Влияние неформальной занятости на самооценки социального положения Зудина Анна Алексеевна

Содержание к диссертации

Введение

Глава 1. Неформальная занятость как механизм социальной стратификации 29

1.1.Социальная стратификация и роль неформальной занятости 30

1.2 Природа и последствия неформальной занятости: эволюция теоретических представлений 44

1.3 Последствия неформальной занятости для социально-экономического положения работника: обзор эмпирических исследований 66

1.4 Самооценки социального положения как инструмент анализа социальной стратификации . 78

Глава 2. Информационная база и методология исследования 86

2.1 Источники эмпирических данных 86

2.2 Методология исследования 90

2.3 Методы анализа данных 104

Глава 3. Неформальная занятость в России: масштаб, динамика и профиль 117

3.1 Портрет неформального работника: обзор эмпирических исследований 117

3.2 Масштаб и динамика неформальной занятости 122

3.4 Влияет ли неформальность на доступ к социальным льготам? 147

3.5 Структура неформальной занятости в переходных экономиках 154

Глава 4. Самооценки социального положения неформальных работников в России. 158

4.1 Самооценки социального положения формальных и неформальных работников: их распределение и динамика 159

4.2 Эффект неформальности: регрессионный анализ самооценок 173

4.2.1 Различия между формальными и неформальными работниками 173

4.2.2 Мобильность на рынке труда и динамика самооценок 184

4.3 Последствия неформальности для самооценок социального положения: тест на сегментацию рынка труда 195

Заключение 201

Библиография 207

• Природа и последствия неформальной занятости: эволюция теоретических представлений
• Самооценки социального положения как инструмент анализа социальной стратификации
• Масштаб и динамика неформальной занятости
• Эффект неформальности: регрессионный анализ самооценок

Введение к работе

Актуальность исследования и постановка проблемы

Различные аспекты социальной стратификации и мобильности занимали исследователей практически с момента основания социологии как дисциплины. Фундамент преобладающего большинства исследований в этой области был заложен работами К.Маркса, Э. Дюркгейма, М. Вебера и П. Сорокина, получившими развитие в разнообразных стратификационных схемах, которые разрабатывались социологами на всем протяжении XX века.

В конце XX века среди исследователей возникла острая полемика по поводу необходимости пересмотра «больших» стратификационных моделей классиков социологии, в рамках которых в один социальный класс объединялись неоднородные профессиональные группы¹. Критики теорий «больших» классов указывали на принципиальную важность функциональных ниш («занятий»), возникающих при разделении труда. Именно функциональные ниши отличаются глубокой укорененностью в институтах рынка труда и социальной ткани общества². Эти группы занятий, названные «микро-классами», могут обладать большей объясняющей способностью при анализе поведения индивидов по сравнению с привычными классовыми категориями³.

Социологи Д. Граски и К.Виден утверждают, что между микро-классами существуют различия, проявляющиеся в условиях занятости, уровне заработной платы, потребительских практиках, электоральных предпочтениях, отношению к политическому и экономическому регулированию. Указанные характеристики оказываются проявлением различий между микро-классами, и, одновременно, факторами, формирующими эти различия.

¹ Weeden K.A., Grusky D. Are there any big classes at all?/ In: The Shape of Social Inequality: Stratification and
Ethnicity in Comparative Perspective, (ed. by D. Bills). Vol 22, Research in Social Stratification and Mobility.
Amsterdam: Elsevier. 2005. P. 3-56.

² Grusky D. B., Weeden K.A. and Srensen J.B. The Case for Realism in Class Analysis// Political Power and Social
Theory.2000. Vol. 14. P. 291-305.

³ Weeden K.A., Grusky D. Are there any big classes at all?/ In: The Shape of Social Inequality: Stratification and
Ethnicity in Comparative Perspective, (ed. by D. Bills) Vol 22, Research in Social Stratification and Mobility.
Amsterdam: Elsevier. 2005. P. 3-56.

Занятость как «микро-классообразующий» фактор имеет множество параметров и измерений, каждое из которых может оказывать влияние на попадание на определенные позиции в социальной структуре. Одно из них – это деление в зависимости от формального или неформального характера занятости, которое до сих пор оставалось за скобками стратификационного анализа данного типа. Существует множество определений неформальной занятости, которая может быть выделена по разным основаниям, однако в рамках настоящего исследования оно формулируется как трудовая деятельность (наемная или осуществляемая на индивидуальной основе), не имеющая официальной регистрации в виде трудового договора или контракта. Ключевой особенностью неформальной занятости является сфера ее функционирования - вне зоны действия правил, регулирующих формальную занятость. В результате неформальные работники полностью или частично лишены доступа к социальной защите и защите занятости, ограничены в возможностях повышения производительности своего труда. При этом определенные профессии сопряжены с большей вероятностью неформальной занятости, чем другие. Сказывается ли формальность или неформальность занятости профессиональных групп на том, в какие микроклассы попадают работники? Насколько укоренены различия между формальной и неформальной занятостью в социальной структуре современного общества?

Актуальность данной исследовательской проблемы возрастает в связи с тем, что неформальность перестала быть преимущественным атрибутом бедных развивающихся стран. Ее различные формы уже давно проявляются на рынках труда развитых стран и переходных экономик. В России уровень неформальности по официальным оценкам Росстата в 1 квартале 2014 г. составлял около 19% от всего занятого населения⁴. Несмотря на многочисленные исследования неформальной занятости на протяжении последних сорока лет, по-прежнему остаётся неясным её влияние на социальное положение работников. Это мотивирует изучение как объективных, так и субъективных характеристик

⁴По данным Обследования населения по проблемам занятости – 2014. См.

социального положения, таких как самооценка уровня материального

благосостояния, удовлетворенность жизнью и работой, страх безработицы. Как
неформальные работники оценивают себя, и отличается ли их восприятие жизни,
работы, богатства, вероятности потерять работу от аналогичных показателей
формальных работников? Использовавшиеся субъективные индикаторы

анализировали лишь один из аспектов проявления социального неравенства, преимущественно, - восприятие собственного материального положения. Однако положение индивида в обществе не сводится лишь к материальной составляющей, а потому представляется важным более полно изучить возможные проявления социального неравенства.

В настоящей работе влияние неформальной занятости на место работников в социальной структуре анализируется с помощью самооценок социального положения. Данный подход продемонстрировал значительные возможности при изучении индивидуального поведения (М. Гросс, М.Р. Джекман, Р.В. Джекман, Д. Келли, Д. Клюгель, К. Линдеманн, Л. Льюис, Р. Центерс, М.Д.Р. Эванс), однако до сих пор не применялся при анализе последствий неформальной занятости.

