Содержание к диссертации
Введение
Глава I: Устный текст в рамках научной традиции: эволюция системы описания.
1.1. Культура фольклорная и культура научная: истоки взаимодействия и становления диалога 23
1.2. Устное исполнение и его запись как два типа текста 29
1.3. Фольклор и письменность: описание через различие 35
1.4. Фольклор в категориях внетекстовой реальности 43
1.5. Термин «вариант»: проблема достоверности 49
1.6. Песня звучащая и песня записанная: вопрос о сфере пересечения 51
Глава II: Историческая память в былинах: стиль классической интерпретации.
2.1. Эпический прототекст как единица анализа 57
2.2. Исторический факт как основа историографических дискурсивных практик 63
2.3. Обоснование древности 69
2.4. Прочтение эпического текста в рамках русской историографической традиции 72
2.4.1 Мифологическая школа 74
2.4.2 Школа заимствований 77
2.4.3 Историческая школа 81
2.4.4 Сравнительно-типологическое направление 90
2.5. Локализация прототипа как основание для разных датировок 98
Глава III: Устный текст нового типа: на стыке письменности и традиции.
3.1. Процесс адаптации устного слова в письменный контекст 105
3.2. Феномен «возвращения» письменных текстов 108
3.3. Сказители и книжные тексты: взаимодействие традиции и не-традиции 109
3.4. Эпический текст в рамках советского дискурса 118
3.5. Неклассическая форма текста: проблема трактовки в рамках научного дискурса 126
Заключение 133
Список использованных источников и литературы 136
- Культура фольклорная и культура научная: истоки взаимодействия и становления диалога
- Эпический прототекст как единица анализа
- Процесс адаптации устного слова в письменный контекст
Введение к работе
Актуальность темы исследования. В связи с переосмыслением и выходом на новый уровень методологической основы гуманитарных наук в последние десятилетия XX - начала XXI вв., в российском эпосоведении складьшается качественно новая ситуация, которая нуждается в анализе и осмыслении. Необходимость изучения и осмысления данной ситуации обусловлено, прежде всего, тем, что в ее рамках происходит процесс качественного изменения представлений о фольклорном тексте, как о предмете исторических и культурных исследований, и это является своего рода ключевым и переломным моментом в фольклористике вообще, и в русском былиноведении в частности. Кроме этого, при переориентации историографического дискурса на новую постмодернистскую философско-эстетическую парадигму, интерпретация памятников былинного эпоса в ее классической форме, сложившаяся в рамках второй половины XIX - XX вв., не отвечает новым представлениям о природе формирования и функционирования фольклорного текста, возникшим в русле современного эпосоведения.
Текст былины в рамках новой познавательной ситуации теряет свои четкие очертания устоявшегося текста и смещается в сферу «плавающих означающих», где текст является подвижной, функционирующей системой, имеющей бесконечное множество форм реализации. В основном, это происходит за счет признания статуса устного дискурса (дискурса фольклорной культуры) наравне со статусом дискурса письменного. Подобное изменение представлений о тексте, что еще более важно, влечет за собой и трансформацию подходов к нему. В рамках историко-культурных исследований конца XIX - XX вв, эпический текст традиционно играл большую роль. Он являлся материалом для реконструкции в качестве дополнительного или вспомогательного по отношению к летописи и к обрядовому материалу, а порой использовался и наравне с ними. Будучи в рамках подобных исследований историческим источником, в настоящее время былинный текст практически полностью выведен из этого статуса. В рамках российской историографии данный процесс характеризуется постепенным затуханием дискуссии исторической и мифологической школ, являющейся классической для русского былиноведения второй половины XIX - XX вв.
Проблема датировки памятников эпического творчества, являясь основной базовой задачей в изучении памятников былинного эпоса в рамках методологии классической интерпретации, в современной ситуации полностью утрачивает свои позиции. Методики, разработанные в рамках предшествующей историографии, теряют свою эффективность, так как не учитывают некоторых существенных моментов, связанных с функционированием эпического творчества как устной традиции, что существенно важно для сегодняшнего понимания эпического творчества.
Современная трактовка данного феномена сводится к тому, что, поскольку фольклорная традиция предполагает существование в устном исполнительском пространстве, то любое ее закрепление в форме записи и публикации является всегда в определенной степени случайностью и условностью. Из этой специфики эпоса вытекает и особый способ его фиксации, обуславливающий существенное влияние сознания людей на создание письменного, текстового воплощения каждой отдельной былины. Сказитель и собиратель, - один, исполняя эпическую песню, другой, закрепляя ее на бумаге, - сознательно или несознательно вносили долю своего участия в формирование текста. Эпическая песня, записанная на бумаге, рождалась в процессе своего рода сотворчества нескольких людей, причем людей, условно говоря, современной эпохи (вторая половина XIX - первая половина XX вв.). Кроме того, исследователи, реконструирующие исторические реалии той или иной эпохи на былинном материале, в большинстве случаев, объектом своего изучения делали не один отдельно взятый текст, а реконструировали один «сводный сюжет» из ряда вариантов, объединенных одной сюжетной линией, что противоречит сегодняшнему пониманию уникальности отдельно взятого акта исполнения традиционного текста.
В современной ситуации намечается размывание привычного эпического дискурса именно вследствие размывания самого текста фольклорного произведения. Текст былины теряет свои четкие очертания, собственно говоря, текста как такового, в классическом его понимании уже и нет. Повышенное внимание к проблемам вариативности, обусловленное устным характером сохранения и передачи эпического материала, а, следовательно, множественность реализаций фольклорного текста, поднятое в 90-е гг. Б. Н. Путиловым лишает классическую интерпретацию смысла. Она теряет само свое основание в виде четкой текстовой базы, сформированной за годы собирательской деятельности, на которую можно было бы опираться. Изучение особенностей записи текста, при которой выяснился фактор потери информации из-за разной специфики и скорости письменной и устной культур поднимает вопрос об адекватности записанного текста его устному оригиналу.
