Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Очерк истории археологического изучения погребальных памятников российского освоения Сибири (конец XIX - начало XXI вв.) 12
1.1. Хронология и результаты исследований 12
1.2. Основные итоги 63
Глаза 2. Погребальные памятники российского освоения Верхнеобского региона XIX - начала XX вв. как археологические источники 67
2.1. Теоретические аспекты изучения погребального памятника как археологического источника . 68
2.2. Определение структуры объекта изучения 71
2.3. Общая характеристика источников 74
Глава 3. Аспекты изучения погребальной обрядности населения Верхнеобского региона в XIX - начале XX вв . 118
3.1. Понятийный аппарат и основы изучения православной погребальной обрядности 118
3.2. Статистическая обработка источника 129
3.3. Аспекты изучения обрядового функционирования отдельных элементов погребальных памятников 135
Заключение 159
Список использованных источников и литературы
- Хронология и результаты исследований
- Теоретические аспекты изучения погребального памятника как археологического источника
- Понятийный аппарат и основы изучения православной погребальной обрядности
- Аспекты изучения обрядового функционирования отдельных элементов погребальных памятников
Введение к работе
Процесе освоения Верхнего Приобья Российским государством подробно освещен в исторических работах Ю.С. Булыгина, Н.Ф. Емельянова, В.А. Зверева, Н.Д. Золы-шковой, А.Д. Колесникова, Н.А. Миненко, И.В. Побережникова, Д.Я. Резуна, Е.Н. Сметаниной, А.П. Уманского и др. Начавшееся с момента присоединения освоение этих краёв, продолжается и в наше время. Этнографические исследования по разным вопросам духовной и материальной культуры данного периода осуществлены П.Э. Бардиной, А.И. Голомяновым, М.М. Громыко, А.А. Люцидарской, А.Ю. Майничевой, Т.С. Мамсик, Н.А. Миненко, Е.Ф. и М.В. Фурсовыми, О.Н. Шелегиной и др. Погребальная обрядность освящена в ряде публикаций [Бардина, 1994; Голубкова, 2002; Миненко, 1979; Пермякова, 2004, Фурсова, 1983, 1997; Фурсова, Голомянов, Фурсова, 2003 и др.]. В них описаны подготовительные действия во время ожидания смерти, погребальные ритуалы и обычаи, поминальный цикл. Особо подробно изучена погребальная одежда. Была поднята проблема представлений о смерти, душе, загробной жизни и страшном суде. Все эти вопросы исследовались на основе славянских материалов, в первую очередь, русских, как мирских, так и старообрядческих. Однако, слабо изученной остаётся материальная сторона погребального обряда: типология погребальных сооружений и их убранство, ассортимент и специфика сопроводительного инвентаря. Отсутствуют описания самих кладбищ. При этом необходимо подчеркнуть, что практически все опубликованные этнографические материалы (в целом для Сибири) относятся ко второй половине XIX - XX вв. По мнению этнографа М.Л. Бережновой, реконструкции погребального обряда, даже конца XIX века, на таких материалах отличаются схематичностью в связи с нехваткой данных [1997, с. 164].
Актуальность исследования обусловлена наличием пробелов в изучении духовной и материальной культуры населения Верхнеобского
региона новейшего времени, а так же, привлечением в качестве объекта археологического исследования с целью получения новой информации погребальных памятников XIX - начала XX веков, изучавшихся ранее преимущественно антропологами и этнографами. В настоящее время происходит переоценка информационных возможностей археологических источников по русскому освоению Сибири [Артемьев, 2005, с. 7-14].
На протяжении более чем столетнего периода постепенно накапливался опыт изучения погребальных памятников XVII - начала XX вв., возникших в процессе российского освоения территории Сибири (см. главу 1). Исследование этих объектов на территории Верхнеобского региона на протяжении конца XIX - XX вв. было эпизодическим и имело предварительный характер. За исключением работ СМ. Чугунова, нескольких небольших специальных публикаций последнего времени, оно не выходило за рамки полевых изысканий и случайных сборов материалов. В тоже время, археологические раскопки во второй половине XX - начале XXI вв. таких памятников, как СтароалеЙка-П, некрополя на территории Умревинского острога, Нагорного кладбища г. Барнаула, а также единичных погребений и сборы на целом ряде памятников привели к формированию определённого круга источников. В результате появилась основа для выхода на новый уровень обобщения и исследования погребальной обрядности населения Верхнего Приобья XIX - начала XX вв., на основании археологических источников.
