Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Источники и историография 11-66
1.1. Опыт изучения памятников VI в. до н.э. - IV в. н.э. горной Чечни и Дагестана в XIX в 11-22
1.2. Изучение памятников VI в. до н.э. - IV в. н.э. в XX в.
1.2.1. Горная Чечня 22-51
1.2.2. Горный Дагестан 51-66
Глава 2. Галайтинский могильник-2 - новый источник по специфике материальной культуры горной зоны Чечни в сарматское время (IV в. до н.э. - IV в. н.э.) 67-196
2.1. Сравнительный анализ погребального обряда Галайтинского-2 могильника и других памятников горной зоны Северо-Восточного Кавказа 70-102
Специфика погребального обряда могильника в кругу синхронных некрополей региона 88-102
2.2. Сравнительный анализ погребального инвентаря Галайтинского 2-го могильника в кругу других памятников горной зоны. Вопросы хронологии 103-196
Глава 3. Культурно-исторический очерк горной зоны Северо- Восточного Кавказа на основе общей характеристики бытовых и погребальных памятников Дагестана и Чечни 197-247
3.1. Бытовые памятники (поселения и городища) 197-214
3.2. Особенности погребального обряда и погребального инвентаря у племен Дагестана и Чечни в VI в. до н.э. IV в. н.э 214-247
Часть вторая. Средневековая культура горной зоны Чечни и Дагестана
Глава 4. Историография памятников V-XII вв. Северо- Восточного Кавказа 248-288
4.1. Основные вехи в изучении средневековых памятников Чечни. Спорные вопросы интерпретации 248-274
4.2. Опыт изучения памятников Дагестана V-XII вв 274-288
Глава 5. Харачойский, Дайский и другие могильники - новые источники по специфике материальной культуры горной зоны Чечни в раннем средневековье (IV-XII вв.) 289-402
5.1. Сравнительный анализ погребального обряда Харачойского, Дайского и других могильников IV-XII вв. горной зоны Северо-Восточного Кавказа.. 292-312
5.2. Сравнительный анализ погребалтьного инвентаря Харачойского, Дайского и других могильников горной зоны Северо-Восточного Кавказа 312-402
Глава 6. Хозяйственные и этно-политические реалии горцев Северо-Восточного Кавказа в I тысячелетии до нашей эры -1 тысячелетии нашей эры 403-435
Заключение 436-440
Список литературы и архивных материалов
- Опыт изучения памятников VI в. до н.э. - IV в. н.э. горной Чечни и Дагестана в XIX в
- Сравнительный анализ погребального обряда Галайтинского-2 могильника и других памятников горной зоны Северо-Восточного Кавказа
- Особенности погребального обряда и погребального инвентаря у племен Дагестана и Чечни в VI в. до н.э. IV в. н.э
- Основные вехи в изучении средневековых памятников Чечни. Спорные вопросы интерпретации
Введение к работе
Предлагаемая тема исследования «Культура горной Чечни и Дагестана в древности и средневековье (VI в. до н.э. - XII в. н.э.)» вызревала у автора с начала 70-х годов прошлого века. Работа над кандидатской диссертацией привела к выводу, что средневековые археологические материалы I тыс. н.э. горной зоны Чечни и Дагестана логично выстраиваются в ряд, подтверждающий их единство материальной культуры в этой части Северо-Восточного Кавказа.
За более чем четверть века в печати появилось множество фундаментальных исследований, посвященных как глубокой древности, так и более поздним периодам. Это обобщающие огромный археологический материал монографии Р.М.Мунчаева («Кавказ на заре бронзового века: неолит, энеолит, ранняя бронза», 1975); М.Г.Гаджиева («Раннеземледельческая культура Северо-Восточного Кавказа», 1991); О.М.Давудова («Культура Дагестана эпохи раннего железа», 1974, «Материальная культура Дагестана албанского времени», 1996); В.И.Козенковой («Большой Кавказ в XIV-IV вв. до н.э.», 1989; «Кобанская культура. Восточный вариант», 1977; 1982); Р.Г.Магомедова («Гинчинская культура», 1998); М.П.Абрамовой («Центральное Предкавказье в сарматское время (III в. до н.э. - IV в. н.э.», 1993); В.И.Марковина («Дагестан и Юго-Восточная Чечня в скифо-сарматское время», 1989); А.И.Абакарова и О.М.Давудова («Археологическая карта Дагестана», 1993); М.М.Маммаева («Декоративно-прикладное искусство Дагестана. Истоки и становление», 1989) и др. Эти работы еще более подтвердили перспективность дальнейшей разработки идеи общности материальной культуры горцев Северо-Восточного Кавказа (Багаев, 1970, с. 282; 1970а, с. 18).