Для исследователей, занимающихся интерпретацией текстов русской былины, подобная постановка проблемы означает потерю предмета исследования, поскольку кроме огромного числа эпических текстов, которые теперь являются равнозначными друг другу и не могут быть упорядочены за счет комбинирования сходных вариантов в единый «прототекст», возникает и еще один фактор, при котором размывается система представлений, связанная с наиболее авторитетным параллельным письменным источником, на основании которого осуществлялась датировка былинных сюжетов. Летописная традиция приобретает своеобразный пульсирующий контекст, в рамках которого смысловое наполнение кодов также не может считаться устоявшимся. Соответственно, «поле выбора», которым может распоряжаться исследователь, принимает вид пространства «плавающих означающих», любой набор которых в любой момент времени может быть структурирован по самым разнообразным принципам
Актуальность настоящей работы обусловлена изменением историографического контекста, в рамках которого современное былиноведение переживает своего рода ситуацию кризиса интерпретаций. Данный феномен нуждается в изучении и осмыслении с точки зрения ответа на ряд принципиальных вопросов, а именно, как меняет ракурс проблемы современная историографическая ситуация в целом, в какую именно сторону трансформируется исследовательская стратегия, связанная с памятниками русского эпоса, а также, какую именно эволюцию претерпела система представлений, связанная с былинами, как с источниками исторической и культурной информации.
Степень изученности проблемы. Изучению историографической ситуации в рамках русского эпосоведения посвящены исследования М. К. Азадовского, С. Н. Азбелева, В. П. Аникина, А. И. Баландина, В. А. Бахтиной, Е. В. Гусева, С. И. Дмитриевой, Т. Г. Ивановой, А. М. Лободы, А. В. Морозова, Б. Н. Путилова, А. Н. Пыпина, А. П. Разумовой, А. П. Скафтымова, А. Д. Соймонова, А. Л. Топоркова.
Условно, спектр историографических трудов по русскому эпосоведению можно подразделить на два основных типа: работы обобщающего характера, в рамках которых освещается деятельность основных научных направлений, работающих с русскими былинами, и подводится некий итог развития науки на данный момент, и работы, посвященные отдельным вопросам, связанным с тем или иным аспектом историографической традиции русского былиноведения. К первой категории относятся такие монографии, как сочинения А. Н. Пыпина «История русской этнографии» (1890-1892) в четырех томах, А. М. Лободы «Русский богатырский эпос» (1896), М. К. Азадовского «История русской фольклористики» (1958-1963) в двух томах.
Наиболее авторитетной и масштабной из вышеперечисленных обобщающих трудов является работа М. К. Азадовского. Он рассматривает достаточно обширный материал, касающийся формирования русской фольклористики как науки, начиная с XVIII века. В сфере его внимания оказываются не только научные труды, связанные с изучением русского фольклора, но и собирательская деятельность отдельных ученых, которую он прослеживает, начиная с 30-х гг. XVII в. М. К. Азадовский опровергает существовавший до него подход о делении русской фольклористики на два периода: так называемый «донаучный» (XVIII -первая половина XIX вв.) и собственно научный, который открывается с имени Буслаева1. Автор считает, что «эта схема не соответствует фактическому движению науки о фольклоре и, в сущности, опровергается даже простыми хронологическими фактами; самое же существенное заключается в том, что она совершенно извращает действительный процесс научного развития» . Согласно его мнению, деятельность Буслаева нельзя рассматривать вне связи с предьщущим развитием русской науки и всего литературного процесса в целом. Ко времени появления трудов Буслаева русская наука уже накопила значительный фактический материал, и в ней уже сложились определенные точки зрения, отразившиеся и на дальнейшем изучении русской народной словесности3. Несмотря на определенный идеологический подход к анализируемому материалу, вызванному тем, что работа была написана в рамках советской историографической ситуации, она до сих пор, на мой взгляд, является достаточно ценной и актуальной. В сочинении М. К. Азадовского очень подробно приводится богатый фактический материал, касающийся не только изучения русского фольклора, но и его собирания и публикации.
Помимо обобщающих трудов существует ряд исследований, посвященных отдельным вопросам. Важными в данном контексте являются работы, специально посвященные проблемам записывания и издания памятников былинного эпоса. Особое внимание в ряде данных работ занимает рассмотрение персоналий основных собирателей, занятых деятельностью по фиксации русских былин в конце XIX - начале XX вв. Среди таких исследований следует отметить монографии И. И. Земцовского, Т. Г. Ивановой, А. П. Разумовой, а также статью А. Л. Налепина4.
Большое внимание в историографической литературе уделяется различным вопросам, связанным с собранием П. В. Киреевского, поскольку оно явилось одним из первых и играло очень большую роль в формировании источниковой базы для былиноведческих исследований. Особое внимание исследователей в изучении собрания П. В. Киреевского привлекают вопросы, связанные с текстологическими проблемами. В частности, А. Д. Соймонов посвящает несколько своих работ рассмотрению эдиционной деятельности П. В. Киреевского5. Он анализирует так называемую «Песенную прокламацию» П. В. Киреевского, в которой были оговорены необходимые требования к записи фольклорных песен, являющиеся весьма прогрессивными для того времени. Вместе с этим А. Д. Соймонов вскрывает существенные недочеты в фиксации и издании песен в рамках данного собрания. П. В. Киреевскому посвящена также статья М. К. Азадовского, где он рассматривает его политические мотивы для собирательской деятельности, которые заключались в необходимости опровержения той ненавистной для него системы мыслей, которую он окрестил словом «чаадаевщина»6. Однако вместе с этим М. К. Азадовский подчеркивает, что именно с данного собирателя «обычно и начинают историю научного собирания русского фольклора. Отказ от любительства, применение методов западноевропейской науки, огромный плановый захват материала, осознание его исторического значения и важности, -все это характеризует деятельность Киреевского, в отличие от других аналогичных опытов его предшественников и современников» .
