Содержание к диссертации
Введение
Глава 1 Идеологема «нация»: поиски определений
Глава 2 Идеологема «нация» : актуализация и деактуализация
Глава 3 Идеологема «нация» и «патриотические» пропагандистские кампании в советской печати 1917-1940 гг .
Глава 4 Идеологема «нация» и «патриотические» пропагандистские кампании в советской периодике 1941-1953 гг.
Заключение 252
Список источников и литературы
- Идеологема «нация»: поиски определений
- Идеологема «нация» : актуализация и деактуализация
- Идеологема «нация» и «патриотические» пропагандистские кампании в советской печати 1917-1940 гг .
- Идеологема «нация» и «патриотические» пропагандистские кампании в советской периодике 1941-1953 гг.
Введение к работе
Данная работа посвящена истории идеологемы «нация» в советской публицистике 1917 – 1953 гг.
Понятие «нация» охарактеризовано как идеологема в связи со спецификой его использования советскими периодическими изданиями. Имеется в виду, что указанное понятие нельзя признать собственно термином, т.е. словом, значение которого строго определено, истолкование жестко ограничено. Напротив, истолкования здесь менялись неоднократно, причем, изменения были соотнесены с эволюцией идеологических установок, что и выявляется в ходе исследования.
Что касается самого понятия «идеологема» постоянно встречающегося в работах филологов, историков, политологов, культурологов, следует подчеркнуть: у него до сих пор нет общепринятого определения. Однако сам характер использования данного понятия свидетельствует о наличии уже сложившегося общего представления о границах его истолкований. На это представление и ориентируются использующие понятие «идеологема». Общность представления компенсирует в данном случае различия определений, предлагавшихся исследователями. Ситуации подобного рода нередко складываются не только в области гуманитарного знания. Потому, не касаясь собственно лингвистической проблематики, идеологему – в рамках данной работы – можно определить как часть идеологической системы, элемент идеологии. Сложившейся традиции словоупотребления это соответствует.
Идеологемный характер многих понятий, используемых средствами массовой информации, далеко не всегда очевиден. На бытовом уровне подразумевается, что их значения постоянны, эмоциональная окраска отсутствует. В реальности же значения идеологем меняются согласно идеологическим изменениям, а эмоциональная окраска задает отношение к описываемым объектам. Идеологемы можно считать специфическими политическими терминами, применяемыми для управления общественным сознанием. Это элементы манипулятивных технологий.
Как известно, советская журналистика весьма эффективно пропагандировала нужные правительству идеологические установки. Эффективность же обусловливалась не только тем, что советское правительство довольно быстро исключило такой фактор, как идеологическую конкуренцию, монополизировав средства массовой информации. Во многом эффективность советской пропаганды обусловливалась целенаправленным использованием комплекса идеологем. И в ряде пропагандистских кампаний важную роль играла идеологема «нация».
В данной работе рассмотрены изменения в истолкованиях понятия «нация», которые отражены, прежде всего, периодическими изданиями. Но исследуются также и другие идеологемы, соотносившиеся с идеологемой «нация» благодаря контексту пропагандистских кампаний, вошедших в историю советской публицистики и, конечно, журналистики в целом.
Таким образом предмет исследования в данной работе – история советской журналистики 1917–1953 гг.
Основной объект исследования – методы управления общественным сознанием, применявшиеся в советской публицистике 1917–1953 гг. Конкретизация объекта исследования подразумевает изучение политической терминологии, постоянно использовавшейся периодическими изданиями. Безусловно, в рамках диссертации невозможно исследование всей совокупности идеологем, применявшихся в советской журналистике. Идеологема «нация» выбрана постольку, поскольку на примере анализа ее истолкований весьма отчетливо прослеживаются изменения советских пропагандистских установок. Это процесс двуединый. С одной стороны, изменения пропагандистских установок фиксировались новыми истолкованиями идеологемы «нация», что отражалось журналистикой в целом и наиболее оперативно – публицистикой. С другой стороны, новые истолкования, распространяемые и утверждаемые средствами массовой информации, в свою очередь влияли на формирование пропагандистских установок, модифицировали их. Процессы взаимосвязи и взаимовлияния представляют особый интерес в аспекте изучения подлинной, а не мифологизированной истории отечественной публицистики и журналистики.
Основная цель работы – описание истории использования и эволюции истолкований идеологемы «нация» в советской публицистике 1917–1953 гг.
Для достижения основной цели решаются следующие задачи:
1. Описание и анализ истолкований понятия «нация», а также контекстуально связанных с ним идеологем, использовавшихся в отечественной публицистике к началу советского периода.
2. Описание и анализ истолкований понятия «нация», а также контекстуально связанных с ним идеологем, утверждавшихся в советской публицистике и в целом журналистике 1917–1930 гг. как идеологическая основа специфически советской политики.
3. Описание и анализ истолкований понятия «нация», а также контекстуально связанных с ним идеологем, в пропагандистских кампаниях 1930-1941 гг.
4. Описание и анализ истолкований понятия «нация», а также контекстуально связанных с ним идеологем, в пропагандистских кампаниях 1941–1953 гг.
Хронологические рамки исследования обусловлены спецификой объекта. 1917–1953 гг. – период отечественной истории, традиционно соотносящийся с политической деятельностью В.И. Ленина и И.В. Сталина как руководителей советского государства. Именно сталинское истолкование идеологемы «нация» официально признавалось тогда основой советской «национальной политики». После смерти Сталина идеологом советской «национальной политики» признавался Ленин, а Сталину инкриминировалось «грубое попрание ленинских принципов национальной политики». Соответственно, 1917–1953 гг. – период формирования в советской журналистике комплекса пропагандистских установок, основанных на различных истолкованиях идеологемы «нация» и связанных с ней идеологем.