Объект изучений, В предлагаемой диссертационной работе объектом изучения выбраны погребальные памятники российского освоения Верхнеобского региона XIX - начала XX вв. Их возникновение, функционирование определялось указами Святейшего Синода, церковными канонами и предписаниями, деятельностью религиозных течений и светских властей на местах, традициями различных этносов переселившихся из Европейской России. В нашем распоряжении имеются памятники, связанные своим происхождением только с культурными традициями, в основе которых
лежало христианское вероучение, по сути, это приходские православные кладбища. Необходимо оговорить, что в объект изучения не включены погребальные памятники, связанные с исламом и верованиями аборигенного населения. Безусловно, что они существуют, однако, на территории Верхнеобского региона почти не изучены археологически, информация по ним имеет этнографический характер.
Под погребальным памятником нами понимается - «совокупность сооружений, предметов, изображений», результат погребальной практики и опосредованно - погребального обряда [Мельник, 1993, с. 96-97]. Погребальный памятник включает в себя три крупные взаимосвязанные группы структурных элементов: погребение, погребальный комплекс, погребальную группу. Так как, погребальный памятник является материальным результатом реализации обрядовых действий, то на его основе возможно как частичное изучение вещественной стороны, так и реконструкция некоторых реалий погребальной обрядности и духовной icy ль туры.
Выбор в качестве объекта изучения памятников, относящихся к XIX -началу XX вв. обусловлен, с одной стороны, отсутствием достоверных материалов XV]! - XVIII вв., а с другой, важностью изучения именно этого хронологического отрезка, так как, он является связующим между этнографией и археологией. По своей сути археологическая проработка материала является необходимым этапом на пути дальнейших этнографо-археологических исследований. Подготовка этнографического материала к таким исследованиям на материалах Омского Прииртышья заявлена и осуществляется М.Л. Бережновой [1995], а также группой исследователей под руководством Л.В. Татауровой, комплексно изучающих археологические и этнографические источники [2004].
Этническая и историко-культурная атрибуция. Одним из наиболее острых вопросов, возникающих при изучении памятников XIX - начала XX
б вв., как наиболее поздних в сравнении с остальным археологическим материалом, является их этническая атрибуция. Рассматривая в этой работе археологические материалы погребальных памятников, которые, хотя и имеют наибольшее соответствие со славянскими традициями, мы не можем настаивать, что на сибирской территории их носителями были только славяне. Ими могли быть народы, долгое время проживавшие в тесном контакте со славянами и от них во многом воспринявшие их обряды и доверия, например: коми-зыряне, мордва, удмурты и др., а в XIX - начале XX веков и представители сибирских коренных народов. На протяжении XVIII - XIX вв. на территории Верхнеобского региона основными этническими компонентами были татары, телеуты и русские, последние, в этнографическом отношении к тому же не были однородными. Только с 20-30-х гг. XX века этнографические группы русского населения Алтайского округа (большая часть Верхнеобского региона) оказались втянуты в интенсивные процессы внутриэтнической консолидации [Фурсова, 1997, с. 15-18]. В значительно меньшем количестве здесь проживали представители различных этнолокальных групп, наиболее полно из которых изучены немцы, латыши, эстонцы, чуваши и украинцы [Коровушкин, 2004]. Как в более ранний период, так и в XIX - начале XX вв. имели место межэтнические браки и смешение населения, которое становилось полиэтническим. Уже обращалось внимание на многочисленные факты пояйэтничности населения острогов и форпостов зафиксированные в письменных источниках [Молодин, Новиков, 1994, с. 34]. Если в ходе этнографических исследований этничность определяется достоверно, то на основе археологических источников такое определение проблематично и требует высокой степени корректности и специального обоснования [Савинов, 1994, с. 130-132, Томилов, 1993, с. 30-38 и др.]. Ситуация осложнена и тем, что к концу XIX - началу XX вв. у всех народов Западной Сибири погребальный обряд был существенно деформирован христианской обрядностью [Кулемзин, 1994, с. 337]. Этот процесс, по всей видимости,
должен был повлиять на формирование схожести погребальных памятников коренных сибирских народов и российских переселенцев, последние, как показали исследования, даже могли захораниваться на аборигенных кладбищах, причём по обряду местного населения [Плетнёва, 2002; Боброва, Воробьёв, 2004]. Исходя из выше сказанного, на уровне изучения сибирского археологического памятника XIX - начала XX вв. корректнее на начальном этапе работать не с понятием «этничность», а с «культурной традицией». Она может иметь европейские истоки наряду с приуроченностью к российским объектам (поселениям, городам и тд.), устанавливающейся по письменным и этнографическим источникам, либо местное сибирское происхождение. Решение же вопроса этничности населения, оставившего тот или иной археологический памятник XIX - начала XX вв., должно быть темой специального комплексного исследования на стыке истории, этнографии, антропологии и археологии. Необходимо подчеркнуть, что автор не ставит своей целью выявление этнической принадлежности населения, оставившего исследуемые в этой работе памятники, а определяет возможные культурные и этнические истоки. На первоначальном уровне проработки материалов погребальных памятников XIX - начала XX вв. более оправданно и значимо показать возможность и значимость их изучения как полноценного археологического источника.
