Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Проблемы происхождения и периодизации культур Верхней Оби эпохи поздней бронзы и переходного времени к раннему железному веку (историографический очерк) 11
1. Проблема выделения ирменской культуры эпохи поздней бронзы Верхней Оби 11
2. Проблема происхождения ирменской культуры эпохи поздней бронзы Верхней Оби 17
3. Проблема периодизации раннего железного века Верхней Оби 22
4. Проблемы происхождения болынереченской культуры переходного периода Верхней Оби 32
Глава 2. Культурная традиция и ее изучение в современной отечественной археологии 40
1 Определение термина «традиция» в современной отечественной археологии 40
2 Типы и функции традиций. Взаимосвязь традиций и инноваций 45
3 Механизм передачи традиций 48
4. Основные принципы и методика изучения археологических традиций 50
Глава 3. Характеристика погребального обряда и орнаментальной композиции керамики ирменской и болынереченской культур 58
1. Характеристика погребального обряда ирменской культуры 58
2. Погребальный обряд болынереченской культуры переходного времени от поздней бронзы к раннему железному веку 78
3. Характеристика керамического комплекса ирменской культуры 81
4. Характеристика керамического комплекса болыпереченской культуры 97
Глава 4. Анализ традиций и инноваций в ирменской и болыпереченской культурах Верхней Оби 104
1. Традиции и инновации в ирменской культуре 104
2. Традиции и инновации в болыпереченской культуре 125
Заключение 136
Список источников и литературы 141
Список сокращений 167
Приложения 171
Список таблиц 171
Список иллюстраций
- Проблема происхождения ирменской культуры эпохи поздней бронзы Верхней Оби
- Типы и функции традиций. Взаимосвязь традиций и инноваций
- Погребальный обряд болынереченской культуры переходного времени от поздней бронзы к раннему железному веку
- Традиции и инновации в болыпереченской культуре
Проблема происхождения ирменской культуры эпохи поздней бронзы Верхней Оби
Впервые культурная идентификация памятников эпохи поздней бронзы лесостепного Алтая была осуществлена С.А. Теплоуховым. Составляя периодизацию погребений Среднего Енисея, он привлекает для сравнения материалы из раскопок СИ. Руденко в 1924 г. и М.П. Грязнова в 1925 г. на Алтае. Сходство керамических комплексов и бронзовых предметов позволило ему отнести эти материалы к карасукской культуре. С его точки зрения, распространение этой культуры на территорию Верхней Оби могло произойти на начальных стадиях ее развития (Теплоухов С.А., 1927, с. 107). В дальнейшем, М.П. Грязное, публикуя материалы раскопок в верховьях Оби, сравнивая керамику, бронзовые изделия и погребения Алтая и Минусинской котловины, выделяет карасукский этап бронзовой эпохи Алтая (Грязнов М.П., 1930, с.5-6). Предложенная культурная атрибуция памятников эпохи поздней бронзы Верхней Оби оставалась без изменений вплоть до середины XX века.
Одним из первых уделяет значительное внимание особенностям карасукских памятников Алтая СВ. Киселев. К специфическим чертам карасукской культуры на этой территории он относит отсутствие каменных ящиков, некоторых видов украшений и, наоборот, появление гвоздевидных подвесок, господство скорченного трупоположения, что отражает особенности формирования карасукской культуры на территории Алтая. Отмечая сходство в технике нанесения орнамента и орнаментальных мотивах, он приходит к заключению о значительном расхождении в формах сосудов, говоря о редкости круглодонных и сферических сосудов и большом распространении плоскодонных горшков. Все это, с его точки зрения, указывает на более тесную связь с предшествующей андроновской культурой и меньшую роль миграций с сопредельных территорий, благодаря которым на Енисее складывается собственно карасукский комплекс. Карасукоидные черты алтайская культуры приобретает благодаря сильному импульсу с востока, вследствие чего в значительной степени утрачивается сходство с предшествующей андроновской соседних областей Сибири и Казахстана (Киселев СВ., 1951, с. 156). В дальнейшем М.П. Грязнов обосновывает эти различия в рамках карасукской общности, выделяя в рамках карасукской эпохи Сибири десять локальных вариантов, в том числе томский, новосибирский и верхнеобский (Грязнов М.П., 19566, с. 36; 1956в, с. 40). Подобное деление карасукской общности на варианты заложило основу дальнейшего выделения самостоятельных культур, территориальные рамки которых совпадают с границами предложенных М.П. Грязновым вариантов. А.И. Мартынов предложил объединить новосибирский и верхнеобский варианты в единый верхнеобский в связи с большим сходством материала (Мартынов А.И., 1961, с. 295-296), а для памятников эпохи поздней бронзы бассейна реки Ини выделить инский вариант (Мартынов А.И., 1964). Вычленение этого варианта он обосновывает большей долей собственно карасукских черт в керамике и погребальном обряде (Мартынов А.И., 1966, с. 179). В дальнейшем Г.А. Максименков также указывал на такую специфику инских памятников ирменской культуры, как наличие круглодонных сосудов (Максименков Г.А., 1970, с. 82). В дальнейшем Н.Л. Членова выделяет «окраинные» варианты ирменской культуры: северо-алтайский, предгорно-алтайский, большеложский и розановский (Членова Н.Л., 1973, с. 209). Основные различия ею видятся в специфике орнаментальной композиции керамики, что может служить также и хронологическим различием. Эти варианты территориально совпадают с выделенными М.П. Грязновым вариантами карасукской общности.