Актуальность работы обусловливается, прежде всего, актуальностью изучения манипулятивных технологий, способствовавших увеличению эффективности пропагандистских кампаний, проводившихся средствами массовой информации. Описание и анализ истолкований идеологемы «нация» и контекстуально связанных с ней идеологем – на синхронном и диахронном уровнях – актуальны и в силу специфики постсоветской России как полиэтнического государства. Многие современные политики и журналисты, вне зависимости от их отношения к советской идеологии, продолжают использовать разработанный советскими идеологами политический тезаурус. Они подвергают общественное сознание воздействию советских манипулятивных технологий. Иногда это делается сознательно, однако порою использующий советские манипулятивные технологии сам находится под их воздействием. Выявление идеологемного характера политической терминологии позволяет распознавать манипулятивные технологии, а в перспективе – противостоять манипуляциям. Исследование истории идеологемы «нация» и контекстуально связанных с ней идеологем актуально и в аспекте создания подлинной истории отечественной журналистики.
Научная новизна обусловлена в первую очередь тем, что подобное исследование – на примере идеологемы «нация» – предпринимается впервые. При анализе истории идеологемы «нация» анализируются политические факторы, обусловившие поиск новых истолкований, методы их внедрения в общественное сознание. Такой подход предоставляет возможности проследить функции данной идеологемы и контекстуально связанных с нею идеологем на каждом этапе, определить характер зависимости функций от изменения политических задач. Посредством описания и анализа истолкований и функций идеологем выявляются манипулятивные технологии, апробированные в советскую эпоху. Идеологема «нация» и другие идеологемы, связанные с нею публицистическим контекстом, впервые изучаются как элементы манипулятивных технологий, применявшихся советским руководством для решения конкретных политических задач. Равным образом идеологема «нация» и другие идеологемы, связанные с ней публицистическим контекстом, впервые изучаются в аспекте создания подлинной, а не мифологизированной истории отечественной журналистики.
Теоретическая и практическая значимость данной работы обусловлена тем, что в ходе анализа истории идеологемы «нация» уточняются и корректируются на конкретном материале методы изучения истории отечественной журналистики в политическом контексте; результаты анализа истолкований идеологемы «нация» и других идеологем, контекстуально связанных с ней, позволяют в ряде случаев уточнить представления об истории советской журналистики, конкретизировать описания некоторых пропагандистских кампаний; полученные результаты могут быть использованы для подготовки монографий и статей по истории отечественной журналистики и литературы, а также при создании учебных курсов.
Степень научной разработки проблемы характеризуется двояко. С одной стороны, пока нет монографических исследований, посвященных идеологеме «нация» и другим идеологемам, связанным с ней публицистическим контекстом. С другой стороны, количество исследований, посвященных языку советских средств массовой информации, да и советскому языку в целом, настолько велико, что и самый краткий обзор мог бы стать темой весьма масштабного диссертационного исследования. Аналогично и самый краткий обзор трудов, посвященных политической терминологии, мог бы стать темой самостоятельного исследования. То же можно сказать и в связи с изучением феномена, обозначаемого идеологемой «нация». Вот почему рассматриваются лишь наиболее важные – применительно к поставленной цели – исследования.
Прежде всего, следует отметить работы, относящиеся к терминологическому аспекту проблемы формирования нового языка – в связи с существованием тоталитарного режима.
Благодаря изданному в 1948 г. и получившему мировую известность роману Дж. Оруэлла «1984», одним из общепринятых ныне стало понятие «newspeak», а в русской традиции – «новояз». Понятие удобное уже потому, что его эмоциональная окраска не всегда очевидна, в отличие от гораздо более поздних определений, перечисленных, например, А.Д. Васильевым: «тоталитарный язык», «жаргон власти», «язык лжи» и т.п.. В научный же обиход вошло понятие «советский язык», подразумевающее внеэмоциональное отношение к изучаемому феномену. Но внеэмоциональное отношение здесь труднодостижимо, о чем свидетельствуют работы такого авторитетного исследователя, как Е.А. Земская. Не стало обиходным и понятие «язык революционной эпохи», использованное А.М. Селищевым.. Между тем он был одним из первых, кто попытался на академическом, а не только публицистическом уровне осмыслить характер изменений в русском языке за девять лет советской власти. Однако вряд ли нужно доказывать, что академическое изучение языка тоталитарного государства – с публикацией результатов – редко бывает возможным в этом государстве. А за границей языком советского государства занимались преимущественно эмигранты, оппонировавшие советскому дискурсу.
Некоторую дистанцию, впрочем, старался сохранить уже на исходе советской эпохи А.Д. Синявский, подготовивший на основе своих работ курс лекций для французских студентов. Задачу объективного описания ставили также М.Я. Геллер и А.М. Некрич, анализировавшие советскую идеологию в контексте советской истории. По их мнению, формирование советского языка – процесс длительный, соотносимый с процессом формирования советской идеологии. Отчасти солидаризовался с историками И.А. Земцов специально изучавший манипулятивные функции советского политического языка: «Семантика этого языка отражает не социальную реальность, а идейное мифотворчество; она выявляет не объективные процессы и явления, а коммунистическое мировоззрение в его наложении на действительность». И все же в широких масштабах академическое изучение советского языка стало возможным лишь с началом распада советской идеологии. С этой точки зрения примечательна статья А.В. Михеева «Язык тоталитарного общества», посвященная международной конференции «Язык и власть, языки власти», проходившей весной 1991 г.. В дальнейшем полемическая компонента сохранялась. Например, А. Безансон «языку народа» противопоставлял «язык партии», а «советский язык» считал своего рода «компромиссом». Аналогично и Ш. Фицпатрик отмечал постоянное противостояние «живого» языка и официального, насаждаемого властью. Полемичны и работы Дж. Рейли, анализировавшего историю формирования советского языка на региональном уровне. С ним солидаризуется и Э.И. Хан-Пира.
