Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Средневековая Алабуга 12
1. История изучения Елабужского («Чертова») городища 14
2. «Чертово» городище в свете новых открытий 36
3. Исследования в исторической части города Елабуги 46
Глава 2. Кирменский археологический комплекс 62
1. Летописный Керменчук в историко-археологической литературе 63
2. Кирменское городище и его археологическое изучение (1995-2003 гг.) 71
3. Пригородные поселения 93
Глава 3. Город Чаллы 99
1. История изучения 99
2. Археологические исследования Чаллынской крепости 106
3. Посад и некрополь города Чаллы 115
Заключение. К вопросу о своеобразии материальной культуры средневекового населения Предкамья 136
Источники и литература 149
Список сокращений 165
- «Чертово» городище в свете новых открытий
- Летописный Керменчук в историко-археологической литературе
- Кирменское городище и его археологическое изучение (1995-2003 гг.)
- Археологические исследования Чаллынской крепости
Введение к работе
Территория Предкамья в пределах Республики Татарстан включает в себя районы, расположенные в левобережье Волги к северу от Камы. Рекой Вяткой она делится на две части - Западное Предкамье (междуречье Волги и Вятки) и Восточное Предкамье (междуречье Вятки и Камы). Эта территория по рельефу асимметрична - круто обрывается к Вятке и Каме и полого спускается к Волге, имеет всхолмленную более или менее однородную поверхность (абсолютная высота 150 м), разрезанную множеством речных долин с пологими склонами. Отмечается изрезанность поверхности оврагами, особенно у крутых берегов Камы, Вятки и Волги, образующими удобные для расположения первобытных и средневековых поселений мысы.
В целом рельеф Предкамья характеризуется как умеренно холмистый, с мягкими очертаниями и невысокими холмами, местами сильно изрезанный речной и овражной сетью. Преобладают сильно и среднеподзолистые почвы с небольшими участками чернозема. Такой характер почвы с преобладанием подзола объясняется длительным нахождением этой территории под сплошным лесным массивом, к настоящему времени уже в значительной степени истребленным [АК, 1981, с.6-7].
На территории Предкамья выявлено более 290 археологических памятников домонгольско-болгарского, золотоордынского и казанско-ханского периодов (X - первой половины XVI вв.): 18 городищ, около 80 селищ, 70 грунтовых могильников, в том числе 14 кладбищ с надгробиями, 36 кладов или отдельных находок вещей и монет, около 50 местонахождений [Фахрутдинов, 1975, с.45, табл.; АК, 1981, с.18]. Как показывает их картографирование, основное количество домонгольских памятников занимает прибрежные районы, где выделяются отдельные группы поселений с центром в Кашане, Алабуге, Казани, Чаллы и Кирмени (рис.1). По количеству болгарских поселений (особенно домонгольского времени) интересующий нас регион уступает закамским и предволжским землям [Фахрутдинов, 1975, с. 19]. Больше памятников в районах Западного Предкамья, где наблюдается более интенсивное освоение глубинных территорий, расположенных вдали от основных водных магистралей.
Начало заселения предкамских земель волжскими болгарами относится, по данным археологии, ко второй половине X столетия. Имеются поселения, содержащие в своих материалах «элементы раннебулгарской керамики IX-X вв.», т.е. фрагменты горшочной посуды салтово-маяцкого типа [Фахрутдинов, 1975, с.46.]. Материалы первой половины домонгольского периода обнаружены практически на всех памятниках, подвергнутых раскопкам: в Казани [Ситдиков, 2000], Кашане [Руденко, 1999а], Алабуге [Древняя, 2000], на Чаллынском городке [Борынгы, 2000], Русско-Урматском поселении [Фахрутдинов, 1984; Бурханов, 2002], Лаишевском селище «Чакма» [Руденко, 1999] и др. О проникновении волжских болгар в бассейн р. Казанки в XII в. писал еще А.П. Смирнов в своей монографии 1951 г. [Смирнов, 1951, с.269]. Позднее эта точка зрения нашла дополнительное подтверждение в работах Р.Г. Фахрутдинова [1975, с. 47] и других исследователей.
Новые группы болгарского населения переселились в предкамские районы в результате монголо-татарских вторжений в центральные земли государства в 1236-1242 гг. При этом резкого увеличения численности поселений, как считалось раньше, в данном регионе не наблюдается.
Интерес к болгарским памятникам Предкамья возник еще во второй половине XVIII столетия, когда Н.П. Рычковым, И. Георги, П.С. Палласом были обследованы Елабужское и Камаевское («Иски Казанское») городища [Рычков, 1770, с.44-52; 1772, с.1-5; Georgi, 1775, S.811-813; Паллас, 1788, с.44]. Несколько болгарских памятников отмечено и кратко описано в работе А.А. Артемьева 1851 г. Интересные данные по нашей теме имеются также в сводных трудах К.И. Невоструева [1871] и СМ. Шпилевского [1877].
