Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Теоретико-методологические основы политического дискурса 15
1.1. Дискурс: этимология, основные подходы к определению понятия 15
1.2. Структура, специфика и функции политического дискурса 34
1.3. Политический дискурс как отражение политического режима 44
1.4. Публичная сфера как пространство политического дискурса 60
Глава 2. Государственная информационная политика как технология организации политического дискурса 77
2.1. Границы и возможности государственного управления информационным пространством современного общества 77
2.2. Социализация общественно значимых целей в политическом дискурсе 93
2.3. Формы и методы дискурсной коммуникации в СМИ 109
2.4. Дискурсная коммуникация в современной России: критерии оценки и пути модернизации 122
Заключение 143
Список литературы 148
Приложения 165
- Дискурс: этимология, основные подходы к определению понятия
- Публичная сфера как пространство политического дискурса
- Границы и возможности государственного управления информационным пространством современного общества
- Дискурсная коммуникация в современной России: критерии оценки и пути модернизации
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Множественность и специфика существующих демократических проектов показывает сложность научной унификации мироустройства даже в рамках одной политической парадигмы. Но общим и обязательным условием для научно-практического освоения феномена современных государственно-гражданских отношений остается опора на базовые признаки демократии, одним из которых является наличие в социально-политической системе механизмов, позволяющих каждому гражданину участвовать в управлении страной.
Наряду с экономическим и правовым факторами важнейшим для формирования демократического стиля государственно-гражданских отношений выступает фактор информационно-коммуникативный. Политическая жизнь России на современном этапе является результатом трансформаций всех сфер жизнедеятельности общества, в том числе и системы информационно-коммуникативных взаимодействий. Ее ретроспектива отражает динамику формирования общественных институтов, проявление потребности в переходе от директивной, субъект-объектной модели информационных отношений к модели субъект-субъектной, при которой потребитель информации занимает активную позицию в сфере политических коммуникаций. Важное место в процессе формирования и артикуляции интересов социальных групп, социализации властных решений заняли средства массовой информации, в частности общественно-политические отрасли журналистики. Они стали естественной средой политического дискурса реформируемой России.
Вместе с тем в настоящий момент реализация коммуникативной субъ-ектности в пространстве российской политики осложнена рядом проблем. Первая заключается в отсутствии в сфере политического и государственного управления четкой и обоснованной государственной идеологии (стратегического целеполагания) и, как следствие, в утрате ценностной гуманистической доминанты государственно-гражданских отношений, их информационно-
4 коммуникативного содержания. Вторая проблема - свертывание диалоговых обменов между властью и обществом, интенсивное внедрение императивных монологических установок, широкое использование манипулятивных технологий (что соответствует механистической и манипулятивной моделям информационной политики). Исследователи отмечают тенденцию к сокращению каналов обратной связи, «переговорных площадок» для согласования политических позиций и совместной выработки общественно значимых решений, а также к нормативному изменению общепризнанных правил, сопутствующих этому процессу. В обществе нарастает политическая апатия, усиливается недоверие к власти. Значительно уменьшаются возможности развития информационной политики в соответствии с диалоговой и тем более дис-курсной моделями информационной политики.
Совокупность названных явлений свидетельствует о деструктивной трансформации российской публичной сферы и ее главной содержательной характеристики - политического дискурса. Это, на наш взгляд, представляет угрозу и политической устойчивости России, и ее демократическому имиджу, а в научном смысле формирует политолого-информациологическую проблему, выраженную в нарушении закона ментальной идентичности и его следствия - соблюдения информационно-коммуникативного принципа соответствия форм и методов демократической сущности государственно-гражданских отношений.
Научной задачей данного исследования является применение социаль-но-информациологического подхода к теории и практике политического дискурса с целью выявления возможностей обеспечения единства информационной, политической и коммуникативной сторон сущности человека, целостности личности и гражданина в процессе политической социализации. Такой подход на основе атрибутивно-функционального единства содержит в себе два основных общетеоретических концепта определения информации и коммуникации. Согласно первому информация как когнитивная ценность обеспечивает процесс коммуникации, транслирующий в речемыслительной прак-
5 тике запечатленные ею смыслы1. При втором коммуникация рассматривается как феноменологическое пространство, где опыт наполняется значением и смыслом, приобретает, благодаря информации, структуру, связность и цель-ность . Исследование проблемы с учетом двух аналитических планов позволяет рассматривать государственно-гражданские отношения как информационно-коммуникативные, отражающие структурированную совокупность языковой формы, политического мышления и политического действия, или политический дискурс.
