Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. История изучения позднесарматской культуры 8
Глава 2. Характеристика погребального обряда 25
Глава 3. Анализ основных групп погребального инвентаря. Вопросы хронологии 37
1. Анализ погребального инвентаря 37
Посуда 37
Керамические сосуды 37
Деревянные сосуды 51
Ременные гарнитуры 52
Уздечные наборы 52
Пряжки 57
Наконечники ремней 77
Пояса и прочие находки ременных гарнитур 84
Предметы вооружения 85
Луки и наконечники стрел 85
Мечи и кинжалы 88
Прочие находки предметов вооружения 90
Зеркала 91
Фибулы 95
Украшения 111
Серьги 111
Подвески 112
Ожерелья 113
Бляшки 114
Предметы культового назначения 117
Колокольчики 117
Курильницы 118
Предметы из мела 119
Прочие предметы погребального инвентаря 120
Ножи 120
Пряслица 123
2. Хронология памятников позднесарматской культуры Южного Приуралья 124
Хронология и планиграфия могильника Покровка 10 124
Хронология памятников позднесарматской культуры Южного Приуралья 127
Глава 4. Культурные контакты носителей позднесарматской культуры южноуральских степей с населением соседних территорий 132
Глава 5. Проблема происхождения позднесарматской культуры 146
Заключение 163
Литература 171
Архивные материалы 191
Список сокращений 192
Приложение 1. Список использованных в работе памятников позднесарматской культуры 193
Приложение 2. Иллюстрации 207
- История изучения позднесарматской культуры
- Уздечные наборы
- Фибулы
- Проблема происхождения позднесарматской культуры
Введение к работе
Актуальность исследования. В середине – второй половине II в. н.э. на территории от Зауралья до Паннонской равнины распространяются памятники позднесарматской культуры. В разных регионах формирование ее облика имело свою специфику и свои отличия. В Южном Приуралье наиболее резко и выпукло фиксируются все основные ведущие признаки погребального обряда позднесарматской культуры. Здесь она выглядит целостнее, однороднее; в ней представлена в «чистом» виде та новая составляющая, являющаяся основным содержанием культурного импульса. Именно поэтому изучение позднесарматской культуры Южного Приуралья представляет особый интерес.
Определенные стороны данного культурного явления уже получили освещение в археологической литературе, начиная с 20-х гг. прошлого столетия. Однако работ обобщающего характера по регионам долгое время не было. Первыми получили свое осмысление материалы Нижнего Поволжья в диссертации и монографии А.С. Скрипкина (1973; 1984), в дальнейшем получившие развитие в исследованиях М.В. Кривошеева (2005). Параллельно с этим в монографиях А.П. Медведева (1990; 2008) проведено обобщение материалов лесостепного Подонья. Для южноуральских материалов первой попыткой можно считать монографию С.Г. Боталова и С.Ю. Гуцалова (2000). По мнению С.Г. Боталова, рассматриваемые памятники позднесарматской культуры связаны с гунно-сарматским населением и отличаются от сармато-аланского населения Поволжья. Предложенная этногенетическая концепция (с акцентом на гуннскую принадлежность памятников региона) является необоснованной, что было подвергнуто критике со стороны М.Г. Мошковой и В.Ю. Малашева. М.Г. Мошковой в докладе на конференции, было проведено определенное обобщение позднесарматских древностей и рассмотрение проблем хронологии региона (Мошкова, 2004). В монографии В.Ю. Малашева и Л.Т. Яблонского осуществлено комплексное исследование материалов одного из опорных памятников региона – могильника Покровка 10, проведен анализ погребального обряда и вещевого комплекса, которые рассматриваются на фоне древностей Евразийских степей. Разделы, связанные с анализом вещей, хронологией и культурными контактами, проведенные В.Ю. Малашевым (глава 3), вошли в данную диссертационную работу.
В 2003 г. С.А. Трибунским была защищена диссертация «Позднесарматская культура урало-казахстанских степей». Целью работы являлось «изучение особенностей позднесарматской культуры на территории степей Южного Приуралья, Южного Зауралья и Северо-Западного Казахстана» и решались следующие задачи: разработка типологии погребального инвентаря; анализ погребального обряда; разработка хронологии позднесарматских памятников; этнокультурная интерпретация позднесарматских памятников на исследуемой территории. В исследуемую выборку (247 погребений), помимо южноуральских степных и лесостепных памятников, вошли комплексы с территории Северного Казахстана, которые в обрядовом отношении отличны от позднесарматских, и их привлечение возможно только на уровне некоторых предметов инвентаря. С.А. Трибунским были также использованы памятники смешанного населения (Салиховский и II Ахмеровский могильники), что, на мой взгляд, также не совсем корректно. Глава 2, посвященная классификации и хронологии погребального инвентаря, в большей степени носит описательный характер. В отношении хронологии вещей автором были использованы устаревшие разработки, что привело к неверной оценке хронологии позднесарматской культуры региона, предложенной еще Б.Н. Граковым и К.Ф. Смирновым (II-IV вв. н.э.). В отличие от работы С.А. Трибунского, в настоящем исследовании используется значительно больший объем выборки исследуемых комплексов (362 погребения), в частности, материалы Лебедевских могильников и Покровки 10, которые являются двумя опорными памятниками региона. Есть и отличия в территориальных рамках. В работу не включены памятники Северного Казахстана и Башкирской лесостепи смешанного культурного облика (Салиховский, II Ахмеровский), но использованы позднесарматские курганные некрополи левобережья Среднего Поволжья, которые территориально и в отношении вещевого комплекса чрезвычайно близки южноуральским погребениям позднесарматской культуры.
