатка, тогда как факт наличия камчадалов в северной части Охотского побережья порой неизвестен даже специалистам. Неразличение камчатских и магаданских камчадалов явилось основной причиной неадекватного переименования последних в ительмены. Между тем,, это совершенно самостоятельные группы метисного населения, никогда не имевшие непосредственных контактов. При значительном сходстве культурных черт и исторических судеб этих двух общностей, различия между ними, в основном, заключаются в исходных этнических компонентах, локализации территории сложения, особенностях идентификации. Поэтому актуальность изучения магаданских камчадалов обусловлена отсутствием их четкого научного определения, размытостью номенклатурного статуса.
В состав камчадалов Магаданской области вошли представители таких общностей, как оседлые коряки, кочевые и «пешие» тунгусы (эвены), якуты и русские. Мозаичность этнических компонентов обусловлена миграционными подвижками, имевшими место в регионе. Смешение коряков-автохтонов и пришлых тунгусов привело к складыванию «пеших» тунгусов. Районы, прилегающие к Охотскому побережью, заняли кочевые эвены-оленеводы. Освоение края русскими
землепроходцами положило начало постоянному притоку русских мигрантов с западных территорий, активизировало переселение якутов. Численность русских переселенцев многократно возросла в советское время в ходе широкомасштабного хозяйственного освоения территории. Между этими этническими общностями, контактировавшими в северной части Охотского побережья, происходила широкая метисация, на основе которой сложились и развивались камчадалы.
Первостепенное значение в формировании камчадалов Охотского побережья имели брачные связи аборигенов и переселенцев. В рамках смешанных в этническом отношении семейных коллективов происходила адаптация к природным условиям, вырабатывались приемы хозяйственной деятельности, складывался этнический облик группы. Адаптированные к местной экосистеме метисы, становились, в свою очередь, аборигенным населением по отношению к последующим потокам мигрантов.
Наряду с этим этнокультурная специфика и идентичность магаданских камчадалов формировались в поле широких социальных взаимодействий, важнейшими из которых являлось влияние централизованной власти и государства. Это воздействие имело как опосредованный, влиявший на сферу языка и культуры, так и прямой характер, определявший конкретные формы этнической идентичности. Длительное время (до установления советской власти) идентификацию по этническому признаку заменяло доминировавшее сознание предписанного сословного единства и территориальной принадлежности.
Консолидация рассматриваемой общности в этническую группу с единым названием (камчадалы) произошла в ходе первоначального советского национального строительства, основанием для ее выделения послужило наличие отличительных свойств. Введенный «сверху» этноним закрепился как самоназвание, вошел в статистические данные и местную административную практику. Однако в официальном перечне народов (1926 г.) камчадалы не значились. В советское время шла фактическая и
процессуальная русификация камчадалов, не мешавшая им, тем не менее, осознавать себя особой этнической группой, пользоваться всей полнотой оказываемых коренным народам Севера льгот. С 1980-х государство начало предоставлять льготы строго по официальному списку. Проблема «непризнанных» магаданских камчадалов разрешилась процедурой переименования их в ительменов (реже, коряков и эвенов). Стремление сохранить льготы заставило- многих камчадалов менять этническую принадлежность в сторону большей «коренизации». Параллельно под воздействием современных социально-экономических процессов шло дальнейшее активное обрусение камчадалов.
Итак, камчадалы Магаданской области - это локализованная в северной части Охотского побережья, сложившаяся на основе широкого межэтнического смешения группа с отличительными чертами культуры, члены, которой выделяют себя среди контактных иноэтнических общностей, а их идентичность формируется в результате определяющего влияния органов государственной власти..
Факторы, оказавшие влияние на этнокультурную идентичность камчадалов, не получили достаточного освещения в этнографической литературе. Между тем исследование таких этнотрансформационных процессов имеет важное практическое и теоретическое значение. Одной из наиболее сложных и дискуссионных этнологических проблем в настоящее время является сущностное наполнение этничности в ситуации быстрой трансформации этнодифференцирующих признаков (традиционное хозяйство, культура и быт, обряды, язык и т.д.). В этой связи особенности этнической идентификации камчадалов в различные периоды их истории приобретают самостоятельный научный интерес.
Этими обстоятельствами обусловлен выбор темы диссертационного исследования. Предпринята попытка исследовать центральную категорию этничности - этническую идентичность — на конкретном примере камчадалов Магаданской области в исторической ретроспективе.
Воссоздание различных аспектов истории камчадалов как группы с поляризованным самосознанием, множественностью и ситуативностью его проявления, может оказать существенный вклад в осмысление концептуальных подходов к феномену этничности как объекту социального конструирования, культурной гибридности и этнического дрейфа.
Степень изученности темы. Как отмечено выше, специальные исследования, посвященные рассмотрению этнокультурной специфики камчадалов Магаданской области, отсутствуют. В то же время отдельные сведения о различных сторонах их жизни встречаются в материалах путешественников, должностных лиц и ученых, начиная с XVIII в. Многие из них до настоящего времени сохранили свою научную значимость. В ходе работы использован труд Я.И.Линденау [1983], посетившего Охотское побережье в середине XVIII в., в котором нашли отражение некоторые самоназвания оседлых жителей, черты их быта. Данные о численности и составе жителей населенных пунктов, в которых происходило формирование охотских камчадалов, содержат материалы экспедиции И.И.Редовского, совершенной; в 1806-1807 гг. [Черников, Сыроватский, 1966].
Книга чиновника особых поручений К.Дитмара, посетившего в середине XIX в. Гижигу, описывает это селение, приводит данные о составе его жителей [1901]. Материалы о численном и этническом составе охотских поселенцев имеются в путевых записях епископа Камчатского, Курильского и Алеутского И.Вениаминова, который неоднократно бывал в регионе [Барсуков, 1887].