Разработанность проблемы

Проблема взаимосвязи между неформальной занятостью и самооценками социального положения может рассматриваться с позиции разных подходов внутри экономической теории и экономической социологии.

Отправной точкой для настоящего диссертационного исследования является социологическая теория микро-классов (К.Виден, Д.Граски, П. Кингстон, Д. Соренсен). В основу данной теории положено представление о возрастающей дифференциации и усложнении структуры современного общества. Она предполагает, что ядро социальной иерархии современного общества составляют профессиональные группы, принципиальные различия между которыми приводят к образованию отдельных дискретных категорий на социальной лестнице. Отсюда - ключевая гипотеза настоящего исследования о том, что различия между формальным и неформальным типами занятости будут, при прочих равных

условиях, отражаться в социальной структуре общества, дифференцируя положение, поведение и субъективные представления.

Настоящее диссертационное исследование широко использует экономико-социологический подход к анализу рынков и концепцию социальной укорененности экономической деятельности (М.Грановеттер), согласно которой смысл, цели и средства хозяйственной деятельности, особенности реализации и допустимые способы поведения участников рынка имеют социальное происхождение, обусловленное наличием различных социальных структур, институтов, властных интересов и культурных контекстов.

Большое значение в контексте настоящего исследования имеет

социокультурный подход в экономической социологии (преимущественно, концепция конститутивных правил и ролей М. Аболафии). Согласно данному направлению, рынки являются местами повторяющегося взаимодействия, и одинаковое положение на рынке (конститутивная роль) будет способствовать возникновению и воспроизводству сходных идентичностей участников рынка, общих смыслов и способов оценки своего положения в структуре общества.

Социология труда и занятости (Х.Д. Андерсон, П.Е. Дэвидсон, Т. Каплоу,
Р. Моррис, Р. Мэрфи, П. Сорокин, А.М. Эдвардс) является не менее важным
методологическим основанием, согласно которому профессия человека влияет на
особенности всего комплекса восприятия окружающего мира – от оценок,
верований и практических суждений до этики и идеологии, тем самым
способствуя формированию глубоко укорененных различий между

профессиональными группами.

Экономические и социологические теории сегментированных рынков (П. Дерингер, Д. Гордон, М. Пиоре, М. Райх, М. Тодаро, Д. Харрис, Р. Эдвардс) -еще один теоретический источник настоящего диссертационного исследования. Основу данного направления составляет представление о том, что на рынке труда существуют искусственно поддерживаемые и устойчиво воспроизводящиеся барьеры между низкокачественными и высококачественными рабочими местами. Мобильность между различными частями рынка труда оказывается сильно

ограниченной, в результате чего люди со схожим жизненным опытом, квалификацией и навыками занимают неодинаковые рабочие места. С точки зрения данного подхода исследование различий в самооценках формальных и неформальных работников, позволит ответить на вопрос, является ли российский рынок труда сегментированным или интегрированным. Если рынок труда является интегрированным, то между самооценками социального положения формальных и неформальных работников не должно наблюдаться значительных отличий. Если же неформальные работники оценивают свое положение в обществе принципиально иначе по сравнению с формальными работниками, то сегменты рынка труда будут выступать основанием для деления членов общества по различным ступеням социальной лестницы.

Далее, в контексте настоящего диссертационного исследования особый
интерес представляют работы, которые изучают связь неформальной занятости с
остальным рынком труда. Отделена ли неформальность жесткими

(административными, экономическими, социальными, культурными) барьерами от
формальных рабочих мест (и тогда существует сегментация), или же рынок труда
является интегрированным, где выбор типа занятости осуществляется
добровольно? Исходные представления о неформальной занятости развивались в
русле сегментационного подхода, где неформальность оказывалась

сосредоточением плохих рабочих мест. «Ревизия» этой системы представлений
была предложена в работах Г. Филдса и У. Мэлони, продемонстрировавших
внутреннюю неоднородность неформальности (наличие рабочих мест высокого и
низкого качества) и преимущества неофициальной занятости для работника.
Неформальность в итоге представала континуумом рабочих мест,

пронизывающим также и формальную часть рынка труда (Н. Батини, Л. Гаспаринни, К. Герксхани, Р. Канбур, Т. Меррик, У. Мэлони, Г.Е. Перри, Ж. Сааведра, Э. де Сото, Л. Торнаролли, М. Хамис). Исследования показали, что неформальность в странах со средним доходом лучше описывается именно этой концепцией.

В контексте переходных экономик изучением неформальной занятости и ее отдельных аспектов занимались такие экономисты как С. Бернабе, А. Зайцева, Х. Леманн, З. Сакова, Ф. Слонимчик, Д.Эрл, а также коллектив Центра трудовых исследований НИУ ВШЭ⁵. Они продемонстрировали, что неформальность в переходных странах очень неоднородна, а ее значительную часть составляет сегмент наемной занятости.

При изучении неформальной занятости в рамках экономико-

социологического направления исследователи, как правило, сосредотачивают свое внимание на социальной укорененности неформальной трудовой деятельности. Объектом анализа представителей сетевого подхода применительно к неформальной занятости являются сети взаимодействия между индивидами, домохозяйствами и предприятиями, по которым циркулируют важные хозяйственные ресурсы (Д. Гроссман, Л. Ломниц, А.Портес, Д. Шойнбаум). В свою очередь, П. Эванс и У. Халлер изучали условия, при которых государственное регулирование рынков и характер устанавливаемых правил порождает масштабный и развитый неформальный сектор.

Различные аспекты неформальной занятости становились также объектом изучения отдельных направлений экономической социологии как социология предпринимательства (А. Рона-Тас, М. Саги, С. Сассен) и социология домохозяйств (Д. Гершуни, Р. Пал). Характеристики неформальной занятости становились объектами изучения российских социологов С. Барсуковой, Т.Заславской, Т.Карабчук, Л.Косалса, Т. Малевой, В. Мукомеля, Т.Обыденновой, Д. Поповой, В. Радаева, Р. Рывкиной, О. Синявской, Д. Стребкова, Н.Тихоновой, Л. Хахулиной, А. Чепуренко, А. Шевчука.

