Содержание к диссертации
Введение
I Глава. Категория отрицания и смена культурных парадигм 26
1. Семиозис негативизма в эпоху транзитивности 28
2. Динамика лингвокультурных установок: от частичного неприятия до контркультурной оппозиции 55
3. Факторы трансформации «негативистского тезауруса» 84
II Глава. Социокультурная обусловленность семиозиса отрицания в русском культурном универсуме 111
1. Становление процедур отрицания в русской культуре допетровского времени
2. Социокультурные особенности «негативистского тезауруса» русской культуры петровской эпохи 150
3. Процессы нигилизации общественного сознания в России в пореформенный период 187
III Глава. Место и роль отрицания в русской культуре конца XIX- начала ХХ вв 220
1. Отрицание как контркультурный феномен: время «великих реформ» 221
2. Отрицание в контексте социолингвокультурной эмансипации россиян в революционную эпоху 244
3. Отрицание как манипуляция: формирование нового семиотического пространства 283
Заключение 324
Список литературы
- Семиозис негативизма в эпоху транзитивности
- Становление процедур отрицания в русской культуре допетровского времени
- Отрицание как контркультурный феномен: время «великих реформ»
Введение к работе
Современная социокультурная ситуация в России характеризуется нарастанием глобализационных и модернизационных воздействий, которые обусловили развитие транзитивных состояний и кризис идентичности.
Российская цивилизация неоднократно проходила этапы модернизаций, и каждый раз речь шла о выборе нового пути и о переоценке традиций. В данном контексте особое значение имели процедуры отрицания, способы и формы их манифистирования в культуре и языке.
На протяжении всего периода развития русской лингвокультуры категория «отрицание» и связанные с ней ментально-речевые и социокультурные особенности оказывали существенное влияние на характер мотивационных и поведенческих стереотипов россиян и формы их объективации. Однако до сих пор последствия модернизационных процессов, рассмотренные со стороны «негационного означивания» (термин А.Флабе), закрепленноые и выраженные в языке, почти не исследованы. Это потребовало обращения к разностороннему анализу лингвоментальной экспликации категории «отрицание» в русской культуре на переломных этапах ее существования.
Изучение русской культуры в состоянии транзитивности ставит во главу угла вопросы сохранения и функционирования национального языкового сознания. Значимость проблем, связанных с исследованием структуры, способов и механизмов лингвоментальных объективации национально- этнических архетипов (в том числе и архетипов отрицания), обусловлена, прежде всего тем, что специфика национальных культур и национальные интересы не могут не учитываться сегодня при решении любого вопроса, стоящего перед современным обществом. Экспликация категории «отрицание» позволяет проследить обратное влияние речевых стереотипов на культурозначимые реакции и поведенческие акты россиян и построить прогностические модели социокультурных стратегий в контексте современного культурного универсума России.
В условиях поликультурного пространства быстро меняющегося мира Россия участвует в процессах интенсивной интернационализации и интеграции различных аспектов жизнедеятельности стран - членов мирового сообщества.
По мнению академика Д.С.Лихачева, место русской культуры определяется ее многообразнейшими связями с культурами многих других народов Запада и Востока. Россия во все времена служила и служит гигантским «мостом» между народами. В этих условиях важно определить статус русского языка и его роль в создании позитивного имиджа России: происходящие в стране трансформации могут стать основой для формирования ценностно-позитивного отношения русских к самим себе, своей истории к миру, а также и мира к России, что должно найти непосредственное выражение в слове как специфическом факторе социокультурного кодирования и способе передачи информации.
Исследование механизмов трансформации модусов отрицания в русской культуре в данном случае может рассматриваться как метод «самонаблюдения» и «самопрезентации» российского культурного семиозиса и его субъектов -носителей: анализ правил построения негационных текстов позволил более глубоко и разносторонне изучить интенции и поведение участников дискурса.
Указанный ракурс исследования русской культуры в кризисные (переходные) моменты ее бытия дает возможность на совершенно новом уровне прояснить сложные и глубинные явления, касающиеся речевой практики, культурных и языковых стереотипов, и, в конечном счете, - стереотипов мышления, характерных для определенной эпохи, для той или иной субкультурной группы или социальной страты.
Несмотря на относительную стабильность и неизменность национального культурного кода (что доказано исследователями данной проблемы) в эпохи глубоких и быстрых трансформаций необходимо укрепление идентичности человека и общества. Одно из проявлений кризиса идентичности заключается в неспособности среднего индивида выйти за рамки навязываемых ему форм восприятия реальности. Язык при этом рассматривается не просто как носитель смысла и значения, но и как социальное пространство действия и воздействия, попав в которое, человек утрачивает свободу. В этих условиях возрастает роль семиотических экспликаций, которые могут указать возможный выход из кризиса, осуществить функцию развенчания стереотипов и косных схем, определить возможные и допустимые границы выбора и механизмы преодоления социальной, психологической и культурной инерции.
Современные модернизационные воздействия привели к тому, что многие тексты культуры, еще недавно относящиеся к безусловным ценностям, к «золотой традиции», нуждаются сегодня в комментариях с учетом позиций, намерений и образа мыслей участников дискурса. Такие исследования, обращенные в прошлое, всегда представляют собой реконструкцию. Экспликации модусов отрицания в данном случае дают в руки специалистов важный метод исследования межкультурных переводов (как в синхронном, так и в диахронном планах), повышая степень достоверности анализа языковой, культурной и поведенческой стереотипии, характерной для русской цивилизации.
Актуальность темы исследования. Изучение русской культуры через экспликацию модусов отрицания позволяет проследить, как язык, даже если его используют в виде «орудия негации», вырабатывает защитные механизмы, охраняющие его пользователей и характеризующие их языковую (а, следовательно, и культурную) компетентность. Поэтому актуальность данной работы связана также с необходимостью поиска действенных способов приобщения к тем достижениям и текстам культуры, без которых немыслим процесс формирования личности и ее духовных ценностей. Это приобщение сопряжено с необходимостью оградить поколение, выросшее в состоянии транзитивности, от ошибочного высокомерно-снисходительного отношения к ценностям отечественной культуры далекого прошлого как якобы утратившим свою актуальность и значимость для воспринимающего их современного сознания. Речь в данном случае идет о мере, степени, цене и последствиях процедур отрицания.
Наконец, актуальность темы диссертации обусловлена методологическим кризисом внутри отечественных гуманитарных наук и особой важностью межпредметных подходов к исследованию культурных и социальных феноменов.
В эпоху быстрой смены научных парадигм, исчезновения границ между изначально не связанными областями знаний, перехода от экстенсивного осмысления мира к его интенсивному изучению, сознательный отход от поверхностно наблюдаемых явлений в сторону исследования скрытых механизмов, лежащих в их основе, приносит значимые результаты. Сегодня понимание, осознание проблемы играет более важную роль, чем просто знание о ней, что стимулирует появление системных исследований взаимодействия по линии: язык - культура - социум - личность.
