Содержание к диссертации
Введение
Глава первая. Итало-русские отношения в период итальянского нейтралитета (август 1914-май 1915) 10
1. Позиция Италии в период июльского кризиса 10
2. Роль России в борьбе Антанты за вовлечение Италии в войну 25
Глава вторая. Развитие итало-русских отношений от вступления Италии в войну до Октябрьской революции в России (май 1915 - ноябрь 1917) 76
1. Итало -русское сотрудничество в период, предшествующий Февральской революции (май 1915 - март 1917) 76
2. Итало-русские отношения при Временном правительстве (март - ноябрь 1917) 127
Заключение 164
Примечания 172
Библиография 201
- Позиция Италии в период июльского кризиса
- Роль России в борьбе Антанты за вовлечение Италии в войну
- -русское сотрудничество в период, предшествующий Февральской революции (май 1915 - март 1917)
- Итало-русские отношения при Временном правительстве (март - ноябрь 1917)
Позиция Италии в период июльского кризиса
Летом 1914 г. ничто не предвещало грозы. Европейские столицы жили обычной жизнью. Между тем, острые политические и экономические противоречия между Антантой и Тройственным союзом обострились к 1914 г. до предела Оба блока активно готовились к вооруженному столкновению. Гонка вооружений, шовинистическая и националистическая пропаганда расшатывали и без того хрупкий мир. Не оставалась в стороне и Италия. Летом 1914 г во время военных маневров в Сараево был убит наследник австро-венгерского престола эрцгерцог Франц-Фердинанд. Австро-Венгрия предъявила ультиматум Сербии, обвинив ее в организации покушения. Разразился июльский кризис 1914 г. За ним последовала мировая война «Единственной великой страной, сохранившей некоторую свободу действий в течение июльского кризиса, была Италия. Итальянское правительство, особенно хитрый и опытный министр иностранных дел Сан Джулиано, наблюдал за событиями с беспокойством, но с намерением действовать исключительно в интересах Италии»1.
Италия колебалась. Кабинет министров прекрасно понимал, что ситуация грозит войной. Активно вмешаться в события на Балканах означало автоматически принять либо сторону Австро-Венгрии, либо России. В случае выступления на стороне Вены, Рим исполнил бы союзнический долг, но выступив против Антанты, лишил бы себя поддержки не только России, но и Великобритании. В случае выступления на стороне русских, пришлось бы воевать не только с австрийской армией, но и с Германией, возможность войны с которой пугала итальянских генералов. Относясь враждебно к Вене, Рим вовсе не испытывал подобных чувств по отношению к Берлину. Итальянская армия, и без того не отличающаяся боевьм духом, бьша сильно ослаблена войной с Турцией. Австрийские вооруженные силы превосходили итальянцев в вооружении и боевой подготовке личного состава Особенно плохо в итальянской армии дело обстояло с подготовкой офицеров среднего и высшего командного звена Исходя го данных обстоятельств, Рим решил не вмешиваться в конфликт на Балканах, рассчитывая на его мирное урегулирование. Во всяком случае, Сан Джулиано не хотел воевать ни в защиту Сербии, ни в отместку за убийство Франца-Ффдинанда Саландра писал позднее: «Италия никак не могла примириться с результатом бесславной войны 1866 года Мы вернули себе ряд прекрасных и цветущих областей, но защита наших восточных границ крайне затруднена из-за наличия выступающего в виде клина Третино. В Адриатическом море, на участке между Бриндизи и Венецией, у нас не было ни одной военно-морской базы, в то время как другие державы располагали всеми нужными им базами, как вдоль побережья, так и в пределах Далматинского архипелага. Италия чувствовала свою неполноценность. В сердце каждого из нас искрился дух ирредентизма» . Еще в начале1914 г. русский посол в Риме Крупенский сообщал: «Недоверие к Австрии находит все более категорическое выражение»3. 