Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Системные условия участия провинциальных властей в российском векторе внешнеэкономической политики Китая в 1979-2009 гг 26
1.1. Внешнеэкономическая политика КНР в период реформ: идеологическая основа и динамика развития
1.2. Политико-правовые основы участия субнациональных органов власти в регулировании внешнеэкономической деятельности в КНР 54
1.3. Политика центральных властей КНР в сфере торгово-экономического сотрудничества с СССР/РФ 73
Глава 2. Деятельность властей провинции Хэйлунцзян по развитию и регулированию экономического сотрудничества с СССР/РФ в 1979-2009 гг 87
2.1. Вопросы экономического сотрудничества с Россией в официальном дискурсе и политико-правовой деятельности властей провинции Хэйлунцзян 87
2.2. Эффективность деятельности провинциальных властей по развитию экономического сотрудничества с СССР/РФ . 117
2.3. Участие провинциальных властей в контроле и организации деятельности хэйлунцзянского бизнеса в России 138
Заключение 157
Примечания 165
Список использованных источников и литературы
- Политико-правовые основы участия субнациональных органов власти в регулировании внешнеэкономической деятельности в КНР
- Политика центральных властей КНР в сфере торгово-экономического сотрудничества с СССР/РФ
- Эффективность деятельности провинциальных властей по развитию экономического сотрудничества с СССР/РФ
- Участие провинциальных властей в контроле и организации деятельности хэйлунцзянского бизнеса в России
Политико-правовые основы участия субнациональных органов власти в регулировании внешнеэкономической деятельности в КНР
Расхождение между объективной и субъективной реальностью интерпретируется верховной властью в качестве вызовов или угроз, для преодоления которых в государстве формируется внешнеэкономическая политика. Местная бюрократия обязана внедрить эту политику в локальное хозяйство, однако постоянное стремление воспроизвести и усилить позиции в политико-административной системе формирует у нее собственное видение реализации приказов сверху. Это, во-первых, приводит к постоянным попыткам бюрократии внести свои изменениж во внешнеэкономическую политику при взаимодействии с экономическими субъектами на подведомственной территории, и, во-вторых, порождает желание навязать высшему руководству более выгодное для себя видение государственной стратегии. В нашем диссертационном исследовании мы будем учитывать, что набор и объем ресурсов у высшей власти и бюрократии постоянно изменялся, поэтому представления об их должном перераспределении находились в постоянной динамике.
Необходимо также сразу обозначить, что наше исследование затрагивает в основном государственную, а не партийную бюрократию. Вопрос взаимоотношений этих структур в Китае заслуживает отдельного изучения, которое мы оставим вне рамок диссертации. В настоящем исследовании для упрощения понятийного аппарата термины провинциальная/местная бюрократия, власть и правительство мы будем использовать как синонимы, а высшее руководство страны будем именовать центральной властью или Центром.
Источниковая база исследования включает исключительно опубликованные документы в силу закрытости архивных материалов, касающихся сферы внутриполитических и международных отношений КНР на всем протяжении рассматриваемого нами периода. Например, архив МИД КНР на данный момент частично раскрыл документы до 1965 г. [277]. Тем не менее, в последние годы в Китае библиотечные организации открывают документы для служебного пользования, издаются хроники, основанные на архивных материалах, формируются официальные электронные базы делопроизводственных и законодательных данных , поэтому многие источники, используемые в диссертации, не были доступны учёным еще несколько лет назад. Используемые в диссертации источники можно разделить на несколько групп по видовому принципу: законодательные документы, актовый материал, статистический материал, делопроизводственные документы, тексты выступлений и речей, мемуарная литература, материалы периодической печати, хроники, ежегодники. Каждая группа источников играла свою роль в выстроенной нами аналитической модели.
При анализе динамики позиций Китая в международной экономической системе, перераспределения ресурсов между центральной и провинциальными властями, результатов деятельности правительственных структур, товарных и финансовых потоков, а также других явлений были использованы статистические материалы, экономические отчеты и описания международных организации , центральных, провинциальных и уездных органов власти Китая, опубликованные на страницах статистических сборников, на официальных сайтах международных межправительственных организаций и в официальном пространстве китайского Интернета [154-219]. Данный вид источников позволил количественно определить развитие того или иного явления.