Целью настоящей работы является получение новой информации о погребальной обрядности населения Верхнеобского региона XIX - начала XX вв. на основе анализа погребальных памятников в качестве археологических источников, а также реконструкция связанной с ними погребальной практики и обрядности, выявление характеристик отражения в археологическом материале православного обряда погребения. Для реализации поставленной цели необходимо решить ряд задач.
Задачи:
«обобщить опыт изучения погребальных памятников российского освоения Сибири;
произвести характеристику погребальных памятников XIX - начала XX вв. Верхнеобского региона как археологических источников;
*на основании специальной литературы охарактеризовать православные мирской и младенческий чины погребения для периода XIX - начала XX вв. Спрогнозировать вероятностную модель отражения обрядности в материалах погребального памятника;
«осуществить статистический анализ материалов, направленный на выявление модели (моделей) погребальной обрядности, отразившейся на уровне археологического источника.
«исследовать соответствие выявленной на уровне статистической значимости и спрогнозированной на основе специальной литературы моделей.
«изучить обрядовые аспекты функционирования отдельных элементов погребальных памятников.
Научная новизна диссертации заключается в том, что это первая обобщающая работа, основанная на разностороннем изучении материалов погребальных памятников XIX - начала XX вв. Верхнеобского региона, как археологических источников. Большая часть этих материалов до сих пор не введена в научный оборот. В работе впервые, на основе статистического анализа, осуществлено выявление модели отражения в археологических источниках православного обряда погребения и установлено её соответствие каноническим предписаниям церкви.
Источник овую базу исследования составили материалы некрополя на территории Умревинского острога (33 погр., останки 42 человек), Староалейка-И (10 погр., останки 10 человек), Нагорного кладбища г. Барнаула (1164 погр., останки 1164 человек), Матрёнка «Петени» (2 погр., останки 2 человек)1. Всего 1209 погребений (останки 1218 человек). Привлекались также материалы с 17 кладбищ, распололсенных на территории
1 Приношу благодарность Ю.Ф. Кирвэшину, А.П. Бородовскому, Д.А. Пугачёву, Я.В. Фролову и А.Б. Шаповалову, позволившим работать с неопубликованными материалами.
Верхнего Приобья и Барабинской лесостепи, хронологическая дата которых точно не определена: Старое Дубровино, Соколово, Криводановка, Сельская-1д, Ордынский (Каменный) остров, р.п. Ордынское, Миловановский остров, Речкуново-П, Выползово-I, Шипуново, Калмыцкие мысы, Клепиково, Клепиково-Ш, Старое Горносталёво, Северное, Гражданцево, Ударник. Материалы кладбища возле села Новососедово учитывались по публикациям. В ходе анализа использовались и данные, полученные СМ. Чугуновым при исследовании пяти старинных православных кладбищ Томска. Для сравнения привлекались опубликованные материалы синхронных погребальных памятников, как из азиатской части России, так и из европейской. Работы по исследованию погребальных памятников российского освоения Верхнеобского региона XIX - начала XX веков проводились АЛ, Бородовским, А.А. Казаковым, Ю.Ф. Кирюшиным, Д.А. Пугачёвым, В.А. Суминым, Я.В. Фроловым, А.В. Шаповаловым.
Методологической основой работы стала корреляция информационных возможностей археологического источника с этнографическим знанием, установление разнообразия связей вещей, явлений и процессов исторической реальности. Были использованы теоретические построения и понятийный аппарат («археологический источник», «погребальный памятник», «археологическая интерпретация», «погребальная практика» и тд.), изучения погребальных памятников и обрядности в качестве археологических источников, разработанные в работах Л.С. Клейна [1995], Ю.А. Смирнова [1997], B.C. Ольховского [1986; 1993], В.И. Мельника [1993], И.С. Каменецкого [1983; 1985] и других авторов.
