Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА I На пути к унии: англо-шотландский парламентский договор 1707 г .
1. Проблема англо-шотландского договора в XVII в 54
2. PRO et CONTRA: Шотландия накануне унии 76
ГЛАВА II Уния и протест
1. Уния и политические практики: петиции, патронаж, бунт ПО
2. Якобитское движение 133
Раздели: модернизация
ГЛАВА III Административная унификация
1. Патронаж и центральное управление 181
2. Местное управление и институциональная идентичность 215
ГЛАВА IV Социально-экономическая модернизация
1. «Умиротворение» Горной Шотландии 23 7
2. Модернизация Хайлеида 256
3. Социально-экономическая трансформация Шотландии 277
Разделы: идентичность
ГЛАВА V Интеллектуальные дискуссии XVIII в .
1. Интеллектуальная рефлексия первой половины XVIII в 300
2. Кризис идентичное ти и его преодоление во второй половине XVIII в 336
ГЛАВА VI Шотландская романтическая революция первой половины XIX в .
1. Вальтер Скотт и «романтическая революция» в историописании 361
2. Шотландские интеллектуалы и история Северной Британии в первой половине XIX в 384
3. От элитарного к массовому: выработка национальных символов 418
Заключение 451
Список использованных источников и
Литературы 464
- PRO et CONTRA: Шотландия накануне унии
- Якобитское движение
- Местное управление и институциональная идентичность
- Кризис идентичное ти и его преодоление во второй половине XVIII в
Введение к работе
Актуальность темы исследования
В современной Европе, для которой свойственно стремление сохранить национальные и этнические идентичности, Шотландии принадлежит особое место, поскольку уже долгое время она является одним из символов европейского национализма. На этом фоне парадоксом выглядит факт, что в XIX веке, в эпоху формирования государств-наций, когда повсеместно в Европе развернулось движение за политические суверенитеты, Шотландия успешно провалила свой национальный проект, не только не сформировав собственного государства – по аналогии с теми молодыми странами, что вели в Европе войны за национальную независимость, но, наоборот, укрепляла и воспевала свое место в рамках Британской империи.
Шотландская национальная идентичность занимает особое место в ряду себе подобных, и не только потому, что уже на протяжении трех столетий нация, хотя и лишенная государственности, постоянно торжествует, воспевая свое место в рамках Соединенного Королевства, но и потому, что именно англо-шотландская парламентская уния 1707 г. заложила основу первой полиэтничной и полирелигиозной европейской нации. Союз 1707 г. имел общеевропейскую значимость, поскольку им была заложена основа совершенного стандарта европейского этно-религиозного национализма, который не только сформировал новый для Европы тип бюрократической идентичности, реализованный позже в большинстве европейских стран, где шел модернизационный процесс, но и предложил мирный вариант решения национальной проблемы. И ни Просвещение XVIII века, ни романтизм столетия XIX, ни, наконец, современная демократия не смогли воспрепятствовать этой тенденции.
В начале XXI в., когда европейское пространство провозглашено «Европой регионов», опыт трехсотлетней давности, в результате которого было преодолено противоречие между локальным и национальным, и, вместе с тем, чувство «шотландскости» составляло основу национальной гордости жителей северной Британии, представляется чрезвычайно важным. Одновременно, то, как была решена проблема межнационального и межкультурного противостояния в условиях модернизации, породившей новые социальные и экономические задачи, может иметь значение не только для Западной Европы. Этот факт проистекает из того, что процесс формирования идентичностей имеет вневременное и внеисторическое значение, возобновляясь в каждодневной человеческой практике.
Объект и предмет исследования
Объектом диссертационного исследования является шотландское общество с конца XVII по середину XIX в., включая весь комплекс социально-экономических, политических, духовных и внешне-политических отношений, а также совокупность трансформационных процессов в нем.
Предмет исследования составляют англо-шотландская парламентская уния 1707 г., и обусловленный объединением шотландский модернизационный процесс, а также влияние модернизации на отношение к унии и изменение идентичности, как под воздействием административной, политической и социально-экономической трансформации, так и в результате деятельности интеллектуалов.
Хронологические и географические рамки
Уния 1707 г. стала результатом длительного, противоречивого процесса англо-шотландского сближения, который протекал, как минимум, на протяжении всего XVII в. Особую роль в этой наметившейся тенденции к интеграции сыграли события конца XVII – начала XVIII в. В этой связи, думается, необходимо рассматривать унию не как событие, произошедшее 1 мая 1707 г., или, даже, процесс, развивавшийся, начиная с его официального объявления в 1706 г., а как более длительный этап, начавшийся в к. 80-х гг. XVII в. Все эти события, с одной стороны, способствовали заключению союза, а, с другой, положили начало формированию идеи нации в Шотландии.
Верхней хронологической границей исследования является середина XIX в. Хотя и условная, она объясняется тем, что в середине XIX столетия в Шотландии случился целый ряд событий, трансформировавших национальную идеологию. В 1843 г. произошел церковный раскол, в ходе которого три возникшие шотландские церкви, стали претендовать на то, чтобы называться истинными наследницами шотландской пресвитерианской церкви, отражавшей национальные интересы. Это породило настроения пессимизма, поскольку распадался один из основных институтов формирования и тиражирования национальной идентичности. Этот пессимизм достиг своей высшей точки в 1853 г. созданием Ассоциации по отстаиванию шотландских прав, которая впервые после 1707 г. выдвинула политические требования.
50-60-е гг. XIX в., одновременно, стали временем, когда в Шотландии завершился промышленный переворот, сформировавший индустриальные слои населения. Новые группы общества уже не довольствовались культурной автономией Шотландии, инициируя политическое движение за ее независимость. Середина века знаменует собой начало другого, сепаратистского национализма, пришедшего на смену юнионистскому.
Географические рамки диссертационного исследования включают Шотландию, в том числе, ее горные районы, при этом, в некоторых случаях охватываются события, происходившие на территории северо-английских земель.
Степень изученности проблемы
Проблема формирования европейских наций не единожды являлась предметом научного осмысления. Освещался этот вопрос и применительно к шотландской истории. Однако влияние модернизации на формирование шотландской национальной идентичности – тема, гораздо менее изученная в историографии. Англо-шотландская парламентская уния 1707 г. в связи с ее влиянием на процесс шотландской модернизации и на формирование национальной шотландской идентичности – также проблема, слабо изученная как в отечественной, так и в зарубежной исторической науке.
В отечественной историографии, даже на фоне относительно слабо изученной истории Британии XVIII в., события англо-шотландского объединения, и, тем более, шотландской модернизации, а также динамика развития идентичности, не были заявлены как научная проблема. За исключением статьи Н.А. Ерофеева, англо-шотландская парламентская уния 1707 г. не подвергалась специальному изучению, хотя на ее значимость указывалось в общих работах по истории Британии, и немногочисленных монографиях по шотландской истории.
Отдельные аспекты шотландской истории, в том числе и истории англо-шотландских отношений, освещены в статьях и монографиях В.В. Штокмар, Н.И. Басовской, Г.И. Зверевой, М.Ю. Брандта, И.Н. Гроздовой, А.А. Петросьян, Д.Г. Федосова, Г.Ю. Магакова, В.Ю. Апрыщенко. Значимость исследований отечественных историков определяется тем фактом, что, как правило, констатируется и анализируется противоречивость процесса англо-шотландских отношений на протяжении средних веков и раннего нового времени. При этом зачастую объектом анализа становится сложная этнополитическая мозаика Шотландии, особенности ее экономического уклада. В то же время, как правило, эти исследования посвящены более ранним периодам шотландской истории и не затрагивают вопросы, связанные с модернизацией и шотландской идентичностью.
В зарубежной историографии шотландская история рубежа XVII-XVIII вв. и последовавший за этим процесс трансформации идентичности вызывали и продолжают провоцировать многочисленные дискуссии. Характерной особенностью всех исследований этой проблемы, начиная с XVIII-XIX вв. и по сей день, является четкое разделение на проюнионистских и антиюнионистских историков, чьи общественно-политические взгляды детерминируют их исследовательские воззрения.