Однако в социологических исследованиях практически не затрагивается тема возможных последствий неформальной занятости для социального положения индивида – потенциального места неформальности в социальной

⁵ Коллективом Центра были подготовлены две монографии, посвященные тематике неформальности на российском рынке труда: Нестандартная занятость в российской экономике / Под общ. ред.: Р. И. Капелюшников, В. Е. Гимпельсон. - М.: Издательский дом ГУ-ВШЭ, 2006. и В тени регулирования: неформальность на российском рынке труда/ Под общ. ред.: Р. И. Капелюшников, В. Е. Гимпельсон. - М.: Издательский дом НИУ ВШЭ, 2014, а также значительное число статей.

структуре. Исследований неформальной занятости, выполненных в русле социокультурного подхода в экономической социологии, которые могли бы связать неформальный тип занятости и особенности формирования представлений о своем месте в социальной иерархии, также нет. Исследования на данную тему также не проводились ни в связи с изучением формирования микро-классов, ни в рамках изучения рынка труда в целом. Тем самым определяется вклад настоящего диссертационного исследования в корпус существующих социологических работ.

В настоящей диссертации для изучения данной темы предлагается
использовать ранее широко не применявшийся набор самооценок социального
положения. Подобные индикаторы, предполагающие оценку респондентами
собственного места на иерархически выстроенном континууме,

продемонстрировали значительные возможности при изучении социальной структуры, а также в различных междисциплинарных исследованиях (Н. Адлер, Н. Голдман, М. Гросс, Р. Делла Файв, М.Р. Джекман, Р.В. Джекман, Э.Г. Карминс, Д. Келли, Д. Клюгель, М. Копп, Э.О. Лауманн, К. Линдеманн, Д. Леггет, Л. Льюис, К. Нудсен, С. Оссовски, Д. Остроув, Л.Р. Райтцель, Р. Сентер, Р.А. Смит, Г.В. Стэнли, Л. Франзини, М.Е. Фернадес-Эскиер, Р. Центерс, А. Шанкар, Н.Д. Шепелак, М.Д.Р. Эванс). В рамках диссертации предполагается, что они смогут более полно измерить возможный эффект неформальности на положение в структуре общества.

Цель, задачи исследования

Цель настоящей работы заключается в выявлении влияния неформального положения работников на рынке труда на их самооценки социального положения.

Объектом исследования является занятое население на российском рынке труда.

Предмет исследования – самооценки социального положения

неформальных работников в сравнении с формальными работниками.

Достижение цели исследования предполагает решение следующих исследовательских задач:

1. Получение оценок масштаба и динамики неформальной занятости в России в 2000-2010 гг., установление ее основных социально-демографических характеристик и особенностей рабочих мест.

2. Разработка методологии эмпирического анализа влияния неформальной занятости на самооценки социального положения;

3. Эмпирический анализ влияния текущего типа занятости на самооценки социального положения;

4. Эмпирическая оценка влияния изменения типа занятости на динамику самооценок социального положения.

Теоретические основы исследования

Теоретические основы обоснования роли профессии и занятости в процессе
формирования социального неравенства и представлений о нем определяются
социологической теорией микро-классов (К.Виден, Д.Граски, П. Кингстон,
Д. Соренсен), экономико-социологической концепцией социальной укорененности
хозяйственных действий (М. Аболафия и М.Грановеттер), а также основными
положениями социологии труда и занятости (Т. Каплоу, П. Сорокин) и
экономическими и социологическими теориями сегментации рынка труда
(П. Дерингер, Д. Гордон, М. Пиоре, М. Райх, М. Тодаро, Д. Харрис, Р. Эдвардс).
Важным источником настоящей диссертации также стали результаты

экономического анализа последствий неформальной занятости для социально-экономического положения работников, а также экономические (У. Мэлони, Г. Филдс) и социологические (Д. Гершуни, Д. Гроссман, Л. Ломниц, Р. Пал, А. Портес, С. Сассен, У. Халлер, П. Эванс) теории неформальной занятости. Настоящее исследование опирается и на традицию изучения субъективного социального статуса (Н. Адлер, М.Р. Джекман, Р.В. Джекман, Д. Келли, Д. Клюгель, Э.О. Лауманн, К. Линдеманн, Д. Леггет, Л. Льюис, М.Д.Р. Эванс, С. Оссовски, Р. Сентер, Р.А. Смит, Р. Центерс, М.Д.Р. Эванс).

Информационная база исследования

Эмпирическую базу составляют два больших массива данных. Это ежегодное панельное обследование индивидов и домохозяйств - Российский мониторинг экономики и здоровья (РМЭЗ) НИУ ВШЭ⁶ за 2000-2010 гг., а также регулярное Обследование населения по проблемам занятости (ОНПЗ) за 2000-2010 гг. Период анализа был ограничен 2000-2010 гг., т.к. это позволило изучить самооценки социального положения занятых как в годы значительного экономического роста, так и в кризисные 2009-2010 гг.

В рамках эмпирической операционализации понятия неформальной занятости, под которой понималась трудовая деятельность (наемная или осуществляемая на индивидуальной основе), не имеющая официальной регистрации трудового договора или контракта, на основе вопросов анкеты РМЭЗ НИУ ВШЭ о типе организации, форме трудовой деятельности и наличии ее официального оформления были выделены несколько типов неформальных работников:

1. занятые на индивидуальной основе;

2. неформальные владельцы фирм;

3. неформальные наемные работники на предприятиях;

4. неформальные работники по найму у физических лиц;

5. нерегулярные работники.

Эти пять типов были сгруппированы в три категории: 1) самозанятые; 2) неформальные наемные работники; 3) нерегулярные работники.

В регулярную анкету обследования РМЭЗ НИУ ВШЭ также включены пять вопросов, касающихся особенностей восприятия собственного социального положения. Именно они в контексте настоящего диссертационного исследования связывают (не)формальность с микро-классовой стратификацией. В рамках трех из них респондентов просили указать свое положение в обществе на лестнице из 9

Подробное описание проекта на сайте НИУ Высшая школа экономики

ступеней в соответствии со степенью обладания определенными

характеристиками:

1. благосостояние (уровень материального достатка),

2. располагаемая власть,

3. уважение, испытываемое по отношению к себе со стороны других. Данные показатели соответствуют субъективным оценкам трех критериев

социального неравенства, которые являются определяющими при формировании положения в социальной иерархии согласно неовеберианскому подходу – материальное благосостояние, власть и уважение (престиж).