При использовании китайской статистики мы учитывали две связанные с ней проблемы. Во-первых, на изучаемый период пришлось становление и бурное развитие организационных и институциональных основ статистической системы КНР. Частичные изменения в характере учитываемых данных наложили некоторые ограничения на полноценное изучение динамики развития внешнеэкономической жизни КНР и взаимоотношений Центра с регионами. Например, подробная статистика по зарубежному инвестированию в Китае появилась только после того, как это направление стало приоритетным в международной экономической политике государства. Подобным же образом, мы были ограничены в выборе параметров для сопоставления динамики развития приграничных с СССР/РФ уездов и городов с соответствующими данными на общенациональном и провинциальном уровнях.
Другой проблемой китайской статистики является ее адекватность реальному положению вещей в стране. Одним из основных объяснений некоторых неточностей в статистических данных КНР являются намеренные и технические ошибки в данных, поставляемых местными органами власти [368, с. 21-26]. В связи с этим в нашем исследовании работа со статистикой заключалась не только в ее прямом использовании для выявления характера внешнеэкономической деятельности в сотрудничестве с Россией на национальном и провинциальном уровнях, но и в проверке предоставляемых хэйлунц-зянской бюрократией данных через сопоставление информации различных отчитывающихся органов и сравнение с российской статистикой при изучении зарубежной инвестиционной деятельности хэйлунцзянских предприятий. В данном случае ее использование позволяло выявить ситуации, когда репрезентуемая органами власти действительность имела значительные расхождения с информацией, публикуемой другими органами власти.
На уровне исследования представлений руководства страны и провинциальной бюрократии о проблемах и перспективах внешнеэкономической деятельности важнейшую роль играли делопроизводственные материалы, мемуары, речи, выступления и публицистика официальных лиц.
Делопроизводственные документы оказались ценны для задачи исследования центр-региональных отношений и представлены в диссертации уведомлениями, решениями, ответными письмами Госсовета и министерств, прошениями и предложениями провинциальных органов власти, отчетами правительственных структур о результатах и планах работы [57-118]. Строго бюрократические по форме, но с достаточно ёмким и лишенным цензуры содержанием они нередко позволяли вскрыть острые конфликты между центральными и местными органами власти по вопросам реализации внешнеэкономической политики (например, в случае с двойными налоговыми возвратами, практикуемыми в рамках приграничной торговли [98]). Через годовые отчеты центральных и провинциальных властей можно было проследить динамику представлений о перспективах внешнеэкономической деятельности и то, как местные власти репрезентировали результаты своей работы в сотрудничестве с Россией.
Выступления и интервью официальных лиц [119-153] позволили углубить понимание различий в восприятии различных явлений представителями центральной власти и хэйлунцзянской бюрократии. Анализ этого вида источников требует учета места, времени и условий произнесения речи или написание того или иного материала. При их использовании мы также учитывали тот факт, что отдельные выступления или сборники речей представлены в виде переработанных в соответствии с цензурой текстов оригинальных стенограмм, что соответственно несло в себе специальные или случайные тек-стовые упущения или дополнения, влекущие за собой искажение смысла
Политика центральных властей КНР в сфере торгово-экономического сотрудничества с СССР/РФ
На фоне подробных описаний зарождения и становления политики открытости в приморских районах страны китайские источники, принадлежащие перу представителей центральной власти, хранят молчание по поводу инициирования и развития приграничных и межрегиональных связей Хэйлунцзяна и других провинций с СССР. Данный факт отражает малую значимость этой части национальной истории для государства в представлениях центральной элиты. Напротив, материалы хэйлунцзянской бюрократии о процессе становления приграничного и межрегионального сотрудничества с СССР в 1980-е гг. намного информативней, но содержат претензию на его важность для всей страны и свою ключевую роль в его развитии, хотя исторически он полностью укладывался в общее русло политики центральных властей КНР по развитию внешнеэкономического сотрудничества в целом и приграничного в частности.
