Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Макрокультурные константы русского мира в исторических пьесах А. Н. Островского
1.1 Православные образы .9
1.2 Образы России и Запада38
1.3 Образы смутного времени49
Выводы по главе I 58
Глава II. Историософия русской власти в исторических пьесах А. Н. Островского
2.1 Образ Царя 60
2.2Образ города 73
2.3 Структура русского общества .77
Выводы по главе II 107
Глава III. Быт и Бытие русского народа в исторических пьесах А. Н. Островского
3.1 Быт русского народа 108
3.2Образы смерти и памяти.146
Выводы по главе III .153
Заключение .155
Библиографический список
Введение к работе
кандидат культурологии, доцент М. Ю. Красильникова
Актуальность исследования. В начале ХХI века в связи с процессом глобализации в России наблюдается повышение интереса к истории, традициям и обычаям своего народа. В такой ситуации исторические пьесы А. Н. Островского помогут современному человеку выявить истинные нравственные ценности нашего народа, изучить культуру и особенности исторического развития нашего государства.
Несмотря на наличие специальных работ по творчеству А. Н. Островского, историческим пьесам посвящено не так много исследований. Остается актуальным изучение русского мира в его культурологическом воплощении в исторической драматургии А. Н. Островского.
Степень научной разработанности проблемы. Исторические хроники А. Н. Островского изучены недостаточно.
Большой вклад в изучение исторических драм А. Н. Островского внес Н. П. Кашин – автор исследований «Этюды об А. Н. Островском» и «Символика А. Н. Островского». Основной труд — «Этюды об А. Н. Островском» — отличается глубиной текстологического анализа, богатством привлеченного материала.
Отдельную страницу островсковедения составили работы А. И. Ревякина. Из его исследований можно выделить следующие монографии: «Драматургия А. Н. Островского», «Искусство драматургии А. Н. Островского», «Москва в жизни А.Н. Островского». В своих книгах ученый показывает эволюцию мастерства писателя, анализирует жанровые особенности, сюжет и композицию пьес, принципы типизации характеров, приемы их изображения.
Л. М. Лотман — автор нескольких сотен научных статей и множества книг, в том числе монографии «А. Н. Островский и русская драматургия его времени» и книги «Реализм русской литературы 60-х годов XIX века». Из статей, связанных с творчеством Островского следует выделить: «Островский и литературное движение 1850–1860-х годов», «Драматургия Островского в свете проблем современной культуры», «Островский и драматургия второй половины ХIХ в.».
Труды Ю. В. Лебедева посвящены изучению национальной и духовной специфики русской словесности, проблемам жанрового своеобразия А. Н. Островского. Из его работ, близких нашей тематике, можно отметить следующие: «С. В. Максимов и А. Н. Островский», «О национальном своеобразии драматургической системы А. Н. Островского», «К проблеме генезиса новой русской драмы».
В центре внимания исследований А. И. Журавлевой – тема русского мира в творчестве А. Н. Островского и изучение разноплановой специфики его наследия. Выделим значимые для нас работы: книги «Островский-комедиограф», «Театр А. Н. Островского», «А. Н. Островский»; статьи: «Церковь и христианские ценности в художественном мире А. Н. Островского», «Островский и московский университет, «Театр Островского как модель национального мира».
Существенный вклад в отечественное островсковедение внесла И. А. Овчинина – автор книги «А. Н. Островский. Этапы творчества», составитель сборников научных трудов «А. Н. Островский. Материалы и исследования», автор статей: «Человек и история в драматической хронике «Тушино», «А. И. Журавлева об Островском», главный редактор «Энциклопедии А. Н. Островского».
В трудах И. А. Едошиной творчество А. Н. Островского представлено в широком культурном контексте. Отметим лишь особо значимые для нас исследования: «Две рецепции «Бориса Годунова» А. С. Пушкина: А. С. Хомяков и А. Н. Островский», «Народная культура в драмах А. А. Потехина и А. Н. Островского» и «Пьесы А. Н. Островского на костромской сцене (конец 1850-1870 годы)».
Важными для нас исследованиями стали труды М. А. Миловзоровой «Динамика сюжета и жанра русской исторической драмы XIX века», «Исторические сюжеты А. Н. Островского в свете концепций русской официально-патриотической драматургии 30-40-х годов XIX века», «Историческая стилизация в творчестве А. Н. Островского и современников».
Историософские основы русского миропонимания в диссертационном исследовании представлены виднейшими деятелями отечественной мысли.
В. О. Ключевский в «Истории России от древнейших времен до наших дней» выявляет особенности исторического развития нашего народа, становления русского менталитета.
Н. М. Карамзин в «Истории государства Российского» подробно рассказывает о деятельности русских монархов и их значении в становлении и сохранении основ русской государственности.
С. М. Соловьев в «Истории России с древнейших времен» указывает на особенности складывания менталитета нашего народа с древнейших времён его истории.
Н. Я. Данилевский в книге «Россия и Европа» анализирует особенности исторического развития России и стран Запада, указывает на ментальные различия, сложившиеся в ходе истории.
Быт, традиции и обычаи всего русского народа, особенности средневековых русских городов изложил Н. И. Костомаров в книге «Домашний быт русского народа».
И. Е. Забелин в исследованиях «Домашний быт русских царей» и «Домашний быт русских цариц» пишет об особенностях жизни царей и цариц, церемоний, об отличиях в менталитетах русского и западного человека.