Значительную работу по выявлению и изучению болгарских памятников края провело в конце XIX - начале XX вв. созданное при Казанском университете в 1878 г. Общество археологии, истории и этнографии. Можно назвать труды членов и членов-корреспондентов Общества И.А. Износкова, П.А. Пономарева, Е.Т. Соловьева, М. Заитова, а также А.А. Спицына и др., проводивших археологические работы (в основном, конечно, разведочного характера) на таких памятниках, как городища Кашанское, Елабужское («Чертово»), Кирменское, Омарское, Чаллынское и др. [Износков, 1880, с.104; 1884, с.126; Пономарев, 1893; Соловьев, 1889; 1891; Заитов, 1884; Спицын, 1893].
В первые годы советской власти предпринимаются попытки планомерного изучения болгарских и болгаро-татарских памятников края, однако они не привели к желаемым результатам [Воробьев, 1926; 1929; Рахим, 1930].
Лишь после Великой Отечественной войны начинаются активные исследования по созданию археологической карты Татарстана. Археологическая экспедиция ИЯЛИ КФАН СССР под руководством Н.Ф. Калинина в 1949 и 1955 г. работала в бассейнах рек Меши, Шумбутки, Омарки и по правому берегу приустьевой части Камы и открыла ряд новых памятников интересующего нас периода [Калинин, 1957]. Некоторые из известных поселений, в числе которых Рождественское V селище и Чаллынское городище, были подвергнуты раскопкам [Генинг и др., 1962; Калинин, 2000].
Как было отмечено, правобережные районы Камы были освоены волжскими болгарами несколько позднее, чем закамские и предволжские земли. Начало болгарской колонизации Предкамья традиционно связывалось с последствиями военно-политических катаклизмов середины XIII столетия. Материалы Рождественского V селища, по утверждению В.Ф. Генинга, дали «довольно твердую дату прихода сюда булгарского населения в XII в.» [Генинг и др., 1962, с.93].
Заметно активизировались археологические исследования в регионе в 70-80-х годах XX в., когда были проведены раскопки средневековой Казани [Халиков, Шавохин, 1996], т.н. «Иски Казани» (Камаевского городища и
Русско-Урматского селища) [Фахрутдинов, 1984, с. 125 и ел.], Чаллынского [Кокорина, Кузьминых, 1985; Останина, 1991], Елабужского городищ [Кавеев, 1984] и некоторых других памятников. В результате проведенных работ было накоплено большое количество материала для датировки времени возникновения отдельных поселений, определения этнического состава населения региона и решения других проблем истории и археологии края.
Последнее десятилетие прошлого столетия ознаменовалось масштабными и планомерными работами на таких памятниках, как Казань, Чаллынский, Кирменский, Елабужский, «Иски-Казанский» археологические комплексы- Исследования проводились также на городище Кашан I и Лаишевском поселении «Чакма». Раскопки на этих памятниках продолжаются по сей день. Часть новых материалов введена в научный оборот в публикациях авторов [Борынгы, 2000; Древняя, 2000; Руденко, 1999; 1999а; 2001; 2003; Ситдиков, 2000; Хузин, 2003;] К сожалению, большая часть материалов до сих пор еще не опубликована, отсутствуют обобщающие работы как по отдельным памятникам, так и по региону в целом. Предлагаемое диссертационное исследование, по мнению автора, призвано хотя бы частично заполнить этот пробел.
Актуальность темы диссертации объясняется необходимостью более широких исследований болгарских памятников Предкамья — археологически наименее изученного региона Волжской Болгарии. Как известно, до последнего времени основное внимание исследователей было обращено на памятники Западного Закамья - центральных земель государства, где располагались такие исторически известные города, как Болгар, Биляр, Сувар, Джукетау и др. В связи с этим наши представления о материальной культуре населения Волжской Болгарии базировались преимущественно на археологических источниках, добытых при раскопках вышеуказанных памятников. С 1970-х годов начались археологические исследования болгарских памятников на территории Самарской Луки, Ульяновской и Пензенской областей. Был получен значительный, в ряде случаев уникальный, вещевой материал, во многом дополняющий и конкретизирующий наши представления о культуре домонгольских болгар. Интересный материал, показывающий значительное своеобразие материальной культуры населения Нижнего Прикамья по сравнению с центральными землями Болгарии, дали раскопки НТ.Набиуллина на Джукетау и Красно-Кадкинском городище.
Планомерных исследований болгарских поселений предкамского региона не проводилось практически до начала 1990-х годов. Из 290 памятников X-XVI вв., обнаруженных на сегодняшний день на этой территории, более или менее значительные раскопки проводились лишь на 8 из них.
В 1994 г. начались и продолжаются до сих пор крупномасштабные раскопки средневековой Казани, открывшие совершенно неизведанные страницы истории этого древнего города. Одновременно возник интерес к другим исторически известным болгарским и болгаро-татарским городам региона - Елабуге, Кирмени, Чаллы, фигурирующим в исторических источниках параллельно с Казанью. Интерес к прошлому этого региона и его городам резко возрос в связи с объективными историческими процессами, происходившими в обществе в конце 80-х - первой половине 90-х годов XX века.