В XIX — начале XX вв.. селения Охотского побережья посещают должностные и частные лица, оставившие путевые заметки, которые содержат хотя и разрозненные, но представляющие значительный интерес сведения об охотских жителях. Это материалы окружного врача А.А.Богородского [1853], горного инженера С.Л.Бацевича [1913],
якутского чиновника Н.М.Березкина [1915]. Ценные сведения по хозяйству и быту жителей Охотского побережья приводит- гидрограф Б.В.Давыдов. Следует, однако, сказать, что в ряде случаев они не отражают истинной картины жизни охотских камчадалов и нуждаются в корректировке [Лоция..., 1923. С.569, 607, 699].
Очень полезный, хотя и: не всегда достоверный, материал для анализа этнических процессов в среде камчадалов содержится в трудах Н.В.Слюнина [1900] и С.К.Патканова [1911], В частности, статистические данные Н.В.Слюнина о количестве жилищ, ездовых собак в охотских поселениях в ряде случаев завышены [1900. С.440] против архивных данных [ГАМО, ф.Р-17, д.73, л. 13]. С.К.Паткановым неверно определена этническая номенклатура жителей Тауйска, сильно занижена численность оседлых тунгусов [1911. С. 107].
Упоминание о камчадалах Охотского побережья содержится в капитальном труде В.И.Иохельсона «Коряки» [1997]. Верно отметив обруселость жителей Ямска (коряков), В.И.Иохельсон называет тауйцев тунгусами, не учитывая ассимиляцию тауйской группировки «пеших тунгусов» численно преобладавшими якутами и казаками, повлекшую за собой полное изменение их идентичности [ГАМО, ф.Д-1, д.1, лл.9, 11, 13].
Работы, непосредственно примыкающие к теме нашего исследования, немногочисленны. Изучением хозяйства и быта населения Охотского побережья, в т.ч. и камчадалов, в. 1920-1930-х гг. занимались такие известные исследователи, как В.Н.Васильев [1930], В.К.Арсеньев [1999], В.И.Левин [1936], Е.А.Крейнович [1979]. Единственное антропологическое исследование метисов Охотского побережья провел М.ГЛевин [1958]. В 1956 г. вышел сборник «Народы Сибири» с коллективной статьей, посвященной коренному старожильческому населению Сибири, в обобщенном виде здесь содержатся сведения и по интересующей нас территории.
Определенные этнографические и статистические сведения, помогающие осветить тему исследования, содержатся в работах А.В.Беляевой [1955], И.С.Вдовина, [1973, 1984], Ф.Г.Сафронова [1958, 1978, 1988], Н.А.Жихарева [1961].
Характеристика этнонимов, применявшихся по отношению к охотским жителям, содержится в лингвистических работах В.И.Цинциус [1947], Л.Д.Ришес [1955], К.А.Новиковой [1960], Е.А.Крейновича [1979]. Г.В.Зотова [1973, 1988]. Следует сказать, что не все их выводы бесспорны. Так, К.А.Новикова полагала, что жители Олы, Армани, Ямска и Тауйска с самоназванием камчадал имели и самоназвание эвен, которое «звучит на их языке эвнэ» [1960. СП]. Между тем, самоназвание «эвен» тунгусоязычным жителям Магаданской области, как. оседлым, так и кочевым, не было известно [ГАМО, ф.Р-17, д.246, л.67]. Документы охотских церквей показывают, что жители указанных селений: именовались «тауйскими якутами», «сидячими» или «оседлыми» тунгусами, коряками, а кочевники - только тунгусами.
К.А.Новикова [1960.. С. 11,12] также пишет о камчадалах Тауйска, Армани, и Олы как о «эвенах-мэнэ», а о жителях Ямска, Эвенска и других сел, расположенных восточнее, - как о «эвенах-хэеках».. Однако первая часть этих терминов (эвен) не соответствует действительности, так как камчадалы не имели подобного самоназвания. Старожилы. же Ямска, Наяхана, Гижиги практически не имели тунгусских корней. Поэтому термин «эвены-хэеки» (эвено-коряки) вряд ли правомерен.
Г.В.Зотов характеризовал русских переселенцев на Анадыре, Колыме, Индигирке и Гижиге как «целую этническую группу» русских на Крайнем Северо-Востоке [1988. С. 163]. Между тем, говорить о «целой» русской этнической группе неправомерно, поскольку данное население проживало на локальных территориях, значительно отдаленных друг от друга, и находилось в окружении кочевников.. Группы были крайне слабо связаны, и не имели единого самосознания и этнонима. Находясь в отрыве
от основной массы этноса, они обычно не признавали себя русскими.
В фундаментальных трудах О.Б.Долгих [1960] и И.С.Гурвича [1966] содержатся ценные сведения о численности и этническом составе оседлого населения Охотского побережья в XVII-XX вв., этнических процессах и взаимодействиях в регионе, в том числе и в исследуемых нами населенных пунктах. Проблемы охотских камчадалов касался известный этнограф В.А.Туголуков [1970, 1982, 1985], проводивший полевые исследования в Магаданской области.. Используя отчет научного сотрудника Магаданского областного музея В.А.Злотина (Гафта) о поездке в Тауйский район в 1934 г., он писал, что в Тауйском районе проживали камчадалы, которые сами себя считали «тунгусами» и родным языком считали «тунгусский» [1970. С. 133]. Но из отчета В.А.Злотина [ГАМО, ф.Р-50, д.25, л.20] видно, что речь идет исключительно о жителях Армани, которые из-за более тесных связей с кочевниками дольше других сохраняли сословное наименование и некоторое своеобразие в языке.
Отдельные данные по этнической истории и. культуре камчадалов содержатся в коллективных трудах «Историко-этнографический атлас Сибири», «История и культура коряков», «История и культура * эвенов». Использованы работы, посвященные локальным группам камчадалов, истории охотских сел., В.М.Резиновский [1983] описал древнюю и современную историю пос. Ола, привел материал о жилищах и других чертах быта ольчан. Этнограф У.Г.Попова, уроженка с. Тауйск и по происхождению камчадалка, в некоторых своих работах рассматривает вопросы культуры и быта населения Тауйского побережья [1964а, 19646]. Она же является автором отчета, специально посвященного тауйским камчадалам [1964в]. Современное положение коренных народов Магаданской области, в том числе и этническую» номенклатуру камчадалов, рассматривают А.А.Сирина [1998], М.Х.Бугулов [2002]. Важна для нас и другая работа А.А.Сириной [2002], посвященная
актуальным проблемам современного положения камчадалов/ительменов Магаданской области, их самоидентификации и этническому выбору.
