Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Историография проблемы и вопросы методики исследования звериного стиля скифского времени 12
1-1. История изучения памятников звериного стиля в лесостепном Подонье 12
1-2. Некоторые методические проблемы изучения звериного стиля 23
Глава II. Типология образов звериного стиля лесостепного Подонья 36
Глава III. Происхождение основных мотивов среднедонского звериного стиля 78
Глава IV. Проблема локального своеобразия звериного стиля лесостепного Подонья 171
Заключение 207
Библиографический список использованных источников и литературы 212
1. Архивные материалы 212
2. Специальная литература 216
Список принятых сокращений
- История изучения памятников звериного стиля в лесостепном Подонье
- Некоторые методические проблемы изучения звериного стиля
- Происхождение основных мотивов среднедонского звериного стиля
История изучения памятников звериного стиля в лесостепном Подонье
Изучение зооморфных произведений искусства обитателей лесостепного Подонья скифского времени имеет уже почти вековую историю и может быть разделено на ряд этапов, характеризующихся различными методическими подходами, уровнем обобщения и осмысления накопленного фактического материала.
Долгое время скифские памятники на данной территории были практически неизвестны и вопрос о присутствии здесь в I тыс. до н.э. населения - носителей скифской культуры - даже не ставился. Положение изменилось лишь в начале XX в., когда в результате активных полевых работ по изучению курганов раннего железного века состоялось введение в науку нового явления -"воронежских скифов" (Ростовцев М.И., 1914; Ростовцев М.И. 1925, с.538; Спицын А.А., 1918, с.132-133). Одновременно было положено начало исследованию своеобразного феномена зооморфного искусства скифского времени в лесостепном Подонье.
Одним из первых объектов научного археологического изучения стал Мастюгинскии курганный могильник, находящийся на территории нынешнего Острогожского района Воронежской области. Летом 1904 г. крестьянин с. Мастюгино И.Я.Попков принес в Коротояк для продажи найденные при "распашке поля" золотые предметы: перстень с изображением двух львов, обломки браслета, разных форм серебряные пластинки, и т.п. Как выяснилось позднее, вещи происходили из двух курганов, подвергнувшихся грабительским раскопкам крестьян. Находки привлекли внимание членов Воронежской ученой архивной комиссии и были отправлены в Петербург. В 1905-1906 гг. по специальному поручению Петербургской археологической комиссии разграбленные курганы были осмотрены а затем раскопаны А.А.Спицыным (OAK, 1905-1906). Вслед за общепринятой нумерацией будем обозначать данные курганы I и П. В 1908 г. работу в с. Мастюгино продолжил Н.Е.Макаренко, исследовавший еще пять погребальных комплексов (Макаренко Н.Е., 1911). Предметы в зверином стиле, привлекаемые для нашего исследования, происходят из курганов 1, 3 и 5. Все находки хранятся в Государственном Этмитаже. Материалы полностью опубликованы А.П.Манцевич лишь в 1973 г. (Манцевич А.П., 1973).
В 1910 г. Воронежская ученая архивная комиссия начала исследование могильника Частые курганы, расположенного на северной окраине г. Воронежа (ныне - территория Северного жилого района). Могильник почти сразу же получил широкую известность благодаря замечательной находке серебряного сосуда с изображениями скифов, преподнесенного воронежскими археологами в дар царю Николаю П. Работы под руководством С.Е.Зверева, А.И.Мартиновича, В.Д.Языкова, А.Л.Дольского велись в течение четырех полевых сезонов с перерывом до 1915 г. Исследовано 13 захоронений, из которых изделия в зверином стиле содержались в курганах 1-4 и 6-12 (ВУАК). Материалы раскопок были полностью опубликованы С.Н.Замятниным тридцать один год спустя (Замятнин С.Н., 1946). Находки хранятся в Воронежском областном краеведческом музее (часть материалов из курганов 1 и 2, инвентарь курганов 4-13 - полностью) и Государственном Эрмитаже (инвентарь курганов 1 и 2 - частично, кургана 3 - полностью). В 1925 г. могильник изучали Д.Д.Леонов и М.Е.Фосс, однако раскопанное ими захоронение оказалось совершенно разграбленным в древности (Краеведческая хроника, 1925, с.46-47). В 1927 г. по поручению РАНИОН исследования в Частых Курганах проводил В.А.Городцов, раскопав еще шесть курганов (памятники звериного стиля обнаружены в курганах 3 и 4 (1927)). Материал опубликован им же в 1947 г. (Го-родцов В.А., 1947). Находки хранятся в ГИМе.