В.И. Матющенко синтезировал выделенную М.Ф. Косаревым еловскую культуру позднего бронзового века (Косарев М.Ф., 1964а) и ирменскую в единую еловско-ирменскую культуру эпохи поздней бронзы, где эти культуры становятся последовательными этапами в ее развитии - еловским и ирменским (Матющенко В.И., 1974а, с. 4). Основание для этого он видит в сходстве орнаментальной композиции керамики, погребального обряда, орудий и украшений, хозяйственно-культурного типа. Им также подчеркивается отсутствие смены населения в переходное от еловского к ирменскому времени, что свидетельствует о непрерывности генетического развития населения на территории Приобья. В пользу этого также говорит отсутствие чистых ирменских или еловских поселенческих комплексов и практически полное совпадение ареалов распространения ирменских и еловских памятников (Матющенко В.И., 1974а, с. 4-5). В состав этой культуры были включены все лесостепные памятники эпохи поздней бронзы от Барнаульско-Бийского Приобья до Томского Приобья. Подобное заключение может казаться вполне логичным, если исходить из строго эволюционной концепции развития древних культур Верхней Оби, не допуская сосуществования на одной территории населения двух культур, занимающих разные экологические ниши. В данном же случае хозяйственно-культурный тип населения еловского этапа еловско-ирменской культуры (по В.И. Матющенко), еловской культуры (по М.Ф. Косареву), корчажкинской культуры для лесостепного Алтая (по Ю.Ф. Кирюшину и А.Б. Шамшину) характеризуется преобладанием охоты и рыболовства над скотоводством и земледелием, тогда как у населения ирменской культуры преобладало скотоводство и земледелие (Матющенко В.И., 1974а, с. 94-96; Косарев М.Ф., 1987а, с. 286; Косарев М.Ф., 19876, с. 313; Кирюшин Ю.Ф. и др., 1988). Следовательно, население этих двух культур занимало разные экологические ниши и на определенном этапе своего развития могло сосуществовать на одной территории. Выделение единой еловско-ирменской культуры эпохи поздней бронзы не нашло широкой поддержки в кругах ученых.
Тем не менее, можно считать обоснованным выделение В.И. Молодиным позднеирменского этапа ирменской культуры (Молодин В.И., 1979). Анализируя керамические комплексы ряда памятников ирменской культуры, им выделен ряд признаков, характерных для заключительного этапа ее развития.
Близка к периодизации эпохи поздней бронзы Томского Приобья В.И. Матющенко по своему содержанию периодизация ирменской культуры лесостепного Новосибирского Приобья А.В. Матвеева, связанная с выделением ранних этапов генезиса культуры. Им выделены ордынский тип памятников как переходный андроновско-ирменский этап эпохи поздней бронзы, быстровский, ирменский и позднеирменский этапы (Матвеев А.В., 1985, с. 14-15; 1986; 1988; 1993). Эта периодизация основана на сосуществовании на одних памятниках родственных материалов, имеющих разную абсолютную датировку. В первую очередь это относится к керамике. К быстровскому этапу были отнесены отдельные фрагменты керамики или целые комплексы с широкого круга памятников лесостепного Приобья. Ряд памятников, такие как поселение Енисейское, Верхний
Типы и функции традиций. Взаимосвязь традиций и инноваций
Его частная вероятность появления равна 0,2395. Несколько ниже этот показатель у сосудов с обычным жемчужником и неорнаментированным плечиком - 0,1824 и 0,1232 соответственно (рис. 17-26, 27). У остальных признаков он не превысил 0,1. Удельный вес сосудов, плечико которых орнаментировано геометрическим орнаментом, составил 4,71%.