30 июня Сан Джулиано писал послам: «Италия намерена соблюдать с Австрией соглашение об Албании. Но возможно, что в будущем оно не сможет охранить нас. Тогда Италии иначе придется защищать свои интересы на Адриатике»4. Отношения Италии со странами Антанты в последние предвоенные годы также были довольно натянутыми. У Рима были трения с Петербургом при решении ряда вопросов территориального переустройства Балкан, после Балканских войн, ибо Россия покровительствовала славянам, а Италия защищала от них «свою» Албанию. У Рима были серьезные противоречия с Францией и Англией относительно Додеканезских островов. Однако разногласия со странами Антанты не были столь глубоки и устойчивы, как ее разногласия с Австро-Венгрией. Сан Джулиано считал, что разногласия с Россией вьвваны «юпросами дня» и когда они будут решены, то Рим и Петербург «вновь смогут вернуться к Временам Ракко-ниджи». Сопротивление Англии присоединению к Италии Додеканезских островов в значительной мере было вызвано пребыванием Рима в Тройственном союзе. «В Италии это понимал не только Сан Джулиано, но и другие политические деятели и публицисты»5. В Риме считали, что «скрытая причина противодействия Англии и Франции новому положению Италии в Средиземноморье заключается не столько в озабоченности усилением Италии, как таковой, сколько в опасности, которую может представить для них Италия, как решительная союзница Германии»6. Великобритания и Франция «опасались, что, захватив Ливию, Италия отдаст один из ее портов Германии под военно-морскую базу» . Действительно, «итало-турецкая война изменила расстановку сил в Средиземноморском бассейне. Италии удалось существенно укрепить свои позиции в центральной и восточной частях Средиземного моря» . Это вызвало настороженность Англии и Франции. С другой стороны, «укрепление Италии в Средиземноморье резко повысило заинтересованность германской и австрийской дипломатии, в том, чтобы сохранить и упрочить союзные отношения с ней» . В результате возникших разногласий с Антантой, Рим пошел на досрочное возобновление Тройственного союза в 1912 г. В начале 1912 года известный итальянский журналист В. Мантегацца констатировал, что «союз и дружба с Австро-Венгрией вновь поистине популярны»10. Все же наиболее трудно складывались для Италии отношения с Францией. Многие задавались вопросом: кто больший враг - Вена или Париж? Отношение Франции к Италии тоже было далеко не безоблачным. «Ливийская авантюра вызвала обострение итало-французских противоречий в Средиземноморье, сближение между двумя странами сменилось взаимным отчуждением и недоверием»11. К спору о Додеканезских островах примешался спор о покровительстве католикам на Ближнем Востоке, острые разногласия из-за южных и северо-восточных границ Албании. На реальные причины разногласий наслаивалась газетная полемика, разного рода опасения и воззрения. В Риме были встревожены концентрацией французского военного флота в Средиземном море и обвиняли Францию в том, что она не желает видеть возросшего за последние 50 лет значения Италии. Париж подозревал Италию в том, что, продлевая в 1912 г. договор о союзе с Германией, она включила в него пункты, опасные для французских интересов в Средиземноморье. Буквально накануне июльского кризиса между Францией и Италией возникли разногласия по поводу Дунай-ско-Адриатической железной дороги. Франция отказалась финансировать работы итальянских подрядчиков по постройке дороги. Генеральный секретарь МИД Де Мартино негодовал: «Почему французские банки отвергли наше сотрудничество? Если в политическом отношении Рим и Вена идут вместе, то на экономической почве мы постоянно наталкиваемся друг на друга» . Однако Рим сам бьш в этом виноват: «Итальянская дипломатия сначала добивалась совместного с Францией и Россией управления восточными дорогами, а затем, не получив желаемого, интриговала против их интфнационализации»13. В ходе Балканских войн «союз Италии с Германией и Австро-Венгрией привел к неудаче попытки Италии заключить в 1913 г. соглашение с Англией и Францией по Средиземноморским вопросам»14. В целом участие Италии в Тройственном союзе тормозило ее экспансию в Восточном Средиземноморье, что не могло не отстранять Италию от других членов союза С другой стороны Рим не мог решиться