История и археология средневекового города вообще, болгарского города в частности, стали в последние годы одним из приоритетных направлений отечественной науки. Город как сложное социокультурное явление исторического процесса отражает в себе практически все стороны материальной и духовной культуры, бытового уклада, этнического состава и общественно-политической жизни населения на разных этапах его развития. Понятие средневекового города и вопрос о его археологических признаках в последнее время все часто привлекают внимание исследователей. В этой области широко известны труды Б.А.Рыбакова. П.А.Раппопорта, В.В.Седова, А.В.Кузы, Б.А.Тимощука, П.П.Толочко, О.М.Рапова. В.П.Даркевича и других археологов. В их трудах средневековый город характеризуется в целом как полифункциональный социальный организм в структуре феодального государства - укрепленное поселение с административно-политической, культовой, торгово-ремесленной и военной функциями [Куза, 1989, с. 152]. Вслед за этими авторами под средневековым городом мы понимаем (преимущественно) укрепленное поселение, жители которого занимались неаграрными видами хозяйства.
В археологии Волжской Болгарии «городская» тематика традиционно занимает ведущее положение. В этой области широко известны фундаментальные исследования С.М.Шпилевского, А.П.Смирнова, А.Х.Халикова, Р.Г.Фахрутдинова.. Недавно увидел свет обобщающий труд по болгарскому городу [Хузин, 2001]. К сожалению, в данной работе наименее информативными оказались разделы, посвященные памятникам Предкамья, за исключением Казани. В результате не удалось показать специфику исторического процесса урбанизации отдельных, особенно периферийных, регионов Волжской Болгарии. Практически не затрагивались проблемы своеобразия материальной культуры населения предкамских городов. Поэтому целенаправленное, планомерное изучение болгарских городов окраинных земель государства мы считаем одной из актуальных задач болгароведения.
Не менее актуальной задачей является исследование проблем этнокультурного своеобразия данного региона на материалах археологии, разрабатываемых в настоящее время учеными Татарстана и соседних республик в рамках; изучения этногенеза народов Среднего Поволжья и Приуралья.
Объектом исследования являются болгарские поселения городского типа восточных и центральных районов Предкамья - Алабуга, Кирмень и Чаллы, отражавшие своеобразие материальной культуры населения региона и определявшие его дальнейшее развитие в последующие периоды.
Методика исследования. Применяемая нами методика полевых исследований основана на вскрытии культурного слоя памятников большими площадями. Это дает благоприятную возможность изучать характер культурного слоя на значительном протяжении и установить взаиморасположение выделенных слоев, отдельных стратиграфических горизонтов, а также вскрытых объектов. Датировка комплекса вещевых находок базировалась на традиционном методе привлечения аналогий из хорошо датированных памятников. Изучение проблем своеобразия материальной культуры предполагает, естественно, сравнительно-сопоставительный анализ артефактов из памятников разных регионов, прежде всего керамики - наиболее массового поселенческого материала, обладающего высоким информационным потенциалом [Хлебникова, 1984, с.6].
Хронологические рамки работы охватывают период с начала XI в. до конца XIV в. Нижняя граница объясняется временем возникновения болгарских поселений (в том числе и городского типа) в исследуемом регионе. Верхняя хронологическая граница определяется концом болгарского периода в истории татарского народа. В определении хронологических рамок исследования немаловажное значение имело наличие накопленного археологического материала. К сожалению, позднезолотоордынский и казанско-ханский периоды в вещественном комплексе представлены плохо.
Целью диссертации является решение на основе изучения комплекса накопленных к сегодняшнему дню археологических источников проблем, связанных с определением времени возникновения болгарских поселений городского типа в восточных и центральных районах Предкамья и своеобразия их материальной культуры. В соответствии с указанной целью выдвигаются следующие конкретные задачи исследования: 1) уточнить время возникновения Алабуги, Кирмени, Чаллы путем анализа стратиграфии и хронологии культурного слоя памятников; 2) изучить объекты жилого, хозяйственного, оборонительного назначений в целях создания целостной картины исторической и социальной топографии городов; 3) показать своеобразие материальной культуры городского населения с целью определения его этнического состава и контактов с другими регионами.
Источи иковой базой исследования послужил значительный по объему материал, накопленный в ходе полевых работ автора в 1993-2003 гг. За этот период на трех вышеуказанных комплексах было исследовано около 4500 кв. м площади и собрана богатая коллекция находок. Кроме того, были привлечены материалы археологических раскопок предшествующих лет. В качестве вспомогательных источников привлечены сведения русских летописей, татарского фольклора, а также данные топонимики, эпиграфики и нумизматики.
Научная новизна. В работе впервые на основе новых материалов, накопленных автором в последнее десятилетие, предпринята попытка обобщающего исследования археологии и истории болгарских городов Предкамья (времени возникновения и гибели, топографической структуры, материальной культуры и ее своеобразия и т.д.). Автором впервые были подвергнуты раскопкам посадская часть древней Алабуги, Кирменские городище и селища (летописный Керменчук). Новым в болгароведении является постановка проблемы своеобразия материальной культуры населения предкамских городов.
Практическая ценность работы. Материалы представленной к защите диссертации были использованы: 1) в учебных пособиях по истории Татарстана для старшеклассников и абитуриентов («История Татарстана». Елабуга, 1996; 1998); 2) при создании Археологического музея ЕГПУ и экспозиции краеведческого музея Рыбно-Слободского района РТ. — филиала Национального музея РТ; 3) в соответствующих разделах «Научной концепции реконструкции и развития исторической части Елабуги», выполненной по заказу Елабужского государственного историко-архитетурного и художественного музея-заповедника; 4) в документальном фильме «Древняя Алабуга», снятом творческой студией «Панорама» ГТРК «Татарстан»; 5) при издании буклетов и альбомов, посвященных Елабуге.