Изменение эпистемы конца XX века выдвинуло в центр интереса гуманитарных наук феномен текста и его возможные интерпретации. Под текстом сегодня понимаются любые знаковые системы, способные быть носителями смысловой информации и имеющие языковую природу. Понимание смысла текста, его «прочтение» и оценка требует разработки общей теории интерпретации, в чем существенную помощь может оказать языкознание, семиотика.
Исходной посылкой семиотики является тот факт, что любые культурные феномены неизбежно закреплены в знаках и представляют собой знаковые механизмы, что значение можно и нужно эксплицировать и рационально объяснить. Экспликация принципов семиотической интерпретации, ориентирующей ее на эффективное использование в науке и практике не только с точки зрения истины, но и с точки зрения ценностных критериев, представляется весьма актуальной. Развитие семиотического подхода как специфического социокультурного образования, нацеленного на понимание природы и способов функционирования разнообразных механизмов культуры, организующих и перекомбинирующих человеческий опыт, дает возможность вписать его в контекст современного научного познания и выработать соответствующие ему нормы, требования, понятийный аппарат.
Степень теоретической разработанности проблемы. Проблема семантических экспликаций культурозначимых понятий в контексте той или иной национальной культурной традиции сложна, многоаспектна и плохо изучена.
Ее исследование осуществляется в рамках нескольких предметных областей социогуманитарного знания, что обусловливает наличие целого спектра подходов и теоретико-методологических позиций.
Изучение категории отрицания в логико-гносеологическом дискусе лучше всего проведено в рамках философского анализа А.Б. Авериным, Б.С.Болотовой, К.С.Кезлиным, П.П.Колотовым, А.М.Кареевой, В.А.Лекторским, А.Л.Никифоровым, А.С.Саровым, Н.М.Самарским, С.А.Спеловой, Ю.И.Семеновым, В.С.Швыревым, Л.А.Яшуниным. Здесь «отрицание» выступает как философская универсалия, отражающая диалектический характер процесса познания и воплощающая результаты процедур рационализации и абстрагирования. Как философская категория «отрицание» сопрягается с проблемой истины (работы Д.В.Зайцева, П.А.Подроги, Л.С.Погорина, Л.Я.Яшука и др.), а в рамках различных логик (символической, неклассической, многозначной, паранепротиворечивой и т.п.) отрицание исследуется в сопряжении с процедурами формализации и атрибуции его различных свойств (работы Н.Белнапа, Н.Безье, А.Т.Ишмуратова, А.С.Карпенко, М.Карапанда, Н.К.Коста, Л.Ламбрюна, Г.Преста, В.М.Попова, Л.И.Розоноэра, Т.Стила, М.Сортра, М.Смандорга, СЯнсонса и др.).
Признание обусловленности содержания категории «отрицание» процессом познания мира и его вербальной кодификацией обоснованно в трудах Н.Д.Арутюновой, А.И.Бахарева, В.Н.Бондаренко, И.Н.Бродского, А.Т.Кривоносова, Л.А.Микешиной, В.З.Панфилова.
Причем языковое и логическое отрицание, при учете их связанности, рассматриваются как разные сущности (Ю.С.Степанов, В.Н.Бондаренко). Принципиальное отличие языкового отрицания от формально-логического видится исследователям в том, что в формальной логике каждое суждение имеет не только определенное содержание, но и определенную форму (В.Н.Бондаренко, И.Н.Бродский), в то время как в естественном языке отрицание связано с произвольными высказываниями, находящимися в некотором «универсуме рассмотрения» (термин А.Бергсона), где им соответствует множество ситуаций («возможных миров»), и где само отрицание может быть истинно. В данном случае категория и модусы отрицания связываются с антропоцентричностью языка, с языковой картиной мира и изучаются в контексте культурантропологических исследований (работы К.Леви-Строса, Б.Малиновского, М.Мид, Дж.Мида, К.Клакхона, К.Лоренца, С.Пинкера, П.Дэнниса, А.Альтбаума, С.Седера, П.Булье и др.).
С другой стороны, развитие антропологического поворота в современном гуманитарном знании позволило рассмотреть отрицание и его модусы в контексте таких значимых для развития культурологических наук второй половины XX века направлений, как «история ментальностей» и «историческая антропология». Здесь следует назвать труды Ф.Арьеса, Ю.Л.Бессмертного, М.Блока, П.Брауна, А.Я.Гуревича, Ж.Демомо, Ж.Ле Гоффа, Р.Мандру, Г.Маршала, Ж.Ревеля, Л.Февра, Ж.К.Шмита.
Роль модусов отрицания в культуре повседневности анализируется в работах К.Гинзбурга, Э.Гренди, Л.Грандоля, А.Людтке, Х.Медвига, Д.Сэбьянда, С.Черутти, У.Чайза.
Процедуры и модусы отрицания применительно к проблемам инноваций и переозначивания традиций исследуются К.Клейном, Д.Леви, П.Нором, Дж.Уинтером, Л.Уайтом, Л.Уэтби, Д.Уорресом, М.Хальбваксом, Р.Шоттом, В.Штрамом.
Диалектика различных форм отрицания в контексте сопряжения языковой и культурной картин мира рассматриваются в трудах Ф.Ф.Буслаева, В.В.Розанова, Н.С.Трубецкоого, Ф.Ф.Фортунатова, И.А.Бодуэна де Куртенэ, А.М.Пешковского, О.Есперсена, Ш.Балли, Ф. де Соссюра, Г.Гийома, Н.Хомского, А.Бергсона, Ж.Деррида, Ж.-Ф.Лиотара, М.Фуко, Б.М.Гаспарова, В.В.Иванова, М.М.Бахтина, У.Вайнраха, А.М.Пятигорского, А.Вежбицкой, А.Н.Караулова, В.В.Колесова, С.Г.Тер-Минасовой и др.
Специфика отражения русской ментальносте, культурной картины мира россиян в структурах языка глубоко и разносторонне изучена Ю.М.Лотманом, Д.С.Лихачевым, В.Г.Костомаровым, Б.А.Успенским, А.А.Потебней, А.И.Афанасьевым, Ф.Ф.Буслаевым, С.С.Аверинцевым, А.М.Панченко, В.З.Панфиловым, В.Я.Проппом, Г.М.Прохоровым, С.Рахимовым, Ю.Н.Селезневым, В.Н.Топоровым, В.В.Бычковым.
Различные стороны национального характера и формы его семиосоциопсихологических проявлений помимо уже указанных специалистов анализировали Ю.В.Арутюнян, А.С.Ахиезер, А.О.Боронаев, Ю.В.Бромлей, Л.Н.Дробижева, М.Э.Каган, И.С.Кон, П.И.Кушнер, С.В.Лурье, В.В.Мавродин, Б.Ф.Поршнев, С.П.Токарев, А.Я.Флиер, И.Г.Яковенко и др.
Собственно лингвистическая парадигма, лежащая в основании экспликации модусов отрицания в русской культуре, сегодня претерпевает существенные изменения за счет быстрого развития таких направлений, как психолингвистика, когнитивная лингвистика, сициолингвистика, лингвокультурология.