и на более тесное сотрудничество с Антантой. В то же время возникла прекрасная возможность, получить компенсации, не вступая в войну. Сан Джулиано инструктировал послов в Берлине и Вене: «Было бы излишним перечислять те серьезные последствия, к которым привело бы поражение стран Тройственного союза: но даже в том случае, если бы они одержали умеренную победу, они были бы не в состоянии дать нам надлежащую компенсацию, а если бы они одержали полную победу, и Франция, и Россия были полностью обессилены, то у них не было бы никакого интереса или желания компенсировать нас в соответствии с понесенными нами жертвами»15. Другими словами: лучше переждать, на чью сторону вернее склониться победа, а там можно получить желаемое. В то же время Саландра признавал, что «мы отовсюду окружены германским духом, который будет проникать повсюду и все больше, и больше подавлять нас. А Италия, даже если она и окажется участницей в их победе в лучшем случае станет ведущим вассальным государством... Мы не ослеплены мощью Германии. Помимо соображений, связанных с огромной мощью России, мы в наших решениях руководствовались уверенностью в предстоящем выступлении Англии»16. Из слов премьера следует, что вопрос о вступлении Лондона в войну являлся для Италии очень важным. Однако, по словам Саландры, главным был вопрос: вступит ли Россия в войну, но последняя колебалась. «Если военные настаивали на проведении общей мобилизации, то С.Д. Сазонов полагал, что необходимо дождаться прояснения позиции Англии» . В то же время «никто не мог утверждать, наверное, что Германия не изменит в последний момент своих планов и первый удар нанесет не по Франции, а по России» . Позиция Петербурга являлась краеугольным камнем для итальянской дипломатии во время июльского кризиса. Одной из выгод, которых ожидали от союза с Россией, было обретение поддержки против папы. Авторитет папы неизбежно ущемлял авторитет итальянского правительства. Поскольку победа Австро-Венгрии неизбежно укрепила бы Ватикан и поэтому была бы столь желанна католическим кругам в Риме, находившиеся в оппозиции к ним буржуазные элементы искали союзников в противоположном лагере. Православная Россия могла стать противовесом папскому престолу. Столь же соблазнительными представлялись и перспективы в дележе оттоманского наследства. Кроме того, итальянский премьер предвидел, что в случае вступления в войну обострится обстановка внутри страны. В докладе королю Саландра «с горечью констатировал», что в случае поражения экстремистские группировки, выступающие против войны, воспользуются этим как веским доводом против монархии» . В своих мемуарах Саландра признал, что «внимание итальянского правительства, сосредоточенное на внутренних беспорядках, было отвлечено от более важных задач, уготованных ему судьбой»20.
Роль России в борьбе Антанты за вовлечение Италии в войну
3 августа 1914 г. итальянский король сообщил Вильгельму її, что с бстоятельства данной войны не подходят под формулировку «casus foederis» в тексте договора о Тройственном союзе»67. В тот же день итальянское правительство опубликовало декларацию о нейтралитете. Итальянский премьер Саландра заявил, что «итальянское правительство устранило из своей политики всякую заботу, всякое чувство, которые не были бы внушены од-ной безграничной преданностью Родине, итальянским священным эгоизмом» . В итоге Рим был поставлен перед выбором.
Если Германия согласна была оплатить даже нейтралитет Италии, то Антанте нужно было только вступление в войну. Соннино предпочел бы получить все без войны. Однако «отношения с Австрией были натянутыми не только из-за недовольства итальянских мень 26 шинств в Габсбургской империи и желание вернуть Третино, Триест и Далмацию, но и из-за того, что существовали постоянные разногласия и подозрительность между двумя правительствами из-за Албании - нового государства, возникшего под международной опекой в результате Балканских войн 1912-1913 годов. Албания представляла интерес для Италии из-за своего географического положения на Адриатике.
