Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Культурно-исторические условия возникновения неподцензурной печати в период позднего социализма в странах Восточной Европы 22
1.1. От потаенной литературы к самиздату и тамиздату: общие вопросы 23
1.2. Значение процессов «советизации» для социокультурной среды в Венгрии, Польше и Чехословакии, 1945-1968 61
Глава 2. Социокультурные практики самиздата в период позднего социализма 105
2.1. Стратегии неподцензурной печати в Советском Союзе 106
2.2. Специфика самиздата в странах соцлагеря (на примере Венгрии, Польши и Чехословакии) 120
2.3. Основные акторы культурно-коммуникационный схемы самиздата (по Роберту Дарнтону) 153
Глава 3. Тамиздат в системе транснационального культурного обмена 200
3.1. Культурная дипломатия вместо «холодной войны»: к истокам тамиздата 202
3.2. Роль восточноевропейской эмиграции в создании транснационального интеллектуального сообщества 222
3.3. Западные «издательские проекты» в сети самиздат - тамиздат 244
Заключение 267
Список литературы 277
- От потаенной литературы к самиздату и тамиздату: общие вопросы
- Значение процессов «советизации» для социокультурной среды в Венгрии, Польше и Чехословакии, 1945-1968
- Основные акторы культурно-коммуникационный схемы самиздата (по Роберту Дарнтону)
- Западные «издательские проекты» в сети самиздат - тамиздат
Введение к работе
Актуальность диссертационного исследования
Интерес к самиздату как форме инакомыслия обусловлен тем разнообразием форм его репрезентаций, которые возникали в культуре на фоне распространения протестных движений и определялись в значительной степени актуальными культурными контекстами своего времени. В постсоветское время эти темы актуализируются с особой силой среди представителей самых разных научных направлений, от сравнительного литературоведения до социологии культуры, от истории и теории культуры до информационных и медийных исследований. Проблематизируются вопросы понимания сложных механизмов взаимодействия в условиях культурного многоголосия доминирующих идеологических систем и многообразных форм сопротивления им в различные исторические эпохи. Вместе с тем такие формы инакомыслия как самиздат и тамиздат, возникшие в период позднего социализма до сих пор не рассматривались ни в российской, ни в зарубежной науке во всей полноте их взаимодействия. Как известно самиздат являлся одной из стратегий интеллектуальной элиты выражения своих принципов и взглядов в условиях цензурных ограничений, как в Советском Союзе, так и в большинстве стран Восточной Европы.
Как особое социокультурное явление самиздат (и тамиздат) способствует распространению новых идей, среди которых правозащитная тематика становится платформой для объединения представителей разных направлений неофициальной (альтернативной) культуры, определяя основные требования и характер демократических движений конца 80-х - начала 90-х годов. Альтернативная культура выполняла функции запуска процессов реформирования и перераспределения властных отношений, определяя основные векторы не только культурного, но и политического взаимодействия в обществе. В этом смысле самиздат одновременно выступал и как стратегия культурной оппозиции, и как результат трансграничных коммуникаций. В данном случае речь идет о специфическом («неподцензурном») культурном взаимодействии множества людей разных стран - писателей, редакторов, ученых-советологов, переводчиков и работников западных радиослужб.
Актуальным является исследование того, как распространение продукции самиздата и тамиздата способствовало созданию транснационального интеллектуального сообщества.
Степень разработанности проблемы
Неподцензурная печать позднего социализма до сих пор не рассматривалась как целостное явление, объединяющее в себя разные практики неофициального издательства. Междисциплинарный характер исследования определил тот комплекс работ, на который мы опирались при анализе данного явления, и который можно условно разделить на три блока.
В первый блок вошли исследования общеметодологического характера, теоретические положения которых послужили основанием для рассмотрения самиздата как формы инакомыслия и составной части неформальной культуры. Этот блок представлен работами, в которых рассматривались вопросы свободы и свободного общества (И. Кант, Д. Локк, Ш. Монтескье); практик доминирования и контроля (А. Грамши, Г. Лукач; Т. Адорно, Г. Маркузе); истории и теории культуры (3. Бауман, П. Бурдье, М. Берг, Ф. Джеймисон, Ю. Лотман, Б. Марков, Е Соколов,
A. Усманова); а также исследования культуры западной цивилизации (Р. Барт,
Г. Дебор, С. Жижек, М. Фуко); контркультуры и альтернативной культуры (А. Арато,
Т. Рожак, М. Уваров), инакомыслия и диссента (Л. Алексеева, Б. Фалк, С. Никонова);
работы по теории социальных движений (П. Бергер, Г. Блумер, П. Бурдье, Т. Лукман,
Ч. Тилли, С. Тэрроу). Важное значение для понимания природы самиздата имеют
работы по проблемам публичного пространства и практик ограничения свободы
(X. Арендт, Э. Ноэль-Нойман, Ю. Хабермас, В. Воронков, Е. Здравомыслова).
Теоретические положения М. де Серто относительно повседневных тактик уклонения
и сопротивления «слабых» акторов социального взаимодействия, были дополнены
рассуждениями и примерами из работ Дж. Скотта, В. Козлова. Для анализа явления
привлекались исследования по сравнительному литературоведению и культурной
антропологии (А. Комароми, С. Ушакин, А. Юрчак), теории коммуникации и
медийных исследований (Н. Луман, М. Кастельс), истории журналистики (Р. Овсепян,
B. Руга), книговедения (Р. Дарнтон, Э. Эйзенштейн, В. Шарват, Л. Февр, Р. Шартье),
политологии (А. Арато, Б. Фалк, Д. Скотт); а также работы по теории миграций,
трансграничных процессов и культурного обмена (Н. Орлова, И. Каспэ, К. Середняк). Идеи гражданского общества (Я. Рупник, Дж. Кохен, А. Арато) и правозащитного движения (Б. Натане, Р. Хорват),вместе с понятием «третьей волны» демократизации в связи с событиями в Польше 1980-х гг. (М. Бернхард. Я. Кубрик) помогли уточнить общедемократические тенденции в развитии самиздата.
Во второй блок вошли работы по истории стран Восточной Европы, а также отдельным аспектам развития восточноевропейского общества в рассматриваемый период, на основе которых стал возможен анализ неподцензурной печати в широком историческом контексте (И. Беренд, Л. Бори, Л. Габианский, Н. Кислицина, Р. Крамптон, Л. Контлер, П. Кенез).
Необходимо отметить, что реалии «холодной войны» определяли тематику западных исследований до 1989 г., что проявилось в повышенном интересе к политической составляющей диссидентского движения. В последующий период больше внимания стало уделяться вопросам развития и взаимодействия культур, в том числе неформальных (П. Кении, П. Пиотровский, С. Шерлаимова, С. Рамет). Дальнейшее развитие получили исследования в области государственного контроля и цензуры (А. Блюм, А. Бозоки, Т. Горяева, Ф. Коссег, Б. Нове, И. Шмейкалова), а также практик культурного сопротивления (А. Комароми) и правозащитного движения (Л. Алексеева, Ф. Буббайер, А. Даниэль, Б. Натане, Р. Хорват).
