Экономическое мировоззрение бюрократической элиты Российской империи Николаевской эпохи Мондэй Кристофер Дэниел

Содержание к диссертации

Введение С. 4 - 35

Глава I: Камерализм и формирование взглядов

Е.Ф.Канкрина 36 - 88

1.1 Метаэкономические предпосылки камерализма 37-55

1.1.1. Социальная роль камералистов-бюрократов 37-41

1.1.2. Объяснение посредством формального 41 - 48

доказательства: Формизм

1.1.3 .Объяснение посредством идеологического 48 - 49

подтекста: Бюрократическая идеология

1.1.4. Объяснение через построение сюжета: Сатира 50-54

1.1.5. Камерализм как нормативная наука 54-55

1.2 Внутреннее развитие камерализма 55 - 75

1.2.1. Историография камерализма 55-61

1.2.2. Понятие «искусства» у камералистов 61-63

1.2.3. Развитие методологии камерализма 63 - 70
в работах И.Г.Г. Юсти

1.2.4. От камерализма к неокамерализму 70 - 75

1.3 Ранний Е.Ф. Канкрин: Модификация 76-88
камералистской модели

1.3.1 От романтизма к бюрократической идеологии 76 - 79

1.3.2 «Война и мир»: преобразование доктрин камерализма 79 - 88

Глава II: Развитие Канкриным экономического стиля 89 -158

и главных методов анализа российского камерализма

2.1. Стиль мышления Катерина как типичного 92 -108

представителя бюрократического направления

в российской экономической науке

2.1.1. Религия и российский государственный аппарат 92 - 102

как институты экономического мышления

2.1.2. Эпистемологическая основа Неокамерализма 102 - 107

2.1.3 Е.Ф. Канкрин об общественном благосостоянии 107 - 108

2.2. Экономическая теория Е.Ф. Канкрина С. 108 -

в контексте российской камералистики

2.2.1 Источники, использованные для реконструкции 108 -113

и анализа научного аппарата Канкрина

2.2.2 Модель человеческого поведения Канкрина 113-115

2.2.3 Онтология хозяйства у неокамералистов и у Канкрина 115-122

2.2.4 Понятие «труд» в работах неокамералистов 122 -132

и « романтиков»

2.2.5 Понятие административных и информационных 132-135

издержек у Канкрина

2.2.6 Денежная теория Канкрина в контексте камерализма 136 -140

2.2.7. Е.Ф.Канкрин о кризисах 140 -141

2.3. Камералистская программа экономического 141-158

развития Российской империи в работах Е.Ф. Канкрина

2.3.1 Основные факторы, предопределившие официальное 141 -146

признание экономической программы Е.Ф. Канкрина

2.3.2 Основные направления экономических реформ, 146-149

предложенных Е.Ф. Канкриным

2.3.3 Характеристика основного содержания «национального 149-156

пути развития», разработанного Е.Ф. Канкриным

2.3.4 Лесная политика Канкрина: пример 156-158

экономической политики неокамерализма

Глава 3: Судьбы научного наследия Е.Ф.Канкрина: 159-186

экономическая теория Канкрина

в российском культурном пространстве

3.1. Официальное толкование традиции Канкрина 161-164

3.2. Либеральная ревизия 164-169

3.3 Изменение образа: Канкрин как «пророк железа» 169-177

3.4 Образ Канкрина у социалистов 177-185

и в советской историографии: «идеолог крепостного права»

3.5. Канкрин и «русская школа» 185-186

Заключение 187-196

Список использованной литературы 188-227

Введение к работе

В данной работе используется нетрадиционный подход к изучению истории экономической мысли и к анализу вопроса о структуре некоторых главных институтов экономической науки в Российской империи Николаевской эпохи.

Мы исходили из того, что экономическая наука сама является, наряду с другими экономическими учреждениями - банковской системой, правосудием, системой денежного обращения - своеобразным «институтом». Ведь производство и воспроизводство экономического знания, как и все хозяйственные процессы, осуществляются в определенных институциональных рамках и подчиняются обпщм социально-экономическим законам. Более того, процессы организованного экономического обучения являются важным механизмом формирования и поддержания других, достаточно подробно изученных экономических институтов. Поэтому, на наш взгляд, институты экономической науки следует рассматривать как составную часть общих хозяйственных механизмов.

Все «институты экономического образования»¹ (в широком смысле) передают своим «выпускникам» определенные способы мышления, а также конкретные методы анализа "экономических"² феноменов. Получив образование, эти «выпускники» становятся управляющими или советниками, с одной стороны, или лицами, принимающими решения — с другой, и во многом определяют ход социально-экономического развития. Из этого следует, что форма и динамика экономической трансформации во многом зависит от научно-исследовательских и образовательных институтов.

В качестве конкретного примера можно указать на роль доктрины «Supply-side economics» (экономика, ориентированная на предложение) в развитии экономических отношений США в последние десятилетия двадцатого столетия. Инкубатором этой концепции стали несколько консервативно-направленных университетов и «мозговых центров», в частности, Университет Южной КалифорнииСШС). Данные «институты экономического мышления» и вооружили своих выпускников методиками и философскими знаниями, соответствующими доктрине "Supply-side". Хотя данная теория была весьма упрощена в ходе ее практического применения, она оказала значительное

¹ В данной работе используется термин «Институты экономического мышления» с целью связать
экономическое понятие «институт» с его социологическом значением. Выражение "Imitates of Economics"
впервые встречается в работе Эндрюса. (Andrews Е.В. Institutes of Economics. Boston, 1889.)

² Более того, данные институты нередко и определяют то, какие феномены считать экономическими.

воздействие на американское общество. Поэтому, прежде всего нужно обратить внимание на структуру институтов, в рамках которых была сформулирована доктрина "Supply-side".

В данной работе мы рассматриваем возникновение ключевых институтов экономической науки Российской империи, их влияние на хозяйство Российской империи Николаевской эпохи. К началу XIX века по всей Европе различные институты экономического образования начали принимать современный облик. Люди, получившие экономическое образование, стали выделяться как особый общественный слой. Это было связано с трудностями контроля над хозяйственными национальными системами, ставшими настолько сложными, что узкий круг представителей двора уже не мог управлять ими. В этот период, достаточно подробно освещенный в работах Макса Вебера, власть имущие в Европе все более остро осознавали необходимость в специалистах с определенным уровнем экономических знаний. Спрос на людей, разбирающихся в хозяйстве, заметно вырос, и Российская Империя не представляла собой исключения.

В работе рассматривается вопрос о влиянии институтов экономической науки на хозяйство Российской империи Николаевской эпохи. Под институтами экономического образования здесь понимаются те организации, которые уменьшают расхождения между моделями экономического мышления разных индивидов или иным способом воздействуют на индивидуальные и групповые представления об экономике и механизме ее функционирования. Институты экономической науки не только в определенной степени предопределяют характер анализа хозяйственных процессов, но и, в конечном счете, производят определенный набор программ для экономических трансформаций. Государство (в данном случае оно рассматривается как совокупность влиятельных структур) выбирает для реализации наиболее удобную для себя программу из ряда предложенных указанными институтами экономики. Итак, можно сказать, что институты экономического мышления находятся у истоков общественных трансформационных процессов.

В первой половине XIX в. заметную роль играли три института экономической науки: бюрократия, масонская ложа и аристократический салон, каждый из которых разрабатывал свою трансформационную модель, основанную на собственном видении экономики. Расхождения между указанными институтами привели к созданию экономических моделей, в корне отличавшихся друг от друга.

В диссертации анализируется возникновение и развитие бюрократического направления³ в российской экономической науке. Вслед за социологом Карлом Манхеймом мы полагаем, что присущий ему способ мышления сыграл важную роль, наряду с либеральным и консервативным направлениями в экономической науке. При этом предполагается, что это направление развивалось как в университетских аудиториях, так и в кабинетах чиновников.

Данная тема представляется особенно важной при изучении прошлого и настоящего экономики России, а также прогнозов ее будущего развития. Начиная с царствования Николая I, российская государственная бюрократия большинством историков и экономистов рассматривается как коррумпированная, неэффективная и тираническая⁴. М. Вебер утверждал, что к началу двадцатого столетия реальной движущей силой Российской истории была не монархия и не большевистская идеология, а растущая государственная бюрократия⁵. Она же, по мнению аналитиков (и правых, и левых), стала главной проблемой Советского общества. Для многих троцкистов, например, сталинизм был, прежде всего, "бюрократической революцией"⁶. Согласно Миловану Джиласу (Djilas), тоталитарная власть и монополистические привилегии собственности, символизировавшие коммунизм, крепко держали в руках управляющую бюрократию⁷.

Для западных теоретиков, изучавших проблему тоталитаризма, государственная бюрократия представлялась одним из главных орудий экономического, политического,

военного и идеологического контроля в советский период . В настоящее время значение бюрократии, ее политической и экономической идеологии активно обсуждается в литературе о Российской Федерации. Все сказанное обуславливает актуальность темы исследования.

В диссертации мы не рассматриваем бюрократическое направление в экономической науке как неизбежное проявление монархического режима, о чем нередко писали многие советские ученые. На наш взгляд, не следует также трактовать бюрократию как неизбежный атрибут модернизации (как это вслед за М. Вебером и Дуглас Нортом делают многие современные социологи и экономисты). Вместо этого, в данной работе анализируется структура мышления бюрократической элиты с целью

³ Не следует смешивать социально-экономический термин «бюрократия» с бытовым представлением о
чиновничестве.

⁴ Orlovsky, Daniel Т. Recent Studies on the Russian Bureaucracy II Russian Review. Nom. 35.1975. p.453.

⁵ Mommsen, Wolfgang J. Max Weber and the Regeneration of Russia II Journal of Modern History. Nom. 69.1997.
pp. 1-17.

Shachtman, Max. The Bureaucratic Revolution: The Rise of the Stalinist State. New York, 1962.

⁷ Djilas, Milovan. The New Class: An Analysis of the Communist System. New York, 1957.

⁸ Friedrich, Carl J. and Zbigniew K. Brzezinski. Totalitarian Dictatorship and Autocracy. Cambridge, Mass., 1956.

выявления особых аспектов ее собственного взгляда на мир в целом и на экономику - в частности. Мы постараемся показать, каким образом теоретические построения этой группы воплощались на практике и как они в дальнейшем воздействовали на формирование самостоятельного и полноценного направления в экономической науке.

В данном исследовании анализируется не просто политическая экономия в определенный период ее развития и в определенной стране, но и тот общекультурный контекст, в рамках которого происходило это развитие. В результате представляется возможным выделить главные различия между институтами экономического мышления и другими экономическими институтами. Одной из центральных методологических предпосылок, используемых при изучении, например, такого института, как финансовый рынок, является допущение о «случайном блуждании» (random walk). Согласно этому принципу, можно пренебречь историей предыдущих «ходов». Совершенно иначе обстоит дело с вопросом об изучении структур институтов экономического мышления, поскольку понятие культуры заключает в себе некую непрерывную традицию. По словам Ю.М. Лотмана: «(...) культура всегда подразумевает сохранение предшествующего опыта. Более того, одно из важнейших определений культуры характеризуется как "негенетическая" память коллектива. Культура есть память. Поэтому она всегда связана с историей, всегда подразумевает непрерывность нравственной, интеллектуальной, духовной жизни человека, общества и человечества. И потому, когда мы говорим о культуре нашей, современной, мы, может быть сами того не подозревая, говорим и об огромном пути, который эта культура прошла»⁹.