В ряде историографических работ освещается деятельность различных школ и направлений в русском былиноведении. Здесь, в частности, необходимо отметить исследования А. И. Баландина и А. Л. Топоркова, касающиеся русской о мифологической школы . Монография А. Л. Топоркова посвящена истории осмысления мифологической проблематики в филологических концепциях Ф. И. Буслаева, А. Н. Афанасьева, А. А. Потебни и А. Н. Веселовского. Данный автор, признавая критику в отношении мифологической школы убедительной и обоснованной, в то же время призывает к дифференцированному подходу к их наследию. А. Л. Топорков подчеркивает достижения и своеобразные прорывы, которые совершила именно эта школа в рамках русской фольклористики. Он пишет о том, что «Ф. И. Буслаев, А. А. Потебня и А. Н. Веселовский, работая в основном на фольклорном материале, совершили фундаментальные открытия в области теории художественного текста и художественного творчества. Они осмыслили текст как многоуровневое, гетерогенное образование, в котором наиболее глубокие слои связаны с надэтническими и метаисторическими мифологическими значениями («первообразами или архетипами). Они показали, что художественный текст не ограничивается теми значениями, которые в него вкладывает автор или исполнитель, но представляет собой диалектическое единство индивидуального и всеобщего, субъективного и объективного, актуального и традиционного»9. А. И. Баландин также подчеркивает вклад мифологической школы в становление русской фольклористики как науки и говорит о том, что в наследие мифологов вызывает большой интерес со стороны представителей структурно-семиотических методов исследования (В. В. Иванова, В. Н. Топорова)10.
Большое количество историографических исследований посвящено изучению деятельности отдельных ученых, занимавшихся теми или иными вопросами, связанными с русскими былинными текстами. Преимущественное внимание в таких работах уделяется наиболее крупным представителям русской фольклористики, таким как А. Н. Веселовскому, В. Ф. Миллеру, О. Ф. Миллеру, Ф. И. Буслаеву, В. Я. Проппу, П. Г. Богатыреву, Б. М. и Ю. М. Соколовым и др11. Особо в историографической литературе отмечается советский период в исследовании фольклора и влияние марксизма на складывание подходов и методик12.
В ряде монографий освещается ряд вопросов, связанных с методологией исследования русских эпических текстов. Принципиальное значение в данном контексте имеют работы В. П. Аникина, касающиеся методологии исторического изучения русской былины в свете теории фольклорной традиции13. Кроме того очень важной для формирования методик былиноведения является постановка вопроса о сопоставлении типических мест как приема исследования устных текстов, осуществленная Т. Г. Ивановой14. Типические места (повторяющиеся, однотипные эпизоды), теория которых была сформулирована одним из первых собирателей, А. Ф. Гильфердингом, традиционно считались важным элементом в рамках былинного текста именно с методологических позиций. Вследствие этого, анализ типических мест с точки зрения их записи собирателями и постановка проблемы о степени их вариативности является ключевой для сравнительного метода, используемого для анализа эпических текстов. Отдельно в историографии рассматривается формирование структурно-семиотических методов исследования фольклора. В связи с этим следует отметить работы С. Ю. Неклюдова, в которых рассматривается становление исследования устной словесности в качестве отдельной гуманитарной области и формирование структурной фольклористики15.
Методология сравнительно-исторического изучения фольклора подробно разбирается в монографии Б. Н. Путилова, где он, анализируя работы Е. М. Мелетинского, В. М. Жирмунского, В. Я. Проппа и др., приходит к выводу о новых возможностях, которые открывает историко-типологический подход для изучения фольклора1 . Он особенно подчеркивает, что применение сравнительно-типологического анализа имеет определяющее значение для постановки новых задач и выработки новых путей исследования истории фольклора. На первый план выдвигаются задачи изучения генезиса, ранних форм истории, закономерных этапов развития фольклорных жанров и жанровых комплексов. Историко типологический метод имеет особенно принципиальное значение для исторического изучения фольклора, связанные с характером источниковой базы, поскольку он позволяет эффективно использовать в целях реконструкции разностадиальный материал фольклора различных народов. Не менее важными являются и его работы, посвященные формульной теории, которая была разработана в русле американской эпосоведческой школы Пэрри - Лорда, и, во многом, с его подачи оказала огромное влияние на складывание современного русского былиноведения . В рамках этих работ раскрывается специфика фольклорного текста с точки зрения передачи традиции от учителя к ученику, при которой наблюдаются весьма сложные процессы не просто запоминания текстов, а своеобразного «вживания» в традицию, и воспроизведение новой песни сопряжено с не менее сложным процессом монтирования текста по определенным сюжетным схемам, которые в традиции являются не статичными, а подвижными структурами.
Интерпретация былинных сюжетов как отдельная историографическая проблема поставлена только в рамках одной монографии, это работа А. П. Скафтымова «Поэтика и генезис былин» (1924). Данный автор подверг сомнению не только методику исторической школы, которая заключалась в раскрытии смысла эпического текста через сопоставление его с письменными источниками, но и саму возможность существования «науки о былинах» в таком виде. Комментируя методы основателя исторической школы В. Ф. Миллера, А. П. Скафтымов говорит о том, что он «часто оставляет сюжет в стороне, вне своих исследовательских интересов, стараясь уловить лишь тот голос истории, который слышался ему в повествовании былины» . А. П. Скафтымов доказывал историческую непознаваемость былин, и отстаивал необходимость изучения поэтики жанра, которая определяет ориентацию автора, сказителя и аудитории на особый тип воспроизведения той же исторической реальности.