Специфика неофициальной советской культуры и практики инакомыслия в Советском Союзе осмысливались в исследованиях А. Алексеева, М. Берга, Б. Гройса, И. Голомштока, А. Даниэля, Е. Добренко, Е. Зубковой, В. Козлова, Т. Кругловой,
B. Курицына, М. Липовецкого, С. Савицкого, М. Уварова, Б. Фирсова, А. Шубинаа,
А. Кирзюк и др. Среди зарубежных исследователей этой проблематикой занимались
К. Аймермахер, Дж. Данлоп, В. Коннор, Д. Рубинштейн. Наряду с общими вопросами
исследовались частные аспекты инакомыслия (так, о молодежной составляющей
писали С. Давыдов, В. Бурное, Д. Калкутин, о роли научной и культурной
интеллигенции - А. Еремеева; об особенностях «другого» искусства - В. Тупицин,
C. Савицкий).
В третий блок вошли работы, которые непосредственно касаются самиздата и тамиздата как культурно-коммуникационного феномена. Большое значение для
становления исследований в этой области имела конференция 1971 г. в Лондоне и принятие решения о сборе и широкой публикации документов самиздата, что положительно сказалось на объеме и качестве публикаций по теме (сборники под редакцией А. Брумберга, А. Ротберга, Р. Токеша). Особо стоит отметить книги и статьи канадского историка Г. Скиллинга, который стоял у истоков исследований восточноевропейского самиздата. В это же время в западной печати появляются первые работы советских (Ю. Телесин, Ю. Мальцев, Д. Поспиеловский, Б. Шрагин) и восточноевропейских диссидентов (Т. Ацел, Ф. Фехер, Е. Ханкиш, В. Гавел, Я. Карпински, В. Пречан).
В середине 1990-х гг. исследования вышли на новый уровень, в том числе и благодаря новым документальным источникам, которые стали доступными в результате открытия архивов. Набирают силу исследования самиздата в работах российских ученых (А. Даниэль, В. Долинин, А. Еремеева, Д. Кузьмин, А. Макаров, Ю. Русина, С. Савицкий, Д. Северюхин, Е. Струкова, А. Суетнов) и восточноевропейских (М. Маховец, А. Минк, О. Тума, М. Шукошд).
Проблема тамиздата привлекла внимание ученых совсем недавно, и среди немногочисленных работ по этой теме следует указать на исследования Д. Бенатова, Ф. Кинд-Ковач, А. Рейша. Мы опирались на работы по истории восточноевропейской эмиграции (П. Колеман, А. Мазуркевич, Ф. Раска), культурной истории «холодной войны» (С. Аутио-Сарасмо, Г. Барнхайзел, П. Кении, И. Ричмонд, К. Рот-эу К. Тюрнер), деятельности спецслужб (Р. Каммингс, Т. Барнес), деятельности радиостанций (Д. Борбанди, Р. Джонсон, Е. Парта, А. Рейш), а также истории отдельных издательств (Я. Беренд, А. Комароми, Г. Скиллинг). Кроме того, в диссертационном исследовании использовались архивные материалы, интервью, мемуары, самиздатовские тексты.
Цель диссертационного исследования. Целью данного исследования является изучение и сравнительный анализ практик создания и функционирования неподцензурной печати в форме самиздата и тамиздата как совместного издательского проекта Восток-Запад на примере стран Восточной Европы (Венгрия, Польша, Чехословакия) в период позднего социализма. Данная цель конкретизировалась в постановке и решении ряда задач:
-
Проанализировать культурно-исторические условия функционирования неподцензурной печати в 1960-1980-ые годы XX столетия.
-
Показать на примере Венгрии, Польши и Чехословакии влияние процессов «советизации» на развития интеллектуального сообщества Восточной Европы.
-
Уточнить определения понятий «самиздата» и «тамиздата» как форм неподцензурной печати в контексте их места и значения в неофициальной культуре рассматриваемых стран.
-
Выявить специфику развития самиздата как культурно-коммуникационного феномена. Показать национальные особенности его функционирования.
-
Определить возможности применения коммуникационной схемы Р. Дарнтона1 для анализа неподцензурной печати. Систематизировать основных акторов коммуникационной сети «самиздат-тамиздат» и показать трансграничные возможности отдельных акторов.
-
Выявить и критически проанализировать специфику функционирования сети «самиздат-тамиздат» и ее влияние на трансграничные обмены в восточноевропейской культуре.
-
Показать особую посредническую роль восточноевропейской эмиграции и западных «издательских проектов» в формировании традиций транснациональной культурной коммуникации (интеллектуального и культурного взаимодействия).
-
Выявить и проанализировать место тамиздата в создании транснационального интеллектуального сообщества в условиях идеологического и культурного противостояния в период «холодной войны».
Объект и предмет исследования. В качестве объекта исследования избрана неподцензурная печать как культурно-коммуникационный феномен. Предметом исследования являются такие формы неподцензурной печати как самиздат и тамиздат и специфика их функционирования в странах соцлагеря на примере Венгрии, Чехословакии и Польши.
1 Роберт Дарнтон (род. 1939 г.) - американский историк, специалист по культурной истории и книжной культуре Нового времени. Коммуникационная схема была сформулирована им на основе изучения истории распространения нелегальной литературы в предреволюционнной Франции как часть более широкого исследования по истории книг. Впервые напечатана статье Darnton, R. What is the History of Books? II Daedalus. 1982. Vol.111. №3.
Пространственные и хронологические рамки. Особое место в историографии самиздата занимает вопрос об определении и периодизации этого явления, которое рассматривается в контексте потаенной литературы, неформальной или альтернативной культуры, независимой или альтернативной прессы, нетрадиционной печати, оппозиции, инакомыслия и диссидентского движения. В данном исследовании самиздат и его производные рассматриваются как явление позднего социализма, для которого отличительной чертой является его существование в тесной связи с тамиздатом (публикацией за рубежом) при участии более широкого круга акторов (куда включаются западные официальные структуры, эмигрантские организации, а также индивидуальные участники сети), чем это традиционно рассматривается.
В данной работе исследуются практики самиздата и тамиздата в период после установления просоветских режимов в странах Восточной Европы до их смены в конце 1980-х годов. После 1989 г., с принятием законов о печати, прекратились массовые преследования издателей и распространителей самиздатских изданий. Тем не менее, потребовалось определенное время, чтобы на смену системной журналистике, пришла новая пресса и издания из альтернативной среды. Хотя во многих случаях издания альтернативной прессы были логическим продолжением предыдущих, самиздатских изданий, этот период не рассматривался в работе.2 Самиздат являлся интернациональным явлением, но существовали особенности его проявления в каждой из стран Восточной Европы. В нашем исследовании это положение обосновывается на примере истории данного явления в Венгрии, Польше и Чехословакии. В необходимых случаях в исследование включаются материалы, касающиеся аналогичных явлений и процессов в Советском Союзе и других восточноевропейских странах.