Как языковая категория «отрицание» в настоящее время проанализировано и описано достаточно полно (А.И.Бахарев, В.Н.Бондаренко, К.В.Габучан, В.Ф.Иванова, В.Н.Зенчук, Л.М.Зенчик, М.Л.Кусова, Л.Г.Лазуткина, Н.А.Лобанова, И.Г.Милославский, О.В.Озаровский, Н.Г.Озерова, М.Н.Орлова, В.З.Панфилов, К.В.Саматова, В.А.Трофимов, и др.)
Это позволяет более широко взглянуть на ранее определенную исследователями роль отрицания, объединив гносеологический и номинативный аспекты: «Отрицание реально существует как отношение несовместимости и как момент развития объектов реального мира. Эта реальность отрицания и отражается в языке» (Миллер). В данном контексте исследования отрицания обращены, прежде всего, к вершине в иерархии индикаторов отрицания - не, нет, что определяется частотностью данных единиц и примитивностью их семантики. Доминирующие схемы изучения отрицания в языке: психологическая, прагматическая, а также такие, которые трактуют отрицание как «выражение объективной разъединенности», как «выражение отсутствия объективной связи», как «вид предикативности» и т.п. (В.Н. Бондаренко, В.Ф. Новодранова, В.З.Панфилов). Выделяются также два основных направления в изучении языкового отрицания: динамический и статический (М.Л. Кусова, Е.В. Падучева, В.Н. Шведова, А.Т. Кривоносов и др.).
Некоторые специалисты трактуют модусы отрицания как социолингвистическое явление (Ю.Д.Апресян, В.Н.Бондаренко, В.З. Панфилов и др.), когда отрицательные единицы тяготеют к номинации социальных феноменов. К таким феноменам принято относить социально значимые правила и нормы, социально значимый статус и межличностные отношения, признаки, характеризующие человека и его поведение в обществе.
В современных социолингвистических исследованиях модусы отрицания связываются с антропоцентричностью языка и его нормативностью (Н.И.Безлепкин, Д.Болинджер, Х.Вайнрих, Р.Блакар, Дж.Лакофф, Р.Фишер, Х.Перельман, Р.Абельсон, С.Норсмит, А.М.Камчатнов, Л.Найдич, Ю.И.Сватко, П.Серио, Т.де Мауро, В.В.Красных и др.).
Психолингвистические исследования экспликации модусов категории отрицания сопряжены с изучением глубинных языковых структур и процессов, которые могут объяснить существующие закономерности наблюдаемого поведения (Г.Аллпорт, Г.Бертлетт, Т.Бивер, А.Блюменталь, Т.Кертман, Дж.Грин, Д.Слобин и др.). В данном контексте категория «отрицание» и ее модификации трактуются как «психоглоссы» - единицы языкового сознания, обладающие высокой устойчивостью к вариациям, стабильностью во времени и связанные с когнитивной и вербальной сферами.
В рамках лингвокультурологии «психоглоссы» рассматриваются в тесном сопряжении с уточнением вопроса об их национальной сущности и роли в процессе межкультурных коммуникаций (В.Н.Абызова, Е.П.Акимова, А.Г.Алейников, Ю.Д.Апресян, В.Б.Апухтин, В.Н.Базылев, В.В.Красных, В.С.Библер, И.Е.Бобрышева, Г.И.Брутян, А.Бронн, С.Берштадт, А.Вежбицка, В.А.Маслова, И.А.Мельчук, К.Менг, Т.В.Писанова, В.И.Постовалова и др.). В данном контексте проблематика лингвокультурологии напрямую связана с определением статуса ментально-речевых универсалий и модусов в картине русского культурного мира. Здесь отрицание рассматривается через сопряжение с другими категориями (например, с категориями модальности и предикативности), со спецификой проявления его модусов в коммуникативном процессе, с определением концептуального содержания, со взаимодействием ментально-речевого «явления отрицания» и прагматических факторов (А.Брендт, С.Бурествер, Г.Галлоп, В.Врон, Г.Драган, С.Юншмидт и др.).
В целом, исследования последних лет, посвященные экспликации модусов отрицания как лингвокультурологи ческой проблемы, вносят принципиальные уточнения в вопрос об их национальной сущности. Данные лингвоментальные структуры соотносятся с логическими категориями, с внеязыковой действительностью и в то же время имеют собственные, отличительные признаки. Как показали исследования семантики модусов «отрицательных» языковых единиц, отрицание не операционный, не формальный признак, это не только компонент значения слов, фрагмент семантики предложений и текстов, но и способ номинации (кодирования) определенных явлений действительности.
Отмечая достаточно высокий уровень разработанности различных аспектов исследования процедур отрицания, следует констатировать, что, несмотря на наличие многочисленных работ по проблемам манифестации отрицания в языке и культуре, немало вопросов как общего, так и частного характера, продолжают до настоящего времени оставаться дискуссионными, недостаточно проясненными.
До сих пор отсутствуют работы, где обосновывались бы культурологические представления о модусах отрицания и их трансформации как полифункциональном явлении в структуре социальной коммуникации.
Комплексный подход к анализу модусов отрицания предполагает изучение отражения в языке ряда антитез, манифестирующих оппозиции в структуре конкретных культур. Вследствие того, что такие логико-семантические противоречия могут быть разрешимыми и неразрешимыми, локальными и глобальными, в разных культурах они могут проявлять себя по-разному, иметь различную степень актуальности. Кроме того, практически не изучено обратное влияние процедур отрицания на динамику лингвокультурных феноменов российской цивилизации.
Данная диссертация - одна из первых попыток восполнения указанных пробелов. Анализ процесса интерференции различных лингвистических систем, взаимокорреляции понятий, категорий, способов мышления могут привнести качественно новые моменты в раскрытие сущности русской культуры, взятой в ее исторической динамике.
Объектом диссертационного исследования является русская культура в состоянии транзитивных переходов, когда на первый план выходят проблемы лингвокультурнои идентичности, смены дискурсивных практик и риторических моделей.
Предмет исследования экспликация трансформации модусов отрицания в русской культуре, через и посредством которой объективируются диалектические изменения в социолингвокультурнои ситуации транзитивного типа.
Целью исследования является культурологическая экспликация процессов трансформации модусов отрицания в русской культуре, рассмотренной через атрибуцию ее транзитивных состояний.
Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач: - раскрыть перспективы и научно-теоретический потенциал лингво-культурологического исследования русской цивилизации как комплекса интердисциплинарных процедур культурологического, исторического, философского, семиотического характера;
- выявить онтогносеологический статус модусов отрицания и результативность их использования в историко-культурологических экспликациях феномена русской этничности;
- раскрыть роль процедур отрицания в процессе формирования и развития русской этнической дискурсивное™ и проследить обратное влияние эпилингвистических факторов на интерпретацию модусов отрицания в русской культуре в период ее транзитивных состояний;
- выявить и проанализировать закономерности, механизмы и формы объективации и манифестации модусов отрицания в русской культуре на уровне речеповеденческих, ментальных и ценностно-установочных структур;
- через исследование модусов отрицания проследить изменение характера соотношения языка, мышления, знания и понимания в русском культурном семиозисе и выявить динамику векторов отрицания в пространстве внешних и внутренних репрезентаций русской культуры;
- установить факторы, обеспечивающие актуализацию модусов отрицания в определенном режиме и содержательной полноте и влияющие на специфику закрепления категории «отрицание» в речевом сознании, речеповеденческой и речемыслительной практиках субъектов русской культуры на различных исторических этапах ее развития.
