Содержание к диссертации
Введение
Раздел I. Проблема культурно-хронологической атрибуции прикубанского центра обработки металла позд-небронзового времени (к историографии вопроса)
1. Прикубанский очаг металлургии и металлообработки как культурно исторический феномен в ряду позднебронзовых центров металлопроизводства Кавказа и Восточной Европы с. 10
2. Географические границы локализации прикубанского очага металлур гии и металлообработки и т.н. "прикубанской культуры" с.23
3. Место Прикубанья в хронологических схемах позднебронзового време ни Кавказа и степей Юго-Восточной Европы с.44
Раздел II. Металлические предметы поздней бронзы с территории закубанья
1. Описание металлических артефактов с.55
2. Типология и культурно-географическое группирование позднебронзово го закубанского металла С.81
3. Некоторые особенности обработки металла в Закубанье с. 104
Раздел III. Изделия прикубанского очага металлургии и металлообработки вне территории Закубанья
1. Материалы прикубанского очага восточнее и южнее Закубанья с. 118
2. Предметы прикубанского очага металлургии и металлообработки север нее Закубанья с. 132
Раздел IV. Хронология прикубанского очага с. 149
Раздел V. Территория очага, направления внешних контактов с 167
Раздел VI. Культурно-историческая роль прикубанского очага металлургии и металлообработки с. 181
Заключение с. 192
Список использованных архивных материалов и литературы с. 197
Список сокращений к библиографии
- Географические границы локализации прикубанского очага металлур гии и металлообработки и т.н. "прикубанской культуры"
- Место Прикубанья в хронологических схемах позднебронзового време ни Кавказа и степей Юго-Восточной Европы
- Типология и культурно-географическое группирование позднебронзово го закубанского металла
- Предметы прикубанского очага металлургии и металлообработки север нее Закубанья
Географические границы локализации прикубанского очага металлур гии и металлообработки и т.н. "прикубанской культуры"
Археологическое изучение Северо-Западного Кавказа началось еще в конце XIX века. При этом начало накопления полевого материала с территории Прикубанья, относящегося к позднебронзовой эпохе, связано в досоветский период в первую очередь с именами Н.И. Веселовского и Н.Е. Бранденбурга. В частности, Н.Е. Бранденбург в 1891 г. совершил поездку в Донскую область, во время которой приобрел вещи из случайно раскопанного кургана у колонии Ольгенфельд на берегу р. Ей: кинжалы, кельт и обломок серпа [177, с. 79-80, рис.59; 83, с.83]. Н.И. Веселовский во впускном погребении кургана № 2 в ст. Крымской обнаружил двулезвийный нож «срубного» типа [78, с.136], в OAK за 1898 год он опубликовал найденный в насыпи кургана близ ст. Чамлыкской медный плоский кинжал [178, с.39]. Им же при раскопках кургана у ст. Келермесской, в насыпи кургана № 5 был найден кельт [179, с.96].
Тесло и топор «кубанского» типа с территории Украины (х. Кнышовка) опубликовал А.С. Федоровский [255].
Первую обобщающую работу по проблеме изучения бронзового века непосредственно Западного Предкавказья опубликовал в 1929 году А.В. Шмидт [306]. Он выделил в медно-бронзовом веке Прикубанья и прилегающих районов Северного Кавказа три хронологические группы, последняя из которых, названная им "позднекубанской" соответствует периоду поздней бронзы [306, с.9-13, 16-21]. Однако из-за недостатка фактического материала А.В. Шмидт смог отнести к этому периоду лишь несколько предметов; три втульчатых наконечника копий и один кинжал из ст. Крымской и два наконечника копий с р. Адерби, хранившихся в Геленджикском музее [306, с.20-21].
С 1930-х годов изучением индустрии бронзы Кавказа занялся А.А. Иес-сеи. Он впервые аргументировано доказал местный характер металлургии меди на Кавказе (что ранее отрицалось, о чем см.: 120, с.86-87) и выделил здесь несколько зон распространения медных изделий [78, с. 151]. Были также намечены три этапа развития медно-бронзового инвентаря в регионе, охватывавшие время с конца III до начала I тысячелетия до н.э. [78, с.77-78, табл. на с.188-189]: первый этап - майкопско-новосвободненский (соответствует ран-некубанской группе А.В. Шмидта): конец III - начало II тыс. до н.э.; второй этап (соответствует среднекубанской группе А.В. Шмидта): II тыс. до н.э.; третий этап - бронзовые изделия с большим содержанием олова - кобанские изделия (соответствует позднекубанской группе А.В. Шмидта): рубеж II-I тыс. до н.э. - первые века I тыс. до н.э. Причем А.А. Иессеи доказал, что по крайней мере „со II этапа мы уверенно прослеживаем местное кавказское производство медных изделий" [78, с. 187] „в противовес... утверждениям ряда авторов о заносе металлургии на Кавказ извне" [78, с.206].