Исследовательская гипотеза. История самиздата и тамиздата в их единстве дает более гибкую картину развития неформального поля культуры и практик сопротивления в позднесоветский период, чем это представлялось раньше; также такой подход в большей степени соответствует тем многочисленным формам, которые подобные явления могут принимать сегодня. Неподцензурная печать может
2 Струкова Е. Альтернативная периодическая печать истории российской многопартийности (1987-1996). М., Историческая библиотека, 2005.
рассматриваться как одна из форм сопротивления власти, которая одновременно выполняла в поздне советском обществе ряд социальных «осознанных целенаправленных» функций компенсаторного характера. Самиздат и тамиздат способствовали возникновению особого виртуального транснационального культурного сообщества, возникновение и развитие которого анализируется на основе разработанной Р. Дарнтоном коммуникационной схемы для описания процесса создания и распространения издательской продукции. Это сообщество стало новым объектом духовной культуры, основной функцией которого стал культурно-информационный обмен, наполняющий новыми смыслами процесс межкультурной и межличностной коммуникации, осуществляемой на основе печатных текстов.
В ходе проведения исследования были получены следующие результаты, формулируемые как Основные положения диссертации, выносимые на защиту:
-
Внутренние социально- политические и культурные процессы в странах Восточной Европы после Второй мировой войны привели к формированию параллельных культурных структур, среди которых особое место принадлежало неподцензурной печати в форме самиздата. Анализ культурно-исторических условий, сложившихся в этот период показал, что возникновение самиздата как явления неподцензурной печати и как альтернативной коммуникационной сети стало возможно только в условиях де-сталинизации, в атмосфере относительной идеологической оттепели 1960-х годов. Мы полагаем, что в странах соцлагеря литература играла особую роль в расширении стратегий и форм выражения протеста против официальной идеологии. В этом смысле самиздат был одной из основных форм складывающегося культурного диссента, а позже правозащитного движения. Таким образом, среди повседневных практик культурного сопротивления, сложившихся в странах Восточной Европы, самиздат занял центральное место.
-
Исследование позволяет утверждать, что неоднозначность и специфика становления неофициальной культуры в странах Восточной Европы, в целом, и в Венгрии, Польше, Чехословакии, в частности, объясняются комплексом различий их экономического, политического и культурного развития. Эти отличия отражались в политике государства по отношению к инакомыслию, а также в степени вовлеченности населения в культурные практики самиздата. Важнейшими факторами
жизнеспособности самиздата были сложившиеся культурные традиции, устойчивость идей свободы и независимости в национальном самосознании
-
Расширение практик неподцензурной печати, способствовавших возникновению особых интеллектуальных сообществ, стало возможным на фоне разворачивающихся правозащитных движений, импульс которым был положен подписанием Хельсинских соглашений 1975 г. Именно седьмой пункт данной декларации «уважение прав человека и фундаментальных свобод» стал одним из доминирующих принципов международной политики. Это позволило западным государствам сформировать/запустить в европейской культуре правовые механизмы защиты для инакомыслящих (диссидентов), что в свою очередь сыграло ключевую роль в дальнейшем развитии самиздат.
-
Применение коммуникационной схемы Р. Дарнтона с учетом взглядов других исследователей книгопечатания (Р. Шартье, Э. Эйнштейн, В. Шарват) показало, что она может быть с успехом использована как эффективный методологический прием для анализа такого явления как неподцензурная печать в целом, и самиздат, в частности. Данный метод позволяет систематизировать элементы и акторы, а также специфические черты, присущие самиздату как форме неподцензурной печати позднесоветского периода. Кроме того, он позволяет выявлять динамику изменения стратегий и ролевых функций отдельных акторов; среди которых мы выделяем следующие: авторы; издатели и издательства; распространители (включая машинисток, транспортников и контрабандистов, поставщиков сырья и оборудования, финансовых агентов и т.д.); читатели и читательская среда. Исследование показало, что список акторов может расширяться и дополняться в зависимости от конкретных культурно-исторических условий и национальных особенностей. С нашей точки зрения этот список следует дополнить таким актором как «архивы самиздата», чья специфическая роль заключалась в том, что через выполнение ряда функций они стали своеобразными информационными «узлами», объединяющими самиздат и тамиздат в единую систему. Тот факт, что «архивы» существовали не только на территории рассматриваемых стран Восточной Европы, но и на Западе, позволяет говорить об особой роли трансграничных коммуникаций в развитии самиздата и формировании транснационального сообщества.
-
Неофициальная издательская деятельность в форме самиздата в странах Восточной Европы осуществлялась в тесной взаимосвязи с зарубежными издательствами. В условиях идеологического контроля и цензуры «вольное слово» вынуждено было искать новые способы печати и распространения. Выход за пределы государственных границ предоставлял такие возможности посредством включения в сформировавшуюся к тому времени особую систему книгопечатания для стран советского блока, которая получила название тамиздата. Коммуникационная схема связывала самиздат и тамиздат в единую систему циркуляции неподцензурных текстов. Анализ механизмов превращения тамиздата в совместный интеллектуальный проект позволяет утверждать, что процесс «пересечения границ» информационными потоками, благодаря системе «самиздат-тамиздат», был в гораздо большей степени взаимный, чем это традиционно представлялось в западной историографии.
-
Коммуникационная схема самиздата, выйдя за пределы циркуляции самиздатских текстов, стала издательством «там», что позволяет расширить роль самиздата за пределы отдельной страны. Введенные в оборот новые архивные данные позволяют указывать на особое значение западных организаций и отдельных представителей западной культуры в функционировании тамиздата и самиздата. Участие восточноевропейской эмиграции нескольких поколений в издательских и других информационно-коммуникационных проектах способствовало формированию транснационального интеллектуального сообщества.
Научная новизна исследования заключается в следующих основных положениях:
-
В исследовательском поле культурологии и истории культуры уточнены определения понятий самиздат и тамиздат в контексте их места, значения и функционирования в позднесоветской культуре XX века.
-
Впервые в исследованиях самиздата осуществлен анализ явления неподцензурной печати с целью выявления общего и особенного в контексте обусловленности форм «вольного слова» национальной спецификой.
-
Применительно к самиздату была реконструирована коммуникационная схема, предложенная Р. Дарнтоном, и описаны ее основные акторы.
-
Впервые выявлена специфика таких акторов как «архивы самиздата» как информационно-коммуникационных узлов между самиздатом и тамиздатом.
5. Посредством системного анализа технологий циркулирования неподцензурной
печати и феномена «пересечения границ» выявлена принципиальная связь между
самиздатом и тамиздатом.
-
Впервые были проанализированы издательская деятельность эмиграции и западных «издательских проектов» в системе их совместного вклада в трансграничное преодоление так называемого «железного занавеса» информационно-коммуникационными потоками.
-
В научный оборот введены новые архивные источники, а также публикации и другие материалы, многие из которых на настоящий момент не переведены на русский язык.
