Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Общество, государство, личность в эпоху поздней Римской республики 41
1.1. Римская территориальная экспансия и ее последствия 42
1.2. Социальная структура римской civitas и социальная мобильность 64
1.3. Римская государственность: дезорганизация республиканской системы управления 92
1.4. Римская аксиология и ее динамика 129
1.5. Трансформация межличностных отношений и ценностных общественных образцов 149
Глава 2. Диктатура Луция Корнелия Суллы - попытка реставрации аристократической Республики 190
2.1. Консулат Суллы 88 г. до н. э. 193
2.2. Сулланская конституция - попытка реставрации республиканской политической системы, общественной морали и нравственности 206
2.3. Диктатура Суллы - первый опыт на пути к монархии и империи 251
- Римская территориальная экспансия и ее последствия
- Социальная структура римской civitas и социальная мобильность
- Консулат Суллы 88 г. до н. э.
Введение к работе
Одно из центральных мест в том обширном круїе проблем теоретического и методологического характера, которые ставит перед наукой об аніичности история Рима последней ірети II - I вв. до п. э., занимает проблема перехода о і Римской республики к Империи. Это не случайно: именно в событиях обозначенного периода заложены основные импульсы всею последующего развития римскої о государства и общества.
Механизм и характер перехода Рима от Республики к Империи в современной исследовательской литературе предсіавляеіся не вполне однозначно. В связи с этим обращение к данной проблеме оказывается чрезвычайно важным как при анализе собственно антитезы "Республика" -"Империя", так и в плане выяснения, насколько радикальным был разрыв римского государства и общества с прошлым и до какой степени сохраняли свое влияние традиция и сложившиеся в предшесівовавшие исюрические эпохи тенденции; а также, какое место занимали и какую роль иірали в социально-политических трансформациях сознательные волевые усилия наиболее активных политических лидеров республиканского Рима.
Трансформация римской civitas в территориальную державу была явлением масштабным, но постепенным: параллельно процессу распада общинных (полисных) форм развивался процесс становления новых державных (по существу имперских) структур и отношений. Перед римской юсударсгвенной властью возникла проблема создания наиболее адекватной объективному развитию организации государственной іерриіории и общества. Поэтому обращение к обозначенному периоду и обозначенной проблеме важно и для изучения постепенно и естеспзенно изживавших себя общинных 01 ношений, и для исследования процессов, связанных с формированием нового уклада жизни, новых межличностных отношений, новых ценностных общественных идеалов и поведенческих стереотипов.
Кроме того, обращение к исюрии Рима последней ірети II -1 вв. до н. э., основными вехами которой были і рибу на г братьев Гракхов, Союзническая война, диктатура Суллы, I триумвират, диктатура Цезаря и, наконец, II триумвират, оказывается чрезвычайно интересным в юм смысле, что она отчетливо демонстрируют диалектический характер процесса трансформации Римской республики в Империю: общинные традиции и установки не позволяли римлянам усомниться в ценности Республики и принять аїрибуїьі нереспубликанских, монархических отношений; однако большая часть римского общества, не имея выраженного желания радикальных перемен, морально-психолої ически была к ним гоюва. Это способствовало, с одной стороны, закреплению традиции, с друюй - сдерживало и усложняло процесс-обновления Римской республики и, в конце концов, определило специфику процесса социально-политического реформирования римского общества и государства.
Анализ основных собьпий периода поздней Республики позволяв і также полнее и объемнее реконструировать картину римской общественной жизни, показать социальный и духовный раскол общества: с одной стороны, общественная верхушка, сенаторская знать и некоторая часть средних слоев с их приверженностью к mores maiorum; с другой - младшая сенаторская знаїь, homines novi, городской люмпен-пролеіариаг, жители италийских общин и провинциалы, слабо интегрированные в римское общество, которым было присуще в той или иной степени безразличие к традиционным установлениям и ценностям. Эта поляризация являлась причиной социальных раздоров, основой для столкновений главных политических группировок - рядившихся в одежды демократии популяров и убежденных консерваторов-оптиматов, равно как и их лидеров.
Переход Римской республики к системе Империи и новому императорскому режиму был в значительной степени подгоювлен позднереспубликанской диктатурой, которая получила самые различные проявления: от утопической попытки Суллы соединить реставрацию сіарой нобилитарной Республики с личными диктаюрскими полномочиями и диктатуры Цезаря, искусно разыгрывавшего в борьбе за единоличную власть понулярскую карту, к завуалированному коллективным характером в форме II триумвирата авторитарному атиреспубликанскому режиму Окгавиана, Атония и Лепида. Обращение к вопросам происхождения, механизма функционирования и социальных целей позднереспубликанской диктатуры позволит не только более или менее основательно садить об общей обсіановке, в которой вызревали условия и возникали поводы для развиїия новых форм и методов управления римским государством и обществом, но и проследить, каким образом политики нового стиля пытались взамен дряхлевшей республиканской системы создать сильную, основанную на принципе централизации, власть.
В целом история римской позднереспубликанской дикіатурьі - это один из важнейших аспектов более общей проблемы кризиса Римской республики и перехода Рима от Республики к Империи. В этом плане совершенно очевидно научное значение обозначенной нами темы.
Дополнительным стимулом для обращения к теме римской позднерсепубликанской диктатуры является также то, что это і сюжет чрезвычайно внимаїельно, но вместе с тем крайне дискуссионно рассматривается в историографии нового времени. Сеіодня можно творить о двух определяющих подходах, совершенно прошвоположно трактующих события последней трети 11—I вв. до н. э.: революционном и нереволюционном (или реформационном).
Концепция революционного характера перехода от Республики к Империи идет от Т. Моммзена, который считал, что начало революции в Риме было связано с выступлением браіьев Гракхов, а завершение ее - с установлением " монархии Цезаря". По сути своей это была, по мнению Т. Моммзена, реакция широких демократических слоев против господства сената, превратившегося к середине II в. до н. э. в замкнутую корпорацию; по движущим силам революция была демокраіической, имевшей, однако, в себе некую монархическую основ . Во і лаве "римской революции" стояли, считал Т. Моммзен, такие истинные демократы как Гракхи, Марий, Сульпиций, Цинна.1
В целом концепция Т. Момміена получила широкое признание в аніиковедении и вызвала множество откликов - вариаций и подражаний." Гак, Г. Ферреро, придерживаясь общего МОММІЄНОВСКОГО принципа о демократическом характере "римской революции", принципиально иначе определял ее хронологические рамки и итоги, а в качестве носителей революционно-демократических идей называл совсем других политических лидеров. Он доказывал, что "римская революция" завершилась лишь в эпоху Августа и не утверждением новой политической сисіемьі, а истинным восстановлением аристократической Республики.
Среди отечественных исследователей концепцию революционного перехода от Республики к Империи принципиально и насюйчиво развивал М. И. Ростовцев. Причем он сам подчеркивал, что такой взгляд на проблему был навеян лично пережитыми событиями. Этим, по-видимому, можно объяснить некоторую парадоксальность предложенного им взгляда на сущность "римской революции": ее содержанием был, по мнению М. И. Ростовцева, переход "крестьянского государства, управляемого земельной аристократией, к олигархическому правлению знатных родов"; а основной движущей силой - был "вооруженный пролетариат", т. е. римская армия.4
Особый вариант революционной концепции был представлен в работе Р. Сайма, который считал эпохой "римской революции" вторую половину I в. до н. э. и вплоть до смерти Августа, наиболее сущее і венный фактор ее развития
видел в борьбе аристокрашческих кланов за власть, богатство и славу; в качестве истинного революционного вождя рассматривал не Цезаря -"реалиста и оппортуниста", а Августа. При згом Р. Сайм указывал на тесную взаимосвязь трансформации состава правящей римской олигархии и трансформации государственно-политической сисіемьі Рима.5
В западноевропейской историоірафии в связи с общим иніересом к роли аристократической личности концепция Р. Сайма получила широкое признание.6 В духе этой концепции рассмаїриваеі, например, события римской позднереспубликанской истории Дж. Порт. Он не считает возможным говори і ь ни о важных экономических трансформациях, ни о глубоком социальном перевороте. Главную роль в развивающейся "римской революции" Дж. Норт отводит аристократии. Основной его арі умен і состой і в том, что один и тот же земледельческий класс был и при Республике, и при Империи. Однако в отличие от Р. Сайма он иначе оценивает исюрическую роль Октавиана Августа, который, по его мнению, не был продолжателем социальной революции последних лет Республики; напротив, был основателем противоположного контрреволюционною движения и в этом смысле был "Наполеоном для Римской республики".