В целом освещение методики интерпретации в рамках русской историографии чаще всего осуществлялось в рамках критики одного научного направления другим. К примеру, во введении и в примечаниях к работе В. Я. Проппа «Русский
героический эпос» (1958) осуществляется анализ методологии исторической школы, а в работе его главного оппонента Б. А. Рыбакова «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» (1963) также с критических позиций рассматривается система интерпретации, предложенная в рамках школы В. Я. Проппа. Интересна с этих позиций работа В. П. Аникина «Былины: Метод выяснения исторической хронологии вариантов» (1984). Данная монография опять же не носит чисто историографического характера, но в ее рамках, в первых главах первой и второй части достаточно подробно освещается практика интерпретации двух былин: о Добрыне-змееборце и о Ставре. В. П. Аникин анализирует основные методы интерпретации данных двух сюжетов, сложившихся на тот момент, преимущественно в рамках исторической школы, и предлагает свою интерпретацию, с методологических позиций не существенно отличающуюся от его предшественников.
В данных работах, в основном, осуществлялась критика метода интерпретации, который был разработан в рамках исторической школы, то есть доказывалась несостоятельность одного из методов интерпретации. Однако в них не ставился вопрос, актуальный с позиции сегодняшнего дня, об интерпретации былинного текста как об особом способе его прочтения, который неизменно осуществлялся с опорой на ряд параллельных текстов и в методологическом плане был одинаков в рамках всех былиноведческих направлений.
Объект диссертационного исследования - русское эпосоведение как историографическое и культурное явление, возникшее в качестве научной теории во второй половине XIX века и представленное рядом классических направлений: мифологической и исторической школами, школой заимствований (миграционная теория), советской исторической школой и сравнительно-типологическим направлением (школа В. Я. Проппа), в рамках которых, с различных методологических позиций разрабатывались концепции описания эпического текста, версии его происхождения, распространения и функционирования, а также трактовки его содержания.
Предмет исследования. В рамках данной диссертационной работы предметом исследования является интерпретация былины в рамках культурно исторического контекста XX века. В центре нашего внимания находится интерпретация как феномен прочтения и осмысления былинных текстов в рамках русской историографической практики, осуществляемая в категориях письменной культуры и с опорой на параллельные тексты, а также как феномен описания былинного текста, эволюционирующий в течение XX века в связи с изменением представлений о построении фольклорного текста. Система интерпретации и описания былинного текста в рамках русской историографии представлена двумя основными дискурсами.
Во-первых, это комплекс историографических концепций былиноведения, посвященных историческому изучению памятников русского эпического творчества, раскрытию связи развития эпоса с ходом развития русской истории и установлению этой связи. В рамках данного дискурса интерпретация разработана как основной метод изучения памятников былинного эпоса и сопряжена с толкованием фольклорных текстов, главным образом, как исторических источников. Принципиальное значение в данном контексте имеют работы представителей дореволюционной исторической школы, в частности исследования В. Ф. Миллера, который явился знаковой фигурой для формирования теории исторической интерпретации былин, а также исследования представителей советской исторической школы, в особенности Б. А. Рыбакова, Д. С. Лихачева, Б. Д. Грекова, В. П. Аникина, С. Н. Азбелева, В. Г. Мирзоева, М. М. Плисецкого, В. Г. Смолицкого и др. Здесь же рассматривается комплекс концепций, сложившихся в рамках сравнительно-типологического направления и принадлежащих таким исследователям, как В. Я. Пропп, и его последователям И. Я. Фроянову и Ю. И. Юдину.
Во-вторых, предметом исследования является комплекс работ, посвященных описанию былинного текста как части дискурса устной культуры. Зачатки такого описания присутствуют в собирательских заметках таких авторов, как П. Н. Рыбников, А. Ф. Гильфердинг, А. В. Марков, А. Д. Григорьев, А. М. Астахова и др. В полной мере описание такого типа представлено в работах таких исследователей, как Т. Г. Иванова, Б. Н. Путилов и С. Ю. Неклюдов.
Основная цель диссертационной работы. Целью данной работы является исследовать, как эволюционировал феномен описания и интерпретации былины на протяжении XX века.
Данная цель предполагает постановку и решение следующих задач:
- исследовать проблему эволюции описания эпического текста, которая проявилась в зарождении и формировании научных концепций, акцентирующих внимание на устной природе эпического текста и поднимающих проблему адекватности записанного текста его устному оригиналу.
- изучить основные историографические концепции, рассматривающие былины с исторической точки зрения и использующие ее в качестве исторического источника.
- проанализировать формирование новых концепций интерпретации, связанных с постмодернистской философией.
проследить зарождение фольклорного текста нового типа, который появляется вследствие взаимодействия письменной и устной культур и трактовку такого текста в рамках историографической практики.
Теоретические и методологические основы исследования. В диссертации нашла свое применение система методов научного познания, предложенная современным гуманитарным знанием. В первую очередь, это совокупность методов, сформированная в русле западного постструктурализма, в частности, методики, связанные с чтением текстов культуры, акцентирующих внимание на позицию читателя в смысловом постижении текста: концепция означивания Юлии Кристевой и «смерти автора» Ролана Барта. Принципиальное значение имеет работа Хейдена Уайта, также возникшая в русле постмодернистской парадигмы и вскрывающая методику написания текста исторического сочинения. Кроме того, в работе использованы общие труды, посвященные поиску метода в контексте постмодернистского мировоззрения19. Работа в целом построена на комплексном сочетании различных исследовательских подходов и приемов. Критический анализ с опорой на принцип междисциплинарности, позволяющий осмыслять различные культурные тексты в рамках общекультурной парадигмы, дополняется использованием компаративного метода с целью сопоставления основных изучаемых интерпретационных и описательных историографических моделей как культурных текстов, находящихся в диалоге между собой.