Философские взгляды на русский народ, особенности его характера изложили в своих трудах Н. А. Бердяев («Русская идея», «Судьба России»), И. А. Ильин («Путь духовного обновления»), Н. О. Лосский («Характер русского народа»).
С. Н. Булгаков в книге «Православие. Очерки учения Православной церкви» излагает свой взгляд на особенности православной веры, Божественной мудрости – Софии, а также раскрывает онтологическое значение таинств для верующего, что является важнейшим моментом в понимании духовной специфики культуры русского народа.
Объект исследования – историософия русского мира.
Предметом исследования является русский мир в исторических хрониках А. Н. Островского.
Цель исследования – культурологическая реконструкция русского мира в исторической драматургии А. Н. Островского.
Для решения данной проблемы необходимо выполнение следующих задач:
– выявить особенности изображения социального устройства русского общества в исторических пьесах;
– рассмотреть особенности мировоззрения русских людей;
– осветить особенности быта и нравов русского общества.
Материал исследования – исторические пьесы А. Н. Островского.
Теоретическая основа исследования – труды по отечественной истории В. О. Ключевского, Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, Н. И. Костомарова, бытовой культуре русского мира И. Е. Забелина, историософские и религиозно-философские сочинения Н. Я. Данилевского, Н. А. Бердяева, И. А. Ильина, Н. О. Лосского, С. Н. Булгакова. Труды, посвящённые исследованию жанровой природы исторических хроник А. Н. Островского: Н. П. Кашина, А. И. Ревякина, Л. М. Лотман, Ю. М. Лебедева, А. И. Журавлёвой, И. А. Овчининой, И. А. Едошиной, М. А. Миловзоровой.
Методологическая основа исследования. Методы исследования, реализованные в ходе осуществлённой работы: сравнительно-исторический, герменевтический и сопоставительный, в комплексе позволяющие более глубоко взглянуть на русский мир в исторических хрониках А. Н. Островского.
Научная новизна исследования заключается в том, что по настоящее время нет целостного культурологического исследования русского мира в исторических пьесах А. Н. Островского. В исследованиях Н. П. Кашина, А. И. Ревякина, М. М. Уманской и Л. М. Лотман выявлены исторические источники, определено место исторических драм А. Н. Островского в историко-литературном процессе, охарактеризованы традиции русской исторической драматургии, проявившиеся в пьесах Островского. Однако вопросы, связанные с духовностью русского народа, бытовыми проблемами, а кроме того ментальным складом русской культуры не нашли должного отражения в научных исследованиях об А. Н. Островском.
Теоретическая значимость исследования заключается в осмыслении русского мира с особенностями его духовной и культурной жизни, с подчёркнутой спецификой отечественного менталитета, что вносит вклад в развитие россиеведения.
Практическое значение работы. Материалы диссертационного исследования могут быть использованы в педагогической практике преподавателей высших и средних профессиональных учебных заведений. Результаты исследования могут послужить основой учебных пособий по истории русской драматургии середины XIX века.
Положения, выносимые на защиту:
1. В исторической драматургии А. Н. Островского отразились макрокультурные константы русского мира: православная вера, антагонистические образы России и Запада, типические реалии Смутного времени;
2. Историческая драматургия А. Н. Островского содержит имплицитную историософию русской власти, отражённую прежде всего в образах царя и города;
3. Историческая драматургия Островского раскрывает быт и Бытие русского народа в их глубинной соотнесённости, достигающей предельной концентрации через образы смерти и памяти;
4. Историческая драматургия Островского, обладая высокой художественной выразительностью, сценическим потенциалом и содержательной глубиной, отражает знание современной ему историографии, а также историософии.
Апробация научного исследования. Основные идеи и результаты диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры культурологии и литературы Шуйского филиала ФГБОУ ВПО «Ивановский государственный университет», на V, VI, VII Международной научно-практической конференции «Шуйская сессия студентов, аспирантов, молодых ученых» (Шуя, 2012, 2013, 2014 гг.), на XXXIII Международной научно-практической конференции «Система ценностей современного общества» в г. Новосибирск; на V Всероссийской научно-практической конференции с международным участием «Война и мир: научные исследования и императивы современного образования» в г. Иваново; на научно-практической конференции «Интеллектуальный потенциал XXI века: ступени познания» в г. Новосибирск.
Основные результаты исследования опубликованы в журналах, рекомендованных ВАК Минобрнауки РФ: «Теория и практика общественного развития», «Гуманитарные, социально-экономические и общественные науки».
Соответствие паспорту специальности. Исследование соответствует следующим пунктам паспорта специальности 24.00.01 «Теория и история культуры» – 1.7 (культура и религия), 1.15 (роль культурного наследия в жизнедеятельности общества), 1.18 (культура и общество), 1.22 (культура и национальный характер).
Структура диссертации. Работа состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы, состоящего из 128 источников. Общий объем диссертационного исследования 164 страницы.
Образы России и Запада
Россия и Запад – два антагонистических образа в исторических хрониках Островского, что обусловлено ходом исторического развития. Наше государство сформировалось как особый замкнутый мир, враждебно относившийся к иноземцам, живший по своим законам. Драматург особое внимание уделяет быту человека, видя в нем непосредственное проявление особенностей национального характера, привычек и обычаев. И.А. Овчинина пишет: «Народное единство и соборность осмысливаются как фундаментальные начала жизни нации, в которых отразился ее дух, психология, нравственность»1.