Указанные работы касаются в основном отдельных аспектов этнических взаимоотношений в регионе. Недостаточно прослежена история охотских сел, не выявлены обычаи и обряды православного населения края - потомков русских переселенцев и местных народов. Слабо освещены вопросы этнического самоопределения камчадалов в советский и, особенно, в досоветский период; нуждаются в дополнительном анализе идентификационные процессы, развернувшиеся в среде охотских камчадалов в последние десятилетия. Информация,, содержащаяся в литературных источниках, не дает целостной картины этничности охотских жителей в динамике. Комплексное исследование камчадалов Магаданской области предпринимается впервые.
Целью настоящего исследования является комплексная реконструкция историко-культурных, этнографических и социально-политических особенностей формирования и развития камчадалов Магаданской области как этнической группы с поляризованным самосознанием, множественностью и ситуативностью его проявления.
В соответствии с целью исследования решаются следующие задачи:
- проследить этнические процессы в северной части Охотского
побережья, влиявшие на формирование рассматриваемой группы в
различные периоды ее истории;
выявить численность и состав камчадалов в местах: их традиционного и современного проживания;
рассмотреть хозяйственный и социокультурный комплекс камчадалов;
- выявить этническую номенклатуру, свойственную камчадалам;
проанализировать особенности и динамику этнический идентичности камчадалов Охотского побережья;
- исследовать духовную культуру и язык камчадалов.
Объектом диссертационного исследования является этническая история камчадалов, локализованных в северной части Охотского побережья.
Предмет исследования - этнокультурная специфика камчадалов, в том числе их этническое самосознание (идентичность), которое рассматривается в широком контексте социокультурного развития группы.
Хронологические рамки исследования охватывают период с XVIII в. по настоящее время. Такой временной диапазон обусловлен тем, что активное формирование охотских камчадалов началось в XVIII в., когда на Охотском побережье были основаны главные опорные пункты: Гижига, Ямск, Ола, возобновлен Тауйский острог. С другой стороны, камчадалы как этническая группа существует, хотя и в значительно трансформированном виде, в наши дни, и характеризуется активным этническим самосознанием.
Территориальные границы исследования охватывают северную часть Охотского побережья с населенными пунктами, расположенными от Тауйска до Гижиги включительно.
Методология и методы исследования. Методологическую основу диссертации составляет совокупность методов: сравнительно-исторического, социального конструирования (историко-ситуативного), а также методов полевой этнографии. Использование сравнительно-исторического метода позволило рассмотреть происхождение и развитие камчадалов как особой этнической группы, их хозяйственно-культурный тип и отдельные формы народной культуры с учетом экологических факторов и заимствований у соседей по историко-этнографической области. При этом использовались три основных вида исторических сравнений — историко-типологические, позволяющие выявить конвергентные явления в культуре камчадалов; историко-генетические, раскрывающие генетическую связь камчадалов с ранее существовавшими на Охотском побережье этническими общностями; историко-
диффузионные, с помощью которых удается выявить особенности
материальной и духовной культуры камчадалов, заимствованные ими у
окружающего^ населения. Принцип историзма дает возможность в
динамике показать действие факторов, влиявших на особенности
исторического развития, этнического облика и идентичности
рассматриваемой группы.
На основе метода социального конструирования рассмотрены особенности этнической идентичности камчадалов на разных этапах их истории, выявлены основные источники такого конструирования -сословная политика Российского государства, деятельность Русской Православной церкви, этническая политика Советского государства и постсоветской России и вытекающая из нее административная практика местных органов власти. Важным аспектом применяемой методики является попытка синтезировать различные взгляды на этничность путем обнаружения приоритетных факторов этнической идентичности на различных этапах развития исследуемой группы, выявления мотивов самоопределения и форм проявления этнического самосознания.
С помощью методов полевой этнографии собран основной объем этнографических данных об отдельных компонентах традиционно-бытовой культуры камчадалов и их функционировании как определенной системы. Полевые исследования в рамках методов полевой этнографии проводились в форме непосредственного наблюдения, опроса, анкетирования в ходе этнографических экспедиций 1997-2003 гг.
Основные понятия, применяемые в исследовании, входят в круг категорий, которыми оперируют при описании этнических сообществ и их свойств. Для обозначения рассматриваемой этнической общности используется дефиниция «этническая группа», под которой подразумевается территориальное этническое подразделение смешанного происхождения, обладающее этнокультурной спецификой, члены которого
имеют отличные от окружающих сообществ характеристики, в том числе особое самосознание (этническую идентичность).
Этноним камчадал пересекается с встречающимися в литературе понятиями «старожилы» и «русские старожилы». И хотя эти термины не совсем строго определяют рассматриваемую группу, следуя традиции, мы также используем и их.
Этническая идентичность в представленном исследовании рассматривается как понятие, эквивалентное этническому самосознанию.L Под этнической идентичностью в диссертации подразумевается одна из составляющих процесса самоидентификации — имплицитное свойство человеческой личности устанавливать связи этнического тождества между собой и группой людей по какому-либо признаку или их совокупности, в ходе широких социальных взаимодействий. Этнической идентификацией является процесс установления данного тождества.
Понятие этническая идентичность (самосознание) используется нами в узком смысле термина (как идентичность, выраженная в форме -этнонима), а также в широком смысле - как представления людей о собственном этносе и его свойствах.
Источники, на которых базируется исследование, принадлежат к следующим группам: 1) полевые материалы автора, собранные во время экспедиций 1997-2003 гг. в Северо-Эвенский (сс.Гижига, Гарманда, шт.Эвенск) и Ольский (шт. Ола, Армань, сс.Тауйск,. Ямск) районы Магаданской области, в места традиционного и современного проживания камчадалов. Результатом полевых работ являются 5 рукописных журналов объемом свыше 350 листов. Опрошено около 120 информаторов, в основном носителей камчадало/ительменской идентичности (список информаторов см. в Прил.1). Собрано и сделано более 200 фотографий, сделаны аудиозаписи. На местах изучены документальные материалы -текущие архивы сельских администраций, статистические сведения областной и районных ассоциаций КМНС.