Отношения между Италией и Австрией усложнялись также личным непониманием между Сан Джулиано и графом Мереем, австрийским послом в Риме. Оба были больны во время кризиса (Сан Джулиано умер в октябре, а Мерей должен был вернуться в Вену для сложной операции в начале августа). Последний был чрезвычайно трудным человеком, агрессивным и яростным сторонником войны против Сербии. Зачастую он едва сдерживал свое презрение к итальянцам» . Кроме того, нельзя не учитывать морально-психологический фактор: отношение итальянцев к Австро-Венфии, как к поработительнице, которая на протяжении нескольких веков не только препятствовала обьединению Италии, но и угрожала полным уничтожением остатков государственной самостоятельности мелких итальянских государств. Австро-Венгрия, в свою очередь, имела не меньше претензий к Италии. Правящая элита, австрийская знать, генералитет с презрением смотрели на итальянское государство, как на земли лишь временно отпавшие от империи. Наиболее дальновидные из них понимали, что изменить исторические реалии невозможно, с Римом надо считаться, хочет того Австрия или нет. Но перебороть презрения к итальянцам Габсбургская империя так и не смогла. Италия, тем не менее, желала получить от Австрии «лакомый кусок» любой ценой. Итальянское правительство доверительно сос бшило Германии, что «если бы Италию вознаградили она готова рассмотреть способы оказания помощи союзникам» . Вена решила отдать Риму Албанию. Однако итальянский кабинет министров не склонен был рассматривать Албанию в качестве компенсации. Саландра заявил Бер-хтольду, что «единственной территориальной компенсацией, на которую мы готовы согласиться, была бы уступка части итальянских областей, находящихся под властью Австрии» . Захват Албании Рим рассматривал просто как удачный ход в удачное время. По мнению итальянского правительства заслуги в этом Вены и быть не может. Между тем Аварна предупреждал Министерство иностранных дел, что «Габсбурга не отдадут и пяди своих владений»72. В начале августа русское правительство узнало из итальянских источников, что у «Италии мало надежды получить желаемое от Германии и Австрии. Официальное требова-ние отдать Трентино может поэтому привести только к формальному отказу» . А это было чревато в свою очередь возможностью взрыва, что было нежелательно в данный момент для Италии. В результате, хотя Италия в той или иной форме и настаивала на этом требовании, она ни разу не выдвинула его прямо, чтобы оставить возможность для отступления. Посол в Берлине Болатти убеждал Ягова: «На меня никогда не возлагалась задача выяснить в Вене возможность уступки Трентино»74. В то же время Сан Джулиано говорил в узком кругу, что «даже если Трентино был отдан Италии, она не пойдет на военное сотрудничество с Австро-Венгрией»75. Италия решила, во что бы то ни стало, получить от Вены территории просто за свой нейтралитет, шантажируя ее возможностью сотрудничества с Антантой. Германия была заинтересована более Австро-Венгрии во вступлении Италии в войну. Итальянский фронт мог оттянуть на себя часть англо-французских сил. Контролируя средиземноморские коммуникации, Италия могла прервать сообщение Франции и Англии с североафриканскими колониями и сообщение союзников с Россией. После вступления в войну Турции турепксьитальянский флот, поставив под контроль Средиземное и Черное моря, осложнил бы положение России и был бы гибельным для Сербии, т.к. какой-либо реальной помощи союзники уже не смогли бы оказать. В этих условиях полный разгром и ка-ггитуляция Сербии были бы неминуемы. Более того, это не только удержало бы Грецию и Румынию от вступления в войну на стороне Антантьг, а возможно определило бы их выступление на стороне германского блока, дав тем самым Берлину полный контроль над Балканами. Однако и нейтралитет Италии был выгоден Вильгельму. Союз Италии с Антантой резко изменил бы в ее пользу соотношение сил на Балканах и в Средиземноморье, ухудшив и без того сложное положение Австро-Венгрии. Румыния, а возможно и Греция, выступили бы на стороне Антантьг. Правительство кайзера делало все возможное. В свою очередь, Вена вовсе не желала жертвовать своими землями для того, чтобы Италия, сохраняя нейтралитет в войне, спокойно наблюдала за ней со стороны, постоянно шантажируя союзников. Конрад прямо заявил: «Италия действует по плану, готовясь к выступлению против Австро-Венгрии, которое по некоторым сведениям, намечено на весну 1915 года» . Франц-Иосиф до конца сопротивлялся притязаниям Рима и требованиям Берлина: «Мое государство напоминает дом, источенный червями. Если убрать одну часть, нельзя сказать, сколько разрушиться»77. Удовлетворить итальянский ирредентизм было равносильно тому, чтобы развязать руки другим подвластным национальностям Австро-Венгрии. Отказаться от территорий империи означало бы создать прецедент для требований Румынии в Трансильвании. Мерей, посол Австрии, метко характеризовал позицию итальянцев: «У меня до сих пор остается впечатления, что это шантаж... Италия рассчитывает, чтобы ей заплатили вперед за участие в войне, невзирая на то, локальная это война или всеобщая»8. Италия стремилась получить земли за свой нейтралитет. Предоставить их означало для Вены не просто жертву без видимой пользы, а унижение перед государством, самостоятельность которого Австрия неофициально отказывалась признавать. Кроме всего прочего, удовлетворив претензии Италии, Австро-Венгрия неизбежно создала бы себе нового конкурента на Балканах. Такая жертва была бы для правительства Франца - Иосифа не просто безумием, преступлением. Германии потребовались титанически усилия, чтобы убедить Австро-Венфию. 8 марта 1915 г. в Вене на Коронном совете решено было принять итальянские требования обсудить компенсации на основе передачи австрийских территорий. Это могло быть шагом вперед, если бы Соннино за пять дней до этого не вступил бы в официальные переговоры с представителями Антанты. Австрийский двор шел на уступки. Но они были слишком малы для Италии, чтобы удовлетворить свои агрессивные планы, и слишком велики для Австро-Венгрии, чтобы не унизить свои великодержавные амбиции.