По воспоминаниям представителя хэйлунцзянского партийного и правительственного руководства Ду Сяньчжуна, вопросы развития приграничного сотрудничества с СССР/РФ стали появляться в идейном поле внешнеэкономической стратегии региона на рубеже 1970-х - 1980-х гг., когда высшее руководство двух стран находилось еще в состоянии идеологического противостояния. Сразу после 3-го пленума ЦК КПК 11-го созыва провинциальные власти, опираясь на взаимодействие с местными научными организациями (Институт изучения Сибири), начали научную проработку возможностей осуществления приграничного сотрудничества с СССР [131, с. 13].
Хэйлунцзянские источники связывают открытие межрегиональных и приграничных экономических взаимодействий исключительно с усилиями первого лица государства - генсека Ху Яобана. По данным Э. Вишник, основанным на интервью с высокопоставленным хэйлунцзянским чиновником, работа по открытию провинции для сотрудничества с СССР была «официально санкционирована» после визита генсека в Хэйлунцзян в августе 1982 г. [451, с. 231]. По воспоминаниям хэйлунцзянского вице-губернатора Ду Сяньчжуна, генсек в начале 1983 г. говорил о том, что экономические взаимодействия с СССР «.. .возможно, сдержат войну...», и «с энтузиазмом» указывал на необходимость развивать приграничные взаимодействия с советской стороной [131, с. 2].
На окружном и уездном уровнях власти также были склонны персонифицировать инициативу открытия провинции для сотрудничества с СССР с Ху Яобаном. Наибольшего успеха в репрезентациях достиг граничащий с Благовещенском город Хэйхэ. После визита Ху Яобана в город в августе 1984 г. хэйхэские ученые и чиновники присвоили ему высказывание «на юге - Шэньчжэнь, на севере - Хэйхэ, они должны лететь крыло в крыло» [330, с. 345], хотя ни в одном источнике нехэй ПА лунцзянского происхождения этому нет подтверждения . На рубеже 1980-1990-х гг. городская и провинциальная политическая и интеллектуальная элиты активно использовали эту фразу как подтверждение наличия у Пекина представлений о тождественности потенциалов приграничных городов с символом международной интеграции в Китае - Шэньчжэнем. Позже, в 1994 г., возможно, в силу того, что город так и не получил ожидаемого развития, редактор хэйлунцзянского отделения Синьхуа, сопровождавший Ху Яобана в 1984 г., уточнил, что генсек выражал надежду на развитие Хэйхэ в отдаленной перспективе [242, с. 16].
В авторитарных политических системах ссылки на санкции первых лиц государств или проведение аналогий с идеологически важными государственными проектами (как например, сравнение с Шэньчжэнем) - достаточно распространённое явление. Однако использование провинциальными и уездными лидерами этих дискурсивных практик имело и другой смысл - укрепить легитимность притязаний на привилегии, которые ранее были предоставлены приморской зоне в области внешнеэкономической деятельности и развития экспортоориентированных произ-водственных баз .
Реальность включения провинции в экономическое сотрудничество с СССР была намного обыденней версий о решительности Ху Яобана и, скорее, была частью большого бюрократического процесса по нормализации советско-китайских отношений. В апреле 1983 г. начальник департамента внешнеэкономического сотрудничества и торговли провинции Хэйлунцзян, возглавивший делегацию внешнеторгового монополиста провинции (Хэйлунцзянской торговой компании), подписал с компанией-монополистом на Дальнем Востоке СССР первый экспортно-импортный контракт на сумму 19,1 млн. шв. франков [332, с. 84]. Все торговые операции производились через два пункта пропуска - Суйфэньхэ и Хэйхэ, в 1986 г. к ним добавился Тунцзян, деньги на капитальное строительство которого обязался выделить Пекин [70]. Вслед за провинциальными властями власти городов и уездов, которым территориально относились эти пограничные переходы, первыми на уездном уровне получили права на осуществление самостоятельных внешнеторговых операций . В июле 1987 г. первая торговая делегация, возглавляемая заместителем начальника местной администрации, направилась в г. Благовещенск для обсуждения вопросов торгового и технико-экономического сотрудничества. В сентябре Хэйхэ впервые при активном содействии провинции отправил арбузы в Благовещенск в обмен на удобрения и лес [328, с. 109]. В октябре городские власти Суйфэньхэ заключили с Пограничным районом Приморского края РСФСР соглашение о торговле, и к концу 1987 г. в рамках приграничной торговли было заключено сделок на сумму 2,7 млн. шв. франков [313, с. 229].