Таким образом, впервые самиздат и тамиздат рассматриваются как единая коммуникационная схема, которая посредством своих акторов создала параллельное издательство в обход официальных структур и стала источником распространения печатной продукции на международном уровне. Данная работа показывает, каким образом участие в издательской деятельности по обе стороны «железного занавеса» смогло создать не только единую коммуникационную схему, но и транснациональное культурное сообщество. Автором использованы уникальные документы из архивов ряда стран, включая как материалы самиздата, так и продукцию тамиздата, а также официальные документы ряда западных организаций.
Методологическая и теоретическая база исследования. Современное научное гуманитарное знание основывается на междисциплинарном подходе в объяснении специфики наблюдаемых процессов, событий, явлений. Сложность и многоплановость феноменов инакомыслия, неподцензурной печати, самиздата нуждаются в различные методологических подходах для анализа как явления в целом, так и отдельных их сторон и проявлений. Корпус методологических приемов диссертационного исследования опирается на различные концепции и теории, сложившиеся на основе идей критической социальной теории (Франкфуртская школа), публичной сферы (Ю. Хабермас), микросопротивления власти (М. де Серто, Дж. Скотт), функционирования власти (М. Фуко), социальных движений и культурных течений (Г. Блумер) и др.
Важными для нас была опора на принципы историзма, единства исторического и
логического, взаимосвязи и взаимообусловленности элементов социокультурной системы. Для реконструкции культурно-исторического контекста разворачивания явлений самиздата и тамиздата использовался аналитический подход. Использование историко-сравнительного метода дало возможность проследить и синхронизировать основные тенденции развития неподцензурной печати в развитии культуры восточноверопейских стран, выявить специфику ее роли и значения. Метод системного анализа применялся для уточнения структуры неподцензурной печати и определения функций отдельных акторов в сети «самиздат - тамиздат». При анализе документальных свидетельств (архивы, интервью, мемуары и др.) использовались исследовательские стратегии, предложенные в работах Р. Дарнтона, Ф. Кинд-Ковач, А. Комароми, Н. Орловой, Г. Скиллинга, С. Ушакина. Для систематизации типологии изданий самиздата и тамиздата применялись аналитико-тематический и структурно-типологический методы.
Теоретическая и практическая значимость исследования. Теоретическая значимость диссертации состоит в решении новой научной проблемы, расширяющей круг направлений в исследованиях культуры. Основные положения и выводы, а также уникальный исторический материал, представленные в диссертационной работе, могут быть использованы при разработке курсов по истории и теории культуры, социологии культуры, культурной антропологии, социальной истории. Выводы диссертационного исследования способствуют новому прочтению истории культурных обменов и дальнейшему теоретическому осмыслению коммуникативных процессов, особенностей формирования культуры оппозиции и транснациональных сообществ. Корпус уточненных понятий (неподцензурная печать, самиздат, тамиздат, альтернативная культура) в их взаимосвязи с культурными контекстами позволяют анализировать культуру и повседневность в системах взаимодействия и противостояния различных социальных групп и сообществ.
Апробация диссертации. Результаты исследования отражены в докладах и сообщениях на научных международных конференциях, в частности, Samizdat Text Corpora in Digital Age (Конгресс славистов I Вашингтон, 2012), Samizdat in Interpretations, Research and Archives («Self-publishing in Times of Freedom and Repression» I Бухарест, 2011); Independent Press, Samizdat and Beyond («Revolutionary
Movements and Socialism in Central Eastern Europe», Центрально-европейский университет I Будапешт, 2010); Cultural Legacies of Central European Underground (Институт гуманитарных исследований І Вена, 2009).
Полученные результаты использовались в исследовательских и образовательных проектах («Альтернативная культура поверх барьеров», 2007-2010), а также в лекциях, прочитанных для студентов Центрально-европейского университета (Венгрия), Европейского гуманитарного университета (Литва), университета МакМастер (Канада), университета г. Регенсбурга (Германия), Венского университета (Австрия). Автором были организованы несколько методических семинаров по теме исследования для преподавателей Восточной Европы и стран бывшего Советского Союза. Кроме того, автор был реципиентом стипендии для работы по данной теме в Исследовательском институте Восточной Европы при Бременском университет (Германия) и в Институте гуманитарных исследований (Австрия).
Автор является куратором Архива самиздата (Samizdat Archives at Open Society Archives at Central European University); руководителем Международной Ассоциации исследователей самиздата (International Samizdat [Research] Association); с 2007 -директором Международного центра альтернативной культуры (International Alternative Culture Center).
Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на кафедре культурологии Санкт-Петербургского государственного университета. Материалы исследования отражены в 13 научных статьях; в том числе 4 статьи в изданиях, рекомендованных ВАК Минобразования и науки РФ для публикации результатов кандидатских диссертаций.
Объем и структура работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, содержащих 8 параграфов, заключения, списка литературы, включающего около 600 источников, более 300 из которых на иностранных языках. Общий объем работы 309 страниц текста.
От потаенной литературы к самиздату и тамиздату: общие вопросы
В данном параграфе будут рассмотрены основные понятия, связанные с процессом возникновения и функционирования неподцензурной печати в период позднего социализма. Самиздат рассматривается в сравнении с предыдущими и последующими феноменами потаенной литературы и неподцензурной печати с целью выявления особенностей данной формы издательской деятельности в указанный период.