В результате полевых археологических исследований первой четверти XX в. и последующих публикаций в фонд отечественной скифологии было введено значительное количество данных о древней культуре населения лесостепного Подонья, в том числе и такой ее стороны как искусство звериного стиля. Надо заметить, что уже при издании этих материалов С.Н.Замятнин и В.А.Городцов впервые привели в своих работах некоторые аналогии найденным вещам. Вскоре появились также первые аналитические статьи, в которых среднедонские источники использовались исследователями при сопоставлении материалов звериного стиля скифского времени различных регионов. В частности, в одной из ранних работ 1928 г. Б.Н.Граков, анализируя зооморфные находки из Блюменфельда, курган А12, в Нижнем Поволжье, провел параллели между ними и предметами в зверином стиле из с. Мастюгино: изображениями "оленя" и кабана на поясных крючках. Исследователь пришел к выводу о стилистическом сходстве находок из обоих регионов и на основании этого распространил район расселения скифов и на Нижнее Поволжье (Граков Б.Н., 1999, с.31, рис.7). М.И.Ростовцев в 1929 г. отметил близость тех же самых находок из с. Мастюгино художественному творчеству Китая эпохи Хань, назвав их, правда, пряжками портупей мечей с изображениями драконов. В своей работе ученый обосновывал вывод, что эти и подобные элементы "раннего срединно-азиатского "скифского" стиля", наряду с иранскими и ирано-вавилонскими, сыграли решающую роль в сложении своеобразного китайского звериного стиля в указанную эпоху (Ростовцев М.И., 1993, с.60-61, 70, рис.28-30). Однако в целом, памятники звериного стиля лесостепного Подонья оставались для ученых в этот период лишь некой совокупностью предметов с рядом общих признаков и свойств
Некоторые методические проблемы изучения звериного стиля
Мотив неопределенного хищника, припавшего на лапы с головой назад, представленный в лесостепном Подонье единственным изображением на золотой нашивной бляшке из кургана 9 группы Частых (рис. 3,1), аналогий в искусстве окружающих регионов пока не находит. Видовая принадлежность зверя весьма абстрактна, образцов с близкой иконографией не обнаружено. Можно только заметить, что в IV в. до н.э. на многочисленных штампованных бляшках, известных, главным образом, в днепровской Лесостепи, в такой позе изображались прежде всего синкретические существа - грифоны (Петренко В.Г., 1967, с. 147, табл.19, 41,42), а не собственно хищники.
Что же касается мотивов протомы хищного зверя в профиль, то они, никогда не отличаясь особой численностью, встречаются на разных территориях в течение практически всего периода существования скифо-сибирского звериного стиля: от курганов Уйгарака VII-VI вв. до н.э. (Вишневская О.А., 1973, с. 141, табл.IX, 8) до прикубанских памятников IV в. до н.э. (Переводчикова Е.В., 19876, с.48, рис.3, 12). На этом фоне единственный среднедонской образ из кургана 3 группы Частых (рис.25, 43) наибольшую близость обнаруживает с изображением из Прикамья, из слоя Пижемского городища IV-III вв. до н.э. (рис. 25, 44; Корепанов К.И., 1987, с.67, рис.3, 10). Оба экземпляра украшают рукояти каких-то предметов и демонстрируют значительное сходство иконографии. Контуры головы, шеи и передней лапы образуют фигуру подпрямо-угольной формы, головы с круглыми покатыми лбами опущены перпендику 114 лярно вниз, пасти раскрыты в виде треугольника и касаются окончания лап, показаны округлые торчащие уши и небольшие глаза. Прикамское изображение отличается, в основном, лишь более утонченными линиями и удлиненной пастью. Исследователь ананьинского звериного стиля К.И.Корепанов видит в нем медвежьи черты (Корепанов К.