Степень разработанности проблемы. Коммуникативный взгляд на природу власти и политики, традиции политического анализа как коммуникативной практики присутствуют в трудах античных мыслителей (Платон, Аристотель, Цицерон) и получили дальнейшее развитие в работах деятелей Средневековья и Нового времени (Н. Макиавелли, Ш. Монтескье, Д. Юм, В. Соловьев, С. Франк). Коммуникативное направление в политической науке представлено в трудах западных ученых XX века: X. Арендт (аспект баланса публичности и приватности), П. Бурдье (аспект габитуса), Н. Лумана (аспект коммуникативных кодов власти), X. Ортега-и-Гассет (аспект массовидного актора), П. Рикера (аспект политической герменевтики), Ю. Хабермаса (аспект коммуникативного действия) - и современных российских исследователей, в той или иной степени посвященных взаимообусловленности и взаимодействию политических и массмедийных систем при различных политических режимах: М.Г. Анохина, В.Н. Васича, А.Л. Стризое, Л.Н. Тимофеевой, А.А. Ширинянца и других3.
1 Попов В.Д. Социальная информациология и журналистика. М., 2007.
2 См.: Макаров М. Основы теории дискурса. М., 2003.
3 См.: Платон. Сочинения: В 3-х тт. М., 1971; Аристотель. Политика. Афинская политая. М., 1997; Цицерон
Марк Туллий. Диалоги. О государстве. О законах. М., 1996; Макиавелли Н. Государь. М., 1998; Монтескье
Ш. Избранные произведения. М., 1955; Юм Д. Сочинения: В 2-х тт. М., 1996; Соловьев B.C. Сочинения: В 2-
х тт. М., 1990; Франк С.Л. Сочинения. М., 1990; Арендт X. Истоки тоталитаризма. М., 1996; Бурдье П. Со
циология политики. М., 1993; Луман Н. Власть, М., 200; Ортега-и-Гассет X. Старая и новая политика // По
лис. 1992. № 3; Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М., 1995; Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нрав
ственность. Московские лекции и интервью. М., 1995; Анохин М.Г. Политические системы: адаптация, ди
намика, устойчивость. М., 1996; Стризое А.Л. Политика и общество: социально-философские аспекты
взаимодействия. Волгоград, 1999; Тимофеева Л.Н. Власть и оппозиция: взаимодействие и взаимоограниче
ние, взаимоконтроль, коммуникации. М., 2004; Васич В.Н., Ширинянц А.А. Политика. Культура. Время.
Мифы. М., 1999; Социокультурные и психологические детерминанты политических отношений. М., 1993.
Эти исследования закрепили в политологии положение о том, что коммуникативная традиция политического анализа позволяет наиболее полно и всесторонне осмыслить государственно-гражданские отношения как специфический вид и результат политической деятельности, осуществляемой политическими субъектами в публичной сфере, в аспектах господства, подчинения, паритетности. Ключевой категорией в ее исследовании выступает гражданская компетентность (уровень политической культуры)1, выраженная в различных версиях гражданства и гражданственности: коммунитаристской (М. Уолцер, Д. Эберли), идентификационной (У. Кимлика), глобализацион-ной (Р. Баубек, Э. Балибар), мультикультуралистской (Ч. Тейлор, Ю. Хабер-мае), транснациональной (А. Зольберг) и др.
Анализ проблемы с учетом этих особенностей государственно-гражданских отношений позволяет выявить специфику дискурса современного периода развития демократии, обусловленного информационной и мас-смедийной властью, выраженную в динамическом сочетании традиции и новации (постмарксистский, либеральный, постлиберальный дискурсы).
Разработка понятия «дискурс» и методологии анализа дискурсивных политических практик (политический дискурс-анализ) предприняты Р. Бартом, М.М. Бахтиным, P.M. Блакаром, Т.А. ван Дейком, М.В. Иоргенсеном, М.Л. Макаровым, СВ. Мироненко, Р. Полборном, Л. Филлипсом, М. Фуко, У. Эко3. Специальным проблемам структуры речевых актов, субъекта речевого сообщения, верификации суждения в аспекте истинности, механизмов экспрессивности в языке, бинарным структурам мышления в связи с динамикой
1 Патнэм Р. Процветающая комьюнити, социальный капитал и общественная жизнь // МЭиМО. 1995. №4.
2 Фан И.Б. Многообразие дискурсов гражданственности: проблема единства смысла // Современные теории
дискурса: мультидисциплинарный анализ. Екатеринбург, 2006.
3 Барт М. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. M., 1994; Бахтин М.М. Вопросы литературной эстетики.
М., 1975; Он же. Эстетика словесного творчества. M., 1979; Блакар P.M. Язык как инструмент социальной
власти (теоретико-эмпирические исследования языка и его использования) // Язык и моделирование соци
ального взаимодействия. М, 1987; Дейк Т.А. ван. Язык, познание, коммуникация. М., 2000; Макаров М.Л.
Основы теории дискурса. М., 2003; Мироненко СВ. Психологическая репрезентация власти. М., 2006; Пол-
борн Р. Воля и власть. М., 2006; Филлипс Л., Йоргенсен М.В. Дискурс-анализ. Теория и метод. Харьков,
2004; Фуко М. Археология знания. Киев, 1996; Эко У. Отсутствующая структура. СПб., 1998.
7 знаковых систем посвящены работы Н.Д. Арутюновой, Т.Е. Владимировой, Ю.И. Левина, Ю.М. Лотмана, Е.В. Падучевой, В.Н. Телии и других авторов1.