В официальной советской историографии не было места таким явлениям как самиздат, диссидентство или сопротивление, они к тому же не соответствовали официальным декларациям о победе социализма, поэтому любые проявления несогласия рассматривались как «досадные отклонения». Вполне естественно, что о самиздате и его роли и месте в культурной и политической жизни советского общества, стало возможным серьезно говорить только после перемен, вызванных перестройкой и эпохой «бархатных революций» в странах Восточной Европы. «Вхождение» самиздата в историографию и историю культуры произошло далеко не сразу; более того, еще рано говорить о том, что история самиздата и неформальной культуры написана. В 1985 году литовский диссидент Т. Олезщук констатировал, что хотя те немногочисленные исследования по истории советского диссидентского движения основывались, прежде всего, на материалах самиздата, природа самого явления не стала на тот момент предметом сколько-нибудь углубленного изучения.21 При этом его замечание касалось западной историографии, которая, начиная примерно с середины 60-х годов, внимательно «приглядывалась» к самиздату. Неудивительно в этой связи замечание Бориса Ванталова относительно состояния российской науки в 1991 году: «к сожалению, мы еще только начинаем изучать самиздат как часть культуры, и делают это, как правило, либо отдельные периодические издания ... , либо отдельные личности». Эта ситуация - закономерный результат последовательных запретов и умолчаний в отношении любых проявлений «иного» как источника появления нового, как момент развития для любой культуры. «Литературоведческая наука, - пишет он далее, ставшая после всех свершенных над нею насилий ленивой и нелюбопытной, хранит равнодушное молчание, нищие книгохранилища бездействуют». 22 Но и по прошествии десятилетия, в предисловии к «Антологии самиздата», В. Игрунов писал: « ... масштабы этого уникального явления, не имевшего прецедента ни в отечественной, ни в зарубежной истории, не оценены по достоинству и современному читателю, особенно молодому, неоткуда получить сколько-нибудь целостное представление о составе текстов Самиздата и распространенности их в подцензурное время. С сожалением приходится констатировать, что обобщающий и сколько-нибудь исчерпывающий труд, который с достаточной полнотой характеризовал бы корпус текстов, входивших в Самиздат, на сегодняшний день отсутствует».23
Аналогичную ситуацию описывает исследователь чешского самиздата М. Маховец, говоря, что эта часть истории по-прежнему находится «вне интересов большинства историков, социологов, политологов, литературоведов; не говоря уже о читающей публике в целом». В 2012 году журналист Н. Синклэр, спросив у проходивших мимо подростков (дело происходит в Праге), что они знают о самиздате, не получил сколько-нибудь вразумительного ответа. Однако и интерпретация автора, который предположил, что слово происходит от слияния чешских слов sam (сам) и dat (дать, делать) и означает, таким образом, «публиковать самому», хотя и недалека от истины, все-таки говорит о том, что история самиздата полна «белых пятен».25
Историография советского периода восточноевропейских стран представляет собой динамично развивающееся научное направление, для которого характерен рост интереса к культурным феноменам, в том числе и к самиздату. Однако при росте публикаций на эту тему, по-прежнему остаются актуальными вопросы методологического характера, касающиеся перспектив приложения различных теорий к истории диссидентского движения и самиздата как его концентрированного выражения. Сохраняет свою актуальность и культурологический анализ феномена. Как отмечает А. Комароми, имеет смысл взглянуть на проблему самиздата не только с точки зрения категорий политической борьбы, истины, оппозиции или репрессий, но с точки зрения становления и развития социальных сетей (network/s), возникших непосредственно в процессе создания или распространения самиздата (они могли совпадать или не совпадать, частично перекрывать друг друга). В подобном исследовании голоса тех, кто создавал, распространял, хранил и сохранял самиздат, несомненно, должны быть услышаны. В еще меньшей степени исследовано такое явление как тамиздат (или «западная публикация»), что говорит о том, что изучение самиздата и тамиздата как единого культурного явления находится на своем начальном этапе, и одна из задач этой работы заключается в анализе возможных методологических подходов к исследованию этих феноменов.
Архивные материалы (доступ к большинству которых стал возможен только после 1989), мемуары и исследования последнего десятилетия показывают, что неподцензурная печать позднесоветского периода, существовавшая в форме самиздата и тамиздата, была более сложным явлением, чем представлялось в историографии предыдущих десятилетий. Кроме того, новые возможности для исследования феномена появились в связи с дальнейшим углублением интереса к культуре в целом и альтернативной культуре в частности.
С середины 70-х годов в социальных и гуманитарных науках все больше внимания уделяется культуре, что отразилось в появлении специального термина «культурный поворот» (cultural turn). Он может рассматриваться как особое направление, возникшее под влиянием идей пост-структурализма (П. Бурдье, К. Гирц, М. Фуко, и др.) и предшествовавшего ему «лингвистического поворота» (Л. Витгенштейн, Ф. де Соссюр), и связан также с появлением новой дисциплины, известной как культурные исследования (cultural studies). «Культурный поворот» расширил исследовательскую область гуманитарных и социальных наук, включив в нее, помимо языка, и другие виды коммуникации. Одной из первых работ с упоминанием и объяснением данного понятия была работа Ф. Джеймисона, где он писал:
«Сфера самой культуры расширилась и стала граничить с рыночным обществом таким образом, что культура больше не ограничивается своими прежними, традиционными или экспериментальными формами, но потребляется в практике повседневной жизни - при посещении магазина, в профессиональной деятельности, в различных, часто телевизуальных формах досуга, в рыночном производстве и потреблении этих продуктов - проявляясь, таким образом, в самых потаенных уголках повседневности. Социальная сфера теперь полностью поглощена образом культуры».
Представители Франкфуртской школы рассматривали культуру как способ распространения идеологии доминирующего класса, подчеркивая, что культура создает то пространство, в котором и через которое осуществляется его господство, и где происходит борьба за символический капитал. Культура инициирует обмен мнениями, способствует появлению новых критических теорий и служит ареной столкновения идеологических предпочтений. Как отмечает А. Усманова, культурное доминирование всегда носит относительный характер, что обусловлено тем, что «противостояние культур» - это, прежде всего, противостояние различных социальных групп, которые используют культуру как средство преодоления социального неравенства. Соответственно, любая «революция» начинается с переоценки культурных ценностей, «отправки на слом» старого наследия, пересмотра и реконструкции исторического прошлого и выдвижения новых основ культурной политики.
Значение процессов «советизации» для социокультурной среды в Венгрии, Польше и Чехословакии, 1945-1968
В данном параграфе будут рассмотрены процессы трансформации общественной жизни послевоенной Восточной Европы под влиянием внутренних и внешних факторов, в результате которых были установлены просоветские режимы, и произошла «советизация» культуры этих стран. Наряду с общими чертами этого процесса, характерного для всех стран региона, будут отмечены особенности перехода к новым условиям и культурным практикам в «коалиционный период» (1945-1948) и после прихода к власти коммунистических партий и взятия курса на установление советской модели социализма. Особое внимание будет уделено последствиям процесса десталинизации, а также появлению первых признаков системного кризиса социализма, наиболее ярко отразившихся в событиях 1956 года в Польше и Венгрии, а также 1968 года в Чехословакии. События этого периода важны для понимания формирования основ внутренней критики режимов и последующей динамики сопротивления, одной из форм которой стала неподцензурная печать в форме самиздата и тамиздата.
Страны Восточной Европы относятся к так называемым малым государствам, которые, являясь объектами геополитического влияния крупных держав и региональных сверхдержав, вынуждены ориентироваться на интересы этих стран. Так как во многом их политика определяется тем, чью сторону они примут в противостоянии государств данного уровня, то и трансформационные процессы в таких государствах имеют свои особенности, что необходимо учитывать при анализе культурных процессов. С другой стороны, отличительной чертой восточноевропейских стран являлась их изначальная принадлежность и включенность в европейскую цивилизацию и присутствие традиций гражданского общества как части общеевропейской культуры.
Своеобразие сочетания внешних и внутренних факторов и культурных традиций обусловило специфику трансформационных процессов в этих странах в послевоенный период. Среди них особое значение имел тот факт, что политический режим, установленный в этих странах после Второй мировой войны, носил навязанный характер. Как отмечает Е. В. Першина, «сущность навязанного политического режима состоит в том, что наиболее значимые параметры соотношения и взаимодействия государства и гражданского общества для данного конкретного социума задаются внешним актором, обладающим превосходящей совокупной мощью и влиянием». В роли таких акторов в отношении этих стран выступали две сверхдержавы - Советский Союз и Соединенные Штаты Америки как представители противостоящих геополитических блоков, чье формирование и институализация пришлись как раз на данный период. Однако баланс сил в послевоенный период оказался на стороне Советского Союза, который еще в ходе военных действий Второй мировой войны обеспечил вхождение этих территорий в свою зону влияния.