Указывая на различие исторического развития, Н.Я. Данилевский в книге «Россия и Европа» пишет: «Как совершаются обыкновенно великие события в жизни народов не только европейских, но и других? Какой-либо интерес зарождается вследствие ли исторических обстоятельств или как плод мысли одного из великих двигателей истории. Интерес этот постепенно возрастает, борется с существующим порядком вещей, который он в большей или меньшей степени отрицает, побеждается, восстает вновь, сначала обороняется, потом наступает, становится наконец победителем... … Совершенно иначе происходит процесс исторического развития в России. Все великие моменты в жизни русского народа как бы не имеют предвестников, или, по крайней мере, значение и важность этих предвестников далеко не соответствуют значению и важности ими предвозвещаемого. Сам переворот, однако же, не происходит, конечно, как Deus ex machina. Только предшествующий ему процесс есть процесс чисто внутренний, происходящий в глубине народного духа, незримо и неслышимо. … В народном сознании происходит процесс внутреннего перерождения, который совершается в душе отдельного человека, переходящего из одного нравственного состояния в другое, высшее, получив к прежнему полное отвращение…»2 А.С. Хомяков «видит противоборство двух начал в истории: свободы и необходимости, духовности и вещественности. … Противополагаемые им начала он выражает в условной … терминологии – иранство и кушитство. Иранство есть свобода и духовность. Кушитство есть необходимость и вещественность. И, конечно, оказывается, что Россия – иранство, Запад – кушитство»1. С.М. Соловьев отмечает, что «Европа состоит из двух частей: западной, каменной, и восточной, деревянной. Камень, так называли у нас в старину горы, камень разбил Западную Европу на многие государства, разграничил многие народности, в камне свили свои гнезда западные мужи и оттуда владели мужиками, камень давал им независимость; … На великой восточной равнине нет камня, все ровно, нет разнообразия народностей, и потому одно небывалое по своей величине государство. Здесь мужам негде вить себе каменных гнезд, не живут они особо и самостоятельно, живут дружинами около князя и вечно движутся по широкому беспредельному пространству…»2.
Но историк далее не ограничивается сравнением Западной и Восточной Европы, складывающихся менталитетов заселяющих ее народностей. Он указывает на различие в самой Восточной Европе: «… на великой восточной равнине замечаем различие форм, которое имеет историческое значение. Здесь две формы господствуют – лес и поле, или степь. Из противоположности этих двух форм, находящихся друг подле друга, вытекает историческая противоположность, борьба народонаселения двух половин России – лесной и степной. Борьба земских людей, государства с казачеством есть относительно природных форм борьба лесной стороны с полем, степью, что особенно выразилось в Смутное время и в последующие казацкие движения, когда Россия делилась по духу, характеру народонаселении на северную, земскую, и на южную, украйну со степями, казацкую»3.
Значительное влияние на характер русских людей оказывало православие. Стоит отметить тот факт, что христианство является общим элементом для русского и европейского человека. «По словам медиевиста Й. Хейзинги, « … жизнь средневекового христианства во всех отношениях проникнута, всесторонне насыщена религиозными представлениями. Нет ни одной вещи, ни одного суждения, которые не приводились бы постоянно в связь с Христом, с христианской верой. Все основывается исключительно на религиозном восприятии всех вещей…» Обрисовывая эту сущностную особенность средневекового миросозерцания, Островский постоянно вводит в тексты своих народных драм, комедий и хроник обрывки молитв, цитаты из духовной литературы, христианские сентенции и нравоучительные изречения»1.
Смута, потрясшая Русь, стала временем духовного испытания для народа, который оценивал эту катастрофу только с точки зрения патриотизма, нравственности. Для Козьмы Минина Бог – это не просто высшая сила, но и заступник России, единственная и последняя надежда. Православная вера становится единственным нравственным ориентиром в катастрофический для Руси период. Смута, всколыхнувшая всю Русь, для религиозного человека была катастрофой, временем, когда стали появляться апокалипсические настроения. Об этом и упоминает Минин: “Как только вам не грех воришек слушать, Бездельных, шлющихся! Развесьте уши – Им на руку, они тому и рады. Их много изрыгнул на Русь святую Огнедыхательный диавол, поядатель Душ человеческих, злохитрый змей”2. «Не социальный протест, а инстинкт государственного единения и жгучая обида за осквернённые религиозные святыни увлекают простого новгородского купца Минина на великий патриотический подвиг»1: «Друзья и братья! Русь святая гибнет! / Друзья и братья! Православной вере, / В которой мы родились и крестились, / Конечная погибель предстоит»2. Бог – единственная сила, которая может управлять жизнью человека, наказывать за грехи, а после покаяния вновь дарует милость человеку. Об этом и говорит Козьма: “Господь не век враждует против нас И грешнику погибели не хочет. Придет пора, молитвой и слезами Святителей и праведных людей Разящий гнев Господень утолится И нам, смиренным, снидет благодать. Господь смиряет и Господь возносит, Введет в беду и изведет из бед”3. Русский человек, обращаясь к Господу, заботится, прежде всего, о чистоте души, о нравственном своем совершенствовании. Западный человек обращается к Богу лишь для собственной наживы, собственной корысти или, как следует из слов Иезуита в хронике «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», об удачном завоевании, превращении Руси в католическую державу. «Русь совсем не свята и не почитает для себя обязательно сделаться