Еще два использованных индикатора, как и показатель субъективного благосостояния, описывают «материальную» составляющую статуса (по 5-ти балльной шкале:

4. уверенность в возможности обеспечить минимальный уровень материального благосостояния в ближайшем будущем

5. удовлетворенность текущим материальным положением.

Их использование также вписывается в традицию эмпирического изучения восприятия социального положения. Первый индикатор характеризует оценку собственных возможностей и жизненных шансов, которые являются важной составляющей формирования статусных групп в веберовском понимании. Второй можно проинтерпретировать как косвенный индикатор соответствия собственных притязаний и достигнутого уровня благосостояния.

На отдельных этапах анализа также использовались данные

дополнительного модуля вопросника РМЭЗ НИУ ВШЭ в 2009 г., «Стратегии выбора», посвященного углубленному изучению характеристик рабочих мест на российском рынке труда. Основное значение было уделено вопросам, касающимся доступа работников к социальным льготам.

Еще одним важным источником является Обследование населения по проблемам (ОНПЗ), которое проводится на регулярной основе Федеральной службой государственной статистики (Росстат).

Сравнение результатов РМЭЗ НИУ ВШЭ с базой ОНПЗ⁷ позволяет
сопоставить тенденции, касающиеся масштаба, структуры, социально-

демографических и профессионально-отраслевых характеристик неформальной занятости. Тем самым была проведена проверка на устойчивость основных параметров неформальности с помощью альтернативного источника данных.

Методология исследования

Методологически настоящее диссертационное исследование строится на
нескольких основаниях. С информационной точки зрения это традиция
использования больших массивов эмпирических данных, содержащих

информацию как о различных характеристиках работников и условиях их занятости, так и об особенностях восприятия жизни, труда, материального благосостояния и положения в обществе. С аналитической точки зрения основу настоящего диссертации составляют методы регрессионного анализа -мультиномиальный логит, порядковый пробит, панельная регрессия с фиксированными эффектами, модель Хаусмана-Тейлора. Во-первых, оценивание регрессионных моделей позволяет изучить влияние одного интересующего фактора на другой при прочих равных условиях, тем самым обеспечивая аккуратное сопоставление эффектов характеристик. Во-вторых, используемые методы продемонстрировали значительные преимущества в сходных по тематике исследованиях.

Научная новизна работы

Научная новизна диссертационной работы отражена в следующих положениях:

1. Неформальная занятость впервые изучена в контексте социологических

исследований социальной стратификации. В рамках диссертации

последствия неформальной занятости были также рассмотрены при помощи

⁷ Подробное описание обследования на сайте Росстата

показателей самооценки социального положения, ранее широко не использовавшихся при изучении данной темы.

2. На базе экономико-социологического подхода к анализу укорененности и микро-классового подхода к анализу социальной стратификации предложена и реализована в эмпирическом исследовании концептуальная схема изучения влияния неформальной занятости на самооценки социального положения.

3. Получены эмпирические оценки влияния типа занятости (формального/ неформального) и его смены на самооценки социального положения. Продемонстрирована внутренняя неоднородность неформальной занятости с точки зрения представлений о собственном социальном положении по сравнению с формальными работниками. Показано, как смена типа занятости меняет восприятие работников.

Основные положения, выносимые на защиту

1. Отсутствие официального оформления занятости отражается на идентификации работниками своего места в обществе по-разному в зависимости от типа неформальной занятости. Состояние неформальной занятости по сравнению с формальной может выражаться как в значимом превышении самооценок, связанных с материальным благосостоянием (для самозанятых), так и в значимом уменьшении самооценки власти и уважения (для неформальных наемных работников). В неформальности выделяется и категория работников (нерегулярные), которые характеризуются значимо более низкими самооценками социального положения по всем отобранным индикаторам по сравнению с формальными работниками, представляя наиболее уязвимую категорию занятости.

2. Мобильность из формальной занятости в различные состояния неформальной занятости также сопровождается разнонаправленными изменениями в самооценках социального положения в зависимости от типа неформальности. Для формальных работников, перешедших в состояние

самозанятости, характерна небольшая значимая положительная динамика в восприятии отдельных атрибутов социального положения, связанного с материальным благосостоянием. Нерегулярные работники испытывают негативные последствия при переходе в данное состояние из формальной занятости по всем индикаторам самооценки социального положения, однако размер эффекта также невелик. Восприятие собственного положения у тех, кто перешел из формальной занятости в неформальную занятость по найму, значимо не меняется.

3. И для формальных, и для неформальных работников характерны относительно низкие самооценки социального положения практически по всем отобранным индикаторам, что свидетельствует о невысоком качестве общественных благ, предоставляемых формальной системой социальной защиты, и, как следствие, отсутствии доверия к ней. В результате часть работников отказывается от своих обязательств по социальному контракту и уходит в теневую занятость. Работники, остающиеся в рамках формальной занятости, не наблюдают значительной отдачи от своего участия в данном социальном контракте.

4. В настоящий момент на российском рынке труда неформальность сама по себе не выступает сильным механизмом социальной стратификации. Субъективная идентичность неформальных работников оказывается схожей с представлениями формальных работников о собственном положении в социальной иерархии.

5. Сходство социальных идентичностей формальных и неформальных работников объясняется отсутствием выраженной сегментации российского рынка труда по признаку (не)формальности типа занятости. Неформальная занятость не сосредотачивается в неблагополучном сегменте, и переход в данный тип занятости не выражается в значительном ухудшении самооценок социального положения. Мобильность между формальным и неформальным типом занятости в обе стороны пока не имеет жестких ограничений. Участники рынка реагируют на возможности и ограничения

рынка труда сходным образом вне зависимости от того, оформлена ли их занятость или нет.

Апробация результатов

Основные положения диссертационной работы были представлены автором на следующих научных мероприятиях: XII Международная научная конференция по проблемам развития экономики и общества, секция "Рынки труда" (Москва, апрель 2011); конференция "Economic and political transformation - 20 years after", факультет экономики Университета им. Матвея Корвина (Будапешт, ноябрь 2011); конференция "Embeddedness and Beyond: Do Sociological Theories meet Economic Realities", НИУ ВШЭ, секция "Market society and moral order" (Москва, октябрь 2012); XIV Апрельская международная научная конференция по проблемам развития экономики и общества, секция "Рынки труда и демография" (Москва, апрель 2013); 1st International Russia Longitudinal Monitoring Survey of HSE User Conference. НИУ ВШЭ. Секция "Incomes and inequality" (Москва, май 2013); Finno-Russian seminar for doctoral and postdoctoral researchers "Transitions in Work and Labour Markets – Challenges for transnational cooperation". Университет Тампере. Тампере, ноябрь 2013); международная конференция "Между трудом и досугом: к новой «экономии спасения»?", НИУ ВШЭ (Москва, ноябрь 2013).