Вторая мировая война (1939-1945) кардинальным образом изменила ситуацию в регионе, баланс сил и перспективы дальнейшего развития. Участие в военных действиях и отношение к нацизму проявилось по-разному: от партизанской войны в Югославии, Албании и Болгарии, восстаний в Чехословакии и Польше до пассивного или даже активного сотрудничества с гитлеровской Германией, в том числе и в уничтожении еврейского населения в Словакии, Хорватии, Венгрии, Румынии, Польше. 134 Разрушения, которые понесли эти страны в ходе военных действий, отбросили их на несколько десятилетий назад.
В ходе войны изменились не только границы государств, но и состав населения в результате людских потерь и перемещений. 35 Предвоенная эмиграция, начавшаяся еще в 1939 году (когда уехали многие представители культуры и науки, прежде всего еврейской национальности), дополнилась исходом во время и после войны, а также после установления власти компартий. Основными принимающими странами для восточноевропейских эмигрантов стали Канада и США (в меньшей степени Великобритания, Израиль, Южная Африка и Австралия), где были приняты соответствующие законы, регулирующие миграционные потоки из Восточной Европы.137 Основу этой волны составили политические деятели, военные, предприниматели, а также представители интеллигенции, которые не поддерживали идеи марксизма-ленинизма и предпочли покинуть страну. Мигранты из Восточной Европы (в общей сложности около одного миллиона человек) по своему статусу были либо перемещенными лицами, либо беженцами, многие из которых прошли через специальные лагеря в западных странах. История восточноевропейской эмиграции имеет особое значение для темы нашего исследования, так как именно из среды «перемещенных лиц» уже в первые послевоенные годы набирались сотрудники для работы во вновь создаваемых организациях, в функции которых входила деятельность по поддрежанию связей с Восточной Европой. Как мы увидим дальше, представители национальных диаспор приняли активное участие в проектах, направленных на поддержку внутренней оппозиции, в том числе и через участие в издательской деятельности.
Не вызывает сомнения, что в политике западных держав в отношении Восточной Европы преобладал военно-политический интерес, однако не меньшую заинтересованность они проявляли к культурной и идеологической составляющей того противостояния, в которое восточноевропейские страны были втянуты, и первые признаки которого появились практически сразу после окончания войны. Метафора «железного занавеса», ставшая столь популярной после выступления Уин стона Черчилля в Фултоне в 1946 году, отражала прежде всего обеспокоенность западных государств перспективами развития послевоенного мира, в котором их бывший союзник в борьбе с фашизмом стремительно упрочивал свои позиции, усиливая свое влияние и создавая реальную угрозу распространения коммунистических идей дальше на Запад:
«От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике через весь континент был опущен «железный занавес». За этой линией располагаются все столицы древних государств Центральной и Восточной Европы: Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест и София, все эти знаменитые города с населением вокруг них находятся в том, что я должен назвать советской сферой, и все они, в той или иной форме, объекты не только советского влияния, но и очень высокого, а в некоторых случаях и растущего контроля со стороны Москвы... Коммунистические партии, которые были очень маленькими в всех этих восточноевропейских государствах, были выращены до положения и силы, значительно превосходящих их численность, и они стараются достичь во всем тоталитарного контроля».
Подобные опасения со стороны западных политиков имели все основания. Повсеместно в послевоенной Европе наблюдался рост левых настроений, чему способствовал и так называемый «мюнхенский синдром», когда страны не только пытались размежеваться с культурной традицией сотрудничества и ориентации на Германию, но и предприняли меры по депортации представителей национальностей, участвовавших в войне на стороне Германии.141 Кроме того, участие СССР во Второй мировой войне и его роль в победе над нацизмом вызывало уважительное отношение среди общественности во всем мире, а в ряде стран Восточной Европы такое отношение было дополнено прославянскими настроениями. Однако, как справедливо отмечает Л. Я. Гибианский, подобные иллюзии и симпатии в отношении Советского Союза во многом объяснялись недостаточной осведомленностью о реалиях советской системы:
« ... массовое сознание в странах Центральной Европы было слишком потрясено войной, чтобы стремление отмежеваться от Германии могло ограничиться сугубо политической сферой. В чешской и венгерской публицистике (не только коммунистической) первых послевоенных лет остро и подчас с полемическими перехлестами ставился вопрос о том, какие пагубные последствия для развития национальных культур имело многовековое тяготение этих народов к германскому «культурному ареалу».143
В этот период усилилось стремление к установлению культурных связей с Великобританией, Францией, США, и другими западными странами. Тогда же особенно популярной стала философия французского экзистенциализма, в которой восточноевропейские интеллектуалы увидели возможности найти способ поддержания душевного равновесия после трагедии войны. «Сартровская лихорадка в Венгрии достигла 40 градусов», - так комментировала референт ВОКСа А. Кун информацию о постановке в театрах Будапешта сразу нескольких пьес Сартра и публикации его произведений в журналах.
Основные акторы культурно-коммуникационный схемы самиздата (по Роберту Дарнтону)
Социально-культурное движение в своем развитии проходит несколько этапов, стремясь к достижению определенной организованности и институализации, что может быть достигнуто различными способами.375 В предыдущих разделах было проанализировано появление неофициальной культуры, генезис и переход общего социального движения, возникшего на волне недовольства условиями тоталитарных, а затем авторитарных режимов, в специфическую форму правозащитного движения. Возникнув как культурное течение, самиздат стал основным методом социально-культурной практики сопротивления; как неподцензурная печать самиздат выполнял ряд компенсаторных функций в обществе. В данном разделе мы более подробно рассмотрим самиздат как специфическую форму социально-культурной практики, используя для анализа коммуникационную схему (communication circuit), предложенную Робертом Дарнтоном для исследования издательской деятельности.
Под общим термином «печать» и «пресса» понимается совокупность различных способов выражения мысли, делающих ее произведения одновременно доступными большому количеству людей. Для нормального функционирования печати необходимы условия, обеспечивающие ее свободное развитие, поэтому позиция государства в этом вопросе имеет решающее значение. Свобода печати является показателем уровня свободы общества; однако в истории существует немало примеров злоупотреблений со стороны государства в отношении печати и прессы. Основными видами печатных изданий являются: книга, газета, журнал (книга - непериодическое издание, а газета и журнал - периодические). Каждый вид печатной продукции имеет свою историю, принципы развития, место в обществе и технологию производства. Самым главным, древним и специфическим продуктом издательской деятельности безусловно является книга. В условиях цензуры и отсутствия возможностей использования типографских способов печати, книга не стала распространенным явлением в самиздате, за исключением Польши и отчасти Венгрии, хотя тиражи венгерской подпольной книги были значительно меньше. В Чехословакии (и в Советском Союзе) книга, как особая форма печатной продукции, была представлена в основном авторской книгой. Наличие технических средств воспроизводства печатной продукции во многом определяли особенности жанрового разнообразия, объемы производства и, соответственно, более широкую аудиторию читателей. Увеличение тиражей требовало больших людских, транспортных и прочих ресурсов. В зависимости от этих условий менялась и та схема коммуникационной сети, которую мы проанализируем в данном разделе.