святой и осуществить идеал святости; она – свята лишь в том смысле, что бесконечно почитает святых и святость, только в святости видит высшее состояние жизни, в то время как на Западе видят высшее состояние также и в достижениях познания или общественной справедливости, в торжестве культуры, в творческой гениальности»4. «…Островский вводит в действие своих пьес литургическое измерение времени. Путем возведения бытовой эмпирии к бытию абсолютному он замыкает временную цепь и вызывает «короткое замыкание» между двумя планами бытия – мирским и мировым»1. Православие – не только объединяющий фактор в эпоху катастрофы, но и основа жизни, формирующая духовную культуру. Запад не столь религиозен. Государственная катастрофа на Руси становится лишь предметом обогащения польских панов. Но не только православие объединяло русских людей. Бытовая культура нашего народа – явление своеобразное. Народная жизнь, тесно переплетаясь с православием, приводила к появлению такого понятия, как «бытовое православие, в котором отразилась реально сложившаяся религиозно-обрядовая практика русского народа, и в первую очередь крестьянства. Особенно ярко проявилось это в обрядах крестьянского земледельческого календаря, принявшего под влиянием христианства вид бытовых святцев»2. Важной для русского человека была память и, вместе с ней, почитание усопших родственников. Перед венчанием на царство государи были обязаны посетить умерших родителей. Усыпальницей великих московских князей был Архангельский собор московского Кремля. Об этом говорят в народе: «К Архангелу, к родителям пошел!»3 У Островского царь неотделим от национальных традиций. Как и простой народ, монарх почитает умерших родителей. Дмитрию чужды традиции русского народа. Его шествие в Архангельский собор, «к родителям», – это для него обряд, лишенный всякого сакрального смысла, не имеющий никакого психологического отклика в душе. Мотив памяти в исторических хрониках присутствует на протяжении всего действия: русский человек вспоминает не только своих ближних родственников, но и царей (Ивана Грозного, Федора Ивановича, Бориса Годунова). Такой ракурс художественного изображения жизни человека выявляет сущность народа: он размышляет о жизни минувшей и настоящей, сравнивая, таким образом, недалекое прошлое со «смутными» временами. Мотив памяти «собран» драматургом из различных религиозных и общекультурных элементов. К религиозным можно отнести родительскую субботу, о которой упоминает драматург: “Басманов За упокой-то Ты сродников своих помянешь после. Масальский Ты подожди родительской субботы”1. У русских людей было принято поминать усопших родственников в определенный день – субботу, которая считается днем покоя и, следовательно, наиболее подходящим для молитвы. К общекультурным элементам относится память об эпохе Ивана Грозного, Федора Ивановича, Бориса Годунова. Если поминание родителей связано с духовной культурой, то воспоминание о правлении Грозного связывается с государством, когда «оплошек не было», когда власть была представлена законным царем, и, следовательно, в государстве был порядок. Законность являлась основой сакрализации царской власти.
Ретроспектива к временам правления Ивана Грозного и последующих за ним правителей расширяет временное пространство хроники. Народ предстает в нерасторжимом единстве с царями, правителями государства, а значит, Русь для всего народа – одна большая семья.
Образы смутного времени
Конец XVI-начало XVII столетия, получившее название «смутного» времени, получало неоднократное осмысление в художественной литературе. Вслед за Ф. Шиллером, Лопе де Вега, И. Кукольником, А.С. Пушкиным свои произведения, посвященные этому периоду, создает А.Н. Островский. Смутное время можно уверенно назвать одним из образов исторических хроник великого русского драматурга. Этот образ «вбирает» в себя и проблему активности народа в историческом процессе, и проблему нравственности, и размышления о сущности власти. Первая составляющая образа Смутного времени – активность народа – была чрезвычайно важной для Островского. Именно в этот период выявляются истинные ценности для народа, его отрицательные и положительные черты. Особенность восприятия русским народом Смуты является то, что наши люди осознают эпоху катастроф с точки зрения православия. В это время вся жизнь средневекового человека была подчинена религии. Р. Гвардини в книге «Конец Нового времени» пишет: «…все события жизни каждой семьи и отдельного человека, рождение, бракосочетание и смерть, работа и отдых, смена времен года, недель и дней, то порядок церковного года пронизывает всю жизнь вплоть до мельчайшего ее движения»1. Первый и самый страшный образ Смуты для народа – это антихрист. Гибель Русского государства «напрямую ассоциировалась с гибелью всего мира и приходом антихриста. Более того, в некоторых сочинениях начала XVII века появляется и предтеча антихриста – так называли Лжедмитрия I»2. Значительно и то, что русские люди жили в определенной системе ценностей, микрокосмосе, в котором существовало упорядоченное начало всей жизни. Авторитет царя и церкви был огромным. Смутное время нарушает цельность русского микрокосмоса, что влечет за собой потрясения государственного и нравственного характера. Разрушение привычного порядка жизни в сложившейся ситуации имеет объективные, неизбежные, причины. «Авторитет есть основа всякой человеческой жизни, не только несовершеннолетней, но и самой что ни на есть зрелой; он не только помогает слабому, но воплощает сущность всякой высоты и величия; и потому разрушение авторитета неизбежно вызывает к жизни его извращенное подобие – насилие. До тех пор, пока средневековый человек ощущает единство бытия, он воспринимает авторитет не как оковы, а как связь с абсолютным и как точку опоры на земле»1.