Промежуточные результаты диссертационного исследования также

представлялись на регулярных отчетных семинарах Академической аспирантуры НИУ ВШЭ 14 июня 2011 г., 6 декабря 2011 г., 14 июня 2012 г. и 28 мая 2013 г., на семинарах научно-учебной Лаборатории исследований рынка труда (ЛИРТ) НИУ ВШЭ (октябрь 2011 и май 2013) и научно-учебной Лаборатории исследований предпринимательства НИУ ВШЭ (апрель 2012), а также на конференциях памяти Юрия Левады «Современное российское общество и социология» (апрель 2012 и апрель 2013 гг.).

Теоретическая и практическая значимость работы

В диссертации предложена концептуальная схема изучения влияния
неформальной занятости на самооценки социального положения,

сформулированная на основе экономико-социологического подхода к анализу укорененности и микро-классового подхода к анализу социальной стратификации. Результаты диссертационного исследования могут в дальнейшем использоваться при разработке программ эмпирических исследований социального положения других потенциально уязвимых социальных категорий – безработных и представителей экономически неактивного населения. Полученные результаты позволили продвинуться в понимании последствий неформальной занятости для социально-экономического положения работника. Тем самым, определяется значимость настоящего диссертационного исследования для социологических и экономических теорий неформальной занятости, также исследований социальной стратификации и сегментации рынка труда.

Результаты исследования могут применяться при разработке экономической и социальной политики, направленной на реформирование рынка труда и мер социальной защиты работающего населения. Представленный в диссертации теоретический и эмпирический материал может использоваться в преподавании курсов по экономической социологии, социальной стратификации, экономике и социологии труда и других учебных дисциплин, предмет которых затрагивает неформальную занятость

Структура и объем работы

Природа и последствия неформальной занятости: эволюция теоретических представлений

Несмотря на многочисленные исследования неформальной занятости, активно проводившиеся с 1970-х гг., исследователи так и не пришли к единому определению данного типа занятости и его характеристик. Простое перечисление видов деятельности, осуществляемых вне формальных институциональных рамок,10 или особенностей такой деятельности11 не вызывает больших сложностей, однако подобные списки, как правило, не являются полными. Неформальность часто определяют как состояние исключенности из правового регулирования. В этом отношении одним из классических определений неформальной экономики считается сформулированное Э.Фейджем перечисление таких сфер, из правового регулирования которых неформальная хозяйственная деятельность оказывается исключена - отношения собственности, лицензирование деятельности, трудовые отношения, финансовое кредитование и система социального обеспечения [Feige, 199012].

В свою очередь, формальные правила, определяющие и регулирующие исключительно сферу труда, настолько многообразны, что неформальность, предполагающая как их нарушение, так и уклонение от их исполнения, также подвержена огромному числу вариаций. Таким образом, попытки классификации видов неформальной занятости лишь отражают неоднородность обсуждаемого явления, которое плохо укладывается в любые терминологические рамки. Исследователи, пожалуй, едины только в том, что исключают из обсуждения криминальную деятельность (незаконную торговлю оружием и наркотиками, рэкет и т.д.), которая обычно изучается отдельно.13

Существует множество определений неформального сектора и неформальной занятости, строящихся на разных концептуальных основаниях и плохо сочетающихся друг с другом, порождая тем самым «какофонию» дефиниций [Perry et al., 2007].14 Авторы, использующие данные термины, могут обозначать ими разные виды деятельности, в результате чего получаемые статистические оценки зачастую плохо сопоставимы. Эмпирические исследования также разнородны, т.к. именно принятое концептуальное определение неформальной занятости определяет дизайн вопросников обследований рабочей силы в разных странах. Всё это затрудняет обобщение и строгое сравнение полученных результатов. Неформальная занятость изучалась как экономистами, так и социологами. Ниже будут представлены основные теоретические подходы в рамках каждой из дисциплин. Всю совокупность существующих теоретических подходов к определению и изучению неформальной занятости в экономике можно условно разделить на два основных направления на основе того, признается ли в конкретной теории наличие жестких барьеров, отделяющих формальную занятость от неформальной, или же барьеры отсутствуют. В последнем случае выбор типа занятости определяется личными предпочтениями работников и их способностями и навыками (т.е. структурой и объемом накопленного физического, человеческого, культурного и социального капитала). Изначально неформальная занятость как феномен рынка труда описывалась при помощи теории неформального сектора, которая возникла как частный случай экономической теории сегментированных рынков. Одним из ее ключевых постулатов является тезис о наличии постоянно поддерживающихся и воспроизводящихся барьеров между отдельными секторами рынка труда, мобильность между которыми вследствие этого затруднена. Сам термин «неформальный сектор» был предложен британским социологом и антропологом К. Хартом [Hart, 1970; Hart, 1973], впервые употребившим его применительно к городским трущобам африканских городов. Харт понимал под ним примитивную и разнообразную самозанятость, типичную для обитателей городских трущоб в развивающихся странах. С помощью данного термина он описывал нерегулярную трудовую деятельность, сопряженную с непредсказуемостью и отсутствием чувства защищенности и контроля. Представители исследованных им рынков труда являлись городскими бедняками, вчерашними мигрантами из сел, неквалифицированными работниками, находящими в низкопроизводительной самозанятости основной (а часто единственный) источник средств к существованию [Hart, 1973]. Самозанятость для них служила одной лишь альтернативой полной безработице, поскольку формальный рынок труда не создавал достаточное количество рабочих мест, а системы помощи безработным в этих странах не существовало.

Харт не был сегменталистом, однако его подход был проинтерпретирован в русле сегментационных представлений и подхвачен многочисленными исследователями и, что особенно важно, был принят на вооружение международными экономическими организациями (Международная Организация Труда (МОТ), Всемирный Банк (ВБ), Организация экономического сотрудничества и развития (ОЭСР)). Они не только начали использовать эту концепцию в разнообразных политических инициативах, связанных с борьбой с бедностью в развивающихся странах, но и разработали разнообразные подходы к статистическому измерению неформальности, интерпретируя определение Харта в терминах сегментационной парадигмы.