Несмотря на многочисленные спорные вопросы шотландской истории изучаемого времени, которые включают и политические аспекты развития, и якобитские войны, и внешнеполитическое положение Шотландии, пожалуй, две группы проблем привлекают наибольшее внимание исследователей. Во-первых, это комплекс проблем, связанных с экономическим развитием Шотландии и о том, что, с этой точки зрения, принесла шотландцам уния 1707 г. Во-вторых, это вопрос о трансформации идентичности, а точнее, способах репрезентации преобразованной идентичности, включая отражение этого процесса в исторических сочинениях.
Проблема развития шотландской экономики, уже на протяжении многих лет интересовавшая исследователей, ранее, как правило, освещалась в общих трудах по истории Шотландии, или в статьях и монографиях, касающихся отдельных регионов. Такой подход был характерен для зарубежной историографии практически всего XX в. Примером подобных исследований являются работы С. Лайта, Б. Ленмана, Г. Доналдсона, Д. Дайчеза и других авторитетных историков, которые проблему экономического развития рассматривали в контексте более обширных вопросов, частично затрагивая и нацие-строительство.
Более тщательный и детальный, а потому и убедительный, анализ проблемы экономического развития характерен для исследований последних десяти-пятнадцати лет. В особой степени это касается работ Й. Уайта и К. Уотли, которые, в отличие от предшественников, многие проблемы шотландской истории XVII-XIX вв. рассматривают сквозь призму экономического развития. Среди вопросов, интересующих историков не только уровень развития экономики, выраженный в показателях производительности труда или обеспеченности ресурсами. Главное, что отличает их исследования – несомненная антропологическая направленность, в рамках которой сочетается интерес к «объективным экономическим показателям» с человеческой ориентацией экономической истории – авторов интересует как те или иные процессы отражались в сознании их современников.
Экономическая история в исследовании К. Уотли присутствует в виде скрупулезно собранного и проанализированного статистического материала, относящегося к различным графствам Шотландии. При этом автору удалось «очеловечить» эту, казалось бы, не очень живую область исторического познания – экономические процессы оказываются пропущены сквозь призму человеческого сознания, и обезличенные цифры наполняются индивидуальным содержанием. Обмен скотом, торговля, земледелие и ремесло предстают не просто коммерческими операциями, но несут и престижную нагрузку.
Анализ социально-политических процессов периода подписания унии дал возможность историкам составить всеобъемлющую картину шотландского прошлого конца XVII – первой четверти XVIII в., в которой отразились сложные и многозначные явления персонального, группового, национального уровней. Избрав предметом своего анализа очень короткий хронологический промежуток, К. Уотли создает чрезвычайно насыщенное описание, где он достигает не только эффекта тотальности, но и той «плотности», к которой призывал К. Гирц, подразумевая анализ категорий языка в целях погружения в смысл символов и процессов, содержащих в себе историческое прошлое.
Другим вопросом, столь же значимым для шотландской истории XVIII в. является проблема трансформации идентичности на протяжении с конца XVII по XIX столетие, которая, за редким исключением, стала привлекать внимание историков лишь в последние два десятилетия. Особенность историографических источников этой группы заключается в том, что они, как правило, предметом своего анализа имеют интеллектуальный, включая, историографический дискурс XVIII-XIX вв., а, с другой стороны, сами являются отражением сложного процесса развития шотландской идентичности последней четверти XX - начала XXI вв. Большая часть современных исследователей этого периода согласны в одном – в важности XVIII в. как своеобразной инициации – обряда трансформации Шотландии и «шотландскости».
В 1964 г. шотландский историк Уильям Фергюсон, обобщая сформировавшуюся историографическую традицию об англо-шотландской унии 1707 г., назвал ее «добрым делом», необходимым и, более того, неизбежным. События начала XVIII в. он рассматривал, как подготовленные всем ходом исторического развития, но, одновременно, делал акцент на том, что «видимо, это был величайший политический проект XVIII в.», который стал возможен благодаря деньгам и системе патронажа.
Изучение того, как писалась история унии, изменившей статус Шотландии, которая потеряла свою политическую независимость, находится в полном соответствии с процессом формирования шотландской идентичности. История, таким образом, преобразуя прошлое в настоящее, является важным компонентом конструирования национальной идентичности.
Современные исследования шотландской историографии XIX в. демонстрируют, что, в отличие от других европейских стран, в Шотландии практически не было работ, связанных с изучением собственной шотландской национальной идентичности. Работа шотландского историка Маринел Эш «Странная смерть шотландской истории» являет собой пример одного из самых оригинальных исследований постюнионистской шотландской историографии. Ее основные идеи заключаются в том, что в Шотландии в XIX в. произошла т.н. «романтическая революция в историописании», инициированная Вальтером Скоттом. В результате этого переворота сформировалась традиция историописания, основанная на скрупулезном изучении аутентичных источников. Однако влияние этой традиции не долго сохранялось в Шотландии и исчезло уже в 1870-е гг. – явление, получившее название «внезапная смерть шотландской истории».
Вместе с тем, анализ самих историографических работ, написанных на протяжении всего XX в., представляет как собственно историографический интерес, так и имеет значимость с позиций исследования трансформации шотландской идентичности в XX столетии. Точка зрения М. Эш разделяется Майклом Фраем, Колином Кидом, отчасти, Мюрием Питтоком. Шотландская историография середины XIX в., по их мнению, уже была крайне озабочена изучением процесса складывания нации в Шотландии. Согласно мнению М. Фрая, в то время как Англия успешно формировала свой историографический канон, Шотландия, наоборот, разрушала собственную историографическую традицию, в целях освобождения от оков прошлого, сдерживавших дальнейшее процветание общества.
Мюррей Питток, сферой интересов которого являются культурные аспекты якобитизма, тоже разделяет эту идею. По его мнению, в формировании идеологически нейтральной, спекулирующей на ностальгии по прошлому, истории, нашло свое выражение «открытие Шотландии». История якобитского движения и другие драматические аспекты шотландского прошлого представляет собой красочную драму, ставшую неотъемлемой частью мифологизации северо-британской истории.
Точка зрения о том, что шотландская культура и историография периода Просвещения не разрабатывала концепт национальности, стала подвергаться критике с двух сторон. Во-первых, Линси Патерсон и Ричард Финли высказали мнение, что европейский национализм XIX в. вообще не использовал концепт национальной культуры. Более того, Р. Финли считает, что националистическая историография XIX в. вовсе не претендовала на обоснование независимости, поскольку и сам национализм XIX в. не выдвигал требования создания независимого государства-нации. В этой связи перед шотландцами просто не могло встать задачи реконструкции их прошлого с националистическими целями. В своих утверждениях и Финли, и Паттерсон формулируют основное содержание теории «концентрической природы шотландского национализма» – быть шотландцем, по их мнению, значило одновременно быть и британцем.
Грэм Мортон, еще один современный шотландский историк, разделяет точку зрения Р. Финли и Л. Паттерсон на природу шотландского национализма XIX в. Используя теоретические взгляды на сущность нации Э. Смита, он считает, что требование нации-государства было лишь одним, не самым главным, из проявлений национализма. Политический национализм был «ненастоящим» движением, особенно, в сравнении с культурным национализмом.
За последнюю четверть века историки от Маринел Эш до Мюррея Питтока обращают внимание на одну характерную черту шотландской историографии XIX в., заключающуюся в упадке интереса к национальной шотландской истории. Исследования шотландской культуры демонстрируют слабость и нежизненность собственно шотландских мотивов. За редким исключением, каким является, например, анализ просветительской историографии, проведенный Дэвидом Аланом, шотландская культурная традиция сводится к некоему примитиву. И это касается не только XIX в., но и шотландской культуры в целом.
