Содержание к диссертации
ГЛАВА 1. Историко-социологическая характеристика
австро-венгерской армии. 29
Адаптация военнослужащих к реалиям войны. 88 ГЛАВА 3. Образ врага в сознании военнослужащих. 108
ЗАКЛЮЧЕНИЕ. 142 СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ
ИСИМЧНИКИВ! И ЛИТЕРАТУРЫ.
Введение к работе
Человек на войне, «человек с ружьем» как социокультурный феномен всегда занимал особое место в исторической памяти российского общества, его восприятии происходящего в своей стране и мире в целом. Сегодня, на фоне вооруженных конфликтов в различных частях планеты изучение психологии военнослужащих, включая ее исторический аспект, сохраняет особую важность, позволяя прогнозировать модели поведения человека в экстремальной обстановке.
Актуальность темы диссертации обусловлена дефицитом в отечественной исторической науке исследований, освещающих социально- психологические аспекты войны Первой мировой войны. Преимущественное внимание историков к военным операциям, дипломатическим маневрам схлестнувшихся в смертельной схватке за европейскую гегемонию блоков, к мерам по переводу экономики вступивших в войну государств на военные рельсы, процессам революционизирования армий стало причиной того, что на периферии исследовательского интереса оказалась не менее важная «человеческая» проблематика войны.
Вместе с тем разрабатываемая в диссертации тема поведения человека в экстремальной обстановке войны знакома историкам по произведениям художественной литературы, снискавшим мировую славу. Возможно, что художественное отражение «человеческой» истории Первой мировой войны в романах писателей «потерянного поколения», по сравнению с которым язык историка выглядел менее экспрессивным и образным Л также сказалось на невнимании исследователей к психологии участников Первой мировой войны.
Значительная историческая дистанция, сгладившая накал страстей в отношениях бывших военных противников, и наработанная методология историко-психологических исследований позволяют беспристрастно распутать клубок «человеческих» нитей войны.
Анализ умонастроений и психологии военнослужащих австро- венгерской армии в период Первой мировой войны важен еще и потому, что эволюция взглядов солдат и офицеров на причины и сущность войны, претерпевший изменения в ходе войны образ врага, сложившиеся на фронте стереотипы поведения, которые определялись гипертрофированной ставкой на насилие, наряду с национальным фактором и дестабилизацией обстановки в тылу обернулись распадом Габсбургской империи, социальными и национальными революциями.
Актуальность изучения опыта, приобретенного военнослужащими австро-венгерской армии на фронте, выходит за рамки истории Первой мировой войны. Психология фронтовика продолжала срабатывать и в условиях мирного времени, негативно сказываясь на жизни послевоенного общества. Политический климат Австрии 20-30-х гг. был отмечен выходом на арену левого и правого экстремизма, и бывшие фронтовики составили костяк полувоенных формирований этих политических сил.
Объектом диссертационного исследования являются военнослужащие австро-венгерской сухопутной действующей армии преимущественно австронемецкой национальности в период Первой мировой войны 1914-1918 гг. Под австронемецкой нацией понимается совокупность немецкоязычных общин Австро-Венгрии. Вместе с тем характер использованных в диссертации источников личного происхождения свидетельствует о том, что подавляющее большинство мемуаров и дневников вышло из-под пера уроженцев коронных земель Австро-Венгрии (Нижняя Австрия, Верхняя Австрия, Зальцбург, Тироль, Штирия, Форарльберг и Каринтия), т. е. нынешней территории Австрийской республики. Австронемцы составляли костяк австро-венгерской армии в процентном отношении. В 1915 г. из каждой тысячи офицеров на долю австронемцев приходился 761 человек, еще 568 обучались в школах офицеров запаса. 248 человек из каждой тысячи представляли австронемецкую нацию в рядовом составе [1]. Командным языком в армии был немецкий. Используемые в диссертации понятия «австронемцы» и «австрийцы» тождественны. В тех случаях, когда речь идет не об австронемецких военнослужащих, указывается их национальная принадлежность.
Предметом диссертационного исследования являются изменения в системе ценностных представлений и социальном поведении австрийских военнослужащих в условиях крупномасштабного вооруженного конфликта 1914-1918 гг.
Представляя собой до войны эффективно функционировавшую модель наднациональной организации, в которой роль интегрирующей силы принадлежала австронемцам, особенно в офицерском корпусе, австро- венгерская армия с началом глобального конфликта, сопровождавшегося нарастанием центробежных национальных движений в регионе, утрачивала прежнюю цементирующую функцию. Историческую «ответственность» за распад двуединой монархии, помимо стимулированного войной роста национального самосознания «меньшинств», несут также изменения, произошедшие в общественном сознании австронемцев. Особые расчеты государственного и военного руководства на патриотическую позицию полков, сформированных из австронемцев, оказались неоправданными, и ценностные ориентации австронемецких солдат и офицеров, подчиняясь общей логике войны, эволюционировали от кратковременной вспышки патриотического энтузиазма до полного неприятия официально пропагандировавшихся целей развязанной бойни.
Хронологические рамки исследования охватывают 1914-1918 гг. Первая мировая война имела в своем развитии маневренную и позиционную фазы. В зависимости от этого изменялась доля профессиональных военных в вооруженных силах, что сказывалось на социально-психологической динамике.
Разработка диссертационной темы осложняется незначительным объемом исследований по социально-психологической истории Первой мировой войны.
Этап становления российской историографии Первой мировой войны характеризовался доминирующим влиянием концепции о происхождении войны М. Н. Покровского [2]. Решающими в возникновении войны он считал англо-германские противоречия, обострившиеся из-за борьбы за колонии.
Подчеркивая оборонительный характер войны со стороны Германии, Покровский выдвинул тезис об особой виновности Антанты в развязывании конфликта. Взгляды Покровского на происхождение Первой мировой войны разделял и Н. П. Полетика [3]. Их главным оппонентом выступил историк дореволюционной формации Е. В.Тарле, указавший на особую агрессивность Германии. В работе Тарле, напротив, присутствовала идеализация политики Антанты [4]. В исследованиях историков, посвященных генезису мирового конфликта, проблема психологии военнослужащих не затрагивалась.