Методы исследования. Были применены следующие историко-археологические методы: картографический, планиграфический, исторической реконструкции, ретроспективный, аналогий, сравнительно-типологический, статистического анализа. Для осуществления последнего использовался универсальный пакет статистических программ SPSS 13 for Windows. При реконструкции элементов погребальной обрядности особое
внимание было уделено археолого-этнографическим сопоставлениям и методу поиска «этнографических параллелей» в археологическом материале. С целью выяснения бытования выявленных на археологических материалах элементов обрядности проводились опросы сельского населения на территории Верхнего Приобья и сопредельной Барабы. Особо ценными были консультации священнослужителей русской православной церкви, в том числе и на месте археологических раскопок.
Хронологические рамки работы охватывают XIX - начало XX веков, -то есть этап освоения Российским государством территории Верхнеобского региона непосредственно завершающийся временем коренных преобразований в духовной и материальной культуре населения, связанных с возникновением Советского государства.
Территориальные рамки работы охватывают территорию Верхнеобского региона, состоящего в основном из двух крупных зон -Новосибирского Приобья и Алтайского края. Ограничение исследования этими территориальными рамками обусловлено общностью хода развития в них историко-культурных процессов в период XIX - начала XX вв.
В соответствии с ходом решения поставленных исследовательских задач сформирована структура работы.
Практическая ценность работы. Материалы диссертации могут быть использованы при создании обобщающих работ по истории Верхнего Приобья, при разработке спецкурсов по историческому краеведению, методических пособий и программ сбора этноархеологических материалов, а таюке в региональном компоненте школьного исторического образования [Воробьёв, 2000, с. 37-40] и практики музеефикации историко-культурных объектов российского освоения Сибири.
Апробация. Ряд положений данной работы прошли апробацию на региональных и всероссийских конференциях, а также в ряде публикаций [Боброва, Воробьёв, 2004; Бородовский, Воробьёв, 2005; Воробьёв, 2000;
2 Автор особо признателен настоятелю Ташаринской церкви протоирего отцу Моисею.
11 2001; 2001a; 2002; 2003; 2004; 2005; Воробьёв, Троицкая, 2000; Кирюшин, Казаков, Фролов, Воробьёв, 2006; Пугачёв, Воробьёв, 2002; Троицкая, Воробьёв, 1999].
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения, списка источников и литературы. Кроме того, к работе прилагается отдельный том приложений, включающий в себя иллюстрации, таблицы, диаграммы и классификацию нательных крестов.
Хронология и результаты исследований
Наиболее ранние известные нам специальные исследования погребальных памятников русского освоения Сибири были осуществлены прозектором Томского университета СМ. Чугуновым (1854-1920). Учитывая то, что в современных публикациях не наблюдается использование его работ, хотя есть отсылки на сам факт их существования и их значимость [Макаров, 1998, с. 35; Матющенко, Боброва, Коников, 1994, с. 19; Мельников,
Бережнова, 1997, с. 103], мы посчитали необходимым подробно остановиться на творчестве этого исследователя. По этой же причине изложение материала ведётся наиболее приближенно к оригиналу, в некоторых случаях приводятся устаревшие в наше время обороты речи. Всё это необходимо для лучшего понимания наследия СМ. Чугунова, которое, как будет видно из ниже изложенного, представляет значительный интерес для археологии.
Прежде чем приступить к рассмотрению его основных исследований, обратим внимание на то, что во время своей поездки из Томска в Каинск3 в 1895 г. он осмотрел «русское» кладбище около села Старое Дубровино4. Приводим отрывок с его описанием: «...На левом, заливном берегу реки, влево от тракта, я заметил возвышение, напоминающее по форме большой курган. Вёзший меня дубровинский ямщик, на мой запрос об этом холме, объяснил, что лет 60 назад, на этом берегу было их сельское кладбище, но что разливы Оби размыли его, за исключением незначительного участка, который и виднеется в форме бугра. Я не преминул остановиться, чтобы осмотреть остаток кладбища. Скоро я убедился, что причина, почему эта часть бывшего берега оказалась не размытой разливами, заключается в том, что в данном месте из глубины выходит базальтовая глыба, на поверхность которой налегает глинистый песок и чернозём. Недолго покопавшись, я нашёл от размытых скелетов пять порядочно сохранившихся черепов , которые, разумеется, и взял с собой» [Чугунов, 1902, с. 28-29]. Впоследствии один из черепов был опубликован. Его антропологические характеристики, яо мнению СМ. Чугунова, не исключают возможности принадлежности русскому населению [Чугунов, 1902, с. 31]. Однако проблематичным является сам факт сборов именно русских черепов, так как в 1978 году Т.Н. Троицкой место их сбора было определено как курган датирующийся, скорее всего I тыс. до н.э., он получил наименование Дубровинский бугор [Троицкая, Молодил, Соболев, 1980, 85-86].