2) материалы архивов с постоянным составом документов..Изучен фонд Р-9 муниципального архива Северо-Эвенского р-на, содержащий посемейные списки Наяханского и Гижигинского сельсоветов. Широко привлекаются сведения архивных фондов, хранящихся в ГАМО. Здесь изучены документы фондов.Д-1 (Ольская Богоявленская церковь), Д-2 (Тауйская Покровская церковь), Д-3 (Ямская Благовещенская церковь), Д-73 (Гижигинская Спасская церковь). Основной массив этих документов составляют метрические книги, исповедальные росписи, отчеты приходских священников. Документы фонда Д-24 (Гижигинское уездное управление) - отчеты начальника уезда - дают представление о различных сторонах жизнедеятельности гижигинцев. Представляют большой интерес фонды советского периода: Р-15 (Ямский сельский совет), Р-17 (Ольский районный исполнительный комитет), Р-23 (Главное управление строительства Дальнего Севера), Р-38 (Административно-гражданский отдел Дальстроя), Р-50 (Магаданской областной краеведческий музей), Р-61 (Гижигинский сельский комитет), Р-63 (Левчиковский сельский: крестьянский комитет), Р-117 (Исполком Северо-Эвенского районного совета),. Р-146 (Магаданское областное производственное объединение совхозов) и др. Из документов советского времени широко используются статистические данные - посемейные списки жителей сел, похозяйственные книги, отчеты сельсоветов и др., а также материалы землеустроительных комиссий, отчеты должностных лиц, содержащие сведения о хозяйстве и быте населения, материалы по развитию сельского хозяйства региона. Всего в ГАМО изучено свыше 150 единиц хранения, относящихся к 19 фондам.
Проанализированы материалы научного архива МОКМ (фонд 2300), научного архива СВКНИИ ДВО РАН (научный отчет У.Г.Поповой за 1964 год «Материалы по хозяйству и быту камчадалов в дореволюционное время», инв. № 391). Последний источник особенно важен для нас, так как здесь содержатся ценные сведения о хозяйстве, быте, обычаях жителей с.
Тауйск. Эти сведения также частично вошли в опубликованные У.Г.Поповой статьи [1964а, 19646].
3) для анализа численности камчадалов Магаданской области
привлекаются материалы семи переписей населения (с 1926 по 2002 гг.), из
литературных и архивных источников, текущих материалов Магаданского
областного комитета государственной статистики.
предметы материальной культуры камчадалов, содержащиеся в этнографических музейных коллекциях МОКМ, СВКНИИ, краеведческого музея шт. Эвенск.
литературные источники.
Научная новизна диссертации состоит в комплексном подходе к рассматриваемой теме. На основе широкого круга источников, в том числе архивных и полевых материалов, вводимых в научный оборот впервые, проведен анализ этнических процессов, протекавших, на севере Охотского побережья на протяжении трех последних столетий. Рассмотрены происхождение, численность и состав магаданских камчадалов, их культурный комплекс, особенности общественного и семейного уклада. Впервые в отечественной и зарубежной историографии исследованы в динамике особенности этнической идентичности камчадалов Магаданской области; показано влияние административной процессуальности на идентификацию смешанного в этническом отношении населения.
Практическая значимость работы. Накопленный и обобщенный материал может быть использован исследователями для дальнейшего изучения актуальных: вопросов истории и этнографии смешанного в этническом отношении населения, поможет в разработке теоретических проблем этничности как формы социальной организации культурных различий. Полевые и архивные материалы используются автором в учебном курсе "Музееведение и архивоведение" (СМУ, г. Магадан); собранные автором этнографические предметы пополнили коллекции МОКМ, Музея естественной истории СВКНИИ. Опубликованные
материалы по теме диссертации используются в процессе создания обобщающих трудов по истории Магаданской области, в краеведческой и культурно-просветительной работе. Важное практическое значение они могут иметь для органов государственной власти, работающих с этническими группами, для самих камчадалов, заинтересованных в создании собственной региональной истории.
Апробация результатов исследования.
Основные положения и выводы диссертационной работы опубликованы в виде семи статей и одной монографии. Результаты исследований отражены в. материалах всероссийских и региональных конференций: "Диковские чтения" (г. Магадан, 2002), "Идеи, гипотезы, поиск" (г. Магадан, 2002), "Арсеньевские чтения" (г. Владивосток, 2002), "Мировоззренческие реконструкции традиционного сознания в евроазиатском сообществе: стереотипы и трансформация" (г. Томск, 2004), "Миграционные процессы на Дальнем Востоке" (г. Благовещенск, 2004). "Этносы Сибири. Прошлое, настоящее, будущее" (г. Красноярск, 2004).
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы и приложений. Главы подразделяются на параграфы.
Этнический состав населения Охотского побережья и проблема этногенеза камчадалов
Древнейшими обитателями севера Охотского побережья, идентифицируемыми по этнической принадлежности, являлись оседлые коряки. Известно, что накануне прихода русских западная граница расселения оседлых коряков проходила по р.Тауй, а территории, лежащие западнее, в это время занимали тунгусы (ламуты, или эвены) [Туголуков, 1982. С. 155]. К концу XVII в. этнический ареал оседлых коряков существенно сужается. Междуречье Тауйска и Олы было местом ожесточенных стычек между коряками и проникавшими в регион тунгусами, которых поддерживали русские. В результате к концу XVII в. граница расселения оседлых коряков отодвигается на восток до р.Яма [Гурвич, 1966. С.50; Долгих, 1960. С.560]. В этот период здесь существуют ямская, туманская и гижигинская группировки «пеших» коряков, численность которых составляет 1250 человек [Долгих, 1960. С.561].