Об аристократическом характере"римской революции", правда, в связи с совершенно иными событиям, иным периодом и иными задачами говорил Р. Ю. Виппер. "Аристокрашческой революцией" он называл реакцию римской знати на законодательные инициативы братьев Гракхов (120-111 гг. до н. э.).8
В целом в историоірафии нового времени концепция "римской революции" оказалась чрезвычайно популярной. Однако следуеі заметить, что, начиная с Т. Моммзена и до сеюдняшнего дня, она не получила четкого концептуального выражения: ее сюронники не смогли выработать единых подходов к таким аспектам проблемы, как хронологические рамки, задачи, цели, основные движущие силы и результаты. Широкое толкование термина "революция" и часто некришчное его применение к событиям римской истории ІІ-І вв. до н. э. делает концепцию революционного перехода от Республики к Империи рыхлой, а порой откровенно публицистичной. Уже в начале XX в. нашей эры она была подвергнута критике и, прежде всего, со стороны марксистской советской исторической науки.9 В результате в рамках все той же революционной концепции возникли два новых подхода к проблеме.
Не считая возможным использовать широкое толкование термина "революция", определяя существо революционных переворотов как "перерыв постепенности", некий "качесівенный скачок" в развитии того или иного общества, некоторые исследователи обратились к более мягкой трактовке тех изменений и социально-политических конфликтов, которые растянулись в Риме почти на 100 лет и, в конечном счете, привели к падению Республики: не как революции, а как мощного, длиіельного, сложного революционного движения, являвшего собой несколько сильнейших революционных взрывов. Среди западноевропейских историков с подобными оценками выступил
Э. Корнеманн,10 в отечественном антиковедении - С. И. Ковалев." Так, С. И. Ковалев, пересмотрев отчасти концепцию "римской революции" как "революции рабов", которой он первоначально придерживался, " в целом, по-прежнему опирался на марксистско-ленинское толкование и понимание термина "революция", как вооруженною захвата власти с целью замены одною способа производства др іим. При этом он утверждал, что социальное движение в период восходящего развития формации, даже если оно направлено против этой формации, не може і считаться революцией.13 В истории древнего Рима подлинной революцией, по ею мнению, была "революция рабов и колонов" в эпоху поздней Империи. События же ІІ-І вв. до н. э. С. И. Ковалев представлял как широкое демократическое по своим движущим силам революционное движение, точнее, как "несколько крупных взрывов революционного движения", которые, однако, не могли перерасти в революцию; установление военных диктатур I в. до н. э. и переход к системе Империи был контрреволюцией.14
Подобный взгляд упрощал проблему перехода Рима от Республики к Империи, лишал ее основною методолої ического звена исторической
Потред В II Дьякова и Н М ІІикоіьскоіо М, 1952 С 527-610 Ковалев С И История аніичного общества )ілшіизм Рим Л, 1936 С 164-165,223-225
13 Ковалев С И История Рима 2-е изд Л, 1986 С 324
14 Ковалев С И 1) История Рима С 324-325, 164, 399 409, 2) Две проб іемьі римской истории / ВДИ 1947 №4С концепции - социального содержания. В результаїе в ряде исследований, особенно в последнее время, понятие "революция" вообще приобрело метафорический характер. Так, А. Хойс считает, что "римская революция" не имела ни сознательно поставленной цели, ни определенных движущих сил: аграрная программа Гракхов была демократической по форме, консервативной по сущееіву и имела своей целью реставрацию римских общинных отношений; сулланская конституция, аристократическая по своему духу, должна была восстановить и укрепить сенагскую Республику; Цезарь, стремясь к собственному возвышению, остановил развитие римской революции, лишь после его смерти она должна была пойти дальше.5
Об отсутствии единых социально-экономических, политических и духовных установок в римском общесіве, следовательно, "размытом" характере социальных вьісіуплений говоряі Р. Смиї и Ф. Коуэлл.16 Карл Крисі, определяя события 133-30 гг. до н. э. как эпоху "римской революции -Rrrrnisches Revolutions/eitalter", имеет тем не мене в виду не резкое столкновение сословно-классовых противоречий, а перманенжый кризис Римской республики, развивавшийся в течение ста лет и проявлявшийся в дезинтеграции экономической, социальной и политической жизни римскою общества. Некоторые исследователи вообще пытаются отойти от термина "революция" и определяют переход от Республики к Империи как "общественный переворот".18
Особый взгляд на проблему "римской революции" выразил С. Л. Утченко. С одной стороны, он выступил с критикой упрощенных подходов к данной проблеме; с другой - принципиально отвері идею реформационноіо характера перехода or Республики к Империи; наконец - предложил собственное определение характера и суіцесіва событий ІІ-І вв. до н. э. как "социальной революции", осуществленной в рамках единой общественно-экономической формации. По мнению С. Л. Уіченко, эю была демократическая революция против Рима-полиса, против "староримской аристократии, против крупною землевладения,...борьба италийского крестьянства за землю и политические права";19 она развивалась условно в период 146-88 гг. до п. э.; ее кульминационным пунктом была Союзническая война, превратившая Рим т полиса в федеративное государство с единой территорией и единым гражданством; движущими силами высчупали социальные элементы, несущие неполисные традиции. Все последующие события, с точки зрения С. Л. Утченко, имели контрреволюционный характер, и установление принципата Августа означало по существу реакцию нобилитета на широкое революционное ан і иполисное движение.20
Сторонники нереволюционной (реформационной) концепции перехода Рима от Республики к Империи принципиально иначе рассматривают события последней трети ІІ-І вв. до н. э. Состояние римского общества и государсіва они определяют как "кризис", "трансформацию", "процесс обновления", "симптомы адаптации", "переходность", "палингенез" и т.п. Однако так или иначе, за этими различными определениями стой і сходное понимание исторической ситуации: кардинальные структурные изменения во всех сферах республиканской жизни при одновременном нарождении новых структурных элементов. Именно так оценивал харакіер дикіагурьі Цезаря и положение Помпея Эд. Мейер. Он подчеркивал различие государственно-правовых основ их власти, но видел в полномочиях тою и друюго два варианта развития одного процесса - становления единовластия в Риме с той лишь разницей, что диктатура Цезаря была аналогом эллинистической монархии, а сложившаяся
Римская империя в форме принципата - воплощением и развиїием политических идеалов и практики Цицерона и Помпея." В целом систему принципата Эд. Мейер рассмаїривал как трансформированную в результате реформ форму Республики. Л. Виккерт видел в системе принципата Августа результат развития элементов, имманентно присущих римскому обществу, ею правовой системе и политическим традициям. В самом понятии princeps он выделял исконно римскую идею первенства авторитетных римских политиков."
Эрнст Мейер отмечал, чю в основе процесса падения Римской республики лежали постепенные важнейшие изменения римской общественно-политической системы, а существо перехода к Империи расценивал как процесс постепенной реконструкции Республики.23
Чрезвычайно ярко и образно определил сугь проблемы В. Эдер: дело не в смене одной формы правления другой, а в "сползании, едва различимом переходе к системе, в котором чисто республиканский принцип - формирование социальной и политической власти, основанной на персональных взаимоотношениях и зависимостях, - дошел до крайности".24
В западноевропейской историографии наиболее последоваїельньїми выразителями идеи постепенной трансформации Римской республики в территориально-державное государство являются сюронники социологической "іеории конфликтов". Они говорят о гетерогенном характере социально-политического конфликта, охватившего римское общество и государство с середины II в. до н. э., и рассматривают этот конфликт как результат поляризации социальной структуры Римской республики и ослабления республиканской системы всевластием римских наместников.25
В отечественном антиковедении принципиальным противником революционной концепции был Н. А. Машкин. Он считал, что революция -переворот, вносящий в общественную жизнь качественные изменения и устанавливающий новые отношения. Поскольку римские политики не ставили принципиально перед собой и перед обществом таких задач, вряд ли их деятельность и события с нею связанные можно, по мнению II. А. Машкина, считать революцией." О постепенной трансформации Римской республики в Империю, правда, не дефинируя процесс ни как революцию, ни как реформу, творили В. С. Сергеев, А. Б. Егоров, А. В. Игнатенко, Я. Ю. Межерицкий и др. Главный их аргумент состоит в том, что в самой республиканской системе, какой бы аспект социально-экономической, политической или духовной жизни ни рассматривать, была заложена возможное і ь подобной трансформации и предпринимаемые римскими полиіиками реформы лишь усугубляли ситуацию.27
Таким образом, проблема характера перехода Рима от Республики к Империи является сложнейший проблемой римской истории. Она поднимается во многих работах. Порой высказанные оценки принимаю і злободневно публицистический характер, чаще - строго научный; одни выглядят легковесными, другие - фундированными; одни развивают традиционный взгляд на римскую историю, друг ие - парадоксальный.
Революционная концепция представляется рыхлой, не имеет единых критериев. Ее сторонники расходятся в вопросах хронологии, существа, характера, основных движущих сил и целей революционного движения. Подбор фактов, которые, по их мнению, должны продемонстрировать революционный характер ситуации, различный. В конечном итоге всякое социальное движение II-I вв. до и. э. классифицируется как революция. Более того, исследоваїели часю признают постепенность, перманентность переходного (кризисного) состояния римского общества. М. И. Ростовцев, например, называл переходной эпохой I в. до н. э., суть ее видел в вырождении древнего города-государства и росте новой системы - монархии. При этом в деятельности Августа он не усматривал ничего революционного; сто главной заслугой считал искусное сочетание элементов власти, уже использованных предшественниками.28 С. Л. Утченко, несмотря на принципиальную приверженность концепции "социальной революции", вынужден был отметить, что события периода поздней Республики - звенья одной цепи, единого длительного сложного и противоречивого процесса.