И., 1987, с.69). В воронежском экземпляре скорее можно признать кошачьего хищника, имея в виду округлые очертания морды и уха, хотя с уверенностью судить о виде изображенного животного невозможно. В исскусстве прочих регионов ничего подобного пока не встречено - две рассмотренные находки стоят в зверином стиле IV - начала III вв. своего рода особняком. Связь между ними выявляется довольно четко, но определить их место среди прочих образов затруднительно. Отсутствие серии сходных изображений как в лесостепном Подонье, так и в Прикамье не позволяет даже проследить эволюцию данного мотива: если один образец является производным от другого, то где прототип и где его дериват? Сейчас можно лишь отметить, что, если подобный хищник для звериного стиля лесостепного Подонья в целом не характерен ни с точки зрения репертуара образов, ни иконографически, то прикамский экземпляр выполнен в типичной для ананьинского искусства стилистической манере. Сходную художественную трактовку деталей изображения можно наблюдать на многих зооморфных предметах из Среднего и Нижнего Прикамья и бассейна р. Вятки (Корепанов К.И., 1987, с.68, рис.4, 7; с.70, рис.6). Но этот факт не является убедительным доказательством того, что зверь с Пижемского городища первичен по отношению к среднедонскому, а не наоборот. Известно, что прикамское искусство было способно перерабатывать заимствованные мотивы и наделять их своими специфическими художественными деталями. Самым ярким примером этого, по-видимому, может служить оригинальный образ головы "фантастического хищника" с длинными, плотно прижатыми к загривку ушами и спиральными завитками на месте губ и ноздрей (рис.11, 9,10; Максименко В.Е., 1983, с. 168, рис.14, 7; Гуляев В.И., 1969, с. 121, рис. 11). Появление подобных образов относится к V в. до н.э. и, на наш взгляд произошло именно в Прикамье, в процессе смешения заимствованных приуральских изображений и местных стилистических приемов. Подробный рассказ об этом феномене впереди, а сейчас мы еще раз повторим, что на данный момент трудно определить, какому региону принадлежит первенство в создании анализируемого мотива протомы хищного зверя в профиль. Пока в нем мы имеем лишь еще одно свидетельство тесных контактов звериного стиля лесостепного Подонья и ананьинской культуры.
Подводя краткий итог рассмотрению происхождения среднедонских мотивов хищных зверей, укажем, что большая часть типов и вариантов образов волка и медведя непосредственно ведет свою линию развития от изображений восточных и северо-восточных территорий, прежде всего Южного Приуралья и Прикамья. Исходные прототипы из Степи и приднепровской Лесостепи выявлены в этих классах только для образов V в. до н.э. Мотивы кошачьего и неопределенного хищника этого же времени, как, впрочем, и IV - начала III вв. до н.э., имеют преимущественно степные и лесостепные аналоги. Влияние искусства Прикубанья, прослеживаемое только для IV в. до н.э., нашло свое отражение в образах как волка, так и кошачьего хищника. Наконец, стоит сказать, что если мотивы V в. до н.э. являются, в основном, лишь более упрощенными воспроизведениями исходных образцов, то экземпляры IV - начала III вв. до н.э. представляют собой либо результат их творческой переработки, более приближенный к реальному облику зверя, чем сам оригинал, либо весьма своеобразные, не находящие близких аналогий произведения. Синтез полученных данных о сущности и направлениях контактов звериного стиля лесостепного Подонья с искусством окружающих регионов, а также о присущих ему как целостной изобразительной системе некоторых внутренних тенденциях, будет подробно изложен в следующей главе нашего исследования. Сейчас мы продолжаем изучение его отдельных мотивов в системе скифо-сибирского звериного стиля в целом и переходим к рассмотрению вопросов, связанных с происхождением местных образов копытных животных.