Анализ того, как в рамках целого «мира британских региональных идентичностей» формировалось шотландское самосознание, дает нам блестящую возможность верифицировать обоснованность тезисов о механизме «конструирования» идентичности, о факторах, оказывающих влияние на этот процесс, и, в конечном счете, о его результатах. Изучение историографии унии 1707 г. и тех процессов, которые она породила, имеет как историографическое значение, так и самостоятельное – с той точки зрения, что дает проследить трансформацию идентичности, отраженную в трудах историков.
В то же время, анализ историографии проблемы позволяет сделать вывод о том, что, несмотря на целый ряд работ, посвященных отдельным темам и вопросам шотландской истории XVIII-XIX вв., включая и унию 1707 г., и экономическое развитие региона, и проблему трансформации идентичности, не было ни одного исследования, в котором сочетались бы все три аспекта: уния, модернизация, идентичность. Многочисленные исследования, посвященные шотландской идентичности в XVIII и XIX вв., оставляют вне поля своего внимания вопрос о влиянии модернизации на трансформацию идеи «шотландскости», полагая идентичность экзистенциальным свойством, а потому обладают некоторым редукционизмом.
Даже в монографических сочинениях последних лет вопросы соотношения унии, модернизации и идентичности рассматриваются изолированно. И хотя связь между ними никто не отрицает, тем не менее, не было предпринято попытки анализа влияния модернизации посредством унии на шотландскую идентичность и отражения этого процесса в понимании нации. В этой связи данное диссертационное исследование, в котором все три элемента рассматриваются во взаимозависимости и взаимообусловленности, бесспорно, актуально.
Цель и задачи исследования
Основной целью диссертационного исследования является всестороннее изучение и комплексный анализ трансформации шотландкой идентичности в процессе реализации англо-шотландской парламентской унии 1707 г. и в условиях модернизационного процесса XVIII – первой половины XIX вв.
Для достижения поставленной цели необходимо решение следующих исследовательских задач:
рассмотреть и проанализировать положение Шотландии накануне унии 1707 г., изучить позиции разных слоев по отношению к объединению и те политические практики, в условиях которых был заключен и реализовывался договор 1707 г.;
раскрыть природу, идейные основания и сущность якобитского движения, как проявления модернизационного протеста;
изучить динамику трансформации системы центрального и местного управления в Шотландии после принятия унии 1707 г., проанализировать истоки и механизм формирования т.н. гражданской идентичности;
исследовать процесс социально-экономической модернизации в Шотландии, включая этапы инкорпорирования горной Шотландии в систему британских общественных связей;
проанализировать реакцию шотландских интеллектуальных слоев на унию 1707 г., а также формы репрезентации отношения интеллектуалов к объединению, определить роль историков в процессе трансформации идентичности;
определить сущность и формы проявления шотландского кризиса идентичности в XVIII в. и намечающиеся пути его преодоления;
изучить основное содержание т.н. шотландской «романтической революции» как формы преодоления кризиса идентичности;
раскрыть содержание и значимость процесса формирование новых символов шотландской идентичности, как формы передачи интеллектуальных идей в широкие слои населения.
Методологическая и теоретическая основа
В процессе работы над диссертацией автор исходил из принципа теоретического и методологического плюрализма, в основе которого лежит целый ряд «поворотов» в развитии гуманитарного знания второй половины XX в., включая «антропологический», «лингвистический», «прагматический», и другие, постулировавшие необходимость обращения к изучению внутреннего мира и повседневных практик человека во всем комплексе его восприятий.
Основополагающее значение при работе над диссертационным исследованием имели принципы антропологически-ориентированной истории, в рамках которой наибольшее внимание уделяется не событию, а его отображению в сознании и репрезентации преломленных сознанием образов. Центральным понятием, подвергаемым исследованию при таком подходе, является идентичность. Использование этой категории способно принести новые аналитические приемы в изучение многих исторических явлений.
Средством скрепления различных сторон идентичности является концепт исторической памяти. Идентичность, основанная на памяти, рассматривается как вариативное образование, подвергаемое изменению в той же степени, что и память. Это, в свою очередь, делает идентичность не обязательно предметом эмпирически верифицируемых утверждений.
Важное значение в данном диссертационном исследовании имеет междисциплинарный принцип исследования, позволяющий рассматривать объект изучения диссертации, включая модернизацию, историческую память и идентичность, как на «перекрестках социально-гуманитарных наук, так и в общем пространстве научного знания».. Применение методов лингвистического, социологического, политологического, историко-психологического и собственно исторического анализа при изучении феномена национальной идентичности сделали возможным поставить ряд проблем и приблизиться к решению сложных вопросов взаимодействия объективных и субъективных процессов в эпоху модернизации.
Большую роль в формировании теоретико-методологических принципов исследования сыграла теория модернизации, как разновидность теории развития. Модернизацию исследователи рассматривают как процесс создания институтов и отношений, ценностей и норм при переходе от традиционного к индустриальному обществу. Констатация факта связи модернизации и идентичности является безусловной частью подавляющего числа модернизационных теорий, что делает их важной составляющей методологической основы диссертации.
Модернизация, будучи комплексным и чрезвычайно емким понятием, совмещает в себе не только различные сферы жизни переходного общества – от политической и экономической до духовной и национальной, – но и сочетает традиционные и инновационные элементы. Полагая модернизацию эволюционным развитием, исследователь получает возможность рассматривать ее как процесс, со многими точками возврата в той или иной области общественного бытия, неравномерностью развития по регионам, преобладанием традиционных или рыночных механизмов и практик.
Наконец, чрезвычайно важным в контексте данного диссертационного исследования является понимание нации, которое за последние десятилетия было обогащено посредством использования новых методологических принципов. Чрезвычайно важен поворот к пониманию нации как дискурсивного феномена.
Своеобразным «открытием» последнего десятилетия стал отказ от «нацие-центричного» изучения национализма. Современные исследователи считают, что феномен национализма может быть раскрыт только в контексте тех знаков и символов, которыми он выражается. Символическая система, по мнению ученых, становится тем, посредством чего выражает себя национализм. Соответственно динамике символов, которые меняются с развитием эпох, с переходом от традиционного общества к индустриальному, меняется и экспрессия национализма, который в современном глобализирующемся обществе, с его массовыми антропотоками и миграциями, рождает феномен «разделенной преданности» [нации] и «гибридной лояльности».
Диссертационное исследование осуществлялось на основе принципов историзма, конкретности, системности. В нем использовались как общенаучные (анализ и синтез, индукция и дедукция, описательный, количественный), так и специально-научные (историко-генетический, историко-сравнительный, историко-системный, историко-типологический) и конкретно-проблемные методы исследования.
Комплексное использование отмеченных методологических подходов, теорий, принципов и методов исследования позволило всесторонне и глубоко изучить как объективный процесс модернизации, так и субъективное его преломление в сознании отдельных интеллектуалов и в процессе формирования идентичности всего общества.
Источниковая база исследования
Источники, использованные в диссертации из фондов ряда британских библиотек, таких как Библиотека Британского музея, Национальная библиотека Шотландии, библиотеки Эдинбургского и Стратклайдского университетов, библиотека университета Глазго, где хранится коллекция неопубликованных источников, а также из собраний Национального архива Шотландии (г. Эдинбург), целесообразно разделить на следующие несколько групп.
Во-первых, это законодательные памятники, самым важным из которых является договор унии 1707 г., состоящий из двадцати пяти статей. Несмотря на то, что целью данного диссертационного исследования не является изучение политической истории унии 1707 г., внимание к этому договору и сопровождающим его документам, обусловлено тем, что в процессе их реализации шотландская модернизация получила решающий стимул, что, вместе с тем, означало начало коренной перестройки идентичности. Кроме того, договор 1707 г. сопровождался многочисленными документами, вышедшими на протяжении последующих лет, в которых нашли отражение модернизация системы управления Шотландии, изменение ее экономического статуса, попытки преобразований.