Насколько неустойчивой может казаться концепция "римской революции", демонстрирует статья Б. Зухольд. Исходя в целом из марксистского понимания исторического развития и классифицируя вслед за С. Л. Утченко события второй половины II - начала I вв. до н. э. как "социальную революцию в границах одной общественной формации", она тем не менее видит суть перехода от Республики к Империи в постепенном разрушении античной общины и считает, что объективно этот процесс имел эволюционный характер.2 Концепция нереволюционного (реформационного) характера перехода от Республики к Империи выглядит более однородной. Ее сторонники представляют суть и принципиальое значение исторического развития Рима в
том, что он постепенно превратился из общины в мировую территориальную державу. Это, по их мнению, вызвало дезинтеграцию всех структурообразующих республиканских систем. Аграрное движение Гракхов, восстания рабов, грандиозное выступление италиков; возмущения городской бедноты, поддержавшей Катил и ну, Клодия и других демагогов; непрекращавшиеся волнения в римской провинциальной периферии, противостояние политических группировок в сенате и народном собрании, переросшее в личную борьбу отдельных честолюбцев за власть - с одной сюроны, были факторами проявления ной дезинтеграции; с другой -демонстрировали необходимосіь осуществления широкого круга социокультурных реформ. При этом одни римские политики (Гракхи, Сулла) пытались приспособить римскую норму к сложившейся римской действительности, другие (Помпеи, I (езарь и даже Октавиан до 30 г. до н. э.) пытались реализоваїь намеченные ранее тенденции. Однако представляя процесс трансформации Римской республики в Империю как серию реформ, сторонники нереволюционной концепции часто вынуждены признаїь революционный характер меюдов и решений, к которым прибеїали римские политические лидеры.
Таким образом, исследователи, придерживающиеся революционной или, напротив, нереволюционной (реформационной) концепции перехода оі Республики к Империи исходят в своих рассуждениях из различных меюдологических оснований. Первые считают, что развитие поздней Римской республики осуществлялось скачкообразно при сильнейшем влиянии субъективных факторов, волевого импульса. Вторые говорят о постепенной трансформации Рима-полиса в державу, Респ блики в Империю на основе постепенного накопления и развития объективных факторов, хотя и с достаточной степенью решительности, что, в конечном счете, обеспечило переход из одного качественного состояния в друїое.
Более того, историки по-разному определяют само поняіие "революция". Одни исходят из функционалистических понятий, когда общество
рассматривается как система, а революция - ее тотальное разрушение; другие -из социально-психологических, когда в основе революционною переворога видится коллективное насилие; третьи - и І сравнительно-исторических, когда революция представляется как быстрое, фундаментальное и насилье і венное изменение доминирующих в обществе ценностей и представлений, политических институтов, принципов политического лидерства, социальной структуры и т. п.
Такое многообразие методологических установок и дефиниций, нежелание исследователей "договориіься" о терминах заірудняет видение исторических реалий и перспектив, порождает новые дискуссии и заставляет еще раз и более внимательно обратиться к эпохе кризиса Римской республики и историческим сюжетам, связанным с переходом Рима от республиканской системы к системе Империи.
Самостоятельным, но принципиально важным аспектом сложной дискуссионной проблемы перехода Рима от Республики к Империи являеіся вопрос о форме этого перехода. Большинство исследователей свою общую позицию по этому вопросу формулирует однозначно: переходной формой о і Республики к Империи выступала позднереспубликанская диктатура. Однако оценки сущности диктаторских режимов и природы преобразований, осуществленных диктаторами, остаются спорными и имеют крайне размьпые очертания.
Еще в середине XIX в. немецким историком Т. Моммзеном была предложена, казалось бы, хорошо продуманная модель переходной эпохи, в соответствии с которой переход Рима от Республики к Империи произошел в форме диктатуры. При этом, по мнению Т. Моммзена, сама диктатура была концентрированным выражение imperium consulare30 и выступала как "чрезвычайная конституированная власть",31 а общий процесс развиїия римской государственности можно преде гавиїь следующим образом: от
Momimen Ih RomischesStaatsrccht Bd 2 1 eipzig, 1887 S 168 " Ibid S 702-7 раннереспубликанской диктатуры с ее наследственными монархическими элементами через диктатуру Цезаря к принципату Августа. Предложенная Т. Моммзеном модель была воспринят и с некоюрыми модификациями развита М. И. Ростовцевым, Эд. Мейером, В. Кольбе, Э. Корнеманном, Г. Ластом, которые говорили о преемственности государственно-правовых основ диктаторских режимов I в. до н, э. и традиционной диктаїурьі эпохи ранней Римской республики. "
Впервые с принципиальными возражениями против подобного подхода к проблеме выаупил В. Гардтхаузен. В основе формировавшегося авторитарного режима он видел кумуляцию республиканских магистратских полномочий, основанных не только на империи, но также на реальном влиянии и реальном положении носителей высшей исполнительной власти." Позднее на специфические римские республиканские основы власти диктаторов I в. до н. з. и формировавшеюся принципата обращали внимание Г. Ферреро и Н. А. Машкин.34
Почти одновременно с В. Гардгхаузеном с критикой концепции Т. Моммзена выступил Э. Г. Харди, который, рассматривая проблему исключительно с формально-правовой точки зрения, поставил вопрос о том, каким являлся диктаторский империй Суллы и Цезаря - консульским или проконсульским. 5 В последнее время идею о том, что в основе полномочий диктаторов последнего века Римской республики лежал не консульский, а проконсульский империй, который постепенно концентрировался и в концентрированном виде распространялся на всю территорию формировавшейся римской державы, развивает И. Бляйкен. В отечественной историографии концепция Т. Моммзена не вызвала резких возражений. Однако отечественные исследователи предпочитали рассматривать проблему в динамике, а не с точки зрения жестко фиксированной правовой нормы. В связи с этим была высказана мысль о постепенном развитии и усилении имманентно присущих римской правовой системе, общественным отношениям и политическим традициям элементов, приобретавших в процессе развития новые монархические качества.37
О диалектической связи республиканских политических форм и позднереспубликанской дикіаіурьі У. Вилькен, Л. Виккерт, Эр. Мейер, в -jo отечественной историографии последнего времени - А. Б. Егоров. Так, У. Вилькен, рассматривая в хронологической последовательности раннереспубликанскую, сулланскую и цезарианскую диктатуры, показал, правда, не без полемических передержек, постепенный процесс отмирания основных принципов раннересп)бликанской диктатуры и усиления автократического характера диктаторских правлений.39
В данном обзоре мы не ставим задачи охватить весь диапазон оценок конкретных диктаторских режимов последнею века Римской республики, их сущности и исторического места, тем более, что многие часгные, но чрезвычайно важные вопросы типологии позднереспубликанской диктатуры остаются спорными. Назовем работы и отметим проблемы, вызвавшие наиболее пристальное внимание современных исследователей и дающие представление о широте исследовательских подходов; содержание же и суть
главных выводов изложим в соответствующих разделах основной части нашею исследования.
Важнейшим вопросом истории иозднереспубликанской диктатуры и возникшего на ее фундаменте принципата являеіся вопрос о социальной основе этих форм власти. Значительное внимание этому аспекту проблемы уделили М. Гельцер, Ф. Мюнцер, Р. Сайм, Г. Альфёльди, Г. Шнайдер, Ф. Миллар,
Л. Кении, среди отечественных историков - А. И. Игнатенко, II. А. Машкин.40 Суть происходивших в I в. до н. э. событий они видели в разложении старой и формировании новой общественно-политической системы, а главными причинами происходивших перемен считали постепенную деформацию основ римской конституции, дезиніеграцию римского гражданства, полиіическую активизацию новых общественных групп и т. п.
Глубоким проникновением в предмет исследования отличаются работы А. Премерштейна, М. Гранта, А. Маїделайна, П. Гринада, С. Л. Утченко, М. Е. Сергеенко и Е. М. Штаерман. Они наряду с другими аспектами проблемы обратили внимание на социально-психолої ические и идеологические причины, вызвавшие деформацию римской республиканской системы управления.41 Их наблюдения имеют особенно важное значение в связи с і ем, что касаются проблемы соотношения правовых и неправовых основ власти и, в конечном и юге, позволяют судить об особом положении и специфическом, выходившем за рамки республиканской маїисгратурьі, характере полномочий диктаторов последнего века Республики. Исследованию идеологической подгоювки монархии и Империи посвящены также работы Ю. Г. Чернышова, Я. Ю. Межерицкого, С. С. Деминой.42
Уникальный характер общественно-политических процессов, охвативших Римскую республику в I в. до н. э., ставших завершением длительного и сложного процесса трансформации римской общественной и государственной жизни, безусловно, можеі быть объяснен как результат столь же уникального стечения объективных условий и обстоятельств. При всех различиях в подходах к данному аспекту проблемы важно то, чю невозможным оказалось охарактеризовать политическую надстройку и ее функции лишь исходя из анализа развития базисных структур. Понимание этою подвело исследователей вплотную к еще одной чрезвычайно значимой в методологическом плане проблеме: о месте и роли политическою творчества римских диктаторов в формировании территориальной монархии.