Принципиальное значение с методологических позиций в данном контексте имели работы исторической науки, поднимающие важнейшие вопросы понимания и интерпретации текстов средневековой культуры, в частности, работы, принадлежащие И. Н. Данилевскому и А. Л. Юрганову20. Важными в отношении методов исследования явились также труды Ю. М. Лотмана о семиосфере, работы М. М. Бахтина о диалоге культур и исследования С. Ю. Неклюдова, связанные с авантекстовыми элементами в устной традиции 2I.
Источниковая база исследования. Для исследования феномена интерпретации русской былины был проанализирован основной комплекс историографических концепций былиноведения, посвященных историческому изучению памятников русского эпического творчества.
Принципиальное значение в данном контексте имеют работы представителей дореволюционной исторической школы, в частности исследования В. Ф. Миллера «Экскурсы в область русского народного эпоса» (1892), «Очерки русской
народной словесности» (1897-1924) в трех томах, «Лекции о народной словесности» (1909), который явился основателем и знаковой фигурой для формирования теории исторической интерпретации былин, а также работы Майкова Л. Н. «Былины Владимирова цикла» (1863), Маркова А. В. «Микола -угодник и святой Николай» (1892), «Из истории русского былевого эпоса» (1905-1907) в двух выпусках; «К вопросу о методе исследования былин» (1907), а также его статью, посвященную проблеме исторических реалий в текстах русского эпоса: «Бытовые черты русских былин» (1903).
При рассмотрении интерпретации памятников былинного эпоса в рамках мифологической школы были привлечены работы таких авторов, как О. Ф. Миллер «Илья Муромец и богатырство киевское. Сравнительно-критические наблюдения над слоевым составом русского эпоса» (1869) и первая часть его работы «Опыт исторического обозрения русской словесности» (1863); Ф. И. Буслаев «Исторические очерки русской народной словесности и искусства» (1861) в двух томах, «Народная поэзия. Исторические очерки» (1887) и современное издание его работы «Русский богатырский эпос. Русский народный эпос»(1987); А. Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу» (1865-1869) в трех томах.
При анализе школы заимствования особое внимание диссертанта привлекли работы А. Н. Веселовского, в особенности, статья «Мелкие заметки к былинам» (1885) и его основополагающая работы «Историческая поэтика» (1989)
Особое внимание в работе уделяется представителям советской исторической школы, в частности Б. А. Рыбакову, внимательно анализируется монография данного автора «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» (1963), и его статьи, посвященные интерпретации былин: «Исторический взгляд на русские былины» (1982) и «Русский эпос и исторический нигилизм» (1985). Здесь же рассматриваются ряд работ других видных представителей данного научного направления, Д. С. Лихачева «Человек в литературе древней Руси» (1970), «Поэтика древнерусской литературы» (1979) и его статья «Единичный исторический факт» и художественное обобщение в русских былинах» (1968); Б. Д. Грекова «Киевская Русь» (2004), современное издание; В. П. Аникина «Русский богатырский эпос» (1964); С. Н. Азбелева «Историзм былин и специфика фольклора» (1982); В. Г. Мирзоева «Былины и летописи - памятники русской исторической мысли» (1978); М. М. Плисецкого «Историзм русских былин» (1962); статьи В. Г. Смолицкого «Былина о Дунае» (1965) и «Былина о Добрьше и змее» (1971) и др.
Отдельно рассматривается комплекс концепций, сложившихся в рамках сравнительно-типологического направления и принадлежащих таким исследователям, как В. Я. Пропп «Русский героический эпос» (1999), современное издание, его сборник статей «Фольклор и действительность» (1976), а также статья, посвященная полемике с крупнейшим представителей советской исторической школы «Об историзме русского эпоса (ответ академику Б. А. Рыбакову)» (1962). Особое внимание также уделяется работам его последователей И. Я. Фроянову и Ю. И. Юдину, в особенности их статьям «Об исторических основах русского былевого эпоса» (1983) и «Историческая реальность и былинная фантазия» (1997).
Также, предметом исследования являются работы, посвященные анализу былинного текста как части дискурса устной культуры, затрагивающие, в частности, такие проблемы, как взаимодействие книжной и традиционной культур: Астахова А. М. «Русский былинный эпос на Севере» (1948), «Былины: Итоги и проблемы изучения» (1966), Новиков С. Ю. «Сказитель и былинная традиция» (2000), проблему перехода устной традиции в письменную форму Т. Г. Иванова «Классические собрания былин в свете текстологии» (1982), проблемы сохранения и передачи эпического знания: Путилов Б. Н. «Эпическое сказительство» (1997), а также проблемы вариативности, применительно к эпосу, и соотношения традиции с письменным знанием: Неклюдов С. Ю., его статьи «Авантекст в фольклорной традиции» (2001), «Вариант и импровизация в фольклоре» (2001), «О слове устном и книжном» (1994), «Традиции устной и книжной культуры: соотношение и типология»( 1999);
При анализе отдельных фольклорных сюжетов, были использованы тексты опубликованные в основных сборниках русской эпической поэзии , также, при рассмотрении вопросов, связанных с советской былиной - новиной - были использованы основные сборники советского фольклора . Кроме того, при разборе вопроса описания фольклорного текста, использовались собирательские заметки основных исследователей, занимавшихся фиксацией русских эпических текстов24.