Эпоха Смуты уничтожает нравственность русского человека. Русский историк С.М. Соловьев указывает, что «мы имели случай замечать неудовлетворительное состояние народной нравственности в Московском государстве. Водворилась страшная привычка не уважать жизни, чести, имущества ближнего; сокрушение прав слабого перед сильными…»2. Поэтому главным понятием в исторических хрониках Островского, посвященных Смутному времени, является грех. В исторической хронике «Тушино» при осаде монастыря у Епифанца возникает «великий трепет» перед «святыми старцами». Тушинцы совершают святотатство, участвуя в осаде Троице-Сергиева монастыря. Не потерявший окончательно совесть, Епифанец понимает: “Угодники Господни Монастырю дают святую помощь. Мы с музыкой идем, с гуденьем, вопом Пьянехоньки, – а там святые старцы Молитвою укреплены, постом, И ратники с благословеньем Божьим Отпор дают под звоном колокольным. … Я раз взглянул и два – И помертвел: в сиянии небесном Угодники со стен на нас грозятся И от врагов обитель ограждают Каждением и крестным осененьем, Святой водой кропят. Великий трепет Объял меня! Махнул своим казакам Скорей назад, давай Бог ноги. Да вот и здесь лежу, трясусь, И думаю: да что мы, черти, что ли, Что воевать пришли святое место? … Домой идти, покаяться скорее, Замаливать свой грех, покуда жив”1. Он понимает, что Творец бережет этот монастырь, а вместе с ним и всю Русь. Поэтому призывает отступить от стен монастыря да идти «покаяться скорее». Осада святого места для Епифанца – дело греховное, не богоугодное: «да что мы, черти, что ли…» – рассуждает он.
В этом эпизоде проявилась «контрастность» русской души – порок и святость. Русский философ-экзистенциалист Н.А. Бердяев в книге «Судьба России» пишет: «…русская душа склонна опускаться в низшие состояния, там распускать себя, допускать бесчестность и грязь. Русский человек будет грабить и наживаться нечистыми путями, но при этом он никогда не будет почитать материальные богатства высшей ценностью…»2
Размышления о сущности власти, о движимой силе в истории предстают в хронике «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» с первых страниц. Островский показывает народ как основную силу в истории Русского государства. Именно он, помня о вере, культуре, отеческих традициях, спасает Русь от гибели. «В этой пьесе народ изображается в динамике своих симпатий и антипатий. Кроме того, происходит их дифференциация. … Народ представляется как обманутый и обманывающийся. Народное сознание не изображается как нечто целостное и неизменное. Ему свойственен драматизм»1. Смутное время для народа в хрониках Островского – время апокалипсиса. «…душа русского православия, при наличии клерикального спиритуализма на поверхности, преимущественно в иерархии, в глубине своей всегда была доступна апокалиптическому трепету и предчувствиям … Русский апокалипсис имеет двоякий характер, соответственно двойственности и самих апокалиптических пророчеств, — мрачный и светлый. В первом случае воспринимается их трагическая сторона, причем апокалиптика принимает эсхатологическую окраску, с предвестиями скорого конца мира, иногда не без паники и духовного бегства от современности в эсхатологию»2. В исторических хрониках у Островского преобладает темная сторона апокалипсиса. Во-первых, гибель России ассоциируется с гибелью всего мира. Во-вторых, сильное религиозное ощущение современности и любовь к родине заставляют народ осмысливать Смуту как мощное душевное потрясение. Используемые Островским массовые сцены позволяют глубже понять народную психологию, смятение в людях, разные характеры и судьбы, прочувствовать эсхатологическое миропонимание.
Образ города
А.Н. Островского всегда интересовало положение народа в современную ему эпоху. Жесткая цензура не давала возможности открыто поставить вопрос о социальных проблемах человека. Поэтому драматург обращается к историческим событиям, желая на материале прошлого осмыслить настоящее. «К работе над историческими хрониками он обратился в шестидесятые годы, когда у него накопились знания о народе, наблюдения над жизнью народа, когда он увидел волжские города во время литературной экспедиции, познакомился с памятниками старины»1. Драматурга интересовали события Смутного времени и «бунташного» XVII века как одни из самых драматичных периодов в русской истории, а также Островский «стремился к глубокому органическому проникновению в глубь исторической эпохи – в соотношение ее социальных сил, сословную иерархию, стиль и бытовой колорит»2. Исторические пьесы А.Н. Островского «Козьма Захарьич Минин, Сухорук», «Воевода» и «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» наиболее подробно отображают социальное устройство русского общества в XVI-XVII столетиях, дают подробные картины из жизни людей тех времен, раскрывают проблемы, которые существовали в эти эпохи. Первая историческая хроника Островского – «Козьма Захарьич Минин, Сухорук». «Работа над ней шла долго: замысел возник в 1849 году, первая редакция была закончена в 1861 году, напечатана в 1862, вторая редакция – в 1866 году»3. Эта хроника посвящена борьбе русского народа против иностранных интервентов в начале XVII века. В 1866 году выходит следующая историческая хроника Островского – «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский», которая продолжала задуманный 78 драматургом цикл из «эпохи великих мятежей». В этой исторической пьесе драматург осмысливает политические устремления главных интриганов Смутного времени – Василия Шуйского и Лжедмитрия. По психологической глубине образов пьеса «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» – наиболее сильная историческая хроника А.Н. Островского. И.А. Овчинина отмечает, что «хроники «Козьма Захарьич Минин, Сухорук» и «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» историко-литературными нитями связаны с трагедией Пушкина «Борис Годунов» и с художественным опытом Шекспира, воплотившими принцип творческой свободы»1. В пьесе «Воевода» (1864 г.) бытовые и внутри общественные отношения построены автором не просто на историческом материале, а осмысливаются в рамках определенной политической системы, которая основана на деспотизме и произволе воевод. Исторически сложилось так, что политическое объединение Московского государства «глубоко изменило положение и взаимные отношения классов объединенного русского общества и прежде всего состав и настроение его верхнего слоя, боярства, а перемена в составе и настроении этого класса изменила его отношение к государю»2. Социальное устройство того времени было довольно сложным. Русский историк В.О. Ключевский отмечает, что русское общество «дробилось на множество иерархических разрядов с незаметными отличительными чертами»3.