Методологические и теоретические основания исследования. Анализ проблематики диссертации осуществляется на основе современных культурологических, лингвосемиотических, социально-психологических, когнитивных, психолого-антропологических и историко-культурологических представлений о закономерностях и особенностях объективации ментальных феноменов в структурах языка, в семиосоциопсихологических и социокультурных контекстах определенного типа.
При написании работы совмещались исторический и логический подходы, принципы системности и конкретности, метод мыслительных реконструкций с конкретно-историческим анализом.
Широко использовались сравнительно-исторический, историко генетический, историко-типологический, структурно-функциональный подходы. Особое значение имели также основные положения герменевтического, феноменологического и кросс-культурного анализов.
В работе учтены положения лингвистической философии, современные культурологические и философские подходы к проблемам языка и мышления, наиболее важные положения теории ментальностей и теории познания в целом.
В исследовании учтены современные данные социолингвистики, психосемантики, а также результаты изучения процедур оформления смысла в различных лингвокультурных контекстах. При этом учтены и новейшие тенденции в изучении языка, который начинает рассматриваться как культурный код нации. Его исторические трансформации изучаются в диссертации в контексте эпилингвистической обусловленности, что позволило эксплицировать модусы отрицания на основании лингвоментальных (семиосоциопсихологических) коммуникативных моделей.
Особое значение для анализа выделенной в диссертации проблематики имели теоретические концепции К.О.Апеля, М.М.Бахтина, А.А.Брудного, Л.С.Выготского, У.Вайнраха, В.Г.Гака, Т.М.Дридзе, Ю.Н.Караулова, В.В.Колесова, Е.С.Кубряковой, А.Р.Лурии, П.Мюльхауслера, В.Ю.Розенцвейга, А.В.Смирнова, В.В.Сафоновой, П.В.Сысоева, С.Г.Тер-Минасовой, Ю.Н.Шведовой, Д.Н.Шмелева, Н.Хомского, Е.С.Яковлева.
Научная новизна исследования определяется развитием и последовательным применением лингвокультурологического подхода к анализу транзитивных состояний русской культуры, когда модусы отрицания приобретают доминантно-приоритетное значение.
Использование указанного подхода позволило получить следующие результаты:
1. Впервые транзитивные состояния русской культуры рассмотрены через и посредством лингвокультурологической экспликации трансформаций модусов отрицания.
Категория «отрицание» позиционируется как сложное семиосоцио психологическое и социокультурное явление, историческая динамика модусов которого дала возможность выявить закономерности формирования русского этнического дискурса и эпилингвистические факторы, непосредственно и опосредованно влияющие на данный процесс. Под модусами отрицания понимается мера, образ, способ отрицания доминантных ценностей русской культуры; качество отрицания, присущее русской культуре лишь в некоторых (в данном случае - переходных) состояниях.
2. Семиосоциопсихологическая доминанта в трактовке модусов отрицания позволила проследить диалектику внешних и внутренних репезентаций процедур негации с учетом их влияния на формирование, трансформацию и объективацию речеповеденческих, метальных и ценностно- установочных стратегий субъектов русской культуры на разных этапах ее исторического существования.
3. Через обоснование онтогносеологического, социокультурного, коммуникативного статусов модусов отрицания впервые системно и разносторонне раскрыты герменевтический и семиокультурологи-ческий аспекты процедур негации в русской культуре в эпохи транзитивности.
Данный подход дал возможность выявить специфику разноуровневой интерпретации модусов отрицания на языке стереотипов этнической дискурсивности и показать их роль в формировании политико-идеологических конструктов определенного характера.
4. Рассмотрение модусов отрицания как своеобразной конденсированной программы русской культуры позволило установить логику развития русского культурного семиозиса и этнической дискурсивности, выявить и атрибутировать те способы, посредством которых данная культура воспринимает, организует и преобразует мир.
Лингвотекстологическое исследование историко-культурных доминант модусов отрицания способствовало выработке современной модели познания столь значимого явления, как картина русского мира. При этом экспликация модусов отрицания сводится к обоснованию системы концептуальных моделей, отображающих историко-генетические особенности эволюции данного феномена в русской культуре. Логика связей между семантическими полями структур лингвокультурных категорий отображает связи значимых историко-культурных периодов в жизни России. В результате оказалось возможным проследить историко-типологическую эволюцию процедур негации в жизни России с момента зарождения ее цивилизационных основ до завершения и смены цивилизационного цикла - в начале нового тысячелетия. Социодинамика и цикличность развития модусов отрицания в аспекте российской лингвокультуры проявляется в форме ментальных репрезентаций, трансформирующих и саму систему, и представления о ней. Однако ядерный семантический компонент модусов отрицания остается неизменным и транслируется от поколения к поколению.
5. Стратегия сближения культурологической, семиотической и герменевтической парадигм, осуществленная в диссертации и содействующая процессу интеграции различных семиотических теорий и практик на основе общего теоретического фундамента, позволила выявить особенности влияния модернизационных, глобализационных, информационных процессов на изменение места, роли и статуса модусов отрицания в семиокультурных контекстах русской цивилизации. При этом динамические трансформации социокультурной специфики модусов отрицания как цивилизационно значимого, ментально-речевого феномена, отраженного в картине русского мира, личностном семантическом пространстве человека и речеповеденческих модулях субъектов русской культуры, впервые рассматриваются в контексте историко-культурной ретроспективы с целью моделирования и активизации ценностно-позитивных ментальных репрезентаций в жизнедеятельности современного российского общества.
Основные положения, выносимые на защиту
1. В лингвокультурологическом дискурсе категория «отрицание» может быть понята чрезвычайно широко: как комплекс семантико-символических, речементальных и речеповеденческих установок и практик, нацеленных, с одной стороны, на сохранение базовых структур традиционной идентичности (отрицание как отторжение чужого и чуждого), а с другой стороны, - на переоценку стереотипных ценностей и выбор нового пути или направления развития (отрицание как инновация).
Данный подход позволяет выявить динамику модусов отрицания в пространстве внутренней и внешней репрезентаций культуры и внутренней формы языка, что дает возможность трактовать отрицание как особую концептуальную единицу, отражающую социально-исторический процесс познания российской действительности и саморефлексию русской культуры. Кроме того, через и посредством манифестации модусов отрицания в языке диагностируются личностные смыслы субъектов русской культуры на различных этапах ее исторического бытия.