В предлагаемом диссертационном исследовании используются собственные авторские разработки и наблюдения по типологии и хронологии ременных гарнитур, фибул, хронологии зеркал, северокавказской керамики, а также некоторых групп украшений. Помимо этого, в самостоятельных главах анализируются направленность и характер культурных связей степного населения Южного Приуралья, а также предлагается новая постановка проблемы происхождения позднесарматской культуры. Положения и разработки диссертационного исследования нашли полное отражение в публикациях автора.
Цель и задачи исследования. Целью работы является характеристика региональных особенностей позднесарматской культуры, разработка периодизации и хронологии позднесарматской культуры Южного Приуралья и рассмотрение проблемы ее происхождения. Задачи: 1) характеристика погребального обряда с выделением его региональных особенностей; 2) типология и хронология основных групп погребального инвентаря (в первую очередь, ременных гарнитур, фибул и зеркал); 3) разработка относительной хронологии и датировка полученных периодов; 4) анализ характера культурных контактов носителей позднесарматской культуры региона с населением соседних территорий; 5) проблема происхождения позднесарматской культуры.
Методы исследования. В работе использован сравнительно-типологический метод, метод сериации (построение относительной хронологии на основе взаимовстречаемости типов вещей в комплексах) и картографический метод.
Географические рамки исследования охватывают степь и часть лесостепи Южного Приуралья и, частично, Зауралья: бассейны р. Урал с притоками, верховьев р. Белой и Миасса и Самары. Это соответствует современной Оренбургской, Челябинской, Самарской областям, Республике Башкортостан Российской Федерации, а также Западно-Казахстанской и Актюбинской областям Республики Казахстан.
Хронологические рамки исследования: вторая половина II – III вв. н.э. Нижнюю хронологическую границу маркирует распространение комплекса нового обряда и новых предметов погребального инвентаря, являющихся диагностическими для данной культуры. Верхняя дата (вторая половина III в. н.э.) связана с исчезновением памятников позднесарматской культуры в степях Южного Приуралья.
Источниковая база: материалы раскопок курганных могильников на территории Оренбургской, Челябинской, Самарской областей, Республики Башкортостан, Западно-Казахстанской и Актюбинской областей с начала XX века до середины 2000-х гг. Анализируемая выборка включает 362 погребальных комплекса второй половины II – III вв. н.э. Информация о памятниках происходит из публикаций, Архива ИА РАН, фондов музеев Оренбурга и Уфы, а также из личного архива М.Г. Мошковой.
Научная новизна. Разработана периодизация и хронология (2-я половина II – III вв. н.э.) позднесарматской культуры Южного Приуралья на основе анализа комплекса наиболее информативных групп погребального инвентаря. Для ряда категорий инвентаря использованы авторские типологии, а также откорректированы существующие типологии. Для некоторых категорий погребального инвентаря (ременные гарнитуры, фибулы) предложены узкие даты. Разработана периодизация позднесарматской культуры Южного Приуралья в виде трех периодов со сравнительно узкими датами. Выделены специфические региональные признаки некоторых особенностей погребального обряда и ряда разновидностей вещевого комплекса. Проанализированы направленность, характер и интенсивность культурных контактов носителей позднесарматской культуры региона с населением соседних территорий. Рассмотрена проблема происхождения позднесарматской культуры и предложен новый вариант ее решения.
Практическая ценность. Результаты могут быть использованы при изучении истории населения восточноевропейских степей в римское время, при написании обобщающих трудов по археологии и истории сарматов, в лекционных курсах, семинарах, при создании учебных пособий для студентов исторических факультетов, в музейной работе.
Апробация. Основные положения диссертации были представлены в виде докладов на всероссийских и международных научных археологических конференциях и опубликованы в монографии и 13 статьях в российских и зарубежных изданиях.
Структура диссертации. Работа состоит из введения, пяти глав, заключения, библиографии и двух приложений, содержащих список памятников и иллюстративный материал.
История изучения позднесарматской культуры
Истории изучения позднесарматской культуры посвящены разделы нескольких крупных исследований (Скрипкин, 1984; 2011; Мошкова, 1989; 2009; Кривошеев, 2005). Я предполагаю ограничиться изложением основных, наиболее важных моментов и вех в изучении данного явления и подробнее остановиться на работах последних двух десятилетий, которые не вошли в упомянутые выше обзоры.
Можно сказать, что первые памятники позднесарматской культуры были исследованы в 1895 г. А.А. Спицыным на территории Нижнего Поволжья (Машевка и Лебяжье). Среди раскопанных погребений им были выделены комплексы с северной ориентировкой погребенных и деформированными черепами. Анализ погребального инвентаря привел к оценке хронологии данных материалов в рамках П-Ш вв. н.э. Однако вопрос культурной принадлежности этих комплексов не рассматривался (Спицын, 1896; 1897).
Планомерное изучение раннекочевнических, в т.ч. позднесарматских памятников Нижнего Поволжья и Южного Приуралья началось в 20-е годы XX в. и связано с именами П.С. Рыкова, П.Д. Pay, Б.Н. Гракова, В.В. Гольмстен и И.В. Синицына. Важное место занимают работы П.С. Рыкова в Нижнем Поволжье. На основе материалов из раскопок Сусловского могильника исследованные раннекочевнические погребения, по форме погребальных сооружений и ориентировке погребенных, были разделены им на семь групп и объединены в четыре культуры (Рыков, 1925. С. 23-25). Культуру «В», датированную П-Ш вв. н.э., составляли погребения с характерным набором обрядовых признаков и инвентаря позднесарматской культуры. В отношении этнической атрибуции данной культуры он высказал предположение об ее аланской принадлежности; в качестве исходной территории миграции были названы Кубань и Северный Кавказ. Таким образом, П.С. Рыков первым сформулировал основные диагностические признаки позднесарматской культуры, достаточно точно датировал погребения и высказал, пускай ошибочно с точки зрения современных взглядов, соображения относительно ее происхождения.
