Содержание к диссертации
Введение
1. Брачные отношения 51
1.1. Условия заключения брака 51
1.2. Брак сватовством 90
1.3. Брак умыканием и самокрутом 126
1.4. Прекращение брака 146
2. Семейные отношения 159
2.1. Внутренний строй семьи, взаимоотношения ее членов 160
2.2. Личные отношения супругов 186
2.3. Взаимоотношения родителей и детей 199
2.4. Имущественные отношения в семье 210
2.5. Разрешение семейных споров 228
2.6. Религиозное санкционирование семейных отношений 244
Заключение 256
Список сокращений 264
Источники и литература 2
- Брак сватовством
- Брак умыканием и самокрутом
- Взаимоотношения родителей и детей
- Религиозное санкционирование семейных отношений
Брак сватовством
В.Н. Майнов привлек сравнительный материал о соседних с мордвой народах, выделил самобытные и заимствованные черты в правовых обычаях, особенности в регулировании аналогичных вопросов у мордвы-эрзи и мордвы-мокши, описал предбрачные условия заключения брака, юридические аспекты свадебного обряда. По «расспросам» в 22 местах и собственным наблюдениям он попытался максимально объективно запечатлеть мордовский свадебный обряд, сохранивший элементы родового строя и древнейших форм брака. Институт семьи исследователь попытался раскрыть через призму социально-экономических взаимоотношений. Отметив, что на первое место в семье выдвигаются личные и имущественные отношения между самими супругами, он описал также отношения, возникавшие между родителями и детьми, а также между всеми членами большой патриархальной семьи.
Конечно, не все положения работы можно считать достаточно аргументированными. Вызывает сомнение, например, утверждение В.Н. Май-нова об одобрительном отношении мордвы к несоблюдению девушкой целомудрия до вступления в брак [Майнов, 1885: 70]. Так, М.Е. Евсевьев, анализируя труды П.И. Мельникова и В.Н. Майнова, отмечал что они отличаются «особенной бесцеремонностью в отношении приписывания мордве несуществующих фактов» [ЦГА РМ. Р-267. О.1. Д. 24. Л.184]. Однако допущенные неточности или спорные положения не умаляют значения рассматриваемой работы для историографии обычного права мордвы. Проведенные В.Н. Май-новым исследования заложили основу для дальнейшего изучения юридического быта народа. Немалый вклад в изучение брака и семьи мордвы внес М.Е. Евсевьев - составитель книги «Мордовская свадьба» (1892; 1931; 1956; 1966; 1990). Не ставя своей целью создание специального историко-этнографического исследования о мордовской свадьбе, М.Е. Евсевьев ограничился лишь сравнительно небольшими, правда, весьма ценными примечаниями к ее описанию, которое остается поныне наиболее полным.
Интересные наблюдения относительно брачно-семейных отношений мордвы в исследуемый нами период содержатся в статье А.Н. Минха «Народные обычаи, обряды, суеверия и предрассудки крестьян Саратовской губернии» (1890). Работая в органах юстиции Саратовской губернии мировым посредником, а затем и судьей, и по служебным обязанностям неоднократно разбирая брачно-семейные тяжбы, он хорошо изучил их особенности. По его свидетельству, мордовские невесты, как правило, старше женихов. «Случается видеть «молодого», часто еще мальчишку, перед пожилой бабой - женой», - писал А.Н. Минх [Минх, 1890: 125]. Исследователь дополнил уже накопленный материал о свадебном обряде новыми наблюдениями и фактами. Так, сват свое намерение по приходу в дом невесты выражал, усевшись «в передний угол»; согласие родителей выдать дочь замуж символизировалось «поднесением водки, налитой в стаканы из принесенной сватами бутылки»; достижение договоренности относительно содержания кладки закреплялось «рукобитием», зажжением восковой свечи и совместным молением [Там же: 125].
Устройство мордовской большой семьи, особенности правового положения женщины, юридические аспекты взаимоотношений родителей и детей, обычаи имущественных разделов, наследства нашли отражение в работе И.Н. Сырнева «Среднее и Нижнее Поволжье и Заволжье» (1901), в которой автор попытался всесторонне подойти к каждому рассматриваемому им мордовскому обычаю. Например, свидетельствуя об абсолютном праве хозяина семьи распоряжаться всем домашним имуществом, И.Н. Сырнев делает ого 14 ворку, что все-таки «ни один путный хозяин не предпримет ничего важного, не посоветовавшись предварительно с семейскими». Говоря о положении женщины, исследователь акцентировал внимание на двух сторонах ее юридического статуса. «Юридически, - писал он, - женщина не участвовала в общесемейском совете, но пользовалась большим нравственным влиянием на мужа и действовала через него» [Сырнев, 1901: 186-187].