Общим проблемам официального дискурса посвящены работа П. Серио «Как читают тексты во Франции». Весьма важна и работа В. Клемперера, исследовавшего официальный язык нацистской Германии – в том числе и на уровне понятий, значения которых считаются определенными. В аспекте проблематики с работой Клемперера можно соотнести работы А. Вежбицкой, изучавшей динамику изменений значений слов.
Что до феномена, называемого идеологемой, в данной области различия определений лишь подчеркивают общность представления. Так, идеологема, по мнению Г.Ч. Гусейнова, «знак или устойчивая совокупность знаков, отсылающих участников коммуникации к сфере должного – правильного мышления и безупречного поведения – и предостерегающих от недозволенного». Н.А. Купина называет идеологемой «вербально закрепленное идеологическое предписание», причем, указывает, что «язык может быть использован для искажения информации в целях контроля за сознанием и поведением людей. Манипулирование языком становится важнейшим средством воздействия на общественное сознание». Весьма значимыми представляются исследования, проведенные М.П. Одесским и Д.М. Фельдманом, причем, особо следует отметить книгу «Поэтика террора и новая административная ментальность», где история формирования и эволюция области значений политических терминов «революция» и «террор» исследована на материале английских, французских и американских пропагандистских схем. Понятиям, контекстуально связанным с идеологемой «нация», посвящена и работа «Идеологема "патриот" в русской, советской и постсоветской культуре». Сходного рода задачи решала и Е.Н. Басовская. Интересна в аспекте научной разработки проблемы и монография Д.М. Фельдмана «Терминология власти: советские политические термины в историко-культурном контексте». Историю манипулятивных технологий изучает и О.А. Мусорина. Идеологемам «враг» и «герой» посвящена работа М.Э. Никитиной. Историю идеологемы «кулак» – на материале советской публицистики – исследовал М.С. Корнев. Бесспорно актуальна недавно изданная работа А.И. Миллера, анализировавшего историю понятий «народность» и «нация».
Применительно к исследованиям феномена, именуемого «национальной политикой» советского государства, уместно подчеркнуть, что советские ученые работали в условиях весьма стесненных. Однако публикации советских ученых сыграли немалую роль. Многие десятилетия ими пользовались иностранные коллеги. Как пример можно привести опубликованную вскоре после смерти Сталина монографию Р. Пайпса «The Formation of Soviet Union», где анализируются описания «национальных» проблем, обсуждавшихся в Российской империи начала ХХ в., а главное – суждения русских марксистов о возможных путях решения этих проблем, равным образом и «национальная» политика советского правительства 1917–1923 гг.. Примечательна и монография Ф. Силницкого «Национальная политика КПСС (1917–1922)», впервые опубликованная в 1990 г.. Правда, работы иностранных ученых, печатавшиеся в советский период, нередко отличает откровенная публицистичность, тогда, пожалуй, неизбежная. Это относится и к известной книге А.Г. Авторханова «Империя Кремля: советский тип колониализма». Несколько менее полемичен Э. Карр, опубликовавший монографию «История Советской России», где подробно рассматривается «национальная» проблематика. Этой проблематике посвящена книга Б. Нахайло и В. Свободы «Soviet Disunion: A History of National Problem of USSR».
Необходимо также отметить работы, которые не связаны напрямую с тематикой данной диссертации, но освещают некоторые весьма важные аспекты дискуссий о «национальных» проблемах. Такова монография Й. Френкеля «Политика и пророчества», где рассматривается полемика большевиков и лидеров Всеобщего еврейского рабочего союза – Бунда, в ходе которой отрабатывались манипулятивные технологии, использовавшиеся также при советской власти. Весьма важна и монография М.С. Агурского «Идеология национал-большевизма», где анализируются пропагандистские приемы, использованные советскими идеологами при обсуждении «национального вопроса». Специально воззрения советских идеологов на «национальные» проблемы в связи с трудами К. Маркса анализировал и С.Ф. Блум. На уровне проблематики его книгу продолжают работы Р. Такера.
Анализу представлений о феномене, называемом «нация», посвящено значительное количество работ. Поскольку в задачи данного исследования не входит подробное изучение этого феномена, следует упомянуть лишь наиболее важные с точки зрения заявленной темы. Прежде всего – опубликованную в 1907 г. работу Ф. Майнеке «Weltbrgertum und Nationalstaat», где постулировалось деление «наций» на «государственные» и «культурные». Этой классификации до сих пор придерживаются многие ученые. Однако Э. Геллнер трактовал понятие «нация» как своего рода абстракцию. «Воображаемым сообществом» именовал «нацию» Б. Андерсон. Примечательны в этом аспекте и суждения Э. Хобсбаума. Особо интересен реализованный под руководством П. Нора масштабный проект «Места памяти» - анализ представлений о наиболее значимых в истории Франции событиях и понятиях, сыгравших ключевую при создании «национальной идеологии», формировании «национальной идентичности». Современной специфике посвящена работа У. Альтерматта «Этнонационализм в Европе». Аналогичные проблемы исследовал К. Хюбнер. Что до современных отечественных исследователей, применительно к теме данной диссертации особо важны работы В.А. Тишкова.
Источниковая база исследования формировалась по принципу репрезентативности. Выбирались источники наиболее важные, отражающие с максимальной полнотой исследуемые тенденции. Однако источниковая база достаточно обширна, потому ее можно условно разделить на четыре группы.