-русское сотрудничество в период, предшествующий Февральской революции (май 1915 - март 1917)
23 мая 1915 г. Италия вступила в войну на стороне Антанты, объявив войну Австро-Венгрии. После вступления Италии в войну образовался новый Итальянский фронт. Ареной боевых действий становятся австро-итальянские пограничные районы. Итальянские войска провели несколько наступлений против австрийцев, однако они не имели успеха В то же время активные действия итальянской армии сковали до 25 дивизий противника. «Итальянское наступление было единственной реальной помощью русским войскам, которая выявилась в снятии с русского фронта первоначально 2, а потом еще в течение всего летнего периода 8-Ю австрийских дивизий»1. Т.о., несмотря на возникшее отчуждение между двумя державами, Итальянский фронт сыграл определенную положительную роль в кампании 1915 года. Всего за 6 месяцев войны итальянская армия потеряла до 280 тыс. человек2, но ничего не добилась. Фактически за одну кампанию Италия потеряла своих лучших солдат и офицеров. Разразившаяся война сказалась и на экономическом положении Италии. К финансовому кризису, нехватке сырья и топлива добавилась изоляция от иностранных рынков. Итальянская внешняя торговля была парализована Ощущался недостаток продовольствия, прежде всего хлеба, большая часть которого ввозилась из России (из общего импорта твер-дой пшеницы 7875 тыс. ц. в 1913 г. 6300 были ввезены из России). Война отрезала Италию от дешевого русского и румынского хлеба Американские и аргентинские хлеботорговцы, пользуясь обстановкой взвинтили цены. «Переориентация на Америку привела к тому, что итальянские поставки попали под контроль англичан и французов от Атлантики до Средиземноморья, что закрепило военно-морскую, а также экономическую зависимость Италии от Лондона и Парижа»4.
1915 стал переломным годом в развитии отношений двух стран. Прежде всего произошла смена послов в русской дипломатической миссии в Риме. Весной 1915 г. Крупен ский был смещен со своего поста. Сазонов, видимо, был не доволен тем, что Крупенский недостаточно твердо отстаивал интересы России в только что прошедшей дипломатической баталии с Италией. Да и то, как он управлял дипломатической миссией в Риме оставляло желать лучшего. В посольстве наблюдался полный развал. Посланник в Мадриде ЮЯ. Соловьев впоследствии вспоминал: «В нашем посольстве в Риме я застал осложнения - результат войны. Первый секретарь посольства был внезапно уволен в отставку за поддержание знакомства с германским морским агентом. Посол АН. Крупенский был отозван и замещен бывшим моим начальником в Бухаресте М.Н. Гирсом. Советник же посольства, вскоре затем душевно заболевший уже тогда был не совсем нормален»5. Назначение Гирса было не случайно. Долгое время он был послом в Бухаресте, Вене, Константинополе и не понаслышке знал о балкано-средиземноморских проблемах. Кроме того, назначая в Рим дипломата, занимавшего ранее столь серьезные посты как пост посла в Вене, Сазонов хотел продемонстрировать итальянскому правительству какое большое значение придает он итальянскому вопросу во внешней политике России. Кроме того, Гире, был старшим сыном бывшего русского министра иностранньк дел. Соловьев, проработавший с ним два года в Бухаресте дает, ему интересную характеристику: «Гире был дипломатом старой школы, имея звание советника министерства, он фактически в течение семи лет являлся личным секретарем своего отца. Он великолепно знал все закулисные тайны министерства, но за границей выделялся своей необыкновенной осторожностью. При этом в Бухаресте он завоевал для себя и для всего состава миссии весьма хорошую репутацию))6. Именно такой жесткий и в то же время осторожный дипломат необходим был Сазонову для проведения в Риме нужной России политики. В то же время, вступление Италии в войну несколько осложнило отношения Петрограда и Рима. Россия пошла на удовлетворение требований Италии только под давлением обстоятельств. Однако, вступив в войну итальянское правительство, поняло, что для того чтобы избежать полного разгрома необходимо самое тесное сотрудничество с Россией. Военная действительность показала Саландре, что единственной державой, которая