В исторических пьесах Островского предстает вся социальная жизнь того времени. Русское общество в произведениях представляет собой целый калейдоскоп характеров, убеждений и поступков, а также тех чинов, которые существовали в XVI-XVII вв. в Русском государстве. Такой охват драматургом социальной жизни придает пьесам не только масштабность, эпичность, но и позволяет драматургу указать на различия в психологии представителей каждого социального слоя. «Черты исторического и этнографического характера лишь 79 усиливаются в массовых сценах, поскольку в них на первый план выходит психология не отдельной личности, а массы и подчас – целого народа»1. Драматург в своих исторических пьесах точно и подробно указывает состав русского общества в XVI-XVII вв.: «Московские торговцы площадные, Крестьянишки из ближних деревень, Попы без мест, дьячишки из приказов, Убогие и всякие сироты, И деловой и шлющийся народ»2. Всех действующих лиц в исторических пьесах по социальной принадлежности можно разделить в соответствии с классификацией состава русского общества, которую приводит В. Ключевский: первая группа – это служилые чины, вторая – земские чины3. «Служилые чины подразделялись на две группы: чины думные и собственно служилые»4. Думные чины – это бояре, окольничие, думные дворяне и дьяки. К собственно служилым относились стольники, стряпчие и московские дворяне. Думные чины «состояли из лиц правительственных, занимавших должности по высшему управлению и места в государственном совете – государевой думе»5. Боярство – высшее сословие Руси. В XVI веке московское боярство делилось на два слоя. Первый слой не был высшим, но состоял из старинных родов Москвы. Второй слой, который по времени появился позднее первого, но стал знатнейшим, образовывали потомки князей эпохи политической раздробленности, перешедшие из северо-восточной Руси на службу к Московскому княжеству. Кроме родовитости существовал еще один элемент, который давал возможность находится в верхушке социальной лестницы. Это – землевладение. Каждый боярин Московской Руси владел землей. Если же князь, приехавший на 80 службу в Москву, не имел земли, то ему давали поместье, которое довольно часто превращалось в вотчину, то есть передавалось по наследству. Бояре теряли свою политическую независимость, становились подданными московского государя. Однако в своей земле они не теряли всей полноты власти. В Русском государстве существовал особый тип землевладения – «боярский». Владельцы таких территорий имели значительные привилегии, в сословной лестнице стояли на более высоких ступенях. Таким образом создавался особый класс общества – боярство, который руководил вместе с государем не только всем обществом, но даже судьбами людей. Властители были уверены в непоколебимости их власти, в постоянстве и непрерывности этого процесса: «За чином чин по лестнице восходит»1. Высшую власть было не принято осуждать «низшим» чинам: «Нам осуждать бояр не подобает, Мы молоды с тобой и худородны»2, – замечает дьяк Семенов в пьесе «Козьма Захарьич Минин, Сухорук». Мысль дьяка продолжает уже сам воевода из одноименной пьесы: «Власть не судят Подвластные, а только царь…»3
Пренебрежительно относились властвующие люди к простому народу. «Василий Шуйский четко определяет роль каждого социального слоя»4: “Боярство – Русь великая, а земство Идет туда, куда ведут бояре. Народ возьмет, что мы ему дадим, И будет знать, что мы ему велим”5. Социальные отношения, судя по высказыванию, выстраиваются довольно четко: боярство повелевает – народ безропотно подчиняется. Эту мысль продолжает и высказывание стряпчего Биркина в исторической хронике «Козьма Захарьич Минин, Сухорук»: «На то мы власти, чтобы нас боялись; Мы черный люд, как стадо, бережем, / Как стадо, должен он повиноваться»1. «Социальные позиции «старших» и «младших» наиболее полно раскрываются в диалоге-беседе. «Старший» … играет ведущую роль в коммуникативной деятельности и осуществляет ее контроль на различных этапах развертывания речевого события, оставляя инициативу говорения за собой»2. В отношениях «старших» и «младших» наблюдается различие русского и западного менталитетов. «Если западный человек, в средний век своей истории, смотрел везде победителем, завоевателем, смотрел на подвластную среду, как на свое завоевание; то наш властный человек … смотрит отцом-опекуном, смотрит на подвластных или вообще меньших, подчиненных, как на малолетних, несовершеннолетних, недорослей в общественном смысле…»3 Чрезмерная покорность «ведет к внутренней несамостоятельности»4. «Подростковая психология в качестве социального признака не меняется – вот, в частности, что нового привнес в отечественную драму Островский: изображение психологической