К первой группе источников относятся материалы досоветских и советских периодических изданий, где обсуждались проблемы, ассоциировавшиеся с идеологемой «нация» и другими, контекстуально с ней связанными. Уместно подчеркнуть, что досоветские и советские издания различаются, прежде всего, функционально. Советское правительство весьма быстро лишило своих оппонентов самой возможности полемизировать в печати с официальными пропагандистскими установками. Результаты обсуждения «национальных» и любых других проблем очень часто определялись заранее. Такого, конечно, не было в досоветской период. Даже в 1840-е гг., когда журналы «Москвитянин» и «Современник» вели яростную полемику, читатели имели возможность выбрать точку зрения. В советский же печати обычно исключалась пропаганда точек зрения полярных. К примеру, если «Правда» начинала очередную антисемитскую кампанию, выбрав в качестве объектов некоторых театральных критиков, то характеристики, опубликованные газетой ЦК партии, немедленно воспроизводились прочими периодическими изданиями. В силу чего манипулятивные технологии были особенно эффективны.
Ко второй группе источников относятся работы известных философов и политиков, благодаря которым изначально формировались представления о феномене, называемом «нация». Соответственно, формировались различные истолкования политического термина «нация», а также истолкования связанных с ним контекстуально других политических терминов. Прежде всего, это труды мыслителей, получивших всемирное признание – Т. Гоббса, Дж. Локка, Ж.-Ж. Руссо и Э.Ж. Сиейса. Не менее важны работы К. Маркса и Ф. Энгельса, а также К. Реннера, О. Бауэра, К. Каутского, обсуждавшиеся русскими марксистами. И, конечно, теоретические работы и публицистические выступления советских лидеров, где предлагались истолкования идеологемы «нация» и других идеологем, связанных с нею контекстуально. С ними соотносятся суждения отечественных ученых и публицистов, полемизировавших с большевистскими лидерами.
К третьей группе источников относятся материалы досоветских и советских справочных изданий. Существенно, что идеологизированность не была обязательным признаком большинства досоветских справочных изданий, фиксировавших истолкования, воспринимаемые в качестве нормы. Советские же справочные издания, как отмечали многочисленные исследователи, фиксировали то истолкование, которое директивно вводилось в качестве нормы. Фиксируемые там истолкования строго соответствуют идеологическим установкам, актуальным в момент подписания к печати. На материале справочных изданий отчетливо прослеживаются изменения установок.
В четвертую группу источников вошли официальные документы советской эпохи, а также дневники, мемуары, эпистолярий.
Теоретико-методологическая база работы – совокупность методик, традиционно используемых при исследовании политической терминологии. Прежде всего – использовавшийся Р. Кёбнером «семантический подход» к истории», кстати, традиционно присущий исследователям античности и средневековья, однако редко применяемый исследователями более поздних эпох. Важны также достижения Р. Козеллека. Применительно к истории идеологем важны упоминавшиеся работы Одесского, Фельдмана, использовавших методику Г. Фреге. Актуальны также упоминавшиеся выше труды Нора, Миллера, Вежбицкой, Гусейнова, Земцова, Купиной, Никитиной.
Апробация работы проводилась поэтапно. Основные тезисы изложены в публикациях по теме диссертации. Ряд гипотез, обоснованных в диссертации, обсуждался на научных конференциях, проводившихся в РГГУ. Диссертация обсуждена на кафедре литературной критики факультета журналистики РГГУ и рекомендована к защите.
Структура исследования обусловлена поставленными задачами. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, списка источников и использованной литературы, включающего 635 позиций.
Идеологема «нация»: поиски определений
Как известно, соотносимые с понятием «нация» проблемы — от истолкований «права наций на самоопределения», до завершившей сталинский период «борьбы с безродными космополитами» — постоянно обсуждались в советских периодических изданиях 1917-1953 гг. При этом считалось, что в области идеологии само понятие «нация» определено. Изначально подразумевалось, что существует «подлинно научная теория нации», в основе которой тоже «подлинно научное» определенное самого понятия «нация». Ну а в соответствии с теорией тщательно разработана концепция «национальной политики», благодаря чему советским руководством принимались и принимаются правильные политические решения, реализующие концепцию «национальной политики».
Эта точка зрения пропагандировалась не только в материалах массовой периодики. Она воспроизводилась многочисленными учебными пособиями, обосновывалась в научных работах, а главное — в справочных изданиях.
Например, автор соответствующей статьи, опубликованной в 1974 г. В последнем (третьем) издании Большой советской энциклопедии, постулировал, что «нация» — «историческая общность людей, складывающаяся в ходе формирования общности их территории, экономических связей, литературного языка, некоторых особенностей культуры и характера, которые составляют её признаки» 6.
Далее отмечалось, что «подлинно научная теория нации» создана К. Марксом и Ф. Энгельсом, а развита В.И. Лениным . Так что всем остальным руководителям советского государства надлежало лишь следовать указаниям «классиков марксизма-ленинизма», не допуская, конечно, различных «извращений национальной политики».
И.В. Сталин не упомянут среди создателей «подлинно научной теории нации». Однако автор статьи в последней Большой советской энциклопедии, формулируя само определение понятия «нация», почти дословно воспроизвел сталинское. Это определение - со ссылкой на Сталина — можно найти в любом справочном издании сталинской эпохи. Да и не только сталинской. Согласно подписанному к печати 27 сентября 1954 г. «Краткому философскому словарю», «нация — "исторически сложившаяся общность людей, возникающая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры" (Сталин, т. 2, с. 290)». В данном случае приведена ссылка на сталинское собрание сочинений. Обязательная ссылка, ведь Сталина официально еще признавали одним из «основоположников» — наряду с Марксом, Энгельсом и Лениным 8.