Философские и социокультурные проблемы дискурса и диалоговых основ коммуникации раскрыты в трудах Г.С. Батищева, М.М. Бахтина, B.C. Библера, М. Бубера, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Ю. Хабермаса, К. Ясперса .
Коммуникативный ракурс исследования политических проблем актуализирован научно-философским переоткрытием атрибутивных свойств информации, вследствие чего последняя рассматривается в качестве субстрата политического мышления и деятельности (К.С. Гаджиев, Ю.А. Ирхин, А.С. Панарин, А.И. Соловьев)3.
Теоретическое основание особенностей коммуникативных процессов в постиндустриальном обществе заложено трудами Д. Белла, Э. Гидденса, М. Кастельса, Г.М. Маклюэна, Э. Тоффлера, Ф. Фукуямы4, являющимися, по мнению ряда исследователей, основополагающими для понимания логики и структуры информационного общества и получившими развитие в трудах Ф. Уэбстера, Л.М. Земляновой и др.5
Важным исследовательским потенциалом обладают социально-информациологический и социо-коммуникативный подходы, разработанные
Арутюнова Н. Д. Язык и мир человека. М.,1999; Владимирова Т.Е. Призванные в общение: Русский дискурс в межкультурной коммуникации. М., 2006; Левин Ю.И. О семиотике искажения истины // Информационные вопросы семиотики, лингвистики и автоматического перевода. М., 1974; Лотман Ю.М Внутри мыслящих миров. Человек - Текст - Семиосфера - История. М, 1996; Падучева Е.В. Семантические исследования. М.,1996; Телия В.Н. К проблеме связного значения слов: гипотезы, факты, перспективы // Язык - система. Язык-текст. Язык - способность. М., 1995.
2 Батищев Г.С. Особенности культуры глубинного общения // Вопросы философии. 1995. №3; Бахтин М.М.
Эстетика словесного творчества. М.,1979; Библер B.C. Культура XX века и диалог культур // Диалог куль
тур. Материалы научной конференции. М., 1994; Бубер М. Два образа веры. М., 1995; Гуссерль Э. Филосо
фия как строгая наука. Новочеркасск, 1994; Хайдеггер М. Время и бытие. Статьи и выступления. М., 2001;
Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет. M., 1993; Хабермас Ю. Моральное сознание и коммуника
тивное действие. СПб., 2000; Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1991.
3 См.: Гаджиев К.С. Введение в политическую науку. М., 1997; Он же. Политическая культура: концепту
альный аспект // Полис. 1991. № 6; Ирхин Ю.В. Человеческое измерение политики. М., 1993; Панарин А.С.
Философия политики. М., 1994; Соловьев А.И. Политические коммуникации. М., 2004.; Он же: Политоло
гия: политическая теория, политические технологии. М., 2001.
4 Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. М.,1999; Гидденс Э. Социология. М., 1999; Кастельс М.
Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М., 2000; Маклюэн Г.М. Понимание медиа:
Внешние расширения человека. М., 2003; Тоффлер Э. Третья волна. М., 2002; Он же. Метаморфозы власти.
М., 2003; Фукуяма Ф. Доверие. М., 2004.
5 Уэбстер Ф. Теории информационного общества. М., 2004; Землянова Л. М. Сетевое общество, информа-
ционализм и виртуальная культура // ВМУ. Серия 10 «Журналистика». №2. 1999.
8 учеными кафедры информационной политики РАГС (Н.П. Арапова, В.В. Воробьев, Т.Г. Добросклонская, П.Н. Киричёк, К.В. Маркелов, Л.И. Мухамедова, В.Д. Попов, В.В. Силкин, А.В. Шевченко)1. Он основывается на синтезе теории информации и теории отражения и обеспечивает возможность интеграционного, междисциплинарного взгляда на политико-коммуникативные процессы, открывает пути изучения эффективности информационного воздействия всех субъектов политики, системы СМИ и МК на политическую культуру общества, на ее отдельные компоненты и уровни.
При данном подходе появляется возможность исследовать политический дискурс как структуру понимания, индивидуальной и групповой рефлексии, существующую в национальном лингвокультурном континууме государственно-гражданских отношений, в процессуальном смысле выступающую в качестве механизма формирования и развития государственно-гражданских отношений. Под «механизмом», согласно поставленной научной задаче, понимается внутреннее устройство отношений, а также целеориентирован-ная совокупность элементов и связей внутри информационно-коммуникативной системы. При этом движение любого из элементов влияет на функционирование остальных, неизбежно приводит в движение и видоизменяет другие звенья акта социально-политического взаимодействия в системе государственно-гражданских отношений. Эффект таких изменений в определенной степени отражен в работах Л.А. Василенко, В.В. Дьяковой, B.C. Комаровского, О.А. Митрошенкова, В.Л. Романова3.