может оказать реальную помощь Италии в борьбе с Австро-Венгрией является Россия. Ни Франция, ни Англия, с Австро-Венгрией практически не воевали, если не считать ограниченньк боевьк действий англо-французской эскадры в Средиземном море. Однако австрийский флот не представлял такой угрозы для Италии, как ее сухопутные войска. В свою очередь, Париж видел в Италии лишь «пушечное мясо», необходимое для помощи французским войскам. Лондон более либерально относился к Риму, рассчитывая вначале использовать его как противовес России на Балканах. Но, ни французское, ни английское правительство не желало видеть в Италии великую державу, подобную России, Австро-Венгрии или Германии. Справедливости ради надо отметить, что Италия и не являлась таковой, ни по своей военной мощи, ни по политическому весу на международной арене. В то же время, чтобы найти выход из сложившейся ситуации Рим вынужден был идти на сотрудничество с Россией. Сближению двух стран способствовала позиция, занятая ими в болгарском вопросе. Болгария в условиях войны оказалась ключом ко всему балканскому полуострову. Поэтому Сазонов с первых же дней войны уделял огромное внимание привлечению ее на сторону России. В этом он видел реіпительньгй шаг к восстановлению балканского блока, разрушенного второй Балканской войной. Достигнуть соглашения с Болгарией можно бьшо только одним путем - заставить Сербию и Грецию вернуть болгарские земли, отнятые у нее во время второй Балканской войны. Больше шансов у России бьшо в Белграде. Сербия воевала, ее положение по сравнению с нейтральной Грецией бьшо более стесненным. Сербский премьер Пашич согласился отдать Болгарии часть сербской Македонии, если по окончании войны Сербия получит южнославянские области Австро-Венгрии. Кроме того, ей была обещана Западная Фракия (владение Греции), а также Восточная Фракия за счет Турции. Однако, такой перспективой Болгарию нельзя бьшо соблазнить, тем более, что Центральные державы имели достаточно прочные позиции в Софии. В свою очередь Италия была также заинтересована во вступлении Болгарии в войну. Во-первых, это значительно бы облегчило положение итальянского фронта. Во-вторых, Рим учитывал всю гамму сербо-бсйігарских и греко-болгарских протиюречий. Болгарию можно бьшо использовать как противовес Сербии и проводника своего влияния на Балканах. Кроме того, Италия, после войны, опираясь на Румынию и Болгарию, могла значительно усилить свои позиции на Балканах. Однако, в отличие от Бухареста, Рим не имел сколько-нибудь серьезного влияния в Софии. Поэтому итальянское правительство с надеждой смотрело на попытки России втянуть Болгарию в войну. Это бьшо тем более важно для Рима, после неудачной летней кампании 1915 года 22 сентября царь Ффдинанд объявил всеобщую мобилизацию. Антисербская направленность этого шага была очевидна 2 октября Сазонов приказал посланнику в Софии Савинскому вручить болгарскому правительству ультиматум с требованием в 24 часа порвать отношения с Германией и прекратить военные приготовления. Однако болезнь Са-винского отсрочила вручение ультиматума. 4 октября 1915 г. управляющий русской дипломатической миссией в Софии Саблер вручил ультиматум. Сазонов в то же время отвергал любую мысль о превентивном нападении Сербии на Болгарию, т.к. это автоматически ввело бы Софию в стан Тройственного союза. Этого же мнения придерживались в Риме. В отличие от Лондона и Парижа, Рим был очень заинтересован во вступлении Болгарии в войну. Болгария ответила на русский ультиматум следующим образом: всю вину за разрыв отношений София целиком переложила на Россию. 5 октября Великобритания и Франция разорвали дипломатические отношения с Софией, и их представители, за исключением больного Савинского покинули страну. В печати стран Антанты началась ожесточенная травля Болгарии. Однако, русская пресса сохранила тактичный и в целом объективный тон по отношению к Софии. Такой же тон носили публикации итальянской печати. Румынский посланник Д Гика, давая в своей депеше обзор итальянской прессы, отметил вежливый и любезный тон печати в отношении Болгарии. По его наблюдениям «царь Фердинанд служит громоотводом для молний здешних газет. Болгарский народ представляется как жертва своего суверена, брошенная в схватку вопреки интересам Болгарии»7. 