Изменилась ситуация лишь после открывшегося в феврале 1956 г. XX съезда КПСС, где Н.С. Хрущев объявил о борьбе с «культом личности Сталина», после чего умерший лидер был уже официально исключен из числа «основоположников». Но сталинская формулировка осталась. Именно ее воспроизводил автор статьи, опубликованной в 1959 г. в третьем издании Малой советской энциклопедии. По его словам, «нация» — «исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономич. жизни и психич. склада, проявляющегося в общности нац. культуры»69.
Существенная разница только в том, что ссылки на Сталина нет. Потому и понадобилась незначительная стилистическая правка. Если б точно воспроизвели, без всякой правки, надлежало бы и кавычки использовать, и указывать источник. Все же памятна многим была сталинская формулировка. А если несколько изменинть, то и кавычки не нужны.
В дальнейшем так и делалось: формулировку слегка редактировали, оставляя все указанные Сталиным дифференциальные признаки, а ссылку на источник не приводили70.
Между тем Ленин, официально признаваемый одним из создателей «подлинно научной теории нации», заслуги Сталина в данной области отнюдь не преуменьшал. И весьма высоко ценил сталинскую работу «Социал-демократия и национальный вопрос». Пространная статья печаталась журналом «Просвещение» в третьем, четвертом и пятом номерах за 1913 г. Именно оттуда была взята цитата, позже воспроизводившаяся в советских справочных изданиях .
Статья и готовилась к печати по ленинской просьбе. Готовилась как программный документ. Такой документ Ленин считал необходимым. С просьбой собрать материалы и написать статью по «национальному вопросу» Ленин обращался, например, к И.Я. Пятницкому . Обращался также к С.Г. Шаумяну". И к О.Н. Лоле обращался . Но в итоге лучшим образом справился с задачей Сталин. Его статью Ленин одобрял изначально. А в 1914 г. она — как программный документ партии - была издана еще и отдельной брошюрой, озаглавленной «Марксизм и национальный вопрос». Под этим заглавием и вошла позже в собрание сочинений Сталина75.
Именно Сталин подготовил программный документ партии. С ведома и одобрения Ленина подготовил. Более того, Ленин инициировал подготовку программного документа. Из чего следует, что для Ленина -в 1913 г. - работа над созданием «научной теории нации» далеко не завершилась. Даже удобное определение феномена, именуемого «нацией» не у кого было позаимствовать. Пришлось Сталину самому формулировать. И он сумел найти формулировку, которую Ленин признал безупречной. Соответственно, все прочие формулировки Лениным (и ленинскими единомышленниками) были сочтены не вполне удачными или вовсе неприемлемыми. А сталинскую формулировку большевики сочли нужным пропагандировать в периодике. Потом закрепляли в обиходе, выпустив сталинскую работу отдельным изданием.
Оценки не изменились и позже. Сталина продолжали считать специалистом по так называемому «национальному вопросу». И когда Ленин возглавил новое российское правительство, Сталин получил должность «народного комиссара по делам национальностей». Получил, можно сказать, по заслугам. Разногласия, позже возникавшие у Ленина и Сталина по «национальному вопросу», ничего в данном случае не меняют. Потому, что не повлияли разногласия на ленинскую оценку сталинской концепции, не изменили отношения к сталинской формулировке.
Соответственно, правомерен вопрос о том, какие же определения были отвергнуты прежде, чем наиболее удачным сочли сталинское.
Вряд ли нужно специально доказывать, что споры о том, как определить понятие «нация», ведутся на протяжении почти трех столетий. И до сих пор нет единого представления о критериях, на основании которых некую общность людей правомерно считать или не считать «нацией». В связи с чем X. Сетон-Уотсон отмечал, что научного определения вообще не может быть, однако сам «феномен существует издавна и будет существовать»76.
Идеологема «нация» : актуализация и деактуализация
Задача данной главы: описание и анализ истолкований понятия «нация», а также контекстуально связанных с ним идеологем, утверждавшихся в советской публицистике и в целом журналистике 1917-1930 гг. как идеологическая основа специфически советской политики.
Практически все советские публицисты и ученые, писавшие о сталинской «теории нации», утверждали, что была она, начиная от исходной формулировки понятия «нация», марксистско-ленинской. Соответствующей взглядам Маркса и Энгельса, основанной на их суждениях, которые затем развил Ленин235. При этом обычно указывались работы Маркса, Энгельса и Ленина, на которых сталинская концепция базировалась. Однако ни Маркс, ни Энгельс, ни Ленин не пытались в этих работах сформулировать определение феномена, именуемого «нацией»236.
Конечно, Ленин знал, что Маркс и Энгельс не оставили планов создания «подлинно научной теории нации». Знал и Троцкий. Нет оснований сомневаться, что и Сталин знал. И специалисты — в Российской империи, а затем в советском государстве - знали. Но так уж полагалось в среде российских социал-демократов, и позже в советском государстве - истоки любой теории соотносить с учением Маркса и Энгельса. Включая и «подлинно научную теорию нации». А Маркс и Энгельс, как известно, ставили и решали другие задачи. Эти задачи подразумевали ликвидацию «национальных различий». Маркс и Энгельс настаивали, что классовые интересы общие у пролетариев всех стран, у пролетариев всех стран общие противники, благодаря чему «национальные различия», несущественны.
Именно это неоднократно акцентировалось «Манифестом коммунистической партии», опубликованным в 1848 г. сразу на нескольких европейских языках. Акцентировалось, что с точки зрения классовой борьбы у пролетариев нет отечества, угнетены английские, французские, немецкие, американские рабочие, в труде пролетариев и формах угнетения нет различий, соответственно, коммунисты отстаивают общие интересы рабочих, классовые интересы, не зависящие от различий, именуемых «национальными», ведь буржуазия сотрет все «национальные» границы — экономически237.