Материалы настоящего исследования будут использованы во втором томе семитомной «Истории татар», над созданием которой работает в настоящее время исследовательский коллектив Института истории АНТ.
Апробация результатов исследования проводилась на заседаниях кафедры Отечественной и всеобщей истории ЕГПУ, НЦАИ Института истории АНТ, в Международной (Казань, 1999), двух межрегиональных (Елабуга, 1997, 2000) и трех республиканских (Биляр, 1996, 2002, Казань, 2000) научных конференциях.
Основные положения диссертационной работы опубликованы в 14 статьях, в том числе учебном пособии «История Татарстана».
Структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка использованной литературы. В отдельный том приложений вынесены иллюстрации к тексту (154 рис.), результаты антропологического и остеологического анализов материалов из раскопок автора.
«Чертово» городище в свете новых открытий
Исследования были начаты с уточнения площади памятника. Как уже отмечалось, по сведениям И.В: Шишкина, который «тщательно исследовав и измерив местность Чортова городища, составил нам план всей местности» [Невоструев, 1871, с.69], площадь памятника составляла не менее 55000 кв. м. А.П. Смирнов определял размеры памятника в пределах 390 х 130 м (50700 кв. м). В «Археологической карте» 1981 г. указывается, что «общая площадь городища, включая укрепления, более 30 тыс. кв. м» при ширине площадки в среднем около 100 м [АК, 1981, с.157]. В отчете М.М. Кавеева даются несколько другие цифры: ширина городища - 80-90 м, длина — 300 м (площадь памятника не превышает 27000 кв. м) [Кавеев, 1981, л.4]. Как видим, у разных авторов разница в размерах площади городища весьма существенна.
Детальное измерение территории памятника, осуществленное нашей экспедицией с привлечением специалистов-топографистов показало, что площадь городища с укреплениями - 34300 кв. м (средняя ширина 105, длина - 325-330 м).
Традиционно считается, что Елабужское городище служило убежищем в случае опасности в ананьинское время и более поздние периоды его существования до прихода болгар, а также военной крепостью в Х-ХШ вв. В поисках ответа на вопрос о социальном статусе памятника в начале 1990-х годов были проведены раскопки белокаменного сооружения с одной сохранившейся башней, расположенного в средней части восточного склона городища.
Теперь, после исследований А.Х. Халикова, домонгольский возраст этого архитектурного сооружения не вызывает сомнений. Основная часть сооружения сохранилась в виде ленточного фундамента и остатков нижней части стены высотой до 1 м в северо-восточном углу. Фундамент покоится в котловане глубиной всего 35-40 см от древней поверхности (ниже залегает известняковый материк). Здание имело почти правильную квадратную в основе форму с длиной сторон 21 м, по углам которого сохранились фундаменты округлых башен диаметром 6 м. Башни, располагавшиеся по юго-западному и юго-восточному углам, отличались своими размерами и очертаниями. Так, юго-восточная башня, реконструированная И.В. Шишкиным, имела более крупные размеры — 9,6-10 м; в диаметре и, по-видимому, была более высокой. Расположенная у края обрыва, откуда открывается прекрасный обзор вверх и вниз по течению Камы, она, по всей вероятности, выполняла и дозорные функции. Юго-западная башня имела ярко вьфаженную шестигранную форму и расширенную фундаментную платформу. Скорее всего, здесь возвышалась оригинальная башня типа минарета, верхняя часть которого могла состоять из сруба (рис. 18,22).
Следует отметить, что в определении характера постройки юго-юго-западная половина здания играла более существенную роль. Так, между двумя вышеуказанными башнями от стены отходит треугольный выступ — контрфорс, ориентированный своим острием на юг - юго-запад (205), т.е. точно на Мекку (рис.17). Эта полубашня-михраб была построена одновременно со стеной, о чем свидетельствуют связующие камни, наличие в стене дверного проема и совпадение уровня полов. Подтверждением того, что здание изначально выполняло и роль мечети, служит его почти меридианальная ориентация с отклонением примерно на 25 градусов, что вызвано необходимым в этом регионе направлением здания мечети, вернее, ее части, на Мекку, т.е. соблюдение кыблы.
Не менее интересными оказались и полукруглые башни-контрфорсы диаметром 7 м, выполнявшие не только защитно-усиливающие функции, но и роль отдельных помещений - складов для товаров купцов со своими ямами-тайниками.
Все здание было сложено из плитчатого известняка, который добывался практически рядом. Скрепляющим средством служил известковый раствор. Как показал анализ, произведенный в химической лаборатории Казанского института ГЕОЛНЕРУД, в этом растворе значительное место наряду с окисью калия (до 26,6 %) занимает примесь кремнезема или кремнистого песка (от 10 до 40 %). Такая консистенция раствора, прежде всего известкового, была характерна для болгарских построек домонгольского времени [Халиков, 1994, л.9,20; Айдаров, 1976, с. 103 и ел.].