архетипики, порожденной особенностями национальной истории»5. Бояре были главными смутьянами внутри государства. Постоянные интриги, стремление к обогащению, желание получить как можно больше властных полномочий – вот что представляло собой высшее сословие русского общества. В драматической хронике «Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский» Голицын так характеризует их: “Переплелись обидой да бесчестьем Боярские роды; одной семьи нет, Чтоб на другую зубы не точила”1. Помимо интриг «боярские роды» характеризуются «бесчестьем». В одном этом слове скрыто несколько характеристик: 1) отношение к Богу, когда вера служит для Василия Шуйского лишь средством борьбы за власть. По его мнению, только он достоин русского престола, ибо: “Одной святыне молится с народом, Уставы церкви строгие блюдет, По праздникам духовно веселится, А в дни поста, в смиренном одеянье, С народом каяться идет…”2 Но все это – игра, которую ведет он ради достижения главной цели: добиться «умом, обманом, даже преступленьем» царского трона. Вера является лишь средством борьбы за власть. 2) жизнь, противоречащая законам православия, когда высшему сословию Руси «хочется пожить, да погулять»; 3) неправедные суды, когда «за денежку любого купишь». Василий Шуйский в пьесе Островского – собирательный образ бояр во времена Смуты. Он показан как хитрый, изворотливый человек, ловкий интриган. «Темна душа Василья», – так характеризует его Мстиславский. Василий Шуйский пытается использовать идею защиты веры в борьбе за личную власть. Он посещает церковные службы, идет «ко всенощной», призывает своего брата помолиться «усердно перед Господом о крепости и силе в борьбе с врагом». Однако обращение к молитве у Шуйского связано с личной целью, которую он объявляет брату: «…или плаха, / Иль золотая шапка Мономаха!»3.
Образы смерти и памяти
Исторические хроники А.Н. Островского глубоко демократичны. В них отразился дух народа, его быт, многовековая культура и психология. Уважение к минувшему, память – неотъемлемая часть духовной жизни русского человека XVI-XVII веков. Обычаи предков свято чтились, уважение к ним было одним из законов жизни русского народа. Об этом размышляет Шуйский: «Забвения отеческих преданий, / Кощунства иноземцев над святыней, / На грозном троне шутовских забав / Народ не любит»1. Антитезой «грозный трон – шутовские забавы» драматург усиливает эмоциональную напряженность эпизода, а также указывает на привычность народа к жестокостям царей. Мотив памяти в исторических хрониках присутствует на протяжении всего действия: русский человек вспоминает не только своих ближних родственников, но и царей (Ивана Грозного, Федора Ивановича, Бориса Годунова). Такой ракурс художественного изображения жизни человека выявляет сущность народа: он размышляет о жизни минувшей и настоящей, сравнивая, таким образом, недалекое прошлое со «смутными» временами. Н.А. Бердяев отмечает: «Русскому народу свойственно философствовать. Русский безграмотный мужик любит ставить вопросы философского характера – о смысле жизни, о Боге, о вечной жизни, о зле и неправде…»2. Мотив памяти «собран» драматургом из различных религиозных и общекультурных элементов. К религиозным можно отнести родительскую субботу, о которой упоминает драматург: “Басманов За упокой-то Ты сродников своих помянешь после. Масальский Ты подожди родительской субботы”1. У русских людей было принято поминать усопших родственников в определенный день – субботу, которая считается днем покоя и, следовательно, наиболее подходящим для молитвы. К общекультурным элементам относится память об эпохе Ивана Грозного, Федора Ивановича, Бориса Годунова. Если поминание родителей связано с духовной культурой, то воспоминание о правлении Грозного связывается с государством, когда власть была представлена законным царем, и, следовательно, в стране был порядок. Такая ретроспектива расширяет временное пространство хроники. Островский, обращаясь к эпохе Грозного, к уже ушедшим временам, рассуждает о сущности царской власти. Стоит отметить тот факт, что народ предстает в нерасторжимом единстве с царями, правителями государства, а значит, Русь для простого народа – одна большая семья.
Но ретроспективой к эпохе Ивана Грозного драматург не ограничивается. Герои вспоминают греков: «Обучимся и мы, не торопясь. / Пусть вызовут из Греции монахов!»2 Упоминание Греции многозначительно. Это и теория «Москва – третий Рим», и своеобразное обращение к еще более древним временам, когда на Русь пришли два брата – Кирилл и Мефодий, которые составили алфавит, названный кириллицей. Такая ретроспектива не только расширяет «границы» исторической памяти русского народа, но и указывает на консервативность русского народа.