Самооценки социального положения как инструмент анализа социальной стратификации

Самооценки социального положения являются еще одним ключевым понятием данной работы, наряду с концептом неформальной занятости. Но что они представляют собой в теоретическом смысле? Данный термин возник в рамках исследовательского направления, посвященного изучению социальной стратификации [Leggett, 1963; Ossowski, 1963; Lewis, 1964; Jackman, Jackman, 1973; Laumann, Senter, 1976], под названием «субъективный социальный статус». Он отражает восприятие индивидом собственного места в социальной иерархии [Jackman, Jackman, 1973]; характеризует положение индивидов в обществе и предоставляет важную информацию о социальной структуре и социальной динамике, которая не исчерпывается сухими характеристиками денежных доходов и материального благосостояния. Так, люди, оценивающие свое социальное положение определенным образом, в своем поведении зачастую следуют тем практикам, которые оказываются принятыми среди представителей схожего с ними социального статуса [Hout, 2008]. Такие практики из самых разных сфер (круг общения, потребление определенных товаров и услуг, способы проведения досуга, выбор образования для детей) образуют их стиль жизни и, в свою очередь, влияют и на электоральные предпочтения [Carmines, Stanley, 1992], восприятие легитимности экономической и политической системы [Della Fave, 1980; Shepelak, 1987]. Изучение субъективного социального статуса имеет долгую традицию в эмпирической социологии, восходящую к исследованию Р. Центерса [Centers, 1949], в рамках которого респондентов просили оценить свое положение в предложенном континууме иерархически выстроенных классов.24 Современные методики изучения субъективного социального статуса реже используют категорию «класса», это облегчает межстрановые сопоставления результатов (хотя и не решает методологических проблем интерпретации результатов) и позволяет исключить возможные смещения, связанные с использованием таких идеологизированных понятий как «рабочий класс» или «средний класс» [Goldman et al., 2005].25 Примером является континуум из 10 абстрактных позиций-«ящиков» [Kelley, Evans, 1995] или визуальная 10 ранговая шкала субъективного социального статуса МакАртура [Adler et al., 2000]. Для более подробного изучения особенностей восприятия социальной стратификации исследователи используют также самооценки, полученные при ответах на вопросы о нескольких различных аспектах социального положения (субъективная классовая принадлежность согласно уровню влияния на других, стилю жизни, доходу, профессии) [Kluegel et al., 1977], хотя данный подход является менее распространенным.

Техники и методики, используемые для измерения субъективного социального положения, регулярно подвергаются критике. Один из наиболее серьезных аргументов, выдвигаемых исследователями социальной стратификации, состоит в том, что формулирование адекватных прямых вопросов о восприятии системы социального неравенства представляется невозможным из-за множества латентных аспектов социального неравенства, которые остаются неучтенными. Другое направление критики направлено против основной предпосылки о том, что субъективные оценки отображают реально существующую систему социальных позиций. Исследователи указывают на то, что прямые вопросы создают, а не выявляют представления респондентов по поводу социальной стратификации, которых до момента опроса просто не существовало [Laumann, Senter, 1976].

Помимо исследований социальной стратификации как таковой, субъективный социальный статус регулярно используется в междисциплинарных исследованиях экономистов, политологов, социальных психологов и психиатров, выступая в качестве изучаемого фактора или следствия. К примеру, отдельное широкое направление подобных междисциплинарных исследований представляет собой изучение взаимосвязи между субъективным социальным статусом и объективными и субъективными показателями физического и психического здоровья [Adler et al.,2000; Demakakos et al., 2008, Sakurai et al., 2010] и отношением к здоровому образу жизни [Reitzel et al., 2007; Shankar et al., 2010]. В рамках данного направления, посвященного социальному неравенству в области здоровья, было установлено, что самооценки здоровья и многие физиологические особенности (частота сердечных сокращений, латентность сна, распределение массы тела, полнота) оказываются в большей степени связаны именно с субъективным социальным статусом индивидов, чем с объективными индикаторами статуса (уровень образования, доход домохозяйства, профессия). Эта связь остается значимой даже при одновременном контролировании субъективного и объективного социального статуса [Adler et al., 2000]. Была выявлена и устойчивая значимая зависимость между субъективным социальным статусом и аддиктивным потреблением. Низкий субъективный социальный статус оказывается более значимой детерминантой курения и потребления алкоголя в старших возрастах, чем низкий уровень образования [Shankar et al., 2010], а также увеличивает вероятность возврата к практике курения. Исследования субъективного социального статуса также позволили установить, что показатели социального положения могут рассматриваться в качестве косвенных индикаторов макроэкономической ситуации. К таким выводам пришли исследователи из Венгрии, обнаружив значимую сильную связь между показателями низкого социального статуса женщин и уровнем смертности мужчин средних возрастов. При этом воздействие субъективного социального статуса женщин на смертность мужчин средних возрастов оказалась более сильным, чем влияние характеристик самих мужчин – их образование, доход и субъективный социальный статус. По мнению исследователей, выявленная взаимосвязь свидетельствовала о том, что чувство сильной социально-экономической депривации среди женщин является производным от общей неблагоприятной экономической ситуации в регионе, которая приводит к невозможности для них найти работу. В результате вся ответственность за содержание семьи ложится на мужчин, что увеличивает их психологические нагрузки и уровень стресса [Kopp et al., 2005].

Исследований субъективного социального статуса, выполненных по России, немного. Россияне начала 1990-х гг. отличалась относительно невысоким уровнем субъективного социального статуса: его средние оценки в 1991 и 1996 гг. составляли приблизительно 4 балла по 10-балльной шкале [Gross, 2003]. Сопоставимые результаты были получены и на данных проекта Международного исследования неравенства – средние оценки российских респондентов были сосредоточены в нижней части шкалы (38 из 100 баллов). Это согласовывалось с оценками, полученными по другим переходным странам, в то время как самооценки респондентов из англосаксонских стран и стран континентальной Европы располагались выше (48–69 баллов) [Kelley, Evans, 2004]. Примечательно, что распределение самооценок статуса в переходных странах также было скошено вниз, отличаясь от распределения для западных стран, пик распределения которых приходился на середину шкалы.26

Масштаб и динамика неформальной занятости

Некоторый рост неформальности объясняется увеличением численности занятых по найму, при этом уровень самозанятости оставался неизменным, а уровень нерегулярной занятости снижался. Так, в 2000 г. к неформальным наемным работникам относилось около 6% всех занятых, к самозанятым – 2,6%, к нерегулярным работникам – 10%. К 2010 г. уровень самозанятости остался практически неизменным (3%), а неформальные наемные работники и нерегулярные работники поменялись местами: 10% всех занятых были неформальными работниками по найму и 6% - нерегулярными работниками. Подобный рост неформальной занятости по найму может представляться сигналом неблагополучия, т.к. по сравнению с самозанятостью она является в большей степени вынужденным состоянием [Perry et al., 2007].