Получение базовых полномочий на ведение торгового и технико-экономического сотрудничества Хэйлунцзяна с СССР подогрело идейную активность местных властей по проработке возможностей взаимодействия с советской стороной. В январе 1986 г. в провинции прошла конференция по вопросам развития рынков СССР и стран Восточной Европы, на которой вице-губернатор Хэйлунцзяна впервые обозначил видение местными властями перспектив сотрудничества с северным соседом. По его мнению, будущее приграничное взаимодействие с СССР должно было быть связано с тремя факторами: «богатыми ресурсами, обширным рынком и многочисленными передовыми технологиями» советской стороны [131, с. 4]. В дальнейшем эти факторы были объединены в тезис о «взаимодополняемости» советской и китайской экономик, в целом, и хэилунцзянскои и дальневосточной в частности [372, с. 96], в соответствии с которым китайская сторона должна стать производителем готовой продукции, обмениваемой на советское сырье и высокотехнологичное оборудование.
Единственным слабым звеном вышеуказанной модели была нехватка капитала в провинции. Этот недостаток было предложено восполнить деньгами хуапяо и богатеющих южных провинций. Еще в начале 1986 г. губернатор провинции Хэйлунцзян Хоу Цзе опубликовал две статьи, в которых он, указывая на ограниченные возможности привлечения иностранного капитала и нехватку инвестиционных ресурсов внутри провинции, призывал развивать экономические связи с быстро развивающимися южными провинциями, Гонконгом, Тайванем и странами ЮВА [237, с. 5; 238, с. 15-16]. В декабре 1986 г. на рабочем совещании парткома провинции эти идеи были наложены на концепцию освоения советских ресурсов и рынка, в результате чего появилась формулировка «налаживать связи с югом, открывать север, проводить политику всесторонней открытости» [545, с. 18], что фактически означало использовать инвестиции других территорий для развития сотрудничества с СССР.
Эффективность деятельности провинциальных властей по развитию экономического сотрудничества с СССР/РФ
В такой ситуации, очевидно, сложно представить, чтобы такие рынки создавались или управлялись извне. Однако у хэйлунцзянской бюрократии на этот счет было свое видение. Например, власти хэйлунцзянского уезда Дуннин в одном из своих отчетов в 1997 г. указывали, что именно они играли ключевую роль в создании вещевых рынков в Приморском крае. По данным их официального отчета, китайские компании при поддержке дуннинского правительства создали на территории Уссурийска рынок на 5000 торговых мест с годовым оборотоіуущшзмере 7 млрд. юаней КНР, в который завозился товар через Дуннин [318, с. 423]. В дальнейшем торгово-промышленная группа «Цзисинь» и еще 15 внешнеторговых предприятий уезда открыли 16 рынков по торговле одеждой, товарами повседневного спроса, строительными материалами и сельскохозяйственной продукцией в Москве, Владивостоке и Хабаровске с годовым оборотом до 2 млрд. долл. США [343, с. 236]. Однако их данные по функционированию рынков не совпадали с данными официальных властей Китай. Данные по количеству торговых мест китайского рынка в г. Уссурийске, предоставленные уссурийскими властями, были ниже цифр отчетов правительства уезда Дуннин более чем в 3 раза [399, с. 7] (1500 мест против 5000). Более того, учитывая теневой характер деятельности этих рынков, их развитие по всей России в 1990-е гг., отсутствие российских данных об их поддержке со стороны дуннинских, хэйлунцзянских и каких-либо других китайских властей можно предположить, что вышеуказанная «поддержка» все же не была решающей в деле создания и развития подобной формы деятельности китайских бизнесменов в РФ.