В 1889 г. внимание СМ. Чугунова привлекла находка в Томске натуральной мумии, чему был посвящен ряд публикаций. При чём первое сообщение было написано в соавторстве с С.К. Кузнецовым, который и в последствии поддерживал такие исследования [Кузнецов, Чугунов, 1889; Чугуяов, 1890; 1890а]. Кроме того, в это время появилась, и работа М.К. Горста, которая была посвящена анализу жировоска6 этой мумии [Горст, 1890]. Поднятый СМ. Чугуновым на пятом очередном заседании Томского Общества естествоиспытателей и врачей 17 февраля 1890 года вопрос о сохранении дерева и процесса мумификации, и разложения погребённых тел в различных почвах вызвал оживлённую дискуссию [Протокол пятого очередного заседания..., 1890, с. 201-207].
Начиная с лета 1898 по 1905 год, СМ. Чугунов подробно изучает материалы кладбищ Томска. Завершающие результаты исследования были обобщены и опубликованы в книге «Антропологический состав населения города Томска по данным пяти старинных православных кладбищ» [Чугунов, 1905]. Недоступность для непосредственного анализа материалов, использованных СМ. Чугуновым, и важность сделанных им наблюдении, а также высказанных положений и выводов обязывают особо внимательно их рассмотреть.
Начнём с взглядов на этническую атрибуцию захоронений «православных» кладбищ. СМ. Чугунов считал возможным установить этническую принадлежность7 обнаруживаемых на кладбищах погребений «только через антропологическое изучение» костных остатков погребённых [Чугунов, 1905, с. 1]. Способу же погребения им отводилась роль маркёра религиозной принадлежности кладбищ: «...постараемся определить, какое это кладбище - христианское (православное), на котором скелеты лежат лицом вверх, со скрещенными на груди руками, в направлении с запада на восток, - или мусульманское (правоверное), где у скелетов руки вытянуты вдоль туловища, лежащего в направлении с запада на восток, на правом боку, с лицом обращенным на юг, - или оно языческое, где скелеты лежат на спине с вытянутыми руками, в направлении с севера на юг» [Чугунов, 1905, с. 1].
Теоретические аспекты изучения погребального памятника как археологического источника
В настоящее время общепринято положение о том, что погребальные памятники по своей специфике являются одним из важнейших археологических источников. Последние, как известно, отражают культуру в статичном, усечённом виде. Разрыв во времени и отсутствие очевидной преемственности с живой культурной традицией сильно ограничивает реконструкционные возможности данного вида источников. Уже из этих предпосылок, очевидно, что выработанные в настоящее время теоретические аспекты изучения погребального памятника как археологического источника будут требовать адаптации к материалам XIX века. Так как, для последних разрыв зо времени сравнительно незначителен и приближен к современности, в ряде случаев определима преемственность с живой культурной традицией. Для данной работы существенно то, что каноническая основа христианского погребального обряда и особенности её реализации на местах являются известными. На период XIX века они подробно описаны в специальной церковной литературе. Кроме того, известна вся регламентация погребальных треб, предписанных для неукословного исполнения священнослужителями [Булгаков, 1993, 1273-1374; Тихомиров, 1995, с. 69-112 и др.].
Об источниковедческих возможностях погребального памятника говорилось много. Отмечалось, что в результате анализа его материалов можно реконструировать историю, быт, духовную и материальную культуру, идеологические представления, социальное устройство, уровень развития общества, его традиционность и подверженность влияниям извне и т.д. [Гуляев, 1990, с. 103]. В погребальном памятнике, хотя и с различной степенью полноты, отразились все стороны человеческой жизнедеятельности «в сильно опосредованном виде, преломленном сквозь призму идеологических представлений» [Генинги др., 1990, с. 106].