Происхождение основных мотивов среднедонского звериного стиля
Весьма существенную роль сыграло и то, что носителем среднедонской зооморфной традиции IV - начала III вв. до н.э. являлся, как нам представляется, несколько иной по сравнению с предшествующим периодом этнокультурный компонент - потомки проникших в лесостепное Подонье из Приднепровья групп номадов, подвергшиеся культурной дифференциации и, очевидно, смешавшиеся в к этому времени какой-то мере с обитателями среднедонских городищ. В ходе этих процессов у скифоидного населения лесостепного Подонья сформировался свой особый менталитет и ценностные ориентации, что в той или иной мере закономерно нашло отражение в произведениях среднедонского искусства )
В зверином стиле лесостепного Подонья IV - начала III вв. до н.э. прослеживаются многообразные внешние культурные влияния. В первую очередь, ближайших соседей среднедонских племен - жителей Степной Скифии, днепровской Лесостепи, Прикубанья, носителей ананьинской и савроматской археологических культур, а также опосредовано - более отдаленных регионов: античной Греции и Фракии через Скифию; ахеменидского Ирана через Прикубанье. Однако, местная художественная традиция выступает в этот период не как пассивная воспринимающая сторона, а как активная творческая сила, имеющая самостоятельную логику развития, собственный арсенал композиционных схем и стилистических приемов, а также избирающая в искусстве окружающих регионов образы и мотивы и воспроизводящая их в переосмысленном виде. Главную закономерность этого переосмысления мы видим в намеренном восстановлении местными мастерами облика реально существующих животных в заимствованных изображениях всевозможных фантастических существ, позволявшей, с одной стороны, сохранить внешний "каркас" изображения, с другой - вложить в него 209 совершенно иное содержание. В то же время для скифо-сибирского звериного стиля в целом, по мнению многих исследователей, сходство образа с натуральным объектом было безразлично, важным являлось лишь воспроизведение изображений, подобных уже существовавшим образам-символам (Раевский Д.С., 1985, с.32; Переводчикова Е.В., 1994, с. 19-27; Королькова Е.Ф., 1996, с.26-30). Такой подход к изобразительному творчеству скифского времени способствовал схематизации, "иероглифизации" образов звериного стиля, все большему их отходу от реальности. В искусстве лесостепного Подонья, напротив, до самого конца его существования тенденции к нарастанию декоративных элементов, схематизма, орнаментализма так и не проявилось. (Данные наблюдения позволяют предположить, что символика среднедонского звериного стиля IV - начала III вв. до н.э. была несколько иной по сравнению с рядом других регионов скифо-сибирского мира. В сознании местного населения зооморфные образы напрямую связывались с реальными животными конкретного зоологического вида. Видимо, изображение в зверином стиле приобретало свое значение для обитателей лесостепного Подонья только тогда, когда они могли увидеть в нем понятное, хорошо знакомое и по тем или иным причинам важное для себя животное, а не просто I f абстрактный зооморфный знак. Поскольку нигде более в искусстве Степной и Гс Ч Лесостепной Скифии IV - начала III вв. до н.э. подобный феномен не установлен, можно усомниться в отстаиваемом сейчас некоторыми учеными тезисе о полном совпадении и единстве культуры аристократических верхов всех земель, входивши в состав скифского государства и о близком культурном и этническом родстве обитателей лесостепного Подонья и степной и лесостепной зон Северного Причерноморья с одной стороны и территории Нижнего Дона - с другой (Гуляев В.И., 19996; Гуляев В.И., 2000, с. 151; Копылов В.П., 2000, с. 165; Максименко В.Е., 2000, с. 182). Очевидно, гипотеза о том, что в среднедонских курганах скифского времени хоронила своих 210 соплеменников какая-то особая группа населения, иной, нежели непосредственно скифской, этнической принадлежности (Медведев А.П., 1999, с. 129-145) больше отвечает совокупности конкретных фактических данных, по крайней мере, насколько об этом можно судить на основе материалов местного искусства звериного стиля.)
Безусловно, проведенное исследование позволяет определить преимущественно внешние проявления локальной специфики зооморфного творчества в системе скифо-сибирского звериного стиля. Однако, это лишь одна сторона проблемы, только первый шаг на пути изучения такой сложной по составу и изменчивой во времени реальности, какую представляет собой среднедонская изобразительная традиция скифского времени. О ее особом внутреннем содержании - о том, каким смыслом наделялись те или иные образы в сознании людей, как зафиксированные трансформации облика животного отражали мировоззренческие представления народа - можно говорить пока лишь в самых общих чертах. Вопрос об идейно-художественной сущности звериного стиля в целом уже много десятилетий занимает умы исследователей, заставляет их создавать различные системы доказательств (Граков Б.Н., 1971, с.80-88; Либеров П.Д., 1976; Кузьмина Е.Е., 1976; Хазанов A.M., Шкурко А.И., 1976; Раевский Д.С., 1985в; Кореняко В.А., 1998, с.72). Тем не менее, проблема, по-прежнему, во многом остается открытой, что, впрочем, совсем не удивительно. Сами по себе скифские изображения зверей для человека нашего времени являются лишь некой "загадочной картинкой", поскольку, в силу особого символизма мышления древних народов, семантическая нагрузка звериных образов была понятна только тем, кто владел "языком" этих символов, в чьем сознании они рождали соответствующие ассоциативные связи.