Основные положения диссертации, выносимы на защиту:
1. С середины XIX и на всем протяжении XX вв. наблюдается своеобразная эволюция описания текста устной традиции в категориях письменной культуры. Изменение системы описания характеризуется переходом от стиля собирательских заметок, где устный текст трактуется как не отвечающий запросам письменной культуры до описания через различие письменного и устного текстов и постановки вопроса об адекватности описательной терминологии, используемой в отношении фольклорного произведения. В трактовке собирателей фольклорная культура описывается посредством негативной оценки роли сказителей в сохранении традиции. Характерная для письменности точность передачи информации через постоянство слова не соблюдается в рамках устного дискурса, что вызывает множественные упреки со стороны собирателей и исследователей по поводу неточности текстов, путаницы в сюжетах, именах, фактах, и в безответственном отношении сказителей к информации, которой они владеют. Дальнейшая эволюция системы описания связана с текстологическими исследованиями второй половины XX века, в рамках которых ставится вопрос о неполной или некачественной фиксации устного текста. С этих позиций начинает критиковаться собирательская и издательская деятельность. Данное преобладание критических оценок в трактовке процесса перехода устного текста в фиксированную форму может быть объяснено осознанием глубоких и фундаментальных процессов, связанных с взаимодействием письменного и устного дискурсов, как явлений разнопорядковых, основанных на существенно разном построении повествовательных стратегий.
2. Стиль классической интерпретации (конгломерат теорий, принадлежащих виднейшим представителям дореволюционной и советской исторических школ, а также отчасти сравнительно-типологическому направлению) применительно к памятникам былинного эпоса характеризуется поиском исторических реалий в эпических текстах и их датировкой. Основное содержание классической интерпретации на всем протяжении ее существования составляют дискуссии по вопросам локализации прототипов и толкование связанных с ними смысловых рядов. Такая методика датировки обусловлена самой ситуацией доминирования и преобладания письменного дискурса (по отношению к устному), она обеспечивает понимание фольклорных источников в наиболее актуальных для письменного дискурса категориях. Кроме того, данная методика имеет более высокий статус по сравнению с другими за счет использования в качестве параллельного текста наиболее авторитетного исторического источника - летописи.
3. Письменность при соприкосновении с традицией начинает сразу изменять и деформировать традиционную культуру, поскольку в сознании и собирателей и сказителей письменность является культурой более совершенной и авторитетной. В результате взаимодействия письменной и устной культур появляется новый тип текста, рождающийся на стыке двух дискурсов. Доминирующее в научном сообществе отношение к новому типу устного текста как к побочному продукту является очень показательным феноменом, поскольку демонстрирует мнение собирателей и исследователей XX века о возможности записи без вмешательства. Запись в данном случае оказывается гораздо большим явлением, чем просто метод фиксации. Письменность, с одной стороны, способна взять из устной культуры только небольшой ее фрагмент, что было показано в первой главе настоящей работы, с другой стороны, она при взаимодействии с фольклором начинает оказывать на него влияние, приближая к своему формату. Но при всем при этом письменная культура априори исходит из возможности постижения истинной традиции во всем ее многообразии и, оказывая влияние на устный, она одновременно пытается устранить из него все, что оказывается в нем сопряженным с письменностью.
Научная новизна исследования состоит в том, что в диссертационной работе
впервые
- поставлен вопрос о формировании фольклористики как науки на основе
взаимодействия и диалога двух типов дискурса - письменного и устного.
- рассмотрена система описания фольклорного текста с точки зрения эволюции представлений о его природе и принципах построения.
- проведен анализ историографических концепций русского былиноведения как культурного феномена своей эпохи, сопряженного с прочтением текста былины как источника исторической и культурной информации с опорой на параллельные тексты.
- проанализировано такое явление, как возникновение устного текста нового типа, появившегося в результате взаимодействия письменной и устной культур и его оценка в рамках историографической практики
Теоретическая и практическая значимость работы. Детальное исследование проблем описания и интерпретации былинного текста в рамках историографической практики XX века, предпринятое в данной диссертации, позволит лучше осмыслить современную ситуацию, связанную с изменением представлений о природе фольклорного текста и с кризисом системы его интерпретаций. Материалы исследования могут быть также использованы при разработке общих и специальных курсов по культурологии, истории русской культуры, фольклористики, истории исторической науки и источниковедения.
Апробация результатов исследования, выносимых на защиту. В ходе работы над диссертационным исследованием его отдельные положения и главы обсуждались на заседаниях кафедры истории и теории культуры РГГУ. Выводы работы нашли свое отражение в выступлениях и докладах на научных конференциях «Фольклор и художественная культура: Традиционная культура в архаических и современных формах» (Государственный республиканский центр русского фольклора, ноябрь 2003 г.) и «Дискурс локальной культуры» (РГГУ, декабрь 2003 г.). По теме диссертации опубликованы четыре статьи, указанные в конце автореферата. По теме диссертации опубликованы четыре статьи, указанные в конце автореферата. Три статьи по теме диссертации приняты к печати: «Фольклор как искусство памяти: взаимодействие традиции и не-традиции (на материале русского богатырского эпоса)» в коллективную монографию «Традиционное и нетрадиционное в культуре России» (М., 2006); «Русская былина в советскую эпоху: стиль взаимодействия традиции и новации» в научный журнал «Традиционная культура» (2006. № 2); «Русская былина в культурно-историческом контексте: проблемы интерпретации в XX веке» в сборник статей «Источниковедение культуры» (М., 2006).
Культура фольклорная и культура научная: истоки взаимодействия и становления диалога
Начиная с последних десятилетий XX века российское интеллектуальное пространство существенно изменила переориентация на философско-эстетическую парадигму постмодерна, которая до настоящего времени продолжает в большой степени определять основные характеристики формирование системы методологических подходов и направлений научного поиска. Для ситуации постмодерна характерными являются выведение на первый план категорий плюралистичности, полидискурсивности, подрьш авторитета структурирования как базового основания для научного исследования, перенос внимания со структуры на ее оборотную сторону, изучение неструктурных внешних элементов, а также особое внимание к роли языка и процессу называния.