Русь – страна консервативная. Царь, а вместе с ним и весь народ, должен следовать обычаям предков, чтить и свято их соблюдать: «Какая стать природному царю / Закон менять...»3 Попадая в русскую национальную среду, Дмитрий погибает, как погибнет и все инородное для Руси. Островский не сочувствует Самозванцу, не идеализирует его, драматург показывает объективные законы времени, «неподвижной истории»4. Дмитрию чужды традиции русского народа. Его шествие в Архангельский собор, «к родителям», – это для него обряд, лишенный всякого сакрального смысла, не имеющий никакого психологического отклика в душе. На «нерусскость» Самозванца указывает то, что вся его свита «в разном платье». Это не значит, что все русские ходили в одинаковой одежде, хотя сходства были, но это указывает на присутствие других наций в составе ближайшего окружения монарха. Это для русского народа было недопустимо. Именно по знанию обычаев, традиций, по отношению к церкви народ определяет судьбу монарха. В конфликте двух претендентов на престол – Василия Шуйского и Дмитрия Самозванца – победит не только тот, кто склонит народ на свою сторону, но и тот, кто знает русскую жизнь с особенностями ее быта и культуры. Таким образом, политическая жизнь и культурная сливается воедино: если царь знает и исполняет обычаи предков, то он будет считаться истинно русским. Такое сочетание и создает понятие «русского мира». Незнание русских традиций ведет к неизбежной гибели – вот основа существования русского мира, на которую в исторических хрониках указывал Островский. «…для народной Руси, продолжавшей в большей или меньшей степени придерживаться суеверных заветов старины стародавней, выработал у нее самобытные взгляды на жизнь и смерть. Взгляды эти слились с основным понятием о бессмертии духа человеческого и о бесконечности существования по ту сторону земной борьбы чувств и мыслей, страстей и долга – борьбы темных и светлых начал, приводящей все и вся к одному и тому же порогу вечного слияния с Небесною Правдой, перед которою бессильно все земное-преходящее. Переступив этот роковой порог, беспомощный перед таинственными судьбами грядущего сын земли становится ближе к небу»1.
Герои пьес Островского живут в двух «измерениях»: они не только существуют в земной жизни с ее заботами, суетой, но и заботятся о жизни вечной. Но жизнь и смерть человека сходятся в одной точке – небеса. Среди всех категорий человеческого бытия смерть, пожалуй, стоит несколько обособленно от остальных. «Тема смерти изначально религиозна: ее трактовка входит в общую мировоззренческую установку автора, раскрывает бытийный аспект его творчества, определяет самое существенное в художественное философии … русского классика»1. «У Достоевского событие смерти освещено метафизическим светом. Связывая проблему конца земной жизни с проблематикой личного бессмертия, вечности, существования Божия, Достоевский подает событие смерти в проблемном освещении и вектор движения от него направляет вперед – в мыслимое будущее героя. Если событие смерти у Достоевского всегда имеет религиозно-философское измерение, то у Толстого оно подается в религиозно-нравственном аспекте и луч от него направляется назад – в прошлое умирающего героя. … В отличие от Достоевского и Толстого, у Островского вектор события смерти устремляется ввысь – туда, куда отлетает душа героя, чтобы держать пред Богом ответ за прожитую жизнь: за грехи, за поступки и помыслы, за сомнения и страдания»2. Смерть, по православному учению, это прекращение земной жизни и переход к жизни вечной. Для православного русского человека важно было перед смертью «очистить» душу от земных грехов. «Я смерти жду. Постом и покаяньем / Я оградил себя от страха смерти…», – говорит Осипов. В борьбе с врагами-иноверцами русские люди отдадут жизнь, но не станут жить под игом иноземцев: «Мы все умрем, боярин! / Какая жизнь у нехристей под властью! / Душа нужней – без Бога не прожить! / Антихристу служить тяжелее смерти!»3 Человек поэтизирует смерть, если она связана с защитой родины от врагов. Образ русских женщин у Островского – образ ярких, сильных личностей. Они не страшатся смерти. Такова Людмила из хроники «Тушино». И.А. Овчинина пишет: «Людмила призывает мужа жизни своей не жалеть и за нее не бояться: «Я живая Врагам не дамся в руки! Помни!» … Герои принимают решение сгореть в огне, чтобы не попасть в руки тушинцам. На эту смерть благословляет Николая и Людмилу Редриков-отец»1. Парадоксально для большинства современных людей звучит мысль о благословении родителя на смерть. Но драматург воспроизводит реалии жизни, этого сложного и многообразного явления, сохраняя психологию русского человека. Священник в хронике «Тушино» готов принять смерть, ибо верит в бессмертие души, что является неотъемлемой частью всех русских православных людей. Поэтому на угрозу убить «священник с достоинством и одновременно с сожалением отвечает»2: “Ты глупый И жалости достойный человек! Я Господа боюсь, а ты не страшен. Я для тебя губить души не стану. А что мне смерть! Давно прошу у Бога От бренных уз, от старческого тела Освободить тоскующую душу, О житии небесном”3. Священник проявляет истинно православные качества – боится не смерти, а суда Божьего. Узы жизни для него – «бренные». Как человек православной веры, священник дорожит прежде всего душою. «При таком подходе смерть выступает как выход души из тела в бессмертие»4 Н.А. Шалимова в книге «Человек в художественном мире А.Н. Островского» отмечает: «Персонажей … не очень волнует смерть сама по себе как прекращение реальной земной жизни – она даже входит в состав жизни как ее необходимый атрибут. Но их чрезвычайно тревожит посмертная участь души»5.