Актуальность темы была обусловлена и тем обстоятельством, что в большинстве работ основное внимание уделялось характеристике памятников более низменных (равнинных) территорий. Вопрос о специфике местных горных памятников не являлся самостоятельным особым аспектом рассмотрения. Между тем накопилось достаточно бесспорных данных, свидетельствующих о том, что археологические материалы горной Чечни легко вписываются в горнодагестанские источники и подтверждают правомерность постановки вопроса о единстве и преемственности материальной культуры горцев этой части Кавказа на протяжении нескольких тысячелетий, начиная с VII тыс. до н.э. Археологические источники, положенные в основу диссертации, добытые как лично автором, так и обработанные другими исследователями, позволили с высокой степенью доказательности выявить это единство со скифо-сарматской эпохи до раннего средневековья. То есть на историческом отрезке, охватывающем не менее 40 поколений. Именно это одна из основных задач данной работы. Этим определяется и научная новизна темы диссертации. Дело в том, что под таким углом зрения и в столь широком хронологическом (VI в. до н.э. - XII в. н.э.) аспекте эту проблему, фактически, никто не ставил, за исключением, может быть, Р.Г.Магомедова, доказавшего, что в эпоху ранней бронзы (XXIII-XV вв. до н.э.) «развитие хозяйства, различных ремесел и промыслов населения Горного Дагестана и Юго-Восточной Чечни было на примерно равном уровне с племенами сопредельных территорий» (Магомедов, 1998, с. 187). А потому, основная цель диссертации ввести в научный оборот полученные выводы и совершенно неизвестные археологические артефакты, в которых остро нуждается научная общественность Чеченской республики.
По сути, наше исследование - это первая обобщающая работа, охватывающая историю населения именно горного края Северо-Восточного
Кавказа на протяжении более чем 1500 лет. Логичность постановки проблемы культурно-исторической общности дагестанских и нахских народов диктуется и такими подтвержденными фактами как:
1. Прочно доказанным сложением во второй половине III тыс. до н.э.
в горной зоне Юго-Восточной Чечни и сопредельной части Дагестана
гинчинской культуры, традиции которой переходят позже к каякентско-
харачоевской культуре эпохи поздней бронзы и раннего железа. Последняя
была распространена и в Дагестане, и Юго-Восточной Чечне (Марковин,
1969, Круглов, 1958). Преемственность этого единства не менее наглядно
демонстрируют археологические памятники горной зоны Чечни и
Дагестана скифо-сарматского и раннесредневекового времени. Под таким
углом Северо-Восточный Кавказ, по данным археологии, выступает как
историко-этнографическая область, представляющая непрерывный и
неразрывный процесс этнокультурного развития его населения с глубокой
древности (Гаджиев М.Г., Магомедов А.Г., 1996, с. 44-47).
2. Лингвистическими изысканиями в области нахско-дагестанских
языков, на которых в настоящее время говорит 2,6 млн. человек,
проживающие как на Кавказе, так и за его пределами (Алексеев М.Е., 2001,
с. 157). Генетическое родство этих языков сегодня безоговорочно
признается всеми языковедами-кавказоведами (Языки мира... 2001, с. 156-
469). Территория распространения сходных языковых диалектов
ограничивается естественно-географической зоной Северо-Восточного
Кавказа. А она совпадает с ареалом северо-восточно-кавказской культурно-
исторической (историко-этнографической) области (Гаджиев М.Г.,
Магомедов А.Г., 1996, с. 46; Алексеев М.Е., 2001, с. 156-166) или
«восточнокавказской культурно-исторической области [общности]»
(Марковин, 1980, с. 44).
Северо-Восточный Кавказ ограничен с северо-запада горным массивом Аргуно-Ассинского междуречья, с севера Терско-Сулакской низменностью, с северо-востока - Каспийским морем, а с юга и юго-запада - Главным Кавказским хребтом. Выделение этого историко-географического региона вполне оправдано как с точки зрения физико-географического районирования Кавказа, так и его культурно-исторического развития в древности (Хаджиев М.Г., 1991, с. 7).
При этом важно подчеркнуть, что при физико-географическом районировании название «Северо-Восточный Кавказ» почти не употребляется, а в историко-археологических исследованиях он используется и под ним понимается именно современная территория Дагестана и Чечни.
Граничащие друг с другом Чечня и Дагестан по природным параметрам близки друг другу. Так, горный Дагестан, охватывающий западную, центральную и южную части страны, подразделяется на три части: предгорный, внутренний горный и высокогорный. В приграничной зоне Чечни и в Дагестане горный ландшафт почти одинаков. Здесь четко выделяются четыре хребта (Черные горы, Пастбищный, Скалистый и Боковой), повышающиеся к югу как бы в виде гигантских ступеней.