Одним из первых обратил внимание на исключиіельную роль личности в процессе преобразования Римской республики Г. Моммзен. Примерно в то же время появились работы, полемизирующие с іакими оценками, например, работа В. Ине, для которою в римской исюрии не было іероев и который в целом осуждал жестокое і ь римлян.13 Все последующие суждения по данному вопросу развивались в русле них двух аксиом. Одна сводилась к тому, что развитие государства и реформирование общественно-политических структур являлось выражением автономной воли и субъективных намерений
политических лидеров, которые имели различные политические идеалы и осуществляли различные полиіические цели; другая - к юму, что іип и формы государственной власти и политики, реформы, направленные на развитие государства и общества, были вызваны и обусловлены общественными отношениями. При этом сторонники первой аксиомы в биографических очерках чаще всего обращаюіся к апологии своих героев, затушевывая самые темные стороны их биографий и отрицательные последствия их политической деятельности.44 Сторонники второй аксиомы стремяіся представить более или менее трезвые и умеренные оценки личностей, например, Суллы, Цезаря, Антония и Октавиана, действия которых могли бьпь продиктованы объективными обстоятельствами и развивались на фоне общею политического кризиса, трансформации общественных нравов и политических традиций, формирования новых полуосознанных норм общесівенною поведения, привычек и вкусов, что в целом определяло тональность римской жизни I в. до н. э.45
Особый подход к проблеме оценки историческою места политически активной личности обнаруживается у авіоров просопографических штудий. Они рассматривают политическое іворчество своих іероев в русле соперничества между знашыми фамилиями, личной вражды и вражды отдельных политических лидеров, связанных с влиятельными римскими
родами. Начиная с М. Гельцера и Ф. Мюнцера политическая борьба определялась последователями просопографического направления не спором партий или политических программ, а столкновением интересов самых влиятельных фамилий, вокруг коюрых группировались их сторонники, связанные с ними личными отношениями. Далее этот подход развили Р. Сайм, Л. Росс-Тейлор, X. Скаллард, Э. Груэн и некоторые друї ие.4А
В целом общим недосіатком исследований биографического плана является то, что они замкнуты на полишческой сфере. Вопросы социальной истории, сложной организационной структуры, реформаюрской деятельности, особенностей римского общественного мировосприятия и т. п. представлены в них имманентно, схематизированы и упрощены. Нередко события, имевшие социально-экономическую и социально-политическую природу, например движение Клодия или поведение Марка Антония после марювских ид, представлены как следствие политических интриг и иірьі честолюбий. Еще одним недостатком биоірафических сочинений является актуализация героев, і. е. попытка провести прямые исюрические параллели между античными и современными политиками даже притом, что авторы учитывают современную исючниковедческую критику.1 Вместе с тем биоірафии часто ставят важнейшие в условиях переходной эпохи политические и нравственные проблемы: в какой мере реализация политических целей отдельных лидеров и политических групп согласуется с моральными нормами, насколько возможно совмещение реальной политики и нравственной ответственности в сознании и деятельности политических лидеров.
В целом, оценивая римскую диктаїуру последнею века Республики и ее носителей, исследователи стоят либо на позиции модернизации, т. е. ее типологического сходства с принципатом, либо на позиции архаизации, т. е. рассматривают ее как типологически не выходившую за рамки республиканской системы. Без)словно, в диктаїурах Суллы, Цезаря и II триумвирата видны черты определенною типологического сходства с монархическими системами. Вместе с тем некоторые специфические особенности должны предостеречь нас 01 чересчур поспешною и совершенно безоговорочного зачисления зі их диктатур в разряд монархических. Такой особенностью является достаточно ясно выраженная установка на сохранение республиканской системы, составлявшей одно из главных мест в комплексе жизненных римских ценностей.
За распространенными в исторической литературе подходами и сопоставлениями из поля зрения исследователей выпадает такой аспект проблемы как становление имперских (державных) механизмов управления. Имперская политика диктаторов I в. до н. э. предсіавляет особую исюрическую проблему, решение которой связано со значительными трудностями. Прежде всего, недостаточна наша источниковая база: документальных материалов не много, а античные лшературные свидетельства, как правило, сконцентрированы на вопросах военно-политических действий, свидетельства же о положении дел в Италии и провинциях являются чрезвычайно ограниченными и случайными. При лом сказывается официозное отношение к событиям и политическим реформам эпохи, предшесівовавшей принципату, а организация Империи в целом приписывается античной традицией Октавиану Августу. Историческая наука нового времени часто повторяет лої выработанный в классической древносіи тезис. При з том одни исследователи говорят, что до Августа сфера влияния политических лидеров, например даже Цезаря, была весьма ограниченной, реформы разрабатывались коллективно, а конечные цели осознавались лишь частично. Иными словами имперская политика (административно-фискальный контроль, стабилизация и интеграция римско-италийского населения и пр.) являла собой ряд "реформ бе реформатора". Другие историки отмечают, что диктаюры были лишь средством в политической борьбе сенатских группировок; третьи настаивают, чіо именно диктаторы I в. до н. э. в большей (Цезарь) или меньшей степени (Сулла) выступили побудительной и движущей силой имперских преобразований. Все эти аспекты проблемы будут подробно освещены в текс і є основных глав. Сейчас, обозначив границы сопоставления (дикіагура I в. до н. э. - традиционная республиканская магистратура) мы должны отмети і ь, что отчетливый рубеж между падением Республики и установлением Империи вряд ли возможно определить, ближайшим же историческим прототипом Римской империи, связующим звеном между республиканской политической традицией и державно-территориальной новизной выступает позднереспубликанская диктатура, когда постепенно и последовательно оформлялось новое структурное качество, при котором іосударственное единство создавалось усилиями авторитарной власти и связывалось централизацией властных полномочий и концентрацией вооруженных сил, а система эксплуатации провинций приобретала все более систематичный и постоянный характер.
Таким образом, проблема перехода Рима от Республики к Империи подвергалась долгому изучению как в общем плане, так и в плане тщательного толкования и анализа частностей. Тем не менее разнообразие мнений, значительность и количество исследований данной проблемы не только не лишают смысла дальнейшие изыскания в этом направлении, но, напротив, подталкивают к продолжению работы, пробуждают стремление внести определенный порядок в это многообразие и попытаться создать синтез того, что уже открыто в данной области. Кроме того, спорный характер важнейших аспектов общей проблемы, но тлавным образом недостаточная изученность вопросов, связанных непосредственно с формами и способами становления римской имперской системы управления, отсутствие специального исследования, рассматривающего проблему в предлагаемом нами аспекте, диктует необходимость обратиться еще раз к истории римской диктатуры последнего века Республики. Для этого мы располагаем достаточным, хотя и не исчерпывающим источниковым материалом.
Биографы Октавиана Августа отмечают, что он, оказавшись у власти, приказал уничтожить все свидетельства, связанные с гражданскими войнами. Такое решение нельзя расцениваїь как простое проявление ограниченности. Скорее всего оно было продикювано желанием затушевать, стере і ь наиболее явные черты важнейших перемен, происшедших в римском государстве и обществе к началу I в. н. э. В результате ряд важнейших свидетельств античных комментаторов - современников событий оказался для исследователей уіраченньїм: мемуары Суллы, Цицерона (Cic. Ad Att., I, 10; 19), Кв. Деллия (который поочередно поддерживал Долабеллу, Кассия, Антония, был посредником в переговорах Октавиана с Клеопатрой, а за і ем перешел на сторону Октавиана - Plut. Ant., 29; Сотр., 25), самоапология Антония - De ebrietate sua; памфлеты, сочиненные триумвирами и их сторонниками;48 "История" Азиния Поллиона, посвященная событиям 60 - 42 (36) і г. до н. э.49
До нас дошли лишь немногие и от этого еще более ценные свидетельства современников событий. Прежде всего это - речи, письма, іосударственно-правовые и политико-философские трактаты Марка Гуллия Цицерона (106 -43 г. до н. э.), очевидца гражданских войн последнего века Республики, лично знавшего и Суллу, и Цезаря, и участников II триумвирата. Он был в большей степени философом и публицисюм, чем политиком, но свои суждения часто подкреплял ссылками на различные исторические события, а потому его оценки могут служить важным источником информации. Анализ событий и оценки политических лидеров, представленные Цицероном, позволяют делать выводы об универсальности кризиса, переживаемого Римской республикой: старинные ценное і и оказались под сомнением, из объективно заданных и инстинктивно усвоенных они стали предметом обсуждения, нравственных раздумий и философского осмысления. Кроме тою, в сочинениях Цицерона поставлены многие проблемы формировавшейся Империи: соо і ношение местного самоуправления и государственной централизации, личной власти и гарантий того, что она не перерастет в тиранию, взаимосвязи морали индивида и государственной необходимости и пр.