В подобной структуре неформальной занятости проявляется и отличие рынков труда переходных стран от рынков труда развивающихся стран, неформальность на которых в большей степени представлена прото-предпринимательским сегментом самозанятости.58 При этом категория неформальной самозанятости, согласно РМЭЗ НИУ ВШЭ, состоит преимущественно из индивидуальных предпринимателей, т.к. доля неформальных владельцев фирм на протяжении 2000-х гг. составляла всего 0,1-0,2%. Важно и то, что уровень неформальной самозанятости в 2000-е гг. оказывается абсолютно нечувствительным к увеличению ВВП, наблюдавшемуся на протяжении большей части рассматриваемого периода. Таким образом, экономический рост никак не повлиял на неформальную предпринимательскую активность, находя свое выражение в увеличении спроса на неформальную занятость по найму. Интересно, что наиболее заметную динамику в этом отношении демонстрировала категория неформальных наемных работников, занятых в фирмах (с 2% от всех занятых в 2000 г. до 5% в 2010). Изменение уровня занятости неформальных работников, занятых по найму у физических лиц, имело гораздо менее выраженный характер, увеличившись за 11 лет с 4 до 5,5% по данным РМЭЗ НИУ ВШЭ.

О чем говорят аналогичные данные ОНПЗ за тот же период? На Рисунке 3.2 представлены изменения в величине и структуре занятости в неформальном секторе в соответствии с определением и алгоритмом, используемыми Росстатом, за период 2000-2010 гг. В начале рассматриваемого периода численность занятых в неформальном секторе на основной работе, усредненная по итогам четырех кварталов, составляла немногим менее 8 миллионов человек. На протяжении почти всего последующего десятилетия она демонстрировала тенденцию к росту и в 2009 г. составляла уже около 12 млн. человек. Это соответствует росту доли работников неформального сектора в структуре всех занятых в российской экономике с 13% до 17-18%. По результатам экономического кризиса 2009 г. численность неформального сегмента рынка труда сократилась на 2 миллиона, составив примерно 10 млн. в 2010 г. Рисунок 3.2 также демонстрирует, как менялась численность различных групп, составляющих его структуру, на протяжении всего обсуждаемого периода. Основная тенденция здесь очевидна: это быстрый рост с 2000 по 2008 гг. численности наемных работников неформального сектора -занятых по найму у физических лиц и у индивидуальных предпринимателей. Именно экспансия этой группы во многом определяла общую динамику неформального сектора, согласно данным ОНПЗ. Отметим, что аналогичная тенденция увеличения неформальных наемных работников была выявлена и на данных РМЭЗ НИУ ВШЭ. По данным ОНПЗ в 2000 г. данная категория насчитывала менее 2,5 млн. человек, то в 2004 году – около 5 млн. чел, а в 2008 – около 7,5 млн. чел. При этом рост численности данной категории в 3,2 раза происходил на фоне увеличения всего неформального сектора в 1,5 раза и всей занятости в экономике в этот период – лишь на 11%.59 Таким образом, оценки, полученные на данных ОНПЗ, свидетельствуют о том, что численность занятых в неформальном секторе растет преимущественно за счет неформальных наемных работников. Экономический кризис, сокративший спрос на труд в экономике, прервал эту тенденцию. Индивидуальные предприниматели и домохозяйства стали сокращать наем работников и в 2009 году численность наемных работников неформального сектора снизилась в среднегодовом исчислении более чем на 1 млн. человек. Снижение продолжилось в 2010 г. и составило дополнительно еще 1,2 млн. чел., в результате чего в данной группе осталось «всего» 3,2 миллиона.60 Другая большая (но также внутренне неоднородная) группа в составе неформального сектора – это предприниматели без образования юридического лица (ПБОЮЛы) и индивидуалы-самозанятые. Такое деление достаточно условно, но принадлежность к первой подгруппе неявно предполагает наличие более выраженной бизнес-ориентации, тогда как для второй более свойственна ориентация на выживание, то получение дохода, замещающего заработную плату. К сожалению, данные ОНПЗ не дают возможности для более подробного анализа таких установок из-за отсутствия соответствующих вопросов. Численность предпринимателей без образования юридического лица до 2008 года оставалась практически неизменной и колебалась около значения в 1 млн. человек. В 2009-10 гг. здесь был отмечен заметный рост, который, по-видимому, стал полузеркальным отражением сокращения наемного компонента внутри неформального сектора. Судя по рисунку 3.2, только названные две группы (наемные работники и ПБОЮЛы) отреагировали на кризисные явления конца 2000-х гг., тогда как остальные не показали никакой заметной реакции.

В абсолютном исчислении численность самозанятых за анализируемый период возросла практически в два раза (с 1 млн. до 1,9 млн.), однако на общей структуре неформальной занятости данное изменение практически не отразилось, что согласуется с результатами РМЭЗ НИУ ВШЭ. Таким образом, предпринимательская активность населения действительно оказывается слабоэластичной по отношению к темпам экономического роста, а неформальный труд по найму – высокоэластичным. Важная тенденция, прослеживаемая на всем анализируемом периоде, связана с сокращением численности занятых производством в домашнем производстве. Подробный анализ особенностей этой группы был дан Р.Капелюшниковым в книге «Нестандартная занятость в российской экономике» [2006].61 В 2000 г. её численность насчитывала 3,1 млн. чел и сократилась до примерно 2 млн. чел к 2001 году, после чего наступила относительная стабилизация вокруг этого значения. Численности двух других составляющих неформальной занятости (фермеры и незарегистрированные наемные работники формальных предприятий) на протяжении всего периода были примерно стабильными и небольшими по абсолютной величине. Таким образом, основными выводами анализа динамики ключевых составляющих неформальной занятости в исследуемый период стало увеличение неформальных наемных работников и отсутствие выраженных изменений в категории самозанятых. Они были выявлены как на основе базы РМЭЗ НИУ ВШЭ, так и на основе ОНПЗ, что говорит об их устойчивости.