Исследования 1993 г. показали, что по своим конструктивным особенностям белокаменное здание Елабужского городища напоминает мечети Биляра домонгольского и Болгара золотоордынского времени. По определению профессора С.С. Айдарова, наиболее близкие аналогии имеются в раннемусульманских мечетях VIII-IX вв. (мечеть Мутаваккиля в Самарре близ Багдада и рабад Суса в Тунисе) [Айдаров, 2000, с.78-79]. По этим аналогиям, но преимущественно по стратиграфическим наблюдениям и обнаруженным при раскопках находкам, исследованное сооружение было определено как остатки мечети-крепости, построенной в период не позднее второй половины XII столетия [Халиков, 1997, с. 14].
По завершении раскопок на объекте были проведены реставрационно-консервационые работы. В ходе этих работ было отмечено, что реставрация башни в 1867 г. была проведена без учета общего архитектурного облика сохранившихся частей конструкции памятника. И.В. Шишкин восстановил его в округлой форме с тремя окнами и двумя дверными проемами (второй дверной проем был заложен в 1950-х годах), тогда как округлую форму имела только нижняя часть башни высотой около 3 м, выше она переходила в шестигранник с пятью окнами и одной дверью на второй ярус. На наш взгляд, выше второго уровня башня могла иметь деревянные (срубные) конструкции.
При изучении белокаменного здания в его конструкциях и связанных с ними наслоениях обнаружен материал, который позволяет уточнить датировку памятника. Наиболее многочисленны находки болгарской керамики, которую можно разделить, опираясь на известную классификацию Т.А. Хлебниковой (1984), на две этнокультурные группы. Первую, наиболее многочисленную группу составляет гончарная общеболгарская керамика (139 фр., рис.19). Она изготовлена из мелкопесочного теста, в основном хорошего обжига (76,5 %), коричневого (74,5 %), желто-красного (14,5 %) и серого (6 %) цвета. Обращает на себя внимание незначительное количество керамики бурого цвета (5 %), получавшегося, как правило, при плохом, неудавшемся обжиге посуды. Это может свидетельствовать, по нашему мнению, о том, что на самом городище отсутствовало керамическое производство и готовая продукция, в основном хорошего качества завозилась извне..
При обработке поверхности сосудов широко применялось лощение. Вертикальное лощение характерно для горшковидных и кувшинообразных сосудов, горизонтальное — для мискообразных и блюдообразных сосудов. По комплексу признаков основную массу керамических находок из болгарского слоя представляется возможным датировать в целом домонгольским временем.
Летописный Керменчук в историко-археологической литературе
В настоящее время в отечественной исторической науке принято отождествлять Кирменский археологический комплекс с летописным Керменчуком. В основе такого отождествления лежат данные топонимики: в районе расположения городища, на берегу реки Кирменки, находятся деревни Русские, Средние (Татарские) и Малые Кирмени.
В русских летописях Кирменчук упоминается среди четырех болгарских городов, взятых войсками московского князя Юрия Дмитриевича в 1395 г.: «Они же (русские - А.Н.) шедше плениша землю татарскую и взяша град Болгары, и Жюкотин, и Казань, Кеременчюк, и пребыша 3 месяци воююще, и никтоже не помнит толь далече воевала Русь татарскую землю...» [ПСРЛ, IV, с. 102]. В Воскресенской летописи это же событие описывается более подробно под 1399 г., когда «князь Семен Дмитриевич Суздальский прийде ратию к Новугороду Нижнему, а с ним царевич Ентяк с тысячею Татар... взяша град октября 25; и быша ту две недели, дондеже услышаша, что хощет на них идти князь великий ратью, и побегоша к орде. А князь велики слышав се, и събра рати многы, посла брата своего князя Юрия Дмитриевича, а с ним воевод, и старейших боаръ и силу многу; он же шед взя город Болгары Великие, и град Жюкотин, и град Казань, и град Керменчюк, и всю землю их повоева, и много Бесермен и Татар побита, а землю Татарскую плениша; и воевав три месяца взвратися с великою победою и с многою корыстию в землю Рускую» [ПСРЛ, VII, с.72].
Город Кирменчук упоминается также в историко-публицистическом сочинении «Казанская история» неизвестного автора второй половины XVI в.: «На ню же (Казань) первое ходи князь Юри Дмитреевич в лета 6900 (1392 г., в других списках 1395 г.) послан братом своим, великим князем Василием Дмитреевичем. Тот шед взя грады болгарския, по волге стояше, Казань, и Болгары, Жюкотин, Кеременчюк и Златую Орду повоева по совету крымскаго царя Азигирея и вся те грады до основания раскопа, а царя казанского и со царицами своими вь ярости своей мечем уби и всех срацын з женами и з детми их и живущих во граде присече» [Казанская история, 1954, с.48-49].