В своем исследовании мы имеем возможность опереться на переписку Цицерона, включающую 931 письмо, в числе которых не только письма самого Цицерона, но и его корреспондентов (Аттика, М. Брута, Лепида, Азиния Поллиона, Мунация Планка и др.), и 57 речей, коюрые после литературной обработки в ходе подготовки к публикации приняли форму политических памфлетов. В них представлены ценнейшие сведения, позволяющие восстановить не только ход событий, но также их социальную и идейную подоплеку. Цицерон приводит множество конкретных данных о государственном строе, армии и ее политической роли, о политической борьбе, в ходе которой происходила ломка республиканских государственно-политических традиций. По своему характеру письма и речи Цицерона -источник, который не претендует на справедливость и объективность, они имели публицистический характер и были рассчитаны на формирование у читателей и слушателей определенной общественно-политической реакции. И тут не исключены передержки, апелляция к эмоциям, патриотизму и верности традициям, безжалостное обличение личных пороков оппоненюв и апология сторонников. Однако в тех сюжетах, где Цицерон констатируеі факт, его сведения имеют чрезвычайное информативное значение. Неслучайно Непот писал: "Кто читает их (эти письма), не нуждается в историческом повествовании о тех временах - quae qui legat, поп multum desideret historiam contextam eorum temporum" (Nep. Att., 16, 3-4).
Для реконструкции социально-политического и морально-психологического фона римской жизни большое значение имею і государственно-правовые и политико-философские трактаты Цицерона. Мы
опирались на анализ ірактатов "О государстве - De re publica", "О законах - De legibus", "Об ораторе - De oratore", "Об обязанностях - De officiis", "Лелий. О дружбе - Laelius. De amicitia", "О дивинициях - De divinatione", "О природе богов - De natura deorum", "Брут - Brutus", а также на анализ сохранившихся фрагментов философских сочинений "О старости - De senectute", "О славе - De gloria" и "Утешение - Consolatio". Особая значимость этих источников сосюит в том, что в них, с одной стороны, представлен взгляд юридически широко образованного римлянина на процесс трансформации римской государственной системы в целом и исконных органов і осударственной власти в частности; с другой - в позиции Цицерона получило отражение мнение тех кругов римского общества, которые влияли на политическую ситуацию и во многом определяли политическую практику Суллы, Цешря и членов II триумвирата. Чрезвычайный интерес наследия Цицерона состоит в гом, чго в нем представлена общественно-политическая реальность на фоне возвышенной, нормаїивной, идеализированной действительности: рядом с реальным Римом деловых писем и публицистических речей сгоял идеализированный Рим государственно-политических и философских трактатов.5"
Безусловный интерес для нашею исследования представляют "Записки" Гая Юлия Цезаря (100-44 і г. до н. э.) - "О Галльской войне - De bello Gallico" (7 кн.), "О Гражданской войне - De bello civi li" (8 кн.).51 Жанр записок современные историки определяют по-разному: как мемуары, дневник военных действий, официальный отчет сенату и римскому народу и т. п. В любом случае справедливым представляется мнение большинства исследователей, в соответствии с которым документальный материал сочеіается в них с элементами "военного романа".52 Совершенно очевидно, что составляя свои "Записки", Цезарь имел в виду не научные (исторические), а политические цели. Абсолютного искажения фактов в "Записках", думается, нет, но отчетливо просматривается стремление автора представить их в наиболее выгодном для себя свете: имеют место сдвиг некоторых событий во времени, определенная окрашенность, продуманная нюансировка, использование в щекотливых ситуациях иносказаний и умолчаний. Как точно подметил В. С. Дуров, "нет умышленной фальсификации событий,.. Цезарь лишь деформирует излагаемые факты".53 Несмотря на субъекшвный и апологетический характер "Записок", они имеют важное значение для исследования истории позднереспубликанской диктатуры, т. к. позволяют корректировать сведения о некоторых политических собьниях, происходивших непосредственно в Риме, делаїь выводы о способах формирования и укрепления новых основ власти (прежде всего, в виде опоры на армию), о новых формах и методах борьбы за власть. В данном случае мы должны имеїь в виду, что не только реальные действия, но и сами "Записки" были призваны снискать Цезарю дань признательности народа, предсіавигь его в общественном мнении, как великого полководца, и укрепи і ь его политическое влияние. Кроме того, в них оіразилась страстная и деятельная личность Цезаря, что также представляет немалый иніерес, особенно при анализе его политических целей и методов борьбы, а также при характерне іике и типологии установленной им диктатуры.
Огромное значение для исследования истории поздней Римской республики имеют сочинения младшего современника и ярого сторонника Цезаря - Гая Саллюстия Криспа (86-35 гг. до н. з.). Он оставил несколько сочинений, относящихся к исследуемому нами периоду. Это - две монографии
" О заговоре Катилины - De Catilinae coniuratione" и "О Югуртинской войне -De bello Iugurthino", общий обзор римской истории "Historiae", письма к Юлию Цешрю "Ad Caesarem senem de re publica" и инвектива, направленная в адрес Цицерона "In М. Tullium Ciceronem". Лейтмотив всех сочинений Саллюстия -постепенная нравственная порча римлян. На этом фоне он показьіваеі глубину морального кризиса, поразившего римское общество, общее сосгояние дел в государстве, а в письмах к Цезарю предлагает программу дейсівий, направленных на исправление ситуации. Предложения Саллюстия представляются во многом незрелыми и ограниченными, но факт появления программы реформ указьіваеі не только на политическую тенденцию автора, но и на существование определенного общественного мнения по поводу положения дел в государсіве и политической роли отдельных лидеров.54 В лом плане важно подчеркнуть, что Саллюстий выступал, как явный сторонник сильной государственной власти (даже в лице одного человека) и могущества Римской державы.55
Весьма важны и свидетельства іакого современника собьпий I в. до н. э. как Октавиан Август. Дошедшая до нас автобиография "Деяния божественного Августа - Res gestae Divi Augusti (RGDA)" имеет характер самоапологии, что не лишает этот источник исюрической ценности: во-первых, "Деяния" содержат важный фактический материал; во-вторых - официальную оценку событий, которая формировала историческую традицию последующих периодов. Автор, почти не фальсифицируя факты, но прибегая к умолчаниям, недомолвкам и искусной группировке материала, рисует свою деятельность в наиболее выгодном свете и создаеі обра идеального принцепса, досіаточно далекий оі реальной действительности.
Таким образом, современная позднереспубликанской дикіаіуре литературная традиция чрезвычайно важна: независимо от возможности ее верификации она являет нам свидетельства непосредственных участников событий, передает общественные настроения, столкновения идей, мнений, характеров и судеб. Несмотря на субъективизм и тенденциозность, именно она составляет и определяет временной и эжокультурный коніинуум.
Для корреляции сообщений ашичных исюриографов - основных наших информаторов о событиях эпохи поздней Республики можно обратиться к обширной античной традиции предшествовавшего и последующих исторических периодов. Из авторов более раннего периода наибольший интерес для нас представляет Полибий (200-120 гг. до н. э.), написавший "Всеобщую историю - Historiae". Историческая ценность этого сочинения была признана самими древними. Так, Ливии подчеркивал, что Полибий -"spernendus auctor - автор, заслуживающий внимания" (Liv., XXX, 45, 5). Значимость "Всеобщей истории" для нас определяется гремя моментами: во-первых, Полибий был очевидцем многих событий, обозначивших территориальное расширение римских границ и наметивших тенденцию имперского развития Рима; во-вторых, он обобщил римский исгорико-конституционный опыт и сконцентрировал внимание на особенностях политического строя Римской республики, что позволяет составить отчетливое представление о потестарном механизме Рима и на этой основе выявить и типологизировать все возникающие со временем деформации государственно-политической системы; в-третьих, Полибий сформулировал основные факторы исторического развития и одним из определяющих факторов назвал роль сильной личности; обращение же античной ірадиции к проблеме исторического места и роли политическою творчества отдельных римских политических лидеров позволяет наметить перспективы развития и основные направления трансформации римской государственной власти.
Значительную группу источников по интересующему нас периоду и исследуемым проблемам составляют сочинения античных историографов периода принципата. Они имеют ретроспективный характер, а, как известно, несмотря на некоторые отступления от объективное!и, ретроспекция представляет некоторым образом отстраненный" взгляд, включає і более или менее устоявшиеся оценки и избавляется or несущественною, преходящего. Общим недостатком ретроспективной римской историографии является в большей или меньшей степени идейная зависимость от официозных оценок. Имея в виду эту общую оценку античной исюриографии I - III вв., отметим наибольшее информативное значение трудов Веллея Патеркула, Аппиана и Диона Кассия.