1 Попов В.Д. Информациология и информационная политика. М., 2003; Шевченко А.В. Информационная
устойчивость политической системы. М., 2005; Воробьев В.В. Политический менеджмент в социальной
информациологии. М., 2006; Киричёк П.Н. Средства массовой коммуникации и информационная культура
общества. М., 2006; Маркелов К.В. Общественный идеал как объект воздействия информационной политики
// Государственная служба. 2005. №6; Мухамедова Л.И. Социальная коммуникация в трансформирующемся
обществе. М., 2007; Добросклонская Т.Г. Вопросы изучения медиатекстов. М., 2000; Арапова Н.П. Соци-
ально-информациологический подход в теории информационных войн. М., 2003. Силкин В.В. Информация
и коммуникация в системе государственной службы. Саратов, 2006.
2 Урсул А.Д. Проблемы информации в современной науке. Философские очерки. М., 1975; Семенюк Э.П.
Информационный подход к познанию действительности. Киев, 1988; Полонников Р.И. Информационный
подход к нестареющему парадоксу психофизических явлений. СПб., 1997; Он же. Феномен информации и
информационного взаимодействия. СПб., 2001; Юзвишин И.И. Основы информациологии. М., 2000.
3 Василенко Л.А., Рыбакова И.Н. Информационная культура в системе государственного управления. М.,
2004; Митрошенков О.А. Свобода слова как императив и принцип. М., 2006; Романов В.Л. Социальная са
моорганизация и государственность. М., 2003.
Существенное значение для настоящей диссертации имеет пласт исследований места и роли журналистики в публичной сфере и пространстве политической коммуникации, степени ее влияния на качество социальных и политических отношений. Анализ данных аспектов представлен в работах , В.И. Бакштановского, С.Г. Корконосенко, И.М. Дзялошинского, Я.Н. Засур-ского, В.Н. Монахова, М.Ф. Ненашева, Ю.А. Нисневича, В.Д. Попова, Е.П. Прохорова, Ю.В. Согомонова, Е.В. Суслова, М.А. Федотова, Е.С. Федорова1.
Цель исследования: на основе определения механизма политического дискурса выявить принципы, особенности, тенденции его функционирования и влияния на развитие государственно-гражданских отношений демократической ориентации.
Задачи исследования:
Дискурс: этимология, основные подходы к определению понятия
Исследования категории «политический дискурс» требуют обоснования онтологической взаимосвязи двух самостоятельных социальных сфер - языка и политики. Какие аналитические планы формируют область изучения данного феномена, насколько широки теоретические границы применения ставшего междисциплинарным термина и насколько допустимо сужать их применительно к практике? Ответить на эти вопросы возможно только в результате сравнительного анализа существующих интерпретаций составляющих данного категорийного комплекса. И начать исследование целесообразно с обращения к истокам термина «дискурс», в первую очередь, в связи с отсутствием четкого и общепризнанного его определения.
Известный голландский исследователь-лингвист Т.А. ван Дейк в связи с этим отмечает, что «понятие дискурса так же расплывчато, как понятие языка, общества, идеологии. Мы знаем, что зачастую наиболее расплывчатые и с трудом поддающиеся определению понятия становятся наиболее популярными. Дискурс - одно из них»1. В настоящее время данный термин «обслуживает» довольно обширный круг понятийных потребностей, порой лишь модифицируя устоявшиеся в ряде гуманитарных наук дефиниции. Тем не менее обращение к его этимологии позволяет как вникнуть в сущность понятия, так и наполнить данную категорию содержательно в зависимости от ее интерпретации и сферы применения, в частности, придать ей устойчивый статус политологического термина.
Большая советская энциклопедия и Современный словарь иностранных слов этимологически связывают современное значение термина «дискурс» с латинским существительным «discursus» - рассуждение, довод, аргумент1. В свою очередь, авторы статьи «Дискурс» в энциклопедии «Постмодернизм» М.А. Можейко и о. Сергий Лепин безальтернативно возводят его к латинскому глаголу «discere» - блуждать2.
Эти разночтения в области происхождения данного термина подробно исследованы в статье Н. Белозеровой «Парадоксы дискурса»3. В ней утверждается, что первоначально значения латинского слова discursus ограничивались семами действия: от «бега» до более расширенной характеристики -«специальной двунаправленной атаки войска, имеющей целью изолировать части войска противника друг от друга». По мнению Н. Белозеровой, именно при появлении последнего значения и использовании его относительно ограниченным числом лиц произошел переход слова в термин, принадлежащий на тот момент к военной сфере. Далее автор статьи предполагает, что сема говорения в отношении данного слова появилась на более поздних этапах функционирования языка, вне пределов титульного этноса, поскольку зафиксирована в статьях французских и английских словарей, где и является доминирующей. В них слово «дискурс» употребляется уже в значении речи, говорения, рассуждения, способности к рассуждению и даже церковной проповеди. Лишь в частном употреблении в поэмах Эдмунда Спенсера (XVI век) оно сохранило сему военного действия и обозначало процесс сражения. Подобное семантическое «расширение» автор исследования связывает с приобретшими популярность в «куртуазных» и «школярских» кругах многочасовыми словесными состязаниями, дискуссиями по прочитанному, которые строились по особым правилам диалога.