В 20-30-е гг. в работах военных специалистов РККА предметом анализа стали боевые операции враждовавших коалиций. К данной группе работ можно отнести исследования А. С. Белого, А. Н. Де-Лазари, Н. Корсуна, М, П. Каменского, А. Коленковского, А. М. Зайончковского [5]. Кроме того, издавались сборники документов, посвященные планированию и осуществлению армейских операций на фронтах Первой мировой войны [6]. Однако акцент на военно-техническую сторону боевых действий не позволил авторам исследовать психологический фактор войны.
Изучение психологии и поведения австро-венгерских солдат и офицеров целесообразно вести с учетом аналогичных исследований армий других стран.
Анализ настроений российской солдатской массы в советской историографии по идеологическим соображениям вплетался в разработку истории тесно примыкающего к войне события - Октябрьской революции 1917 г. Психология военнослужащих изучалась главным образом в период позиционной войны и в контексте борьбы партии большевиков за влияние на солдатские массы. Исследования подобного плана образуют целый пласт литературы, изданной в период с 1920-х по 1980-е гг. 20-30-е годы представлены работами М. П. Ахуна и В. П. Петрова, О. Н. Чаадаевой, сборниками документов о настроениях русских солдат накануне Октября [7].
Относительное оживление интереса исследователей к проблемам истории Первой мировой войны наблюдалось в период Великой Отечественной войны, что отчасти было продиктовано пропагандистскими задачами.
Преувеличением успехов русской армии в Первой мировой войне, особенно Брусиловского прорыва, историческая наука стремилась повысить моральный дух советского народа [8]. Другой аспект боевых действий, оказавшийся востребованным в исторических исследованиях о Первой мировой войне, был связан с концентрацией внимания на зверствах германской и австро- венгерской армий в 1914-1918 гг. Рисуя антигуманный облик обеих армий, историки подводили к выводу, что разбойничьи привычки гитлеровская армия унаследовала от своих предшественников [9'.
Со второй половины 50-х гг. в историографии происходит расширение спектра проблем Первой мировой войны, сопровождавшееся включением в исследовательский анализ мероприятий по перестройке экономики на военный лад, дипломатических аспектов войны [10]. Однако изучение психологии солдатских масс было по-прежнему подчинено решению более важной для советской историографии задачи выявления роли партии большевиков в нарастании антивоенного протеста. В работах М. И. Капустина, П. А. Голуба, М. С. Френкина, посвященных революционизации настроений русских солдат на различных участках Восточного фронта, проблематика, исследуемая в диссертации, не рассматривалась [11].
Вместе с тем некоторые авторы касались социального состава и возрастной структуры русской армии в период Первой мировой войны. Л. Г. Протасов, изучив социальный состав запасных частей, расквартированных во время войны в Центральной России, в сопоставлении с общероссийской картиной, показал региональную специфику, связанную со значительной долей рабочих в призывном контингенте Центральной России на фоне других губерний России. Рассматривая возрастную структуру военнослужащих тыловых гарнизонов и некоторых фронтовых частей, автор подчеркивает значительное представительство молодежи вследствие сильных потерь среди солдат старших возрастов и начавшейся осенью 1917 г. демобилизации солдат старше 40 лет. Анализ социальной базы офицерского корпуса русской армии накануне войны, проведенный автором, свидетельствует, что подавляющее большинство кадровых офицеров, кроме пехотных, происходило из дворянства. Массовая гибель кадровых офицеров, проникнутых духом кастовости и преданности престолу, обусловила проникновение в офицерский корпус демократических элементов, пришедших в него из школ прапорп];иков [12]. Проблема социального состава офицерского корпуса русской армии разрабатывалась также Н. М. Якуповым и П. А. Зайончковским [13].
Следуя идеологическим установкам, историки рассматривали феномен братания как проявление международной солидарности рабочих и крестьян, одетых в солдатские шинели [14].
В трудах военных историков продолжалось изучение военно- технических аспектов войны. В этом отношении интерес представляют работы А. С. Силина, Д. В. Вержховского и В. Ф. Ляхова [15]. К 60-летию начала Первой мировой войны усилиями военных историков был подготовлен 2-х томный коллективный труд. В этом фундаментальном исследовании, основанном на опубликованных работах советских и зарубежных историков с привлечением архивного материала, была воссоздана широкая панорама войны с охватом всех сухопутных театров боевых действий, анализом военно- технической подготовки к войне армий ведуш;их военных держав. Рассматривая подготовку австро-венгерской армии к войне, авторы сборника констатировали, что вооруженные силы Австро-Венгрии по таким параметрам, как оснащение современными вооружениями и выучка рядового состава, отставали от своих вероятных противников [16]. Среди публикаций последних лет по военной истории Первой мировой войны заслуживает особого внимания статья С. Г. Нелиповича о наступлении русского Юго-Западного фронта летом- осенью 1916 г. Автор подверг пересмотру укоренившуюся в российском историческом сознании апологетическую оценку Брусиловского прорыва, указывая, что громадные человеческие потери и надрыв военной экономики России только ускорили революционные катаклизмы 1917 г. [17].
Первая попытка анализа человеческого фактора войны была предпринята Н. Н. Яковлевым в его научно-публицистической работе. [18]. Несмотря на конъюнктурный характер его работы, ставшей ответом А. И. Солженицыну, в ней нашли освещение патриотические чувства офицерского корпуса и нижних чинов русской армии на начальном этапе войны. Затронута автором и проблема образа врага в годы войны. Характеризуя несоблюдение германской и австро-венгерскими армиями законов и обычаев ведения войны, Яковлев подчеркивает, что «пытки и убийства пленных в руках немцев и австрийцев были не исключением, а правилом». Вопреки информации о зверствах врага, русская армия, воспитанная в традициях соблюдения рыцарского кодекса ведения войны, отличалась благородным поведением по отношению к противнику. Автор обратил внимание на особенности восприятия фронтовиками экстремальной обстановки боя, указывая на невыносимость для психики военнослужащих вида частей человеческого тела, разбросанных взрывами снарядов и жуткое впечатление от криков тяжелораненых людей.