В 1910 году в Петербурге вышел в свет «Мордовский этнографический сборник», составленный А.А. Шахматовым. В нем были собраны материалы по фольклору и этнографии мордовских сел Оркино и Сухой Карбулак Саратовского уезда Саратовской губернии. Эти материалы были распределены по разделам: предания; обычаи; свадьба; сказки; загадки, пословицы, поговорки; песни; рассказы, письма и пр. В народных преданиях отразились некоторые элементы правового положения вышедшей замуж женщины. Так, молодушка не могла видеть своего свекра босым в течение трех лет; до родов не садилась за стол и ела стоя. Отмечается тенденция к семейным разделам: «раньше жили большими семьями, а теперь один сын и тот уходит от отца». В приведенном в сборнике обширном фольклорном материале можно почерпнуть ценную информацию о взаимоотношениях родителей и детей, семейных разделах, бытовавших формах брака, сельских сходах, отношении народа к официальным органам судебной власти и др. [Шахматов, 1910: 3, 88, 148].
Брак умыканием и самокрутом
Браков с мусульманскими народами, то они были редкими, так как христианская религия препятствовала заключению таких браков. «Конечно, браки между Мордвою и Татарами запрещаются и тщательно избегаются народом, но тут влияет разница в религиозных верованиях, а вовсе не то, что Мордва, например, относилась свысока к татарской национальности; напротив того, нам всюду приходилось лишь слышать похвальные о татарах отзывы за их рачительность, хозяйственность, трезвенность и трудолюбие [Майнов, 1885: 25].
На практике отмечались случаи браков, в которых юноши-иноверцы ради любви к мордовским девушкам принимали христианскую веру. Так, в мордовской народной песне «Анюрка» повествуется о том, как богатый башкир Олеша приехал за женой - мордовкой Анюркой со своими родителями на «двенадцати парах». По мордовскому обычаю и по мордовской языческой вере был совершен свадебный ритуал, и Олеша увез молодую жену далеко «в страну башкир». Глубоко переживала Анюрка по поводу того, как она станет жить в чужой стране, но муж, полюбив девушку, согласился принять христианскую веру: «Анюрка мужу говорит: муж мой, Олеша, давай мы так сделаем: в русскую веру мы пойдем» [УПТМН. T.I. К.2, 1977: 229-230].
В другой истории татарин полюбил девушку-мокшанку Марюшу и увез с собой в татарское село. «Татарин Марюшу полюбил, из пустого дома на коне он украл, в татарское село привел». Марюша говорит татарину: «С тобой девушка-мокшанка не будет жить. Лошадиное мясо ты ешь, на шее крест ты не носишь». На что татарин отвечал ей: «Полюбилась ты мне, не буду тебя неволить, придет Пасха - ешь, что хочешь, с тобой жить буду» [Там же: 236-237]
В истории межконфессиональных браков встречались случаи перехода мордовских девушек в ислам, связанные со вступлением в брак с представителями этой веры. Государственная власть России сурово пресекала любые попытки со стороны представителей разных конфессий обратить финно-угорские народы из православной в иную веру. Так, губернаторам и воеводам на местах не раз повелевалось «смотреть накрепко», чтоб «махометане мордву, чувашей, черемис, вотяков и протчих тому подобных иноверцев в свою веру не превращали и не обрезывали». Не удовлетворяясь данными указаниями, казанский губернатор граф Платон Мусин-Пушкин, согласно свидетельству архиепископа Илариона от 20 октября 1732 г., в свою очередь, настаивал перед Правительствующим Сенатом на принятии новых ограничений, направленных против распространения ислама. «Також запретить надлежит, - предлагал он, - чтоб магометяне чувашских, черемисских, вотякских и мордовских вдов и дочерей девок под смертною казнью в замужество за себя не брали» [Цит.: Мокшин, 1997: 32].