Окончательное формирование торговой сети китайских предпринимателей в России и на Дальнем Востоке России пришлось на период после азиатского кризиса и дефолта августа 1998 г. в России. Например, в это время произошла монополизация китайским бизнесом оптового овощефруктового рынка в г. Благовещенск: российские бизнесмены, завозившие ранее данный товар, не смогли рассчитаться по заключенным контрактам и понесли существенные убытки (вывезти скоропортящийся товар обратно и таким образом закрыть контракт оказалось практически невозможным). Впоследствии, после стабилизации курса, возвращаться к развитию этого рискового дела большинство из них не пожелало [395, с. 133]. Можно говорить о том, что в 1990-е гг. хэилунцзянскии капитал занимал те ниши экономики приграничных территорий России, которые отказался развивать местный российский бизнес, при этом «захват» происходил не в результате координации действия китайских предпринимателей своими властями, а благодаря экономической конъюнктуре.
В первой половины 2000-х гг. произошли достаточно серьезные изменения в характере и формах продвижения хэйлунцзянского капитала в Россию. Этому способствовало одновременное протекание трех тенденций, которые уже частично упоминались в исследовании: восстановление российской экономики, накопление капитала в Китае и как следствие появление поощрительной государственной политики по продвижению бизнеса за пределы Поднебесной.
Восстановление национального хозяйства в России создало новые возможности и вызовы для деятельности хэйлунцзянского мелкого предпринимательства. С одной стороны, хэйлунцзянские компании, безусловно, были заинтересованы в расширении российского внутреннего рынка. С другой, укрепление и консолидация национального бизнеса в России привели к вытеснению ранее наиболее успешных форм деятельности хэйлунцзянцев - народных рынков в Уссурийске, Благовещенске, Владивостоке и т.д. Эта тенденция имела общероссийский характер и не была связана исключительно с китайскими предпринимателями: по всей России доля вещевых и продовольственных базаров в розничной торговле сократилась более чем в 2 раза, с 26,2% в 2000 г. до 12,6% в 2010 г. [158, с. 53]. Выдавливание китайских торговцев происходило не только за счет деловой конкуренции и развития других форматов торговли [366, с. 152-160], но и в результате усиления информационной и «силовой» борьбы (поджоги, ложные вызовы о минировании территории рынков и т.д.) [355, с. 61], а также ужесточения мер административного контроля (в виде запрета на осуществление розничной торговли иностранными гражданами, усиление таможенного контроля и т.д.). К концу рассматриваемого периода присутствие китайских предпринимателей на вещевых и продовольственных рынках, тем не менее, сохранилось ввиду значительной гибкости коммерческих моделей китайских бизнесменов и их российских партнеров [357, с. 68].
Вторая тенденция, связанная с накоплением капитала в Китае, имела более серьезные последствия для деятельности хэйлунцзянского бизнеса в России. С 2003 г. стал наблюдаться значительный рост регистрируемых центральными и про 143 винциальными властями компаний, которые планировали работать в России. Хэй-лунцзян по количеству предприятий, направивших свой капитал в российскую экономику, являлся лидером в Китае. За период с 2003 г. по 2009 г. из около 550 компаний, официально зарегистрировавших в Министерстве коммерции КНР факт создания предприятия в России, 243 приходилось на провинцию [197] (по данным Департамента коммерции провинции Хэйлунцзян, количество зарегистрированных в России компаний было несколько больше - 267) (Диаграмма 27). Тем не менее оценка численности фактически работающих в России хэйлунцзянских компаний не может быть дана даже приблизительно. Например, по данным властей Амурской области, к 2005 г из 150 предприятий с китайскими инвестициями всего 15% осуществляли хозяйственную деятельность в регионе [122, с. 46]. Соответственно, остальные компании либо прекратили бизнес в регионе, либо работали в теневой экономике, не платя налогов.