2. Актуализация содержательно-концептуальной стороны отрицания связана с переозначиванием историко-культурного опыта русского этноса, с переоценкой национального наследия, ценностных приоритетов и корректировкой адаптивно-адаптирующего потенциала культурной картины мира. Данные процессы могут быть понятны «через посредство ключевых слов», к которым с полным правом следует отнести «отрицание» и его синонимическое поле. Указанная закономерность позволяет обосновать применение модусов отрицания в рамках теории элементарных смыслов на примере квантитативного анализа тезауруса русского языка. Язык воплощает и национальный характер, и национальную идею, и национальные идеалы, которые в законченном виде могут быть представлены в традиционных символах определенной культуры. Поэтому способы, формы и механизмы манифестации отрицания в русской культуре служат определенными «маркерами», посредством которых можно диагностировать состояние русского общества и выявить доминантные (на тот или иной отрезок времени) и наиболее острые для него проблемы.
3. Категория «отрицание» рассматривается в тесном сопряжении с такими понятиями, как «культурный вызов», «культурный выбор», «негативизм», «разрушение», «насилие», «революция» и т.п. При этом семантическое поле данной категории меняется в зависимости от эпилингвистических факторов и отражает характер социокультурных состояний: стабильность, развитие, стагнация, переходность, кризис. Эпилингвистические факторы обусловливают формы и особенности актуализации, манифестирования и позиционирования модусов отрицания, их существование в лингвосоциокультурных контекстах в определенном режиме и содержательной полноте.
К эпилингвистическим факторам можно отнести изменяющуюся социальную реальность, изменения ценностных установок в культуре, трансформации окружающей среды, человека, общества, мира.
Рассмотрение содержательных, контекстологических, концептуальных, функциональных, коммуникативных, прагматических, праксеологических сторон процедуры отрицания в рамках семиозиса русской кульутры позволило прояснить роль модусов отрицания в смене (целевой и нецелевой; планируемой и спонтанной) систем и комплексов культурных репрезентаций.
4. Культурная составляющая отрицания в аспекте ментальной реальности русской языковой личности отражает и языковое сознание лингвокультурного сообщества, т.е. коллективное языковое сознание. Если говорить о доминантах русского языкового сознания, то следует учитывать, что отраженные в языке и вербальном поведении эпилингвистические знания (культура сообщества, включающая его ценностные установки) определяют «корпус феноменов», которые в этом сообществе получают статус прецедентных и манифестируют основные интенции, восходящие к «большой традиции» в русской культуре и проявляющиеся в национальной ментальное™. В данном случае речь идет о концептуальных схемах в контексте проблем менталитета. Поэтому явление социокультурной негации анализируется на материале лингвоментальных коммуникативных моделей. Данные модели связаны с категорией действительности, моделированием концептуального пространства, функционированием концептуальных систем в контексте речеповеденческих модулей.
5. Смена культурных репрезентаций и лингвоментальных коммуникативных моделей наиболее ярко проявляется в транзитивные эпохи, к которым в рамках истории русской цивилизации целесообразно отнести время петровских преобразований, время «великих реформ» конца XIX - начала XX вв., революционный период и перестроечную эпоху. Лингвоментальные трансляторы модусов отрицания в историко-культурной ретроспективе отражают динамику концептуального видения социальных проблем субъектами русской культуры, а также фиксируют особенности российской эпилингвистической реальности с учетом креативной семантики данного явления. Опыт транзитивных состояний закрепляется в ментально-речевых номинациях, частично находящих отражение в литературных текстах той или иной исследуемой эпохи.
6. Как семиосоциопсихологическое и лингвокультурное явление модусы отрицания и первоначальные формы их манифестирования и трансформации заявили о себе как о своде констант уже на ранних этапах существования Московского государства. В этот период решалась задача культурного самоопределения государства (общества) и человека (индивида), что выразилось в формировании сложной конфигурации общественного и личностного семантических пространств. Означивание указанных пространств осуществлялось посредством доминантных для данной эпохи концептов- трансляторов историко-культурной информации: бродячее население, нищие, бедность, разбой, война, опасность, поджог, пожар, плен, массы, скоты, невежество, зложелательство, насилие, пытки, расправа, выкуп, разбой, грабеж, государство, ужас, страх, насилие, распутство, корыстолюбие, бесчувствие к страданию ближних, лихоимство, бесправие, безответность, покорность, подлость, донос, убийство, измена, казнь, опала, отчаяние, воровство, образец (закон) - мудрствование (инакомыслие), хозяин, холоп, тиран, угодливость, власть, Бог, Богово, царь-бог, государева милость. Означивание модусов отрицания происходило в данный период в координатах указанных концептов-трансляторов и несло на себе груз противоречивых и неоднозначных коннотаций, существенно затрудняющих консолидацию общества.
Концепты-трансляторы историко-культурной информации концентрируют и особым образом передают структурированное представление о мироздании, характерное для членов того или иного общества, народа. Это сквозные понятия, трансформация и модернизация которых не изменяет их ключевого значения для данной культуры.
7. Петровская эпоха принесла с собой возрастание интенсивности процедур отрицания и расширение границ его манифестирования. Это повлекло за собой изменения речеповеденческих модулей на основе языковых заимствований и формирования «культурного билингвизма». С другой стороны, изменение эпилингвистических факторов обусловило трансформацию содержания модусов отрицания и существенно повлияло на эмоционально-оценочный фон социокультурной идентификации, ментальносте, характера и поведения россиян. Стали формироваться феномены дихотомичного языкового сознания, двоемыслия и «двойных стандартов». Доминантными концептами-трансляторами стали: царь оконечел, смута, самозваный царь, измена, иноверцы, иноземцы, разрушение, мор, голод, разорение, разруха, мятеж, гнев, ненависть, противостояние, отрицание, самоотрицание, отречение, монашество, противопоставление, усталость, единодержавие («Не повелено!»), ложь, лжецарь, ничейность, ничтожность, притворство, рабство, беззаконие, грех, жалоба, безверие, воскрешение. Трансформация модусов отрицания в данных контекстах носила противоречивый характер. Кроме того, в референтные коннотации отрицания вошел момент отрицательной саморепрезентации русских культурных смыслов, что отнюдь не способствовало изживанию состояний транзитивности.
8. Дальнейшее развитие русской культуры в «период великих реформ» конца XIX - начала XX вв. было подготовлено нигилизацией русских культурных контекстов, осуществленной в предшествующую эпоху. В данном процессе особую роль сыграла русская литература, закрепившая отрицательные тенденции в стереотипах русского сознания и речеповеденческих практиках.
На протяжении почти сотни лет русская литература и литературная критика являлись основными проводниками идей, развитие которых повлекло за собой разрушение традиционной картины русского мира и как следствие -крах традиционного государственного устройства.
В рамках интегрального лингвокультурного направления можно выделить ряд функций русской литературы и литературной критики: сплочение русского общества как нации и одновременно его размежевание; беспрецедентное развитие литературных и языковых форм и одновременно популяризация идей, приведших российское общество к саморазрушению; развитие в обществе литературного и языкового вкуса, а также расширение круга лиц, проводимых в народ «разрушительные» идеи и т.п.