Изменения, произошедшие в политической системе России в начале 90-х гг., отозвались и на исторической науке, породив волну новых интерпретаций устоявшихся стереотипных представлений об исторических событиях. Историки, занимавшиеся изучением проблем Первой мировой войны, в полный голос заговорили о необходимости новых подходов к ее истории. Группа исследователей высказалась за изменение трактовки характера войны. В развернувшейся на страницах журнала «Новая и Новейшая история» дискуссии о характере войны наиболее рельефно взгляды сторонников нового осмысления характера Первой мировой войны выразил В. Н. Виноградов. Не отрицая наличия в характере войны империалистического компонента, автор предпринял попытку интерпретации коллизий войны в цивилизационном плане, подчеркнув роль Первой мировой войны в возрождении государственности у некоторых народов, в становлении «скандинавской модели» социализма и в создании системы коллективной безопасности. В. Н. Виноградов также сконцентрировал внимание на факторе патриотизма, прежде замалчивавшегося советскими историками [19]. Ю. А. Писарев соглашаясь с тем, что советская историография действительно, долгие годы игнорировала наличие патриотических настроений в российском обществе в период Первой мировой войны, вместе с тем призвал участников дискуссии к более осторожной оценке степени патриотизма у различных слоев населения, указав на непонимание смысла войны российскими крестьянами [20].
Исследования в области истории Первой мировой войны заметно активизировались накануне 80-летия войны. Организованный редакцией журнала «Новая и новейшая история» «круглый стол», в работе которого приняли участие историки, специализирующиеся на изучении проблем Первой мировой войны, наметил основные направления «нового прочтения» ее истории. В частности, один из участников дискуссии А. П. Жилин отметил, что анализ настроений солдатских масс, не образуя самостоятельной темы, осуществлялся в советской историографии с точки зрения большевизации армии [21]. Стремление преодолеть данную тенденцию, рассматривая фронтовой опыт военнослужащих с точки зрения трансформации их морально- психологического состояния, можно видеть в статьях С. В. Тютюкина, 3. П. Яхимович, В. И. Миллера, А. И. Степанова, опубликованных в приуроченном к 80-летию окончания Первой мировой войны сборнике статей [22]. С. В Тютюкин отметил разлагающее воздействие на психологию русских военнослужащих обстановки вялой позиционной войны, способствовавшей распространению настроений безысходности, а также обратил внимание на дискриминацию при несении службы рядового состава русской армии. 3. П. Яхимович подчеркнула, что глобальный конфликт негативно сказался на нравственных нормах, подвергшихся коррозии в ситуации непредсказуемого развития событий на фронте, стимулируя крайнюю ожесточенность по отношению к врагу и другие формы асоциального поведения. Автор коснулась феномена «информационных» и «психологических» войн, впервые проявившегося в годы Первой мировой войны. В. И. Миллер, характеризуя сюжеты, которые, по его мнению, обычно не находят отражения в работах о войне, остановился на особой военной морали, оправдывавшей безнравственные действия в условиях войны. Автор указал на необходимость современного прочтения и анализа литературы о поведении человека на войне 1914-1918 гг. А. И Степанов, рассматривая последствия войны для российского общества, отметил, что война дегуманизировала межличностные, национально- религиозные, сословно-классовые и идейно-политические отношения, насаждая «окопно-фронтовую» психологию с культом военной силы как универсального средства решения любых вопросов.
Некоторыми российскими историками затрагивались сюжеты о положении военнопленных в годы Первой мировой войны и их психологии, что также имеет некоторое отношение к теме диссертации. Е. Ю Сергеев уделил внимание трансформации менталитета и психологии русских военнопленных в Германии и Австро-Венгрии в годы войны под воздействием иной культурной среды, прививавшей бывшим военнослужащим российской армии новые образцы поведения [23]. С. В Васильева, сопоставляя правовой статус, использование военнопленных российской, германской и австро- венгерской армий на различных видах работ, отметила глубокие изменения в психологии и в психическом состоянии военнопленных [24].
Российские исследователи предпринимали также попытки анализа духовно-культурного мира российского офицерства в период войны. Г. С. Чувардин, исследовав в диссертации менталитет русских офицеров «старой гвардии» в хронологических рамках 1894-1914 гг., подчеркивает, что значительные потери среди гвардейских офицеров в первые месяцы войны были сопряжены с реализацией офицерами на поле боя понятия «офицерской чести» [25].
В российской историографии существуют исследования, в которых затрагивалось участие в Первой мировой войне армий других стран. Среди них выделяется работа В. Н Виноградова о Румынии в Первой мировой войне [26]. Автор коснулся психологии румынских военнослужащих, связывая дезертирство из рядов румынской армии во время войны с казарменным вандализмом офицеров и усталостью солдат от ужасов войны. С. Н. Щеголихина в своем диссертационном исследовании проанализировала на примере офицерского корпуса американской армии в годы Первой мировой войны влияние социально-психологического фактора на военную политику [27]. Анализ автора увенчался выводом, что расовая и религиозная специфика американского общества наложила отпечаток и на офицерский корпус.
Пристальное внимание к «человеческой ткани» Первой мировой войны - характерная черта не только современной российской историографии, но и зарубежной исторической науки. К примеру, в германской историографии подобное направление исследований представлено проектом «Военная история снизу», инициированным университетами Фрайбурга и Тюбингена совместно с Библиотекой новой истории в Штутгарте. В рамках данного проекта опубликовано несколько сборников статей [28]. На материалах германской армии авторы воссоздают многогранный фронтовой опыт, радикализировавший политическую жизнь Веймарской республики. Развенчанию подвергаются мифологизированные представления о войне.