Вслед за П.С. Рыковым, П.Д. Pay, используя существенную для того времени выборку (около 70) погребений Нижнего Поволжья, выделил две культурные ступени: раннеримского времени (Stufe A) I-II вв. н.э. и позднеримского времени (Stufe В) III-IV вв. н.э. К Stufe В им были отнесены погребения с северной ориентировкой и деформированными черепами, совершенные в подбоях и узких прямоугольных ямах. П.Д. Pay считал, что обе ступени связаны между собой; при этом Stufe В является результатом слияния сарматских племен данного региона, живших в I-II вв. н.э., что привело к унификации погребального обряда в III-IV вв. н.э. (Rau, 1927. S. 61-65, 79, 111-112). Исследования П.Д. Pay и П.С. Рыкови явились основой, на которой базировались дальнейшие разработки в данной области.
Необходимо отметить работу М.И. Ростовцева «Скифия и Боспор», где на основе периодизации П.Д. Pay, он отказался от стадиальности в оценке ступеней А и В и высказал предположения о различной культурной их принадлежности, а также миграционной природе данных культурных групп, связанных происхождением с Центральной Азией (Rostowzev, 1931. S. 604-609).
Важным шагом в изучении позднесарматской культуры явились работы К.Ф. Смирнова и Б.Н. Гракова. К.Ф. Смирнов в диссертационном исследовании, используя материалы более 300 сарматских погребений Нижнего Поволжья и Южного Приуралья и опираясь на периодизационную схему П.Д. Pay, откорректировал датировки этапов сарматской культуры. Он впервые предложил четырехчленную схему развития культуры степного населения Урало-Поволжья в VI в. до н.э. - IV в. н.э. и выделил четыре стадии: савроматскую, раннесарматскую, среднесарматскую, позднесарматскую. В частности, он предложил датировку Stufe А по П.Д. Pay в рамках конца II в. до н.э. - начала II в. н.э., a Stufe В - II-IV вв. н.э. Таким образом, позднесарматская стадия по К.Ф. Смирнову датировалась II-IV вв. н.э. К этой стадии им были отнесены широкие прямоугольные ямы, в т.ч. с диагональным положением костяков и северной ориентировкой, подбои и узкие прямоугольные ямы с северной ориентировкой. Появление северной ориентировки он относил к I в. н.э. и возникновение ее связывал с появлением новых групп населения из восточных районов степи. Вслед за П.Д. Pay, К.Ф. Смирнов носителей позднесарматской стадии связывал с аланами, считая их единой этнической группой, в которую ко II в. н.э. слились племена среднесарматского времени. Необходимо отметить, что хотя К.Ф. Смирнов и придавал большое значение местным традициям в формировании населения позднесарматской стадии (что нашло отражение в терминологии - «стадия», а не культура), он же высказал соображения и о роли миграции (Смирнов, 1947. С. 75-78, 82).
В статье Б.Н. Гракова (1947) были подведены на данный момент итоги изучения истории и культуры сарматов. Он отстаивал идею преемственности в развитии кочевнической культуры Волжско-Уральского региона на протяжении ее существования и дал характеристику четырехчленной периодизации «савромато-сарматской культуры». В качестве заключительной ступени в ее развитии Б.Н. Граков обозначил «аланскую, или шиповскую культуру» с выделением основных ее признаков: узкие прямоугольные ямы, узкие подбои с нишей в западной стенке, северная ориентировка погребенных, искусственная деформация черепов, соответствующий вещевой комплекс. Так же, как и П.Д. Pay он считал, что данная культура развивалась на основе предшествующей, и связал ее с аланами. Датировка культуры - II-IV вв. н.э. (Граков, 1947. С. 120-121). Отказ от признания миграционного компонента, не совсем корректное название («шиповская»), связанное, как выяснилось позже, с пластом древностей постгуннского времени, в дальнейшем подверглись корректировке.
Таким образом, к началу 50-х гг. исследователями уже полностью были сформулированы диагностические признаки позднесарматского культурного комплекса и обрисованы хронологические рамки культуры («стадии»).
Начиная с 50-х гг. и до 90-х гг., в связи со значительным количеством хозяйственных работ, существенно увеличивается число исследованных позднесарматских памятников. Раскопки курганных могильников на территории Нижнего Поволжья (И.В. Синицын, К.Ф. Смирнов, В.П. Шилов, В.И. Мамонтов, Г.А. Федоров-Давыдов, В.В. Дворниченко, И.В. Сергацков, В.М. Клепиков и др.), Нижнего и Среднего Дона (М.Г. Мошкова, В.Е. Максименко, СИ. Лукьяшко, Л.М. Казакова, Е.И. Беспалый, Б.А. Раев, А.П. Медведев, Л.С. Ильюков, С.А. Науменко и др.) и Южного Приуралья (М.Г. Мошкова, Б.Ф. Железчиков, В.А. Кригер, А.Х. Пшеничнюк, Н.А. Мажитов, Г.И. Багриков и др.) дали возможность глубже изучить данное культурное явление, выйти на принципиально новый уровень обобщений, ставить проблемы происхождения культуры, уточнения ее хронологических рамок, решение вопросов дробной хронологии и др.