Одним из первых в русской историографии об этом болгарском городе писал профессор Казанского университета СМ. Шпилевский. При рассмотрении вопроса об округе города Жукотина (Джукетау), он впервые затронул проблему локализации летописного Керменчука. Ссылаясь на сообщение А.И. Артемьева о наличии остатков древних укреплений вблизи трех сел с названием Кирмени, СМ. Шпилевский нашел возможным принимать «эти укрепления за упоминаемый в русских летописях под 1398 г. гор. Кременчук (Кирменчук - крепостца)» [Шпилевский, 1877, с.422]. В то же время он склонялся к мысли об идентификации Керменчука с Жукотином, логически обосновывая свое мнение тем, что ушкуйники, отправлявшиеся вниз по Вятке или Каме, в первую очередь должны были встречать на своем пути Керменчук, а далее Жукотин и Кашан. Между тем, при описании ушкуйничьих походов 1359 и 1391 гг. какие-либо сведения о Керменчуке в летописях отсутствуют. По мнению исследователя, «Керменчук» (кирмен), скорее всего, выражает общее понятие укрепленного города, крепости, и в данном случае под ним разумеется город Жукотин [Шпилевский, 1877, с.422-423].
Дебаты по вопросу локализации летописного Керменчука развернулись на IV Всероссийском археологическом съезде, проходившем в Казани с 31 июля по 18 августа 1877 года. Известный краевед Е.Т. Соловьев на заседаниях съезда сделал два доклада, посвященных могильным памятникам близ с. Русские Кирмени и топографии древнего городища. По его мнению, городище находится на 10 верст ближе к Каме, чем это указано в письменных источниках, и остатки укрепленного поселения ус. Средние Кирмени, на поверхности которого встречаются древние находки в виде керамики, есть основание рассматривать как археологические следы болгарской крепости Керменчук. По сведениям старожилов, «на месте бывшего древнего города и около старого кладбища в прежние времена находимы были кольчуги, мечи, стрелы и копья», очень похожие на вооружение русских воинов XIV в. [Соловьев, 1889, с.8]. Исходя из этого, Е.Т. Соловьев заключил, что «народ, живший в городе, был характера воинственного, и потому, будучи хорошо знаком с военным делом, сумел выбрать в стратегическом отношении вполне удобную местность». Там же старожилы указывали на «остатки каменных построек», растасканных крестьянами Русских Кирменей на хозяйственные постройки [Соловьев, 1891, с.249, 251]. При этом Е.Т. Соловьев считал, что Кирменчук был небольшим укреплением, военной крепостью, а не городом, хотя у местных жителей сохранилось немало преданий именно о большом городе [Соловьев, 1889, с.9]. В то же время исследователь отмечал, противореча самому себе, что город располагался на обоих берегах р. Кирменки: военное укрепление находилось на левом берегу реки, на горе, а постройки городских жителей, а также кладбище - на правом берегу [там же, с. 17]. Ссылаясь на сообщение В.В. Радлова о том, что якобы один из ханов Казани, посаженных на престол с помощью русских, был из города Кирменчука, Е.Т. Соловьев заключил, что в городе «жили люди сановитые и сильные» [там же, с. 12]. Между прочим, выдающийся татарский историк, общественный и религиозный деятель Ш. Марджани, из работы которого взял вышеуказанные сведения В.В. Радлов, под Керменем подразумевал город Касимов на Оке, а не Кирменчук поблизости Камы [Мэржани, 1989,177 б.].
Е.Т. Соловьев обратил также внимание на сочинение Рашид ад-Дина, где упоминается город Кернек, разрушенный карательными войсками Субедей-багатура в 1240 году. Указанный город он был склонен идентифицировать с Керменчуком русских летописей ив подтверждение своего мнения приводил легенды о становищах татар, которые якобы приходили воевать эти земли [там же, с.9, 14-15]. Раньше подобную идентификацию предлагал известный востоковед И.Н. Березин [1855, с.90, примеч.22].
Кирменское городище и его археологическое изучение (1995-2003 гг.)
Еще первые исследователи отмечали выгодное в стратегическом отношении расположение городища на высоком возвышении левого коренного берега р. Шумбут, правого притока Камы. Это возвышение мыс, имеющий высоту над поймой 24 метра, - образовано крутым обрывом к реке с юго-запада и глубоким, широким оврагом с юго-востока. Площадка городища с двух сторон защищена сложной системой искусственных земляных укреплений из четырех или даже пяти, как считает A.M. Губайдуллин, дугообразных валов и рвов с одним проездом шириной в 10 метров с северо-западной стороны. Форма площадки подквадратная с закругленными углами (рис.129). Размеры ее 100x115 м (1,2 га). Первый и третий валы сохранились частично, четвертый почти совсем исчез и только второй сохранился в удовлетворительном состоянии [АК, 1981, с. 13 8, № 691].
Археологические раскопки оборонительной системы городища впервые были проведены СВ. Кузьминых и Н.А. Кокориной в 1983 г. Раскоп в виде траншеи длиной 20 ми шириной 1м был заложен на разрушенном бульдозерами участке второго внутреннего вала.
По стратиграфическим данным исследователи выделили три строительных горизонта вала, соответствующие трем периодам существования крепости [Кокорина, Кузьминых, 2000, с.70]. Первый строительный период исследователи отнесли к началу золотоордынского времени, очевидно, на том основании, что ранняя насыпь вала перекрывала остатки какого-то сооружения, понятого ими как полуземлянка производственного назначения. Эти «остатки» представляют собой следы обугленных бревен. В «заполнении полуземлянки» были обнаружены железные накладка, пробой, обломок костяной накладки, кусочек железного шлака и несколько костей животных. Находок, как видим, явно недостаточно, чтобы определить функциональное назначение объекта.