В советской историографии австро-венгерская армия рассматривалась как уменьшенная копия лоскутной монархии, раздиравшейся национальными противоречиями. Фактически изучение национального вопроса в вооруженных силах Австро-Венгрии заслонило другие проблемы. Свободным от идеологических штампов подходом к освещению участия Австро-Венгрии в первой мировой войне, отмечена лишь работа историка еще дореволюционной школы А. С. Котляревского [29]. Характеризуя экономические, военные и дипломатические аспекты участия Австро-Венгрии в войне, автор, однако, не рассматривает социально-психологические проблемы войны. В работах советских историков, в частности В. М. Турока и Е. И. Рубинштейн, такие попытки тоже не предпринимались [30]. В этих исследованиях лишь указывалось на истощенное физическое состояние военнослужащих в 1918 г. Значительный вклад в разработку проблем, связанных с участием Австро- Венгрии в Первой мировой войне внес Ю. А. Писарев [31]. Однако и он главным образом уделил внимание революционным настроениям и национальным коллизиям в австро-венгерской армии. Автор, правда, указывает на «психологический надлом», произошедший осенью 1914 г., но данное замечание скорее характеризует моральный дух войск с военно-тактической точки зрения, чем в социокультурном плане. Т. М. Исламов, известный специалист по истории Австро-Венгрии, в своих публикациях 90-х гг. оспаривает тезис о том, что дезертирство и сдача в плен солдат славянских национальностей австро-венгерской армии в период Первой мировой войны были связаны исключительно с национальными противоречиями. По мнению автора, при анализе поведения так называемых угнетенных народов в войне не учитываются антивоенные и антимилитаристские настроения, имевшие широкое распространение во всех слоях населения [32 .
В современной российской историографии непосредственно социокультурный облик военнослужащих австро-венгерской армии нашел частичное освещение в работах Е. С. Сенявской [33]. Главное внимание автор уделила образу врага-германского немца в представлениях русских фронтовиков, в то время как восприятие российскими военнослужащими австрийских фронтовиков рассматривается Сенявской не специально, а в общем контексте эволюции образа врага в годы войны.
В австрийской исторической науке первые исследования, затрагивавшие участие Австро-Венгрии в Первой мировой войне, вышли из-под пера не профессиональных историков, а военных, служивших в генеральном штабе. Особый интерес представляет семитомное издание «Последняя война Австро- Венгрии», публиковавшееся на протяжении 30-х годов [34]. Однако авторы, подробно останавливаясь на планировании и осуществлении боевых операций, оставили за рамками исследования социально-психологические аспекты войны. Кроме работ, рассматривавших боевые действия австро-венгерской армии в течение всего периода войны, велись исследования, посвященные отдельным ее этапам. Крушению австро-венгерской армии осенью 1918 г. посвящена работа X. Керхнаве [35]. Автор указал на эрозию патриотической позиции австронемецких солдат осенью 1918 г., обернувшуюся развалом фронта. В целом до конца 50-х гг. в разработке австрийскими историками участия
Австро-Венгрии в войне преобладали военные и военно-технические сюжеты [36].
Историографическая ситуация кардинально изменилась в начале 60-х гг. Усилиями Р. Плашки в австрийскую историческую науку была возвращена табуированная прежде тема жестокого обращения офицеров с солдатами. Анализируя волну мятежей, захлестнувшую тыловые гарнизоны Австро- Венгрии весной - летом 1918 г., автор пришел к выводу о приоритетной роли недовольства рядового состава запасных частей продовольственным снабжением и грубым обхождением офицеров по сравнению с национальными противоречиями [37]. Вместе с тем в 60-70-е годы продолжали выходить работы об Австро-Венгрии общего плана, в которых оценка австро-венгерской армии в период Первой мировой войны была выдержана в апологетических тонах. Исследования П. Фельдля и Г. Андикса, отмеченные ностальгией по старой монархии, проигнорировали само наличие социальных и национальных противоречий в рамках австро-венгерской армии в годы Первой мировой войны [38]. Проблема психологического фактора войны в данных исследованиях не ставилась. Тему взаимоотношений солдат и офицеров в 1918 г. затрагивал Р. Пек, показавший эскалацию грубого поведения офицеров по отношению к солдатам, нередко провоцировавшую вспыхивание мятежей [39].
Внимание историков к повседневной жизни на фронте несколько усилилось в 70-е гг. Австрийские исследователи Э. Штейнбек и И. Пуст, обратившись к боевым действиям на итальянском фронте, показали их специфику, определявшуюся тяжелыми климатическими условиями, сопоставимыми по силе своего воздействия на психическое состояние фронтовиков с огневым психотравмирующим фактором [40Л
Период 80-х гг. обнаруживает две тенденции в историографии: традиционное внимание к «наступательно-оборонительному» изображению войны, доминировавшему в диссертациях Г. Артля, Р. Йерабека, монографии А. Вагнера [41], и стремление передать фронтовой опыт, нашедшее отражение в публикации Г. Оберкофлера и Э. Рабофски [42]. Кроме того, выходили работы биографического характера, посвященные личностям полководцев. Так, П. Броуцек воссоздал жизненный путь генерала Э. Глайзе фон Хорстенау [43]. К. Пебаль еще в 1977 г. издал личные записи начальника генерального штаба австро-венгерской армии Конрада фон Гетцендорфа [44]. В исследовании А. Майер-Хартинга, был сделан акцент на интегрирующую функцию вооруженных сил Австро-Венгрии в системе межнациональных отношений [45].
Особый интерес представляет статья Г. Оберкофлера и Э. Рабофски, касающаяся «человеческого измерения» войны. Используя источник личного происхождения - дневник офицера тирольских императорских отрядов стрелков, авторы показали его восприятие врага как человека вопреки пропагандистскому стереотипу врага-зверя [46]. Другой австрийский историк Р. Флек пришел к выводу, что использование новых технологий в условиях позиционной войны влекло за собой выживание в ситуации значительно сниженных функций человеческого организма, причем схожесть положения солдат по разные стороны фронта создавала мотив солидарности, предопределивший революцию 1918 г.[47;.