Нижневолжские материалы получили свое осмысление в работах А.С. Скрипкина (1973; 1984). Диссертационная работа А.С. Скрипкина, представленная в монографии «Нижнее Поволжье в первые века нашей эры» (1984), является первым обобщающим исследованием позднесарматской культуры на материалах одного из крупнейших регионов. Им использовано более 400 комплексов. В работе приведена история изучения памятников, в первую очередь Нижнего Поволжья, проанализирован погребальный обряд, вещевой комплекс, впервые выделены этапы развития культуры, разработана дробная хронология материалов, рассмотрена проблема происхождения культуры, сделаны исторические выводы. А.С. Скрипкин выделил три этапа, рубеж I/II в. н.э. - третья четверть II в. н.э.; третья четверть II - середина III в. н.э.; середина III - IV в. н.э., наполнив их историческим содержанием. Отдельно хочется обратить внимание на то, что впервые достаточно четко были разделены древности двух периодов, середины II - 1-й половины III в. н.э. и 2-й половины III - IV в. н.э., с характеристикой ряда показательных хроноиндикаторов в виде фибул, зеркал и пряжек. Многие положения этой работы сохраняют актуальность и на сегодняшний день и используются мной в диссертации. Еще одна важная работа А.С. Скрипкина - статья «Азиатская Сарматия во II-IV вв. н.э. (некоторые проблемы исследования)» (1982), в которой обозначен круг существующих проблем позднесарматской культуры и предложены варианты их решения. Следует отметить наиболее четко сформулированное положение о миграционном характере позднесарматской культуры с обозначением круга памятников (курганные могильники Северной Бактрии), исходных для данной миграции.
Помимо этого, необходимо отметить работу И.В. Сергацкова, посвященную публикации и анализу сарматских древностей в бассейне р. Иловли. В ней охарактеризована роль и место среднесарматской культуры при оформлении облика памятников позднесарматской культуры на данной территории (Сергацков, 2000. С. 225, 241, 244).
Уздечные наборы
Предметы ременной гарнитуры - детали поясов, портупеи, обувных ремешков и конской узды - встречены во многих комплексах позднесарматскои культуры региона. Их рассмотрение будет происходить, в целом, без учета функционального назначения, исключая собственно уздечные принадлежности и наборные пояса. В отдельных случаях функция вещей будет оговариваться самостоятельно.
Уздечные наборы (рис. 28-40; 41, 1-24) Помимо собственно деталей узды, будут рассмотрены составляющие сбруи, относящиеся к украшению нагрудного ремня или ошейника, а также ряд других, специфических для сбруи металлических деталей гарнитуры. Такие детали как пряжки и наконечники ремней будут анализироваться вместе с соответствующими предметами ременных гарнитур.
Предметы уздечных наборов встречены в достаточно большом количестве погребальных комплексов позднесарматскои культуры южноуральских степей. В ряде случаев сохранность железных удил и псалиев плохая, особенно если погребение было ограблено в древности. Ряд комплексов плохо документирован и состав уздечных принадлежностей не поддается точному учету. Поэтому характеристика этой группы инвентаря дается по комплексам наилучшей сохранности, хорошо документированным и содержащим наиболее представительный набор предметов узды (34 комплекса). В целом, погребения, содержавшие сбруйные принадлежности, составляют около 10%.
В погребениях представлены две разновидности узды - удила с кольчатыми и колесовидными псалиями. Удила с кольчатыми псалиями преобладают в погребальных комплексах региона. В ряде погребений найдены удила простейшей конструкции без металлических зажимов для крепления ремней (рис. 28, 1-5,8; 29, 10; 31, 6; 36, 8). Наличие металлических зажимов (от 1 до 3 на кольце) является часто встречаемым элементом конструкции, начиная с раннего III в. н.э. Наиболее распространены трензельные кольца с 2 металлическими зажимами (крепление ремней повода и оголовья), реже - с 1 зажимом (у одного из ремней могло быть мягкое крепление без зажима). Три зажима - редкое явление (рис. 30, 18). Форма зажимов вариативна: прямоугольные (короткие и длинные) (рис. 29, 1,9,11), округлые (рис. 31, 20,25), трапециевидные с расширением на конце (рис. 32, 17). Часто используется фасетировка или ее имитация в виде загнутых краев. Для удил с кольчатым трензелем из позднесарматских памятников региона разновеликие зажимы не характерны.
Диаметр колец небольшой - 3,2-6,2 см. Подобные удила широко распространены на территории евразийских степей в первые века н.э. и нет необходимости их подробно рассматривать и приводить аналогии. Удила из кургана 43 Покровки 10, кургана 7 Березняки, курган 9 Джанатан, кургана 4 Комсомольский IV и кургана 2 Сибай II (рис. 28, 7; 29,11; 30,1; 32, 27,28; 36, 8) отличаются от остальных большим диаметром колец (8,5-9,5 см). Диаметр колец не связан с размерами грызл. Крупные кольца распространены на территориях, главным образом, к востоку от Волги начиная с III в. н.э. (Генинг, Мырсина, 1967. Табл. 5, 16; Любчанский, Епимахов, 1994. Рис. 3, 9; и др.). Они продолжают встречаться, в основном здесь же, и в более позднее время - в эпоху Великого переселения народов (Генинг, 1976. Рис. 28, 13; 31, 11; Голдина, Волков, 2000. Рис. 9, 29,30; 16, 9; Засецкая, 1994. Табл. 34, 9; Субботин, Дзиговский, 1990. Рис. 22, 9; и др.). По всей видимости, использование крупных колец (от 8,5 см диаметром) является одной из особенностей узды Заволжья и Приуралья (включая лесостепную и лесную зоны), но это не исключает существования наравне с ними удил с кольцами меньших размеров.