Важным законодательным памятником для изучения периода 1703-1707 гг. являются Акты шотландского парламента, преимущественно, тома IX-XI. Документы содержат информацию о законотворческой деятельности шотландского представительного органа в период подготовки парламентского объединения, отражая разные стороны общественной жизни.
Особую группу законодательных памятников представляет британское законодательство периода якобитских войн. В данном случае интересна не столько военная составляющая движения, сколько те мероприятия по реформированию шотландского общества, которые сопровождали якобитизм и последующие годы после окончания движения. Законы, касающиеся изъятия поместий, а потом их возвращения, британское законодательство, направленное на «умиротворение» Хайленда, включая разоружение и запрет на ношение шотландской одежды, меры, предусмотренные правительством в рамках т.н. «улучшений» – все это составляет важную часть законодательных памятников, использованных в работе.
Во-вторых, это документальные материалы, которые, в отличие от законодательных, фиксируют, не правовой идеал, а реалии, характерные для того или и иного общества. Такие источники интересны, в первую очередь, для изучения общественной реакции на унию 1707 г. и для исследования процесса модернизации, в то время как вопросы идентичности в данных источниках затрагиваются лишь опосредованно. Эти материалы включают в себя как информацию архивов о резне в Гленко, отраженную в государственных бумагах и документах отдельных семей, а также в специальном каталоге архивных источников, посвященных этому событию, сведения о народном городском протесте времени с подготовки и подписания статей унии до середины 20-х гг. XVIII в., так и правительственные документы периода якобитского восстания, фиксирующие численность, идеи и требования восставших. Особой группой материалов являются документы по истории последнего якобитского восстания 1745-1746 гг. и политики «умиротворения» Хайленда, последовавшей за его успешным подавлением.
Отчеты оценщиков поместий, которые работали в рамках Комиссии специальных уполномоченных по конфискациям поместий, представляют значительный интерес, поскольку дают информацию о методах модернизации сельского хозяйства. Такой источник, как бумаги отдельных семей, в которых характеризуется механизм ведения кланового хозяйства до якобитского восстания и те изменения, которые стали происходить в горах в результате реализации политики «умиротворения», также представляет несомненный интерес, хотя по своему характеру он может быть отнесен как к юридическим, так и к нарративным источникам.
Документы центрального правительства включают в себя многочисленные планы и предложения, выполненные в рамках программы умиротворения Шотландии. Многие из них касаются классификации поместий, деятельности Комиссии уполномоченных по конфискациям, а также расходов правительства, связанным с политикой «умиротворения». Эти документы, в частности, свидетельствуют, что одни и те же цели, которые ставились перед Комиссией по конфискациям в 1714 и 1746 гг. по-разному были реализованы и имели различное значение для модернизации Шотландии.
Эти первые две группы, представляя собой юридические памятники, дают представление о целях и намерениях правительства и его чиновников, а также о реальных результатах их действий, что составляло основу модернизационного процесса. Последующие группы источников относятся к нарративным материалам, традиционно и, отчасти, обоснованно считающимся гораздо более субъективными. Однако именно они, в силу специфики заявленной в диссертации темы и поставленных задач, представляют наибольший интерес.
Следующая, третья группа памятников это т.н. клановые истории. Интерес представляют разные стороны анализа этих памятников, включая как их содержание, так и условия, формы, причины публикаций, поскольку сам выход в свет таких источников свидетельствует о динамике идентичности. Обращают на себя внимание интересные факты публикации этой группы источников. Массовое их издание приходится на XIX в., когда они выходят в свет благодаря исследователям, антиквариям, издающим документы, связанные с историей отдельных кланов. Были опубликованы целые серии, снабженные подробными указателями имен, топонимов, достаточно полными предисловиями, в которых давалась развернутая характеристика источников.
Интересной особенностью данного вида источника является то, что он совмещает в себе «нарративность» и «документальность». С одной стороны, такие издания посвящены истории какого-то определенного клана, включая его родословную, легенды о происхождении, и последующую, часто, трагическую историю. Уже сам по себе этот материал, составленный в конце XVIII или в XIX в. представляет немалый исследовательский интерес. Важно же, однако, и то, что такие тома содержали интерполяции (либо – в тексте, либо – отдельным приложением) документов, подтверждающих изложенные истории.
Четвертую группу источников представляют исторические и художественные произведения, авторами которых были современники изучаемых событий. По форме они представляют собой как развернутые, так и выполненные в форме незначительных по объему эссе, которые имеют особую значимость для изучения процесса трансформации идентичности. Это исследования Дж. Кларка Пеникуика, П. Тайтлера, В. Скотта, и других антикваров и историков XVIII-XIX вв., в чью задачу входило переосмыслить процессы, происходящие в Шотландии в современную им эпоху. Часть из подобных источников представляют общие истории Шотландии, другая касается отдельных периодов, как правило, истории унии 1707 г. Подробный анализ этих источников, как и, в целом, исторических концепций их авторов, содержится в пятой и шестой главах диссертации.
Пятая группа – это мемуары, дневники и переписка, как политических деятелей, так и представителей творческой элиты. Несмотря на устоявшуюся традицию выделять эти источники в разные группы, думается, что в данной работе в этом нет необходимости, поскольку основная интересующая нас информация связана с личной перцепций событий, отраженных в этих источниках. Это и переписка герцога Малборо и Р. Бернса, и дневники В. Скотта, Г. Кобурна и других интеллектуалов, составлявших сравнительно небольшую по численности группу, но формировавших тот интеллектуальный дискурс, который распространялся среди широких масс населения.
Шестую группу источников составляют памфлетная литература и т.н. обзоры, представляющие собой нечто среднее между историями и памфлетами. Особое значение данного источника определяется, во-первых, тем, что, являясь продуктом деятельности образованных слоев общества, эта литература была рассчитана, главным образом, на широкие населения, а, во-вторых, тем, что памфлеты отражают мнение как противников, так и сторонников объединения, причем, зачастую одни и те же факты используются в качестве аргументов обеими сторонами дискуссии. Часть источников этой группы не опубликована и хранится в специальной коллекции библиотеки Университета Глазго, другие были опубликованы.
Седьмую группу источников составляют петиции. В отличие от предыдущей группы материалов, петиции были результатом коллективного творчества, под некоторыми из них стоит более тридцати подписей. Кроме того, они являлись проявлением исключительно антиюнионистского протеста. В работе использованы два вида петиций: во-первых, это мнения против объединения, высказанные баронами и фригольдерами - представителями графств, а, во-вторых, т.н. приходские петиции, в составлении которых активное участие принимала пресвитерианская церковь. Важно, что содержание посланий, поданных графствами, часто отличалось от мнения представителей городов этих графств, заседавших в парламенте.
Материалы периодической печати, значимость которых особенно возрастает в XIX в., важны для изучения механизма транслирования интеллектуальных идей в широкие слои, составляют восьмую группу источников. Это и крупные шотландские газеты и журналы, такие, как, например, Blackwood’s Edinburgh Magazine, и местная пресса (Inverness Courier). Они представляют интересный источник по истории региона, сполна вкусившего плоды модернизации. Именно на страницах периодических изданий измененная под влиянием модернизации идентичность выступает в целостной форме. Вместе с тем, именно в газетах и журналах впервые появляются признаки политического, сепаратистского национализма, пришедшего на смену юнионистскому, принимавшему культурные формы.
Указанные группы источников позволяют решить поставленные задачи, и отражают вопросы, связанные с англо-шотландской парламентской унией 1707 г., шотландской модернизацией и трансформацией национальной идентичности.