В начале 90-х гг. В. Шауман и П. Шуберт, отметив «насышение» австрийской историографии трудами о войне, написанных в традиционном ключе с акцентом на личности полководцев, подчеркнули насущную необходимость изучения войны в плане ее восприятия рядовыми участниками [48].
Однако неготовность австрийской историографии к смещению фокуса исследований продемонстрировала обстоятельная монография военного историка М. Раухенштайнера [49]. Уделив основное внимание военно- техническим, политическим и дипломатическим аспектам участия Австро- Венгрии в Первой мировой войне, автор ограничился констатацией того факта, что военнослужащие на фронте жили в своего рода реальности, превратившейся в норму. Солдаты и офицеры постоянно подвергались опасностям, сообразуя свой быт с боевой обстановкой.
в этот же период в американской историографии наблюдался подъем исследовательского интереса к истории Австро-Венгрии. И. Деаком была опубликована монография, посвященная офицерскому корпусу Габсбургской монархии [50]. Рассматривая опыт Австро-Венгрии как успешную попытку интеграции разных национальностей в единое целое посредством обеспечения равного доступа в военно-учебные заведения всем народам Австро-Венгрии, автор подробно остановился на социальной структуре корпуса кадровых офицеров. Согласно Деаку, основная масса офицеров, кроме генерального штаба и кавалерии, рекрутировалась из буржуазных и средних слоев населения. Автор отметил и тенденцию к изменению структуры офицерского корпуса в годы войны, характеризовавшуюся преобладанием в нем офицеров запаса. Участию австро-венгерской армии в Первой мировой войне уделила внимание американский историк Б. Елавич, отметив специфику войны на итальянском фронте, состоявшую, по ее мнению, в одинаковой готовности как славян, так и австронемцев противостоять экспансионистским планам Италии [51]. Участие австро-венгерской армии в Первой мировой войне освещалось английским историком А. Скедом [52]. Автор, правда, практически не затронул психологический фактор, сконцентрировав внимание на военно-технической подготовке Австро-Венгрии к войне, военных и межсоюзнических отношениях Австро-Венгрии и Германии.
Первая попытка специального рассмотрения войны в «человеческом» плане была осуществлена в диссертации М. К. Ортнера [53]. Автор осветил события войны с точки зрения адаптации фронтовиков к физическим и психическим перегрузкам. Новому осмыслению подверглись стереотипные представления о войне, к примеру, безусловный патриотизм народных масс на ее начальном этапе. К. Айстерер на материале переписки тирольских императорских егерей доказал мифологизированный характер тотального патриотизма фронтовиков [54]. Проблема травмирующего воздействия экстремальной ситуации боя на психику военнослужащих, приводившего к развитию у них душевных заболеваний, разрабатывалась в диссертации В.
Цехи [55]. Э. Цехетбауэр на примере корпуса офицеров запаса Австро-Венгрии в период войны обратил внимание на «нестыковку» гражданского и военного менталитетов, выявленную инструкторами в ходе подготовки офицеров запаса к военной службе [56].
В современной историографии Первой мировой войны работ, претендующих на статус комплексного исследования психологического фактора войны, сравнительно немного. Прежде всего это статьи и монографии Е. С. Сенявской, проанализировавшей эволюцию психологии Первой мировой войны преимущественно на материалах русской армии [57]. Детальному анализу подверглись психологические ощущения человека в экстремальной ситуации боя, механизм адаптации нервной системы фронтовиков к стрессовым воздействиям. Историк подробно останавливается на описании фронтового быта, подчеркивая размытость границы между экстремальной ситуацией и организацией быта в условиях войны. Характеризуя морально- психологическое состояние военнослужащих, автор указывает на вторичность патриотических мотивов в их переписке с родными, уступавших место описанию условий повседневной жизни на фронте. Сенявская констатирует всплеск религиозных чувств во время войны, а также суеверий. Затронута автором и проблема восприятия фронтовиками женщин на войне.
Исследуя формирование образа врага в сознании фронтовиков, Сенявская выделяет два его уровня. Глобальный, связанный с представлениями о вражеском государстве, закреплявшийся в сознании последующих поколений, и бытовой, сложившийся под впечатлением личных контактов с противником и обладавший гораздо большей мобильностью. Автор подчеркивает роль пропаганды в насаждении звероподобного образа врага и отмечает вместе с тем тенденцию к постепенному смягчению первоначально резко негативных оценок противника. Так, из сознания русских военнослужащих периода Первой мировой войны происходило вытеснение варварских черт врага с наделением его человеческим обликом, но в то же время с сохранением психологии «свой - чужой».
Подход о. С. Поршневой к изучению психологии участников Первой мировой войны базируется на анализе трансформации менталитета крестьянского сословия России, составлявшего костяк русской армии [58]. Автор приходит к выводу, что морально-психологический облик крестьян в военной форме подвергся деградации, обусловленной аморальностью убийства на войне, ростом ожесточенности, когнитивным диссонансом, кризисом патерналистских отношений солдат с командным составом. Отмечая элемент стихийности в процессе формирования образа врага в сознании российского общества, автор все же отдает приоритет целенаправленной морально- психологической мобилизации масс государством во время войны. По мере затягивания боевых действий представления о враге, навязывавшиеся официальной пропагандой и культурной традицией, заменялись в сознании русских военнослужащих установками на «очеловеченное» восприятие противника. В контактах с фронтовиками противоборствующей стороны в ходе боя, в общении с пленными, в совместном праздновании христианских праздников происходило размывание пропагандистских клише, сопровождавшееся переносом негативных стереотипов с образа внешнего врага на внутреннего. Особую роль играли братания, пагубно отражавшиеся на наступательном духе армии из-за происходившей морально-психологической демобилизации, затруднявшей, а в дальнейшем делавшей невозможным ведение наступательных боевых действий.