В XVIII в. оседлые коряки были обращены в христианство. Это благоприятствовало росту смешанных браков с русскими переселенцами, а также с принявшими православие тунгусами. Интенсивная ассимиляция коряков пришлым населением вела к перемене этнической идентичности, являлась одним из факторов значительного уменьшения их численности. За 100 лет (1737-1839 гг.) численность коряков на р.Яма и в ее окрестностях (селения Ямск, Туманы, Наяхан и Чивитинское) сократилось с 500 до 184 человек [Долгих, 1960. С.556; Гурвич, 1966. С. 183, 184], причем собственно корякскую идентичность сохраняли лишь 2/3 ямских жителей [ГАМО, ф.Д-2, д.1, л.39; Гурвич, 1966. С. 186].
Н.В.Слюнин считал, что ямские коряки принадлежали к «Икжурскому роду» [1900. С.443]. В.А.Туголуков видел в икжурцах пеших тунгусов тауйской группы, ассимилированных численно преобладавшими коряками [История и культура эвенов, 1997. С.49]. Тунгусы, если они и вошли в состав ямцев, были немногочисленны, в течение XIX в. полностью растворились и не сохранили память о своем происхождении.
Гораздо большее влияние на ямских, туманских и наяханских коряков оказали связи с русскими. Их сближение с русскими поселенцами исследователи отмечали уже в середине XIX в. [Гурвич, 1966. С. 186]. В начале XX в. В.И.Иохельсон называл Ямск «обрусевшим селением» и писал, что в нем живут «полукровные русско-коряки» [1997. с.23]. М.Г.Левин, проводивший исследования в 1930-х г., также считал камчадалов, проживавших в ссЯмск, Туманы и Наяхан, «смешанной группой, представлявшей собой обрусевших потомков оседлых коряков» [1958.С.138].
По данным переписи 1897 г. коряки зафиксированы в Ямске (218 чел.), Туманах (26 чел.) и Наяхане (40 чел.). Увеличение численности против данных 1839 г. объясняется неполнотой учета населения в предшествующий период, а также довольно активной миграцией из соседнего Гижигинского уезда. К 1926 г. число оседлых жителей, относимых к корякам, составило 246 человек [Долгих, 1960. С.559], они населяли в основном Ямск и ряд других селений (Прил.4,5).
Упоминаемые в источниках оседлые коряки Охотского округа на протяжении всего периода российской колонизации активно смешивались с пришлым населением, а в период советского национального строительства вошли в состав «этнической группы под названием камчадалы» [История и культура коряков, 1993. С. 17].
Тунгусоязычные племена начали осваивать рассматриваемый регион накануне прихода русских [Спеваковский, 1984. С.122]. Со второй половины XVII в. этот процесс заметно активизировался. Считается, что самыми ранними пришельцами в северной части Охотского побережья являлись тунгусоязычные бродячие охотники, осевшие в устьях рр.Тауй, Армань и Ола [Левин, 1958. С. 199; Туголуков, 1982. С. 163; Лебединцев, 1990]. По-видимому, в их состав влилось и некоторое число тунгусов-оленеводов, потерявших оленей и осевших на побережье. Так образовалась группа «пеших тунгусов» [Линденау, 1983; Туголуков, 1980], которая стала важным этническим компонентом будущих камчадалов. К, концу XVIII в. селение Ола (восточная граница массового проникновения тунгусов) уже представляла собой «острог тунгусский» [Попова, 1981. С. 14]. Коряки, если они и оставались в указанных пунктах, были ассимилированы.
В 1733 г. «при Тауйске» проживали 60 пеших тунгусов и 47 оленеводов, причем первые составляли постоянное население острога, а вторые, по-видимому, были аманатами [Крашенинников, 1949. С. 154; Гурвич, 1966. С.79]. Имеются веские доводы в пользу того, что группировка тауйских пеших тунгусов была обособлена от оленных родов [Туголуков, 1982. С.164; История и культура эвенов, 1997. С.18]. Не имея связи с кочевыми сородичами и испытывая: сильное влияние со стороны численно преобладавших якутов, эта группа быстро растворилась, и в XIX — начале XX вв. уже не упоминается в источниках (Прил.2).
Известные по документам этого периода «оседлые» или «сидячие» тунгусы - это, в основном, жители ее. Армань и Ола - потомки тех пеших тунгусов, которые упоминаются на. Охотском побережье в источниках XVII-XVIII вв. [Левин 1958. С. 199]. Возможно, они принадлежали к Угжерскому (Угдигирскому, Уедюрскому) роду [ГАМО, ф.Д-2, д.5, л. 13; Туголуков, 1982. С. 165]. В 1866 г. в Армани насчитывалось 109 сидячих тунгусов и 8 русских [ГАМО, ф.Д-1, д.1, лл.9,11,13]. Население увеличивалось медленно. В 1917 г. численность арманцев составила лишь 121 человек [Жихарев, 1961. С.13]. Как и прежде, они были представлены в основном тунгусами (Прил.З). Из всех групп оседлых тунгусов лишь арманцы имели некоторые родственные связи с кочевниками, что поддерживало их этническую идентичность.
Названия и самоназвания
Этническое самосознание (идентичность) и этноним тесно взаимосвязаны и взаимообусловлены. Исторически сложившаяся терминология, обозначающая оседлых охотских жителей смешанного этнического происхождения,, являлась, с одной стороны, формой выражения их идентичности, а с другой - фактором, оказавшим существенное влияние на этническое самосознание. Этот важный аспект функционирования этнического имени длительное время оставался вне поля зрения исследователей. В отечественной теории этноса принято было считать, что этноним является внешним выражением. этнического самосознания [Бромлей, 1973; Крюков, 1984; и др.], воздействие этнонима на этническое самосознание зачастую не рассматривалась. Рассмотрим с этих позиций различные этапы этнической истории охотских камчадалов более подробно.