В этой же монографии А.А. Иессен перечисляет все известные на то время предметы III этапа медно-бронзового века с Северного Кавказа и проводит их анализ [78, с.131-139]. И здесь исследователь приходит к выводу, не потерявшему своей актуальности и в наши дни: „вся совокупность приведенных данных показывает, что в горной и предгорной полосе Северного Кавказа существовало местное металлообрабатывающее производство, удовлетворяющее специфичным местным нуждам" [78, с.137]. В целом, труд А.А. Иессена 1935 г. был первым действительно обширным, подробным, аргументированным исследованием по кавказской металлургии меди. Он сохраняет свою актуальность (естественно, с поправками на новые источники) и поныне. И потому неоспоримы слова, что „это исследование - настольная книга каждого кавказоведа" [126, с.15].
Что касается ввода в научный оборот конкретных комплексов, связанных с ПБВ Прикубанья, то здесь упомянем публикацию А.В. Добровольским обнаруженного в 1925 г. Бериславского клада [62].
В последние довоенные годы вновь разгорелись споры о хронологии и культурной принадлежности т.н. „больших кубанских курганов" майкопского хронологического горизонта. Так, Б.Е. Деген-Ковалевский считал возможным датировать все эти курганы рубежом II -1 тысячелетий до н.э. [56, с.16-17].
Ошибочность точки зрения Б.Е. Деген-Ковалевского доказал А.А. Иессеи [82]. Но для нас эта статья А.А. Иессена интересна в первую очередь тем, что в этом труде А.А. Иессен обосновывает новую хронологическую схему развития медно-бронзового инвентаря в Прикубанье [82, с. 171-175; схема после статьи].
Памятники среднекубанской группы (по А.В. Шмидту) А.А. Иессен впервые именовал "северокавказской культурой II тысячелетия" [82, с. 198]. Позднекубанская группа памятников (III этап металлургии по Иессену, 1935 [78]) ассоциировалась в Прикубанье с позднекубанской культурой развитого бронзового века. В свою очередь, позднекубанская культура синхронизировалась с колхидской, хорочоевской и кобанской культурами Кавказа, а также со II этапом предкавказской катакомбной культуры.
На основании выводов А.А. Иессена и других специалистов, а также собственных исследований, Б.А. Куфтин включил в область колхидо-кобанской бронзы территории верховий Закубанья - исходя из распространения находок «руководящих форм бронзовых орудий» [123, с.314, рис.12; 124, с.135, карта]. Таким образом, к середине XX в. усилиями ряда исследователей был заложен фундамент для последующего определения культурно-хронологических особенностей древностей Прикубанья в эпоху поздней бронзы.
Вопрос о выделении на Кубани позднебронзового времени (ПБВ) особого очага металлообработки поставил А.А. Иессен. Уже в работах 1940-х гг. [80; 81] он тезисно обозначил само понятие «прикубайский очаг металлургии и металлообработки» (далее - ПОММ) и те группы артефактов, которые его составляли [80, рис.3(вклейка); 81, с.19-20]. Тогда же было замечено, что металлические изделия прикубанского происхождения распространялись вне территории Кубани в основном в западном направлении - в Крым и на юг Украины [80, С.29].