Вот почему такие кажущиеся на первый взгляд неактуальные темы, как, например, влияние первой Отечественной войны 1812 года на экономическую науку, должны занять подобающее место и облегчить понимание того, почему так важно выделить в качестве самостоятельного объекта исследования структуру институтов экономической науки. Мы далее покажем, что «наполеоновские войны» оказали существенное воздействие на структуру бюрократического направления в российской экономической науке (при этом мы рассматриваем «наполеоновские войны» как систему общественных знаков в понимании философа Роланда Барта). После наполеоновских войн понятие «мировых» и «национальных» систем приобрело совершенно иной смысл. Новая трактовка неопределенности, предложенная российскими экономистами, в дальнейшем оказала огромное влияние на формирование многих экономических моделей, разработанных российскими академическими и придворными экономистами Николаевской эпохи. Это, в

⁹ Лотман Ю.М. Беседы о русской культуре. Быт и традиции русского дворянства. ( XVIII-начало ХГХ века). СПб., 1994. С.8-9.

свою очередь, существенно повлияло и на характер предлагавшихся ими политических программ. Так в структуру мышления бюрократического направления вошло специфическое для российской науки понятие.

Точно также может показаться на первый взгляд случайным (и малоактуальным) тот факт, что многие российские экономисты первой половины XIX века (в том числе и министр финансов Е.Ф.Канкрин) учились экономической науке в рамках парадигмы камерализма. Однако данная система знания, предлагавшая свои собственные методы анализа и свое миропонимание, прочно вошла в структуру российских институтов экономического мышления, что, в конце концов, оказало немалое воздействие на разработку стратегии экономического развития.

Из вышесказанного можно предположить, что понятие неопределенности, которое возникло вследствие наполеоновских войн, как и другие экономические концепции, сложившиеся в науке Николаевской эпохи, до сих пор оказывают существенное влияние на современные институты экономического мышления и, тем самым, на экономическую политику, проводимую руководством Российской Федераций.

Разработанность темы исследования

К сожалению, нам не представляется возможным воспользоваться теоретическими построениями экономистов «Русской школы». С нашей точки зрения, экономическая мысль не должна определяться особенностями так называемого «национального духа», которые якобы объединяют различные течения экономической мысли в рамках определенной страны. Наоборот, «институты экономического мышления» Российской империи были весьма раздробленными и крайне разнородными в методологическом отношении. Поэтому в данной работе анализ структуры экономического мышления базируется на конкретных институтах экономического мышления. В данном случае структура бюрократического направления в экономической науке изучается на примере Б.Ф. Канкрина, который одновременно являлся одним из главных представителей данного способа мышления и одновременно «типичным» (в Веберовском понимании) представителем российской государственной бюрократии Николаевской эпохи.

Исследование, тем самым, охватывает два довольно хорошо изученных явления — (А)российскую бюрократию и (В) экономическое мировоззрение Е.Ф. Канкрина, имеющее свою историографию.

А. Степень изученности вопроса об идеологии бюрократической элиты Николаевской эпохи

Российскую бюрократию начала XIX века рассматривали, как правило, в контексте противоречий между монархом и дворянами. Советские исследователи в большинстве своем изображали бюрократию как надстроечный элемент крепостнического строя, который к началу ХГХ века превратился в негативный фактор, препятствовавший росту национальных производительных сил. Согласно Веберу, развитие и воплощение нового типа мышления с неизбежностью предполагает усиление бюрократизации¹⁰. Для Вебера бюрократизация тесно связана с процессом развития нового «целерационального» (ZweckrationalitSt¹¹) вида мышления, который должен стать господствующим в ходе экономический модернизации¹².

Лишь немногие рассматривали российскую бюрократию с точки зрения различий между либеральной и консервативной идеологиями . Обычно исследователи уделяли

Многие исследователи российской бюрократии ссылаются на работу знаменитого историка П.А Зайончковского, который указал на рост государственного аппарата в первой половине XIX в. Примечательно, что выдержки из точно такого же отрывка книги Зайончковского получают негативную окраску практически во всех русскоязычных трудах (например, у Н.А.Троицкого) и в то же время воспринимаются как положительные оценки в работах иностранных ученых (например, у БЛинкольна). См.: ЗайончковскиЙ П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в XIX в. М, 1978. С.220-223. Анализ данных Зайончковского приводит Н.А. Троицкого к выводу о безпрецедентном росте «чиновничьего бюрократизма». Между тем, как Брюс Линкольн и Б.Н. Миронов видят в нем признак «становления правового государства». Lincoln, William Bruce. In the Vanguard of Reform: Russia's Enlightened-Bureaucrats. 1825-1861. Dekalb, 1982. pp. 15-16; Миронов Б.Н. Социальная история России. Изд. 2-ое. Т.2. СПб., 2000. С.199-201.

Оценивают рост бюрократии как отрицательное явление следующие авторы: Троицкий И.М. Третье отделение при Николае I. М., 1930; Оржеховский И.В. Третье отделение // Вопросы истории. 1972. № 2. С. 109-120; Ерошкин Н.П. Крепостническое самодержавие и его политические институты (первая половина XIX века). М., 1981; Пресняков А.Е. Российские самодержцы. М., 1990. С. 296-297.

Наоборот, большинство западных исследователей рассматривают рост бюрократии как знак прогресса. См.: Вернадский Г.В. Очерк истории права Русского государства ХУШ-ХГХ вв. Прага, 1924; Amberger Е. Geschichte der Behordenorginisanon Russlands von Peter dem Grossen bis 1917. Leiden, 1966; Torke, Hans. Das russische Beamtentum in der ersten Halfe des 19 Jabrhunderts II Forschungen zur osteuropaischen Geshichte. vol 13, Berlin, 1967; Raeff, Mark. The Bureaucratic Phenomena of Imperial Russia: 1700-1905II American Historical Review. Vol. 84, No. 2.1979; Yaney, George. The Systematization of the Russian Government, 1711-1905. Urbana, 1973.

¹¹ Также переводится как «цель-средство-рациональность».

¹² В данном случае, довод Фердинанда Тенниса об обязательном переходе человеческого сознания от
способов мышления, основанных на сущностях (Wesenwille), к мышлению, позволяющему сделать
рациональный выбор (Kflrwille), аналогичен теории модернизации, предложенной Максом Вебером.

Например, самый компетентный исследователь истории философии Российской империи А.Валицкий использует все идеологические категории Карла Манхейма, за исключением его концепции о мировоззрении «бюрократии». Таким образом, «официальная народность», «славянофильство» и другие идеи правящей элиты трактуются Анджеем Валицким исключительно в рамках «консерватизма». См.: Walicki, Andrej. A History of Russian Thought. From The Enlightenment to Marxism. Trans, by Hilda Andrews. Stanford, 1979. (Rosyjska filozofia і mysl spoleczna od Oswiecenia do marksizmu. Warszaw, 1973.); Walicki, Andrzej. Filozofia a mesjanizm. Studia z dziejowfilozonj і mysli spoleczno-religijnej romantyzmu polskiego. Warszawa, 1970.

Понятно, что работы по истории философии «в России», выполненные иммигрантами и советскими исследователями, не касались бюрократии как особой идеологии. См. N.O. Lossky, N.O. History of Russian

больше внимания тому, насколько свободны были "реакционеры" или либералы в рамках бюрократического аппарата существующей монархии, сохраняя при этом соответственно консервативную или либеральную идеологию. Но на наш взгляд, необходимо рассмотреть и третью силу, т.е. бюрократию. Вслед за Марком Рэффом, известным исследователем российского государства, можно сказать, что "типичный российский бюрократ", не будучи заинтересованным в "хорошо управляемом полицейском государстве" (Well-ordered Police State)¹⁴, искал способы руководства в "плохо управляемом rocyflapcTBe"(Mis-ordered State). Российские чиновники, подобно Е.Ф. Канкрину, хорошо понимали неизбежность столкновения новых идей с той действительностью, которая ожидала их за стенами университета.

Нами переосмыслен подход Карла Манхейма (1893-1947) к идеологии и, главным образом, предложенный им «консервативно-бюрократический» взгляд на мир¹⁵. Слабость этого подхода состоит в том, что для Российской империи начала XIX века понятие "консервативная бюрократия" стало оксюмороном. Российский бюрократ, устремленный в будущее, пытался установить новый порядок, не оглядываясь на институты, существовавшие в прошлом или сохраняющиеся в настоящем. Соответственно, мы переосмыслили концепцию «либерального бюрократа», делая упор на прогрессивную, по сути, природу его идеологии¹⁶.

В. Проблемы интерпретации экономических идей Канкрина: структура историографии

Граф Егор Францевич Канкрин часто повторял, что в течение всей его службы на посту министра финансов (1823-1845) он оставался приверженцем одной и той же экономической системы¹⁷. Рассмотрение этой системы имеет большое значение для

Philosophy. London, 1952; Zenkovsky V.V. A History of Russian Philosophy. (Trans, by G.L. Kline). 2 vols. London, 1953. Jakovenko B. Dejiny ruske filosofie. Prague, 1939.

¹⁴ Raeff, Mare. The Well-Ordered Police State. Social and Institutional Change through Law in the Germanies and
Russia, 1600-1800. Yale, 1983.

¹⁵ Следует напомнить, что Манхейм продолжил традицию изучения «идеальных типов» Макса Вебера, т.е.
смешение типичных взглядов на мир, которые хотя, возможно, и описывают какую-либо частную идею
мыслителя, но являются символическими в идеологическом смысле. Анализ, основанный на использовании
схемы Манхейма, обычно сосредотачивается на его описании «консервативного сознания», включая в это
понятие и «бюрократическо-консервативную идеологию». Mannheim, Karl. Ideology and Utopia. An
Introduction to the Sociology of Knowledge. New York, 1954.

¹⁶ Здесь мы описываем "типичные" взгляды небольшого числа гражданских служащих высших эшелонов
власти, но никак не массы мелких (и малооплачиваемых) бюрократов.

¹⁷ Канкрин писал об этом фактически в каждом из своих ежегодных отчетов императору. См.:, например,
РГИА (СПб.). ф.560, д.22, ед. 98, л.7; РГИА ф.560, оп. 22, ед. 105, л.86 об.

Примечание. В зависимости от того, писал ли он по-французски, по-немецки или по-русски, Канкрин подписывался как «Kankrin», «Cancrin» (иногда «Cancrine»), или «Канкрин». К концу своей жизни, он, по видимому, предпочитал «Cancrin».

изучения российской истории в период правления Николая I, поскольку ее принципы часто определяли имперскую политику первой половины XIX века в таких сферах, как торговля, налоги, образование и национальный вопрос.

Несмотря на то, что о министре финансов написано много, и не только советскими экономистами, единого мнения относительно сущности его экономических взглядов не существует. Чаще всего исследователи приходят к выводу, что экономические взгляды Катерина не отличались строгой последовательностью и что поэтому его система представляла собой некий набор малосодержательных принципов. Так, в первых по-настоящему научных работах о Канкрине, написанных, в основном, в Дерптском университете, Канкрин рассматривался как выдающийся практический деятель, который, тем не менее, обходился без теории. Мэкил Нолыеин, будучи аспирантом у профессора У. Штейде, пишет: «Хотя Канкрин имел многостороннее образование, он был не столько глубоким или оригинальным теоретиком, сколько практическим деятелем. Его теория, опираясь на собственный практический опыт, верна лишь касательно его»¹⁸. Можно сказать, что и в большинстве исследований, выполненных в духе «исторической школы», подчеркивается, что Канкрин, хотя он и проявил себя мудрым практиком, развивая «национальное хозяйство» путем государственного вмешательства, сам не сумел разработать сколь-нибудь полноценной теории. Экономисты либерального направления, в частности В.П. Безобразов и И.В. Вернадский, будучи противниками экономической политики, проводимой Канкриным, в еще более резкой форме указывали на отсутствие у него теоретической подготовки. «Трудно представить себе —, пишет Безобразов, — воззрения на финансовые вопросы более враждебные науке, чем учения г. Канкрина. Судьбе угодно было, чтобы эти своеобразные и причудливые воззрения на экономический мир сделались руководящими началами в государственном хозяйстве России (.. .)»^!9.