В сословный период этнической истории охотских камчадалов этническая картина региона была чрезвычайно пестрой и запутанной, а этническая идентичность жителей связывалась как с их сословно-профессиональном статусом, так и с происхождением и родственными связями. Отсюда основой для этнического определения служила сословная принадлежность, род деятельности человека, а также его этнические корни. Охотские жители - потомки от браков аборигенов и русских переселенцев, числись принадлежащими к «инородческим» или к «русским» сословиям. Такое подразделение было характерно для Российского государства, сохранявшего сословный принцип социальной дифференциации вплоть до 1917 г., и отражало наличие особой политики управления по отношению к коренным жителям, принятым в российское подданство. Законодательные акты XIX в., регулировавшие взаимоотношения государства с коренными народами, рассматривали их не вполне интегрированными в российскую государственность и в какой-то мере противопоставляли их «полноценным» подданным [Соколовский, 1998. С.76].
Следует отметить, что оседлые инородцы, а именно они вошли в состав камчадалов, в соответствии с уставом «Об управлении инородцев» от 22 июля 1822 г. были уравнены в правах и обязанностях с жителями центральных российских губерний.. Хозяйственные занятия, черты культуры и быта «инородцев» и «русских» жителей Охотского побережья практически ничем не различались. Тем не менее, административно-управленческие и экономические интересы; государства диктовали сохранение сословной дифференциации. Каждое сословие представляло собой отдельное общество во главе со старостой, отвечало за надлежащее поведение каждого его члена. Наличие усложненной социальной стратификации облегчало управление малолюдными регионами с мозаичным этническим составом населения. Однако эти искусственные перегородки сдерживали формирование единого самосознания метисированных жителей, консервировали архаику, и, в конечном счете, препятствовали их социальному и экономическому развитию [Тураев, 1997. С.25].
В соответствии с законодательными положениями и административной практикой, сословная принадлежность передавалась по наследству от отца. «Лица, происшедшие от законных браков инородцев с русскими женщинами, независимо от родного языка и образа жизни их самих и их детей, официально считаются инородцами» [Патканов, 1911. СП]. Дети от браков русских мужчин-переселенцев с аборигенками наследовали их сословную принадлежность. В селениях со значительной долей пришлых жителей численность «русских» сословий (духовенство, купцы, мещане, крестьяне, военные, в том числе казаки) за счет так называемого «русского прижитка» от женщин коренных национальностей быстро увеличивалось. Так, например, уже в середине XIX в. в Гижиге основная часть браков заключалась представителями военного сословия, преимущественно казаками и членами их семей (Прил.1, табл.6). В результате здесь довольно быстро произошла «ротация» сословий, к середине XIX в. в Гижиге не отмечено ни одного инородца [ГАМО, ф.Д-24,д.1, лл.6,13].
Жители Гижиги, имевшие смешанное этническое происхождение, называли себя «гижигинцами». Этим самоназванием они отделяли себя от вновь прибывших в регион русских и подчеркивали свои местные корни [Богородский, 1853. С.128; Сафронов, 1988. С.143]. Гижигинские камчадалы вообще отличались наиболее выраженным локальным самосознанием. Немаловажную роль в этом сыграл знаковый статус Гижиги, которая в свое время была административным центром и уездным городом. Хотя северные города, ставшие таковыми в конце XVIII в. вследствие указов, являлись городами скорее юридически, нежели фактически, «жители этих городов в силу традиции стали смотреть на себя как на настоящих горожан» [Сафронов, 1978. С.214].
В других селениях основными жителями были инородцы, представленные якутами, тунгусами и коряками. Обрусение оседлого населения не привлекало внимание административных органов, более актуальным являлось различение оседлых и кочевых: инородцев. Поскольку в районах, прилегавших к Охотскому побережью, обитали кочевые эвены, официально числившиеся тунгусами, а также кочевые коряки, а на соседней территории Якутии проживали якуты, важным аспектом терминологии, обозначавшей оседлое население Охотского побережье, являлась тематизация места жительства (а по отношению к тунгусам - и образа жизни). Именно поэтому в официальных документах фигурируют такие наименования, как «тауйский якут» (синоним «тауйский инородец»), «ямской коряка», «арманский оседлый тунгус», «ольский сидячий тунгус» [Хаховская, 2003. С.239]:
Тауйцы, основное ядро которых составляли якуты, «удерживали» формальный инородческий статус благодаря демографическому фактору - преобладанию мужчин в составе переселенцев. Поэтому здесь довольно устойчиво воспроизводилось якутская этническая идентичность. Основную часть жителей сс.Ола и Армань составляли оседлые тунгусы. В конце XIX - начале XX вв. межтунгусские браки составили здесь лишь пятую часть всех заключаемых семейных союзов (Прил. 1, - табл.2,24). Кроме того, среди женщин — жительниц Олы, в брак вступали преимущественно оседлые тунгуски, мужчины, же (тунгусы, якуты и русские) в таких браках были по сословной принадлежности в основном мещанами и крестьянами [ГАМО, ф.Д-1, лл. 14-33; д.7, лл.2-240]. Это приводило к постепенному снижению удельного веса тунгусов в составе сельчан. Поэтому наименование тунгус частично «вымывалось» из административной практики и повседневного обихода.
Хозяйственная деятельность
Как свидетельствуют архивные документы, охотские камчадалы в основном занимались рыболовством, пушной охотой, каюрным извозом и морским зверобойным промыслом [ГАМО, ф.Р-117, д. 10, л.84]. В результате межэтнических взаимодействий промысловая и хозяйственная деятельность камчадалов стала качественно иной. В структуре промыслов резко возросла добыча пушных видов зверей. В рыболовстве, путем заимствования у русских новых материалов для сетей, а также инструментов и навыков плетения больших сетных полотен, появилось новое направление — неводьба. В общем объеме добычи рыбы резко возрос промысел с применением сетевых орудий. Появилось поголовье домашних животных (крупный рогатый скот, лошади).