К концу 2006 г. власти провинции Хэйлунцзян отрапортовали, что их инвестиции в экономику России составили 837 млн. долл. США [147]. К концу 2009 г. общая сумма хэйлунцзянских капиталовложений в России увеличилась до 1,28 млрд. долл. США, что было эквивалентно 40% всех зарубежных инвестиций провинции [35]. Сопоставимую информацию дают и территориальные органы центральных властей Китая. По данным аналитика Хэйлунцзянского отделения Государственного управления валютного контроля КНР, к началу 2009 г. в Россию и Монголию было направлено инвестиций на сумму 1,27 млрд. долл. США [492, с. 75]. Его исследование показывает, что в конце 2000-х гг. частные компании доминировали лишь в количестве предприятий, но по суммам вкладываемых инвестиций значительно отстали от государственных. Например, в 2008 г. из общей суммы инвестиционных проектов в РФ в размере 1,22 млрд. долл. США, прошедших официальную процедуру утверждения в Управлении валютного контроля, 86% реали-зовывалось государственными компаниями [492, с. 76].
Участие провинциальных властей в контроле и организации деятельности хэйлунцзянского бизнеса в России
Эти процессы протекали постепенно (кроме централизации фискальных полномочий), поэтому не могли сразу отразиться на содержании риторики и организационных мероприятий властей Хэйлунцзяна в области экономических взаимодействий с РФ. В середине 1990-х гг. на официальный провинциальный дискурс большее влияние оказал кризис приграничной торговли и технико-экономического сотрудничества, который заставил провинциальную элиту перенести фокус своей риторики с приграничных взаимодействий на позиционирование провинции в качестве связующего звена в сотрудничестве Китая со всей Россией и в перспективе со странами Северо-Восточной Азии. С середины 1990-х гг. провинциальное руководство стало заявлять о своей готовности произвести качественное улучшение экономических взаимодействий с Россией, однако эти декларации были призваны воспроизводить риторику центральной власти и слабо подкреплялись конкретными действиями.
Лишь к середине 2000-х гг., когда вышеуказанные процессы набрали силу, в провинциальном дискурсе и организационных мероприятиях произошли два важных изменения. Во-первых, с середины 2000-х гг. акценты в диалоге с Пекином по поводу дальнейшего развития внешнеэкономического потенциала провинции были смещены на необходимость формирования отраслевых и комплексных программ развития, охватывающих всю или большую часть территории провинции и предполагающих прямое финансирование из Центра. Центральным властям соответственно предлагалось сделать провинцию зоной особых условий развития производств и услуг, ориентированных на российский рынок. Во-вторых, местные власти впервые разработали официальную программу своих действий по сотрудничеству с РФ, подкрепив ее реализацию созданием специальных организационных и финансовых механизмов. Идейное наполнение этой программы во многом повторяло предыдущие заявления о необходимости развития экспортоориентированного хозяйства и производственной кооперации, основанной на вывозе ресурсов из РФ и их переработке на территории провинции. Новым стало лишь закрепление концептуальных идей о создании зарубежных баз по разработке энергоресурсов и сырья, которые начали вырабатываться в провинции в начале 2000-х гг. Как и на рубеже 1980-1990-х гг. во второе пятнадцатилетие периода реформ и открытости хэйлунцзян-ские власти продолжили использовать тезис об активном сотрудничестве с РФ в диалоге с центральными властями для получения административных, фискальных и все чаще финансовых ресурсов.
Что касается результатов действий властей провинции Хэйлунцзян по организации экономического сотрудничества с Россией, то они были довольно скромными в сравнении с заявленными планами. Преференциальные режимы на российско-китайской границе не оправдали возлагаемых на них ожиданий по привлечению капитала. Крайне ограниченными были успехи властей в создании производств, ориентированных на российский рынок или на переработку завозимого российского сырья.