В материалах поселения Мыльниково этот комплекс анализировался по 17 признакам. Низкая избыточность категории -0,1735 - не позволила выделить традиционный компонент. Наибольшей частной вероятностью появления обладают сосуды, орнаментированные по плечику жемчужником с разделителем -0,2395. Среди других мотивов выделяются жемчужник - частная вероятность появления 0,1824, и сосуды с неорнаментированным плечиком - частная вероятность появления 0,1232. Остальные признаки этой категории характеризуются низкими абсолютными показателями.
Орнаментальная композиция плечика керамического комплекса Елунинского культового места обрабатывалась с учетом 12 признаков. Такое значительное количество признаков в относительно небольшой выборке обусловило практически полную несформированность категории. Ее избыточность составляет 0,0185. Частотные показатели большинства признаков укладываются в рамки от 0,0263 до 0,0789. Четыре признака незначительно преобладают. Максимальную частную вероятность имеет такой орнаментальный мотив как прочерченный горизонтальный зигзаг - 0,1842. Еще два признака - жемчужник с разделителем и горизонтальная резная линия - характеризуются частной вероятностью 0,1053. Промежуточное положение занимают сосуды, орнаментированные по плечику косой резной сеткой. Их частная вероятность появления равна 0,1579.
Аналогичная ситуация наблюдается при анализе орнаментальной композиции баночных сосудов болынереченской культуры. Обработка венчиков баночных сосудов проводилась по 20 признакам (табл. 108). Высокая стохастичность (0,881) и низкая избыточность (0,119) отразили несформированность категории и сделали невозможным выделить традиционный орнаментальный мотив. Преобладают сосуды с неорнаментированным венчиком (рис. 18-72, 16). Их частная вероятность появления 0,2201. Среди банок с орнаментированным венчиком доминируют сосуды с горизонтальными резными линиями и жемчужником с разделителем. Частная вероятность появления этих орнаментальных мотивов 0,1196 и 0,1435 соответственно. Остальные признаки распределены относительно равномерно.
Орнаментальная композиция венчика баночных сосудов поселения Мыльниково (рис. 16) анализировалась по 20 признакам. Категория характеризуется средней избыточностью (0,2343) и стохастичностью (0,7657). Подобная ситуация обеспечена относительным преобладанием сосудов с жемчужником с разделителем по венчику. Частная вероятность появления этого признака равна 0,371. Несколько ниже этот показатель у банок, орнаментированных обычным жемчужником — 0,216. Частные вероятности остальных мотивов не превышают 0,07.
В материалах Елунинского культового места (рис. 18) эта категория отличается еще меньшей сформированностью. Ее избыточность составляет только 0,0794 при стохастичности 0,9206. Не смотря на ограниченное количество признаков, примерно равное распределение их удельного веса позволило выделить только доминирующий мотив. В этот разряд попали баночные сосуды, орнаментированные по венчику жемчужником. Частная вероятность появления этого признака составила 0,5. Для сосудов с жемчужником с разделителем и ямками этот показатель равняется 0,3333 и 0,1667 соответственно.
Анализ орнаментальной композиции плечика-тулова баночных сосудов проводился по 20 признакам (табл. 109). Высокие показатели энтропии обусловили низкую избыточность признака - 0,119, при стохастичности 0,881. Частные вероятности большинства признаков не превышают 0,1. Исключение составляют сосуды с неорнаментированным туловом - 0,2201 (рис. 16, 18), орнаментированные жемчужником с разделителем (0,1435) и резными горизонтальными линиями (0,1196).
В материалах поселения Мыльниково эта категория также анализировалась по 20 признакам. Категория характеризуется низкой избыточностью (0,1143) и высокой стохастичностью (0,8857). Большая дисперсия признаков обусловила отсутствие доминанты в орнаментальной композиции. Частные вероятности основной массы признаков не превышают 0,1, за исключением банок с неорнаментированным плечиком (0,2217), орнаментированных жемчужником с разделителем (0,1479) и горизонтальными резными линиями (0,1232).