Горная часть Чечни и примыкающая к ней Чеченская равнина имеют густую, причудливо разветвляющуюся речную сеть. Почти все реки Чечни носят ярко выраженный горный характер и берут начало на высоких гребнях хребтов из родников или ледников (Рыжиков, 1980, с. 5-24).
Таким образом, горный Дагестан и горная Чечня - это единая физико-географическая зона со своими специфичными ландшафтными, рельефными и климатическими особенностями, которые в той или иной форме отразились на материальной культуре автохтонов.
Сильная изрезанность и труднодоступность гор, тяжелые бытовые горные условия, на протяжении многих веков сплачивали горцев в борьбе за выживаемость. Эти же условия вынуждали их налаживать связи как с ближними, так и дальними народами. В итоге с древнейших времен народы Северо-Восточного Кавказа имели постоянные контакты с земледельческими цивилизациями Ближнего Востока и Закавказья, а также с подвижными скотоводческими племенами Юго-Восточной Европы (Гаджиев М.Г., 2000, с. 64), что положительно сказалось на местном земледелии, металлургии и металлообработке.
Естественные речные террасы и ровные горные плато с древнейших времен были здесь наиболее удобными угодьями для возделывания зерновых и садовых культур. О чем свидетельствуют древние памятники раннеземледельческой культуры - Чох, Гинчи, Ругуджа, Чинна, Галгалатли и др. (Амирханов, 1983, с. 52-57; Он же, 1987, с. 95-113; Гаджиев М.Г., 1991, с. 10). Эти уникальные центры производящего хозяйства явились основой, на которой выросли последующие и единые для Дагестана и Чечни гинчинская и каякентско-харачоевская и другие археологические культуры.
Северо-Восточный Кавказ с его чрезвычайно сложным рельефом, разнообразием физико-географических зон, богатым миром флоры и фауны является и составной частью единой геоморфологической области Большого Кавказа. Издревле эта территория связывала культуры и цивилизации Восточной Европы и Передней Азии (Магомедов Р.Г., 1998, с. 8). Здесь, как нигде в мире, много разных этносов. На территории Дагестана насчитывается около трех десятков местных народов (Языки мира..., 2001, с. 203-470). Из них 27 народов говорят, так же как и чеченцы, на нахско-дагестанских языках.
Учитывая большой объем привлеченных источников, рукопись включает два раздела. Часть первая «Горные памятники Чечни и Дагестана в середине I тысячелетия до н.э. - середине I тысячелетия нашей эры» посвящена характеристике и анализу памятников раннего периода (VI в. до н.э. - IV в. н.э.). Стержнем исследования являются обильные материалы уникального Галайтинского могильника-2. Часть вторая «Средневековая культура горной зоны Чечни и Дагестана» посвящена анализу и характеристике памятников IV-XII вв. Причем приоритет отдан неопубликованным или только частично опубликованным памятникам Чечни. Всего в работе, не считая приложения, шесть глав и заключение. Последняя шестая глава и заключение содержат общую историко-культурную панораму и выводы этногенетического характера, реконструируемые по данным археологии.
В основу рукописи положены материалы авторских археологических раскопок могильников VI в. до н.э. - IV в. н.э. в Аксайском ущелье у селений Галайты, Бети-Мохк, Замни-Юрт, а также могильников V-XI вв. в ущельях рек Хулхулау, Басе, Аргун, у селений Харачой, Элистанжи, Дай и др. Параллельно включены данные опубликованных археологических комплексов из таких могильников горной Чечни как Яман-Су, Балан-Су, Ножай-Юртовские и Бети-Мохкские 1 и 2, Гудермесский, Кенхи и др., а также материалы из сопредельной территории Дагестана (Цунтинский, Маалибский, Хабадинский, Цыйшинский, Бежтинский и др. могильники). Привлечены данные просмотра археологических коллекций из музеев Дагестана, Москвы, Санкт-Петербурга и разрушенного войной музея Грозного. Антропологические, этнографические, лингвистические, письменные и фольклорные источники дополняют в ряде случаев общую картину.
Практическая ценность представленной в качестве докторской диссертации работы заключается в том, что научными обобщениями и выводами, предложенными мною, восстанавливается большой отрезок древней истории коренного населения гор, во взаимодействии с другими племенами и народностями не только Северного Кавказа, но и более отдаленных территорий. Практическое значение проделанной работы и в том, что содержащиеся в ней ценные сведения чрезвычайно важны для образовательного процесса в Чечне, где всю науку приходится начинать с нуля. Многие важные данные работы, в том числе и яркий иллюстративный материал, помогут учителям, лекторам, искусствоведам, музейным работникам, ученым смежных с археологией наук (этнологам, антропологам, лингвистам) в их научно-просветительской деятельности. В квалифицированном восстановлении в Чечне культурного наследия, утраченного на протяжении последнего десятилетия XX века.