Социокультурная трансформация и нарушение «разумных» пропорций влияния художника слова на общество привели к тому, что трансляторами информации стали концепты: разрушение, революция, отрицание, убийства, террор, отречение, что сформировалось и закрепилось в слове именно вследствие непропорционального и некритичного развития литературной культуры: принятые, насаждаемые умозрительные схемы существенно расходились с социокультурными реалиями русской жизни. Процедуры негации затронули существенные ценности русской цивилизации, превратив стратегию нигилизма в общепринятую культурную установку. Динамика модусов отрицания сдвинулась в сторону резкого расширения поля их коннотаций: начинает формироваться дискурс тотального отрицания. Результатом стало нарушение процедур социокультурной идентичности и акцентировка поведенческо-праксеологической стороны манифестирования негации.
Логическим итогом подобной трансформации можно считать утверждение в картине русского мира ряда доминантных концептов-трансляторов информации: непредсказуемость, неупорядоченность, иллюзорность, деформация, непостижимость и т.п. - и изменение языкового кода за счет неконтролируемых и чрезмерно широких языковых заимствований.
Между тем появление в социокультурном пространстве заимствованных иноязычных терминов приводит к тому, что в ходе коммуникации они проникают в различные сферы дискурса (политическую, финансово-экономическую, информационно-технологическую, социальную, бытовую) и входят в повседневную жизнь, речь и сознание носителей иной культуры.
Заимствования следует рассматривать не просто как единицы языка, но как культурные смыслы, единицы коммуникации, существенно влияющие на семиозис культуры, производящей заимствования. Они ведут к изменениям в ментальносте, образе и стиле жизни, в речеповеденческих стратегиях, ценностных установках и процедурах идентификации, в характере деятельности людей и способах их взаимодействия друг с другом.
Применительно к манифестированию модусов отрицания в русском культурном универсуме это означало существенное усиление отрицания и расширение сферы его допустимых и возможных объективации. Индуцирование негации в те субсистемы русской культуры, которые еще не были ею затронуты, привели на пороге XIX - XX вв. к тотальному отказу от предшествующей культурной традиции и к формированию установки на кардинальное саморазрушение русского социума.
9. С конца 80-х годов XX века наблюдается новый виток трансформации модусов отрицания - от актуализации в условиях «новой цивилизации» до частичного отказа общества от процедур отрицания как основы национальной картины мира. Данный процесс связан, прежде всего, с осознанной «сменой» российским обществом собственной цивилизационной сущности, очередной попыткой отказа от традиционных основ своей цивилизации. Борьба за сохранение старых цивилизационных основ жизни и за новое общество вылилась во всеобщее взаимное отрицание. В этом смысле «старые» и «новые» силы мало чем отличались: Б.Н.Ельцин разрушал «русское» этноментальное единство с той же интенсивностью, что и М.С.Горбачев. Семантика лозунгов «патриотов» и «демократов», направленных на характеристику друг друга, существенно не различалась (концепты-трансляторы: Долой...!Хватит...! Нет...! Не допустим...! и т.п.).
90-е годы также явились одним из самых эклектичных и негативно-напряженных в культурном отношении периодов в истории России. Ментально-семантическое поле модусов отрицания, представленное концептами-трансляторами: перестройка, разрушение, война, убийство, терроризм, деструкция, антагонизм и т.п., заявляло о себе с новой силой на фоне медленного и трудного появления положительных коннотаций.
К концу XX века наметилось и моделирование ценностно-позитивных ментальных репрезентаций модусов отрицания в национальном лингвокультурном универсуме современных россиян: от тотальной оппозиции к сдержанной преемственности. Травматический опыт прошлого стал означиваться в более позитивной сетке лингвоментальных «координат». Однако в современной России довольно сильно деформированы социальные связи и отношения индивидов, парализованы проводники символического взаимодействия, а кризис культуры, ценностей и смыслов усугубляется отсутствием объединяющей идеологии: сложившаяся система ценностей продолжает деформироваться от наложения новых норм поведения и влияния чужих цивилизационных стереотипов; отмечается растущая социальная дифференциация общества, что создает благоприятные условия для формирования протестной культуры нового типа.
10. В условиях сохранения социокультурной эклектичности и сложной динамики транзитивного социума лингвокультурная объективация модусов отрицания может служить основанием для разработки процедур диагностики состояний общественного сознания, направленности поведенческих и мотивационных установок россиян. Вот почему разностороннее изучение механизмов негации и их влияния на семиосоциопсихологические параметры современного российского общества позволит избежать многих отрицательных последствий быстрого формирования протестных практик.
Теоретическая и практическая значимость исследования определяется принципиально новой трактовкой процедур отрицания и его модусов в контексте русской культуры, рассмотренной в процессе транзитивных переходов. Категория «отрицание» эксплицируется как особый семиосоциопсихологический и социокультурный феномен, несущий на себе отпечаток национальных особенностей русской культуры и, в свою очередь, обратно влияющий на специфику моделирования ценностно-позитивных ментальных репрезентаций в национальном лингвокультурном универсуме России на различных этапах его развития. При раскрытии сущностной и структурно-содержательной сторон этого явления выявлены новые перспективные направления для дальнейших исследований в данной области (в частности, сравнительный синхронный и диахронный анализ сходных процессов в различных семиокультурных ареалах; комплексный анализ транзитивных состояний в бинарно организованных лингвокультурных целостностях; фоносемантическое исследование различных форм семиосоциопсихологических объективации модусов отрицания; рефлексия позитивно-негативных информационно-кодовых моделей в процессе межкультурной коммуникации с участием россиян; изучение глубинных социопсихологических и лингвокультурных факторов этого явления).
Широкие возможности применения разработанных подходов для анализа культурологической тематики разнообразного спектра позволяют по-новому рассмотреть факторы динамических трансформаций русской культуры, построить прогностические модели модернизационных воздействий на русский культурный универсум и диагностировать их возможные последствия. Кроме того, материалы и выводы диссертационного исследования могут быть полезны в процессе изучения символико-семиотических, семиосоциопсихологических и социокультурных факторов современной глобализации.
Собранный и изложенный в диссертации материал может быть использован для дальнейшего исследования особенностей русской ментальности и их влияния на сохранение и изменение социокультурных традиций, поведенческих и мотивационных стереотипов.
Результаты диссертационного исследования имеют важное значение для более глубокого и разностороннего изучения русской культуры в контексте современной культурной и социальной антропологии, семантической, культурно-исторической и когнитивной психологии.
Выводы диссертационного исследования, а также собранные обширные историко-культурные и источниковедческие материалы, которые их подтверждают, могут применяться при подготовке и чтении курсов по культурологии, истории русской литературы, теории и истории культуры, философии культуры, культурной антропологии, культурно-исторической и когнитивной психологии, семиотике культуры.
Результаты диссертации могут служить теоретико-методологической основой при разработке вопросов социокультурного прогнозирования, социокультурного управления и моделирования.
Апробация работы. Основные положения диссертации успешно прошли апробацию как в научно-теоретическом, так и в практическом и учебно-методологическом планах. Автор выступал с докладами и сообщениями по теме диссертации на международных конференциях, состоявшихся в Белграде, Москве, Санкт-Петербурге, Варшаве, Софии, Хельсинки, Лондоне, Брюсселе, на всероссийских, межрегиональных, республиканских конференциях и научных семинарах, проходивших в Москве, Санкт-Петербурге, Новгороде, Волгограде, Белгороде, Воронеже.