Иная точка зрения на характер трансформации образа германского врага в сознании военнослужащих русской армии во время Первой мировой войны, а также на феномен братания, представлена в работе С В . Оболенской [59]. Не соглашаясь с выводом Е. С Сенявской о смягчении оценок врага в ходе войны, автор, опираясь главным образом на цензурные материалы, прослеживает противоположную тенденцию, характеризовавшуюся нагнетанием ненависти к врагу. Под влиянием известий о бесчеловечном обращении с русскими военнопленными в германском плену, участившихся случаев применения германской армией в 1916 г. химического оружия и поругания оккупантами
Храмов образ врага - германца в представлениях русских фронтовиков четко идентифицировался с варваром. С. В. Оболенская отмечает, что результатом наблюдения русскими военнослужащими зверств врага стало стирание в их сознании разграничительной линии между антигуманным поведением отдельных личностей, страдавших патологиями психики, преступлениями военщины и моральными качествами противостоявшей нации в целом. С учетом данного обстоятельства, по мнению С В . Оболенской, неправомерно связывать братания с произошедшим в сознании российских фронтовиков «очеловечиванием» противника. Автор интерпретирует братания как санкционированные военными властями обеих сторон акции, объясняемые по большому счету достигшей критической массы усталостью от войны.
Некоторые аспекты исследуемой нами проблематики затронуты в сообщении С. А. Солнцевой [60]. В частности, автор уделила внимание непримиримой позиции командования русской армии в отношении мирных контактов с противником, а также показала отношение австро-венгерских военных властей к русским военнопленным, в котором превалировала жестокость.
Предпринятый историографический обзор выявил слабую степень изученности темы диссертации. Российские ученые в исследованиях по ментальной истории Первой мировой войны ограничиваются главным образом воссозданием психологического портрета российских фронтовиков, уделяя мало внимания армиям других государств-участников конфликта. Социокультурный облик фронтовиков австронемцев рассматривается не специально, а общем контексте эволюции образа врага в ходе войны, по преимуществу иллюстративно.
Австрийская историография несмотря на обилие работ по военной истории, пока не создала комплексных исследований, оставаясь на уровне разработки отдельных сюжетов, связанных с психологией войны.
Таким образом, комплексного анализа социокультурного облика фронтовиков-австронемцев в годы Первой мировой войны не предпринималось ни в российской, ни в зарубежной историографии.
Цель исследования состоит в изучении социокультурных аспектов жизнедеятельности австрийских фронтовиков в годы Первой мировой войны.
Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи: 1) охарактеризовать военные, национальные, социальные и демографические параметры австро-венгерской армии; 2) выяснить особенности взаимоотношений в командном составе армии, а также между офицерами и солдатами; 3) проследить эволюцию ценностных представлений фронтовиков в ходе войны; 4) реконструировать картину повседневной жизни на фронте и способы адаптации военнослужащих к экстремальной обстановке войны; 5) исследовать механизм формирования официальной пропагандой образа врага во время войны, раскрывая конкретное содержание пропагандистских клише, адресовавшихся главным военным противникам Австро-Венгрии; 6) проследить влияние личного фронтового опыта австрийских военнослужащих на их восприятие противника.
Методологическую основу диссертации составляют принципы историзма и научной объективности, предполагающие анализ социокультурных явлений с учетом конкретно-исторических условий, отказ от политической конъюнктуры. Учитывались также познавательные методы и подходы других социальных наук, изучающих человека: философии, социологии, социальной психологии, исторической антропологии. Так, при исследовании социального состава австро-венгерской армии, характеристике взаимоотношений военнослужащих, при анализе ценностных представлений фронтовиков использовалось понятие «менталитет». Реконструирование картины повседневной жизни на фронте и поведения человека в экстремальной ситуации войны осуществлялось посредством обращения к введенному философией экзистенциализма понятию «пограничной ситуации». В диссертации нашли отражение методологические наработки Е. С. Сенявской, по-новому трактующие типичные черты фронтовой психологии, влияние пропаганды на формирование образа врага и эволюцию под воздействием личного опыта пропагандистских штампов в сознании фронтовиков.
Источниковая база диссертации представлена широким кругом архивных и опубликованных документов и материалов.
Первую группу архивных источников составляют документы, хранящиеся в Австрийском государственном архиве (отделение «Военный архив») в г. Вена. При работе над диссертацией использовались личные фонды австрийских фронтовиков - Nachlsse, существующие как в рукописном, так и в машинописном вариантах. Прежде всего это фонды (Bestnde) (В)/742, В/744, В/748, В/763, В/775, В/798, В/1627. [61]. Часть данных материалов представляет собой дневники военнослужащих периода войны, написанные рукописным готическим шрифтом. Другие мемуары были созданы гораздо позднее и часто передавались в военный архив родственниками фронтовиков. Несмотря на присущий источникам личного происхождения субъективизм, они, особенно дневники периода войны, имеют большое значение для раскрытия темы, поскольку передают мысли и ощущения военнослужащих, свободные от идеологических наслоений более позднего времени.
Наряду с личными фондами австрийских фронтовиков привлечен также дневник русского офицера, хранящийся среди других захваченных австрийцами русских военных документов в ходе войны - Russische Beuteakten [62]. Содержащийся в нем материал позволяет дополнить представления австронемецких фронтовиков о самих себе наблюдениями русских военнослужащих.
Изучение настроений фронтовиков трудно представить без анализа материалов цензуры, хотя они и преломлялись через сознание цензоров, порою субъективно решавших «судьбу» того или иного письма. Материалы военной цензуры аккумулировались в Центральном справочном бюро австрийского Красного Креста по военнопленным - Gemeinsame Zentral Nachweis Buero. Auskunftstelle fr Kriegsgefangenen (GZNB) [63]. Ныне они также хранятся в
Венском военном архиве. Цензоры перлюстрировали корреспонденцию не военнослужащих, непосредственно участвовавших в боевых действиях, а военнопленных. В плену с его повседневными заботами о выживании, душевными кризисами происходило новое осмысление фронтового опыта, существенно корректировавшее пропагандистские клише о противнике. Не опасаясь репрессий австро-венгерских властей, военнопленные в письмам родным отождествляли войну с массовой бойней, подвергали жесткой критике двойной стандарт в обеспечении на фронте продовольствием командного и рядового составов, жаловались на некомпетентность и произвол командиров. Судя по письмам австрийских военнопленных, часть из них испытала влияние революционных идей, заметным образом трансформировавших их взгляды на причины и характер войны.