Пользуюсь случаем выразить свою признательность всем, кто в разные годы оказывал мне действенную помощь в работе.
Считаю своим долгом с благодарностью вспомнить моего учителя Е.И.Крупнова, выдающегося кавказоведа, благодаря которому я пришел в археологию. Мое становление как исследователя прошло под его руководством, как в экспедициях, так и в аспирантуре. Его советы и подсказки определили мой научный путь.
Приношу искреннюю благодарность доктору исторических наук В.И.Марковину, великолепному знатоку Кавказа, у которого я прошел высококвалифицированную школу по изучению каменного зодчества горцев Кавказа.
Величайшую благодарность приношу члену-корреспонденту РАН Р.М.Мунчаеву, за неизменную доброжелательность, многогранные консультации и, в особенности, за самую активную помощь в
восстановлении утерянных во время 1-й чеченской войны 1994-1996 гг. материалов (моих полевых отчетов) по архиву Института археологии РАН, без чего эта работа вряд ли получила бы такое полное завершение.
С благодарностью выделяю дагестанских коллег и, в первую очередь,
рано ушедшего из жизни М.Г.Гаджиева, а также О.М.Давудова,
М.М.Маммаева, М.С.Гаджиева, Г.Б.Гмырю, Г.С.Федорова,
М.Г.Магомедова, А.Р.Магомедова, Р.Г.Магомедова и многих других, принявших активное участие в моей судьбе в 1995 г., когда я с семьей, в качестве беженца от войны в Чечне, был вынужден жить в Махачкале. Спасибо им за содержательные консультации.
Благодарю коллег по Чеченскому Госуниверситету - ректора А.Д.Хамзаева, зав. кафедрой всеобщей истории Ш.А.Гапурова, всех членов Совета университета, научную и учебную части, работников отдела кадров и бухгалтерии, коллег по кафедре и историческому факультету за поддержку и доброжелательность.
Особая благодарность всем сотрудникам Отдела скифо-сарматской археологии Института археологии РАН, и лично, М.Г.Мошковой, которая, будучи заведующей Отделом, приняла меня в Отдел в качестве стажера, оказывая мне всяческую, особенно моральную поддержку.
Безмерная благодарность незабвенной М.П.Абрамовой, которая, уже будучи больной, действенно консультировала и непосредственно редактировала некоторые части диссертации, в особенности касающиеся обобщающих экскурсов работы, посвященных сарматскому времени.
Искренние слова благодарности В.И.Козенковой, моему верному и неизменному другу и принципиальной коллеге, которая, после кончины М.П.Абрамовой, по доброй воле взяла на себя тяжелый редакторский труд.
Сердечную благодарность выражаю своему брату И.А.Домбаеву за материальную и моральную поддержку во время работы над диссертацией.
Приношу благодарность директору Института этнологии и антропологии РАН В.А.Тишкову за внимание и поддержку.
Самые теплые и сердечные слова благодарности я говорю моей семье - дочерям Барет и Седе, внучкам Дали, Дагмаре, Селиме, сыну Сурхо и супруге Тамаре, которые взяли на себя бремя семейных забот в нелегкое время работы над рукописью.
Часть первая.
Горные памятники Чечни и Дагестана
в середине I тыс. до нашей эры - середине I тыс. нашей эры
Опыт изучения памятников VI в. до н.э. - IV в. н.э. горной Чечни и Дагестана в XIX в
Археолого-этнографическое изучение Северо-Восточного Кавказа, как и всего Кавказа, началось с первых академических экспедиций Российской академии наук в эти края. Так, в 1768-1770 гг. Кавказ был включен в число территорий Российского государства, взятых Академией на учет для комплексных исследований (Шафрановская, Карпов, 2002, с. 13). Полевые научные изыскания первых российских академиков вошли в историю отечественной науки как «физическая» или «академическая» экспедиция 1768-1774 гг. (Шафрановская, Карпов, 2002, с. 13). За сорок лет, начиная с 1768 по 1808 г., Кавказ стал объектом исследований трех академических экспедиций РАН под руководством академиков И.А.Гильденштедта, в 1768-1774 гг. (Иоганн Антон Гильденштедт, 2002); П.-С.Палласа, в 1793-1794 гг. (Pallas P.-S., 1799); Г.Ю.Клапрота, в 1807 и 1808 ГГ. (Klaproth L, 1812-1814). Они собрали уникальный материал по истории, этнографии, лингвистике, фольклору и другим научным дисциплинам. Вместе с тем, ни одна из этих экспедиций не ставила перед собой археологических задач (Крупнов, 1960, с. 25-26). Все дело в том, что изучение археологии даже в самой РАН началось позже (Смирнов К.А., 1994, с. 2), чем были проведены указанные экспедиции. Так, только в 1804 г. впервые в России создается Московское общество истории и древностей.