Исходя из данной историографической традиции, современные исследователи основывают свой взгляд на теорию Канкрина не столько на анализе его трудов, сколько на интерпретации его политической программы. При этом само рассмотрение этой программы сильно идеологизировано. В этой связи интересно отметить, что в 2002 г. были опубликованы две работы с абсолютно противоположными точками зрения на его взгляды. С одной стороны, в работе Л.Е. Шепелева утверждается, что экономическая

Его отец предпочитал называть себя "von Kankrin " или латинизированным вариантом "Cancrinus". И хотя Георг Канкрин свободно читал на латинском языке, он никогда не называл себя "Cancrinus". Говорили, что первоначальная фамилия писалась «Krebs» (т.е. Краб).

¹⁸ Nolcken. Der russische Finanzminister Graf Georg Kankrin und seine Handelspolitik. Riga, 1909. S. 277. В
своей магистерской диссертации А. Шмидт проводит похожее мнение по поводу Канкрина. См. Schmidt А.
Das russische Geld wShrend der Finanzverwaltung des Grafen Cancrin, von 1823-1844. St Petersburg, 1875. S.iv.

¹⁹ Безобразов В.П. О влиянии экономической науки на государственную жизнь в современной Европе.
СПб., 1867. С.27.

политика Канкрина делала упор на модернизацию и индустриализацию. С другой стороны, Иоахим Цвайнерт (Zweynert) считает министра финансов приверженцем романтического экономического учения Адама Мюллера (Adam Mullers romantische Wirtchafstlehre), выступавшего за возврат к средневековому хозяйствуй При рассмотрении исторической роли Канкрина речь идет также о общекультурных представлениях, характерных для того времени, когда он жил, и носителем которых он являлся о модернизации и о роли России в современном мире. Не удивительно, что в современной историографии так велико различие между современной русской и иностранной интерпретациями идей Канкрина. Это легко можно обнаружить при помощи количественных методов. Так, начиная с 1978 года и по настоящее время во всех главных русскоязычных источниках (удалось найти 14), упоминающих Канкрина, он представлен как «прагматичный реформатор», «русский Лист» или «сторонник промышленного развития». В то же время с 1968 по 2002 г. 7 из 9 иностранных источников описывают Канкрина как «романтика», «реакционера» или «архиконсерватора». Можно, видимо, говорить о закономерности. Что касается степени изученности, нельзя сказать, что общий уровень знакомства зарубежных исследователей со своим предметом превосходит соответствующий уровень российских ученых. К примеру, один из самых авторитетных

Шепелев Л.Б. Є.Ф. Катерин и торгово-промышленная политика финансового ведомства (1823-1844) // Английская набережная, 4. Ежегодник. СПб, 2001. С. 145-226.; Zweynert, Joachim. Біле Geschichte des dkonomischen Denkens in Russland. 180S-190S. Marburg, 2002. S. 186-192.

²¹ См.: Федорченко В.И. Императорский дом. Выдающиеся сановники. Энциклопедия биографий. В 2 т.
Красноярск, 2003 .Т. 1. С.518-520; Шепелев Л.Е. Е.Ф. Канкрин и торгово-промышленная политика
финансового ведомства (1823-1844) // Английская набережная, 4. Ежегодник. СПб., 2001. С. 145-226.;
Юровский В.Е. Министр финансов Е.Ф. Канкрин // Вопросы истории. 2000. №1. С.140-145; Синин А. Егор
Канкрин. "Я учил Россию не жить в долг" // Российская федерация сегодня. 1999. № 2. С.60-61; Дубянский
А.Н. Е.Ф. Канкрин — реформатор российской финансовой системы. // Гуманитарные науки. 1990.

№1 .С. 106-112; Бобров И.А., Боброва О.С. К вопросу о русских предшественниках экономических теорий СЮ. Витте: "придворная политэкономия" первой половины XIX в. // СЮ. Витте. Выдающийся государственный деятель России: Тезисы докладов и сообщений научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения СЮ. Витте. СПб., 1999. С136-144; Семенкова Т.Г., Карамова О.В. История русской экономической мысли. М., 1999. С. 40-48; Дема Е. "Забытый министр" // Армейский сборник. 1997. № 10.С76-78; Ружицкая И.В. Граф Е.Ф. Канкрин // Преподавание истории в школе. 1996. № 3. С.2-6; Татар И. На "огненном стуле" // Санкт-Петербургские ведомости. №103.20 июня 1995. С.4; Катыхова Л.А. Е.Ф. Канкрин и проблема протекционизма // Экономическая и общественная жизнь России нового времени. Первые дружининские чтения. Сборник докладов и сообщений. М., 1992. С.59-66; Семенкова Т.Г., Семенков А.В. Денежные реформы России в ХГХ веке. СПб., 1992. С.7-66; Петишкин С.Н. Министры финансов России ХГХ в. М., 1995. СЮ; Зайончковский П.А. Правительственный аппарат самодержавной России в ХГХ в. М., 1978.С.116.

²² См.: Cummins, Philip. Russia, 1800-1914. Problems, Issues, Sources, Skills. 2 ed Cambridge, 2001. p.58;
Kingston-Mann, Esther. In Search of the True West. Culture, Economics, and Problems of Russian Development
Princeton, 1999. p.73; Dixon, Simon. The Modernisation of Russia, 1676-1825. Cambridge, 1999. p.227; Pintner,
Walter McKenzie. Russian Economic Policy under Nicolas I. New York, 1967; Blume, Jerome. Lord and Peasant in
Russia from the Ninth to the Nineteenth Century. Princeton, 1961. pp.284-285; Zweynert, Joachim. Eine Geschichte
des dkonomischen Denkens in Russland. 1805-1905. Marburg, 2002. S. 186-192; Blackwell W.L. The Beginnings of
Russian Industrialization, 1800-1860. Princeton, 1968. p.141.

Только явное меньшинство исследователей придерживается мнения о Канкрине, подобное тому, которое встречается в русскоязычной литературе. (См.: Lincoln, Bruce W. Nicholas I. Emperor and Autocrat. Bloomington, 1978. p. 183-184; Raeff, Marc. Michael Speransky, Statesman of Imperial Russia, 1772-1839. The Hague, 1957. pp.58).

специалистов по истории экономической мысли в России Кингстон-Манн разделяет господствующее в зарубежной «русистике» представление о Канкрине: "После 1825 года, правительственная экономическая политика была сформирована, прежде всего, немецким уроженцем N. Канкриным — реакционером, который расширил репрессивные полномочия правительства» . Из приведенной цитаты читатель может получить довольно яркое представление об общем уровне знакомства американской русистики со своим предметом. Ведь «Е.Ф.».(или «G²⁴.») Канкрин., ставший министром финансов уже в 1824 г., родился в Гессенском курфюршестве. Большое число зарубежных исследований о Канкрине ограничивается лишь указанием на его «реакционную» политику, проводимую при строительстве железных дорогах. Историк экономического развития России Джером Блюм пишет: "Канкрин выступал против строительства железных дорог, считая, что они только способствуют бродяжничеству. Данное мнение привело к тому, что в уме царя Николая I создавалась путаница поистине имперских размеров(...)"²⁵. В то же время историк и ярый противник исторических и политических выводов Ричарда Пайпса, Марк Рэфф выражает мнение меньшинства «зарубежных» исследователей о Канкрине (хотя и в

("After 1825, government economic policy was shaped above all by the German-born N. Kankrin," a reactionary who expanded the "repressive powers" of the government.) Kingston-Mann, Esther. In Search of the True West. Culture Economics, and Problems of Russian Development Princeton, 1999. p.73.(Выделенный мной жирном шрифтом).

Английский историк экономического развития Саймон Диксон утверждает: "Экономический либерализм не произвел никакого впечатления на (...) Канкрина (...), который был носителем классического меркантилистского представления, будто богатство мира сохранялось в неизменном, установленном количестве, принципа, который управлял всем его подходом к экономике ". (Dixon, Simon. The Modernisation of Russia, 1676-1825. Cambridge, 1999. p. 227).

В монографии Уальтера Пинтнера, являющейся наиболее часто цитируемым источником по вопросам, касающимся Канкрина, при выделении некоторых положительных аспектов практических мер Канкрина, главным образом, подчеркивалась реакционная сторона его экономической теории, которую он будто бы заимствовал у Адама Мюллера. Пинтнер приходит к выводу, что Канкрин "вообще не имел никакой полноценной теории " (Pintner, Walter McKenzie. Russian Economic Policy under Nicolas I. New York, 1967. p. 25).

Эссе, помещенное в Интернете и предлагающее английским студентам образец для написания курсовой работы, дает нам пенную информацию о том, как обычно трактуется российская экономическая политика эпохи Канкрина в курсах по русской истории в центральных зарубежных ВУЗах. "Канкрин придерживался подозрительного отношения к экономической науке, включая поддержку протекционизма (...)" ("Advances under Alexander I and Nicholas I/'.)

Учебник Филиппа Кумминса также является важным источником по вопросу о том, как иностранные ученые рассматривают русскую экономическую мысль этого периода: "Николай I всячески препятствовал экономическому росту и развитию из-за своей боязни, что быстрая индустриализация породит неустойчивость и желание реформ, которая подвергли бы опасности его власть (...) Политика Канкрина (...) и была разработана так, чтобы вызвать экономический застой. Каждая отрасль экономики должна быть под опекой государственной монополии, исключая участие купцов» Cummins, Philip. Russia: 1800-1914. Problems, Issues, Sources, Skills. Cambridge. 1996. p.58. ^MGeorg

"Blume, Jerome. Lord and Peasant in Russia from the Ninth to the Nineteenth Century. Princeton, 1961. p.285. При этом характерно, что зарубежные историки консервативного направления привлекали советские источники. По поводу идей Канкрина Блюм, например, ссылается исключительно на В.С.Виргинского. См. Виргинский B.C. История техники железнодорожного транспорта. Выпуск 1. М., 1938. С.103-105; Виргинский В.С Возникновение русских железных дорог и железнодорожный вопрос в России до начало 40-х годов ХГХ в. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. М., 1949. С.8)

беглых замечаниях): "Иностранные государственные деятели подобно фом Штейну и Канкрину помогли представить правительству и двору принципы новой науки об экономике»²⁶. Коротко говоря, мы здесь имеем дело с различными подходами к изучению процессов бюрократизации, индустриализации и модернизации, а не с обоснованным анализом научного аппарата Катерина.