Мыслители предшествующих столетий не раз задавались вопросом о значении письма и книгопечатания в культурной истории человечества; от идей Вико о «народных письменах», «освобождающем» характере книгопечатания Кондорсе и Мальзерба до устойчивых метафор книги-судьбы, книги-космоса, книги-тела X. Л. Борхеса и «Галактики Гутенберга» М. Маклюэна. Они и другие авторы показали, каким образом сначала фонетический алфавит, а затем книгопечатание, изменили формы опыта, мировоззрения и самовыражения. Рассматривая развитие средств коммуникации как основной фактор развития человеческого общества, Маклюэн особо подчеркивал не столько значение его смыслового содержания, но принципы организации, внутреннюю структуру. Именно они, по его мнению определяют «формы мышления и организации опыта в обществе и практике». Основными «идеальными типами» (в терминах М. Вебера) и, одновременно, историческими стадиями и даже полюсами являются в концепции Маклюэна устный и печатный типы коммуникации, в то время как письменный (т.е. рукописный) тип коммуникации является промежуточным между ними, совмещая черты и того, и другого типа коммуникации.
Для печатной культуры (в отличие от устной, которая была аудиотактильной) свойственно доминирование зрения (визуализация), аналитичность и рациональность восприятия; как следствие абстрактная, визуальная технология задает однородное время и однородное континуальное пространство, где действуют «причины, имеющие свои следствия, где вещи движутся, а события происходят на отдельных плоскостях и в последовательном порядке». 38 В традиционных представлениях о книге она ассоциируется со знанием, эрудицией, неторопливостью времяпровождения, отстраненностью от реалий повседневности. Как отмечает Л. Миллер, книги как хранилища идей и как способ улучшения человеческой природы, уже давно воспринимаются как нечто «сакральное». Однако Л. Февр и Г.-Дж. Мартин в своем исследовании «Происхождении книги» убедительно показали, рассматривая, каким образом складывались отношения между экономикой капитализма и культурой книгопечатания, что «с самых ранних дней книгопечатание существует как индустрия, управляемая теми же принципами, что и всякая другая». Авторы подчеркивают рационализм современного общества, который определен теми рамками, что устанавливаются организованными группами людей (или бюрократией), в большей степени заинтересованных в потреблении, чем в производстве; поэтому они определяют современное общество как бюрократически контролируемое общество потребления. Чтобы такое общество могло иметь какое-то значение помимо потребления, необходимо, согласно Февру, существование независимо мыслящих и чувствующих индивидуумов. В этой связи имеет смысл обратиться к понятию «автономии» (греч, autos -собственный и nomos - закон) как социального феномена. Именно развитие книгопечатания «привело к формированию «культуры зрения», фундированной презумпцией автономии «собственного видения», «личной точки зрения», «индивидуального взгляда на вещи» (в противоположность суггестивно ориентированной традиционной «культуре слуха»)». 383 Таким образом происходит актуализация понятия автономии в аксиологическом аспекте, а затем и в рамках концепции экспертократии, которая по-новому определяет положение и роль интеллигенции в обществе, отводя ей роль, согласно А. Гоулднеру, «значимого маргинала». 384 Как подчеркивает М. Мажейко, маргинальная позиция интеллигенции как субъекта автономии на деле оказывается социально акцентированной и доминирующей, а решающее значение «критической свободной мысли интеллектуалов» (Гоулднер) в истории позволяет говорить о реальной экспертократии, целью которой оказывается автономия интеллектуалов ».
Статус печати в обществе, таким образом, определяется его ролью как отрасли индустрии и одновременно как особого пространства интеллектуальной мысли, опосредуемого стремлением «экспертов-интеллектуалов» к независимости. Такая ситуация неизбежно ведет к возникновению напряжения между интересами индустриального производства (которые в условиях государственного социализма предельно идеологизированы) и стремлением к автономии создателей печатной продукции. Кроме того, если применить к анализу книгопечатания теорию полей П. Бурдье, то окажется, что печать находится на пересечении нескольких полей. Однако в условиях государственного регулирования структура поля экономики определена конфигурацией властных отношений, характерных для госсоциализма.386 Таким образом, государство оказывается агентом, торгующим культурными ценностями через систему книгопечатания и книготорговли (включая институт цензуры).
Как пишет П. Бурдье, «для автора, как и для критика и продавца картин, для издателя или директора театра, единственным легитимным накоплением будет получение известности, узнаваемого и признанного имени, ведь капитал известности заключает в себе власть освящать как предметы (эффект марки или подписи), так и личности (через публикацию, организацию выставки и т. п.), а следовательно, - придавать им ценность и получать прибыли с этой операции». Исключение из этого процесса - или отказ в «авторизации» - по идеологическим соображениям определенного круга художественной интеллигенции ставит перед ними вопрос о дальнейших стратегиях.
«В литературу входят не так, как в религию, но как в клуб избранных: издатель выступает одним из престижных поручителей (давая предисловия, критику и т. п.), а члены клуба обеспечивают старательные свидетельства признания».
Одной из возможных стратегий в этом случае становится самиздат и тамиздат.
Самиздат как одна из форм культуры книгопечатания соединял в себе несколько особенностей, в том числе связанных с его материальной формой389; самиздат с определенными оговорками можно отнести к «пре-гутенберговской» эпохе, эпохе рукописных манускриптов, но с другой стороны в основе явления лежит принцип доступности, свободы читателя в выборе и его права на распространение тех текстов, которые он считал необходимыми к прочтению, что сближает его с современными интернет-технологиями.
Западные «издательские проекты» в сети самиздат - тамиздат
Чтобы самиздат мог найти свою аудиторию на западе и превратиться в тамиздат, вернувшись контрабандой в советскую зону, ряд издателей должны были заинтересоваться подобной литературой и включить ее в свои издательские планы, в соответствии с которыми эти произведения могли бы быть напечатать или в журнальном варианте, или отдельным изданием, или как часть специальной книжной серии. Выше мы говорили в основном о роли восточноевропейских диаспор в издательстве запрещенных цензурой национальных авторов. Но тамиздат, как будет показано в данном параграфе, не был проектом только восточноевропейской послевоенной эмиграции, которые были наиболее активны в этой области; эта идея нашла поддержку у западной интеллектуальной элиты и представителей официальных структур западных государств. Как уже отмечалось, данная тема только недавно стала предметом исследований, и многие вопросы и детали этой истории должны быть уточнены. В данной работе мы остановимся только на нескольких примерах западной издательской деятельности и их особенностях, с учетом задач данного исследования.