Место Прикубанья в хронологических схемах позднебронзового време ни Кавказа и степей Юго-Восточной Европы
Тесла. Известно 9 тесел, 3 из которых (Батарейка, Курчанская) представлены обломками. Семь из них - трапециевидной формы, плоские, в сечении прямоугольные либо шестигранные (Батарейка, Упорная, Курчанская, Отрадная, Краснодарский музей). При этом одно из тесел (Краснодарский музей) можно отнести к предметам северопричерноморского разряда Т-8 по Е.Н. Черныху [264], или 1 типа по B.C. Бочкареву и A.M. Лескову [291], распространенного на всем протяжении ПБВ39. По мнению B.C. Бочкарева и A.M. Лескова, простота формы «не позволяет проследить типологические изменения тесел 1-го типа на различных этапах развития северопричерноморского очага металлообработки» [291, с.57]. Думается, что схоже с подобными теслами и тесло из Таманского клада (рис. 12,7). На Северном Кавказе плоские тесла трапециевидной формы известны с эпохи средней бронзы, со времени Привольненского и Костромского кладов. Уже поэтому нет оснований причислять кубанские трапециевидные тесла к импортным изделиям (мнения об обычности трапециевидных тесел на Северном Кавказе придерживается и В.И. Козенкова [107, с. 13]). Кроме того, тесла из Упорненского клада и из От-радненского музея весьма сильно отличаются от северопричерноморских предметов: у названных прикубанских предметов более широкое и укороченное ТУЛОво закругленное лезвие Такие предметы ближе всего к топорам-теслам I типа по В РТ Козенковой котоояя «в ареале кобанской кл/льт\тжт» знает «около десятка» этих изделий [107 с 12-13]
Два предмета (Краснодарский музей) относятся к I типу плоских колхидских топоров по О.М. Джапаридзе [59].
Серпы. С территории Закубанья (включая Курчанский клад) известно более 120 серпов, целых и обломков, относимых к ПБВ [194а, с.104-106].
Серпы кубанских типов раскладывались по вариантам несколькими исследователями, начиная с А.А. Иессена [83, с.ПО; 128, с.171-172; 32, табл.]. Кроме того, в некоторых публикациях делались дополнения к данным нара Благодарю B.C. Бочкарева за помощь в атрибуции прикубанских трапециевидных тесел. боткам на основании предметов из того или иного яркого комплекса [62, с.162; 146, с.241; 227, с.148; 171, с.13-14; 84, с.63]. Самой популярной среди исследователей до сих пор остается типология А.А. Иессена [83]. По ней позднекубанские серпы делятся на две группы: 1) серпы с перегибом спинки к рукоятке почти под прямым углом и 2) серпы с равномерно изогнутой спинкой, без резкого ее перегиба; учитывалось также место вливания металла в форму [83, с.ПО].
Все позднебронзовые серпы имеют общие черты: изогнутое лезвие, или практически одинаковой ширины на всем протяжении, или сужающееся к носку, длинный кованый стержень для крепления рукояти, являющийся продолжением лезвия со стороны режущей кромки.
На основании имеющихся у нас материалов представляется возможным наметить несколько более дробную классификационную схему этих изделий. Схема намечена по принципам ступенчатой классификации, изложенной Е.Н. Черныхом [261, с.50-53]. Дифференцирующие признаки, положенные в основу классификации поздних кубанских серпов, из-за специфических особенностей материала, будут отличаться от той схемы дифференцирующих признаков серпов, которая была разработана Е.Н. Черныхом для северопричерноморских изделий [264, с.94-95]. Для обозначения некоторых деталей серпов использовались термины ЮГ. Кокориной и Ю.А. Лихтера [109].
Дуговидными мы будем считать серпы, у которых изгиб лезвия примерно одинаков в каждой точке от носка до места перехода к ручке; дуговидно 96 коленчатыми - серпы, имеюшие относительно плавный изгиб (или же без изгиба) ближе к носу и резкий, подпрямоугольный, - у пятки; коленчатыми -имеюшие подпрямоугольные изгибы у носа и на пятке. При выяснении данного параметра большее внимание будет уделяться конфигурации спинки, а не режущей кромке, так как последняя бывает либо абсолютно не раскована, либо, наоборот, сточена в процессе эксплуатации. Также именно конфигурация спинки учитывается при определении заостренности носа. Место расположения и высота литника не учитываются, так как их не всегда можно определить, но упоминаются, если таковые прослежены. С учетом вышесказанного предлагается следующая группировка кубанских позднебронзовых серпов (рис. 42):
Различия между позднебронзовыми кубанскими серпами разных типов и вариантов очень условны, особенно в сравнении с серпами других территорий и других периодов. Это еще раз показывает своеобразие позднебронзовых кубанских изделий, их принадлежность одному культурно-историческому периоду развития региона.