В сочинении Веллея Патеркула (род. ок. 20 г. до н. э.) "Римская история -Historia Romana" впервые из дошедших до наших дней исючников восстанавливается относительно связная полиіическая история Рима в интересующих нас хронологических рамках (168-31 гг. до н. э.) Несмотря на краткость изложения и досадные фактологические лакуны, сочинение Веллея Патеркула содержит ряд важнейших сведений: об основании римских колоний и расширении состава римского іражданства (I, 14-15); о первых проявлениях кризиса Римской республики, связанных с трибунатом Тиберия и Гая Гракхов (II, 2-4; 6-7); о становлении диктаторских режимов Суллы (II, 18-19; 24-28) и Цезаря (II, 47-55), о характере власти и основных мероприятиях II іриумвираіа (II, 65-67; 69-83). Еще одно обстоятельство, определяющее значение сочинения Веллея Патеркула, состоит в том, что история Рима представлена автором персонифицировано, на фоне портретной галереи наиболее заметных и влиятельных римских политико. Наибольший интерес для нас представляю і портреты братьев Гракхов, Гая Мария, Цинны, Суллы, Помпея, Цезаря, Бруїа, Антония, Октавиана. Кроме того, необходимо отметить и особое внимание Веллея Патеркула к хронологии. Правда, встречаю і ся частые расхождения его датировок с датировками других историков, но с привлечением дополнительных коррективов сообщаемые Веллеем Патеркулом сведения вполне могут быть использованы для установления даты того или иного г 58 события.
В отличие от Веллея Патеркула Аппиан (ок. 100-170 гг.) написал более пространное сочинение "Римскою историю" в 24 книгах.9 Для нас наиболее важными являются XIII-XVII книіи, выделенные в отдельную часть под названием "Гражданские войны - Bella civilia", в которых дано последовательное изложение событий последней треіи II - I вв. до н. э. (от выступления Гракхов до событий, предварявших битву Антония и Октавиана при Акциуме). Важнейшими достоинствами труда Аппиана являюіся его фактологическая насыщенность и относительная беспристрастность в отношении к историческим персонажам. Аппиан излагает такие исторические сюжеты, как деятельность браіьев Гракхов, диктатура Суллы и диктатура Цезаря (обращая особое внимание на характер власти и социальной политики диктаторов), история II триумвирата. По существу Аппиан является для нас главным информатором по вопросам государственно-политических и государственно-административных трансформаций периода перехода Рима от Республики к Империи. О некоторых исторических реалиях можно узнать исключительно от Аппиана. Так, например, именно его сообщениям мы обязаны нашими знаниями о проскрипционном эдикте триумвиров 43 г. до н. э. и о ходе самих проскрипций (В. С, II, 5-30), о социальных выступлениях в Италии и Риме, вызванных политикой триумвиров (В. С, II, 25) и т. п.
Наряду с "Гражданскими войнами" нами были использованы и другие сохранившиеся части "Римской истории" Лппиана или дошедшие их фрагменты - Митридатова война, Испанская война, Ливийская война, Сирийская война, Иберийская война. Они позволяют дополнить, а отчасти скорректировать сведения "Гражданских войн", особенно это касается сюжетов о провинциальной политике римских диктаторов I в. до н. э.
Чрезвычайно информативным источником, параллельным Аппиану и последовательно излагающим собьпия последнего периода гражданских войн является "Римская история - Historiae Romanae" Диона Кассия (ок. 160-235 гг.), точнее - сохранившиеся полностью XXXV-LIV книги и отдельные фрагменіьі этого колоссального труда. Наиболее значимыми для нас являются XXXVI1-LI книги, посвященные истории прихода к власти и диктатуре Юлия Цезаря, а іакже периоду правления II триумвираіа. Большая заслуга Диона Кассия СОСТОИТ в том, что он излагает события в хронологической последовательное і и, изредка отдавая предпочтение тематическому принципу. Порой он сообщает такие факты и детали, которых нет у других авторов. Диоп Кассий, хоія и обладал достаточной политической практикой, видимо, уже плохо разбирался в специфике республиканских государственно-правовых норм и традиций и в их оценке допускал порой определенную модернизацию. Однако в этом сказалась не столько умышленная фальсификация, которой грешили иногда современники событий, сколько неизбежное переосмысление материала с позиций новой имперской эпохи.60
Гораздо меньше сведений по истории последнего века Республики содержит каноническое для своей эпохи сочинение - история Тиш Ливия "От основания города - Ab urbe condita".61 В целом повествование Ливия охватывает весь интересующий нас период, правда, с большей, когда речь идет о ранней Римской республике или периоде ее расцвета, или меньшей, как при освещении событий времени кризиса римской civitas и іражданских войн (главы, посвященные этому периоду, утрачены и сохранились лишь в коротких авторских сокращениях - Pericchae), полнотой. Тем не менее, сообщения Ливия позволяют делать выводы о характере римской социально-политической традиции, системе римских ценное і ей, развитии взаимоотношений римлян с подчиненными территориями, постепенном расширении іраниц римского империя, о традиционной системе управления и пр. Широкая хронология повествования дает возможность проследить постепенную трансформацию этих явлений.
Отдельные замечания, касающиеся событий и политических лидеров последнего века Республики, содержатся у друї их авторов поздней античности: Диодора Сицилийского, Дионисия Галикарнасского, Валерия Максима, Плиния Старшего, Страбона, Павсания, Иосифа Флавия. Корнелия Тацита. В этом списке особый интерес для нас представляет Корнелий Тацит и его сочинения "История - Historiae" и "Анналы - Annales" с примечательными параллелями общественно-политических реалий императорской и республиканской эпох и заметным стремлением автора осмыслить произошедший социально-политический переворот. Так например, в "Анналах" подводится своеобразный итог событий, подготовивших приход к власти Августа.62 Как краткие справочники могут быть использованы сочинения: Луция Аннея Флора "Epitomae bellorum" по истории римских завоеваний и гражданских войн; извлечения и$ труда Веррия Флакка "De verborum significatu", сделанные Секстом Помпеем Фестом, и энциклопедия Авла Геллия "Аттические ночи - Noctes Atticae". Ценность этих источников определяеіся тем, что они содержат лаконичный, но крайне важный справочный материал: например, пояснения многих, быювавших в 1-М вв., понятий из государственно-политической римской практики. Своеобразный и важный пласт античной историографии предеіавляют сочинения биографического жанра. Мы выделяем их в особую группу, т. к. оі исторического повествования жанр политической биографии отличается и по подбору фактического материала, и по его организации. Кроме того, они более субъективны и требуют особого критического отношения. Однако предвзяїосіь античных биографов и их свидетельств - не единственная и не главная проблема. Куда более важным представляется то обстоятельство, что существенная часть дошедшею до нас материала носит частный или чересчур обыденный характер, относится не сюлько к реальным поступкам, сколько к намерениям и настроениям. Исключительное значение для исследования вопросов типологии позднереспубликанской диктатуры, социально-политической деятельности Суллы, Цезаря и членов II триумвирата, а также исторического места и роли их государственно-политического и государственно-административного творчества имеют "Сравнительные жизнеописания - Vitae parallelae" Плутарха (ок. 46 - после 119 гг.). В нашем исследовании мы исиольювали материал практически всех 23 римских биографий, но особое значение для нас имеют жизнеописания Суллы, Мария, Цезаря, Помпея, Антония и Цицерона, которым Плутарх придал буквально канонический характер. Биографии Плутарха имеют множество достоинств: стремясь представить объемную характеристику личности своих героев, автор повествует об их характерах, привычках, мелких быювых деталях и пр. В этом плане информативность ею биографий чрезвычайно велика. Однако досадно то, что к досюинствам Плуїарха не относится точность в определении общей государственно-правовой ситуации и социально-политического статуса его героев. Кроме того, нет четких и однозначных типологических оценок дикіатур Суллы, Цезаря и II триумвирата: в биографиях, посвященных периоду гражданских войн, сочетаются промонархическая и республиканская тенденции, вопросы о политических, социальных и административных реформах диктаторов последнего века Республики освещены довольно скупо.1 Дополнением к биоі рафиям Плутарха являются "Изречения царей и полководцев - Regum et imperatorum apophthegmata".64 Это сочинение важно для нас в том отношении, что в нем получили отражение чувства и отношение современников к действительности. В них нельзя видеть документальное отражение исторической действительности, скорее - ментальные аспекіьі. Другим источником биографического жанра являеіся сочинение Гая Светония Транквилла (ок. 70-ок. 140 11.) "Жизнь двенадцати цешрей - De vita XII Caesarum".65 В этих жизнеописаниях две биографии представляют для нас наибольший интерес - Юлия Цезаря и Октавиана Августа. Главным недостатком, с точки зрения современною историка, является отсутствие у Светония хронологического подхода: по всей видимости, дело не только в том, что он адресовал свои биографии читателю, хорошо знакомому с последовательностью событий, но и в том, что он не ставил задачи создать исторический труд и широко охватить события, его не интересовали крупные явления политической и общественной жизни, а если он и обращался к ним, то лишь в той мере, в какой они позволяли раскрыть характер ею персонажей, хотя Светоний, вполне в духе серьезною исследователя, опирался на оригинальные