Проведенное этимологическое исследование позволило Н. Белозеровой сделать заключение о том, что при произошедшей на очень ранней стадии метафоризации заимствованного слова семантическое поле военного дейст вия было перекрыто полем действия речевого, но внутренняя форма слова сохранила при этом значения уклонения от курса, стычки, процесса сражения, разгрома противника.
Богатую палитру возможных истоков термина предлагает и В.В. Маро-ши . Согласно его исследованиям латинское «discursus» имеет следующие значения: бегание туда и сюда, беготня в разные стороны; набег; движение, круговорот; беспрерывное мелькание; бестолковая беготня, суета; разрастание, разветвление; барахтанье; беседа, разговор2.
Как мы видим, этимология обеспечила семантическое разнообразие, а следовательно, и содержательную «многослойность» понятию. В связи с этим процесс его терминологизации, начавшийся в середине XX века, практически сразу пошел в нескольких направлениях. В рамках данного диссертационного исследования представляется необходимым проследить «вхождение» собственно лингвистического термина «дискурс» в сферу общественных наук. Динамике этого процесса посвящена статья О. Толпыгиной «Понятие дискурса и дискурсивный анализ в общественных науках»3.
Истоки собственно дискурсного анализа автор статьи видит в рамках структурной лингвистики и «формального» литературоведения (русская формальная школа).
Исходные принципы структурной лингвистики были сформулированы Ф. де Соссюром в его труде «Курс общей лингвистики» (1916 г.). Новация подхода де Соссюра заключалась в том, что он стал рассматривать язык как систему формальных отношений, а не как некую субстанцию, данность, которой приписывалось трансцендентное (часто божественное) происхождение. Отношения между означаемым и означающим традиционно считались неразрывными, взаимообусловленными. Ф. де Соссюр предложил иной подход, при котором взаимодействия значения и его знака представали немоти 18 вированными, условными (это явление он назвал «произвольностью знака»). Означающее выступает выражением означаемого не в силу врожденной связи между ними, а по причине того, что знак является частью языковой системы, что позволяет вписать определяемое явление (означаемое) в более широкий языковой контекст.
Вторым (или параллельным) источником дискурсного анализа стали исследования русских «формалистов». Специфика их подхода, в отличие от традиционного литературоведения, заключалась в том, что акцент делался не на сущности произведения (его идейном содержании), а на вычленении значимых компонентов текста (без анализа их природы), выявлении связей между ними и раскрытии способов их комбинации. «Формалисты» изучали теорию сюжета, анализировали законы стихосложения, применяя математические методы, анализировали ритм и синтаксис, звуковые повторы, создавали справочники стихотворных размеров Пушкина и Лермонтова и др.
Публичная сфера как пространство политического дискурса
Сравнительный анализ дискурсов различных политических режимов говорит о том, что только демократический дискурс как вид политической коммуникации позволяет общественным институтам, группам и индивидам свободно выражать свои интересы и обладает потенциальной возможностью решать политические конфликты мирным путем. В этом случае политический дискурс приобретает форму многопозиционного обсуждения и обоснования политических идей, идеологий, принципов, оценок, мнений, целью которого является компромисс как согласование интересов всех участников политической коммуникации.
Данное утверждение позволяет нам говорит о том, что бытующее определение гражданства только как устойчивой правовой связи между индивидом и государством, выражающейся в наличии взаимных прав и обязанностей, как некого статуса, которым наделены все индивиды, в такой связи находящиеся, является недостаточным при оценке современной политической практики. В настоящий момент оно воплощается во множестве взаимодействий между индивидами, их ассоциациями и разнообразными агентами, выступающими от имени государства, поскольку «...функционирование современных демократий зависит не только от справедливости институтов, но и от качества граждан, их отношения к политическому процессу»1.
Необходимо отметить, что гражданская компетентность (уровень поли-тической культуры) является одной из ключевых категорией коммуникативной традиции политического анализа. Наиболее яркое выражение она нашла в различных версиях гражданства и гражданственности: коммунита-ристской (М. Уолцер, Д. Эберли), идентификационной (У. Кимлика), глоба-лизационной (Р. Баубек, Э. Балибар), мультикультуралистской (Ч. Тейлор, Ю. Хабермас), транснациональной (А. Зольберг)3. Анализируя теории современных либеральных философов, О. Малинова отмечает, что в последние годы в либеральные политические теории был инкорпорирован принцип «равного признания» идентичностей разных групп. Исследователь приходит к выводу о том, что единственным правом, которое должно рассматриваться как часть статуса гражданина, является право на признание, предполагающее равное отношение к притязаниям, а не равный результат. Вопрос о том, какая группа заслуживает «признания» и в каких формах, нельзя решить раз и навсегда - это вопрос политики, а не права. Механизм его решения, с точки зрения автора - переговоры, которые всегда осуществляются «во времени и пространстве», что ведет к дальнейшему развитию практик гражданского участия .