Отдельные материалы, использованные в диссертации, хранятся в фонде разведывательной службы при Верховном командовании вооруженных сил Австро-Венгрии (Evidenzgruppe К), занимавшейся в ходе войны сбором информации о русской армии [64].
Вторую группу использованных в диссертации архивных материалов составляет комплекс источников, хранящихся в Российском государственном военном архиве (РГВА). Это документы трофейного происхождения, после Великой Отечественной войны попавшие в Особый архив КГБ и долгое время остававшиеся недоступными для исследователей. Особый интерес представляет Фонд 704, включающий материалы переписки представителя австрийского министерства иностранных дел при Верховном командовании, монархиста Фридриха фон Визнера с неизвестным лицом по вопросам участия Австро-Венгрии в Первой мировой войне в период с 6 сентября 1914 г. по 22 августа 1916 г. [65]. Наряду с дипломатическими и военными аспектами в переписке уделяется внимание психологическому настрою австро-венгерской армии вообще и в период позиционной войны, обороне Перемышля, организованной в ситуации полной блокады, межсоюзническим отношениям с Германией, последствиям Брусиловского наступления летом 1916 г. В этом же фонде хранится дневник Визнера с записями об операциях на фронтах Первой мировой войны и дело об использовании русской армией разрывных пуль, якобы имевшим место в 1916 г. [66]. Были привлечены и другие фонды РГВА. Историко-социологическая характеристика австро-венгерской армии, помимо других источников, базируется на материалах Фонда 1275, в котором хранятся машинописные мемуары германского графа Бетузи-Хука об участии австро- венгерской армии в Первой мировой войне [67]. Использована также часть материалов из Фондов 546 и 672. В указанных фондах собраны документы «Имперского союза фронтовиков-австрийцев» и «Союза австрийских фронтовиков-евреев [68'.
Третья группа архивных источников представлена в диссертации копиями документов венских архивов. Они находятся в Научном архиве Института Российской истории Российской академии наук (НА ИРИ РАН) Ф. 18. Разд. «Ж», опись 1. Это переписка австро-венгерских консульств, документы полиции г. Черновцы об оккупации русской армией Буковины в 1914 и 1916 гг. и доклад военно-охранного ведомства о настроениях в Чехии и Моравии, подготовленный в феврале 1915 г. [69].
Кроме документов Венского военного архива, РГВА и НА ИРИ РАН, был использован ряд источников из фондов Российского государственного военно-исторического архива (РГВИА) и Государственного архива Тамбовской области (Г ATO). В частности, были привлечены документы разведывательного отделения штаба 2-ой армии, хранягциеся в фонде Главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта (Фонд 2067. Оп. 1. Д. 2572). Материалы ГАТО представлены в диссертации Фондом 510 (Кирсановский уездный воинский начальник). Оп. 1. Д. 28. Они касаются положения военнопленных австро- венгерской армии, находившихся на территории Тамбовской губернии, и дают дополнительную информацию о настроениях кадрового офицерства Габсбургской монархии, в которых преобладали верность воинскому долгу и императору.
К числу опубликованных источников по теме диссертации относятся в первую очередь материалы комиссии по расследованию фактов нарушения международного права и законов ведения войны, созданной в годы Первой мировой войны при министерстве иностранных дел Австро-Венгрии [70]. Данное учреждение занималось фабрикацией доказательств нарушения армиями противников норм военного кодекса, использовавшихся в пропагандистских кампаниях. Значительный интерес представляет также продукция военного пропагандистского аппарата Австро-Венгрии, представленная в диссертации брошюрами военного министерства и военного архива [71]. В указанном виде источников акцентировалось внимание на антигуманном облике врага и подчеркивалась необходимость выполнения священного долга защиты страны. Ценными материалами при историко- социологическом анализе австро-венгерской армии стали «Книги памяти» с краткими биографическими характеристиками погибших, публиковавшиеся военным архивом Австро-Венгрии в ходе войны [72]. Был привлечен отчет российского представителя Красного Креста Е Г. Шинкевича,
инспектировавшего лагеря австро-венгерских военнопленных в Сибири во время войны [73].
Следующий блок материалов, широко использовавшихся в работе над диссертацией, составляют опубликованные источники личного происхождения - мемуары и дневники военнослужащих австро-венгерской армии. Как правило, их авторами были офицеры. Среди источников данной группы следует выделить дневники и мемуары, опубликованные по «горячим следам» во время войны, и мемуарную литературу, увидевшую свет гораздо позднее. Мемуары военного времени, пронизанные духом верности монархии, в то же время содержат ясные, еще не стершиеся в памяти участников войны характеристики фронтовых настроений, деталей быта, эмоционально окрашенное восприятие врага [74]. Мемуарная литература 20-30- х гг. выступает уже как переосмысление событий войны под влиянием поражения Австро-Венгрии и антивоенного общественно-психологического климата [75].
В числе авторов наряду с офицерами были представители рядового состава австро-венгерской армии. Заслуживают внимание и мемуары шведской сестры милосердия Е. Брандштрем, посещавшей в период войны русские лагеря, в которых содержались австро-венгерские военнопленные [76]. Мемуарам и дневникам, опубликованным в Австрии и в Германии в период аншлюса и Второй мировой войны, присуща тенденциозность. В частности, в них реанимируются подвергшиеся критике в 20-е - начало 30-х гг. стереотипы об «общенациональном единстве» и «фронтовом товариществе». Славяне империи однозначно характеризуются мемуаристами как предатели [77].
Определенный интерес представляют мемуары, публиковавшиеся в 5090-е гг. [78]. Они принадлежат перу как гражданских лиц, так и военнослужащих, участвовавших в войне. Среди них особо выделяются воспоминания профессора Венского университета Й. Редлиха и австрийского историка Г. Фридьюнга, в период войны контактировавших с военной элитой, а также сборник воспоминаний австрийских детей периода Первой мировой войны [79]. Были использованы и воспоминания австрийского историка Ф. Энгель-Яноши, служившего во время войны офицером в артиллерийских частях [80].