Основные концепции, формирующие постмодернистскую систему представлений принадлежат таким исследователям, как Жак Деррида, Ролан Барт, Мишель Фуко, Жан-Франсуа Лиотар, Жак Лакан, Юлия Кристева и др. Оценивая предшествующее состояние философии как кризисное в связи с исчерпанностью ее классических форм, постмодернизм предлагает новые методы познания, основным из которых является деконструкция (Ж. Деррида). Смысл данной методологии заключается в выявлении внутренней противоречивости текста, в обнаружении в нем скрытых и незамечаемых «остаточных» («спящих») смыслов, доставшихся в наследие от дискурсивных практик прошлого. Постмодернизм постулирует «недоверие в отношении метарассказов» (Ж-Ф. Лиотар), то есть особых типов дискурса, возникших в эпоху модерна и претендующих на особый статус по отношению к другим дискурсам, утверждающих свою универсальность и истинность25. Эпоху метарассказов сменяет эпоха «нарративного знания», которое «не придает большого значения вопросу своей легитимации; оно подтверждает самое себя через передачу своей прагматики и потому не прибегает к аргументации или приведению доказательств .
В рамках данного направления осуществляется критика традиционного понятия истории (М. Фуко). В противоположность концепции эволюционного поступательного прогресса человеческой мысли, характерной для классической эстетики, предлагается концепция «радикальной прерывности» или «эпистемологического разрыва», при котором происходит скачкообразный характер изменений. «Речь идет не столько об истории в традиционном смысле слова, сколько о какой-то разновидности «археологии» . Согласно данной теории утверждается, что «квазинепрерьшность на уровне идей (...) оказьшается исключительно поверхностным явлением» и отстаивается тезис о своеобразии и уникальности человеческого знания в каждый отдельно взятьш исторический период.
В качестве основного постулата постмодернизм провозглашает текстовую природу сознания человека, а вслед за этим и текстовый характер литературы, культуры, общества и истории: «ничего не существует вне текста» (Ж. Деррида). В связи с этим в рамках постмодернизма разрабатываются концепции «смерти автора» и «кода» (Р. Барт). Согласно им, в тексте говорит не автор, а язык, и, следовательно, читатель имеет дело не с голосом автора, а с голосом текста, построенного в соответствии с правилами культурного кода своего времени. В новых условиях «рождение читателя должно произойти за счет смерти автора»29. Культурными кодами в данном случае являются «ассоциативные поля, сверхтекстовая организация значений, которые навязывают представление об определенной структуре (...) коды - определенные типы уже виденного. Уже читанного, уже деланного; код есть конкретная форма этого «уже», конституирующего всякое письмо» .
Постмодернизм существенно меняет представление о всех сферах человеческой интеллектуальной и культурной деятельности, постулируя ее языковой характер в качестве основного фактора. В этом контексте основательно трансформируется представление о феномене научной традиции, при котором «профессиональная культура предстает в виде определенной дискурсивной практики, совокупности познавательных ориентиров, специфического способа общения - ритуала, основанного на разделяемых представлениях и символах»31. «Всякая наука, даже и не гуманитарная, отныне (...) отчасти является «наукой о тексте» или формой деятельности, порождающей художественные тексты» .
Согласно постмодернистскому представлению о дискурсивной природе знания, любая научная традиция формируется и определяется взаимодействием культуры изучающей и культуры изучаемой, посредством диалога двух культур на языковом (дискурсивном) уровне. Познание предстает как процесс чтения-письма незнакомых и. непонятных текстов культурой, обладающей потенциалом и инструментарием для такого познания (чтения). Ученый, ранее занимающий позицию стороннего, объективного наблюдателя, в современных условиях становится таким же автором культурного текста, сопоставимого по своей природе с текстами, являющимися для него объектом изучения
Эпический прототекст как единица анализа
Описание эпического текста в рамках научного дискурса, в концепциях интерпретации, сопряжено с последующим устранением феномена вариативности. Фиксация фольклорной песни в письменном виде, как указывалось в предыдущей главе, определяется созданием точного (ограниченного) числа письменных манифестаций отдельного сюжета, вместо «потенциального развертывания» (Б. Н. Путилов) устного текста. Нам известно, сколько вариантов одного и того же сюжета мы имеем, то есть успели записать за время его бытования. Для изучения какого-либо былинного сюжета привлекаются все известные варианты. В начале работ, посвященных отдельным сюжетам, исследователями, как правило, оговаривается, сколько вариантов данного сюжета известно. Например, С. Н. Азбелев, начиная разбор былины «Добрыня и Василий Казимирович», оговаривает, что «былина известна нам в 27 записях»114. Также поступает и В. Я. Пропп при рассмотрении различных сюжетов, например, в рамках предварительных замечаний по поводу былины о Козарине, он пишет: «Наибольшее число раз она записана на Пинеге (11 записей Григорьева). Весьма популярна она на Белом море. Единичные записи были сделаны на Печоре, а также у донских казаков. Из Сибири известны три записи. Всего опубликовано до 40 записей»115. Привлечение всех известных вариантов является эталоном научности. Такая методика характерна для большинства исследователей, занимающихся различными вопросами, связанными с памятниками русского былинного эпоса.
Устные тексты, включенные в письменную культуру и получившие определенную письменную репрезентацию, при попадании в сферу внимания научного дискурса и при использовании их в качестве источников для различных историко-культурных исследований, подвергаются дальнейшей трансформации. Вышеозначенное ограниченное количество письменных манифестаций, которое было зафиксировано собирателями, унифицируется до одной. Доминирование письменного дискурса определяет методологию цементирования фольклорного текста в форме более устойчивой единицы. Былинный текст в рамках письменной культуры воспринимается как целостная структура, возникающая вследствие того, что вся иерархия вариантов упорядочивается за счет создания некого прототекста, который трактуется как своеобразная «полная версия сюжета». Памятник фольклора, существующий во множестве реализаций, в поле интерпретационного дискурса стремится к унификации, к сведению множества к единичности.