Существовали объективные причины, которые объясняли низкую эффективность провинциальной политики по использованию потенциала сотрудничества с РФ. Во-первых, на эффективность хэйлунцзянских проектов сильное влияние оказывала изменчивость экономической политики в обеих странах, проводящих реформы. В этих условиях в ориентированной на сотрудничество с Россией сфере ВЭД мог успешно развиваться в основном малый бизнес. Во-вторых, негативное влияние на возможности провинциального руководства в использовании ресурсов сотрудничества с РФ оказывала схожесть структуры экономики Хэйлунцзяна с дальневосточным и сибирским регионами России. Однако нельзя не обратить внимание на другой момент: несоответствие репрезентаций провинциальной бюрократии о сотрудничестве с Россией и реальных результатов их развития говорит о том, что власти Хэилунцзяна целенаправленно преувеличивали значимость приграничных/межрегиональных взаимодействий для своей экономики. Заявляемые цели, очевидно, были недостижимы изначально, однако играли важную роль в формировании образа активной провинции, способной использовать внешнеэкономические ресурсы не только для себя, но и для всего Китая. Сотрудничество с РФ представляло реальную значимость в основном для экономики нескольких приграничных городов и уездов Хэилунцзяна, через которые проходили основные товарные и людские потоки.
Наш анализ позволяет усомниться в возможностях хэйлунцзянских властей управлять деятельностью провинциального бизнеса в России. Значительные пробелы в официальной статистике и отсутствие конкретики в бюрократических описаниях говорят о проблемах государственного учета деятельности предприятий за рубежом как в 1990-е, так и в 2000-е гг.
До начала 2000-х гг. хэйлунцзянские компании, работающие в России, в основном занимались торговлей и характеризовались малыми формами хозяйствования, поэтому не могли стать предметом жесткого контроля. Самой массовой формой проникновения хэйлунцзянских предпринимателей в Россию стали розничные и мелкооптовые рынки. В китайских и российских источниках можно найти единичные примеры превращения китайских компаний во флагманов определенных отраслей приграничных городов РФ.
Лишь с начала 2000-х гг., когда центральная власть стала поощрять зарубежное инвестирование, крупные хэйлунцзянские предприятия стали проникать в добывающий и перерабатывающий сектора РФ. Важным инструментом реализации их проектов в РФ стала не финансовая поддержка со стороны провинциальных властей, а льготные кредиты китайских госбанков, которые было достаточно сложно получить в КНР. При этом компании, получавшие поддержку, действовали исходя из принципа максимизации прибыли, нередко с нарушением российского законодательства, в их деятельности не прослеживалось стремление к поддержанию благоприятного имиджа Китая за рубежом или реализации каких-либо национальных интересов в ущерб экономической эффективности.
Изученные кейсы и сравнительный анализ статистики показывают наличие значительных информационных издержек между хэйлунцзянской бюрократией и предпринимателями, работающими в России: первые не всегда адекватно описывали хозяйственную деятельность вторых, что проявлялось в систематическом завышении результатов экономической активности.
Кроме того, нет никаких исторических фактов, говорящих о том, что ориентированный на российский рынок внешнеэкономический бизнес Хэйлунцзяна, принадлежа государства в 1980-1990-е гг. и сохранив определенные связи с властью в 2000-е гг., действовал как единое сообщество, полностью управляемое партией и правительством.
Настоящая работа, безусловно, не лишена изъянов и оставляет некоторые белые пятна в вопросах участиях властей Хэйлунцзяна в российско-китайском экономическом сотрудничестве. В системе взаимодействия центральной власти, региональной бюрократии и бизнеса мы сфокусировались на анализе вопросов взаимодействий Пекина и хэйлунцзянского правительства по поводу организации экономического сотрудничества с СССР/РФ. Хэйлунцзянский бизнес в основном остался в стороне от нашего исследования и фактически рассматривался как пассивный агент вышеуказанной системы. Оправданием такого упущения в работе является лишь нехватка соответствующей эмпирики.
Более глубокое видеиие заявленной проблемы может быть достигнуто за счет кросспровинциального сравнительного анализа. Особенности участия властей провинции Хэйлунцзян в реализации внешнеэкономической политики в целом соответствует общему характеру центр-региональных отношений в Китае. Тем не менее изучение история деятельности властей Цзилини, Внутренней Монголии и других провинций Китая по развитию и регулированию международных экономических взаимодействий позволит не только уточнить выводы настоящего исследования, но и внести большую ясность в вопрос об универсальности описанного в работе хэйлунцзянского опыта.