И лишь через 40 лет, в 1846 г., в Санкт-Петербурге организуется русское археологическое общество, а в 1859 г. — Императорская археологическая комиссия. В 1864 г. было основано Московское археологическое общество (Смирнов К.А., 1994, с. 2).
Первые археологические раскопки на Северном Кавказе были проведены в 1849 г. представителем Русского археологического общества А.Фирковичем (Фиркович, 1857, с. 352; Крупнов, 1960, с. 26). В Чечне же, в 1850 г. у крепости Воздвиженской на реке Аргун (близ современного села Старые Атаги) при строительных работах были найдены бронзовые и железные предметы (Крупнов, 1960, с. 26). С этих находок и начинается археологическое изучение Чечни (Марковин, Мунчаев, 2003, с. 15). После этого интерес к археологическим памятникам республики из года в год возрастает в среде представителей научных обществ Петербурга и Москвы. Так, в 1871 г. известный академик-кавказовед А.П.Берже представил П-му Всероссийскому археологическому съезду записку об археологии Кавказа. Достойное место в ней заняли наземные памятники каменного зодчества вайнахов (Крупнов, 1960, с. 27). Подобное же внимание было уделено многим древним и средневековым памятникам Чечни и при подготовке и проведении V археологического съезда в Тифлисе в 1881 г. После него начался более активный процесс накопления археологических предметов. Это делалось благодаря усилиям представителей Санкт-Петербургской Академии наук и почти всех вышеназванных научных обществ и комиссий, а также работников музеев, большой армии краеведов и коллекционеров. Тогда и позже коллекционеры выкупали у местных жителей уникальные археологические предметы. Именно таким путем были приобретены известным австрийским археологом Фр. Ганчаром замечательные археологические коллекции I тыс. до н.э. -1 тыс. н.э. в «селении Чинухой» в Аргунском ущелье и были вывезены в Австрию, где и хранятся в Венском музее (Hancar F., 1938). Скупка древних предметов заезжими людьми, к сожалению, породила в местной среде кладоискательство и «...в конце XIX в. кладоискательство и хищнические разрушения памятников старины приняли катастрофические размеры» (Виноградов, Марковин, 1966, с. 9). Особенно бурно такой бизнес процветал в Чечне, о чем свидетельствует статья «Чеченцы-археологи», увидевшая свет в 1895 г. (Семенов Н., 1895)1.
Между тем Чечня продолжала притягивать столичных ученых. Так, в 1886 г. здесь работала экспедиция Московского археологического общества, организованная профессором В.Ф.Миллером. Ее сотрудники изучали в горах Чечни средневековые архитектурные памятники (Миллер, 1888). Через два года, в 1888 г. археологические исследования в Чечне провел Председатель Императорской Археологической комиссии А.А.Бобринский. Им были обследованы курганы и бытовые памятники в окрестностях селений Алхан-юрт, Алхан-кала, Урус-мартан, Кулары, Алды и др. (OAK, 1888, с. CCLII-CCLXXI; Крупнов, 1960, с. 35-36). С 1888 г. начинает вести раскопочную и собирательскую работу представитель царской военной администрации Н.С.Семенов, публикуя насыщенные фактами, сообщения о своих археологических раскопках в местной прессе (Газ. «Терские Областные Ведомости», 1890). Активно работает в Чечне чиновник местной администрации, краевед Г.А.Вертепов. В 1900-1901 годах он раскопал более двадцати курганов около сел. Урус-Мартан (OAK, 1900 и 1910 гг.), а материалы этих раскопок были переданы в Эрмитаж (Артамонова-Полтавцева, 1950, с. 20).