Помимо этого, значительно усложняет изучение концепции российского министра финансов частое сравнение Канкрина с Адамом Мюллером и Фридрихом Листом, двумя наиболее противоречивыми и наименее исследованными экономистами²⁷. По мнению многих исследователей, обращенный к мистическим средневековым ценностям Мюллер внес значительный вклад в "немецкий национальный стиль" — то направление в науке, которое считало необходимым подчинение человека власти государства. Это означало, что такие экономисты, как Канкрин и Лист, делая ставку на государство и "духовные блага", продолжали "немецкую" экономическую традицию. В итоге этот "отказ от либеральных ценностей" логически перерос в фашизм²⁸. Другие исследователи, напротив, отрицают всякое влияние Мюллера на Листа. Более того, они рассматривают экономические идеи Листа (и, по сути, Канкрина) как своевременную и плодотворную попытку комбинирования национальной политики и индустриализации²⁹.

²⁶ Raeff, Marc. Michael Speransky. Statesman of Imperial Russia, 1772-1839. The Hague, 1957. p.58. Возможно,
что в данном случае Рэфф опирался на авторитет своего научного руководителя Г. Вернадского,
благосклонно смотревшего на деятельность Канкрина. По мнению Вернадского, Канкрин был «способным
финансистом, кто верил прежде всего в экономию».

" См. Veraadsky, George. Political and Diplomatic History of Russia. Boston, 1936. p. 308.

²⁷ учитывая их несомненно важное место в истории экономической мысли.

²⁸ Историография по экономическим идеям Мюллера и Листа сложна и до сих пор сильно
идеологизирована.

Бруно Гильдебранд первый обратил внимание на «забытые заслуги» Мюллера и Листа, создавая, тем самым, концепцию о немецкой школе, которая противопоставлялась им «английской» традиции в экономической науке. (См. Hildebrand В. Die NationalOkonomie der Gegenwart und Zukunft. Frankfurt, 1848.) В военной обстановке данная трактовка, в свою очередь, охотно воспринималось английскими учеными в полемической литературе, направленной против «немецкого духа». Например, в некогда популярной работе по истории экономической мысли Александр Грей утверждал, что Лист, много заимствовавший у Мюллера, способствовал созданию антикапиталистического, националистического немецкого образа мысли, резко отличающегося от английских экономических традиций. См. Gray, Alexander. The Development of Economic Doctrine. An Introductory Survey. London, 1933. p. 228; См. еще: Viereck P. Metapolitics — From the Romantics to Hitler. New York, 1941; Hock, Wolfgang. Deutscher Antikapitalismus: Der ideologische Kampf gegen die freie Wirtschaft im Zeichen der groBen Krise. Frankfurt, 1960; Winkel. H. Die deutsche Nationalokonomie im 19. Jahrhundert. Darmstadt, 1977; Snyder, Louise. Economic Nationalism: Friedrich List, Germany's Handicapped Colbert II Roots of German Nationalism. Bloomington, IN, 1978; Perlman, Mark and McCann, Charles R. The Pillars of Economic Understanding. Vol.1. Ideas and Traditions. Michigan, 2001. pp. 411-416; Розенберг Д.И. История политической экономии. М., 1940. С.246-262.

²⁹ После скандальной работы Бруно Гильдебранда (Hildebrand В. Die National6konomie der Gegenwart und
Zukunft. Frankfurt, 1848.) сторонники теории Листа пытались отойти от "романтического» учения Мюллера,
подчеркивая современность и практичность концепции "производительных сил". Например, Карл Эрберг в
своем введении к переизданию работы «Национальная система» отстаивал оригинальность и актуальность
теории Листа, не упоминая имени Мюллера. В глазах Эрберга Лист был не простым кабинетным ученым
(kein Mann der LehrbQcher und Paragraphen), а великим мыслителем (Mann der Ideen). (См. Ehrberg. K. Th. Das
nationale System der politischen Oekonomie von Friedrich List. Stuttgart, 1883.). Новая идея профессора
Эрбергера нашла восторженный отклик на страницах авторитетного экономического журнала Шмоллера,

Основной причиной данного разногласия является, на наш взгляд, непонимание необходимости четкого разделения, прежде всего в методологическом плане изучения экономической истории и истории экономической мысли. Во избежание подобных затруднений, мы будем рассматривать доктрины Канкрина в контексте "экономических институтов". Метод экономических институтов впервые позволяет рассмотреть экономические идеи Канкрина как особую экономическую теорию, в корне отличающуюся от теорий Листа и Мюллера.

где Листа рассматривали как пророка «национальной» политики Бисмарка. «Бг (List — К.М.) war ein groBer Schriftheller, ein groBer Denker und ein groBer politischer Kampfer.» (Schmoller, Gustav. Ehebergs «List». Jahrbuch for Gesetzgebung, Verwahung und Volkswirtschaft im Deutschen Reich. Bd. 1, Heft. 1, 1884. S. 283). С того времени теорию Листа стали связывать с немецкой политикой «модернизации». В новом толковании, оказывалось, что Лист первый обратил внимание на огромное значение железных дорог для хозяйства и ведения войны. См. Molke, Seigfreid. Die deutsche Eisenbahn im Kriege. Ihr Prophet Fnedrich List und ihr Verdienst im Kampfe um Deutschlands GroBe. Leipzig. 1916.

Мориц Мейер также заострял внимание на исключительно прагматических аспектах теории Листа. "(...) более всего, — отметил он, — терпеть от английской спекуляции приходилось Германии. Не стесненные никакими (...) пошлинами, британские товары наводняли все ее рынки. Промышленность Германии (...) не была достаточно развитой, чтобы выдержать подобную конкуренцию (...)". Мориц Мейер. Главные течения в современной политической экономии. СПб., 1891. С.292. (нем. ориг. Moritz Meyer. Die Neure Nationaldkonomie in ihren Hauptrichtingen.)

По мнению Вильгельма Штейда, Лист - «настоящий немецкий муж, сумевший объединить теорию с практикой.» (Steida, Wilhelm. Friedrich List Berichte Ober die Verhandlungen der Sachsischen Akademie der Wissenschaften zu Leipzig. Bd. 80. Heft 1, 1928. S.41). См. еще: КбЫег, Kurt. zur Friedrich List, 1908; Hirst M. The Life of Friedrich List. London, 1909: Hoeltzel, Max. Friedrich List. Teil 1. 1919; Molke, Siegfried. Was Friedrich List dem deutschen Volke war und heute noch ist. Im Auftrage des Arbeitsausschusses fur die Errichtimg eines Friedrich ListDenkmals im Leipzig. Leipzig. 1913.

Данное представление об экономической теории Листа как современной и реалистичной науке, в отличие от доктринерства или "романтизма" Мюллера, было весьма распространено и в русскоязычной дореволюционной экономической литературе. Например, авторитетный московский профессор того времени А.И. Чупров писал: "Проповедь Листа ясно убеждала, что одна и та же система экономической политики в области промышленности и торговли не может быть пригодна для наций, стоящих на разных ступенях развития. Это был как бы пример для иллюстрации (вышеизложенных) учений Конта, хотя нет сомнений, что Лист даже и не знал произведений французского философа". Чупров. А.И. История политической экономии. 1915. С.210. См также Ляшенко П.И. История экономических учений. Изд. 3. Л., 1926. С. 127-129; Миклашевский А.Н. История политической экономии. Философские, исторические и теоретические начала экономии ХГХ в. Юрьев, 1909. С.412-429.

В наши дни историк Роман Спорлух разделяет подобные взгляды, считая Листа противником романтического направления в экономике. Согласно Спорлуку, Лист выступал за промышленное развитие и либеральное общество, между тем как концепция Мюллера привела только к росту вредного вида немецкого национализма. (Szporluk, Roman. Communism and Nationalism. Karl Marx versus Friedrich List. New York, 1988.) См. еще Gide, Charles and Charles Rist. A History of Economic Doctrines. 7 th ed. Boston, 1947. pp. 286-287; Kahan, Arcadius. Nineteenth-Century European Experience with Policies of Economic Nationalism в сб. Economic Nationalism in Old and New States. Edited by Harry G. Johnson. Chicago, 1967; Finkelstein, Joseph and Alfred L. Thimm. Economics and Society: The Development of Economic Thought from Aquinas to Keynes. 2nd. ed. Schenectady, NY, 1981. pp. 118-119; Wendler. E. Die List-Rezeption in Russland. Die Vereinigung des europaischen Kontinents: Friedrich List — gesamteuropaische Wirkungsgeschichte seines Okonomischen Denkens, Stuttgart 1996. S. 474-490; Brandt. K. Geschichte der deutschen Volkswirtschaftslehre. 2 Bd. Freiberg, 1992; Hauser, K. Friedrich List. Starbatty, J. (Hersg.): Klassiker des Okonomischen Denkens, 2 Bd., MOnchen, 1989. Bd. 1, S. 225-244. Henderson, William Otto. Friedrich List: Economist and Visionary 1789-1846. London, 1983.

Наконец, некоторые современные экономисты считают Адама Мюллера незаслуженно забытым экономистом, не имеющим никакого отношения к фашизму. Более того, по их мнению, Лист не только не развивал верный замысел Мюллера, но и исказил его. См. еще Riha, Th. German Political Economy: The History of an Alternative Economics. International Journal of Social Economics, vol. 12, Nom. 3, 4, 5. 1985; Harada, Tetsushi. Politische Okonomie des Idealismus und der Romantik. Korparatismus von Fichte, MtUler und Hegel. Berlin, 1989.

Цель и задачи диссертационной работы

В данной работе мы стремимся показать, как система российского образования, а также институциональные особенности российского общества и государства в начале XIX века, привели к формированию уникальной социальной группы - образованной элиты, члены которой были одновременно и свободными учеными, и государственными служащими. Целью исследования является выявление зависимости «привычек ума» (по выражению Фрица Рингера⁰), общих умонастроений российской интеллигенции от положения этой группы в обществе, особенности формирования этой социальной группы. Речь идет не об описании случайной биографической аберрации, а о реконструкции и анализе главных аспектов структуры мышления социальной группы, оказывавшей огромное влияние на определение путей развития российской экономики.

При выборе методологии научного исследования важно четко представлять все ее возможности и недостатки. В рамках использованных в данной работе методов не являются и не могут считаться целями диссертационной работы: 1.Описание биографии Е.Ф. Канкрина. 2. Оценка вклада Канкрина в экономическую науку.

В центре нашего внимания будут коллективные представления, схемы организации знания и способы аргументации, характерные для российской науки того времени. В связи с этим хотелось бы подчеркнуть, что в данной работе исследуется прежде всего логика аргументов (часто неточных) с целью воссоздания картины мышления Канкрина в качестве определенного культурного явленім.

В данной работе рассматриваются методы экономического анализа Е.Ф. Канкрина, неявно изложенные в его работах. Будет дан "герменевтический" анализ его экономической теории на основе анализа контекста его высказываний с целью выявления их подлинного смысла. Способы мышления ученого будут рассмотрены в значительно более широком контексте, чем это можно было бы сделать, используя только научный аппарат самого Канкрина. Там, где ученый был непоследователен, мы постараемся привести его мысли в должный порядок, поскольку сам ученый никогда не доводил свою экономическую доктрину до необходимой степени строгости. Его методы экономического анализа будут представлены в наиболее убедительной форме, так, чтобы идеи министра финансов стали понятны современному читателю.

В результате выбранная нами методология дает возможность выявить стереотипы

³⁰ Ringer, Fritz К. The Decline of the German Mandarins. The German Academic Community. 1890-1933. Cambridge, Mass., 1969.