Научная новизна диссертационного исследования
Научная новизна диссертации заключается в следующем:
впервые в отечественной историографии шотландская модернизация рассмотрена как системный процесс, включающий англо-шотландскую парламентскую унию 1707 г., сопровождавшую ее социально-экономическую, политическую и административную трансформацию, а также эволюцию национальной идентичности;
выявлено влияние парламентской унии 1707 г. на становление национального самосознания посредством интеграции различных сфер и социальных слоев в механизм функционирования британской общественной системы, вместе с тем, доказана обусловленность темпов шотландской модернизации динамикой трансформации национальной идентичности;
впервые якобитское движение рассмотрено как часть модернизационного процесса, сопровождающегося общественной нестабильностью, исходящей от горского региона, наименее подготовленного к модернизации; это позволило поставить якобитизм в один ряд с такими проявлениями модернизационного протеста, как восстания 20-х гг. XVIII в.;
изучены содержание и формы реализации шотландской модернизации, впервые охарактеризована и проанализирована значимость противоречивого процесса инкорпорирования горной Шотландии, показано влияние модернизации на трансформацию шотландской идентичности;
на основе анализа оригинальных текстов обосновано положение об определяющем значении интеллектуалов, в частности, историков, в процессе выработки и формулирования основ новой шотландской идентичности; доказано, что решающим фактором в творческом процессе формирования постюнионисткой идентичности была «обработка» прошлого, направленная на придание истории англо-шотландских отношений неконфликтного характера;
исследованы факторы разного уровня, включая объективные (модернизация, социальная и экономическая динамика, социокультурные процессы) и персональные (образование, круг общения, особенности творческой деятельности и интересы), которые повлияли на выработку шотландскими интеллектуалами их концепций;
изучен механизм транслирования интеллектуальных идей в широкие слои населения посредством популяризации шотландского прошлого, а также формы репрезентации и значимость символов, в том числе, и визуальных, новой шотландской идентичности, проанализировано влияние горских символов и истории на процесс конструирования идеи «шотландскости»;
впервые разработана и сформулирована периодизация эволюции шотландской идентичности в период после принятия англо-шотландской парламентской унии.
Выводы и положения, выносимые на защиту
Изучение поставленных проблем позволяет сделать следующие выводы:
парламентская уния 1707 г. стала результатом длительного и противоречивого процесса англо-шотландской интеграции, ускоренной модернизационными изменениями, обусловленными взаимными англо-шотландскими интересами;
уния, не исчерпавшая полностью противостояния Англии и Шотландии, обострила конфликт идентичностей необходимостью согласования англо-шотландских интересов в рамках единого государства. Разрешение этого нового типа конфликта должно было осуществляться посредством придания модернизации необратимого характера и решения судьбы династии Стюартов;
конфликт, связанный с потребностью англо-шотландской интеграции, был тесно сопряжен с необходимостью административной реформы, которая должна была устранить вакуум власти в Шотландии, лишенной традиционных легислатур. В едином комплексе проблем оказались завязаны разные уровни модернизационного процесса. Успешность модернизации могла быть обусловлена только полным решением взаимообусловленных проблем;
процесс обсуждения, принятия и реализации унии сопровождался массовыми проявлениями протеста, которые могут быть охарактеризованы как ситуация модернизационной нестабильности, принимавшая антиюнионистские, антиганноверские или социальные формы;
сращивание английского и шотландского политического классов, имеющих общие политические и экономические интересы, и происходившее на протяжении XVII и первой половины XVIII вв., обеспечило успех административной интеграции Шотландии. Шотландский институциональный компромисс также стал возможен благодаря сохранению традиционных политических практик и административных институтов;
значимость процесса административной унификации определялась не только тем, что формировалась единая система властных органов, но и тем, что наряду с британскими властными институтами, шотландцы получили возможность создать целую систему независимых от государства организаций, которые составили основу шотландской «гражданской идентичности», не нуждавшейся в политическом суверенитете;
возникающее чувство непрерывности административного развития способствовало излечиванию идентификационного кризиса, образовавшегося в результате утраты собственных политических легислатур, что меняло отношение шотландцев к союзу 1707 г., формируя образ неконфликтного англо-шотландского прошлого;
якобитское движение сыграло значительную роль в развитии шотландской модернизации и в формировании идентичности. Его поражение свидетельствовало как о необратимости модернизационного процесса, так и о том, что был разрушен прежний социокультурный контекст, с которым связывались традиционные отношения, в том числе и идентичность. В процессе якобитского движения, выжила та знаковая система, которая даже при утрате формальной независимости Шотландии, позволила сохранить собственную культурную идентичность;
уния 1707 г. способствовала обострению кризиса идентичности, и требовала изживания шотландского комплекса «провинциальности», что делало необходимым создание образа «неконфликтного» англо-шотландского прошлого. Решение этой проблемы должно было осуществляться путем «обработки» исторической памяти, что, с одной стороны, предполагало активизацию интеллектуального процесса, а, с другой, могло осуществляться параллельно с модернизационной трансформацией, становившейся условием изменения идентичности;
в результате модернизации, которой уния 1707 г. придала новый импульс, были интегрированы как разные части Шотландии, так и сделалось необратимым англо-шотландское объединение. Кроме того, модернизация обозначила перспективы экономического развития, связанные с англо-шотландским сотрудничеством, которое, в первую очередь, касалось развития Империи, игравшей для Шотландии, возможно, даже большую роль, чем для Англии. Этот же процесс сформировал социальный слой, развитие которого было непосредственно связано с культурным, торговым, политическим, военным взаимодействием Англии и Шотландии;
в середине XVIII в., когда англо-шотландская интеграция и модернизация сделались необратимыми, основная задача, вставшая перед шотландскими интеллектуальными элитами, заключалась в том, чтобы выработать такой вариант сознания, который позволил бы сохранить чувство «шотландскости» в условиях процесса политической, административной и экономической унификации;
эта задача решалась интеллектуалами, которые, с одной стороны, пытались спасти шотландскую историю от забвения, что было вполне реально в условиях англо-шотландской интеграции, а, с другой, преодолеть представление об истории англо-шотландских отношений, как об истории конфликта. Факторами преодоления кризиса идентичности становились просветительские представления об исторических законах, основным их которых является прогресс, и романтическая тоска по величественной шотландской истории, обретавшая форму антикварных изысканий;
идея нации, возникшая в условиях модернизации и эрозии сословной идентичности, хотя и была проектом интеллигенции и средних классов, тем не менее, учитывала интересы остальных слоев, в том числе и низших страт, а, потому, нуждалась в транслировании в эти широкие слои. Особо значима в этом процессе была роль историков, институционально и интеллектуально связанных с государством;
важное значение приобретал процесс создания новых национальных символов, имевших, как правило, визуальный, максимально адаптированный характер, а их язык был доступен для широких слоев. Вместе с тем, принципиальным отличием новой знаковой системы, поменявшим ее смысловое содержание, было то, что она воспринималась в новом контексте индустриального и интегрированного общества. В результате изменился тот смысловой код, которым символы наделялись.
Практическая значимость работы
Практическая значимость диссертационного исследования заключается в том, что фактические материалы, представленные в нем, а также его теоретические и практические выводы могут быть использованы в научной и научно-педагогической деятельности, в частности, для дальнейшего изучения и преподавания британской истории XVIII-XIX вв., разработки общих и специальных курсов по новой истории, истории национальных движений в Европе. Материалы диссертации могут быть использованы философами и политологами, которые занимаются изучением проблем национальной идентичности и этноконфессиональных отношений.
Кроме того, материал диссертации показывает примеры относительно безболезненного преодоления идентификационного кризиса в условиях модернизации, что может быть небезынтересно с точки зрения решения аналогичных проблем, возникающих в современном обществе.
Апробация результатов исследования
Основные положения и выводы диссертационного исследования были апробированы в докладах на международных, всероссийских и региональных научных и научно-практических конференциях, двадцати двух научных публикациях, в том числе в двух индивидуальных и одной коллективной монографиях. Материал диссертации использовался при написании учебных пособий, разработке лекционных курсов.
Работа обсуждалась на заседании кафедры новой и новейшей истории исторического факультета ЮФУ с привлечением специалистов кафедры археологии, истории древнего мира и средних веков исторического факультета ЮФУ, а также кафедры всеобщей истории Педагогического института ЮФУ.