Хронологическая дифференциация различных групп кубанских позднебронзовых серпов будет дана в III разделе.
Металлические серпы на Кубани появляются в среднебронзовое время. Наиболее ранним из металлических кубанских серпов является, видимо, медный серп из погребения № 2 кургана № 18 Усть-Джегутинского могильника. Данное погребение относится А.Л. Нечитайло к средней группе погребений северокавказской культуры - 1700 - 1500-1400 гг. до н.э. [167, сс.72,74, рис.27, с. 104]. У этого серпа сохранилась лишь часть лезвия, что крайне затрудняет поиск аналогий. Судя по сохранившейся части, можно заключить, что серп был литой, слегка изогнутой формы, с утолщенной спинкой и постепенным уменьшением толщины к режущему краю [167, с.94]. Как считает А.Н. Нечи-тайло, усть-джегутинский серп местного происхождения и более ранний, чем костромские [167, с.94-95]. Он отличается от "костромских" как пропорциями длины и ширины лезвия, так и изогнутостью.
Типология и культурно-географическое группирование позднебронзово го закубанского металла
Посмотрим, есть ли какие-либо особенности распространения топоров верхнекубанского типа и серпов кубанских типов.
Топоры. Абсолютное большинство верхнекубанских проушных топоров обнаружено в предгорьях Западного и Центрального Кавказа (рис. 92). Вне этого региона нам известны лишь две (три, если считать точно не локализованный нами Балашовский клад) находки подобных изделий - из с. Зажиточного и X. Кнышовка. При этом в зоне локализации прикубанского очага металлургии и металлообработки (территория Закубанья и зона к востоку от р. Кубани до ст. Боргустанской) нам известно не менее 28 верхнекубанских топоров из 9 пунктов. Вне территории ПОММ известно 19 подобных предметов из 8 пунктов. Наибольшая концентрация рассматриваемых топоров заметна вокруг района верховьев Кубани.
Самые ранние изделия этого типа известны не с Кубани, а из соседних территорий, в первую очередь закавказских - из Пицунды и Лыхны (вариант А) и из Сванети и Лескена (вариант Б). Что еще раз подчеркивает роль этих территорий в формировании верхнекубанских топоров в предсабатиновское -раннесабатиновское время. Однако производство «классических» верхнекубанских позднебронзовых топоров было, по всей видимости, сосредоточено именно в верхнекубанском регионе. Думается, именно здесь, начиная как минимум с позднесабатиновского времени, находились мастерские, в которых генерировались идеи формирования топоров этого типа на основании более ранних образцов. Это наше предположение основано, во-первых, на факте происхождения большинства топоров этого типа позднесабатиновского -позднебелозерского времени с Верхней Кубани (в то время как на соседних сеъерокавказских и закавказских территориях развивается производство проушных топоров других типов). Во-вторых, на промежуточном географическом положении указанного региона между двумя окраинными территориями, с которых известны наиболее ранние верхнекубанские топоры - Северной Осетией (с. Лескен) и Абхазией (с. Лдзаа и с. Лыхны). Производство рассматривавмых топоров в обозначенном нами районе подтверждается находкой на территории Кавказского заповедника литейной формы для изготовления подобных изделий.
Серпы. Основной район находок серпов всех кубанских типов (рис. 93-95) - верховья Кубани. Именно в этом районе сконцентрировано не только большинство пунктов, из которых нам известны эти предметы, но и абсолютное большинство единичных находок кубанских серпов. А это говорит об употреблении здесь рассматриваемых предметов именно в качестве орудий труда. Исходя из этого же фактора (количество единичных находок и находок в погребениях и слоях поселений) серпы кубанского типа активно использовались по своему прямому назначению в Центральном Предкавказье. В Северном Причерноморье, напротив, абсолютное большинство кубанских серпов найдено в составе кладов. Что говорит об использовании их здесь в основном в качестве эквивалента обмена, в первую очередь из-за сырьевого значения этих предметов. Кроме того, если серпы II типа и 1 варианта I типа достаточно хорошо известны из последнего региона то серпы 2 варианта I типа не известны вовсе, а III вариант, помимо изделий из Ростовского клада, представлен лишь одним экземпляром (изготовление которого на Кубани по меньшей мере спорно) из г. Констанцы. Кроме отмеченных выше хронологических особенностей прикубанского металлического экспорта такое распределение кубанских серпов в Северном Причерноморье пока труднообъяснимо. Обращает на себя внимание полное отсутствие серпов III типа в Закубанье к западу р. Малого Зеленчука и, наоборот, их более заметная известность в ближайших районах к востоку от верховьев р. Кубани. Центр производства серпов этого типа, видимо располагался несколько восточнее центров производства серпов I и II типов. Но в любом случая эти центры производства накладываются (полностью или частично) друг на друга и находятся на Верхней Кубани - в зоне локализации ПОММ. Кроме того, изделия, схожие с кубанскими, производились и восточнее - доказательством тому является литейная форма с Бамутского поселения для изготовления серпов типа 11,2 по нашей классификации. Отметим, что изделия этого вида собственно на Кубани не найдены.