В рамках настоящего исследования мы определяем государственно-гражданские отношения как взаимоотношения между государством, личностью и обществом (как системой созданных людьми общественных институтов), обусловленные их местом в системе политического управления. Совокупным объектом государственно-гражданских отношений выступает политическая власть. В демократическом государстве государственно-гражданские отношения формируются на принципе единства управления и самоорганизации.
Очевидно, что развитие демократии во времени не может рассматриваться просто как линейный процесс расширения свободы и участия граждан в управлении: ее содержание и облик зависят от конкретных исторических условий. В античности демократия понималась иначе, нежели в XX веке. В греческом полисе свобода означала правление закона и участие в процессе принятия решений, а отнюдь не обладание неотчуждаемыми правами. В свою очередь, в настоящий момент в ее содержании едва ли не главное место занимают права человека. Им, по крайней мере, теоретически, отдается приоритет над правами наций и государств. Но и эта, модернизированная модель, по оценке ведущих социологов и политологов, переживает сегодня системный кризис. Наиболее серьезными вызовами демократии в настоящий момент признаются глобализация мира и сопряженная с ней технологическая революция.
Глобализация в силу экономической интеграции и революции в средствах коммуникации создает новое качество взаимозависимости, которая приобретает собственную логику развития, все более независимую от национально-государственных и социокультурных особенностей и все очевиднее доминирующую над ними. Глобальное движение капитала, финансовые и информационные потоки выходят из-под контроля национального государства и, все интенсивнее воздействуя на внутреннюю политическую жизнь страны, ограничивают государственный суверенитет. Между тем исторически демократия сложилась в национально-государственных рамках. Размывание последних создает серьезные препятствия для гарантий и механизмов демократии. Встает вопрос о ее перемещении из сферы национальных в сферу глобальных параметров1. Однако географическое расширение демократизации на авторитарные общества со всей очевидностью показало, что институты становятся демократическими, только становясь частью национальной политической культуры2. Импортируемые образцы демократии не приживаются, потому что не имеют корней в национальной почве. «Демократия способна утвердиться в обществе только тогда, когда произрастает из его недр, из его собственных социокультурных предпосылок и традиций, особенностей мировосприятия и менталитета. Но это значит, что в мире формируются разные типы демократии, отнюдь не совпадающие с западным образцом и даже с либеральной моделью. Если это так - а практика дает утвердительный ответ - то унификация мира невозможна. Стремление к ней явно антидемократично по своей сути» - делает вывод один из ведущих российских политоло 63 гов академик А. Галкин1. Он ссылается на слова французского социолога А. Турена о том, что в настоящий момент человечество находится в процессе трудного поиска «перехода между двумя океанами, разделяющими большую часть мира: океаном коммунитарной самобытности и океаном глобализированной экономики»2.
Как было упомянуто выше, глобализация сопряжена с беспрецедентной технологической революцией, с качественным переворотом в самом фундаменте общественного производства и, как следствие, в самом способе бытия и образе жизни людей. В современной общественной теории смысл этих изменений суммирован в понятии «постиндустриальное общество». Общественная модернизация решающим образом сказывается на потребностях, предпочтениях, ценностных ориентациях людей, на разнообразии их восприятия общественной жизни, в том числе и политики.
Классическая концепция демократии исходит из того, что народовластие базируется на общем интересе, разделяемом, по крайней мере, большинством граждан (общее благо) и позволяющем с помощью демократических институтов выявить их общую волю. Однако постиндустриальные реальности вступают в противоречие с этим тезисом. В настоящее время очевидно углубление плюрализации позиций, интересов и взглядов людей.
Границы и возможности государственного управления информационным пространством современного общества
Власть при любом общественном строе заинтересована в своей активной роли в системе информационных взаимодействий, существующей в социуме. В настоящее время возможности, предоставленные ей бурным развитием всех форм искусственного интеллекта, сделали вдвойне привлекательной мысль о легкости создания практичной конструкции, позволяющей управлять системой информационных взаимодействий путем объединения имеющихся в наличии информационных ресурсов. В свою очередь, рост информационного «наполнения» всех сфер общественной жизни непроизвольно обнажает две важных проблемы государственного управления: отсутствие адекватного представления о сущности информационных процессов и, как следствие, отсутствие полноценно работающих механизмов участия в них.
Отметим, что под «механизмом» в современном русском языке понимается внутреннее устройство чего-либо, а также способ передачи и преобразования движений звеньев внутри какой-либо системы. При этом движение каждого отдельного структурного звена влияет на функционирование других звеньев устройства. На наш взгляд, данный термин вполне применим к описанию комплексной системы современной политической жизни вообще, и в частности - социальной коммуникации. При социально-информациологическом подходе появляется возможность исследования такого вида коммуникации, как политический дискурс в качестве механизма формирования и развития государственно-гражданских отношений. В этом случае под «информационно-коммуникативным механизмом» нами понимается внутреннее устройство отношений, а также целеориентированная совокупность прагмалингвистических и социокультурных элементов, обла 78 дающих эмерджентными свойствами, образующих структуру информационной системы и порождающих социальные отношения в акте коммуникативного действия. Соответственно, движение или отсутствие любого из элементов влияет на функционирование остальных, неизбежно приводит в движение и видоизменяет другие звенья акта политического взаимодействия в информационном пространстве социума.