Сравнительный анализ погребального обряда Галайтинского-2 могильника и других памятников горной зоны Северо-Восточного Кавказа
Погребальные памятники горной Чечни и Дагестана, открытые со второй половины прошлого века поражают обилием материалов разных эпох (Гаджиев М.Г., 1991; Магомедов Р.Г., 1998; Давудов, 1974, 1996; Козенкова, 1977; 1989; Атаев, 1963). Особенно богат ичкерийский «куст» (Бельты, Зандак, Галайты и др.). Этот регион отличается и разнообразием погребальных сооружений (погребения в грунтовых могилах, каменных ящиках, каменных гробницах и склепах). Они дают возможность представить спектр погребального обряда не только на отдельно взятом могильнике, но и на обширном пространстве горной зоны Северо-Восточного Кавказа, не менее, чем на 10 известных некрополях второй половины I тыс. до н.э. - IV в. н.э. - Яман-Су, Балан-Су и Байтарки (Виноградов, Марковин, 1968, с. 153-205; 1969, с. 37-67); Бети-Мохк (Мунчаев, 1961, с. 60-64; Багаев, 1976, с. 110-111); Ялхой-Мохк и Лехч-Корт (Виноградов, Марковин, 1968, с. 37); Галайты-2 (Багаев, 1975, с.97; 1975а, с. 56-57; 1978, с. 103-104; 1979, с. 112-113; 1987, с. 128).
Из этих и других памятников наиболее показателен Галайтинский могильник-2. Каменные ящики размером 0,48 х 0,5; 1,00 х 0,86; 1,8 х 1,4; 2,5 х 1,6 и т.д. преобладали над грунтовыми могилами. Обычай хоронить своих соплеменников в каменных ящиках на изучаемой территории имел многовековую историю. На Кавказе он возник в эпоху ранней бронзы (Мунчаев, 1975, с. 309) и просуществовал в горном крае, пока не утвердились здесь, новые для этих мест, монотеистические религии -христианство и ислам (Круглов, 1958, с. 52-53; Канивец, 1959, с. 31-59; Котович В.Г., 1978, с. 77-96; Марковин, 1969, с. 30-41; 2002, с. 13-100 и ел.;
Мамаев, Даутова, 1981, с. 36-38; Багаев, 1976, с. 75-90; Багаев, Мамаев, 1990, с. 5-22).
По всей видимости, каменные ящики так и не вытеснили полностью предшествовавшие им грунтовые могилы и склепообразные сооружения (Марковин, 1969, с. 31), иначе они не дожили бы до конца позднего (развитого) средневековья (Атаев, 1963; Багаев, 1970; Умаров, 1970; Мужухоев, 1977; Тменов, 1996). В горах Северо-Восточного Кавказа, на могильниках гинчинской, каякентско-харачоевской, кобанской культур, а также албано-сарматского и средневекового времен, одновременно сосуществовали грунтовые могилы, каменные ящики, каменные гробницы и склепы в разных сочетаниях (Круглов, 1958, с. 114; Костюченко, 1959, с. 95; Багаев, 1978, с. 103-104; 1979, с. 112-113; 1970, с. 10-11; Атаев, 1963, с. 24, рис. 1). Например, Бети-Мохкский могильник-1 состоял из каменных ящиков и склепов (Виноградов, Марковин, 1966, с. 102-103, № 561); Зандакский могильник — из грунтовых погребений и погребений в каменных ящиках (Марковин, 1964, с. 84-87; 2002); могильник «Яман-Су» («Шушия») - из каменных ящиков и грунтовых ям (Марковин, 1964, с. 88; Виноградов, Марковин, 1968, с. 153-205); одноименный Галайтинский могильник-1, известный вблизи изучаемого, состоял из каменных ящиков, склепов и грунтовых могил (Марковин, Мунчаев, 1964, с. 158-164; 1965, с. 87-88); Ялхой-Мохкский могильник - из склепов, каменных ящиков, грунтовых ям (Виноградов, Марковин, 1966, с. 106, № 580; Козенкова, 1977, рис. 1).
Топография могил, погребальные сооружения, особенности ритуала
Некрополь Галайтинского могильника-2 находится на равномерно спускающемся к реке Аксай с востока на запад склоне лесистой горы и не имел наружных признаков. Если и были, скажем, надмогильные камни -стелы, то время их не пощадило, да и склон этот долгое время засевался, поэтому такие памятники могли быть разрушены при сельхозработах. Не улавливаются здесь следы подобных стел и во время археологических раскопок. Но тем не менее не исключено, что какие-то надмогильные сооружения здесь были. Об этом свидетельствует расположение могил в определенном порядке и рядами, при этом все исследованные нами могилы ориентированы длинными сторонами по линии С-Ю (иногда с небольшими отклонениями в ту или иную сторону (рис. 13, 25, 35, 46, 50, 59, 70).
Оба типа погребальных сооружений - каменные ящики и грунтовые ямы находились вперемешку. Обратимся к более подробной их характеристике.
Особенности погребального обряда и погребального инвентаря у племен Дагестана и Чечни в VI в. до н.э. IV в. н.э
Поскольку погребальные памятники горного Дагестана албано-сарматского времени изучены лучше, будет правильно в обобщающем виде сначала рассмотреть погребальный обряд дагестанских памятников и затем на этом фоне подытожить сходство и различие на памятниках горной Чечни.