источники - письма, официальные хроники и пр. Дополнением к биографиям цезарей является жизнеописание известных грамматиков и риторов - "De grammaticis et rhetoribus", которое позволяет составить представление об общественном мнении по ряду злободневных для римского общества последнего века Республики вопросов. Наряду с биографиями Плутарха и Светония мы использовали также сочинения других авторов, составленные в биографическом жанре: жизнеописания Катона Старшего и Аттика ("О знаменитых людях - De illustribus viris"), написанные Корнелием Нетопом; собрание жизнеописаний римских героев, приписываемое Сексту Аврелию Виктору - "De viris illustribus". Предыстория II триумвирата полно и живописно изложена Николаем Дамасским в сочинении "О жизни Цезаря Августа и его воспитании -Пері той рЧои Кшоарос; тои аєРаатои каї тг ; аитои аусоугс;".66 Среди источников, которые по своей природе не претендуют на безупречное отражение исторической правды, можно назвать литературно-художественные произведения. Мы обращались в нашем исследовании к сатирам Варрона и Луцилия, а также к лирическим стихотворениям Горация. Обращение к такого рода источникам ставит перед исследователем задачу огромной важности - отделить историческую реальность от художественного вымысла. Вместе с тем важно, что авторы художественных сочинений представляют нам типизированные особенности и характеристики, что позволяет острее и глубже понять суть общественных настроений и социально-политических запросов. В целом для римских историков не существовало культа исторической истины. Если фактов не хватало, ради тенденции они могли их домыслить или трансформировать. Известно, что Цицерон в трактате "Об ораторе" сформулировал основные задачи историка (II, 15; 62), но тот же Цицерон в июне 56 г. до н. э. в письме своему другу - историку Луцию Лукцею, завершавшему сочинение о гражданской войне Мария и Суллы, предлагал взяться за монографию о его личной деятельности в должности консула и роли в подавлении заговора Каталины: "Я прошу, чтобы... ты написал в предисловии о моих деяния как можно более приукрашено и не заботился бы в нем о законах исюрии - rogo ut ...in ео leges historiae neglegas gratiamque illam de qua suavissime quodam in prohoemio scripsisti" (Ad fam., V, 12, 3). При таком отношении античной исгориоірафии к исторической исіине большое значение в исследовании истории позднереспубликанской диктатуры, ее типологии и исторического места в организации имперской системы управления могут иметь документальные маїериальї официального характера. Особенностями этою рода исгочников является то, что, во-первых, некоторые представляющие для нас интерес документы (постановления сената, куриатные законы о предоставлении империя, эдикты диктаторов, юридические акты и т. п.) сохранились в изложении античных историков и публицистов (Цицерона, Аппиана, Диона Кассия и др.) и порой не передают полностью содержание той или иной официальной нормы; во-вторых, юридические акты периода поздней Республики сохранились лишь фрагментарно в более поздних юридических сборниках, например, в законодательной компиляции Юстиниана "Дигесгах -Digestae"; в-третьих, официальные надписи, сообщающие о введении позднереспубликанских диктатур чрезвычайно лапидарны. Среди документальных источников наиболее информаїивньши являются сохранившиеся консульские фасты.68 Они позволяют уточнить информацию и хронологию нарративных исгочников и нодверінуть критической проверке некоторые выводы античной историографии. Надписи позволяют отчасти выявить в процедуре приведения диктаторов к власти республиканские традиции и державно-монархические новации. Особую ценность придает им синхронность исследуемым событиям.
Таким образом, важнейшие сведения по интересующим нас вопросам происходят из нарративной традиции, анализу которой мы и отводим главное место. В то же время докумешальный материал официальною характера не только позволяет проверить или уточнить отдельные свидетельства античных авторов, но в ряде случаев удачно дополняет их. В целом же, обилие, разнотипность, хронологическая протяженность источников и комплексный подход к их рассмотрению даеі возможность с учеюм отмеченных выше особенностей довольно обстоятельно представить историю Рима последнего века Республики, выявить основные деформации римского общества и политической системы, определить направление, характер, сущность, методы и формы перехода полисного государства к государству державно-т ерриториал ьному.
Важнейшими задачами данного исследования являются:
- в методологическом отношении определить характер перехода Рима от Республики к Империи; показа і ь, что трансформация Рима-полиса в державу, Римской республики в Империю происходила не как коренной слом одной структуры и замена ее другой ("социальная революция"), а иным, более постепенным путем, хоія с такой степенью решительное і и, которая обеспечивала переход из одного качес і венного состояния в другое;
- в историографическом о і ношении обобщи і ь, 01 часі и переосмыслить накопленный наукой фактической материал по римской истории периода поздней Республики, а в некоюрых аспектах попытаться сблизить крайние позиции исследователей, что будет способствовать признанию уникальности исторической ситуации и наиболее адекватному описанию феномена трансформации Римской республики в Империю;
- в конкретно-историческом отношении показаіь в совокупности постепенную трансформацию римской территориально-административной,
социально-политической, морально-эшческой и идеологической нормы, гетерогенный характер социально-политического конфликта и социально-политическую динамику Римской республики на протяжении вековою периода (последней трети ІІ-І вв. до н. э.);
реконструировать государе і венно-правовые, социальные и идеологические аспекты возникновения и развития позднереспубликанской диктатуры (dictatura legibus scribendae et rei publicae constituendae Суллы, dictatura in perpetuum Юлия Цезаря, II триумвират - tres viri rei publicae constituendae, из которой вырос принципат Августа);
- в качестве приоритетной задачи исследования выявить организационные принципы, компетенцию диктаторов, определить их государственно-правовой статус, место и роль политическою творчества носителей диктаторских полномочий (Суллы, Цезаря, членов II триумвирата) в формировании имперской территории, стабилизации и интеграции граждане і ва, оформлении институюв и основ имперской влас і и.
Римская территориальная экспансия и ее последствия
К середине НІ в. в результате активных завоеваний Рима под его гегемонией сложилась римско-италийская федерация. Границы римских владений значительно расширились. На землях италиков было основано большое число римских поселений. По сообщению Тита Ливия, первые колонии были выведены римлянами еще в царский период. Эго - Остия и Сигния (Liv., I, 33, 9; II, 21, 7). Хотя археологические данные свидетельствуют о том, что в реальности Остия была основана лишь в IV в., не исключена вероятность существования на этом месте более раннего поселения.
Довольно активно процесс римской колонизации Италии происходил в IV - III вв. Опираясь на данные Ливия, мы можем говори і ь о выводе к середине III вв. более 20 римских колоний (Liv., II, 31, 4; III, 1, 5; IV, 11,3; 30, 6; V, 24, 4; VI, 21,4; VIII, 16, 13-14; 21,11; IX, 26, 4-5; 28, 7-8; X, 1, 1-2; Per., 14; 16). Эти сведения в целом соответствуют цифрам, приведенным Веллеем Патеркулом, который говорил о выводе за период 383 - 264 і г. 21-го поселения (Veil., I, 14, 2-7). У того же Веллея есть сообщение о том, что еще 12 римских колоний были выведены за время между 1-ой и 2-ой Пуническими войнами, т.е. к концу III в. (Veil., I, 14, 8).
Римская колонизация этого периода была вызвана главным образом возникновением относительного аграрного перенаселения и носила воєнно-земледельческий характер. Полисная система хозяйства предполагала определенную предельную густоту населения. Дальнейшее развитие было возможно либо пугем перехода к более интенсивному способу ведения хозяйства, либо с помощью колонизации. Первое требовало времени, знания, средств, психологической подготовки. К этому прибегали, когда не было более простой возможности расширить территорию, например, путем колонизации. У населения Рима такая возможность была: расселение римлян могло быть осуществлено в пределах Апеннинского полуострова. Это позволяло, во-первых, наделить землей и материально обеспечить безземельное и малоземельное римское гражданство; во-вторых - ослабить остроту социального конфликта внутри формировавшейся гражданской общины; в-третьих, за счет эксплуатации соседей - италиков получить дополнительные материальные возможности для решения внутренних проблем.
Территориальную экспансию стимулировали геополитические соображения: стремление обеспечить прочные границы, порты, воспрепятствовать захвату римских территорий соседями. В V-III вв. эти задачи были в основном решены - Рим объединил всех италиков под своей властью. Присоединение италийских общин осуществлялось в форме протектората: их административное и общественное устройство, степень автономии зависели в первую очередь от воли Рима; определенную роль играли принцип лояльности италиков к победителю и культурная традиция, наличие накануне римского завоевания четких границ, администрации, писаных законов и т.п. При этом само римское государство по-прежнему оставалось гражданской общиной, изолированной по отношению ко всей остальной территории Италии. В отношениях между римской civitas и италийскими союзниками абсолютный характер приобрела установка «мы» -римляне и «они» - неримляне, что в конечном итоге породило сложнейшую социально-полтическую проблему.