Ярким примером правовых установок в сфере межконфессиональных отношений является дело от 21 июня 1888 г., рассмотренное судебным следователем Чистопольского уезда Казанской губернии Кукарановым на основании донесения священника села Арбузова-Барана Спасского уезда той же губернии Иоанна Воронцова о «совращении» двадцатилетним татарином Массаром Бикмухаметовым семнадцатилетней мордовской девушки Евдокии, которая «живет будто» с ним в мусульманском браке. По словам родителей Евдокии, Бикмухаметов, работая у них в доме, подговорил девушку к «побегу» из родного села. Священник Иоанн Воронцов сообщил, что в его приходе числилось шесть дворов мордвы и сто дворов татар-магометан. Свидетель по делу Лукьян Наумов, описывая быт в этом селе, отмечал, что мордовские девушки и парни свободно общаются с татарской молодежью, «перенимают от них обычаи и язык», говорят «по-татарски лучше, чем по-мордовски». В ходе следствия выяснилось, что если Евдокия раньше «носила костюм русско-мордовский», то теперь по своей воле «переоделась в татарский костюм». Свидетель Хуснутдин Ахметов также показал, что девушку не заставляли выходить замуж насильно и что родители юноши даже «гнали ее», но она воспротивилась уходу, повторяя «не уйду», «жить не могу без Массара». В постановлении судебного следствия от 31 августа было решено «за недостатком улик против Бикмухаметова о совращении в магометанскую веру девицы Евдокии дело оставить без последствий» [РФ ГУ НИИ ГН. И-29. Л. 111-112].
Старожилы припоминают случаи, когда со вступлением в брак вера не менялась. «К смешанным бракам вообще относились недоброжелательно, но иногда такие браки бывали. Помнится, в нашем селе одна мордовка была замужем за татарином. Веру свою она не меняла, хранила в доме христианские образа, но вместе с тем строго соблюдала священный мусульманский пост Рамадан и почитала наши обычаи» [Информация записана со слов татарина ПІ.Х. Кантеева, 1942 г. рождения, село Лямбирь Лямбирского района Республики Мордовия].
Взаимоотношения родителей и детей
Причиной «самокруток» могло быть и нежелание выйти замуж за подобранного родителями парня. Так, одна мордовка рассказывала: «В селе бывали такие случаи, когда был назначен день свадьбы, а невеста сбегала с другим женихом, то есть уходила самовольно, самокрутом. Сбегала невеста по той причине, что была беременна от другого мужчины или любила другого, а сватовшийся жених ей не нравился» [Информация записана автором в 2002 г. от Л.Ф. Очкиной, 1936 г. рождения, село Дракино].
Информаторами также был рассказан и такай случай, когда в семье одного крестьянина было вдруг обнаружено, что дочь собралась, не сказав ничего родителям, «бежать» со своим возлюбленным. Заранее взяв у него «подарки» и деньги, она припрятала все полученное в свою коробью. Мать же случайно заметила, что коробья стала тяжелее, что и разоблачило девушку в ее намерениях. Родители невесты пригласили родителей жениха для переговоров. Отец юноши «взмолился» не разорять его, поскольку свадебные расходы в дополнение к уже неофициально уплаченному невесте, легли бы тяжелым бременем на семью. В конце концов отец невесты решил уступить жениху, ограничившись требованием о дополнительном вине.
«Свадьба «уходом» отличалась, - писал Н.П. Орлов, - «меньшей церемонией». По приезду после венчания невесту вместе с женихом вели к амбару, во время чего мать жениха обсыпала хмелем головы молодым, а пришедшие девушки начинали петь ругательные песни о невесте и щипать ее так, чтобы она, выйдя из терпения, наконец, принялась с ними драться. Таким образом, происходило ритуальное имитирование девушкой противоборства замужеству, и в то же время демонстрировалось бесправие и бессилие женщины противостоять мужчине, который по древнему мордовскому обычаю «заталкивал» невесту в амбар, после чего она становилась ему законной супругой. Бесправное положение жены неоднократно подчеркивалось совершаемыми невестой обрядовыми действиями во время свадьбы. Так, на другой день после венчания, молодая после прихода в дом гостей должна была вместе с мужем должна была поднести каждому из них водку, склонившись при этом до земли и оставаясь в таком положении до тех пор, пока гость не опорожнит стакан и не положит в него какую-нибудь монетку со словами «стяк, рвяня», то есть «встань, невеста» [Орлов, 1876: 3].