мышления, характеризующие менталитет главных институтов, в рамках которых Канкрин получил образование. Таким образом, целью исследования является реконструкция и анализ возникновения, развития и процесса интерпретации бюрократического направления в экономической науке. Мировоззрение Канкрина рассматривается как система взглядов типичного представителя бюрократического сословия с целью выявления его главных черт и характеристик.

Данная работа не претендует на полный и исчерпывающий ответ на трудный вопрос о том, насколько Канкрин представляет идеальный тип (по М.Веберу) с характерным для Николаевской эпохи бюрократическом менталитетом. В нашем исследовании предлагается лишь гипотеза о типичности мышления Канкрина. Таким образом, целью исследования является выявление процесса формирования мировоззрения Канкрина как «типичного» представителя николаевской бюрократии. Достижение поставленной цели предполагает решение следующих задач: 1 .Обзор и анализ теоретических взглядов камералистов

1. Рассмотрение дальнейшего развития камералистики в русскоязычной литературе

2. Изучение влияния Наполеоновских войн на систему мышления Канкрина

4. Выявление основных черт экономической модели Канкрина и сравнение ее с
моделями других экономистов

5. Рассмотрение научного наследия Канкрина

Предметом исследования является университетско-бюрократическая среда как
один из главных институтов формирования экономического мышления Николаевской
эпохи. Большая часть российской науки была укоренена в государственно-
бюрократических отношениях, а ученые считались хранителями культуры. Оставаясь
консерваторами, они, одновременно, верили в прогресс, боролись за

институциональную власть и статус и на их потерю отвечали не только интригами, но и теориями, которые, будучи высказаны авторитетными голосами, становились социальной силой в жизни своего времени.

Вслед за Ф. Рингером типы мышления, представленные в университетской системе, связываются в данной работе с бюрократической идеологией. Классическая монография американского социолога Рингера «Закат немецких мандаринов» выдвигает идею о немецких профессорах как особой социальной группе - классе мандаринов. Рингер подробно пишет об академическом мире немецких ученых и о столкновении этого мира с быстрой модернизацией Германии, начавшейся в конце XIX века. Данная концепция, позволившая Рингеру четко проанализировать структуры мышления

нескольких известных немецких экономистов в культурном и социальном контекстах, в дальнейшем распространилась на область интеллектуальной истории . Она, тем не менее, до сих пор не получила должного освещения в работах историков экономической мысли.

Выбор в качестве предмета исследования бюрократии как института экономического мышления важен по нескольким причинам. Ведь в конце 1940-х - начале 1950-х гг. главным объектом исследований в советских общественных науках (хотя это не всегда признавалось) стал «национальный» менталитет. Трактовка нации и национального вопроса, предложенная И.В.Сталиным , послужила своеобразной директивой для изучения в том числе и истории экономической мысли. В частности, создавались большие научные коллективы для изучения не только истории русской экономической мысли, но и истории мысли других народов. До сих пор это «национальный подход» (особенно в украинской экономической литературе ) часто диктует выбор предмета исследования. При этом нередко допускается ряд довольно спорных положений, таких как: 1. При изучении истории экономической мысли можно опровергнуть некоторые гипотезы «буржуазного» или «западного» Экономикса; 2.Метаэкономикс (т.е. базисные философские предпосылки) оказывают сильное влияние на научный аппарат; 3. «Народная» экономическая мысль коренным образом отличается (и должна отличаться) от «западной» мысли. Утверждается, более того, что «народная» экономическая мысль характеризуется холизмом, антропоцентризмом и предпочтением государственного вмешательства; 4. «Дух» западного экономического мышления не подходит или сильно противоречит российскому строю. К сожалению, экономическая мысль различных народов СССР (или СНГ) редко сравниваются между собой. Например, нигде не выясняется, в чем именно состоит разница между «украинским», «русским» и «грузинским» направлениями экономической науки³⁴.

³¹ См. реценцию на работу Рингера: Habermas J. The Intellectual and Social Background of the University Crisis

II Minerva. 1972. Vol. 9. No. 3. pp. 422-428.

См. работы, выполненные по методологии, подобной методологии Рингера: Gay, Peter. Weimar Culture: The Outsider as Insider. N.Y.: Harper and Row. 1968. Bourdieu P. Passeron J.-C. La reproduction. Elements pour une theorie du systeme d'enseignement Paris Les Editions de Minuit 1970. Ringer. F Education and Society in Modern Europe. Bloomington: University of Indiana Press, 1970. McCleland, Charles. State, Society and University in Germany, 1700-1914. N.Y. Cambridge University Press, 1980. Harrington A. Reenchanted Science: Holism in German Culture from Wilhelm П to Hitler. Princeton: Princeton University Press. 1996.

месте сталинской концепции национализма в марксистской литературе см. Van Ree, Erik. The Political Thought of Joseph Stalin: A Study in Twentieth-Century Revolutionary Patriotism. New York: Routledge, 2002. ix 366 С

³³ См. Например: Л.П. Горкіпа. Нариси з історії політичної экономии в Країні Остання третина ХГХ - перша третина XX ст. Киш. Київ Наукова думка 1994.243 С См. «Очерки по истории философской и общественно-политической мысли народов СССР». M.19SS

Здесь необходимо отметить, что в последние годы ряд ведущих ученых пришел к выводу, что понятие «нация» само по себе является предметом анализа и поэтому оно не должно быть критерием для выбора предмета исследования. К сожалению, в русскоязычной историографии упорно игнорируются тенденции современной мировой науки ставить под сомнение "естественность" понятия нации. Только немногие российские ученые считают, что нация не только не предшествует созданию империи, но и, что символично, и материально «нация» не имеет никакого первоначального момента вне контекста различных форм дискурса. В 1983 г. такие крупные мыслители, как Эрнст Геллер, Эрик Хобсбаум и Бенидикт Андерсен опубликовали (почти независимо друг от друга) исследования, где утверждалось, что «нация» является продуктом культуры³⁵. Нация и национализм в этой трактовке не являлись неизбежным последствием перехода к капитализму. Наоборот, нация есть культурный феномен, имеющий скорее религиозную, чем политическую природу. Более того, многие современные ученые активно обсуждают вопрос о том, как понятие нации использовалось в академическом мире для достижения определенных политических целей³⁶. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что подход к экономической мысли, основанный на понятии нации и часто определяющий «предмет исследования» (т.е., кто является «русским», «польским» или «украинским» экономистом), сильно идеологизирован.³⁷

В данном исследовании мы стремимся объективно анализировать «нацию» как культурное понятие, не допуская, чтобы оно определяло сам предмет исследования. В первой главе указывается на значение дихотомии «мировой / национальной систем» для немецких и русскоязычных ученых. При этом подробно анализируется процесс модификации данной методологической концепции в ходе анализа военного хозяйства и разбора уроков наполеоновских войн. Во второй главе рассматривается дальнейшее

Geller, Ernest. Nations and Nationalism; Anderson, Benedict Imagined Communities, (рус. Перевод: Андерсон, Бенедикт. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма, (перевод с ант. В.Г. Николаева). М. 2001.) См. еще: Wehler, Hans-Ulrich. Nationalismus: Geschichte, Formen, Folgen. Munich: Beck, 2001 122 p.

³⁴ Appleby, Joyce. The Power of History" The American Historical Review. 103( Feb. 1998). pp. 1-14. Antoinette Burton. Who needs the Nation? Interrogating "British" History Journal of Historical Sociology. Vol.10 No.3 Dept. 1997. pp.227-218. Said, Eduard. Culture and Imperialism. New York: Vintage Books, 1993. ³⁷ Необходимо отметить, что данная проблема (использование понятие нации для определения предмета исследования) существует в работах не только по истории экономической мысли, но и по история экономики. Например, работа Б.Н. Миронова «Социальная история России»(1999) не только (почти) не касается истории финнов, евреев, украинцев и молдован, но и даже исключает из анализа историю народов Урала и Сибири. Миронов, например, пишет: «(...) большинство мифов о России, как это ни парадоксально, не поднимает, а несправедливо унижает наше национальное достоинство(...)». Его цель «понять логику русской культуры, мысли и истории. Россия — не ехидна в ряду европейских народов, а нормальная страна, (...) » (Б-Н. Миронов. Социальная история России, т. 1.1999. С.15).

Таким образом, становится непонятно идет ли речь о русском народе или о российском государстве. Это недоразумение очень важно, поскольку оно влияет на достоверность его основной гипотезы о переходе «русского народа» от «общины» к обществу.

развитие понятия «нация» в работах Е.Ф. Канкрина и других камералистов; концепция «национального хозяйства», разработанная Канкриным, сравнивается с аналогичной идеей ФЛиста. В третьей главе анализируются изменения, которые внесли в данную концепцию разные российские экономисты, изучавшие традиции Канкрина. Вслед за Вернером Зомбартом и М. Вебером выдающиеся российские и советские ученые стали объединять понятия нации, модернизации и истории в новую экономическую теорию, в соответствии с которой государственное вмешательство стало рассматриваться как признак прогрессивности и патриотизма. Необходимо отметить, что данный «национальный» подход к политической экономии до сих пор оказывает сильное влияние на русскоязычное научное сообщество.

Вот почему предметом исследования должна стать не «русская» экономическая мысль, а институт экономического мышления.

Выбор в качестве предмета исследования бюрократии, как института экономического мышления, позволяет также уйти от «класса» как объекта исследования. Предметом нашего анализа является не бюрократия как класс, а имманентный ей способ мышления, обусловливающий особый, присущей только этой социальной группе взгляд на мир. Вслед за Юргеном Хабермасом многие современные экономисты и историки указывают на необходимость сделать предметом исследования не развитие классовых отношений, а эволюцию различных общественных групп, и показать сдвиги политического дискурса (de-centering and re-centering political discourse)³⁸.

Хабермас, в частности, утверждает, что теория модернизации не должна быть привязана лишь к одной версии развития современного общества. Дифференциация в общественном и культурном пространстве сама по себе не может объяснить, она представляет собой описательную категорию, которая свидетельствует о существовании возрастающего количества областей социального конфликта. Поэтому дифференциация должна рассматриваться как побочный продукт борьбы коллективных сил. Более того, теория модернизации не должна быть привязана к идее о самопродвижении, например, к силе «разума», который, якобы, обеспечивает социальное развитие. Напротив, модернизация — это побочный культурный продукт коллективных социальных структур, которые строят культурный порядок через борьбу взглядов; это процесс, обеспечивающий законную власть и производство общественных символов. Эти

³⁸ Habermas, JOrgen. Strukturwandel der Offentlichkeit. Frankfurt am Main, 1990.

См. Еще: Giesen, Bernard. The Temporalization of Social Order. Some Theoretical Remarks on the Change in "Change" II Social Change and Moderity. ed. Hans Haferkamp and Neil J. Smelser. Berkeley: University of California Press. 1992. pp. 294-319.

символы, в свою очередь, должны быть воспроизведены разнородными социальными институтами, чтобы узаконить культурный порядок.

Вслед за Ю. Хабермасом, в данной работе отвергается два эволюционных предположения: 1. о самопродвижении модернизации; 2. о том, что существует единственный путь развития. Напротив, допускается существование противоречий, известных отклонений и даже несовместимых путей развития. Словом, нет никакого предначертанного пути экономического развития. Теория модернизации, следовательно, не может быть построена лишь через осмысление ее результатов, а только на основе анализа того метода, который был использован для установления современного порядка. Исходя из этих соображений, неправомерно рассматривать (как это делают К. Маркс и М. Вебер) появление и укрепление бюрократии как очевидный признак социально-экономического прогресса на какой-нибудь «стадии» развития. Вместе этого, бюрократию следует рассматривать как один из институтов знания, имеющий свои собственные способы мышления и предлагающий свою модель развития и путь к современности наряду с другими институтами экономического мышления.