Эффект неформальности: регрессионный анализ самооценок

Действительно ли значимых различий в восприятии своего социального положения между формальными и неформальными работниками на российском рынке труда нет? Простое сравнение средних не дает ответ на этот вопрос, т.к. на демонстрируемые оценки оказывает влияние весь комплекс наблюдаемых и ненаблюдаемых характеристик респондентов. С помощью эконометрического анализа (пробит-модели для порядковых данных) я пытаюсь выявить «чистый» вклад неформальности в формирование таких самооценок. Для этого на каждой из одиннадцати волн РМЭЗ НИУ ВШЭ были оценены пять моделей. Они различались типом самооценки социального положения в качестве зависимой переменной. Набор контролируемых характеристик включал пол, возраст, состояние в браке, тип населенного пункта, образование, самооценку здоровья, число детей в домохозяйстве, логарифм душевого дохода, статус студента, статус пенсионера, федеральный округ, статус на рынке труда. Последняя переменная принимала шесть различных значений (самозанятость, неформальная занятость по найму, нерегулярная занятость, формальная занятость, безработица, экономическая неактивность), а формальная занятость была выбрана в качестве базовой категории.

Остановимся подробнее на результатах анализа (см. Таблицы 1-5 в Приложении 4).80 По показателю субъективного благосостояния на протяжении всего периода 2000-х гг. наблюдались значимые отличия между самозанятыми и формальными работниками. Самозанятые ставили себя значимо выше по этой шкале, чем формальные работники, при прочих равных условиях. Отличия межу другими группами работников, различающимися статусом на рынке труда, носят менее выраженный характер и не воспроизводятся от волны к волне. Неформальные наемные работники отмечали более низкие самооценки благосостояния по сравнению с формальными работниками только в 2009 и 2010 гг., в то время как на протяжении предыдущих лет различий не наблюдалось. Нерегулярные работники характеризовались более низкими самооценками благосостояния на протяжении большей части второй половины 2000-х гг. Это делало их похожими по данному показателю на экономически неактивное население, для которого в этот период были также характерны более низкие самооценки благосостояния. Безработные, в свою очередь, оценивали свое материальное положение значимо ниже формальных работников во всех 11 волнах, представляя по своим самоощущениям самую бедную категорию населения по сравнению с формальными работниками. Можно отметить, что данные результаты согласуется с выводами дескриптивного анализа, представленного выше в настоящей Главе. Субъективные оценки собственного материального положения действительно различаются в зависимости от типа занятости, однако ключевой характеристикой оказывается не неформальность как таковая. Скорее, можно говорить о финансовой отдаче от микро предпринимательства, которая оказывается сопряжена с самозанятостью. Категория формальных работников, в которой преимущественно сосредоточены занятые по найму, по-видимому не испытывает значимой материальной отдачи от своего положения на «свету». Их самооценки материального благосостояния практически не отличаются от восприятия собственного богатства тех наемных работников, которые не имеют официального оформления занятости. Параметр субъективной власти показывает несколько иную картину. На протяжении всего анализируемого периода различий между самозанятыми и формальными работниками не наблюдалось: работники формального сектора и самозанятые одинаково позиционировали себя на этой шкале. В противоположность им, неформальные работники по найму оценивали свою «власть» значимо ниже и эти самооценки воспроизводились практически в каждой волне. Нерегулярно занятые также демонстрировали значимо более низкие самооценки власти по сравнению с формальными работниками, однако данные различия вновь оказались характерны только для второй половины 2000-х гг. Это сближало их с категорией экономически неактивных. Для безработных респондентов оказались характерны значимо более низкие самооценки власти по сравнению с формальными работниками на протяжении всех 11 лет.

Данные результаты также демонстрируют отсутствие выраженного однонаправленного влияния неформальности на самооценки социального положения. Если самозанятые воспринимают размер своей власти примерно так же, как формальные работники, то неформальные наемные работники и нерегулярные работники – значимо ниже, чем работники, имеющие официальное оформление. В рамках данного анализа мы не можем оценить размер различий, однако нерегулярная занятость из всех видов неформальности предполагает самую слабую связь с рынком труда. Закономерно, что она сопряжена со значимо более низкими оценками собственной власти, которые также характерны для тех, кто в принципе не имеет доходов от занятости. Анализ результатов регрессии по параметру субъективного уважения, которое респонденты испытывают к себе со стороны других, также позволил дифференцировать различные категории статусов на рынке труда. Значимые различия между самозанятыми и формальными работниками наблюдались только в 2006 и 2010 гг., при этом самозанятые в этих волнах демонстрировали более высокие самооценки уважения. В остальные годы различия между самозанятыми и формальными работниками отсутствовали. Неформальные наемные работники на протяжении большей части 2000-х гг. оценивали уровень уважения, которое они испытывают к себе со стороны других, значимо ниже, чем формальные работники, однако эти различия воспроизводились нерегулярно. Начиная с 2003 г., для нерегулярно занятых также оказывались характерны значимо более низкие самооценки уважения по сравнению с формальными работниками (исключение составил 2005 г.). Как безработные, так и экономически неактивные на протяжении всего анализируемого периода отличались значимо более низкими самооценками уважения по сравнению с формальными работниками.

Похожие диссертации на Влияние неформальной занятости на самооценки социального положения

Влияние туризма на социально-экономическое положение регионаЯфаров Руслан Кязымович

Влияние кризиса занятости на способы выживания и благосостояние домохозяйств : На примере Москвы и ВоронежаДавыдова Надежда Марковна

Влияние положения и химической природы объемных заместителей на мезогенность производных бензола и порфинаЖарова Марина Алексеевна

Динамика экономико-географического положения и ее влияние на миграционные процессыИонова Наталья Владимировна

Исследование влияния тесного положения зубов на функциональные изменения в структурах жевательного аппарата при ортодонтическом леченииМатвеева Елена Александровна

Самоотношение и его влияние на положение интеллектуально одаренных подростков в учебной группе Климонтова Татьяна Анатольевна

Влияние привычного положения головы во время сна на показатели церебральной гемодинамики у больных с вертебрально-базилярной недостаточностью [Электронный ресурс]Хорева Екатерина Тимофеевна

Влияние изменения высотного положения трубопровода на общую механохимическую коррозию и его ресурсМосягин Михаил Николаевич

Влияние фактора пограничного положения на формирование конкурентных преимуществ городаКосарева Галина Андреевна

Угрозы безопасности Российской Федерации в пограничном пространстве как следствие влияния ее геополитического положения Терентий Ливиу Михайлович