К первому периоду функционирования вала, судя по описанию Н.А. Кокориной и СВ. Кузьминых, относится еще одно «сооружение», выявленное «в виде пестроцветного пятна», в котором отмечено скопление известняка со следами копоти и обожженной глины. «Вероятно, это скопление являлось остатками очага или печи», - предполагают исследователи. При разборке его найдены несколько костей животных, обломок круглодонного сосуда с раковинной примесью и два фрагмента болгарской гончарной керамики [Кокорина, Кузьминых, 2000, с.70, рис.2: 5, 6,8].
На основании приведенных в статье Н.А. Кокориной и СВ. Кузьминых отчетных данных можно совершенно по-другому интерпретировать остатки двух вышеуказанных «сооружений». Очевидно, что эти искусственно реконструируемые «сооружения», особенно обугленные бревна первого из них, являются остатками внутривальных конструкций.
Для датировки первого периода существования земляных укреплений городища находок, мало: обломки общеболгарской I группы и лепной VII группы посуды. «Керамика с толченой раковиной и веревочно-гребенчатой орнаментацией (VII группа по Т.А. Хлебниковой) встречается на булгарских памятниках до XIV в. включительно», - замечают Н.А. Кокорина и СВ. Кузьминых [2000, с.72]. Не совсем так. Сосуды с подцилиндрической горловиной с резким переходом к тулову, с орнаментом из четких веревочных оттисков, с большим содержанием ракушки в глиняном тесте характерны для первой половины домонгольского периода. Впрочем, фрагмент того же сосуда VII группы из второго сооружения первоначального вала датирован в другой статье XII в. [Кокорина, Останина, 2000, с. 108, рис. 133:20].
Насыпь вала второго периода представляет собой перемежающиеся напластования плотной серой супеси, обожженной глины, бурой супеси с включениями древесного угля, следов бревна. В слое выявлены также ямки от вертикальных столбов. Последние наталкивают на мысль о возможности существования надвальных сооружений «в виде стены из бревен». Правда, о существовании такой стены можно говорить лишь гипотетически, поскольку пока исследован очень небольшой участок вала.
Материалов для датировки насыпи не оказалось (обнаружен всего один фрагмент лепной: керамики VII группы). Предварительная датировка, предложенная исследователями, - вторая половина XIV века. «После задернования вала и периода некоторого запустения... вал подсыпается в третий раз слоем глины толщиной 20 см и в него вводятся надвальные сооружения», функционировавшие в эпоху Казанского ханства [Кокорина, Кузьминых, 2000, с.71]. В целом, исходя из данных относительной стратиграфии, Н.А. Кокорина и СВ. Кузьминых заключили, что I и II периоды строительства вала относятся к золотоордынскому времени т.е. к середине и второй половине XIV в., а насыпь третьего периода к XV-XVI вв. Напомним, что на основании материалов из раскопа III 1983 г. на территории городища эти же исследователи время возникновения памятника определяли концом XII -началом XIII вв., т.е. домонгольским временем [Кокорина, Кузьминых, 1985, с.152-153]. Получается, что более столетия Чаллынское поселение не было укреплено. Представляется, что сооружение насыпи вала первого периода датировано этими исследователями не совсем правильно. Мы полагаем, что имеющиеся материалы из первоначальной насыпи не противоречат датировке ее второй половиной XII века.
Об этом свидетельствуют результаты дополнительных исследований, проведенных археологами Института истории АНТ Ф.Ш. Хузиным в 1994 и A.M. Губайдуллиным в 1995-1997 гг. Материалы раскопок A.M. Губайдуллина опубликованы [Губайдуллин, 2000, с.203-215; 2002, с.73-77].
Археологические исследования Чаллынской крепости
Могильные ямы по форме простые: в плане подпрямоугольные с закругленными углами (средние размеры 220x70 см), стенки отвесные, дно плоское. Глубина ям, как правило, до 60 см, иногда достигает 100 см. Умершие лежат в деревянных гробах, сколоченных из деревянных досок при помощи железных гвоздей. Погребальный инвентарь отсутствует.
Скелеты умерших залегают вытянуто на спине с небольшим поворотом на правый бок, головой ориентированы в основном на запад (62 %), нередко с небольшим отклонением к северу (35 %), лицом на юг. Правая рука вытянута вдоль туловища, левая - уложена кистью на таз.
По заключению И.Р. Газимзянова, детали погребального обряда сближают Чаллынский I некрополь с мусульманскими могильниками Волжской Болгарии XIII-XIV вв. [Газимзянов, 2000, с.219, 221 ]. В то же время исследователем отмечены некоторые отклонения от ортодоксального обряда, например, в виде скопления костей животных в погребении 40. «То, что это остатки мясной погребальной пищи, специально положенной в могилу, не вызывает сомнения» [там же, с.219]. Кроме того, в засыпи могильной ямы № 35 было зафиксировано большое количество угольков и золы. «Создавалось впечатление, что умерший был посыпан остатками сгоревшего погребального костра, так как на всем костяке были видны следы золы и гари..., - пишет исследователь. - «Культ огня» может свидетельствовать о сохранении каких-то реликтовых форм домонотеистических воззрений в погребальной обрядности средневекового чаллынского населения» [Газимзянов, 2000, с.219].