Материалы диссертационного исследования апробированы при чтении лекционных курсов по проблемам культурологии, лингвокультурологии семиотике культуры, истории русской культуры в Московском государственном институте (университете) международных отношений.
Основные теоретические положения и выводы диссертации изложены в монографиях, многочисленных статьях и других публикациях автора общим объемом 82 п.л.
Семиозис негативизма в эпоху транзитивности
Многообразие знаковых средств, используемых носителями некоторой культуры, образует ее семиотическое поле - семиозис. Знаковые средства «упаковывают» культурный опыт в семантико-синтаксические структуры языка, кодируют культурную информацию, обеспечивают ее фиксирование и трансляцию. В этом смысле семиозис негативизма аккумулирует и означивает критический опыт субъектов культуры, их способность отторгать, не принимать какие-либо ценности, идеалы, нормы культуры, выражая к ним отрицательное (шире — альтернативное) отношение. Семиозис негативизма позволяет вырабатывать и выражать критическую позицию, лежащую в основании оппозиционных, протестных движений в социокультурном универсуме того или иного этноса. В нем сохраняются и структурируются результаты избирательно-отрицательных реакций субъектов культуры, часто служащих основой для формирования маргинальных установок и поведенческих стратегий. В семиозисе негативизма проявляется особый - «негативистский код» культуры, закрепляющий формы манифестации и экспликации протестных настроений, аномных, дисфункциональных, деконструктивных установок и форм поведения. При этом семиозис негативизма обладает и элементами «позитивного означивания», связанными с фрагментами или (что случается крайне редко!) целостным образом альтернативной картины мира, противостоящими наличной отрицаемой реальности.
Семиозис негативизма выстраивается на основе избирательного использования языка культуры, когда на первое место ставятся отрицательные коннотации и фигуры умалчивания. С их помощью происходит переоценка реальности, ее перекомбинация с акцентировкой на «несовершенные», «неприемлемые», «отторгаемые» и т.п. качества. Такой механизм позволяет нивелировать положительные лакуны культурного мира и раскрашивать его в «темные цвета», дает возможность сделать видимыми и осознаваемыми те несовершенства (реальные, мнимые или потенциальные), которые обычно культурой скрываются или вытесняются на периферию.
Языком культуры (в широком смысле этого понятия) можно назвать те средства, знаки, формы, символы, тексты, которые позволяют людям вступать в коммуникативные связи друг с другом, ориентироваться в пространстве культуры. Язык культуры - это универсальная форма осмысления реальности, в которую организуются «все вновь возникающие или уже существующие представления, восприятия, понятия, образы и другие подобного рода смысловые конструкции (носители смысла)».1
Отсюда следует, что семиозис негативизма «пользуется» обычным для данного сообщества языком культуры, но с наделением его избирательной «отрицательной коннотацией» (отрицающим потенциалом), которая зависит от того, что отрицается, кто отрицает и каким способом это происходит. В результате, может сформироваться своеобразный «лексикон негативизма» («негативистский тезаурус»), содержащий в себе «узнаваемые» для носителей данной культуры слова, всегда сопрягаемые с «отрицательной коннотацией» и запускающие реакции негативизма (например, для русской культуры одним из таких знаковых слов является слово «власть»).
Понятно, что смыслы отрицания и отрицаемого чаще всего не детерминированы жестко словом и знаком, но зависят от культурного контекста, культурной памяти, субъективного опыта индивидов. Адекватно (для данного времени и места) понятые смыслы отрицания и отрицаемого позволяют консолидироваться вокруг них определенному контингенту людей, которые становятся носителями негативистских настроений (в разной степени их выраженности) и их «проводниками» в мире культуры. Данный механизм позволяет сформировать определенный «семиозис негативно-ориентированных смыслов», обладающий относительным внутренним единством и обеспечивающий, в свою очередь, единство и внутреннюю непротиворечивость коммуникативных актов, выстраиваемых на его основе.
В семиозисе негативизма опредмечиваются, таким образом, не только общекультурные смыслы (так называемые, «знаки первого порядка»), но и «знаки второго порядка», отражающие ситуационный, конкретно-исторический характер процедур отрицания, понятых не в узколингвистическом, а в широком плане - как определенные социокультурные стратегии, связанные с самоопределением субъектов культуры.
«Знаки первого порядка» объединяют явления, события и тому подобное, с помощью которых можно указывать на все, что входит в сферу интеллектуального внимания людей: любые отсутствующие и присутствующие «здесь-и-сейчас» вещи, явления, процессы, их свойства, отношения между ними, различные операциональные схемы действий, которые еще не осуществились, но должны быть осуществлены, или наоборот, - запрещены, отрицаемы.
«Знаки второго порядка» задают не целостный образ, а фрагментарный или определенную последовательность операций, отношений, коммуникативных актов, оценок, разбитых на множество фрагментов. Данные фрагменты могут быть по-разному расположены во времени и пространстве культуры, имеют различных носителей и соответствующие дифференцированные способы объективации. В силу этого, указанные знаки конкретно адресованы, предполагают контекстную выделенность того, кому они предназначены и для кого они определяют последовательность его будущих поведенческих и оценочных реакций. Например, «знаками второго порядка» могут служить «заразительные идеи» (о которых подробнее будет сказано ниже), лозунги, прокломации определенного типа и т.п., запускающие негативистские реакции и формы деятельности конкретных групп людей, которым они изначально были адресованы. В этом плане «знаки второго порядка» обладают серьезным манипулятивным потенциалом.
Становление процедур отрицания в русской культуре допетровского времени
Феномен отрицания в русской культуре рассматривался и рассматривается отечественными специалистами в его соотнесенности с разнообразными аспектами человеческого бытия. Превращению отрицания в базовый элемент русской культуры способствовала его особая роль на различных этапах отечественной истории и культуры.
Значимость процедур отрицания впервые проявилась в период введения на Руси богослужения на славянском языке, что свидетельствовало о его «возвышении» до сакрального, онтологического и экзистенциального уровня. Существование процедур отрицания в контексте славянского языка было тесно связано также с решением научных, просветительских и, как это ни парадоксально, эмансипационных задач: важная роль отводилась феномену отрицания в пробуждении национального самосознания.
Анализ места и роли слова, языка, и, безусловно, такого проявления их существования, как процедуры отрицания, свидетельствует о неразрывной связи языка с историей народа и его культурой. Большинство русских мыслителей, исследующих указанные феномены, полагали, что язык можно считать «исповедью народа», в которой ярко проявляются его предпочтения и отторжения, неприятие того или иного явления, события, факта.
Особый интерес отечественных ученых, философов, мыслителей к языку был обусловлен не только его неразрывной связью с историей и культурой народа, но и с тем влиянием, которое он оказывал на самосознание народа, его культурные практики.