Достаточно показательна и география распространения на Северном Кавказе топоров-кельтов (рис. 97). Самой восточной северокавказской находкой кельта является предмет с Чегемского моста, в Кабардино-Балкарии [106, с.120, табл.5,17]. Судя по рисунку (рис. 96,4), кельт относится к северокавказскому типу К-50, наибольшее количество экземпляров которого обнаружено на Кубани (см. выше).
Самой северной находкой кельта из центрального Предкавказья является предмет, обнаруженный на окраине г. Ставрополя [166, с.32-33, рис.11, 2]. Кельт двуушковый, с арочной фаской. Этот предмет (рис. 96,2) A.M. Лесков считает изготовленным северокавказскими мастерами под влиянием северопричерноморских традиций [297, с.68]. То есть, при определении места изготовления ставропольского кельта мы не можем исключать территорию верховий Кубани. Кельт был найден на территории, где не обнаружено кобанских (или с кобанскими чертами) памятников, датирующихся ранее, чем позднейшим предскифским - скифским временем. Впрочем, на этой территории не обнаружено и памятников с чертами прикубанского очага металлургии и металлообработки.
Кроме этих предметов, найденным на Северном Кавказе считается опубликованный А.А. Иессеном кельт из фондов Пятигорского музея (рис. 96,1) -неизвестного происхождения, предположительно из собрания В.Р. Апухина [83, с.86-87, рис.11,3; 106, с.120]. Это безушковый кельт, находящий некоторые (хотя и не бесспорные) аналогии с сейминско-турбинской среде.
Как видим, абсолютное большинство топоров-кельтов, известных с Северного Кавказа, происходит с территории локализации прикубанского очага металлургии и металлообработки. Это позволяет именно территорию ПОММ считать основной зоной производства данных изделий (типов К-50, К-70, К-52/58, «приказанских типов» и, возможно (если они вообще производились в регионе), типов К-62, К-48/К-52) на Северном Кавказе. Кроме того, именно Северо-Западный Кавказ является основным потребителем и перевалочной базой для кельтов северопричерноморских типов К-48, К-52, К-58, К-60, К-48/К-56.
Предметы прикубанского очага металлургии и металлообработки север нее Закубанья
Обратимся теперь к кобанским памятникам начала раннего железа. Некоторые категории инвентаря, встречающиеся в кобанских памятниках начала раннего железа (кинжалы ряда кавказских типов, трапециевидные тесла), известны как из памятников ПОММ, так и из кобанских памятников финальной бронзы. Поэтому предметы этих групп мы не можем рассматривать как продолжение традиций ПОММ в кобанской среде начала эпохи железа (как, впрочем, и полностью отвергать подобное рассмотрение, особенно для тесел -см. выше). Если исключить из списка предметов, характеризующих ПОММ, и те их категории, что не встречены в кобанских памятниках эпохи раннего железа, в нашем распоряжении, также как и для протомеотских древностей, останутся лишь проушные топоры и листовидные наконечники копий. Правда, в слоях начала раннего железа кобанского поселения Сержень-Юрт были найдены также металлические серпы [98, с.9, с. 150, табл.111,42], однако изготовлены были эти серпы из железа, и морфологически резко отличаются от бронзовых серпов "кубанского" типа.
О кобанских листовидных наконечниках копий уже говорилось - в кобанских памятниках есть наконечники, схожие с боргустанским: Рошни-чу [98, с.153, табл. ХП,1], Эшкаконский, Кисловодский и Березовский 1 могильники [105, с.37, 141, табл.У1,6,9,13]. При этом боргустанский наконечник - самый ранний предмет в этом ряду из находок в четко датируемых комплексах.