Удила другой конструкции - с колесовидными псалиями - входили в состав двух комплексов - кургана 9 Покровка 2 и кургана 24 Лебедевки VI. В первом случае их диагностирует присутствие бронзового фасетированного зажима с остатками железной петли от звена удил (рис. 39, 7). В наборе кургана 24 Лебедевки VI присутствуют по два разновеликих фасетированных зажима и колесовидные псалии с 3-лучевой вихревой розеткой (рис. 39, 2,3,6-9). Колесовидные псалии насаживались на звено удил, после чего конец звена загибался в петлю, к которой крепились два зажима (удила серии 1 по И.Р. Ахмедову) (Akhmedov, 2007; Малашев, 2000. С. 210). Круг аналогий подобной конструкции удил достаточно широк - Крым, Северо-Западный Кавказ, Нижнее Подонье, Нижнее Поволжье и Южное Приуралье (Пуздровский, 2001. Рис. 8, 11; Ахмедов и др., 2001. Рис. 10, 1; Сазонов, 1992; Безуглов, 1997. С. 136 - там сводка находок; Малашев, 2000. С. 21. Рис. 1 - там сводка находок). Их верхняя хронологическая граница определяется не позднее 1-й половины III в. н.э. (Малашев, 2000. С. 210). Погребение из кургана 9 Покровки 2, судя по пряжкам (рис. 43, 21,22), должно относиться к середине - ранней части 2-й половины III в. н.э., то есть удила из него являются пока наиболее поздними в этой серии. Использование разновеликих зажимов, хорошего качества фасетировка, колесовидные псалии с вихревой розеткой - все это ассоциируется с кругом аналогичных вещей из памятников Нижнего Дона и Нижней Волги 1-й половины III в. н.э. и свидетельствует о привнесении этих двух уздечных наборов с более западных территорий степи.
Особенностью южноуральских сбруйных наборов являются украшения ремней сбруи (ошейника или нагрудного ремня) накладками (бляхами) прямоугольной формы (рис. 32-38). Бляхи, за редким исключением, изготавливались объемными, с загнутыми краями (имитируя массивность изделия). Часть блях имеет по 2 прорези (рис. 33, 4,5,15,16,19,20; 34, 11,12; 35, 1,2; 37, 19,20). В состав комплексов часто входят морфологически близкие бляхам пряжки (рис. 32, 24; 33, 2,3,14,21,22; 34, 14,16; 35, 3,4,9; 39, 11,15). Подобные бляхи являются специфической особенностью сбруйных наборов Заволжья и южноуральских степей середины - 2-й половины III в. н.э. (Малашев, 2000. С. 198, 201; Рис.1. Рис. 7А; 7Б; 8А). Круг памятников включает: Лебедевка курган 1, Лебедевка VI курганы 1, 2 и 3, Кировский I курган 8, Байрамгулово курган 2, погребение 2, Покровский курган 2, Целинный I курган 6, Покровка 2 курган 9, Комсомольский IV курган 2. За пределами данной территории подобные наборы известны в четырех пунктах: Нагорное курган 9, Валовый I курган 25, Северо-Восточный курган 19, Клин Яр III погребение 142 (Флеров, Малашев, 2000; Гудкова, Фокеев, 1984; Ильюков, 2002. Рис. 5, 3,4,9; Беспалый и др., 2007. Табл. 73, 1ж; Безуглов и др., 2009. Рис. 32, 9,10).
В кургане 9 Покровки 2 встречены фигурные накладки в виде рыб (рис. 37, 23,24; 38, 1-8). Способ крепления накладок на ремень не ясен, вследствие утраты деревянной основы. В качестве аналогии можно указать пару достаточно реалистично выполненных накладок из кургана 25 могильника Валовый I (Беспалый и др., 2007. Табл. 77, /; Безуглов и др., 2009. Рис. 31, 4,5), относящегося к раннему III в. н.э.
Реконструкция наборов из курганов 1 и 3 могильника Лебедевка VI была предложена М.Г. Мошковой (рис. 34,1; 36,1 - Мошкова, 2001).
Помимо рассмотренных выше предметов, в состав сбруйных наборов входят нащечники, бляхи-подвески, зажимы и кольца с зажимами, а также округлые крепежные накладки. Следует обратить внимание, что перечисленные предметы происходят из комплексов 1-й половины -середины III в. н.э.
Нащечники обычно парные, с двумя диаметрально расположенными выступами для крепления к ремню (рис. 40, 12-18). Преобладают предметы округлой формы; исключение - вещи из Байрамгулово, узкой прямоугольной формы с расширениями на концах и в середине. Предметы из кургана 24 Лебедевки VI оформлены в виде 3-лучевой вихревой розетки и образуют гарнитур вместе с колесовидными псалиями из данного комплекса. Добавлю, что округлые нащечники наиболее распространенная форма этих предметов в комплексах III в. н.э.
Бляхи-подвески округлой или овальной формы с выступом в верхней части встречаются от 1 до 3 в сбруйном наборе (рис. 40, 1-11). Округлая форма ряда блях-подвесок (С1 по Малашеву, 2000) более характерна для наборов 2-й половины II - начала III в. н.э. (Малашев, 2000. С. 197. Рис. 1) и выглядит несколько архаично в составе комплексов 1-й половины III в. н.э., что, видимо, является региональной особенностью.
Одним из диагностических признаков сбруйных наборов, появляющихся с середины III в. н.э., служит наличие в комплексе накладок округлой формы с загнутыми краями (С9 - Малашев, 2000. С. 198. Рис. 1) (рис. 41, 1-18). Варьировать может высота накладок и количество штифтов (1 или 3).
Достаточно характерны для сбруйных наборов 1-й половины -середины III в. н.э. кольца с зажимами, образованные расплющенными и соединенными внахлест заклепкой концами (С8 - Малашев, 2000. С. 198. Рис. 1) (рис. 41, 23). Подобные предметы сбруйных наборов сравнительно широко распространены от Паннонии до Нижнего Дона; к востоку они встречаются реже.
Морфологически достаточно разнородные зажимы без колец являются часто встречающимися предметами в составе сбруйных комплексов, начиная с раннего III в. н.э. и до начала эпохи Великого переселения народов (рис. 41, 19-22,24). Необходимо заметить, что подобные предметы могли использоваться также в системе крепления ножен меча с портупеей (Безуглов, 2000. С. 172. Рис. 4, 10), но чаще в составе сбруйных наборов.