Спустя определенное время, обычно на следующий день, молодые вместе с родителями или родственниками жениха приходили в дом невесты делать «мировую». На этих переговорах отец пытался договориться о денежной компенсации за похищенную дочь. По завершении переговоров, пекли огромный каравай. Положив его на деревянное блюдо (донце) вместе с курицей, гусем, говядиной и другими припасами, двое молодых людей из свиты жениха подносили это блюдо к дому отца новобрачной. Между тем, отец сидел дома, держа ворота на запоре. Дружки вызывали его, все же остальные при этом становились на колени. Отец выглядывал в окно и бранил пришедших по-мордовски. Дружки начинали испрашивать у него прощения молодым и умолять, чтобы он открыл им ворота. После их троекратной просьбы о прощении, кто-нибудь из домашних отворял ворота. Поезд жениха вступал во двор, но сени дома были еще запертыми и войти туда было невозможно. Во дворе предшествовавшая церемония повторялась. В третий раз та же сцена имитировалась в самой избе, где отец, сидя на лавке, продолжал браниться и выговаривать пришедшим, а они - умолять его о прощении, стоя на коленях. Эта церемония завершалась лишь тогда, когда отец соглашался простить или уставал браниться. По примирении принесенный каравай с припасами ставился на стол. Затем все опускались на колени и читали молитвы [Калачев, 1885: 41-42]. По свидетельству В. Иссинского, «дело кончается ведром водки, или меньше: хочешь - не хочешь, мирись, а то и ведра не получишь» [Иссинский, 1889: 25].
В селе Дракино зафиксирован такой обычай: «Когда приходили к матери просить согласие на брак, она сначала отказывалась, потом только соглашалась (иногда приходилось ездить с просьбой несколько раз). Недавно еще женили без согласия невесты и жениха. Плата за невесту - «той» доплачивалась отцу невесты (размер 50, 70, 150 рублей). Вводили невесту в дом трое - брат жениха и близкая родня. Несколько недель девушка носила девичий наряд» [РФ ГУ НИИ ГН. И-496. Л. 96].
В эрзя-мордовском селе Мордовская Темрязань Барышского района Ульяновской области мировая организовывалась сразу после свадьбы, на которой гуляли лишь родственники жениха. «По приходу в дом к родителям девушки, уже договаривались, что купить невесте, а также, что и кому дарить родне жениха. Затем гуляли свадьбу, но небольшую, причем родня жениха приходила в дом невесты, но невестину родню гулять с собой не брали. Только через несколько дней жених приглашал родителей невесты в гости, и тогда гуляли вместе и родня невесты, и родня жениха» [РФ ГУ НИИ ГН. И-496. Л. 96].
Заключение брака «уходом», условно признаваемым обычным правом мордвы, значительно расходилось с положениями законодательства, согласно которым для венчания молодых священнику было необходимо выполнить ряд требований, как то: оглашение в церкви, осуществление по всей форме свадебного обыска, публикация его результатов в метрических книгах. Однако, как отмечал А. Терновский, церковнослужители мордовских сел такие браки освящали свободно и практически беспрепятственно. «Нынешние самохотки - законные свадьбы, не бывает у мордвы только оглашения в церкви, но оно по причине свадебных мордовских обычаев совершенно невозможно», - писал он со слов одного священника-мордвина. «Причты брали тогда за свадьбу не по одному золотому, и знать не знали, что такое попасть под суд. Жалоб и доносов не бывало, народ был миролюбивым, даже если подерутся, то потом разопьют бочонок вина и делу конец. Все ссоры заканчивались таким образом» [Терновский, № 33,1867: 197].
Формально нарушая некоторые положения позитивного права, священнослужители, тем не менее, очень добросовестно относились к выполнению своих обязанностей по регистрации брака. Они не допускали освящения браков с умственно или физически неполноценными людьми, родственниками, стремились не нарушать свободного волеизъявления девушки. Так, один из священнослужителей мордовского прихода подчеркивал: «Ведь мы, каждый причт, знаем свой приход, как свою семью, уж родню не повенчаем, а других препятствий по патриархальной простоте быта мордвы, и быть не может». Нарушение каких-либо «незначительных» по своей сущности требований не вредило прихожанам, которые, осознавая неправомерность подобного упрощения порядка церковного оформления брака, никогда не обращались в государственные органы с жалобами, что еще раз подтверждало народное одобрение такого способа обретения законного супруга (супруги).