При таком подходе задача состоит в том, чтобы осмыслить и объяснить процесс
возникновения современного общества. Для этого нужно, прежде всего исследовать
образовательные процессы, способствующие выработке коллективного сознания. Эти
процессы вносят существенные изменения в социальные и культурные структуры
общества и занимают особое место в «просвещенных обществах»

(Aufklaerungsgesellschaften). Возникают самостоятельные "институты",

противопоставляющие себя гильдиям, "корпорациям" и т.п. Возникает и новая дискурсивная практика, основанная на свободном и равном обмене аргументами.

Ключ к объяснению пути развития, ведущего в современность, находится в познавательных процессах и символических методах в сфере культуры. Эти процессы и методы определяют не только тип модернизации, но и степень рациональности. К примеру, исходя из данных соображений, Петер Томпсон в своей работе указал на формирование особого политического и экономического дискурса в рамках общества американских пивных клубов. Этот вид дискурса, в свою очередь, оказал большое влияние на «американский» путь к современности³⁹.

Хотя существование «публики», как таковой (по Хабермасу), или «общества», давно было признано исследователями Российской империи, они неправомерно утверждали, что российское общество оставалось пленником всесильного царского

³⁹ Thompson, Peter. Rum, Punch and Revolution: Tavern going and Public Life in Eighteenth Century. Philidelphea. 1999.

правительства. В этой трактовке российское общество становится простой тенью того «общества», которое существует в более "продвинутых" западноевропейских странах, таких как Великобритания и Франции⁴⁰. Однако новейшие исследования все более указывают на развитие понятия «общество» в Российской империи. Действительно, в течение восемнадцатого и девятнадцатого столетий в России формировалось все более и более развитые общество и общественное мнение, место и роль которых в истории страны изучается только теперь⁴¹.

«Общество» появилось в результате совокупного действия сложных
взаимосвязанных процессов, наиболее интенсивными при этом были процессы
«Вестернизации» (Westernization), развитие государственных структур, развитие

экономики и торговли. Эти процессы начались в конце семнадцатого столетия и продолжались на протяжении всего восемнадцатого века. При этом современные понятия «общество» и «общественное мнение» возникли в разных частях Европы примерно в одно и тоже самое время. Опираясь в основном на работы Ю. Хабермаса, ученые-обществоведы исследуют «общественную сферу» и ее значение для формирования нового понимания «Старого режима». Исследование таких темах, как появления сети общественных ассоциаций (салон, масонская ложа, ученые общества, бюрократия) и выделения новых форм общности в их пределах, обеспечивает мощный набор эвристических инструментов для изучения общественной сферы Российской империи и ее гражданского общества.

Не подлежит сомнению, что бюрократия как общественный институт внесла (и вносит) важный вклад в прогрес производства и воспроизводства знаний, связанный с легитимизацией определенного пути экономического, и в целом общественного, развития.

Что касается изучения экономического развития Российской империи, переход от анализа классов к анализу институтов, предлагаемый в данном исследовании, в методологическом плане представляется весьма плодотворным. Мы предлагаем перейти к изучению влияния на экономику различных общественных институтов. В данной работе в центре внимания находится институт бюрократии, причем бюрократия рассматривается

Pipes, Richard. Russia under the Old Regime. New York: Scribner, 1974; Eley, Geoff. Nations, Publics, and Political Cultures: Placing Habermas in the Nineteenth Century// Habermas and the Public Sphere, ed. Craig Calhoun. Cambridge, Mass., 1992.

⁴¹ Malcolm Burgess, "Russian Public Theater Audiences of the Eighteenth and Early Nineteenth Centuries," Savonic and East European Review 37, no. 88( Dec. 1958): 160-83; Gary Marker, Publishing, Printing, and the Origins of Intellectual Life in Russia, 1700-1800(Princeton, 198S) Marc Raeff, "Transfiguration and Modernization: The Paradoxes of Social Disciplining, Pedagogical Leadership, and the Enlightenment in Eighteenth-Century Russia," in Alteuropa-Ancian Regime -FrOhe Neuzeit: Probleme und Methoden der Forchung, ed. Hans Erich Bodeker and Ernst Hinrichs (Stuttgard, 1991). pp.99-11; Nicholas V. Riasanovsky, A Parting of Ways: Government and the Educated Public in Russia, 1801-1855 (Oxford, 1976). William Mills Todd Ш, Fiction and Society in the Age of Pushkin: Ideology, Intitutions, and Narrative. Cambridge, Mass., 1986).

как категория культуры, а не как «класс» в марксистском понимании. Ведь серьезные ученые Российской империи всегда признавали, что понятие «класс» является скорее социальным, нежели экономическим явлением.

Например, самая первая систематическая попытка объяснить понятие "класса" в контексте российского общества была сделана В.О. Ключевским, который рассматривал его как правовой термин, определяющий ряд политических институтов (учреждений), независимых от экономических, интеллектуальных, моральных или физических обстоятельств. Г. Л. Фриз в своем исследовании, посвященном "сословной парадигме", четко отделяет понятие "сословие" (статусную группу) от понятия "состояние" (социальная категория). По его мнению, только в первые десятилетия XIX в. понятие "сословие" действительно соотносится с неким "установленным составом", имеющим определяемое культурное и правовое положение, и, соответственно, социальную идентичность. Фриз обозначил подвижность, разнообразие и сложность сословных определений, приспособляемость сословной структуры к экономическому и социальному развитию. Кроме того, он напоминает, что необходимо различать правовые представления и социальную действительность. Леопольд Хаймсон указывает на растущее несоответствие между юридическими определениями и социально-экономическими реалиями. Это расхождение вызывало поиски социальной идентификации⁴³. Элиз Виртшафтер делает вывод об отсутствии в русском обществе структуры, порождающей в нем произвольные самоопределения, правительственный произвол, а также делавший возможным воссоздание социальных категорий как политико-культурных концептов и трансформировавшее социокультурные конструкции в социологические факты⁴⁴.

В русской литературе по истории экономической мысли «бюрократическое направление» часто получает сугубо негативную оценку. Например, экономист-историк В.В. Святловский писал: «История ее (русской науки) — история произвола и стеснений, которых не знала ни одна страна Запада. Помимо общих преград, у нас влияли еще свои, своеобразные, чтобы не сказать более, "трении". Вместо тупых представителей филистерской академии, душивших все новое, вместо жестокого кардинальского синклита или оппортунистического иезуитизма двора, у нас на науке и ученых остановилось

⁴² Ключевский В.О. История сословий в России. Собр. Соч. В 9 т. М., 1989. т.6.

⁴³ Gregory L. Freeze. The Soslovie (Estate) Paradigm in Russian History II American Histororical Review. 1986.91
p. 11-36. Leopold H. Haimsen Civil War and the Poblem of Social Identities in Early Twentieth-Century Russia II
Party, State, and Society in the Russian Civil War. Explorations in Social History. Diana P Kronker, William G.
Rosenberg, and Ronald Grigor Sunny, eds. Bloomington, Ind. 1989. p.24-47. Between Tsar and the People, 1991.

⁴⁴ Cm. Wirtschafter, Elise Kimerling. Structures of Society. Imperial Russia's "People of Various Ranks". DeKalb:
Northern Illinois University Press, 1994.

леденящее и неморгающее око административного произвола; и оно, в атмосфере равнодушия и добровольного сыска, было всесильно это "око"! (...)

Оглядываясь назад, — продолжает Святловский, — мы видим, что в начале наши люди науки шли "по рангу", в ногу с придворной челядью и держались для декоративного блеска. Ученые приравнивались, и даже официально, к "цирюльникам и музыкантам". Позднее рассортированные по "классам и шитью", они, наравне с низшей бюрократической братиею, должны были служить целям общего и повального лицемерия, исполняя функции фальсификаторов науки. И вот, едва терпимые, они превратились в холопов власти, делая из науки вид хлебной чиновничьей профессии. Не даром проницательный и развязнооткровенный Катков, оглядываясь на прошлое русской науки, воскликнул: "Наука?!" — науки не было в России: была бюрократия!"».⁴⁵

В диссертационной работе мы стремится к более объективному подходу к этому вопросу. Также как и К. Манхейм в «Идеологии и утопии», мы рассматриваем бюрократию как носителя самостоятельной идеологической позиции, которую нельзя растворять или смешивать с консервативной или либеральной идеологиями. Более того, предполагается, что нет убедительных априорных причин отдавать предпочтение какой-либо одной из указанных позиций. Очевидно, что каждая их них имеет свои слабые и сильные стороны.

В каждом историко-экономическом описании реальности действительно присутствует неразложимый идеологический компонент, который можно было бы рассматривать как «ненаучный» элемент политической экономии. Идеологическое измерение экономического описания отражает этический элемент в занятой экономистом позиции по поводу природы экономического знания. Под термином "идеология" мы подразумеваем набор предписаний, выражающих определенную социальную позицию ученого в современном мире и социальную направленность его теоретических выводов (либо на изменение, либо на консервацию существующего положения). Такие предписания, однако, сопровождаются аргументами, претендующими на научность и объективность.

Термины «Бюрократ», «Консерватор» и «Либерал» являются скорее показателями общих идеологических предпочтений, чем обозначениями принадлежности к конкретным политическим течениям. В рамках данной работы важна разница в их взглядах на науку и ее возможности. Каждая экономическая идея имеет определенное идеологическое содержание. Как указывает Манхейм, с точки зрения Бюрократа социальные изменения

⁴⁵ В.В. Святловский К истории политической экономии и статистики в России. Сборник статей. СПб: Начало. 1906. С.1-2.

являются наиболее эффективными только тогда, когда объектом этих изменений являются скорее отдельные части целого, чем структурные соотношения этих частей.

Отказываясь от классового и «национального» подходов к изучению истории экономической мысли, мы должны переосмыслить и по-новому классифицировать основные направления в экономической науке Российской империи начала XIX в. С этой целью вводится понятие «институт экономических знаний». При этом предполагается наличие трех центральных институтов мышления в контексте традиций политической экономии Российской империи начала XIX в. Вслед за Ю. Хабермасом выдвигается гипотеза, что именно такие институты экономического мышления, как масонские ложи, аристократический салон и государственной аппарат, привели к возникновению разнородных экономических «стилей» в политической экономии, в частности либерального, консервативного и бюрократического направлений.

В целом любая институционализированная форма видения и анализа хозяйственных процессов представляет собой эпистемологическую систему, претендующую на единственно возможное "научное", "действительное" и "разумное" объяснение экономики. Более того, это утверждение (неявно или явно) предполагает включение институтов в некий форум, призванный обеспечить общественное обсуждение соответствующих вопросов с представителями различных культурных систем. Но в результате такого рода объяснения становятся все более сомнительными. В частности, институты экономической мысли неизбежно должны столкнуться с необходимостью осмысления и анализа "фактов", представленных другими институтами, имеющими особые критерии для измерения степени "научности" и "актуальности". В рамках таких институтов, как масонская ложа, аристократический салон и государственный аппарат, представители либерального, консервативного и бюрократического направлений вырабатывали разнородные (и часто взаимоисключаемые) способы видения мира.