Фибулы
Анализируемая выборка фибул из погребальных комплексов позднесарматской культуры южноуральских степей насчитывает 112 экземпляров (рис. 65-71; 74, 1-6). Для большинства погребений характерно наличие лишь одной застежки; в редких случаях (6 раз) использовались две застежки (всегда разнотипные), и только в одном случае при погребенной были найдены три фибулы (рис. 66, 13; 67, 1,4). Численно преобладают (62 экз.) одночленные фибулы с завитком на конце сплошного пластинчатого приемника, отнесенные А.К. Амброзом к группе 13, вариантам 7 и 8 (Амброз, 1966. С. 46) (рис. 68-71). Так называемые северопричерноморские типы фибул - сильно профилированные с крючком для тетивы (7 экз.) (рис. 67) и одночленные лучковые (27 экз.) (рис. 65; 66, 1-4) количественно им уступают. К редким разновидностям застежек можно отнести крупные одночленные с широкой орнаментированной ножкой (рис. 74), лучковые, очевидно, двучленные (рис. 66, 5,6), двучленные прогнутые подвязные (рис. 66, 7,8), т. н. щипцовую (рис. 66, 9) и провинциальноримские шарнирные фибулы с эмалью (рис. 66, 10-14). Рассмотрим фибулы подробнее.
Предваряя анализ, следует заметить, что изучению указанных групп фибул были посвящены работы А.К. Амброза (1966), А.С. Скрипкина (1977), М.Г. Мошковой (2000) и В.В. Кропотова (2010). В них рассматривался широкий спектр проблем, связанных с типологией, хронологией этих предметов, с центрами их производства и территорией распространения. Большая часть выводов исследователей остается актуальными; лишь отдельные моменты будут требовать корректировки.
Одночленные лучковые фибулы (группа 15, серия I - Амброз, 1966. С. 49-51) представлены вариантами 3, 4 и 5. Застежек, которые можно отнести к варианту 3, немного (рис. 65,1-5). Предлагаемая А.К. Амброзом датировка, II в. н.э. (больше 1-я половина и середина столетия) (Амброз, 1966. С. 49), А.С. Скрипкиным (Скрипкин, 1977. С. 107; Скрипкин, 1984. С. 44) и В.В. Кропотовым (Кропотов, 2010. С. 74-77. Рис. 98) принципиально не пересматривалась. Полагаю, что столь узкая и низкая датировка данных фибул к южноуральским образцам не применима. По крайней мере, в двух случаях (курган 3 Красный Яр и курган 1 Лебедевки IV) датировка застежек связана с 1-й половиной III в. н.э.: в первом случае основой даты служат ременные гарнитуры (см. обоснование - Малашев, Яблонский, 2008. С. 54, 55), во втором - наличие в том же комплексе одночленной фибулы с завитком и коленчато изогнутой спинкой (рис. 70, 20). Из трех остальных фибул, одна (курган 33 Лебедевки VI) может датироваться в рамках 2-й половины II - начала III в. н.э.; две остальные не имеют основания для узких датировок, но встречены в комплексах позднесарматской культуры. То есть, просматривается заметное (и не единичное!) запаздывание застежек данного варианта в памятниках Южного Приуралья.
Наибольшее количество (12 экз.) застежек принадлежит варианту 4 (рис. 65, 6-17), вариант 5 насчитывает 5 экз. (рис. 65, 18-22). Датировка А.К. Амброзом варианта 4 - 2-я половина II - начало III в. н.э., варианта 5 -концом II - III в. н.э. (Амброз, 1966. С. 50, 51). А.С. Скрипкин в целом согласился с датировкой А.К. Амброза, но откорректировал верхнюю границу серединой III в. н.э. (Скрипкин, 1977. С. 107); с ним была солидарна М.Г. Мошкова (Мошкова, 2000. С. 186) и В.В. Кропотов, который, правда, исключил из используемых дефиниций вариант 5 (Кропотов, 2010. С. 77, 80. Рис. 98). Инвентарь южноуральских погребений не противоречит оценке данных исследователей. Однако необходима небольшая корректировка верхней даты фибул варианта 4. Большая часть их датируется в рамках 2-й половины II - 1-й половины III вв. н.э., а ряд образцов (курган 23 Лебедевка V, курган 14 Андреевка, курганы 8 и 18 Болыпекараганский) - 1-й половиной III в. н.э. Застежки варианта 5 встречены в комплексах только 1-й половины III в. н.э. Полагаю, что отказ В.В. Кропотова от разделения фибул на варианты 4 и 5 нецелесообразен.
Отдельного рассмотрения требуют три одночленные лучковые фибулы с фигурной обмоткой спинки (рис. 66, 1-2а). По форме корпуса они попадают в вариант 4. Однако в степных погребальных комплексах они часто встречаются с фасетированными ременными гарнитурами, что позволяет ограничить их нижнюю хронологическую границу временем около рубежа П-Ш вв. н.э.; верхняя граница уходит в раннюю часть 2-й половины столетия (Малашев, 2000. С. 198. Рис. 1). К этому же выводу пришел М.В. Кривошеев (Кривошеев, 2005. С. 61).
Две фибулы (рис. 66, 3,4), вследствие качества иллюстраций, не дают возможности для точной атрибуции. Застежка из кургана 6 Сибай II, кроме как лучковая одночленная варианта 4 или 5 не определяется. Фибула из кургана 3 Восточно-Курайлинский (рис. 66, 4), видимо, подвергалась ремонту; но неясность конструкции пружины не дает возможность сказать одночленная или двучленная ее схема. Допустимо предполагать, что это двучленная (?) застежка, близкая по конструкции и дате фибулам, которые рассмотрим ниже.