Главной хозяйственной отраслью камчадалов являлся рыболовный промысел. Наиболее важной была летняя? путина - в это время требовалось заготовить как можно больше рыбы для собственного потребления и на корм собакам [Алексеев, 1982. С.261]. Промысел вели на летниках (рыбалках), оборудованных сезонными жилищами {поварнями), вдали от стационарных поселков, в устьях рек или на морском побережье.. Сюда жители начинали переселяться в середине июня. Тауйцы заселяли рыбалки по побережью вдоль Гэрбэйской дороги, а также устья рек Яна, Тауй, Ланковая; арманцы добывали рыбу в 15-16 км вверх от устья реки Армань; наяханцы рыбачили по Наяхану на протяжении 30 км от устья до урочища Алачево; гижигинцы располагались между стационарным селением и заимкой Кушка; ольцы и ямцы рыбачили в приустьевой зоне рек Ола, Яма и на морском побережье в местечках Брохово, Култук, Буян. Разобщенность населения по рыболовным участкам приводила к тому, что добыча рыбы велась в основном семейно.
Основными орудиями лова служили сети и невода. В начале российского освоения края местные жители плели небольшие рыболовные сети из крапивных нитей и конского волоса. Но уже в XVIII в. для этих целей стали использовать привозную русскую и американскую бечевку (прядево) и пеньку. Вязали сети при помощи специальной деревянной или костяной мерки, деревянных игл (челноков) и станков в форме развилки (Прил.11, рис.7,9,10). Эти инструменты и способы вязки сетей привнесены в культуру охотских жителей пришлым русским населением [Попов, 1955]. В конце XIX - начале XX в. появилась возможность приобретать готовые сетные и неводные полотна у частных рыбопромышленников, однако из-за их дороговизны населению было более выгодно самостоятельно плести сети и невода из покупного сырья. Этот вид домашнего промысла сохранял свою актуальность в течение долгого времени.
Ставная сеть представляла собой полотно прямоугольной формы, размер ячеи которой зависел от вида добываемой рыбы. Верхний и нижний края сети пропускали через веревку (тетиву, или подбору). К верхней подборе прикрепляли деревянные поплавки (балберы, наплавы), к нижней привязывали грузила из камней (Прил. 11, рис.5,6). Сеть, как говорили местные жители, "объячеивала" добычу,.т.е. рыба запутывалась в ней, отсюда и название сети - путанка. Путанку длиной до 15-17 м использовали для индивидуального лова. На побережье ее ставили во время отлива, укрепляя на берегу на якоре, а в море - на свайном столбике. В прилив сеть оказывалась в воде. По мере наполнения сети к ней подплывали на лодке и выбирали рыбу. Этот способ был утомительным, требовал беспрерывного наблюдения во все время прилива. Поэтому иногда сеть вытягивали на берег, а затем снова; выталкивали длинными шестами [Попова, 1964а. С.62].
На речных участках применяли и коллективный неводный способ -несколько семей составляли артель, которая сшивала свои полотна в единый невод. Улов делили поровну между участниками артели. Это было выгодно потому, что обычно семьи располагали небольшими по размеру неводами. В.К.Арсеньев [1999. С.71] сообщает, что невода гижигинцев в 1920-х гг. были «невероятно малы», наибольшие их размеры составляли 18x5 м.. Невод имел более мелкие ячейки, чем сеть, и не запутывал, а отцеживал рыбу. Его нанизывали на длинный нерпичий ремень. Заводили (кидали) невод с лодки-долбленки - бата, или сдвоенных батов.
У камчадалов имелись две разновидности лодок - баты и каюки, которые изготавливали из Цельного ствола тополя путем долбления. Их различие состояло в том, что бат был длиннее каюка (до 7 м), и борта его не были разведены. Такими же лодками обладали русские старожилы Якутии и Камчатки [Серошевский, 1993. С.290; Историко-этнографический..., 1961. С.107, 114; Огрызко, 1973. С.62]. Гижигинцы наращивали борта батов досками, и называли такие лодки ветками [Арсеньев 1999. С.71]. Имелись локальные различия в наименовании каюков - гижигинцы их называли стружками [Иохельсон, 1997. С.85]; тауйцы - батиками [Попова, 1981. С.107], а ямцы - байдарками.
Для заброски невода на корме бата делали специальную площадку из ровных гладких досок с напуском. На площадке раскладывали (набирали) невод, один конец которого закрепляли на берегу за «мертвяк» — дерево, корягу и др. Преимущества бата при заброске невода состояли в том, что он шел очень быстро и рыбаки успевали сделать замет косяка рыбы. Стоящие на берегу наблюдатели при подходе рыбы подавали сигнал ловцам в лодке. Для заброски невода применяли и сдвоенные баты с настилом. Ими управляли четыре человека, они отталкивались шестами синхронно, по звуковым сигналам загребного. С них также быстро заметывали рыбу, так как скорость батов была значительной. Использование того или иного вида лодок зависело от местных условий. Преимущество сдвоенных батов состояли в том, что они: были более устойчивыми, у одинарных была большая маневренность.
Для установления небольших легких сеток на тихих речных заводях или протоках с медленным течением обычно использовали каюк. При меньшей, чем у бата, длине,- каюк был поразвалистее, то есть шире, и имел более острые концы. Он отличался неусточивостью на воде. Управлять каюком учились на мелком месте, поскольку при обучении лодка часто переворачивалась. Передвижение на каюке были связаны с риском, так как мало кто из камчадалов умел плавать и не всегда мог спастись на глубоком месте. Отсюда, как сообщили нам информаторы, лодка и получила свое название.
Общественный и семейный уклад
Особенности общественного и семейного устройства камчадалов досоветского периода обусловлены сословно-этнической структурой общества, экономическими факторами и уровнем культурного развития. Общее руководство округами (уездами), в которые входила рассматриваемая территория, осуществлялось местным административным аппаратом, находившимся в Гижиге и Охотске. Гижигинск, единственный в рассматриваемом регионе административный центр, стал городом в 1783 году. Он относился к типу сибирских городов, возникновение которых было обусловлено не столько естественным развитием региона, сколько политическими нуждами государства [Рабцевич, 198L С.165]. Поэтому, когда необходимость в «замирении инородцев» отпала, значение Гижигинска начало неуклонно падать. Согласно - реформе городского самоуправления от 1822 г., Гижигинск был отнесен к числу малолюдных городов. Его административный штат был представлен исправником (впоследствии начальником), городничим и выборными старостами от каждого сословия [Там же. С. 170]. Подавляющее большинство гижигинских жителей принадлежало к сословиям казаков и мещан.