Необходимо отметить, что термин «информационное пространство» в последние годы обрел особую популярность у российских политиков и управленцев. В своей деятельности они, как правило, руководствуются рядом документов и законов, в которых присутствуют правовые определения понятия «информационное пространство». Несколько иначе, но достаточно широко представлено оно и в научной литературе, которая на сегодняшний день демонстрирует три основных подхода к определению сущности и содержания данной категории - геополитический, информационно-ноосферный и социальный. Первый довольно популярен в России (именно он лежит в основе Доктрины информационной безопасности РФ) в силу своей простоты и даже «материальности»: в этом случае информационное пространство рассматривается как некая территория, наполненная информацией, информационными ресурсами и инфраструктурой, А там, где есть территория, есть и собственник, хозяин содержимого, находящегося в ее границах.
Сторонники информационно-ноосферного подхода категорию «информационное пространство» представляют как среду обитания различных образов, знаков, концептов, текстов и документов. В парадигму информационно-ноосферного подхода вписывается и определение, зафиксированное в «Концепции формирования и развития единого информационного пространства России и соответствующих информационных ресурсов», где информационное пространство рассматривается как не имеющая владельца совокупность информационных ресурсов, средств их пополнения и механизмов доступа.
В свою очередь, социальный подход позволяет рассматривать информационное пространство как пространство социальных отношений, создаваемое взаимодействующими по поводу информации субъектами, но вместе с тем «имеющее свое особое (системное) качество, отсутствующее в самих субъектах»1. Субъектами информационного пространства в рамках социальной парадигмы могут выступать индивиды, группы, социальные институты, социальные организации, различные сообщества.
Однако очевидно, что ни одна из имеющихся на сегодня дефиниций не дает полного представления о сути данной категории и применение в практической деятельности любой из существующих теорий зависит от целей этой деятельности и ограничено ее рамками.
В контексте социально-информациологической парадигмы информационное пространство, являясь средой обитания социально-психологической информации, включает в себя не только совокупность разного рода информационных процессов информационных систем, но и системы массового сознания и психики. При социально-информациологическом подходе информационное пространство есть «...сфера отношений субъектов и объектов, формирующаяся по поводу производства, распространения и потребления информации на определенном географическом и этнонационалъном по-ле» . Схема информационного пространства, представленная В.Д. Поповым, в данной логике структурирует его «не только по вертикали и горизонтали субъект-объектных и субъект-субъектных связей, но и пространственно-временном объеме (прошлое - настоящее - будущее). Такое видение вопроса позволяет эффективно моделировать информационные процессы в политической системе с учетом информационной потребности, информационного интереса, информационной мотивации поведения, информационного состояния индивида или социума по отношению к власти3. Согласно данной точке зрения, коммуникативные механизмы, используемые властью, как одним из самых активных субъектов информационного пространства, в этом случае должны включать в себя дополнительные элементы, способные привести в движение систему информационно-коммуникативных взаимодействий с другими субъектами информационного пространства. Его социальный характер влечет за собой перманентное увеличение количества связей в системе, изменение их характера под воздействием внешних факторов или внутренней эволюции и делает эмерджентность - приобретение новых системных качеств - одной из сущностных характеристик информационного пространства. Политический дискурс, фиксирующий в себе ментальные установки всех субъектов, является важным механизмом динамики процессов политической коммуникации, включенных в информационное пространство.
Методы социальной информациологии значительно расширяют теоретическую базу для создания локальных моделей и механизмов в информационной сфере и позволяют дать ответ на принципиальные, на наш взгляд, вопросы управленческой и нормотворческой практики. Указывает ли определение «единое информационное пространство» на полное отсутствие всех и всяческих границ в сфере информационно-коммуникативных отношений? Или, напротив, четко обозначает контуры возможного воздействия на них со стороны различных субъектов управления, в частности органов государственной власти?