Маркс и Энгельс еще до издания программного коммунистического документа настаивали, что процесс объединения закономерен, исторически и экономически предопределен, потому классовая борьба, классовые интересы превыше всего. Так, в ноябре 1847 г., выступая в Лондоне на митинге, посвященном годовщине польского восстания, Маркс доказывал, что освобождение Польши, угнетаемой Россией надлежит считать делом и английских рабочих, которые помогут своим польским товарищам, борясь против собственной буржуазии238.
Кстати, судя по словоупотреблению в немецких изданиях, у Маркса и Энгельса понятие «нация» может истолковываться как общность этнокультурная, но может рассматриваться и в качестве общности государственной. И если одно государство угнетает другое, представители угнетающего государства, по словам Маркса, не станут свободными «национально», пока будут угнетателями. Применительно к Польше это и акцентировал Энгельс .
Данный тезис развит и в «Манифесте Коммунистической партии»: когда будет уничтожена эксплуатация человека человеком, утратит почву и национальная вражда240. Маркс и Энгельс не раз подчеркивали, что все усилия коммунистов должны быть направлены на объединение пролетариев всех стран и борьбу против буржуазии, а проблемы, именуемые «национальными», в будущем разрешатся сами собой241.
В том же 1848 г., выступая в Брюсселе на торжественном собрании, посвященном годовщине польского восстания 1846 г., Маркс и Энгельс особо подчеркивали, что это восстание более значительно, чем прежние. Более значительно именно потому, что в 1846 г. поляки решали задачи общедемократического характера, тогда как прежде — исключительно польские. Коль так, именно в 1846 г. поляки всей Европе показали пример, хотя в самой Польше большинство населения угнетается меньшинством. С точки зрения Маркса и Энгельса наиболее важными были социальные требования, выдвинутые польскими повстанцами. Отражающие же интересы этнокультурной общности требования - лишь катализатор в деле борьбы за освобождение социальное .
Но марксистское учение позволяло найти обоснование и для защиты интересов этнокультурной общности. Характер употребления слова «нация» в трудах Маркса и Энгельса позволял некоторым политикам требовать создания политических партий на основе этнокультурной общности. В частности, так аргументировалась необходимость создания «Еврейского рабочего союза» — Бунда243.
Известно, что Маркс и Энгельс неоднократно выступали в поддержку так называемых «угнетенных наций». В 1864 г. в Учредительном манифесте международного товарищества рабочих (Первого Интернационала) Маркс осудил «бесстыдное одобрение, притворное сочувствие или идиотское равнодушие, с которым высшие классы Европы смотрели на то, как Россия завладевает горными крепостями Кавказа и умерщвляет героическую Польшу»244.
Также известна серия статей Энгельса о Польше, опубликованных в английской газете «Commonwealth» весной 1866 года (в советское собрание сочинений они вошли под общим названием «Какое дело рабочему классу до Польши?»). Поводом для этих публикаций стала полемика, развернувшаяся в Генеральном Совете вокруг решения Лондонской конфедерации 1865 г. о включении в повестку дня предстоящего Женевского конгресса вопроса о независимости Польши. Энгельс — от имени рабочих всей Европы — поддержал стремление поляков к созданию независимого государства и осудил Россию как «владелицу громадного количества украденной собственности, которую ей придется отдать назад в день расплаты» 5. Понятно, что вопрос о «национальных интересах» поляков был рассмотрен как своего рода катализатор - в реакции, содействующей распаду капиталистического государства. Однако Энгельс критиковал и «принцип национальности», т.е. этнокультурной общности. Принцип этот, по словам Энгельса, не следует брать за основу для формирования новых независимых государств246. В статье «По и Рейн», написанной в 1859 г., Энгельс также выступал против установления государственных границ строго по границам расселения различных этносов, поскольку европейские государства — полиэтничны .
Можно отметить, что Маркс и Энгельс рассматривали так называемый «национальный вопрос» как второстепенный, уделяли ему внимание лишь тогда, когда подразумевалось решения задач революции .
Нередко в различных советских изданиях библиография «подлинно научной теории нации» отсылает к черновому наброску Энгельса, стараниями Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС получившему заглавие «О возникновении национальных государств». Эта работа действительно посвящена формированию государств в Европе. По словам Энгельса, основой для образования большинства европейских государств стали языковые группы, еще в средневековье закрепившиеся на определенных территориях, ну а процесс централизации зависел от усиления королевской власти. Единой власти не было в Италии и Германии, потому на исходе средневековья там не было и единства, которое можно было бы назвать «национальным»249. Отсюда, вроде бы, следует, что для образования феномена, именуемого «нацией», необходима и территориальная, и этнокультурная, и экономическая общность. Что и было сказано в сталинской работе.
Но, во-первых, набросок черновой. Вряд ли Сталин был с ним знаком в 1913 г. Во-вторых, прямое следствие далеко не очевидно. А соответствующий вариант словоупотребления можно — наряду с другими вариантами - найти и в «Манифесте коммунистической партии»250.
Идеологема «нация» и «патриотические» пропагандистские кампании в советской печати 1917-1940 гг.
Задача данной главы — описание и анализ истолкований понятия «нация», а также контекстуально связанных с ним идеологем, в пропагандистских кампаниях 1930-1941 гг.