В целом к настоящему времени сложились две основные точки зрения на источниковедческие возможности погребальных памятников, подвергающихся процедуре археологического исследования. Одна положительная, вторая скептическая [Семёнова, 2001, с. 12]. Для памятников XIX века вопрос состоит ещё и в целесообразности извлечения из них информации. Могут ли они скрывать в себе что-нибудь неизвестное и полезное? На этот вопрос мы попытаемся ответить в итогах данной работы. Здесь необходимо отметить, что обращение к православной погребальной практике в её конкретном археологическом проявлении уже осуществлялось В .И. Мельником для выработки корректной методики интерпретации данных археологии более раннего времени [1990, с. 76-77].
В большинстве случаев погребальный памятник трактуется как данность, материальный факт, как процесс, отраженный в результатах последовательных, целенаправленных действий, к тому же подвергшийся процессу археологизации. Из этого следует, что структура собственно погребального обряда не совпадает со структурой погребального памятника [Смирнов, 1997, с. 21-22 и др.]. В связи с этим в последнее время большая значимость придаётся подготовке источника к обработке. Определённую роль в разработке этой проблемы сыграла дискуссия, развернувшаяся на страницах «Российской археологии» [1986, № 1, 1995, № 2]. В результате удалось обобщить и конкретизировать представления о погребальном обряде и погребальном памятнике. Особое значение для разработки теории анализа погребального памятника и погребального обряда имеет работа ЮЛ- Смирнова «Лабиринт (морфология преднамеренного погребения)» [1997].
Исследование способов обращения с умершими, предпринятое Ю.А. Смирновым, показало ограниченность морфологических признаков погребения как этнокультурного источника. «Погребальный обряд представляет собой настолько жестко детерминированную систему, имеющую крайне ограниченное вариационное поле конечных результатов, что вне культурно-исторического (археологического) контекста морфология отдельного погребения (особенно если оно безынвентарно) не может быть использована в качестве культуроразличительного признака, -одни и те же формы погребений встречаются в разные исторические периоды или в пределах одной эпохи, но у разноэтнического и/или разнокультурного населения; за одними и теми же формами погребений скрываются разные формы общественных отношений и, наоборот, сходные формы общественных отношений порождают различные формы погребений» [Смирнов, 1990, с. 218]. В результате этого, по мнению О.М. Рындиной, особую значимость, особенно для археолого-этнографических реконструкций, имеет изучение инвентаря. Это обуславливается и открытием диалектики профанного и сакрального в конкретных вещах и конкретных явлениях, наделение их одновременно и утилитарной содержательностью, и символической значимостью. Совершенствование методики археологических исследований применительно к погребальному инвентарю заключается в разработке его дробных классификаций, уточнении содержания устоявшихся понятий и введении новых [Рындина, 2002, с. 65-66].
Алгоритм археологического изучения погребального памятника, прослеживающийся в большинстве специальных публикаций, может быть представлен следующим порядком. Сначала осуществляется последовательная реконструкция памятника, затем - погребального комплекса (каким его создали), затем - реконструкция погребальной практики (как создавали комплекс), выделение в практических действиях обрядовой и внеобрядовой составляющих, реконструкция обрядовой практики, затем обряда и погребального культа в целом. Для настоящей работы наиболее важным будет реконструкция погребальной практики и выяснение её" соотношения с каноном православного обряда погребения.
Понятийный аппарат и основы изучения православной погребальной обрядности
Теория отражения в археологических данных погребального обряда разрабатывалась Ю. А. Смирновым [1985], В.С.Ольховским [1986, 1993], В.И. Мельником [1990, 1993], В.А. Кореняко [1990], В.И. Гуляевым [1990, 1993], В.Ф. Генингом, Е.П. Бунятяном, Н.А. Рычковым [1990], И.Л. Кызласовым [1993] и др. В результате была выработана система понятий используемых при изучении погребально-поминальной обрядности: Погребально-поминальная обрядность (ритуал, обряд) - совокупность стереотипно-символических (реальных, целесообразных, нормированных) действий, осуществляемых в соответствии с определенными нормами, несущими идеологическую нагрузку в процессе подготовки и совершения захоронения умершего и поминовения его [Ольховский, 1993, с. 85]. Основная цель - обеспечить гармоничную «переправку» умершего из мира живых в мир мертвых и обеспечить его посмертное существование. Погребально-поминальная обрядность является составной частью погребально-поминального культа. Она включает в себя три основных цикла посмертного обращения с умершим: действия предваряющие, завершающие, последующие перенесению останков умершего из моросферы в тафосферу [Смирнов, 1997, с. 24]. Употребление этого термина является наиболее корректным, однако традиционно в археологии употребляется термин в усеченном виде - «погребальный обряд», хотя под этим понимают весь комплекс погребальных и поминальных действий.