К примеру, при исследовании былинного сюжета «Добрыня и Василий Казимирович», С. Н. Азбелев говорит о том, что все известные записи сюжета «распадаются на три версии, основная версия имеет три редакции». Он характеризует отдельно все три редакции. Онежская редакция выглядит следующим образом:
1. Василий Казимирович, Добрыня Никитич и Иван Дубрович по поручению Владимира везут дань неверному царю.
2. Царь предлагает богатырям состязания. Участвующий в них по поручению Василия Казимировича Добрыня обыгрывает царя в шахматы, затем побеждает его лучших стрелков из лука и, наконец, успешно побарывает многих татарских бойцов.
3. Борьба переходит в бой русских богатырей со всей татарской силой, и они побивают войско вражеского царя.
4. Царь просит пощадить остатки его военной силы, отдает дань и обязуется впредь платить ее Владимиру».
Мезенско-алтайская редакция: «...Василия Казимировича сопровождает один Добрыня. Богатыри здесь отказываются вести русскую дань в Орду, а отправляются туда (с согласия Владимира), дабы получить дань от татарского царя (...). Состязания аналогичны онежской редакции, выигрывает их Добрыня (...). Избиение татар после третьего состязания богатыри прекращают, получив обещание царя отдать Владимиру «дани и пошлины за те годы за прошлые, за те времена - за двенадцать лет» . Нижегородско-шенкурская редакция: «...с Василием Казимировичем тоже едет только Добрыня. Привезших дань богатырей Батырь встречает насмешкой (...) Из состязаний сохранилась только стрельба, но видно, что цель состязания (происходящего по инициативе Добрыни) - завоевать право вернуться на Русь. Затем богатыри избивают татар. Батырь просит оставить «хошь на Семены» и отказывается от русской дани»
Процесс адаптации устного слова в письменный контекст
Феномен взаимодействия письменной и устной традиции, при которой в рамках письменной культуры формируется источниковая база в виде записанных текстов и появляется множество публикаций эпического материала, оказывает влияние на само функционирование фольклора, которое в новых условиях подвергается существенным изменениям. На устный текст начинает влиять целый ряд новых факторов практически с самого начала столкновения его с письменным текстом. Записанное слово оказывается намного сильнее устного и именно оно начинает в определенной степени деформировать сложившееся функционирование фольклорной традиции.
С. Ю. Неклюдов, к примеру, в этой связи пишет о том, что письменность создала «совершенно новый тип традиции, имеющей принципиально иную природу». Качественное отличие здесь заключается в том, что письменная культура обеспечила «постоянное (а не прерывистое, как в фольклоре) существование текста во времени». Языковой материал начинает отчуждаться от его носителя, книжная запись получает «физическую автономию от человека» и, соответственно, новые формы распространения. Кроме того, «письменная фиксация разрушила синкретическую цельность традиции, отделив слово от его контекста, от живого звучания и жеста. Утрата интонационных, мелодических и прочих не передаваемых на письме компонентов должна была обернуться (и в перспективе обернулась) приобретениями специфически книжных средств языковой выразительности и литературной стилистики»269.
Мысль о специфическом различии устной традиции и письменности проводилось также в работах представителей американской эпосоведческой школы, специально занимавшейся изучением устной природы фольклорного дискурса. «Искусство повествовательной песни, - пишет А. Б. Лорд, - было доведено до совершенства - я сознательно употребляю это слово - задолго до появления письменности. Для того чтобы стать вполне законченным литературно- художественным средством выражения, ему не понадобилось ни стилоса, ни кисти. Даже гениальные представители этого искусства не стремились, разорвав путы, вырваться из его плена и обрести ту свободу, которую дала бы им письменность. Когда письменность возникла, эпические певцы, даже опять-таки самые блестящие, не осознали ее «возможностей» и не кинулись овладевать ею. Видимо, они были мудрее нас, потому что песнь написать нельзя. Нельзя пленить Протея: связать его - значит погубить» 7 . Традиция в ее чистом виде, согласно мнению А. Б. Лорда, функционирует без письменной ее фиксации. Письменность, особенно если ее принимают носители вносит существенные изменения и в функционирование текста, и в его построение. Постепенно, с распространением грамотности, сказители начинают адаптировать тексты, вводить в них изменения, характерные для текстов письменной культуры.
Носители традиции достаточно рано отмечают определенное удобство в потреблении книжной информации и ее более легкую доступность, по сравнению с каналами устной передачи. Вместе с удобством сказители перенимают из книжного материала немного иную стилистику построения текста. Если традиционный устный текст характеризуется своей повторяемостью на уровне мелких сюжетных фрагментов (описание боя, богатырских пиров, седлания коня и т. д.), то текст, позаимствованный из книги более разнообразен в плане словесного оформления одной и той же формулы. Этот феномен в достаточно яркой степени проявляется на примере сказителя Ивана Касьянова. Как отмечает Ю. А. Новиков, большинство своих текстов Касьянов заучивал по печатным изданиям или рукописям. Этим объясняются некоторые особенности творческой манеры певца. «Если другие сказители обычно унифицировали свой запас постоянных формул, выбирая из двух-трех известных им эпических стереотипов один, то в былинах Касьянова, восходящих к разным источникам, одно и то же типическое место оформляется по-разному. Не исключено, что перед каждым публичным выступлением Ивану Аникеевичу приходилось обновлять в своей памяти текст эпических песен, перечитывая их по рукописям».