Структура работы
Диссертация, построенная по проблемно-хронологическому принципу, состоит из введения, шести глав, объединенных в три раздела, заключения и списка использованных источников и литературы.
PRO et CONTRA: Шотландия накануне унии
Внимания заслуживает и тот факт, что исследователь анализирует не только позицию различных фракций, лидеров, политиков - всех тех, кого принято относить к политической элите, но и рассматривает позицию рядовых шотландцев, мнение которых относительно союза было далеко не единодушным. В наибольшей степени этот раскол относится к 1706 г. Способом «услышать» мнение рядовых шотландцев становится изучение дневников, памфлетов, петиций и т.д. Анализ всех этих источников должен, по мнению шотландского историка, свидетельствовать об одном — уния не была неизбежна, по крайней мере, в том инкорпоративном виде, в котором она была реализована. История противостояния первой половины XVIII в., когда якобитское движение угрожало самому Британскому государству, свидетельствует именно об этом.
При этом К. Уотли чрезвычайно ясно отдает себе отчет в двух немаловажных вещах, определявших и отношение шотландцев к унии, и, как следствие, формировавших процесс становления новой идентичности жителей северной Британии. Во-первых, поддержка унии была далеко не массовой и не однозначной, и степень солидарности с представителями проуниатской партии варьировалась в разных социальных слоях. А во-вторых, этот процесс нельзя рассматривать как поступательное движение — скорее, наоборот — в его развитии было множество возвратных движений, зигзагов и провалов, а своеобразной точкой бифуркации можно считать лишь подавление Великого восстания в 1746 г.
При этом противоречивое отношение к союзу в равной степени отмечалось и с шотландской, и с английской стороны. В этой связи показательны и слова шотландского аристократа Джона Гамильтона, барона Белхавена, отмечавшего: «Мне видится свободное и независимое королевство, отказывающееся от права самому вершить свои дела; мне видится доблестное воинство, которое отправляют за море, на плантации, учиться торговать; мне видится честный трудолюбивый ремесленник, обремененный новыми налогами; мне видится наша древняя матерь Каледония, испускающая последний вздох», и замечание лидера английских тори той поры Эдварда Сеймура о том, что «Шотландия — нищенка, а кто женится на нищенке, тому в приданое достанутся вши».
На протяжении всего исследования шотландскому историку удивительным образом удается сочетать и жанр экономической истории с присущими ему методами работы с источниками, и стиль истории интеллектуальной, с характерным для нее предметом изучения, которым чаще всего выступает идея. Экономические реалии, социальные и политические процессы теснейшим образом переплетены с интеллектуальной их перцепцией — индивидуальной и коллективной. Не обойденной вниманием оказывается и символика новых идей — начиная с трансформации написания частных имен, подвергаемых англицизации, и заканчивая изменениями архитектурного облика Шотландии.
Экономическая история в исследовании К. Уотли присутствует в виде скрупулезно собранного и проанализированного статистического материала, который относится к различным графствам Шотландии. При этом автору удалось «очеловечить» эту, казалось бы, не очень живую область исторического познания - экономические процессы оказываются пропущены сквозь призму человеческого сознания, и обезличенные цифры наполняются индивидуальным содержанием. Обмен скотом, торговля, земледелие и ремесло предстают не просто коммерческими операциями, но несут и престижную нагрузку.
Предметом особого внимания Й. Уайта и К. Уотли при рассмотрении пути к унии становится кризис нации 1690-х гг. В его основе, по мнению историков, лежали четыре фактора экономического порядка: во-первых, экономическая политика правительства Вильгельма III, во-вторых, т.н. «девятилетняя война», в ходе которой шотландцы лишились французских рынков, в третьих, протекционистские тарифы, введенные целым рядом стран-торговых агентов Шотландии, что ставило ее товары в заведомо невыгодное положение, и, наконец, в четвертых, провал т.н. «Дарьенской авантюры» , ставший, очевидно, с одной стороны, показателем этого процесса экономического упадка, а, с другой - его катализатором. Прослеживая факторы этого упадка, К. Уотли обращает внимание на то, что Шотландия была не просто менее экономически развита, чем Англия, дело было еще и в том, что она раздиралась внутренними конфликтами - религиозным, политическим, разногласиями по поводу отношений с Англией14. Кризис шотландской нации совпал с периодом относительной стабильности, который установился в Англии с 1689 по 1714 гг., что уже само по себе обращало взоры многих шотландцев к югу, который мог бы гарантировать экономическое выживание шотландской нации. Однако, вновь, отношение к Англии, как к гаранту шотландской стабильности, было далеко не единодушным и целиком соответствовало тем мероприятиям, которые инициировались Лондоном.
Особый период, который привлекает наибольшее внимание в рамках экономических исследований, посвященных унии 1707 г., это 1705-1707 гг., когда дискуссии о союзе велись наиболее активно. Обращая внимание на тот факт, что период между 1700 г. и весной 1705 г. был, как никакой другой, важен в процессе выработки политического решения относительно унии, К. Уотли замечает, что в это время существовали две тенденции в оценке объединения. С одной стороны, экономический кризис 90-х гг., казалось бы, свидетельствовал в пользу союза. Но, с другой, - взаимное недоверие, англо-шотландское противостояние порой в эти годы достигало даже уровня середины XVII в., когда т.н. кромвелевское завоевание раскололо страну на две части.
Якобитское движение
Та же самая ситуация — оппозиция графства и поддержка города в округе Стирлинг. Лейтенант Колонел Джон Эрскин представлял королевский город Стирлинг, и выступал за инкорпорацию; графство Стирлинг было представлено тремя комиссионерами Джеймсом Грэхамом Бакливе, Джоном Грэхамом Килерном и Робертом Роло Паухаузом, выступавшими против договора. Согласно классификации Рэйли, все они были членами «оппозиции [сельских жителей и кавалеров]», хотя Грэхамы в некоторых случаях голосования по статьям высказывался «за». Лейтенант Джон Эрскин, в то же время, отнесен Рэйли к партии Двора. Он также входил в первый британский парламент и представлял Округ Стирлинг, в который входили города Стирлинг, Квинсферри, Инверкеттинг, Данфермлин и Кулросс, до 1710 г. Представительство графств в большей степени выражало мнение населения округа, нежели городские комиссионеры.
Целая серия анти-юнионистских петиций от округа Стирлинг, была послана в парламент между 4 ноября и 26 декабря 1706 г. — в период, когда уния голосовалась постатейно, включая адрес, направленный в парламент 23 ноября от провоста, Городского совета и других жителей города Стерлинга. С другой стороны, это свидетельствует, что лейтенант Джон Эрскин не представлял интересов Городского совета и города в целом, считает Дж. Янг16.
Шотландии в качестве элемента традиционных вертикальных и горизонтальных социальных отношений, определяла идеологию и практику голосования. В этой связи уния не представляла собой изолированного события, соответствуя практикам политической и парламентской деятельности Шотландии. Сэр Джеймс Смоллет (Данбартон) и Лейтенант Колонел Джек Эрскин (Стирлинг) представляют собой примеры политиков, «перешагнувших» унию и на своих плечах перенесших патронажные практики, которые позволили им войти в политику, в новую эпоху. Оба они, выступавшие за инкорпорацию и представлявшие «дворцовую» партию, стали членами первого британского парламента, именно им предстояло теперь структурировать и отношения между Лондоном и Эдинбургом, и принимать меры для успокоения самой Шотландии.
Данбартоншир, Стирлингшир и Пертшир - эти округа входили в сравнительно не широкую сферу влияния Монтроуза, который здесь на практике реализовывал патронажные принципы. Пертшир был представлен четырьмя парламентариями в объединенном парламенте, один из которых, Манго Грэм Морфии, продолжал играть заметную политическую роль и после 1707 г. Как политического деятеля его относили к членам Эскадрона, куда он входил вместе с еще одним представителем Пертшира, с которым они вместе голосовали за инкорпорацию. Его считали «агентом» Монтроуза в Шотландии, и в рамках новых уже британских структур он продолжил свою карьеру, в частности, в 1718-1720 гг., под патронажем Монтроуза, он занимал пост ректора университета Глазго.