Язык, не являясь в строгом смысле источником развития культуры, тем не менее, придает своеобразную «окраску» основной линии ее развития. Это обстоятельство проявилось, например, в том, что в рамках отечественной культурологической и философской мысли (в силу признания особого статуса языка в духовной жизни общества) возникла самобытная теория познания -«словология», существенно отличающаяся от рационалистических теорий европейских мыслителей. «Словология», зародившаяся в XVII веке, представляла собой не только особый способ рационального освоения мира, но и специфическую форму антропологического, экзистенциального осмысления целостности и полноты жизни. Она позволила выработать самобытный культурно-лингвистический, и культурно-философский подход, существенно расширивший контекст исследования языковых проблем, в том числе и проблем негативистско-окрашенного дискурса, и в его изучении выйти за традиционные логико-гносеологические рамки.
Отношение к языку в русской культуре вбирало в себя идейные традиции христианской цивилизации, сочетало психосемантические, психологические, антропологические, исторические установки.
Отечественная традиция такого «расширительного» отношения к языку (а также к процедурам отрицания) имеет давние и прочные основания, а ее начало можно отнести ко времени христианизации Руси.
Обсуждение проблем языка и проблем отрицания в русской культуре во многом было обусловлено необходимостью защиты славянского языка от нападок сторонников концепции «чистоты языка», ярким представителем которой была римская курия. Данная концепция настаивала на ортодоксальном трехъязычии и признавала «истинными», «богоданными» только три языка: еврейский, греческий и латинский.
Критика «трехъязычной ереси», последовательно осуществлявшаяся первоучителями славян Кириллом и Мефодием, означала утверждение имманентного права славянского языка на сакрализацию и «апастолизацию». Кроме того, в перспективе она была связана с включением культуры и истории славян в контекст существования «библейских народов». Вопрос о языке, таким образом, из сугубо религиозного на русской почве трансформировался в культурологический, мировоззренческий, историософский и стал представлять особую важность уже как вопрос о роли языка в развитии и сохранении духовного потенциала и исторического опыта славянских народов, а также как вопрос о лигитшлизации исторического статуса русской культуры.
Идея неразрывной связи духовной жизни русского народа с его языком пронизывает всю отечественную историю.
Практически все известные русские мыслители не только хорошо осознавали, но и постоянно подчеркивали особую роль языка в процессе национального становления, просвещения и возрождения. Язык связывался ими с правом народа на самобытность, своеобразие, уникальность, с правом на собственную культуру. Это право обосновывалось с двух сторон: через развитие кирилло-мефодиевской традиции и через жесткую полемику с теорией «превосходства языков», согласно которой латинский язык (точнее, так называемая «золотая латынь») являлся эталоном, намного превосходящим славянским язык. При этом полагалось, что вне сферы латинского и греческого языков невозможны никакая культура, никакое знание, наука или философия. Как писал Петр Скарга (один из ярких представителей данной теории): «Вся наука основана на этих двух языка, и переложить ее на другие невозможно... Поэтому человек, говорящих только одним славянским языком, никогда не может быть ученым»1, никогда не сможет овладеть духовными ценностями.
Отрицание как контркультурный феномен: время «великих реформ»
Конец XVIII - начало XIX вв. - «золотой век» России. Это время немыслимо без дворянских идеалов красоты, доблести и чести, без войны 1812 года. Данный период был эпохой проснувшегося, молодого и сильного общества, начинавшего осознавать себя, свою историю и свою особость. Это время базировалось на идеале «служения Отечеству», на уникальном единении царя, общества, нарождавшейся интеллигенции. Однако положительные моменты культурно-исторического развития России «снимались» нерешительностью Александра Павловича, отсутствием третьего сословия и пассивностью народа.
В начале XIX века общество жило надеждой на обновление, на осмысленность своего бытия. Концепт служения России закреплялся политическим романтизмом и общегражданским пафосом: социокультурные противоречия еще не переросли в ненависть и не приняли тотальной нигилистической направленности. Период стабильного развития России позволил А.С.Пушкину сказать известную фразу - «Правительство все еще единственный европеец в России». Вплоть до середины XIX века наиболее зрелой и организованной политической и культурной силой было именно русской правительство, несмотря на свой однозначно самодержавный характер. Лидирующая сила правительства в данном контексте - это не просто сила власти, но ее авторитет. Это, прежде всего, способность разглядеть потребности развития общества и государства и своевременно на них отреагировать. Такая власть может быть названа «умной», нацеленной на предупреждение актуализации социокультурных противоречий. Стихийно она опиралась на учет и использование как сильных, так и слабых сторон каждого сословия. Практически вплоть до середины XIX века общество не могло противопоставить верховной власти столь же организованной силы. Затем ситуация постепенно стала меняться: власти все труднее было реагировать на вызовы усложняющегося общества, а общество, в свою очередь, все более критично смотрело на позитивный потенциал власти.
Уже отмечалось, что первые оппозиционные, выраженно негативистские тенденции и интенции стали формироваться в русской культуре со второй половины XVIII века. Причем, наиболее жесткий негативизм был характерен для родового и сановного дворянства.
Народ же сохранял кредит доверия правительству, не оспаривая статус своих поместных хозяев. Именно в это время наблюдается расцвет дворянской культуры и своеобразное повышение «ценности и цены человека». Период первой трети XIX века - это период стабильности, парадоксально совпавший с переходной эпохой.
В это время на смену старому дворянству пришло поколение «наследников», полностью отрицающих его культурное значение. Как подчеркивал К.Д. Кавелин, «именно...в отсутствии между поколениями умственной и нравственной преемственности, хотя оно и было закономерного, нам видится одна из роковых причин российского блуждания в череде ошибок».1
Русская культура первой трети XIX века - это еще традиционное добуржуазное явление, не вышедшее за рамки религиозной детерминации. Но стабильность и традиционность российского бытия в данный период уже начинает сочетаться с переходными процессами в сфере общественного сознания. Они, как всегда, были если не спровоцированы, то, безусловно, стимулированы интенсивным проникновением политических, идеологических и культурных реалий Западной Европы в русский мир. Отчасти именно потому те идеи, которые на Западе существенно влияли на политические процессы, в России сосредоточивались в границах интеллектуальной сферы, определяя особенности формирования общественного сознания.
Основное место здесь занимали процессы индивидуализации и утверждения культурного партикуляризма в широком смысле этого слова. Указанные изменения, в первую очередь, проявлялись в том, что наиболее актуальными и болезненными проблемами русской культуры с начала XIX в. стали права человека, с одной стороны, и культурно-религиозное самоопределение - с другой.
В то время как на Западе шла борьба за становление политических и гражданских правовых институтов, Россия по мере укрепления самодержавия отдалялась от правовой государственности. Исторически непричастность России к правовой государственности не означала того, что эта проблема просто «снималась». Напротив, ее нерешение усугубляло социальные противоречия, деформировало естественный ход исторического развития, усиливало процессы нигилизации общественного сознания и культуры.
Российское самодержавие как культурный феномен теснейшим образом было связано с самодержавной идеей как некоей абсолютной данностью русского общества, вне которой это общество себя не мыслило. Ситуация стала меняться только с середины 30-х г.ХІХ века: начался мучительный процесс преодоления, отрицания данной идеи, когда под сомнение была поставлена не столько сакральность власти, сколько освященное в веках «кровное родство народа с царем».