Священник, объяснявший мордовские порядки А. Терновскому, говорил: «если хочешь держаться формы, так лучше поскорей проси себе русский приход; здесь эти формы неприложимы к делу, а под суд не попадешь: у нас доносов не бывает». Плата за венчание «самокруток» также устанавливалась по обычаю. По свидетельсву А. Терновского, мордовские крестьяне полагали, что отказ венчать «самокрутки» малой платой и настаивали: «Полно, бачька, не упрямься, бери по обычаю, как тот бачька брал, - курочка по зернышку клюет и то сыта бывает» [Там же: 197].
Религиозное санкционирование семейных отношений
Другим важным положением семейной юстиции был принцип невмешательства общины (мокш., эрз. «веле») во внутрисемейные отношения. Данный принцип держался в крестьянском быту очень прочно. В селе Арда-тово как-то от побоев своего мужа умерла жена. Никто из соседей, слыша ее крики о помощи, не решился вмешаться, дабы не навлечь на себя не только его, но и общественное порицание. Поскольку случаев смертельных исходов в результате семейных ссор в селе до этого не было, соседи не заподозрили большой общественной опасности в происходившем, расценив инцидент как «рядовую» ссору двух супругов [Информация записана автором со слов ЗА. Малыйкиной, 1940 г. рождения, село Ардатово].
В обычно-правовой практике, однако, возникали случаи, когда община признавала необходимым вступить в семейный конфликт во избежание крупных неурядиц и поддержания порядка. Основной формой участия общины в разрешении семейных неурядиц были огласка, а затем и обсуждение возникших вопросов как на общинном сходе (мокш. «пуромкс», эрз. «промкс»), на который собирались все домохозяева вместе с сельскими стариками, старшинами, судьями (мокш. «велень оцютне», эрз. «велень по-кштне»; мокш., эрз. «велень атятне»; мокш., эрз. «велень судият»), так и на особых, более узких, совещаниях, состоявших только из старейшин. Решения общинного схода и совещания старейшин, как правило, были окончательными и не подвергались апелляции. Неслучайно, в материалах фольклора сход назывался «Великой кукушкой». «Ине куко кукорды - пой лопатне пе-верить» - «Великая кукушка кукует - листья осины падают», - говорится в мордовской загадке [УПТМН. Т.4. К. 2, 1968: 212]. «Решение собрания общины, в котором тон задавали старейшие, глубоко уважалось. Как они решали вопрос, так и было» [Информация записана автором в 2002 г. от В.И. Кондратьевой, 1930 г. рождения, деревня Красная Нива].
Учитывая всю сложность и специфику семейных разбирательств, общинные власти, как правило, старались не вмешиваться в них, лишь при крайних обстоятельствах прибегая к собственным мерам. К семейным конфликтам, разбиравшимся общинным сходом, в первую очередь, относились внутрисемейные преступления, которые становились известными членам общины. Они были редкими, но надолго сохранялись в памяти людской. Так, в народной песне «Дмитрий» говорится, как общинный сход рассмотрел чрезвычайное дело об убийстве парнем своей матери: «Сивый конь к сельской сходке прискакал он, о Дмитрии все рассказал он: «Дмитрий, Дмитрий, хороший Дмитрий, свою мать родную куда ты дел?» - старики села вопросили. Головушка у Дмитрия склонилася, не нашел Дмитрий, что ответить... Дмитрия они наказали: к хвосту коня его привязали, через семь полей пустили» [УПТМН, 1963: 198].
Общинный сход разрешал споры и в тех случаях, когда супруги или члены семьи сами не могли прийти к компромиссу, или когда жена жаловалась на безобразное поведение мужа, расточавшего в разгулах семейное имущество. В 1921 г. М.Т. Маркелову в селе Савкине Саратовской губернии рассказали про старинный обычай, согласно которому, если старую мать вдруг переставал слушать ее сын, а в доме кроме нее не было никого, кто бы мог проучить строптивца, то она прибегала к последнему средству. В знак своего безвыходного положения мать брала подмышку кусок холста, а в руки свечку и шла на сход, где объявляла старикам о своей беде и о бессилии справиться с ней. Старики, убежденные в справедливости слов ее необыкновенным снаряжением, тут же, недолго думая, вызывали непокорного и внушали ему хорошей встрепкой способность быть наперед покладистым [Мар-келов, 1922: 108].