14 октября болгарские войска напали на Сербию. 15 октября державы Антанты одновременно объявили войну Болгарии. Однако, Италия воздержалась от этого шага. «7 октября министр иностранных дел барон Соннино высказал болгарскому посланнику Д. Станчову свое искреннее сожаление по поводу разрыва. Однако, под нажимом Парижа 19 октября Италия объявила войну Болгарии» . Интересный комментарий дала по этому поводу румынская пресса: «Объявление Италией войны имеет скорее платонический характер. Италия не собирается вести враждебные действия против Болгарии. Про Италию можно с уверенностью сказать, что она не пошлет ни одного солдата в Болгарию, ибо ее интересы слишком тесно связаны с балканским вопросом, чтобы она могла легкомысленно решиться на такой шаг»9. Со стороны Рима объявление войны Болгарии было простой дипломатической формальностью. В эти же дни французское правительство настоятельно потребовало, чтобы итальянский флот также принял участие в блокаде болгарского побережья, хотя бы силами нескольких кораблей. Во французском Министерстве иностранных дел придавали большое значение проявлению союзнической солидарности в этом вопросе. Итальянское правительство, как, впрочем, и русское, неохотно разорвало дипломатические отношения с Болгарией. Оба правительства сделали это под давлением обстоятельств. Россия пошла на этот шаг только вследствие нападения Болгарии на Сербию, Италия - только вследствие давления со стороны Англии и Франции. По разным причинам Рим и Петроград возлагали на Софию большие надежды: Россия стремилась примирить Сербию и Болгарию, воссоздав, таким образом балканский блок. Италия, напротив, стремилась использовать Болгарию, как противовес Сербии и Греции на Балканах. И все же, несмотря на кардинально противоположную конечную цель, в настоящий момент, обе державы были готовы к сотрудничеству в болгарском вопросе. Однако, и после разрыва Италия не оставила надежды на болгаро-итальянское сотрудничество в будущем.
Итало-русские отношения при Временном правительстве (март - ноябрь 1917)
27 февраля (12 марта) императорская власть в России была низвергнута. Временное правительство пришло к власти с твердым намерением продолжать войну и прежнюю внешнюю политику России, не собираясь менять своих внешнеполитических пристрастий. С этой точки зрения для Антанты все было благополучно. Однако, после Февральской ре-юлюции, вместо профессиональных дипломатов внешней политикой России стали заправлять новые люди, без достаточной профессиональной подготовки и опыта, но зачастую с огромными амбициями. Во главе Министерства иностранных дел стал видный депутат Государственной думы, лидер констшупионно-демократической партии профессор Милюков. Он не имел ни достаточного опыта руководства, ни необходимых дипломатических навыков. Тем не менее, его основной идеей было овладение любым путем Босфором и Дарданеллами, при теснейшей координации усилий с Англией и Францией. В то же время нельзя сказать, что внепшеполитические взгляды Милюкова практически вряд ли существенно отличались от взглядов таких царских министров, как Сазонов» . При схожести их основной цели - усиление России на Балканах и в Черноморско-Средиземноморском бассейне, оба министра шли к цели разными путями. Несмотря на внешнюю дружелюбие, Сазонов всегда с подозрением относился к Лондону, стараясь не подчинять внешнюю политику России английским интересам. Да и само сотрудничество с Лондоном шло скорее «по наследству». Сазонов понимал, что разрыв с Англией во время войны чреват осложнениями, однако, исподволь готовился к будущему послевоенному противостоянию с Великобританией. Основным союзником России Сазонов продолжал считать Францию. Милюков, также понимая значение Франции, все свои надежды связывал не только и не столько с Францией, сколько с Англией. Он считал, что схлрудничество с Лондоном принесет в Россию «либерализацию» политической системы, и умилялся англо-русским «согласием». В то же время персональный состав Министерства иностранных дел изменился мало. На посту товарища министра остался Нератов.