В материалах Елунинского культового места, при сравнительно небольшом количестве признаков относительно поселения Мыльниково, распределение количества сосудов по признакам еще более еще более дисперсное. Частные вероятности отдельных признаков в рамках категории равны. Следствием этого является стремящийся к нолю показатель избыточности и высокая стохастичность.
Погребальный обряд болынереченской культуры переходного времени от поздней бронзы к раннему железному веку
Погребальный обряд ирменской культуры является самым устойчивым из рассматриваемых элементов материальной культуры эпохи поздней бронзы и раннего железного века Верхней Оби. Как уже упоминалось выше, в рамках Верхнеобского региона традиционными для всей ирменской культуры можно считать погребения по обряду ингумации (96,23%), при наличии сосуда он располагается в изголовье (88,51%) и отсутствие перекрытия над погребениями (79,92%). Подобные черты погребального обряда характерны для большинства культур постандроновского времени на территории Западной Сибири и, вероятно, являются следствием формирования этих культур на основе андроновской. Остальные элементы не отвечают требованию превышения их частной вероятности появления в культуре над стохастичностью категории, следовательно, могут характеризоваться как переменные или инновационные черты.
В рамках отдельных ареалов ирменской культуры Верхнеобского региона, погребальный обряд имеет большее количество традиционных черт, служащих отличительными признаками локальной специфики.
Для ирменских погребений Кузнецкой котловины соотношение погребений по обряду кремации и ингумации несколько иное, чем для всего региона в целом - 4,1% и 95,9% соответственно. Погребения с кремацией на стороне изучены в основном в могильниках Танайского археологического микрорайона и в самом восточном ирменском могильнике Сапогово-1. Эти могильники отличаются от остальных гораздо большей эклектичностью черт в погребальной обрядности, что, вероятно, объясняется периферийностью этих могильников и их нахождением в лесостепном коридоре, ведущем с Алтая на Томь и далее на Енисей, что увеличивало вероятность контакта ирменского населения с носителями других культурных традиций. Возможно, это также является продолжением тенденции, наметившейся еще в андроновское время на данной территории, когда в пределах одного могильника существовали погребения и по обряду кремации, и по обряду ингумации (Ковтун И.В., Михайлов Ю.И., 1988, с. 80; Савинов Д.Г., Бобров В.В., 1995, с. 62-63).
Традиционной чертой для ирменских могильников Кузнецкой котловины является совершение погребений на древней поверхности -72,73% от общего числа. В предшествующее постандроновское время эта черта погребального обряда характерна для широкого ареала, в том числе на территории Танаиского археологического микрорайона (Бобров В.В., 1995; Бобров В.В., Горяев B.C., 2000), в еловском могильнике ЕК-П (Матющенко В.И., 1974а, с. 118). Количество погребений в неглубоких ямах значительно меньше - 15,15%. Они представлены в большинстве могильников на территории Кузнецкой котловины. Вероятно, в данном случае наблюдается регенерированная традиция по классификации К.В. Чистова (1975, с. 41), сохранившаяся с предшествующего постандроновского времени.
По способу оформления могильного пространства выделяются две группы могильников. Для первой характерно преобладание погребений в деревянных рамах - Шабаново 1, Журавлево 1, Журавлево 4, Танай 7. Из этого списка только для последних двух могильников этот элемент является традиционным - 84,37% и 80% всех погребений соответственно, в остальных он только доминирует.
Для второй группы присущи погребения без каких-либо дополнительных конструкций - Титово, Пьяново, Сапогово 1, Танай 2, Иваново-Радионово. Традиционной эта категория является только для могильников Сапогово 1 и Иваново-Радионово - 92,06% и 80% всех погребений соответственно, в остальных она только доминирует. Погребения в деревянных рамах восходят к андроновским погребениям в срубах. Вполне вероятно, что эта традиция вошла в ирменскую культуру опосредованно через андроноидные культуры. Погребения без использования деревянных конструкций появляются на территории Верхней Оби, в том числе и Кузнецкой котловины, в постандроновское время и получают распространение в эпоху поздней бронзы.