Две фибулы (рис. 66, 5,6), видимо, все же можно отнести к лучковым двучленным застежкам (группа 15, серия III, вариант 1 - Амброз, 1966. С. 52, 53). К сожалению, у одной из них не сохранился узел с пружиной, а у другой не достаточно ясная прорисовка этого участка. Тем не менее, с определенной долей осторожности можно предположить отнесение их именно к двучленным фибулам: у застежки из Кисык-камыса (рис. 66, 6) достаточно длинная пружина, что подразумевает наличие у нее железной, сильно окислившейся оси; помимо этого, у обеих фибул достаточно массивные спинки, что не характерно для одночленной конструкции, но часто встречается на двучленных фибулах 2-й половины III в. н.э. Предложенная А.С. Скрипкиным дата двучленных лучковых фибул для Нижнего Поволжья (2-я половина III вв. н.э. - Скрипкин, 1977. С. 109) вполне соответствует имеющимся на сегодняшний день материалам и может быть принята для рассматриваемых южноуральских образцов. В пользу датировки именно 2-й половиной III вв. н.э. свидетельствуют, в первую очередь, материалы Северного Кавказа, где в IV в. н.э. происходит смена стандарта - уменьшение размера застежек (Малашев, 2000. С. 210; Габуев, Малашев, 2009. С. 135). К аналогичным выводам и датам А.С. Скрипкина и В.Ю. Малашева пришел и В.В. Кропотов, 2010 (Кропотов, 2010. С. 150, 151).
Представляют интерес находки двух двучленных прогнутых подвязных фибул из Дербеневского могильника (рис. 66,7,5). Это уникальные для региона застежки, связанные своим происхождением с более западными территориями европейской лесостепи. С одной стороны, по конструкции (кольцо для удержания пружины) они могут быть атрибутированы как застежки группы 16 подгруппы 3 по А.К. Амброзу (Амброз, 1966. С. 68), но никак не связаны ни с территорией, ни с хронологией (IV-VI вв. н.э.) тех вещей, для которых данный таксон фибул выделялся. С другой стороны, по форме корпуса они обнаруживают сходство с фибулами группы 16 подгруппы 2 (Амброз, 1966. С. 60), но конструктивно отличаются наличием кольца для удержания пружины, в отличие от вертикальной пластины с отверстием для оси пружины; при данном варианте атрибуции они наиболее близки застежкам серии I варианта 1 (Амброз, 1966. С. 62), датировка которого на восточных территориях, в основном, уходит во 2-ю половину III в. н.э. В соответствии с типологией и хронологией Е.Л. Гороховского (фибулы А1 и А2) двучленные прогнутые подвязные фибулы из Черняховских могильников, морфологически близкие дербеневским, относятся к фазе 1 и датируются в рамках 2-й трети III в. н.э. (Гороховский, 1988. С. 35, 42, 43). Таким образом, можно считать наши фибулы морфологической репликой застежек серии I варианта 1 А.К. Амброза или А1 и А2 Е.Л. Гороховского, но конструктивно выполненных как двучленные лучковые, на что дополнительно указывает и короткая пружина рассматриваемых предметов. Учитывая выше сказанное (а также возможное небольшое запаздывание для столь отдаленной от ареала Черняховской культуры территории), датировка дербеневских фибул может укладываться в рамки 2-й половины III вв. н.э.
Щипцовая шарнирная фибула (рис. 66, 9) была уже ранее рассмотрена М.Г. Мошковой, которая пришла к выводу о датировке застежки II - 1-й половиной III в. н.э. (Мошкова, 2000. С. 187, 188). В.В. Кропотов предложил ей дату - конец II - III в. н.э. (Кропотов, 2010. С. 330). Оснований для обсуждения даты этой фибулы пока нет, вследствие отсутствия другого инвентаря из этого комплекса.
Проблема происхождения позднесарматской культуры
Одной из наиболее актуальных в сарматологии является проблема происхождения позднесарматской культуры. Ее миграционный характер, связанный с азиатскими территориями степной полосы, уже был обозначен в исследованиях отечественных специалистов (М.И. Ростовцев, К.Ф. Смирнов, А.С. Скрипкин, М.Г. Мошкова, СИ. Безуглов, Малашев В.Ю.). Выявление памятников, лежащих в основе позднесарматского культурного комплекса, и локализация территории, с которой происходила миграция, позволит ответить на вопросы, связанные с происхождением и формированием культуры, на которые пока нет ответа. В последнее время этим сюжетами были посвящены работы В.Ю. Малашева, М.Г. Мошковой и А.С. Скрипкина (Малашев, Мошкова, 2010; Малашев, 2011; Скрипкин, 2011).
Как уже говорилось выше (см. главу 1), достаточно определенно относительно миграционного характера культуры высказывался М.И. Ростовцев, связывая ее происхождение с Центральной Азией (Rostowzev, 1931. S. 604-609). К.Ф. Смирнов, в целом признавая культурную преемственность археологических памятников ранних кочевников в степях Восточной Европы, допускал, что при формировании позднесарматской культуры сыграл роль приток нового населения с территории Западной Сибири и Средней Азии (Смирнов, 1947. С. 81).
А.С. Скрипкин предложил вполне конкретную концепцию происхождения позднесарматской культуры. По его мнению, формирование позднесарматской культуры происходило в районах Заволжья с рубежа I-II вв. н.э., вследствие миграции группы «... носителей подбойно-катакомбной культуры Средней Азии. Среди них, вероятно, были и ушедшие ранее сарматы, однако сильно изменившиеся в результате длительного контакта со среднеазиатскими народами» (Скрипкин, 1984. С. 95).
На сегодняшний день у исследователей не вызывает возражения тезис о формировании комплекса позднесарматской культуры, вследствие миграционного импульса с территории Центральной Азии. При этом именно в Южном Приуралье наиболее отчетливо фиксируются ведущие признаки погребального обряда позднесарматской культуры.