К сходу подчас обращались и с вопросами о назначении опекуна малолетним детям в связи со смертью их родителей. Впрочем сходу редко удавалось быть инициатором в назначении опекуна для охранения имущества малолетних. Как сберечь его, лучше знали родственники сирот, принимавшие на семейном совете соответствующие решения, которые затем утверждались на сходе.
Более активное участие сход принимал лишь в том случае, когда родственники отказывались брать малолетних девочку или мальчика к себе в семью, и приходилось назначать его опекуном постороннего человека. Сход также мог обязать одного из родственников взять сироту на воспитание. При назначении опекуна учитывалось материальное положение его семьи и, насколько она в состоянии содержать дополнительного едока. Случаи недобросовестного опекунства встречались редко, они, как правило, не доходили до судебного разбирательства. Крестьяне остерегались выносить «свой срам» на публичное рассмотрение, старались избегать суда, адресуясь непосредственно к старейшинам, которые и выносили свои вердикты. На сход выносились и споры, связанные с установлением принадлежности детей, прижитых женою вне брака.
К общинным органам правосудия, и тем более к государственным структурам судопроизводства по семейным вопросам обращались мало. Общинный сход ограничивался в основном лишь контролем за исполнением обычно-правовых норм в этой сфере. Семейная юстиция действовала, главным образом, в сфере семейно-родовых отношений, осуществляя юрисдикцию только над членами своей семьи. В ее основе лежали общие соционор-мативные установки управления семьи, как-то подчинение домохозяину и старшим, соблюдение каждым ее членом системы половозрастной иерархии.
Решающее слово в разрешении семейных конфликтов имел глава семьи - «кудазор» (мокш. «куд», эрз. «кудо» - дом, мокш. «азор», эрз. «азоро» - хозяин), по существу главный домашний судья, ибо все члены семьи в случаях каких бы то ни было споров обращались именно к нему. «Семейные споры решал глава семьи, он был самым старшим. Его больше всех уважали, поэтому и решение его исполнялось безоговорочно» [Информация записана автором в 2002 г. от Н.М. Мялина, поселок Центральный Торбеевского района]. «Слово кудазора было законом, никто не мог его ослушаться» [Информация записана автором в 2001 г. от Г.Н. Кедяровой, 1934 г. рождение, село Морга].
При разбирательстве семейных споров самым весомым считалось обвинение, выдвинутое в адрес виновного кудазором. «Одного слова в укор было достаточно. Когда скажут в глаза, было настолько стыдно, что большего срама и придумать нельзя», - говорила мордовка из села Морга [Информация записана автором в 2002 г. от Г.Н. Кедяровой, 1934 г. рождения]. Помимо словесных нареканий, кудазор мог наказать физически. «Раньше вообще не разрешали ссориться, отец - самый старший в доме, сразу мог наказать веником. Для этого веник опускали в печную золу и затем этой золой лупили по лицу и по телу» [Информация записана автором в 2003 г. от М.П. Учуватовой, 1927 г. рождения, село Стандрово]. «Если кто-нибудь из членов семьи провинится, то глава семьи вправе дать ему тотчас же встряску, а иногда может прибегнуть даже и к розгам, и не было случая, чтобы кто-нибудь жаловался на такое наказание по той простой причине, что никто не выслушал бы такой жалобы, а если бы и выслушал, то виновным оказался бы сам жалующийся, так как по общенародному убеждению отец или хозяин не посек бы его задаром» [Майнов, 1885: 159].
В случаях склонности мужа к пьянству, расточавшего общесемейное имущество, жена могла пожаловаться кудазору с надеждой, что тот «приведет его к порядку». К главе обращалась и семейная супружеская пара, если муж и жена не могли поладить меж собой. «Был случай, когда молодая сноха что-то натворила в доме и муж даже не мог за нее заступиться. Свекор и свекровь сами разбирались с ней, сами ее воспитывали: высекли, как следует», - поделилась со мной секретом одна мордовка, правда так и не раскрыв, за что молодую женщину жестоко наказали [Информация записана автором в 2002 г. от В.И. Кондратьевой, 1930 г. рождения, деревня Красная Нива].