Но политическую карьеру после 1707 г. продолжали не только те, кто голосовал за инкорпорацию. В частности, Вильям Кохран Киитмаронок, всегда голосовавший «против», был членом парламента от Дан5артонши-ра с 1708 по 1713 гг., при этом в 1711 г был назначен еще и Обязанным хранителем печати. Очевидно, что назначение на эту должность не обошлось без вмешательства «высоких» покровителей — тестем Килмаронока был второй барон Маркус Монтроуз. Хотя политические симпатии Монтроузов и Килмаранока заставляли их голосовать по-разному в вопросе унии, патронаж и семейные (клановые) связи играли большее значение и после 1707 г.17
Оппозиция инкорпорации в Стирлинге исходила из разных источников и принимала разные формы. Формальная оппозиция, как мы видели, проистекала из Городского совета Стирлинга, а также баронов и фригольдеров графства. Приходы Святого Нинианса и Клакманана также направляли свои адреса в знак протеста инкорпорации (28 ноября и 26 декабря 1706 г.). 11 декабря был также направлен адрес, под которым подписались представители разных слоев, объединившие свой голос в знак протеста. Подобные петиции приходили, как правило, за подписью, пресвитерианских священников, старейшин общин, а также глав крупных семей. Оппозиция прихода Логи представляет пример, когда голос протеста был подан главами отдельных семей. Та же тенденция прослеживается в петициях приходов Таллиалан, Салине, Карнок и Тори. Иными словами в антиюнионистском движении прослеживается не только тенденция представительства общественных слоев и объединений (корпорации, Советы городов и графств, церковные общины), но индивидуальный, семейный уровень .
Однако антиюнионистский протест принимал не только вид мирных петиций. Другой формой проявления недовольства инкорпорацией стали уличные волнения и бунты, которые испытали на себе и Эдинбург, и Глазго, и Дамфриз, и Стирлинг. Парламент, представляющий интересы шотландской элиты, осуществлял мероприятия по подавлению этих движений с октября по декабрь 1706 г. 25 октября здание, где заседали депутаты, подверглось осаде разбушевавшейся толпы, которая «ломилась в дверь», поддерживаемая уличными волнениями. В тот день в выступлениях приняло участие около тысячи человек. Сэр Патрик Джонстон, провост бурга, был одним из членов парламента, представляющих шотландскую столицу, и не раз обращал внимание парламентариев на опасность подобных выступлений. Разбушевавшаяся, эдинбургская толпа, среди которой находились вооруженные чем попало люди, именно провоста, в силу его известности, избрала жертвой своего недовольства и под вечер 25 октября направилась к его дому 9. О причинах того, почему именно провоста избрали объектом атаки эдинбуржцы, можно только догадываться. Известно лишь, что Джонстон являлся одним из комиссионеров, принимавших участие в обсуждении унии, в этой связи народ, возможно, был движим целью отомстить провосту за его роль в заключение инкорпорации, а, может быть, и изменить его решение в ходе окончательного голосования по унии . Если так, то эта цель была частично достигнута - в итоге, если по первой статье унии Джонстон голосовал «за», то на окончательном голосовании он просто отсутствовал. К слову сказать, другой же член парламента от Эдинбурга, Роберт Ингис, голосовал «против» ипо первой статье, и по унии в целом" .
Д. Дефо, английский журналист, более известный как автор «Робинзона Крузо» и «Роксаны», а в 1706 г. направленный в Шотландию как агитатор в пользу союза и агент секретной службы Роберта Харлея, постоянно отсылал отчеты о положении на севере.
Местное управление и институциональная идентичность
Некоторые изменения все же произошли. Отчасти, явившись непосредственным следствием унии и сказавшись в более долгосрочной перспективе, они имели как собственно политический, так и социальный характер. Как и прежде, земельная собственность была основой власти и была распределена между родовыми структурами и персональными владельцами, создавая, тем самым, основу для реализации патронажа. Результатом унии и последовавшего якобитского восстания стало то, что крупная аристократия мигрировала на юг, либо была экспроприирована, что открыло возможности для развития и процветания средним землевладельцам, сельским джентльменам, которые получили земли, но были лишены власти. Однако даже те крупные землевладельцы, которые оставались в Шотландии тоже не всегда были удовлетворены, поскольку попасть в верхнюю палату парламента могли лишь немногие из тех, кто был лоялен по отношению к короне.
Основным социальным процессом в средних слоях является начинавшееся формирование профессиональных классов, наиболее влиятельным из которых были юристы, являвшиеся инициаторами многих шотландских требований. Адвокаты, нотариусы, судьи принадлежали к числу тех, кто получил наибольшую выгоду от унии, поскольку существование в Шотландии отдельной правовой системы делало крайне необходимым наличие квалифицированных специалистов в этой области. Именно они, наряду со священниками, старавшимися, правда, не вмешиваться в политические вопросы, являлись наиболее крупным и влиятельным шотландским профессиональным классом. В Эдинбурге проживало тогда несколько сот юристов, которые являлись, как правило, воспитанниками Факультета адвокатов и обеспечивали связь шотландского и английского законодательства, выражая интересы знати и джентри, которые, с одной стороны, поддерживали и способствовали развитию класса юристов, а, с другой, очень часто посылали своих сыновей для обучения на Факультет адвокатов. В XVIII в. стало распространенной практикой, что выходцы из семей джентри пополняли слой шотландского среднего класса. Так, зачастую землевладелец средней руки одному сыну передавал землю, второго отправлял на обучение в Духовную семинарию, третьего — на Факультет адвокатов, а четвертый отправлялся в колонии.
В Палате лордов нового британского парламента Шотландия была представлена шестнадцатью депутатами, взамен семидесяти семи, заседавших ранее в Эдинбурге. Иногда король мог представить новый список приглашенных в Верхнюю палату, что автоматически приводило к исключению некоторых депутатов. Древние шотландские кланы, такие как Гамильтон, Минто, Галоуэй, Селкирк, лелеяли надежды, так же, как и их английские коллеги, что аристократия может еще ограничивать власть монарха. Время от времени они попадали в королевский список приглашенных, но их положение было чрезвычайно нестабильным. В глазах шотландской аристократии это выглядело крайне унизительным, и Локхарт в своих мемуарах, осуждая этот факт, характеризовал его как «лишение нас достоинства и древнего первородного права».
Шотландское представительство в Палате общин было самим олигархическим их трех частей королевства, что отражало особенности шотландского избирательного процесса. В 1788 г. специальная парламентская оппозиционная группа предприняла расследование, в результате которого выяснилось, что лишь две тысячи шестьсот шестьдесят восемь человек в Шотландии обладают правом голоса . В целом, на протяжении XVIII в. количество шотландских выборщиков никогда не превышало двух с половиной тысяч в графствах и полутора тысяч в городах. В итоге четыре тысячи человек выражали мнение полутора миллионов жителей, в результате чего часто личные отношения между избирателями и депутатами определяли исход голосования. В 1790 г. активная конкурентная борьба происходила лишь за шестнадцать из сорока пяти мест, в остальных же случаях все решал патронаж.
Восемьдесят восемь избирательных округов и шестьдесят семь королевских городов, посылавших представителей в шотландский парламент, в британскую палату общин выбирали тридцать и пятнадцать депутатов, соответственно. В нижней палате Шотландию, таким образом, представляли сорок пять депутатов. Двадцать шесть графств предоставляли по одному депутату, а несколько мельчайших, подобно Оркнейскому и Шетландскому, были объединены в пары, посылая по одному представителю. Шестьдесят шесть городов были разделены на группы по четыре-пять в каждой, например, Айр, Ирвин, Ротесей, Кемпбелтаун и Инверари посылали одного депутата в палату общин. Лишь Эдинбург имел собственное представительство.