Еще раз охарактеризую основные диагностические признаки позднесарматской культуры. Для нее характерны подкурганные погребения, как правило, под индивидуальной насыпью в меридионально ориентированных узких прямоугольных ямах и узких подбоях с нишей в западной стенке. Квадратные и широкие прямоугольные ямы, а также ямы с заплечиками распространены несравненно реже. Известны также редко встречающиеся погребения в катакомбах, характерных для середины II -первой половины III в. н.э., с круглым входом, находящимся непосредственно над камерой или несколько смещенным к стенке (Мошкова, Малашев, 1999. С. 174-176, 184; Рис. 1 -тип VI). У погребенных преобладает ориентировка в северном секторе. В Южном Приуралье, где позднесарматская культурная составляющая выступает в наиболее чистом виде, северная ориентировка достигает 96-97% (Мошкова, 2009).
Еще одним признаком позднесарматской культуры считается особенность антропологической характеристики - деформация черепа. Судя по разработкам палеоантропологов, эта традиция возникает на территории Средней Азии в V-III вв. до н.э.; к рубежу эр кольцевая деформация (характерная именно для позднесарматской культуры) получает достаточно широкое распространение практически на всей территории Средней Азии (Тур, 1996. С. 238-242). Для нас важно то, что в восточноевропейской степи эта традиция появляется в памятниках с обрядовым комплексом позднесармтской культуры. В пользу этого свидетельствует и анализ краниологических серий из позднесарматских памятников Нижнего Поволжья (Балабанова, 2004. С. 225) и Южного Приуралья (Малашев, Яблонский, 2008. С. 75-77).
Как уже говорилось в главе 2, основными диагностическими признаками при выделении позднесарматской культуры являются особенности погребального обряда. Однако предметы материальной культуры из позднесарматских памятников также могут способствовать поиску исходной для миграции территории. Для этого необходимо исключить из рассмотрения те предметы вещевого комплекса, которые своим происхождением связаны с культурами и производственными центрами на территории Юга Восточной Европы. В первую очередь, это различные фибулы, значительная часть предметов ременных гарнитур (например, пряжки со щитками, наконечники ремней с зажимами и предметы сбруйных наборов, у которых использовались металлические зажимы, удила с колесовидными псалиями), зеркала-подвески с боковой ручкой, гончарная посуда, ряд украшений и др. Составляющими специфику предметами материальной культуры носителей позднесарматского комплекса можно считать лепную керамику (исключая реплики круговой посуды), кубические и усечено-призматические курильницы, длинные мечи, особой конструкции ножи со сложносоставной рукоятью.
Необходимо сделать одно замечание. Проблема выделения древностей азиатской части степи и Средней Азии последних веков до н.э. - I в. н.э., предшествующих по времени позднесарматской культуре, осложняется недостаточным уровнем разработки вопросов хронологии для кочевнических материалов этих территорий. Тому есть и объективные причины, например, незначительное количество предметов, дающих привязку к шкале абсолютной хронологии. Однако датировки многих памятников даются в широких хронологических рамках или часто основываются на устаревших представлениях о датах вещей. До сих пор нет ни одной системы дробной относительной хронологии для этих материалов. Не ясна также региональная специфика хронологической оценки предметов, находящих соответствия в материалах европейской части степи, сложно оценить датирующие возможности китайских импортных вещей. Привлечение в некоторых случаях данных письменных источников для датировки археологических памятников является не вполне корректным с точки зрения методики. В частности, показателен разброс мнений о датировке кургана 2 Орлатского могильника. Дата этого комплекса оценивалась от конца II-I в. до н.э. до III-IV в. н.э.; на мой взгляд, наиболее аргументирована и соответствует реальности датировка, предложенная Дж. Ильясовым и В.Е. Масловым - I-II вв. н.э. (Ilyasov, Rusanov, 1998; Маслов, 1999 - там же обзор мнений). Высказанные выше замечания, безусловно, добавляют гипотетичности предлагаемым ниже построениям.
С учетом особенностей погребального обряда, имеет смысл обратиться к поиску соответствий в культурах и группах памятников Азиатского региона для времени последних веков до н.э. -1 в. н.э.
При попытке локализации территории формирования позднесарматской культуры обращает на себя внимание следующее обстоятельство. Из погребальных комплексов среднесарматской культуры происходит пласт находок, связанный своим происхождением с территориями восточных районов степи и Средней Азии. Это отражает, отмечаемый многими исследователями (Смирнов, 1947; Скрипкин, 1984), восточный импульс, наложивший отпечаток на формирование вещевого набора среднесарматской культуры. В первую очередь, это предметы воинской экипировки (пояса - ряд пряжек и наконечники ремней - кинжалы, сложносоставные луки и очень редко встречающиеся наконечники стрел, характерные для азиатских памятников: наконечники с муфтой-уступом, четырехгранные, ярусный), предметы ювелирного искусства, китайские зеркала. Важно отметить, что многие предметы носят престижный характер и изготовлены из золота.
Миграционный, «восточный» по своему происхождению, импульс середины II в. н.э., приведший к формированию позднесарматской культуры, не несет в себе подобных предметов. Данное обстоятельство, как уже говорилось, возможно, связано с особенностями культуры этих мигрантов, в первую очередь, характером и направленностью контактов и первоначальной территорией ее формирования, находившейся на достаточно отдаленном расстоянии от центров цивилизации и специализированных ремесленных мастерских.
Анализ особенностей погребального обряда (форма погребальных сооружений и ориентировка погребенных) позволяет исключить из рассмотрения такие территории как Семиречье, Тань-Шань, Памир, Средняя Сырдарья и Восточный Казахстан; в этих районах практически отсутствуют памятники с указанными обрядовыми чертами (Степная полоса..., 1992). Маловероятно в качестве исходной для миграции территории рассматривать Южный Казахстан, Ташкентский, Самаркандский, Бухарский оазисы, а также Восточный Прикаспий и Левобережный Хорезм. Здесь в незначительном количестве известны погребения с северной ориентировкой в подбоях и узких прямоугольных ямах, но не всегда понятна хронологическая оценка этих комплексов.