В горах Дагестана могильники албано-сарматского времени устраивались на возвышенных холмах или на покатых склонах речных террас. При этом, в первую очередь, предусматривалась непригодность этих участков для жилья и ведения сельскохозяйственных работ.
Для памятников VI в. до н.э. - IV в. н.э. как прослежено выше, характерно наличие разных типов погребальных сооружений: грунтовые ямы, каменные ящики, гробницы и склепы. Их недостаточная обследованность не позволяет говорить о преобладающем распространении тех или иных типов погребальных сооружений в разных районах (или зонах) Дагестана. За исключением северных низменных районов, где господствуют грунтовые могилы. Это можно объяснить влиянием предшествующих традиций, так как грунтовые могилы были наиболее распространены здесь в скифское время (Давудов, 1974, с. 52). Все остальные районы дают сочетание разных типов погребальных сооружений. Так, в могильниках горных районов Южного Дагестана имеются грунтовые ямы (Хабадинский и Гапшиминский могильники), каменные гробницы (Хабадинский и Сумбатлинский могильники), склепы (Сумбатлинский и Гапшиминский могильники).
Грунтовые могилы этого района делались с использованием камня. Так в Хабадинском могильнике, который содержал как ранние, так и более поздние могилы (VI-III вв. до н.э.), камнями частично обкладывались стены могил, иногда изголовье оформлялось в виде перекрытия из каменных плит, положенных на две параллельно стоящие плиты; камнем (грудой валунов или одним массивным камнем) отмечались эти могилы и на поверхности (Пикуль, 1961, с. 147). Такое оформление могил камнями наиболее характерно для ранних погребений (III-I вв. до н.э.) этого могильника. В погребениях же первых веков н.э. этого могильника каменная облицовка могил постепенно исчезает (Пикуль, 1961, с. 156). В качестве яркого примера рассмотрим Хабадинский могильник. Каменные гробницы были узкими, стенки их образованы вертикально стоящими плитами. Дно гробниц было земляным. Иногда на дне находились отдельные плиты и даже следы обмазки глиной. Могилы, как правило, содержали индивидуальные, реже парные захоронения, для которых характерно скорченное положение на спине с ориентировкой на СЗ (и реже - запад). Погребения детей имеют вытянутое положение на спине с той же ориентировкой; изредка на могильнике встречаются захоронения в сидячем положении (Пикуль, 1961, с. 147). Среди деталей погребального обряда можно отметить обычай посыпки человеческих костей (черепа или таза) древесным углем, наличие остатков погребального костра в могилах и вне их и изредка - кусков мела. Рядом с могилами иногда имелись выкладки из каменных плит, на которых обычно находили только отдельные части человеческого скелета (чаще конечности) и множество предметов. Иногда этот набор вещей (мужское вооружение с переломанным мечом и поясным набором) клался на плиту над изголовьем (Пикуль, 1961, с. 147).
В первых веках н.э. на этом могильнике появляются захоронения коней. Их могилы имели округлую форму и были обложены плитами. Конские захоронения, по всей вероятности, - продолжение известных здесь традиций VI-V вв. до н.э. Дно конских могил выстилалось плитами, покрытыми сверху глиняной обмазкой и подстилкой. В конских могилах находили и скелеты или овцы или козы (иногда обезглавленные). В погребении 10 при скелете коня найдена сбруя и предметы мужского вооружения (Пикуль, 1961, с. 146, 147). Особенностью погребений албано-сарматского периода (по сравнению со скифским) является почти полное отсутствие в могилах жертвенной пищи. Лишь в одном из погребений III-I вв. до н.э. Хабадинского могильника были найдены кости свиньи (Пикуль, 1961, с. 140).
Основные вехи в изучении средневековых памятников Чечни. Спорные вопросы интерпретации
Начало историко-археологического изучения раннесредневековых, как и более ранних, памятников горной Чечни было положено в конце XVIII в. первыми экспедициями РАН на Кавказ. Первостепенной задачей исследователи всех этих экспедиций - академики И.А.Гильденштедт, П.С.Паллас, К.Ю.Клапрот и др., считали фиксацию визуально выявленных древних объектов, в основном христианских, и описание их внешнего вида. Так было здесь и в XIX в., когда в горном крае работали В.Б.Антонович (1879 г.), В.Ф.Миллер (1883-1886 гг.), В.И.Долбежев (1886-1889 гг.), А.А.Бобринский (1888 г.), Н.С.Семенов (1895 г.), Ф.С.Панкратов (1913 г.). Из них наиболее квалифицированными следует признать только работы В.И.Долбежева и Н.С.Семенова (Багаев, 1970, с. 4-5).