Некоторое время в продолжение первых двух Пунических войн у римлян не было возможностей для активного освоения италийских территорий. Веллей Патеркул писал по этому поводу: «Во время войны более необходимо было набирать воинов, чем распускать (их), после войны - собирать граждан, чем расселять (их) - cum esset in bello conquirendus potius miles quam dimittendus et, post bellum, uires refouendae magis quam spargendae» (Veil., I, 15, 3-6). Однако no окончании 2-ой Пунической войны колонизационная деятельность Рима оживилась. Как сообщал Ливии, с 264 г. по 146 г. римлянами были выведены 33 поселения (Liv., XXXI, 4, 2; 49, 5-6; XXXII, 2, 7; XXXIV, 45, 1-5; 53; XXXV, 9, 7; 40, 5; XXXVII, 57, 7; XXXIX, 23, 3; 44, 10; 55, 7; XL, 29, 1; 34, 2; XLI, 13, 4; XLH, 4, 4; XLIII; 17, 1; Per., 19; 20). Эти сведения частично были скорректированы Веллеем Патеркулом, который говорил о выводе 24 колоний (Veil., 1,14, 8; 15, 1-3).4
Более того, во второй половине III в. римская агрессия «выплеснулась» за пределы Италии. Э. Бэдиан полагает, что главными целями Рима при этом были стратегические и политические.5 11а наш взгляд, ученый в данном случае неоправданно отодвигает на второй план экономические мотивы римской агрессии. Еще в 312 г. была проведена военно-торговая магистраль - Аппиева дорога, связавшая Рим с южным морским побережьем (Liv., IX, 29, 6; Diod., XVI, 69). В 311 г. народным собранием был принят закон о і ом, чтобы «народ решал (вопросы) о назначении корабельных дуумвиров с целью снаряжения и починки судов - ut duumuiros nauales classis ornandae reficiendaeque causa idem populus iuberet» (Liv., IX, 30, 4, 1-3). Ливии подчеркивал, что последняя акция касалась прежде всего «военного дела». Отрицать военно-стратегическое значение осуществленных в 312-311 г. мероприятий нелыя.
Социальная структура римской civitas и социальная мобильность
Проблема социальной организации римского общества была и остается до настоящего времени чрезвычайно дискуссионной. Оценки исследователей этого вопроса определяются их общими методологическими установками. Большинство западноевропейских и в последнее время отечественных антиковедов склонно считать римское общество сословным, т.е. разделенным на социальные группы с законодательно закрепленными наследственными правами и обязанностями. Иногда понятие сословия заменяется понятием гражданского статуса, предполагающее прежде всего отношение человека к земельной собственности, государству и семье. Некоторые исследователи склонны рассматривать римскую социальную организацию как систему страт, объединенных по принципу отношения к власти.49 В соответствии с основными принципами социально-политической теории марксизма историки, опирающиеся на марксистскую методологию, представляют римское общество разделенным на классы по признаку их отношения к собственности, месту в производстве, степени участия каждого в производительном труде и распределении общественною богатства. Наиболее полно марксистская концепция классовой структуры римскою рабовладельческого общества была разработана в отечественной историографии советского периода.50 Ортодоксальный классовый подход в значительной степени смягчили исследования С. Л. Утченко, Е. М. Штаерман и В. И. Кузищина, которые помимо основных классов (рабовладельцев и рабов) выделили классы неосновные и определили их особую роль в многоукладных и переживавших процессы становления или кризиса обществах. Кроме того, каждый класс стал рассматриваться как сложный социальный организм, единство различных социальных групп и слоев.51
Наше мнение по столь спорному вопросу опирается на исходный тезис о том, что римская государственная система складывалась главным образом из потребностей общины в территориальной организации населения и территориальном управлении. При этом неизбежно важную роль приобретал фактор возникновения внугриобщинных различий, которые оформлялись не столько по экономическому признаку, сколько по социальным функциям, по
объему прав и обязанностей. В процессе развития общины эти различия закреплялись, что способствовало оформлению сословий, т. е. таких социальных групп, которые обладали легитимно зафиксированными и передававшимися по наследству правами и обязанностями, привилегиями и ограничениями; имели корпоративный характер и находились в иерархическом отношении к другим подобным группам, отличались специфическим менталитетом и особыми внешними признаками групповой принадлежности. Таким образом, мы считаем возможным говорить о сословном характере римского общества.
Положение человека в сословном обществе определяется его принадлежностью к гражданскому коллективу, набором гражданских прав и обязанностей или их отсутствием. Действие такого принципа придает сословным связям устойчивость, а порой и жесткость. В основе римской республиканской сословной организации лежал именно этот принцип. Однако в Риме он действовал в уникальных условиях: 1) римская «конституция» опиралась на обычное право и состояла из актов текущего законодательства, 2) сословная принадлежность не наследовалась, 3) основой для фиксации гражданского состояния являлся имущественный ценз. В подобных обстоятельствах сословная организация не могла быть замкнутой и допускала некоторую социальную мобильность. Подтверждение этого тезиса мы находим у Цицерона, по мнению которого, основной принцип гражданства состоял в следующем: поскольку нет возможности уравнять имущество, и способности людей не могут быть одинаковы, в этом случае права граждан одного и тою же государства должны быть одинаковы - Nee vero habere virtutem satis est quasi artem aliquam, nisi utare; etsi ars quidem, cum ea non utare, scientia tamen ipsa teneri potest, virtus in usu sui tota posita est» (Cic. De rep., I, 2, 1-4).
Консулат Суллы 88 г. до н. э.
Восстановленное состояние, приобретенные знания, свойства натуры позволили Сулле, хотя и поздно, но чрезвычайно успешно начать политическую карьеру. В 107-106 гг. он служил квестором в армии Мария (Plut. Mar., 10; Sulla, 3; Veil., II, 12, 1) и отличился как самый храбрый из римских офицеров (Liv. Per., 66). Именно в это время современники прозвали его полульвом и полулисицей. Причем они говорили, что лисица в нем опаснее льва. В 104 г. Сулла вновь служил при Марии сначала в должности военного трибуна в заальпийской армии (Plut. Sulla, 4), действовавшей против наступавших германских племен; затем был претором (93 г.) и пропретором в Киликии (92 г.) (Plut. Sulla, 5).4 Позднее во время Союзнической войны Сулла был легатом и вновь заявил о себе как о самоотверженном римском гражданине и талантливом командире, выиграв битву с марсами (90 г. - Арр. В. С, I, 46) и взяв приступом два лагеря самнитов, в том числе Бовиан, в котором находился общий совет восставших (89 г. - Liv. Per., 75; Арр. В. С, I, 51). Военные подвиги Суллы прославили его в глазах римских легионеров (Sail. lug., 96, 1-4). Ливии писал, что «редко кто-либо другой, столькими подвигами проявивший себя еще до консулата, притязал на римское консульство - quantisque гаго quisquam alius ante consulatum rebus gestis ad petitionem consulatus Romam est profectus» (Liv. Per., 75, 12-14).
Однако Сулла по-прежнему не пользовался безусловным авторитетом. Это сдерживало его дальнейший карьерный рост. Так, выдвинув впервые свою кандидатуру на преторскую должность, он потерпел поражение. Сам Сулла считал, что виной этому была «толпа», которая хотела видеть его эдилом и получать от него зрелища (Plut. Sulla, 5, 1; 6). Вряд ли дело обстояло именно так. Современники видели, что не в этом истинная причина, не толпа определяла его положение на политической лестнице, а отсутствие надежной поддержки в среде римской политической элиты. Уже через год Сулла подкупил толпу и получил претуру (Plut. Sulla, 5; Vell.,11, 15, 3). К этому времени обнаружились его связи с представителями влиятельного сенатского меньшинства. Он стал «пользоваться доверием,...и вошел в силу» при поддержке одного из лидеров этой группировки -Катула (Plut. Sulla, 3-4). Вероятно, именно это укрепило его политический вес и позволило чуть позднее, в 50 лет, получить консульство на 88г. (Cic. Pro Cluent., 11, 11-12; Liv. Per., 77; Plut. Sulla, 6; Veil., II, 17, 3).
Таким образом, до 88 г. биография Суллы складывалась традиционно. Единственное, что выделяло его из ряда молодых римских аристократов и, по видимому, внушало сенату уверенность в его способности реально противостоять марианцам и организовать поход против Митридата, - это его неукротимое честолюбие и жажда славы.
Консулат резко изменил жизнь и политическую карьеру Суллы. Первая половина 88 г. прошла в Риме под знаком законодательства народного трибуна Публия Сульпиция Руфа и вызванного им мощного народного движения. В новой и новейшей историографии эти события оцениваются по-разному. Т. Моммзен считал, что их причиной было обострение долгового вопроса, а существо нового социального столкновения в Риме состояло, по его мнению, в противостоянии аристократического меньшинства, поддержанного торгово-ремесленной знатью, и демократического большинства, во главе которого стояли в разное время представители умеренных реформаторов - Луций Красе, Ливии Друз, выступавшие за смягчение действующей законной нормы.3 На связь политической программы Сульпиция с программой реформ Ливия Друза указывает и А. Кивени.6 Г. Альфёльди определяет политическую позицию Сульпиция как сходную с позицией римских популяров.