О морфологических сходствах и отличиях топоров верхнекубанского типа с топорами кобанских типов уже говорилось (см. II раздел). Для области т.н. западного варианта кобанской культуры, как это заметила В.И. Козенкова, характерны топоры II типа по ее классификации [105, с.71] - «бронзовые, литые, с прямым корпусом, широким закругленным лезвием и выделенным концом обуха, шестигранными или овальными в поперечном сечении» [98, с.23]. С ДРугой стороны для центра ареала кобанской культуры наиболее характерны топоры типа А по П.С. Уваровой, или I типа по В.И. Козенковой [105, с.71] -«бронзовые, литые, с дважды изогнутым корпусом, широким закругленным лезвием и выпуклой концевой частью обуха, шестигранной в поперечном сечении»
Обратим внимание, что топоры II типа по В.И. Козенковой по своей морфологической характеристике занимают как бы промежуточное положение между топорами верхнекубанского типа, с одной стороны, и топорами I типа по в.и. Козенковой, с другой. С первыми их сближает прямое тулово, со вторыми - широкое округлое лезвие. Отсюда мы не можем исключать участие верхнекубанских топоров в формировании формы «классических» западноко-банских топоров. Это тем более вероятно, если учитывать, что наиболее отвечающие характеристике этих изделий топоры 4 варианта II типа по В.И. Козенковой (или I типа по С.Л. Дудареву [66]) датируются позднейшим пред-скифским временем - рубежом VIII-VII - началом VII в. до н.э. по С.Л. Дудареву [66, с.96], или второй половиной VIII - началом VII в. до н.э. по В.И. Козенковой [105, с.69]. Правда, подобные орудия (IV вида по Д.Л. Коридзе) с территории Колхиды датируются закавказскими исследователями временем начиная приблизительно с XI в. до н.э. [115, с.61], что может говорить о формировании этого типа топоров в Западном Закавказье параллельно с формированием поздних форм верхнекубанского топора. Тогда будет весьма соблазнительным связать время распространения «колхидских» топоров IV вида на Северном Кавказе с процессами затухания ПОММ ПБВ и формирования западного варианта кобанской общности.
Таким образом, можно предполагать роль ПОММ как одной из составляющих подосновы, на которой сформировался металлический комплекс кобанской общности, в первую очередь ее т.н. западного варианта. Однако на эту составляющую наслоились культурные традиции, формировавшиеся, видимо, параллельно с прикубанским очагом металлургии и металлообработки, в первую очередь на более восточных территориях.
Как видим, в нашем распоряжении есть очень мало свидетельств о продолжении в черногоровское и новочеркасское время традиций прикубанского очага металлургии и металлообработки эпохи поздней бронзы. Это можно, конечно, попытаться объяснить до сих пор малой источниковой базой для подобных сопоставлений. Однако думается, что есть и иной подход, обозначенный Е.Н. Черных и СВ. Кузьминых.
Как известно, традиции могут быть тем фундаментом, с которого начинается новый тип производства. Но на определенном этапе эти традиции начинают сковывать, мешать новому, заставляют мастеров строить свое производство в рамках прежних догм и стереотипов. И получается, что в целом ряде отношений культуры, лишенные подобных традиций, предоставляют мастерам гораздо большую свободу действий и творческой фантазии. Если при этом подобные культуры инкорпорируют в свои структуры чуждых мастеров и не ограничивают их деятельность системой строжайших табу и нормативных предписаний, то мы вправе ожидать, что именно в их среде может произойти «взрыв открытий» [271, с.269]. Вполне возможно, что на Кубани времени перехода от поздней бронзы к раннему железу, начиная с бекешевского этапа развития ПОММ, была именно такая ситуация. Свидетельство этому - не только присутствие на территории Кубани и ближайших территорий к востоку от нее предметов, трактуемых нами как прямой импорт белозерского времени со степных восточноевропейских территорий, а в первую очередь наличие материальной культуре, характеризующей ПОММ, категорий предметов, сформировавшихся под влиянием традиций степных культурных групп. Не противоречит этой концепции и давно замеченные слабость и в некоторых направлениях архаизм прикубанского очага поздней бронзы. Эта слабость ПОММ видна в первую очередь относительно параллельно развивавшихся степных очагов металлообработки.