Самоуправление других населенных пунктов осуществлялось институтом старост (старшин), стоящих во главе того или иного сословия и поддерживающих общественную жизнь села. При однородном этническом составе селения (Армань, Ола) староста руководил всеми І жителями..В селениях с более сложной сословно-этнической структурой имелись выборные старосты от казаков и преобладавших «инородческих» сословий (якутов - Тауйск, коряков — Ямск). Мещане и крестьяне, ввиду их немногочисленности, отдельное общество не образовывали. Должность старосты, особенно в «инородческих» обществах, иногда переходила по наследству. В і обязанности старосты входило обеспечение исполнения повинностей, организация общественных работ, общий надзор за порядком, разрешение споров и др. Вмешательство государственных органов в хозяйственную и общественную жизнь селян было незначительным. Это хорошо видно на примере сословия казаков.
Социальный статус казаков характеризовался двойственностью. С одной стороны, это были служилые люди, получавшие на «государевой службе» жалование и хлебный паек. С другой стороны, выделяемое довольствие не могло обеспечить жизненные потребности семьи казака, к тому же доставлялось оно крайне нерегулярно, особенно в ранний период. Поэтому казаки вынуждены были добывать себе пропитание теми же способами, что и остальные жители, а их браки с местными женщинами во многих случаях были условиями выживания, позволявшем «не разориться в конец» [Гурвич, 1966. С. 128]. Гижигинские казаки, отмечает К.М.Браславец, почти не отличались от «туземцев» [1968. С. 13]. Точно так же можно характеризовать тауйских и ямских казаков. Хозяйство казаков носило ярко выраженный промысловый характер, что объединяло их с представителями «инородческих» сословий, Начальство не препятствовало казакам вести традиционный образ жизни, лишь время от времени привлекая их к несению службы: выгрузке и охране товаров, сопровождению должностных лиц и т.д.
В конце XIX в., в связи с увеличивающимся потоком временных жителей и промысловиков, организацией общественных и частных складов, в наиболее важных: транспортных узлах. (Ола и Ямск) были; введены должности полицейских надзирателей [ГАМО, ф.Д-1, д.19, л.88]. Их обычно замещали казаки, присылаемые из Охотска.
В результате христианизации местных жителей и их браков с русскими, в среде охотских камчадалов существовали фамилии только русского происхождения, В селениях с формально «инородческим» составом населения представители одной фамилии иногда составляли значительную часть населения (Поповы - в Тауйске, Шахурдины — в Армани, Беляевы, Даниловы —-в; Ямске). В некоторых источниках упоминаются родовые и территориальные наименования отдельных жителей или их групп. Так, тауйские якуты, образовывавшие отдельное общество во главе со старостой, в ряде церковных документах названы «якутами Хаталынского наслега» [ГАМО, ф.Д-1, Д.1, лл.9,11,13]. Возможно, ядро тауйских якутов (Поповы) образовали переселенцы из этого района Якутии. Однако память об этом оказалась совершенно утраченной в последующих поколениях. Указание на принадлежность ольчан и арманцев к Уедюрскому (он же Угдигирский, Алдарский) и ямцев к Икжурскому родам отражает лишь память отдельных жителей о былой родовой принадлежности предков коренного происхождения.
Экономической и социальной ячейкой сельского общества являлась семья, которой руководил мужчина - глава домохозяйства, собственник жилища, скота и прочего движимого и недвижимого имущества. В его компетенции находилось решение всех вопросов обеспечения жизнедеятельности семьи. Он же представлял семью в административных органах. Судить о типе камчадальской семьи раннего периода затруднительно, на этот счет отсутствуют необходимые источники. Со второй половины XIX в., исходя из записей в метрических книгах и исповедальных росписях охотских церквей [ГАМО, ф.Д-1, Д-2, Д-73 и др.], преобладали малые (нуклеарные) семьи, состоявшие из супругов и детей. Иногда совместно проживали несколько женатых братьев, взрослые дети с престарелыми родителями. Не были редкостью и женщины — главы домохозяйств, в основном вдовы с неженатыми сыновьями.
Промысловые угодья - рыбалки, охотничьи участки -распределялись согласно обычному праву, учитывая сложившуюся практику хозяйственной деятельности. Фактов спора из-за промысловых участков не отмечено. На рыбном промысле преобладали семейные формы организации труда — одна семья занимала юрту-летник и вела заготовку рыбы собственными силами. Если несколько семей поселялись в непосредственной близости друг от друга, хозяйство они вели самостоятельно. Другие виды деятельности; носили более выраженный коллективистский характер. На охоту и каюрную гоньбу в одиночку никогда не выезжали, а кооперировались с соседями. Развиты были и традиции взаимопомощи: в жилищном строительстве, огородничестве.
В камчадальском обществе существовало разделение труда, которое обусловливало известное разобщение семей в холодное время года. Мужчины посвящали его каюрному извозу и охоте, а женщины — домашнему производству. Зимой все хозяйство лежало на женщинах, так как хозяин дома, сыновья и другие члены семьи мужского пола были либо в отъезде, либо на охоте. Во время добычи рыбы половозрастное проявлялось более отчетливо: мужчины рыбу ловили, женщины ее обрабатывали. Дважды за лето женщины возвращались на несколько дней в село для обработки огорода. Подростки обоего пола самостоятельно разделывали рыбу на собачий корм.
Активно помогать родителям в хозяйстве начинали дети в возрасте 8-10 лет. Мальчики зимой ездили на речку за водой или льдом на двух или трехкопыльной нарте, запряженной 1-2 собачками. В зимнее время они также должны были ежедневно чистить стайку, убирать навоз и иней, намерзший от испарений (куржак). Было заведено проверять друг у друга чистоту стаек. Юноши с 15 лет уже принимали участие в каюрном извозе.