В данной работе изучаются типичные стереотипы мышления (patterns of thought), характерные для бюрократического направления, которое в российском контексте включало в себя главных представителей столичной науки, а также высших сановников государственного аппарата. Сюда могли бы входить такие экономисты, политические мыслители и деятели, как И.Е. Неман, X. Шлёцер, Г-Шторх⁴⁶, К.И. Арсеньев, Л. Цветаев, ЛЛкоб, Ф.Л.Канкрин, Е.Ф. Катерин, М.М. Сперанский (после ссылки), П.Д.Киселев, С.С. Уваров (зрелого периода). Всех их объединяло не только материальное (классовое) положение, а еще и мировоззрение, присущее тем институтам, в которых они учились и

⁴⁶ Андрей (Генрих) Карлович Шторх (1766-1835)

работали. Характерным для этой группы ученых является то, что они получили образование в духе камерализма, а затем поступили на государственную службу. Поскольку они прошли через одну и ту же образовательную систему, они говорили на одном и том же научном языке и жили в одной «семиосфере» (по выражению Ю.М.Лотмана), предопределявшей как общий взгляд на мир, так и научный аппарат этих ученых. Речь не идет о том, что вышеназванные лица пришли к иным выводам по ряду конкретных экономических вопросов, чем представители либерального (Н.С.Мордвинов, К.Х.Друцкий-Любецкий, Л.В. Тенгоборский, А.П. Куницын, Н.И.Тургенев, М.Ф.Орлов) или консервативного (Н.М.Карамзин, Ф.В. Растопчин, Ж. де Майстре, А.де Кюстин, А. Гакстгаузен, Ф. Ле-Плэ) направлений. Внутри бюрократического направления, как внутри других направлений, не было единства по многим вопросам, таким как торговая или кредитная политика. Все же представителей бюрократического направления объединяли некие общие подходы к постановки и решению экономических вопросов. Их рассмотрение и является целью данной диссертации.

Специфика цели и предмета исследования требуют особого внимания при выборе его объекта. Нас не интересуют политические платформы различных представителей бюрократического направления. Не ставится вопрос о том, были ли Е.Ф.Канкрин и Г.Шторх фритрейдерами или протекционистами. Вместо этого исследуется вопрос о том, как российские камералисты были склонны рассматривать общий феномен «торговли», какой научный инструментарий они использовали. Таким образом, в данной работе представляется целесообразным рассматривать не свод «взглядов» всех экономистов бюрократического направления, а выявление стандартные ходы мышления одного конкретного представителя, как «типичного».

Объектом исследования является круг знаний, в пределах которого Е.Ф. Канкрин разработал свой подход к экономическим вопросам. Таким образом, объектом исследования является не биография Канкрина и не его мировоззрение или взгляды, а социальные и культурные условия формирования этих взглядов⁴⁷.

Выбор данного объекта анализа отнюдь не случаен. Во-первых, предполагается, что Канкрин имел типичные для российской бюрократии формы мышления, иначе он не мог бы так быстро продвинуться по служебной лестнице и удерживаться на должности министра финансов в течение двадцати лет. Во-вторых, жизненный путь Канкрина во многом является типичным для представителей бюрократического направления

Или, как говорят некоторые современные немецкие теоретики, «nicht die Perspektiv des Autors aber die Perspektivisierung».

Ііиколаевской эпохи: образование в традициях камералисткой науки, прикладная деятельность в области металлургии, опыт Отечественной войны 1812 года, государственная служба, требующая почти круглосуточного внимания. При этом Канкрин не принимал участия ни в тайных революционных обществах, ни в аристократических салонах. Поэтому, его взгляды можно рассматривать если и не как типичные, то, во всяком случае, характерные для той среды, которая обусловила их формирование. Кроме того, в диссертации рассматриваются и анализируются также труды других видных представителей этого направления: Г.Шторха, Ф. Катерина, И.Е Неймана, С.С. Уварова. При этом надо признать, что выдающимся теоретиком Канкрин не был (как, например Г.Шторх).

В работе высказывается предположение о том, что через изучение институтов экономического мышления, в рамках которых Канкрин работал и мыслил, можно понять идейно-социальную динамику академического сообщества во всей ее сложности. Таким образом, описывается не «экономическая теория Канкрина», а тип экономического мышления и характерные черты мировоззрения, соответствующие социальному положению Канкрина. Ведь бюрократическую элиту Николаевской эпохи объединял определенный комплекс идей и чувств, которые оказали влияние даже на стиль и способы аргументации. При этом условия формирования этой элиты, в частности, Отечественная война 1812 года придали ей особую, «российскую» специфику по сравнению с бюрократической элитой западноевропейского образца. В ученых трудах и полемических статьях, написанных членами данной группы, отражалось ощущение исключительности и особого призвания.

При всем том было бы неправомерно утверждать, что академическая и бюрократическая элита Николаевской России была совершенно однородной. Поэтому предположение о «типичности» Канкрина не следует абсолютизировать..

Наш анализ сосредоточивается на коллективных представлениях, общих структурах мышления данной социальной группы. В результате получается определенная эвристическая модель - идеальный тип интеллектуала. В ней описываются исторические корни, характер полученного Канкриным образования и его место в обществе, доказывается, что определенные взгляды были свойственны ему в силу его воспитания и образования, что вполне объясняет его способ решения экономических и политических проблем. Мы предполагаем, что бюрократическая элита достаточно близко соответствовала этому идеальному типу и что ее взгляды действительно очень напоминали те установки, которые мы определили как естественные для нашей модели.

«Типичный представитель» русской бюрократии не случайно оказался иностранцем. Надо обратить внимание на то, что уже к началу ХГХ в. «реформы» как «знак» в общественном пространстве стали вступать во взаимодействие с другими символами, в частности, с понятием «иностранный». Вообще говоря, понятие «иностранец» подразумевает наличие иного склада ума и манеры поведения, что само по себе дает целый ряд преимуществ, поскольку обеспечивают некоторый отрыв от «рутины». Далеко не случайно, например, что во французской финансовой истории периода так называемого «старого режима» (ancien regime) преобладают «иностранцы» или представители внутренних замкнутых групп. Ведь такие деятели как Исаак Панчо (Panchaud), Жак Неккер (Necker), Джон Лоу (Law) и Ричард Кантильон (Cantillon) сумели внедрить в неустойчивом мире финансов новые способы мышления и образы действия (new patterns of thought and ways of doing).

Что касается культурного процесса "Othering" в российской дискурсивной структуре, то понятие «чужой» играло центральную роль в общественном дискурсе⁴⁸. Это особенно верно, как отмечают Уортман и Ю.Лотман в центральных «Сценариях власти» империи. «Представляя себя чужестранцами или подобными чужестранцам, - пишет Ю.М. Лотман, — русские монархи и их приближенные утверждали неизменность и неизбежность своего дистанцирования от населения, которым они правили. Приемы отождествления с иноземными источниками власти варьировались — это могли быть рассказы об иностранном родоначалии, аналогии с чужеземными правителями или подражание им. Церемонии по случаю побед в XVIII и в начале ХГХ в. заново утверждали и укрепляли водораздел между мирами правителя и подданных. В любом случае источник сакральности находился вдали от России — либо он был за морем, откуда явились первые князья-викинги, либо воплощен в образ Византии, Франции или Германии. Конечно, русскую политическую символику и мифологию пронизывал и национальный подтекст, но до конца ХГХ века он оставался лишь антитезой, постоянно подавляемой господствующим мотивом чужеземности. В изображении политического и культурного

В Николаевскую эпоху определенные изменения в области господствующей культуры означали формирование новых установок, подразумевавших смену образа мысли и характера практической деятельности. В частности, появление образа «России» как отсталой означало, что «Царь» должен обращаться за советами к «иностранцам». Не Мордвинову или Сперанскому суждено было осуществлять реформаторские проекты, а «иностранцам», особенно немцам. В этой связи, В.П. Безобразов жаловался на то, что все сколько-нибудь значительные экономические исследования о России написаны не на русском, а на иностранных языках. И действительно, многие видные исследователи России, такие как Г.Шторх, А.Гакстгаузен, Л.В. Тенгоборский и ФЛе-Плэ, вообще ничего по-русски не писали.

превосходства правителя чужеземные черты вели к положительной оценке, отечественные — к нейтральной или отрицательной»⁴⁹.

В данной работе важным является не вопрос о том, когда «немец» Канкрин стал «русским», а вопрос о том, почему Канкрин был воспринят как «немец» или «русский».

В данном диссертационном исследовании мы исходим из следующих предпосылок:

1.Историю экономической мысли следует изучать в ее культурном контексте, т.е. в

рамках «институтов экономического мышления»;

2. Одним из главных институтов экономического мышления в Николаевской

России была бюрократия;

З.Б.Ф. Канкрин был типичным (в веберовском понимании) представителем

бюрократического направления.

Теоретическая и методологическая основа

В диссертационном исследовании были задействованы подходы, выработанные современной зарубежной и отечественной экономической наукой и социологией. В основном применяется системный метод: логико-исторический и структурно-фунциональной анализ. Также используется сравнительный метод.

В частности, среди работ, послуживших базой исследования, следует отметить труды таких ученых, как М. Фуко, К. Прибрам, Т. Кун, Ю. Хабермас.

Научная новизна диссертации

Академическая и бюрократическая традиция в российской экономической науке до сих пор не стала предметом специальных исследований, в которых были бы в равной степени приняты во внимание идеологический и институциональный аспекты ее существования. Среди работ по российской и советской интеллектуальной истории и истории науки долгое время появлялось больше историй героев и злодеев, чем анализа академической системы в целом. В данном исследовании автор стремится выявить важнейшие характеристики бюрократического направления в экономической науке как самостоятельного и полноценного мировоззрения.

⁴⁹ Уортман, Ричард. С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии от Петра Великого до смерти Николя I. Авторизованный перевод СВ. Житомирской. М, 2002; Лотман Ю.М., Успенский Б.А. Роль дуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б.А. Избранные труды. М., 1996. Т.1. С. 338-380.

В этой связи необходимо отметить что, к сожалению, большинство исследований по теме «Немцы в России» страдает именно нечеткостью в определении предмета.

В свою очередь данный подход позволяет сделать ряд новых важных выводов в области истории экономической мысли. В частности, впервые:

указывается на то, что корни современного институционализма следует искать в камерализме;

анализируется влияние камерализма на российскую науку;

отслеживается влияние Отечественной войны 1812 г. на трактовку случайности в российской экономической мысли;

представлен сравнительный анализ основных экономических методологических характеристик экономических концепций, предложенных Канкриным, Ф. Листом и А. Мюллером;

— предложен новый взгляд на предпосылки, лежащие в основе экономической
программы Е.Ф .Канкрина;

подробно анализируются основные элементы научного аппарата Канкрина в контексте камерализма;

рассмотрен вопрос об эволюции интерпретаций и оценок научного наследия Канкрина в российском общественном сознании.

Благодаря разработке нового подхода к исследованию истории экономической мысли удалось выявить общую структуру и схемы мышления Канкрина как типичного представителя бюрократической элиты Николаевской России. Основные положения и выводы диссертации, тем самым, могут быть использованы для дальнейшего изучения экономической мысли в Российской империи Николаевской эпохи, также как и для изучения общего вопроса о характерных чертах и особенностях бюрократического способа мышления в России. Материалы диссертационного исследования могут быть также использованы при чтении учебных курсов и спецкурсов по истории русской экономической мысли и истории экономики России.

Структура диссертации подчинена цели и задачам исследования и включает в себе введение, три главы и заключение. Принцип разграничения глав взят из гегелевской «феноменологии духа»: "вещь в себе» (глава первая), вещь для себя (глава вторая), вещь для других (глава третья).