Дискурсная коммуникация в современной России: критерии оценки и пути модернизации
В соответствии с задачей определения возможностей в модернизации механизмов политического дискурса обозначим основные критерии, позволяющие определить уровень развития дискурсной коммуникации. Таковыми, на наш взгляд, являются:
1) степень доверия граждан по отношению к существующим социальным институтам, принятие их в качестве значимых и ценных с точки зрения удовлетворения личных потребностей. Другой стороной данного критерия является активная деятельность по формированию новых социальных субъектов, публичной сферы, интерсубъектного пространства дискурса. Критерий доверия означает, что социальные субъекты (институты), выступающие участниками дискурса, должны быть воплощением личностных смыслов, ожиданий и потребностей определенной группы людей;
2) субъект-субъектная логика взаимодействия, имеющая своими базовыми принципами признание личностного начала в каждом субъекте взаимодействия, а следовательно, признание равенства прав и возможностей. Индикатором данного критерия выступает признание за другими субъектами права на собственное мнение (толерантность), а также готовность отказаться от своей личной выгоды в пользу общего интереса;
3) наличие легитимного нормативного пространства, регулирующего отношения между гражданами и социальными субъектами. Индикатором оценки выступает прежде всего знание законодательства и принятие (освоение) его норм;
4) наличие интерсубъектного информационного пространства, в котором происходит обмен знаниями, выражение социальных проблем и ожиданий. Подтверждением критерия является включенность граждан в обсуждение проблем, высокий уровень коммуникативной мотивации, включенность в информационные потоки;
5) уровень развития культуры участия, активная жизненная позиция. Индикатором выступает инициативность граждан, готовность брать ответственность на себя, самостоятельно решать проблемы;
6) признание диалоговой коммуникации в качестве приоритетной формы решения спорных и проблемных ситуаций. Индикатором выступают когнитивные установки граждан, ориентирующие их поведение на диалогические формы решения спорных ситуаций;
7) уровень социальной интегрированности и адаптированности граждан, признание возможности достижения личных интересов через существующие в обществе формы взаимодействия. Индикатором выступает субъективное ощущение важности социального устройства с точки зрения достижения частных, индивидуальных целей, понимание значимости взаимодействия для личностного становления.
Остановимся подробнее на каждом из критериев и проиллюстрируем их данными проводившихся в русле обозначенной проблематики социологических исследований.
Доверие граждан по отношению к существующим социальным институтам. Согласно опросу «Гражданское общество в зеркале общественного мнения», проводившемуся в апреле 2006 года среди жителей г. Тюмени инициативной группой Гражданского форума с участием автора, только 9,8% опрошенных полностью устраивает современная политическая система общества. Изменить ее хотели бы 84,2%, при этом более трети респондентов (34,0%) выступают за радикальные перемены. Затруднились с ответом на вопрос 6,5% респондентов (см. Приложение 1).
Согласно опросу ИСПИ РАН «Как живешь, Россия?», проведенному в мае 2000 года, только 10% опрошенных полностью устраивала политическая система, надеялись исправить недостатки с помощью реформ 43% россиян, радикальное изменение предпочли 31% опрошенных. Мониторинг общественного мнения ИКСИ РАН «Граждане новой России: кем себя ощущают и в какой стране хотели бы жить?», проведенный в 2004 году, зафиксировал практически равное количество довольных и недовольных действиями властей в политической сфере - соответственно 30, 7% и 32,1%. Сохраняющееся неприятие политической системы ставит вопрос о доверии основным политическим институтам.
Именно поэтому интересна реакция тюменцев на вопрос о доверии, поставленный в следующей формулировке: «В какой степени деятельность общественных структур и институтов власти соответствует Вашим личным интересам?» (см. Приложение 1, Таблицу 1).
Лидерами рейтинга доверия стали президент, губернатор и церковь. Их деятельность полностью соответствует интересам 40,6%, 37,7%) и 35,6% респондентов соответственно. При этом количество жителей, благосклонно настроенных по отношению к этим социальным институтам, значительно превышает количество тех, кто оценивает их деятельность крайне негативно. Мониторинг ИСПИ РАН показывает, что, например, рейтинг доверия главе государства за период с 1995 по 2000 год колебался от 4% до 73%1.
Таким перевесом положительных оценок из всех приведенных институтов обладает еще только институт СМИ, но его положительный рейтинг значительно скромнее (18,1%). В свою очередь, исследования ВЦИОМ, проведенные в это же время, в рейтинге доверия поставили СМИ на второе место после президента России и получили поддержку половины опрошенных.
Если говорить об отрицательном рейтинге, то наименьшее понимание и поддержку жителей Тюмени, как и других регионов страны, имеет деятельность милиции, суда и прокуратуры — почти каждый второй опрошенный выразил мнение, что она полностью противоречит их личным интересам. Многочисленные исследования показывают, что эти институты традиционно возглавляют негативный рейтинг. Столь же низок рейтинг политических партий и Государственной Думы (41,3%) и 41,5%) соответственно назвали их деятельность противоречащей своим интересам). Важно отметить, что эти два политических института получили также одинаково небольшое количество положительных оценок (2,1% - партии, 5,8% - ГД). Такой параллелизм в ответах дает основания предположить, что в сознании граждан эти два института фактически тождественны. Политические партии отождествляются с законодательной ветвью власти — Государственной Думой, а не выступают в качестве выражающего волю народа института гражданского общества.
Что касается общественных и правозащитных организаций, то с оценкой их деятельности возникли серьезные затруднения (затруднились оценить деятельность 39%) и 45% соответственно). Фактически респонденты просто не понимали, что оценивать и какими критериями пользоваться. В тех же случаях, когда оценка производилась, она имела преимущественно негативный характер.