Февральская революция и появление на политической сцене Милюкова было встречено терпимо, хотя и без энтузиазма во Франции, и с нескрываемым удовлетворением в Англии. Италия отнеслась к революции в России крайне настороженно: она более всего зависела от ситуации на русском фронте. Кроме того, Риму внушал опасения факт двоевластия: особенно пугало ее начавшееся разложение царской армии. Временное правительство было сформировано 15 марта. Первые заявления были встречены союзниками с удовлетворением. 17 марта Милюков обратился с циркулярной телеграммой ко всем дипломатическим представительствам России. Он официально известил русских послов о совершившихся переменах и предлагал поставить вопрос об официальном признании российского правительства. При этом Милюков разъяснял, что заявление Временного правительства об обязательности для него всех договорных соглашений «касаются также всех соглашений, заключенных союзными державами со времени нынешней войны»153. Союзные правительства и пресса союзников были удовлетворены заявлением Милюкова 21 марта российский министр иностранных дел предложил послам потребовать у союзников, чтобы те, со своей стороны, подтвердили новому российскому правительству верность обязательствам, принятым ими по отношению к России: «Было бы желательно, чтобы союзники в ответах на наше извещение равным образом подтвердили обязательность для них ранее заключенных с Россией соглашений»154.22 марта союзники признали Временное правительство, о чем вскоре заявили публично. Однако Февральская буржуазная революция несколько изменила, уже сама по себе, характер русско-итальянских отношений. Если с царским правительством Рим еще связывал надежды на будущее, то к новому российскому правительству Италия относилась очень настороженно: с одной стороны итальянцы еще не разуверились в силе русского оружия, с другой - было неясно как поведет себя новое правительство по отношению к Италии на Балканах и Средиземноморье. Кроме того, на русско-итальянские отношения не могло не повлиять отношение посла Гирса к новой власти. Комиссар Временного правительства СР. Сватиков, побывавший в Риме, доносил правительству: «Российское посольство в Риме, состоящее в значительной степени из реакционеров, тесно связанных с реакционными группами в России и за границей, совершенно отрицательно относится к Временному правительству и к революции, считая их явлением временным, скоро проходящим и питая надежду на скорое восстановление Романовых и на укрепление реакции»155. Позднее он подтвердил это сообщение: «Все черносотенцы оставлены на своих местах и пользуются усиленной поддержкой таких же черносотенцев, оставшихся в управлении и в министерствах в Петрограде... Глубоко ненавидя революцию, они всеми силами стараются дискредитировать не только демократию, но и само Временное правительство, указывая иностранцам, что революция виновата в разрухе, переживаемой Россией»156. Естественно, что отрицательное отношение Гирса к революции и новому российскому правительству накладывало огромный отпечаток на отношение итальянского кабинета министров к тому, что происходит в России. Однако, Гире быт не так уж не прав: революция если и не породила, то усугубила до предела кризис, доведя Россию до полного развала Новое правительство объективно не могло управлять страной, а подчас и не знало истинного положения дел. Большую роль играли и «рапорты» чрезвычайно революционного и свободолюбивого «бдительного» Сватикова, проявлявшего свой революционный задор по делу и не по делу: обвинив в хищениях некоторых членов русской военной миссии в Италии, он безосновательно бросил тень и на начальника миссии полковника Волконского157. Все это накладывало отпечаток на отношения дипломатического представительства в Риме и Министерства иностранных дел. Сообщениям Гирса, в лучшем случае, не доверяли, его предложения воспринимались в штыки. В целом не доверяли как Гирсу, так и всему составу посольства: «Верные и преданные слуги монархии не в состоянии, даже если бы они этого и желали, защищать дело республики и преобразования России на демократических началах. Наша дипломатия с глубоким недоверием относится к новой России, а в силу этого не способна объективно защищать ее интересы»158. В то же время нельзя согласится с утверждением, что «Временное правительство не пыталось избавиться от этого аппарата, он его вполне устраивал»159. Нет, не только не устраивал, но российское правительство было явно враждебно этому аппарату, но заменить его было трудно: набрать кучу демагогов, политиканов, бездельников, авантюристов и аферистов всех мастей, готовых «ловить рыбку в мутной февральской воде», было довольно просто. Многие из них заняли посты, став комиссарами Временного правительства, а бьшший юрист А.Ф. Керенский даже стал министром юстиции. Однако найти честных людей, патриотов, готовых профессионально исполнить свой долг, для Временного правительства было практически невозможно. Поэтому приходилось мириться российским либе 130 ралам с реакционерами-монархистами . И все же взаимная неприязнь пропорционально росла в период от марта к октябрю.