Но начало подлинного археологического исследования раннесредневековых древностей в горной Чечне относится к средине 30-х годов, с работ А.П.Круглова. Во время археологической разведки им открыт катакомбный могильник VIII-IX вв. у селения Дуба-юрт, у самой подошвы Черных (лесистых) гор (Круглов, 1936, с. 12); «пещерные» могилы у села Шатой на реке Аргун и недалеко от селения Бамут, на реке
Фортанге (Круглов, 1936, с. 28). Кроме того, разведки А.П.Круглова выявили древности и близ высокогорных селений Хой и Агишбатой. У первого из них раскопано два каменных ящика, а у второго - обнаружен целый могильник из каменных ящиков. Датировка точно не указана, отмечено лишь, что они относятся к средневековью (Виноградов, Марковин, 1966, с. 98, 107).
Археологические изыскания были прерваны войной 1941-1945 гг. Но и после войны, вплоть до 50-х годов, в горную зону Чечни мало кто проникал из археологов. Изучались в основном впервые зафиксированные Л.П.Семеновым и Е.И.Крупновым в конце 30-х годов (Крупнов, 1941, с. 185-189) памятники Ингушетии и равнинной части Чечни (Минаева, 1958, с. 413-432; Севостьянов, 1950; 1956; Штанько, 1947; Виноградов, Марковин, 1966, с. 59, 65-67, 112-115).
Только в начале 60-х годов ряд археологических объектов раннесредневековой эпохи были открыты в горной Чечне отрядом Северо-Кавказской экспедиции (СКАЭ) под руководством В.И.Марковина. В 1960 г. он обследовал, открытое в 1936 г. А.П.Кругловым, поселение у селения Харачой, на восточном склоне горы «Башенный мыс» и собрал керамику, относимую им к XII-XIII вв. (Марковин, 1960, с. 46; 1966, с. 134-135; Виноградов, Марковин, 1966, с. 96). На следующий год им же открыто поселение XII-XIII вв. у сел. Ишхой-юрт, на левом берегу реки Аксай (Марковин, 1961, с. 36). На его юго-западной окраине В.И.Марковиным исследованы две купольные печи для обжига керамики. А на правом берегу той же реки, на окраине сел. Галайты осмотрено и кратко описано городище «Ясси-гала» (Яьсси-гала - чеч. - «город на реке Яьссы»), отнесенное к VIII-XII вв. (Марковин, 1961, с. 37-38).
В 1961 г. вышла работа Е.И.Крупнов «О чем говорят памятники материальной культуры Чечено-Ингушской АССР» (Крупнов, 1961), в которой он особо отметил важность всех исторических свидетельств, касающихся алан, кустов, нахчаматьян и других племен, напрямую связанных с древней историей Чечни и Ингушетии. При этом выдающийся кавказовед особо подчеркнул, что «раннесредневековый собирательный термин аланы характеризовал не только определенную ираноязычную племенную группу - носительницу катакомбного обряда, но, очевидно, покрывал и другие группы сугубо местных племен, ни по языку, а отчасти и по культуре аланами не являющихся» (Крупнов, 1961, с. 43). На важность изучения для Северо-Восточного Кавказа этого периода Е.И.Крупнов еще раз указал, подводя итоги 10-летию работ СКАЭ. В частности, касаясь материалов раннесредневекового Харачоевского могильника, он подчеркнул, что они «помогут уточнить собирательный характер термина «аланская культура применительно к Северо-Восточному Кавказу» (Крупнов, 1968, с. 39).
В 1966 г. В.Б.Виноградов и В.И.Марковин издали материалы к археологической карте Чечено-Ингушетии (Виноградов, Марковин, 1966). В перечень памятников вошли только те, что были открыты до 1964 г. Обзор перечня памятников особенно ярко показал, как слабо была изучена горная Чечня эпохи раннего средневековья. Из 693 перечисленных объектов, только 3 были раннесредневековыми - Галайтинское городище VIII-XII вв., Рагетинский могильник VIII-XI вв. и Ишхой-юртовское поселение ХИ-ХШ вв. (Виноградов, Марковин, 1966, с. 105-108).
В 1965 г. у сел. Байтарки, Ножай-Юртовского района, В.И.Марковин раскопал и исследовал подземный склеп аланского времени (Марковин, 1965, с. 9-11). В том же регионе, на 2-й речной террасе реки Ямансу-Су, у сел. Яман-Су им же было открыто поселение. По собранной на поверхности керамике оно датировано Х-ХП вв. (Марковин, 1965, с. 23-25).