В работе над диссертацией также использовались очерки и эссе военных корреспондентов Австро-Венгрии, большинство из которых увидели свет во время войны. Указанный вид источников по теме диссертации отличается некоторой противоречивостью, сочетая в себе как агитационно- пропагандистский пафос, так и яркие зарисовки психологии фронтовиков [81]. Кроме того, предметом анализа стала публицистика «тыловых» авторов. Ее характерная черта - превалирование казенных патриотических штампов и пропаганда монархической идеи [82]. Бросается в глаза оформление этой литературы. Так, обложка книги А. Мюллера-Гуттенбрунна выполнена в государственных цветах Австро-Венгрии - черном и желтом [83].
Ценным источником стала австрийская пресса периода Первой мировой войны. Прежде всего это газета «Neue Freie Presse», издававшаяся в Вене.
«Neue Freie Presse» была либеральной газетой, но вместе с тем нередко пропагандировала официальные трактовки тех или иных событий. В частности, с публикациями этой газеты связано формирование в массовом сознании пропагандистских стереотипов о «фронтовом товариществе» и «общенациональном единстве». Представляют значительный интерес и материалы органа печати австрийской социал-демократической партии - «Arbeiter-Zeitung». Изучение публикаций названной газеты выявило полное совпадение с линией «Neue Freie Presse» в деле пропагандирования идеи социального партнерства в обществе в годы войны. В то же время в оценках врага «Arbeiter-Zeitung» проявляла сдержанность, стремясь к максимальной объективности. Объектом изучения стала также газета профсоюза рабочих металлообрабатывающих специальностей «sterreichischer Metallarbeiter». В работе над диссертацией были использованы и другие издания либеральной прессы, в частности, газета «Neues Wiener Tagblatt». Ее тон в целом соответствовал официальным установкам, особенно в отношении материалов, которые были призваны консолидировать различные социальные слои Австро- Венгрии идеей патриотизма. Вместе с тем «Neues Wiener Tagblatt» нередко отклонялась от общей тенденции демонизации врага, проводившейся на страницах австрийской прессы периода войны, высказывая в адрес противника дифференцированные оценки.
Предметом анализа стали некоторые армейские издания, в частности, газета «Feldzeitung der 4 Armee», издававшаяся штабом 4-ой армии. Характеризуя роль австрийской прессы в годы Первой мировой войны, необходимо учитывать фактор цензуры, оказывавший существенное влияние на работу печати. Были просмотрены номера указанных газет за 1914 год и выборочно за 1915-1918 гг. Концентрация основного внимания на первом годе войны объясняется тем, что письма фронтовиков публиковались лишь в течение данного хронологического периода, исчезнув с газетных полос в 19151918 гг. ввиду распоряжения военной цензуры. Помимо писем полевой почты, опубликованных на страницах прессы, подверглись анализу аналогичные источники, помещенные в специальных сборниках периода Первой мировой войны. Они также главным образом передают палитру фронтовых настроений 1914 г. [84].
В диссертации использованы и некоторые произведения художественной литературы, написанные современниками событий, непосредственно участвовавших в Первой мировой войне. Это романы Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка» и Й. Рота «Марш Радецкого» [85]. Роман Гашека имеет автобиографический характер. При написании своего произведения Гашек опирался главным образом на личные впечатления от службы в австро- венгерской армии в годы войны. Автор не использовал документальных источников. Тем не менее развернутая им панорама австро-венгерской армии, включающая в себя отношения военнослужащих в рамках командного состава армии и между солдатами и офицерами, весьма достоверна. Роман Й. Рота, написанный в 1932 г. по преимуществу передает взаимоотношения офицеров австро-венгерской армии накануне войны. Автору была хорошо известна офицерская среда, поскольку ему самому довелось с 1916 г. воевать на русском фронте в звании прапорщика.
Научная новизна диссертации состоит во введении в научный оборот большого массива источникового материала. Предпринята попытка преодоления одномерного представления о решающей роли национальных противоречий в поражении австро-венгерской армии в Первой мировой войне. Критическому анализу подвергаются мифологизированные представления о войне, в частности о приоритете патриотического компонента в настроениях военнослужащих и превалировании духа «фронтового товарищества» в отношениях командного и рядового составов австро-венгерской армии. Впервые в российской историографии участие австро-венгерской армии в Первой мировой войне рассматривается не в русле событийной истории, а сквозь призму трансформировавшейся в ходе войны психологии т.е. исследуемая в диссертации проблематика выводит на уровень культурно- ментальной истории Первой мировой войны.
Практическая значимость исследования состоит в том, что содержащиеся в диссертации положения и выводы, конкретный эмпирический материал могут быть использованы в обобщающих исследованиях по истории Первой мировой Войны, Австро-Венгрии, а также при чтении спецкурсов по военной, социальной истории и исторической психологии. Некоторые выводы диссертации представляют интерес для социальной психологии, изучающей психологические реакции профессиональных групп, в том числе военнослужащих.
Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании кафедры всеобщей истории исторического факультета Тамбовского государственного университета имени Г. Р. Державина. Основные положения и выводы исследования отражены в публикациях соискателя, в выступлениях на международных научно- практических конференциях «Война и общество» (Тамбов 1999 г.), «Армия и общество» (Тамбов 2000), Державинских чтениях 2000-2001 гг. в Тамбовском государственном университете имени Г. Р. Державина. Научные проекты и разработки по теме диссертации были поддержаны и отмечены российскими и зарубежными фондами и учреждениями: грантом Федеральной Целевой программы «Интеграция» для стажировки в Институте всеобщей истории РАН (сентябрь 1999 - июнь 2000 гг.), стипендией Министерств образования России и Австрии для стажировки в Венском Университете (октябрь 2000 - декабрь 2000 гг.).