Погребальная практика (некросфера) - включает в себя как обрядовые, так Й внеобрядовые (отчасти - погребальный обычай у В.И. Мельника [1993, с. 95]) действия, т.е. является практической составной обряда.
Погребальный обычай - стереотипные внеобрядовые (нормированные, целесообразные, реальные) действия, осуществляемые членами того или иного коллектива от момента смерти до момента погребения [Мельник, 1993, с. 95]. Он входит в состав погребальной практики, но не обладает символической нагрузкой как обряд. Главная цель - удовлетворение не духовных (как при обряде), а бытовых потребностей, т.е. физическая «утилизация» трупа умершего.
B.C. Ольховский [1986, с. 68] выделяет в погребально-поминальной обрядности два уровня: идеологический, распадающийся, в свою очередь, на процессуальный - систему предписаний, регламентирующих процесс захоронения, и семантический - религиозно-идеологическое содержание этих предписаний, с одной стороны, и практический - с другой. Этой же схемы придерживается и В .И. Мельник [1990, с. 75-76], он ввёл более широкое понятие - «некросферы» как санитарно-гигиенической деятельности в виде погребальной практики и включает в него, кроме обрядового и обычного уровней, третий - произвольно-ненормированные действия.
Исследование структуры погребального обряда привело к выработке её" классификаций. В.ГЇ. Дьяконова [1975, с. 6.] выделила в погребальном обряде три цикла: действия с момента смерти до погребения; по пути к месту погребения и во время самого процесса захоронения; после похорон. Как справедливо отмечает О.М. Рындина [2002, с. 63], предложенная схема имеет последовательный характер, отражая линейность протекания процесса во времени. Поскольку узловые моменты погребального обряда носят во многом универсальный характер, сфера приложения данной классификации включила в себя различные дисциплины и стала практически универсальной. Схема, предложенная В.И. Мельником, - три этапа в осуществлении процесса захоронения: подготовка захоронения и умершего; транспортировка последнего; захоронение [1993, с. 95] хорошо соотносится с классификацией В.П. Дьяконовой.
В настоящее время реконструкция духовной сферы погребального обряда не имеет устоявшейся методики и сталкивается с множеством проблем [Косарев, 1984, с. 182]. Определяющую роль в исследованиях играет интуиция и эрудиция исследователя. Однако очевидно, что такие реконструкции являются непроверяемыми и вероятностными.
Проведённый B.C. Ольховским анализ взаимосвязи погребального памятника как объекта реальности с реконструируемым процессом восстановления «погребально-поминальной обрядности» позволил определить следующие аспекты; 1) достоверная реконструкция ритуала возможна только на основе правильной реконструкции погребального памятника; 2) полная реконструкция ритуала на основе только погребальных памятников невозможна. Сравнительно легко поддаётся реконструкции праігшческая сфера погребального обряда, так как большинство акций ритуала находит прямую реализацию в памятнике. Реконструкция же идеологической сферы обряда значительно более сложна, ибо не все нормы обряда оставляют вещественный след в памятнике [Ольховский, 1986, с. 71]. Совершенно другая методическая ситуация имеется для изучения объекта настоящей работы, т.к. модель (канон) обряда и сопровождавшие её предписания известны. На основании специальной церковной литературы низке нами выполнено обобщающее описание «мирского чина погребения» именно для периода XIX - начала XX вв. и описаны отличия младенческого чина погребения [Булгаков, 1993, с. 1273-1341; Тихомиров, 1995, с. 69-112].
Аспекты изучения обрядового функционирования отдельных элементов погребальных памятников
Приступая к изучению данной темы, необходимо уточнить, что автор не ставит перед собой задачи изучить функционирование всех выявленных многочисленных элементов погребальных памятников. Большинство из них, как показал статистический анализ, малозначимы, кроме того, в большинстве случаев это личные вещи, положенные в качестве сопровождения погребаемому. Автор обращается в первую очередь к анализу проблемных вопросов.