В первой главе дается структурное объяснение бюрократического направления, основанного на камералистской науке. Исходя из учения К. Леви-Стросса и Ф. де Соссюра, понятие «структурное объяснение» мы интерпретируем как объяснение,

нацеленное на бессознательную систему знаний, существующую независимо от наблюдателя. Речь идет о "декодировании" языка камералистов, что является необходимым и важным этапом расшифровки структуры бюрократического мышления. Здесь мышление остается не осознающим себя мышлением.

Во второй главе рассматривается вопрос о самопознании российского бюрократического мышления. Речь идет о рефлексивном этапе исследования, на котором поднимается вопрос не о том, как российские камералисты предлагали анализировать экономические процессы.

В третьей главе речь идет о режиме толкования, имея в виду, что отношение к объекту исследования зависит от наблюдателя, от интерпретации и от процесса перетолкования. В данном случае речь идет о том, что "содержание" структуры бюрократического мышления проясняется только при рассмотрении цепи последовательных преобразований, осуществляемых различными толкователями этой традиции. Интерпретация передаваемого смысла состоит в осознании символической основы, определяемой истолкователем, находящимся в том же семантическом поле, что и то, что он понимает, и, следовательно, входящим в "герменевтический круг".

Обзор диссертации

В диссертации проанализировано возникновение основных институтов экономической науки Российской империи. К началу XIX века по всей Европе различные институты такого рода стали принимать современный облик. Люди, получившие экономическое образование, стали выделяться как особый общественный слой. Данный феномен был связан с всеобщим мировом процессом бюрократизации контроля над национальными хозяйственными системами, ставшими настолько сложными, что они уже не могли управляться узким кругом представителей двора. В этот период, хорошо описанный в работах Макса Вебера, венценосные правители и их дворы испытывали растущую потребность в опоре на людей с высоким уровнем технических и вообще профессиональных знаний. Спрос на людей, разбирающихся в хозяйстве, заметно вырос. Российская империя не представляла исключения в этом отношении.

Чтобы придать исследованию четкость, внимание было сосредоточено лишь на одном, но «типичном» представителе главного института экономической науки Российской империи Николаевской эпохи, а именно бюрократического направления в этой науки — Е.Ф. Канкрине.

В первой главе рассматривается: схемы организации знания и способы аргументации, характерные для бюрократической элиты Николаевской эпохи, в связи с ее

положением в структуре российского общества; «Привычки ума» (по Рингеру), т.е. устойчивые мотивы и темы, повторявшиеся в самых различных науках, входившие в круг их важнейших понятий и актуальных проблем.

Что касается Катерина, то его мировоззрение сформировалось под воздействием двух основополагающих институтов: университета и бюрократии. В университете он получил основополагающие знания в области камералисткой науки. Анализ "институтов экономической науки" позволяет дать фундаментально новое толкование камерализма. В диссертации показано, что поздняя камералистской мысль пыталась сознательно проанализировать феномены поиска ренты и трансакционных издержек. Образно говоря, пока английское купечество и французские журналисты изучали внутреннюю гармонию рыночного механизма, основывающегося на естественном законе, немецкий камерализм пытался доказать, что «хозяйство»⁵¹ всегда испытывает недостаток внутренней гармонии и может лишь частично регулироваться в связи с существованием издержек, позже названных трансакционными. Таким образом, как метод экономического анализа, камерализм был своеобразной предтечей институционализма, поскольку именно благодаря ему по существу были поставлены проблемы трансакционных издержек и поиска ренты (rent-seeking).

Первое знакомство с Россией и опыт войны с Наполеоном заставили молодого Е.Ф. Катерина пересмотреть камерализм как теорию и помогли ему выработать новое понимание фактора неопределенности⁵². В первой главе мы останавливаемся на учении Катерина по военному хозяйству, которое он разработал, опираясь якобы лишь на свой «опыт» и «гений». На самом деле он удачно противопоставил камералистской "практический" подход к войне французской военной "теории". Различия, обнаруженные Канкриным между принципами Войны (im Kriege) и Мира (im Frieden), явились методологической основой для рассмотрения экономики в двух измерениях: в мировом и в национальном масштабе. Военная система Российской империи, являясь также институтом экономического знания, посредством своего воздействия на мировоззрение ученого добавила оригинальный элемент в камералистскую экономическую модель — фактор радикальной неопределенности.

Во второй главе диссертации будет реконструирована экономическая теория

Характерно, что только к началу XIX века камералисты стали использовать термины «экономика» или «хозяйство», вкладывая в них при этом иное содержание, чем другие европейские экономисты. ⁵² Здесь мы не затрагиваем концепцию неопределенности (на онтологическом уровне) как чего-то противоположного риску (случайные для человека события, распределение которых поддается анализу), разработанную Франком Найтом. Примечательно, что Франк хвалил некоторых неокамералистов, которые первыми заметили разницу между понятиями риска и неопределенности и указали на важность этих понятий для экономистов. Knight, Frank Н. Risk, Uncertainty and Profit. (2 -nd edition) Chicago, 1971. p.22-23.

Катерина путем сопоставления ее с концепциями других камералистов, создавая, таким образом, «типичную» экономическую модель представителей бюрократического направления. При этом мы разделили ее на две части: метаэкономикс и инструменты для экономического анализа.

Камерализм предлагал не только методы экономического анализа, но и определенную систему взглядов на мир. Вслед за Карлом Манхеймом это мировоззрение можно назвать бюрократическим и определить его явное отличие от консервативного и либерального. Государственная служба Канкрина, согласно Максу Веберу, не могла не изменить картину мира министра. Бюрократическое направление в экономической науке вслед за Кантом исходило из имманентности человеческому сознанию противоречия между «теорией» и «практикой». Е.Ф. Канкрин, например, часто писал, что чрезмерная зависимость от теории без учета «Опыта» и «Этики» вводит экономиста в заблуждение.

Важнейшей в экономических взглядах Канкрина, как и других представителей бюрократического направления в России, была отмеченная им разница между мировым и национальным аспектами анализа. Первый аспект относился к сфере чистого разума, тогда как второй - к сфере практического разума. Эта дихотомия строилась так же, как и разница между принципами мирного и военного времени. Она означала, что законы национальных экономических систем (National6konomie) следует извлекать из исторического опыта, который уходит корнями в практический разум, эстетику и этику. Сверх того, в соответствии с указанным пониманием, «практический разум» фактически нередко воплощался в прежней камералистской теории. Следовательно, законы, действующие в национальной экономике, могли быть извлечены из традиционных камералистских идей, которые, по существу, включали и понятие трансакционных издержек. Чтобы придать своим принципам дополнительную легитимность, Канкрин утверждал, что они были результатом размышления над "личным опытом" тогда как на самом деле он просто воспроизводил усвоенные им в молодые годы камералистские учения и лишь приспособил их к условиям страны, духовная обстановка в которой была совершенно особой.

Согласно Катерину, экономические принципы были присущи одновременно мировой и национальной системам. Принципы мировой системы, т.е. универсалии, могли иметь значение для реальных хозяйственных единиц в конкретных временных и местных условиях только при использовании "предусмотрительности в управлении»⁵³. К примеру, количественную теорию денег, исходившую из правильных предпосылок и логических

Cancrin, Weltreichtum, Natkmalreichtum, und Staatswirthschaft, oder Versuch neurer Ansichten der politischen Oekonomie. Mflnchin, 1821. C.4-5. S.xii

построений, основанных на чистом разуме, и тем самым имевшей всеобщее значение, нужно было тем не менее приспосабливать к местным условиям. Точно так же, определенный вид активной государственной политики, являвшейся неверной с точки зрения «чистой теории», мог, однако, вполне оправдываться конкретными условиями места и времени и соответствовать «национальному принципу». В этом как раз и проявлялась «осторожность в управлении».

Канкрину (вместе с другими российскими камералистами) удалось разработать оригинальный метод анализа, сочетавший камерализм, основанный на бюрократической парадигме, с современной ему экономической доктриной, которая зиждилась на механистической картине мира. Направление это также развивались Фридрихом Листом и Адамом Мюллером, но каждый из них, будучи воспитан в рамках особых общественных институтов, создал свою собственную теорию на основе резко отличавшихся одна от другой парадигм. Особенность методологии Канкрина заключается в том, что, используя учение Канта, он сумел сохранить свой реалистический (или точнее «формистский») взгляд на мир путем разделения «теории» и «практики». От предложенной им ранее дихотомии между «мирным» и «военным» принципами. Таким образом, в методологическом плане, с одной стороны, складывались следующие концепции: "универсалии" физиократов, мировые принципы и способы познания чистого разума. Они, с другой стороны, сопоставлялись со следующими понятиями: военные принципы, национальные аспекты экономической теории и практический разум (включая историю и мораль).

В третьей главе будет рассмотрен путь, по которому экономическая модель Канкрина (как комплексная мировоззренческая система) пришла в русскоязычную экономическую литературу. При этом предлагается рассмотреть данную литературу сквозь призму семиотики, что создает возможность организовать и упорядочить материал. Третья глава, таким образом, является логическим завершением нашего исследования, показывая, как происходило дальнейшее развитие предложенного Канкриным способа понимания явлений экономической жизни. Речь идет не об историографии вопроса о системе экономических взглядов Е.Ф. Канкрина, а о том, как общественное признание его идей повлияло на самую структуру выдвинутой им теории.

Будет показано, какое влияние система экономических взглядов Канкрина оказала на формирование традиций российской социально-экономической мысли. Поскольку все предыдущие исследователи рассматривали экономическую теорию Канкрина в тесной связи с его экономической политикой, они неизбежно привносили в анализ собственные идеологические предпочтения, что приводило к искажению действительного смысла и

содержания деятельности Е.Ф. Канкрина на посту министра финансов. Например, разбор его монетарных взглядов, в конечном счете, опирается на интерпретацию «Денежной реформы 1839-1841 гг.», реформы, по отношению к которой Канкрин был настроен решительно против, как в теории, так и на практике.

В заключении автор проводит сравнительный анализ нескольких центральных понятий представленных как в бюрократической так и в других структурах знания.

Похожие диссертации на Экономическое мировоззрение бюрократической элиты Российской империи Николаевской эпохи

Механизм принятия государственных решений в Российской империи в эпоху преобразований Александра II : на примере военных реформ 1860 - 1870-х гг.Шалашная, Валентина Михайловна

Официальная идеология и пропагандистские кампании в Османской империи в эпоху правления султана Абдул Хамида II : 1876-1909 гг.Абидулин Алим Маратович

Искусство костюма эпохи Османской империи XVI-XVIII вв.Нилай Эртюрк

Эволюция римской военной системы в эпоху Поздней Империи (III - V вв. н. э.) Банников Андрей Валерьевич

Культура Рима эпохи перехода от Республики к Империи в отечественной историографии конца XIX-начала XX веков Алмазова Наталья Сергеевна

Русская Православная Церковь, общество и государствоПонарин Павел Валентинович

"Эпоха дворцовых переворотов" 1725-1762 гг. в контексте политической истории РоссииКурукин Игорь Владимирович

Искусство и мировоззрение Египта эпохи Среднего царстваВанюкова Дарья Владимировна

Категории мировоззрения русского офицерства эпохи наполеоновских войнКаменев Евгений Владимирович

Джон Колет : мировоззрение английского христианского мыслителя ренессансной эпохиСофронова, Лидия Владимировна