Интерес представляют погребения в каменных ящиках либо в могилах, при сооружении которых использовался камень, составляющие 5,51% (20 погребений) от общего количества. Основная масса их изучена в могильнике Пьяново - 15 погребений, где они составляют 36,59%. Единичные случаи захоронений в каменных ящиках известны в могильниках Журавлево 4, Журавлево 5, Титово, Иваново-Радионово. Подобные погребения характерны для более восточных районов Сибири, в частности, для карасукской и лугавской культур Среднего Енисея и Хакасско-Минусинской котловины (Вадецкая Э.Б., 1986, с. 51-76).
Традиционной чертой для ирменских погребений Кузнецкой котловины стало отсутствие перекрытия над могилой - 74,93% всех погребений. Только для могильников Журавлево 4, Танай 7 и Титово характерно довольно большое количество погребений, перекрытых жердями, реже берестой - от 26,67% в Титово до 41,87% в Журавлево 4. В этих же двух памятниках изучены погребения, перекрытые берестой (по два случая). Сооружение деревянных перекрытий над могилой, характерное для андроновской культуры и постандроновского времени, в ирменской культуре постепенно исчезает. В поздних ирменских могильниках Барнаульско-Бийского Приобья они вовсе встречаются в виде исключения. Возможно, три указанных выше памятника являются наиболее ранними из ирменских могильников на территории Кузнецкой котловины. Это не противоречит дате, предложенной для Журавлево 4 - начало I тыс. до н.э. (Бобров В.В., Чикишева Т.А., Михайлов Ю.И., 1993, с. 92).
Юго-западная и южная ориентация, характерная для большинства ирменских погребений, в данном случае является только преобладающей, но не традиционной. Только в трех могильниках эта черта является традиционной - Пьяново (82,93% погребений с юго-западной ориентацией), Шабаново 1 (71,43% погребений с юго-западной ориентацией) и Танай 7 (73,33% с юго-юго-западной ориентацией). Подобная ориентация погребений существует на территории Верхнеобского региона с андроновского времени, и установить точно, прямое это влияние андроновцев или опосредованное, не представляется возможным.
Не сформировалась традиция и касательно постановки сосуда в погребения. В большинстве случаев его нет, однако это не является традиционной чертой. В могильниках Сапогово 1, Шабаново 1, Пьяново, Танай 2, Журавлево 1 отсутствие сосуда является традиционным. Только в могильнике Иваново-Радионово наличие сосуда является обязательной чертой погребального обряда. При наличии сосуда, он традиционно помещался в изголовье - 84,44% всех случаев, когда сосуд был найден в погребении. Традиция помещать в изголовье сосуд распространилась в Верхнеобском регионе с андроновского времени и сохранялась на протяжении всего постандроновского периода.
Для орнаментальной композиции ирменской керамики из Кузнецкой котловины в большинстве случаев можно выделить только ведущие мотивы. Традиционный элемент сформировался только в зоне венчика. 72,93% всех венчиков орнаментировано равнобедренными заштрихованными треугольниками в различных сочетаниях. Использование этого орнамента как традиционного характерно и для бытовой керамики поселений, и для ритуальной керамики могильников, кроме могильника Пьяново и Иваново-Радионово, где по 25% венчиков орнаментировано косой резной сеткой и лестничными мотивами соответственно.
Традиции и инновации в болыпереченской культуре
В ирменском сооружении на поселении Танай 4а в предгорьях Салаирского кряжа зафиксированы случаи, когда корчажкинская керамика использовалась в качестве бута в столбовых ямках. Так же в некоторых хозяйственных ямах могли находиться одновременно фрагменты ирменских и корчажкинских сосудов (Бобров В.В., Жаронкин В.Н., 2000, с. 239). Процесс обратного влияния хорошо заметен по материалам корчажкинского поселения Танай 4 в предгорьях Салаирского кряжа. Известна небольшая серия сосудов, с типично ирменской формой и орнаментальной композицией, выполненной гребенчатым штампом. Встречены случаи использования на тулове сосудов заштрихованных равнобедренных треугольников с углами, отмеченными наколами - типично ирменскии мотив (Бобров В.В., Умеренкова О.В., 2000, с. 242, рис. 1-7).