Уместно подчеркнуть, что формирование совокупности установок, именуемой «подлинно научной теорией нации», началось в 1910-е гг. Но, как известно, готовившиеся большевистской партией кампании в периодике, ассоциируемые с идеологемой «нация», далеко не всегда соответствовали базовым установкам. Что относится и к досоветской, и к ленинской, и к сталинской эпохам. При этом базовые пропагандистские установки не отвергались формально. Они были, вроде бы, в силе. Но истолкования идеологемы «патриот», контекстуально соотносившейся с идеологемами «нация» и «народ» менялись достаточно часто. Менялись сообразно политической прагматике. И эмоциональная окраска - в зависимости от политического контекста - тоже менялась.
Так, пресловутым «марксистским мировоззрением» подразумевалось отстаивание «классовых», т.е. надэтнических, над государственных интересов. Признаваемых — в силу традиционного истолкований понятия «нация» — наднациональными. Соответственно, «патриотизм», традиционно понимаемый как отстаивание интересов определенного государства, отрицался. Однако для решения актуальных политических задач партийные идеологи в различного рода пропагандистских кампаниях эффективно использовали и «патриотические» лозунги.
Актуальные политические задачи всегда оказывались важнее абстракций — идеологических установок. Соответственно, в начале мировой войны большевистские идеологи называли себя «интернационалистами». Подразумевалось, что «интернационализмом» обусловлен отказ от сотрудничества с российским правительством даже с учетом чрезвычайных обстоятельств. В этом аспекте программной считалась ленинская статья «О национальной гордости великороссов», опубликованная газетой «Социал-демократ» 12 декабря 1914 г. Пафос ее — отрицание официальной пропаганды . Прежде всего, Ленин утверждал, что истинные социалисты обязаны четко определить свое отношение к «патриотическим» лозунгам, так как все «говорят, толкуют, кричат теперь о национальности, об отечестве» .
Большевистский лидер подчеркивал, что отрицание официального «патриотизма» вовсе не тождественно пренебрежению «национальным вопросом». Политическая ситуация обусловливала принципиально иной подход. Согласно Ленину, «неприлично было бы забывать о громадном значении национального вопроса; - особенно в такой стране, которую справедливо называют "тюрьмой народов"; — в такое время, когда именно на дальнем востоке Европы и в Азии капитализм будит к жизни и к сознанию целый ряд "новых", больших и малых наций; - в такой момент, когда царская монархия поставила под ружье миллионы великороссов и "инородцев"...».
Ленин отвергал «патриотические» лозунги. Однако утверждал, что «пролетариату» отнюдь не чуждо само чувство «национальной гордости». Вот только связывал Ленин такое чувство именно с противостоянием самодержавию. Противостоянием деспотическому правительству, революционное движение подавляющему. В силу чего и постулировал: «Мы гордимся тем, что эти насилия вызывали отпор из нашей среды, из среды великорусов»423. Разумеется, предметом особой гордости объявлялся большевизм. Партия большевиков как таковая. Гордиться надлежало тем, что «великорусский рабочий класс создал в 1905 году могучую революционную партию масс, что великорусский мужик начал в то же время становиться демократом, начал свергать попа и помещика» . Отрицалась Лениным сама идея «национального единства», пропагандируемая официальными идеологами. Что вполне корреспондировало с его статьей «Критические заметки по национальному вопросу», опубликованной «Просвещением» в 1913 г. В ней Ленин постулировал: «В каждой национальной культуре есть, хотя бы и не развитые, элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящаяся, эксплуатируемая масса, условия жизни которой неизбежно порождают идеологию демократическую и социалистическую. Но в каждой нации есть также культура буржуазная (а в большинстве еще черносотенная и клерикальная) — притом, не в виде «элементов», а виде господствующей культуры». Соответственно, «великорусская нация» тоже делилась на две части. Одна — нация угнетателей и приспешников их. Другая же объединяла угнетенных и лидеров борьбы с угнетателями 5.
В 1914 г. Ленин, пользуясь случаем, обосновывал противопоставление «национальной гордости» и «патриотизма» — в официальном истолковании. Даже так называемые «победы русского оружия» противопоставлялись «национальной гордости». Нельзя было гордиться всем, что способствовало усилению русских самодержцев: «Мы полны чувства национальной гордости, и именно поэтому мы особенно ненавидим свое рабское прошлое (когда помещики дворяне вели на войну мужиков, чтобы душить свободу Венгрии, Польши, Персии, Китая) и свое рабское настоящее, когда те же помещики, споспешествуемые капиталистами, ведут нас на войну, чтобы душить Польшу и Украину, чтобы давить демократическое движение в Персии и в Китае, чтобы усилить позорящую наше великорусское национальное достоинство шайку Романовых.. .».
Ссылался Ленин, конечно, на социал-демократическую традицию. На «основоположников»: «"Не может быть свободен народ, который угнетает чужие народы", - так говорили величайшие представители последовательной демократии XIX века Маркс и Энгельс, ставшие учителями революционного пролетариата. И мы, великорусские рабочие, полные чувства национальной гордости, хотим во что бы то ни стало свободной и независимой, самостоятельной, демократической, республиканской, гордой Великороссии, строящей свои отношения к соседям на человеческом принципе равенства, а не на унижающем великую нацию крепостническом принципе привилегий» 27.
Идеологема «нация» и «патриотические» пропагандистские кампании в советской периодике 1941-1953 гг.
Задача данной главы - описание и анализ истолкований понятия «нация», а также контекстуально связанных с ним иделогем, в пропагандистских кампаниях 1941-1943 гг.
Уместно еще раз подчеркнуть, что анализ всех пропагандистских кампаний, проводившихся с начала Великой Отечественной войны, не входит в задачу работы. Применительно к данному исследованию важны тенденции: изменения в пропагандистских схемах, использовавшихся советскими журналистами.