Не исключено, что прослеженные исследователем элементы языческих традиций и верований указывают на этническую неоднородность жителей Чаллынского городка. Наряду с основным болгаро-татарским населением, принявшим ислам еще в X столетии, в городе проживало значительное число местных поволжско-приуральских финнов, также мусульманизированных, но еще весьма устойчиво сохраняющих свои старые обычаи и обряды. На наш взгляд, элементы «культа огня» можно связать, в частности, с древними марийцами, погребальный обряд которых обнаруживает определенные черты близости с вышеописанным (подпрямоугольные с закругленными углами могильные ямы, ровное дно на глубине 60-70 см и отвесные стенки, внутримогильные конструкции в виде колод и гробов, засыпь с включениями угля и золы и т.д.) [Никитина, 2002, с.64-65, 87].
К сожалению, нам не известны результаты краниологического анализа черепов из Чаллынского I некрополя и поэтому невозможно подтвердить данное предположение антропологическими данными. Однако весьма показательны результаты изучения керамического материала, содержащего немалую информацию об этнокультурном составе населения Чаллынского городка. Материал этот (более 11 тыс. фрагментов керамики из раскопов 1955, 1983 и 1989 гг.) основательно проанализирован Н.А. Кокориной. Основываясь на известной классификации Т.А.Хлебниковой [1984], она выделила, кроме I общеболгарской, VI (53 фр.), VII (122 фр.), VIII (1 фр.), IX (2 фр.), XIII (228 фр.), XVI (7 фр.), XXI (78 фр.), XXII (1 фр.) этнокультурные группы в традиционной керамике изучаемого памятника. При наших раскопках встречены также единичные фрагменты керамики II и XI этнокультурных групп, связанных истоками с южным салтово-маяцким миром.
Количественно наиболее представительны группы VI, VII, XIII и XXI. Первая из них включает округлодонные горшки, миски и чаши из плотного глиняного теста с примесью мелкого песка, толченой ракушки, растительности, изготовленные вручную, без применения гончарного круга.
Сосуды орнаментированы резными линиями в виде елочек, наколов по тулову и венчику, гребенчатыми оттисками (рис. 130). Аналогии этой, VI, группы керамики исследователи указывают в средневековых памятниках южных удмуртов [Кокорина, Останина, 2000, с. 105-107]. VII этнокультурная группа посуды — круглодонные чаши, горшки и миски раковинного теста с подцилиндрической горловиной, украшенной гребенчато-шнуровым орнаментом (рис.133) - в болгарских памятниках первой половины домонгольского времени встречаются почти повсеместно. Исследователи считают, что эту группу посуды изготавливало угорское, испытывавшее сильное тюркское влияние, население Верхнего Прикамья. Поздние формы сосудов, выделенные Н.А. Кокориной в группу VII 2, -горшки и миски с толстостенным черепком, с плавным переходом от горла к тулову (рис.133: 4- 9, 12) - окончательное оформление получают «в пределах Удмуртского Предкамья» [Кокорина, Останина, 2000, с. 108-109]. XIII группа посуды — горшки, чашки и миски из плотного теста с примесью крупного песка, украшенные многорядной «крутой» или «зыбчатой» волной (рис.134) - имеет полные аналогии в материалах болгарского города Джукетау на Каме и является аргументом в пользу включения Чаллынского городка в Джукетаускую округу, о чем еще в XIX столетии писал С.М.Шпилевский [1877, с.416-422].. XXI группу посуды, выделенной Н.А. Кокориной, составляют кувшины, горшки, миски и чашки из глины с примесью мелкого песка, иногда с добавками красной дресвы, толченой раковины, известняка (рис.132). Аналогии некоторым кувшинам этой группы исследовательница нашла среди керамики кыпчаков Нижнего Узбоя XV-XVI вв. [Кокорина, Останина, 2000, с. 111]. В целом же она считает, что «основные традиции посуды XIII и XXI групп самобытны», их формирование связано «с кипчаками-шарами, которые на пути расселения на запад смешались с кушнаренковско-караякуповскими племенами (тюркизированные угры) в Казахстанском Прииртышье» [Кокорина, Останина, 2000, с.113]. Следует заметить, что XXI группа керамики («кыпчакская»), отсутствующая в классификации Т.А. Хлебниковой, впервые была выделена Н.А. Кокориной по материалам Джукетау [Кокорина, 1991, с. 10]. Однако Ф.Ш.Хузин и Н.Г.Набиуллин подчеркивают "однородность, если не сказать идентичность" XIII и XXI групп керамики из раскопок Джукетау. «В то же время однозначно было отмечено наличие у довольно значительной части керамики XIII группы явных признаков общеболгарской гончарной посуды, давших нам основание выделить ее в отдельную подгруппу ХШа, — пишут исследователи. - Дальнейшее развитие последней происходило под сильным влиянием общеболгарского гончарства, приведшем в конечном счете к почти полной утрате ею своих традиционных черт» [Хузин, Набиуллин, 1999, С.100].