Другой аспект, связанный с генезисом ирменской культуры в Барнаульском Приобье, это характер влияние саргаринско-алексеевской культуры Восточного Казахстана. Этот вопрос уже неоднократно ставился в литературе (Кирюшин Ю.Ф., 1981; Гальченко А.В., Кирюшин Ю.Ф., 1986; Шамшин А.Б., 1986; Шамшин А.Б., Цивцина О.А., 1999 и другие). Проникновение валиковцев на Алтай отнесено к рубежу II-I тысячелетий до н.э., а сами памятники, где наряду с саргаринско-алексеевской керамикой встречены незначительные ирменские комплексы, датируются X-IX вв. до н.э. (Демин М.А., Ситников СМ., 1998; Иванов Г.Е., 1988; Шамшин А.Б., Цивцина О.А., 1999; Шамшин А.Б., Дуда Я.А., Изоткин С.Л., Ситников СМ., Цивцина О.А., Ченских О.А., 1999). Таким образом, верхняя хронологическая граница существования ирменской культуры определяется ими указанным временем. В то же время, сама дата алтайских памятников ирменскои культуры определяется IX - первой половиной VIII вв. до н.э. (Шамшин А.Б., 1988, с. 112). Еще большая сложность заключается в том, что ирменские комплексы на саргаринско-алексеевских памятниках предстают в сложившемся виде. С.Я. Зданович обосновывает время существования саргаринско-алексеевской культуры Х-VIII вв. до н.э. (Зданович С.Я., 1983, с. 79). В дальнейшем М.К. Хабдулина и Г.Б. Зданович определяют верхнюю границу существования культуры концом II тыс. до н.э. (Хабдулина М.К., Зданович Г.Б., 1984, с. 152-153). Соответственно, время проникновения саргаринцев в степную полосу Алтая, по их мнению, не может датироваться ранее начала I тыс. до н.э. (Хабдулина М.К., Зданович Г.Б., 1984, с. 153; Могильников В.А., 1976, с. 82;). Эту дату косвенно подтверждает также то, что в предыдущее время происходит формирование этой культуры в ее первоначальном ареале (Центральный Казахстан), а распространение на восток следует относить к более позднему времени, так как валиковая керамика появляется на Алтае в уже сформировавшемся виде.
Характер взаимоотношений между валиковцами и ирменцами до конца не ясен. С полной достоверностью можно утверждать только о том, что валиковцы приняли определенное участие в культурогенезе ирменскои культуры, а не в ее формировании. Придя в Верхнее Приобье, они столкнулись с уже сложившимся этнокультурным образованием. Этому положению можно привести ряд подтверждений. Во-первых, ирменские и саргаринско-алексеевские памятники занимают разные территории. Если первые тяготеют в основном к лесостепным районам Приобья, то вторые располагаются в степной левобережной зоне. Их контакт происходит довольно поздно, с распространением ирменских памятников в левобережье Оби (Могильников В.А., 1988, с. 153). Сходство в хозяйстве ирменских и саргаринских племен, форме сосудов, наборе инвентаря, отмеченное рядом исследователей (Гальченко А.В., Кирюшин Ю.Ф, 1986; Шамшин А.Б., Дуда Я.В. и др., 1999) может объясняться андроновским субстратом, легшим в основу как саргаринско-алексеевской (Зданович Г.Б., 1988, с. 154), так и ирменской культуры. Тезис о сосуществовании на позднем этапе саргаринской культуры с ирменской подкрепляется также и находками саргаринских комплексов на ирменских памятниках, а саргаринских - на ирменских. И в том, и в другом случае керамические комплексы крайне незначительны и предстают в уже сложившимся виде, о чем говорилось выше. Во-вторых, доля керамики с валиковой орнаментацией в ирменской культуре крайне мала. Памятники с подобной керамикой известны на Алтае, гораздо ниже ее удельный вес в Новосибирском Приобье, и полностью она отсутствует на ирменских памятниках Кузнецкой котловины. Кроме того, валиковая керамика ирменской культуры может отражать специфику керамического комплекса андроновского субстрата, легшего в основу культуры. Подобная керамика получила распространение по всей степной полосе Евразии в финальную бронзу (Черных Е.Н., 1983). Огромная территория не дает нам оснований связывать ее происхождение с одним центром или конкретной культурой. Эта керамика известна и на территории Хакасии, где ее происхождение связывают с культурами Забайкалья и Тувы (Лазаретов И.П., 1996, с. 37). Собственно же орнаментальная композиция саргаринской керамики, крайне однообразная и довольно специфичная (Зданович Г.Б., с. 114), имеет мало общего с ирменской. Высказанное предположение о том, что появление типично казахстанских (т.е. саргаринских) вещей в ирменских комплексах связано с получением ирменцами сырья из казахстанских месторождений, что свидетельствует о тесных