Изменения были незначительны. Принято считать, что именно в период войны советские пропагандисты обратились к «патриотическим лозунгам». В силу чего «русское» потеснило «советское». Соответственно, «национальное» потеснило «интернациональное». Однако можно отметить, что в реальности соответствующая база была создана гораздо раньше. Задолго до начала Великой отечественной войны. «Генеральная линия партии» в области идеологии менялась сообразно политической прагматике. К началу 1940-х гг. актуализовался новый поворот (или возвращение) к «патриотическим» лозунгам.
Как известно, Сталин, выступая по радио 3 июля 1941 г., взывал прежде всего к «патриотическим» чувствам. Речь его была опубликована в тот же день: «Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь Советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу»586.
С одной стороны, речь шла о «советском народе» в целом. Но по контексту, прежде всего, о «русском народе». И война — по аналогии — должна была стать «Отечественной». По аналогии же Советский Союз должен был сделать то, что некогда сделала Россия, освободившая Европу от Наполеона, которого тоже признавали непобедимым. Теперь надлежало оказать «помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма»587.
В ноябре 1941 г., выступая с докладом на заседании Московского совета депутатов, Сталин противопоставил именно «русскому народу» - идеологов нацистской Германии. Имелось в виду противопоставление «национальное». По словам Сталина, нацисты, «эти люди, лишенные совести и чести, люди с моралью животных имеют наглость призывать к уничтожению великой русской нации...» .
Ничего принципиально нового Сталин в данном случае не сказал. «Национальное» противопоставление в ту пору - общее место. Если нацистские пропагандисты изображали «русских» как «недочеловеков», то аналогичные приемы этнического противопоставления использовали пропагандисты советские. Об «интернационализме» советские пропагандисты упоминали редко. Особенно -после ликвидации немецкой автономии в Поволжье и высылки этнических немцев. Зато достаточно часто постулировалось, что враг — «немцы». Даже не «фашисты», а именно «немцы» или «германцы». Оба именования еще воспринимались как нейтральные, эмоционально не окрашенные, соответственно в периодике появился и маркированный - «фрицы». Вражда подразумевалась именно этническая. «Национальная».
С этой точки зрения примечательны материалы, опубликованные «Огоньком» в декабре 1941 г. под общим заголовком «Скоты». Риторический вопрос, там сформулированный, уже сам по себе содержал инвективы ксенофобского характера: «Иногда спрашивают, как могло случиться, что немцы, которые когда-то считались культурными людьми, могли за восемь лет пребывания в гитлеровском свинарнике дойти до состояния скотов, поражающих весь цивилизованный мир своими омерзительными и гнусными преступлениями, своей дикостью, похабным обжорством, типичными чертами варваров?» .
Ответ, по мнению редакции, был прост. Спрашивающие о причинах такого поведения «забывают одно очень важное обстоятельство: германская армия всегда была зловонным рассадником бескультурья и подлости»590.
Затем шли цитаты из романа Э.М. Ремарка «На Западном фронте без перемен», выбранные так, чтобы показать «бескультурье» немецких солдат времен Первой мировой войны. Солдаты мародерствующие, обсуждающие проблемы пищеварения, отправления естественных надобностей и т.п. Завершалась подборка цитат опять же патетически: «Скотами были, скотами и остались!»591.
Это, конечно, не сочеталось с установками «интернационализма» даже и в сталинском варианте, но противоречие игнорировалось. Новые пропагандистские установки были навязаны практически всем советским публицистам592. За популярными — следили особо внимательно. Так что даже И.Г. Эренбург, по свидетельствам многих современников, презиравший любые проявления ксенофобии, вынужден был приспосабливаться к новым пропагандистским установкам, хотя именно он крайностей избегал593.
Сталин по-прежнему утверждал новоимперскую парадигму. Так, в 1942 г. было принято решение о создании нового государственного гимна. «Интернационал», ранее считавшийся государственным гимном, оставался лишь партийным. И музыку, и текст — из предложенных вариантов - Сталин выбирал лично, хотя и прислушивался к мнению государственной комиссии. Не только выбирал, еще и делал замечания, требовал исправлений, редактировал лично. Работа затянулась, но в итоге новый гимн Сталиным был одобрен. «Интернационального» там было немного. Главным было «национальное» — «Союз нерушимый республик свободных / Сплотила навеки Великая Русь»594.
Как известно, о «партийном» Сталин в ту пору говорил гораздо реже, чем о «народном», т.е. «русском». В ноябре 1942 г., выступая перед депутатами Моссовета, Сталин подчеркнул, что «никакая другая страна и никакая другая армия не могла бы выдержать подобный натиск озверелых банд немецко-фашистских разбойников и их союзников»595.
По мере стабилизации положения на фронтах «национальное» противопоставление использовалось все реже. В ноябре 1943 г. Сталин, выступая перед депутатами Моссовета, счел нужным подчеркнуть, что советские войска «защищали завоевания Октябрьской революции»596.
Акценты несколько сместились. Перспектива разгрома существенно отдалилась, напротив, улучшение ситуации было очевидно. «Интернациональное» вновь актуализовалось. Пришло время «борьбы с буржуазным национализмом».
Формально виноватым оказался А.П. Довженко. Как известно, его Сталин ценил, награждал, хотя режиссер и считался «неблагополучным по национализму». Кстати, «национализм» Довженко не имел отношения к «великорусскому шовинизму». Потому что «великорусское» давно уже не соотносилось с понятиями «национализм» или «шовинизм». Тут речь шла о «патриотизме», «связи с народом». К «националистам» причисляли украинцев, татар и т.п. Так что Довженко — в служебной документации НКВД и ЦК ВКП(б) — именовался «украинским националистом»597.