Вопрос «сопровождения» нательными крестами и иконами. Выявленная необязательность «сопровождения» нательными крестами и иконами захороненных требует особого объяснения. Нами был осуществлён сбор сведений по наличию нательных крестов в других некрополях нового времени.
Из приведённых данных становится ясно, что ситуация частичного отсутствия во многих поздних погребениях нательных крестов является распространённой. Факты же находок икон вообще единичны, за исключением погребений Ново-Тихвинского женского монастыря [Погорелов, Попов, 2005, с. 212-221].
Обращение к истории изучения проблемы позволило установить, что отсутствие каких-либо следов, хотя бы патины в более чем трёхсот погребениях кладбища Свято-Троицкого Собора г. Томска, привело СМ. Чугунова к выводу: «...Не ближе ли объяснять отсутствие крестов тем, что у православных томичей, за исключением старообрядцев, не было в обычае носить крестик при жизни и оставлять его на покойнике» [Чугунов, 1905, с. 24]. Т.Д. Панова выяснила, что в период XI - XV вв. погребения с нательными крестами были крайне редки, и только в конце XVI - начале XVII вв. на городских кладбищах составляют уже треть всех захоронений. Именно к этому времени относится начало складывания обязательного погребения с нательным крестом [Панова, 1990, с. 12]. Л.Д. Макаров отметил малое количество крестов в русских погребениях XII-XVI вв. и предположил, что они были изготовлены из недолговечных материалов или могли передаваться по наследству [Макаров, 1990, с. 67; 2003, с. 211]. Н.А. Макаров на основе анализа материалов некрополей русских городов XII - XIV вв. Северо-Восточной и Северо-Западной Руси пришёл к выводу, что обычай совершать захоронения с крестами и образками практиковался в основном на самых начальных этапах приобщения к христианству. Он имел распространение в среде неофитов, еще не усвоивших норм православной обрядности, но стремившихся демонстрировать свой переход к новой религии внешними атрибутами [1991, с. 18-20]. При этом, по его мнению, на Руси никогда, не существовало специальных правил, предписывавших погребать христиан с предметами христианского культа. По мере того как правила православного обряда прочнее укоренялись и на смену новообращенным приходили следующие поколения христиан, необходимость внешней демонстрации крещения отпадала, и кресты и образки в погребениях становились излишним элементом [Макаров, 1991, с. 20].
На основании вышеизложенного можно сделать вывод, что во всей совокупности сведений прослеживается две одновременно существовавшие традиции (разновидности) православной погребальной обрядности, в основе которых лежала, в первом случае, безынвентарность, во втором, сопровождение нательными крестами. В этом отношении значимым является выявленная ранее не регламентированность сопровождения нательными крестами в Каноне православного обряда погребения. Она давала возможность для людей самостоятельного выбора того или иного варианта погребения. Если использование нательных крестов в погребальном обряде вполне понятно, то вопрос об основаниях безынвентарности (отсутствии на уровне статистической значимости нательных крестов) погребений до сих пор не объяснён. В качестве гипотезы может быть предложено следующее объяснение; безынвентарность погребений обосновывается стремлением к соответствию с историческим основанием погребения усопших данному христианам в образе погребения Иисуса Христа. В последнем, сопроводительные вещи, в том числе и нательный крест, отсутствовали.
Интерес вызывают встреченные в погребениях Нагорного кладбища три деревянных нательных креста. Напомним, что СМ. Чугунову информаторами было сообщено об обычае, распространённом в российских губерниях, полагать покойнику кипарисный крестик [Чугунов, 1905, с. 24]. По этнографическим сведениям, собранным у старообрядцев Васюганья, христиане во «времена гонений» и в годы господства атеизма были вынуждены изготавливать кресты из дерева. Такие кресты иногда одеваются на покойника [Фурсова, Голомянов, Фурсова, 2003, с. 123]. У верхневычегодских коми сохранилась легенда, обосновывающая изготовление деревянных крестов из ели, повелением Иисуса Христа [Шарапов, 2003, с. 264]. У печорских коми до настоящего времени сохраняется традиция изготовления наперсных покойницких крестов из сердцевины ствола черёмухи. При этом считается, что нельзя хоронить усопших с медными и серебряными нательными крестами [Шарапов, 2003, с. 265]. Интересно, что в среде христиан ношение крестов из драгоценных металлов считается грехом «сребролюбием» [Фурсова, Голомянов, Фурсова, 2003, с. 122; Зеленин, 1991, с. 347].