Но начнем мы с примера, который связывает между собой разные издательские проекты восточноевропейской эмиграции и западные программы в этой области, которые и стали основой ждя создания транснационального сообщества «Другой» Европы. Речь пойдет о деятельности группы американских литераторов, большинство которых были выходцами из Восточной Европы во втором или третьем поколении. Общим для этой группы интеллектуалов, куда вошли издатели, художники, драматурги, писатели и правозащитники, был интерес к событиям в Восточной Европе. Среди ключевых фигур этого интеллектуального сообщества - Роберт Л. Бернстайн, Филип Рот, Джейсон и Барбара Эпштейн, Артур Миллер, Джон Апдайк, Уильям и Венди Луерс, Джонатан Брент. А центральным местом, где идея тамиздата нашла своих сторонников, стала редакция журнала «New York Review of Books» (NYRB). Объединяющим фактором для этих столь разных интеллектуалов был их интерес к Восточной Европе. В своем интервью Венди Луерс (жена бывшего американского посла в Праге) отмечала:
«Когда пала Берлинская стена, мы организовали вечер для Зденека Урбанека, который гостил у нас в ноябре-декабре 1989 года . Среди присутствовавших были практически все издатели - Кноп (Knopf), Аш Грин, Боб Бернштейн, Боб Силверс, Барбара Эпштейн. Они все пришли в наш дом, и статья в Нъю Йорк Тайме писала об этом под заголовком «Пражская революция на 5-ой Авеню», потому что все знали друг друга».
Как показывает в своей статье Ф. Кинд-Ковач, будучи выходцами из Восточной Европы, участие в поддержке писателей из этих стран для большинства из них стало естественным продолжением их биографии.623 Кроме того, отвечая на вопрос «почему тамиздат», многие из них подчеркивали особое значение понятия свободы, за которую боролись восточноевропейские интеллектуалы. Дж. Апдайк писал:
«Для меня свобода, за которую они боролись, не была свободой самой по себе -или свободой для самого себя - но это была скорее свобода на службе знания, это то, что я понял, читая их работы, думая о литературе, которая была написана в этой части мира; это было понимание того, что это знание было чем-то, за что мы всегда должны были бороться. Знание не дается просто так. И это то, что, по моему мнению, доказало это движение».624
Роль литературы в жизни общества понимали не только сами писатели, редакторы и издатели; влияние литературы, а особенно в литературоцентричном обществе, в той или иной мере признавало и партийно-государственное руководство, чем отчасти объясняются процессы писателей в 60-70-ые годы и дальнейшие преследования литераторов. Одним из последствий этих процессов, в частности, над А. Синявским и Ю. Даниэлем, стал рост интереса на Западе к писателям за «железным занавесом». Филип Рот, оценивая собственную позицию как писателя, признавался:
«Я преклоняюсь перед такими писателями как Синявский и Даниэль, перед их лично храбростью и их бескомпромиссной преданностью литературе. Писать в тайне, издавать под псевдонимом, работать в страхе перед заключением, в страхе быть презираемыми, высмеянными и оскорбленными массой писателей - это был бы самонадеянно даже вообразить возможность выживания художественного мастерства в таком враждебном окружении, не говоря уже о том, чтобы пройти через все испытании с тем достоинством и самообладанием, которые показали Синявский и Даниэль».
Их пример убедил его в необходимости более активно участвовать в проекте поддержки восточноевропейских писателей; в 1974 г. он инициировал специальную книжную серию «Писатели из Другой Европы», которая получила большую известность среди американских читателей, познакомив их с новыми именами. В этой серии Рот издавал не только еврейских писателей, но предоставил возможность обрести читательскую аудиторию тем, у кого не было публичного литературного голоса вне самиздата. Через эту деятельность, через поддержку чехословацкой литературы, Рот фактически восстановил и свою собственную биографию (используя образ своего вымышленного альтер-эго, Цукермана, он анализирует эмоциональную связь между своей новой привязанностью к Праге, где он провел некоторое время, работая над романом, и восточноевропейским прошлым своей семьи). Так роман Рота стал своеобразным литературным переводом опыта многих нью-йоркских интеллектуалов. В интервью «Гардиан» {«The Guardian») в 1994 году, Рот сформулировал свое восприятие нонконформистских писателей:
«Они [писатели из Другой Европы] помогли мне понять различие между тем, что значит быть писателем в Америке и писателем в Восточной Европе. Эти мужчины и женщины ... работали под огромным давлением, и давление было плохо мне знакомо ... . Они страдали за то, что я делал свободно, и я чувствовал большое уважение и близость; мы все были членами одной гильдии».
Чувство причастности, возникшее в процессе этой деятельности, заставило Рота и многих других интеллектуалов пересмотреть свои моральные установки в отношении той роли, которую они играли в этой «гильдии». В этом плане особый интерес представляет исследование Д. Бенатова об использовании культуры и искусства в политических целях, в связи с чем он ставит под сомнение литературное качество передаваемых на Запад произведений восточноевропейских авторов. О возможных рисках говорил и Л. Лабедз на конференции по самиздату 1971 г.ода:
« ... может оказаться, что будет совсем немного документов ... из советского самиздата, которые смогут соответствовать свободному и открытому обсуждению, не выглядя примитивными или слишком наивными. Поэтому эти документы, имеющие политическое значение, далеко не всегда представляют интеллектуальную ценность вне исторического контекста, в частности, Советского Союза. Поэтому я немедленно начинаю с сопоставления ситуаций, связанных с распространением самиздата на Западе и использованием их на [радиостанции Свобода]. В последнем случае их использование вполне адекватно, так как эти документы возвращаются в ту же самую среду, которая их и произвела».628
Естественно, что понимание роли литературы и литературного сообщества на протяжении всего периода «холодной войны» не было неизменным, оно менялось в зависимости от тех задач, которые ставили перед собой участники этого процесса, от внешних факторов разворачивания противостояния, а также тех внутренних процессов и событий, которые происходили в самих странах советского блока. Усиление или ослабление цензурных ограничений, репрессии или либерализация режима, введение новых внешнеполитических доктрин (в частности, политики разрядки напряженности), правозащитное движение и подписание Хельсинкских соглашений 1975 года - все эти факторы влияли на понимание роли и места литературы в культурной дипломатии этого периода. Соответственно, изменения динамики взаимоотношений на международном уровне оказывало влияние и на развитие системы самиздата и тамиздата.
«Без чешской периодики и книжных издательств на Западе ... современная чешская литература прекратила бы свое существование,» - эти слова Гавела, сказанные в 1995, и относящиеся к издательской деятельности чешской эмиграции, можно рассматривать как один из подходов к оценке феномена тамиздата. Как подчеркивает Ф. Кинд-Ковач, эта оценка касается по крайней мере двух сторон этого явления - с одной стороны самой издательской системы, а с другой, она может быть отправным пунктом для анализа литературного сообщества и его литературной деятельности.