Неравное распределение избирателей по округам приводило к тому, что в некоторых из них делегаты избирались всего лишь несколькими, иногда в пределах пятнадцати, голосами, тогда как в других существовала настоящая конкуренция среди депутатов, за которых голосовали более полутора сотен избирателей. Избирательный принцип, используемый в Шотландии, полностью соответствовал не только прежнему, существовавшему до унии, но и общебританской практике, в рамках которой парламентское представительство было привязано к административному делению, не учитывавшему численность населения. Так, Глазго - самый крупный в Шотландии город в 1780-е гг. посылал в парламент лишь одного представителя. В этой связи реформа 1832 г. в Шотландии будет столь же демографически и социально обоснована, как и в Британии в целом. шотландцами на протяжении всего XVIII в. политический процесс рассматривался не как глубоко коррумпированный, а, скорее, как укорененный в древней традиции покровительства. Закрытость политической системы проявлялась как в том, что старые торговые фамилии и представители гильдий часто узурпировали право политической власти, так и в практике, когда городские советы заранее назначали себе преемников. Кроме того, треть шотландских графств использовала законы, дававшие преимущества крупной аристократии и державшие в стороне от выборов джентри и мелких фермеров, которые, тем не менее, имели прочные торговые связи с Англией. Еще одно противоречие в избирательной системе заключалось в том, что распространенная практика предоставления политической власти и иммунитетов отдельно от земли, приводила к тому, что порой властью обладал не реальный владелец поместья, а сеньор, купивший иммунитет.
Кризис идентичное ти и его преодоление во второй половине XVIII в
В 1830-ые гг. уровень продаваемости земель в Хайленде был на несколько порядков выше, чем в среднем по Британии. На смену преимущественно неэкономическому характеру оборота земельной собственности, свойственному 2 половине XVIII в., когда перераспределением земли правительство старалось разрушить традиционные связи, приходит рыночная заинтересованность. Многие земли продавались, потому что их владельцам грозило финансовое разорение. Новая рыночная конъюнктура требовала иных методов ведения хозяйства, а традиционные социальные связи не соответствовали этой экономической динамике.
В XIX в. в целом в Британии было редкостью разорение крупных семей, хотя большие или меньшие долги имели большинство аристократических семей. Финансовые сложности старой элиты были особенностью Хайленда. Некоторые из представителей знати, спасаясь от финансового краха, отправлялись на войну, бросив на произвол судьбы свои поместья и еще более ускорив разорение хозяйства. Многие, не имея средств, вынуждены были прибегать к займам. Лорд Макдоналд к концу XVII в. имел долг более ста сорока тысяч ф.; Кланраналд в 1812 г. - более ста тыс. ф., в то время как еще в 1700 г. эта сумма составляла шестьдесят четыре тыся-чи . Часто долг являлся следствием необходимости реконструкции поместья, а в других случаях долги наследовали. Из ста сорокатысячного долга лорда Макдоналда в 1846 г., более восьмидесяти четырех тысяч фунтов он унаследовал от отца и деда. При этом его годовой доход составлял одиннадцать тысяч двести шестьдесят девять фунтов, но лишь три тысячи двести девяносто восемь оставались свободными и могли пойти на уплату долга . Важно и другое — каково было соотношение между долгом и доходами. Хайлендерские землевладельцы, учитывая экономическую и политическую конъюнктуру, прибегая к займам, рисковали больше своих английских коллег. Вариант решения иногда заключался в межклановых браках, договоры о которых составлялись еще в младенчестве будущих супругов.
Основным источником дохода хайлендерских землевладельцев были деньги, получаемые от продажи скота и добычи водорослей, шедших на изготовление лекарств, дополнительными источниками прибыли были овцеводческое хозяйство и, отчасти, рыболовство. В 1820-е гг. возможности добычи водорослей были исчерпаны, и это производство перестало приносить доход. Многоотраслевая экономика равнинной Шотландии и Англии более спокойно реагировала на изменение структуры производства и цен, а падение стоимости одних продуктов приводило к ее повышению на другие, что давало большую свободу маневра для производителей. Сельскохозяйственная же экономика севера всецело зависла от цен на агрикультуры. Их падение приводило к кризису экономики в целом.
Выходом из кризисной ситуации становится оживление земельного рынка, что поставило на повестку дня изменение системы кредитования, а, значит, требовало вмешательства государства. Если ранее в XVII в. в условиях господства клановой солидарности изъятие земель у должника было невозможно (или практиковалось крайне редко), а доходы землевладельца были результатом функционирования редистрибутивной экономики, в рамках которой клансмены содержали своего вождя, то теперь разрушение прежних социальных связей ведет к перестройке этой системы, и на Хайленд всецело распространяются нормы Британии, в том числе и банковская система. Теперь отказаться от долга или отсрочить его было гораздо сложнее, в этом смысле прежняя система была более выгодной.
В 20-е гг. XIX г. в условиях экономического и социального кризиса выросли цены на землю. Один из наблюдателей заметил в 1848 г.: «Взгляните на всю страну от форта Августа до форта Уильяма, заселенную богатыми английскими капиталистами..». Земли продавались на аукционах по ценам, которые были на несколько порядков выше начальных. Поместье Глентрон в Баденоке в 1835 г. было продано преуспевающему Бристольскому западно-индийскому торговцу Генри Байли за семь тысяч триста пятьдесят ф.ст., на две тысячи больше от начальной цены .
Однако, годовые доходы даже самых преуспевающих поместий редко превышали 2,5-3,5 % от собственной стоимости. Это скорее был не источник дохода, а инвестиция в безопасность, своеобразный страховой фонд. Мелкие поместья, порой не посещаемые их хозяевами по несколько лет, находились в кризисе и подавно . В середине века только овцеводство давало относительно стабильный доход, а цены на шерсть с 1840-х по 1870-е гг. постоянно росли.
В этих условиях отсутствие необходимости содержать большое количество крестьян приводило к массовому сгону их с земли, к тому, что получило название «хайлендерские чистки», легшие в основу масштабной эмиграции. Большая часть горцев уезжала в Новый свет из-за экономических возможностей, открываемых там. Альтернативный взгляд на природу шотландской эмиграции представляет Дж. Бамстед, современный исследователь, который считает, что выезд шотландцев за океан в период с 1770 по 1815 гг. был не результатом начавшихся «чисток», а скорее попыткой клансменов сохранить устоявшиеся традиции и социальную культуру, перенеся ее на новое место. Те же, кто остался у себя на родине, попадали в очень сложное экономическое положение, становясь объектом многочисленных экспериментов по «улучшениям».
Относительно дешевые, по сравнению с остальной, Британией, хай-лендерские земли, в-случае реформы их управления и экономических преобразований, могли стать источником дохода и страховым фондом, и те, у кого была возможность, скупали их, превращая в огромные пастбища. Гордон Клуни, инвестировавший огромные капиталы» в хайлендерские земли, к моменту своей смерти являлся обладателем земельной собствен-ности на сумму от двух до трех миллионов фунтов . Таких примеров можно назвать несколько, хотя это и не было общей тенденцией.
Социальные изменения в среде хайлендерской аристократии в первой половине XIX в. характеризуются двояким процессом. С одной стороны, развивается тенденция интеграции горской знати в британскую элиту и формирования новых имущественных слоев собственно в Шотландии, а с другой - разорения и расширившиеся, масштабы движения собственности демонстрируют неспособность части старой элиты интегрироваться в новые условия. Именно представители тех слоев, которые успешно провалили интеграцию в британские социальные и экономические структуры, что полностью маргинализировало бывших лендлордов и их потомков, во второй половине XIX в., наряду с формирующимся пролетариатом, составят социальную основу политического национализма.
В середине XIX в. произошло и открытие северо-шотландского региона для туристов, что в значительной степени стало результатом романтической революции, нового интереса к природе и дикости, которая стала рассматриваться как романтика, с которой связывались легенды и традиционные придания. Западный Хайленд обретает романтические чары и превращается в регион, где возможна гармония природы и человеческого духа.
