Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Общественно-политическая мысль польши и идеология польского мессианизма XIX в.
1.1. Историко-культурная специфика формирования польской общественно-политической мысли в условиях утраты государственности 28-34
1.2. Сарматизм как источник формирования польской идентичности 35-37
1.3. Польский мессианизм как модель сакрального образа Польши 38-55
1.4. Польский мессианизм и отношение к другим этно-конфессиональным сообществам в сочинениях А. Мицкевича и З.Свентославского 56-70
1.5. Отношение к России польской революционной демократии, консерваторов, позитивистов и марксистов 71-86
ГЛАВА 2. Пейоративный образ россии и русской культуры (русофобский дискурс польской прессы галиции и познани 1863-1905 гг.)
2.1. Культурологические универсалии формирования образа «другого», позиционируемые польской публицистикой XIX в 87-92
2.2. Отношение к государственной власти и политике Российской империи 92-102
2.2.1. Политика насильственной «москализации» в оптике польской прессы 102-114
2.2.2. Государственные и общественные деятели Российской империи в оптике польской прессы 2-ой половины XIX в. (казус М.Муравьева и М.Каткова) 115-126
2.2.3. Образ русского чиновника как одна из составных частей собирательного образа русского 127-131
2.3. Влияние политики российского правительства в польских землях на восприятие этно-конфессионального образа русских в польской прессе (1863-1905 гг.) 131-145
2.4. Собирательный (универсальный) образ русской культуры в польской прессе Галиции 146-155
Заключение 156-162
Примечания 163-180
Библиография 181-201
- Польский мессианизм как модель сакрального образа Польши
- Отношение к России польской революционной демократии, консерваторов, позитивистов и марксистов
- Политика насильственной «москализации» в оптике польской прессы
- Влияние политики российского правительства в польских землях на восприятие этно-конфессионального образа русских в польской прессе (1863-1905 гг.)
Введение к работе
Настоящее диссертационное исследование «Образ России и русской культуры в польской прессе 1863-1905 гг.» посвящено рассмотрению и анализу стереотипического представления польской периодической печати о России. Исследованием стереотипов занимается целый ряд наук: социология, антропология, философия, филология, история, политология, лингвистика. Культурология, как метанаука, позволяет комплексно оценивать и анализировать формирование стереотипа, учитывая целый ряд признаков и детерминант: социокультурных, исторических, политических. До недавнего времени исследование образа «другого» в свете дихотомии противопоставления собственного народа другому по принципу «мы-они» было распространено по большей части в литературоведении и получило название имагологии. Как отмечают исследователи проблемы, имагологией ранее называли «литературоведческую дисциплину, занятую анализом образов в художественном произведении». Теперь же понятие имиджа распространилось и в политологии1. Учитывая специфику нашего исследования можно сказать, что и культурология вправе рассматривать образ «другого» с применением комплексного метода исследования. Сам термин «имагология» в России уже введен в научный оборот и закрепился в культурологической литературе, о чем, хотя бы, свидетельствует издание специального справочника по имагологии . Поэтому мы оперируем этим термином при характеристике предпринятого культурологического исследования образа России и русских глазами поляков.
На становление образа «другого» влияет бинарная оппозиция свой/чужой - один из базовых культурологических концептов, обусловливающих процесс формирования этнической и национальной идентичности. Задача имагологии - исследование на материале текстов различного рода формирования и функционирования образа другой страны и другого народа (на основе художественных произведений, периодической печати, критики, мемуаров и других нарративов). В то же время имагология является критическим культуроведением, «которое исследует границы и возможности значений, относящихся к обществу в их связи с другими обществами и культурами»3.
С термином «образ» мы связываем понятие, почерпнутое из философской теории отражений, обозначающее предметы духовного освоения действительности в образах сознания_ людей на разных структурных уровнях. Французский исследователь Даниэль-Анри Пажо предлагает проводить анализ национальных имиджей (образов) в рамках культурологического исследования, что позволяет учитывать знания из многих научных областей . Также отечественный исследователь Е.А.Иванова рассматривает стереотип как феномен культуры в связи с проблемами межкультурного диалога, дихотомией Восток - Запад и прочими аспектами кросскультурного взаимодействия5.
По классификации Д.-А. Пажо культурный образ состоит из 4-х уровней:
Репрезентативные формы образов и их функционирование в тексте.
Социокультурные нормы, которые в их взаимодействии образуют то, что можно было бы назвать силовым полем культуры в определенный исторический момент;
Модели культуры, на основе которых были составлены образы и которые были заданы в качестве авторского критерия отбора;
Код, который может быть понятен для читателя и влияет на процесс понимания .
В современных отечественных исследованиях очень актуальны темы межнациональных стереотипов, в первую очередь российско- американского, российско-польского, российско-украинского, российско-сербского, российско-немецкого и прочих7.
Понятие стереотипа впервые ввел в научный оборот У. Липман в первой половине XX в. Под стереотипом он понимал «схематический, односторонний образ какого-либо человека, предмета, явления, существующий в нашем сознании» и одновременно являющийся оценочной категорией8. Культурный стереотип, по мнению польского исследователя Й. Курчевской, выражается в «устойчивых текстах культуры, своего рода культурных идиомах, вписанных в код национальной памяти»9.
Принято выделять два вида стереотипов - этнический, предполагающий представление одного народа о другом, и внешнеполитический, содержащий образ государства и внешней политики. Причем, эти два вида формируются в большинстве случаев под влиянием одних и тех же факторов на основе межкультурного, геополитического, исторического общения.
В исследовании формирования этнических стереотипов10, в нашем случае стереотипа России и русских в оптике польской прессы, и анализа их функционирования в общественной среде важное место занимает периодическая печать, точнее, фактор массовости ее распространения и влияния на читательскую аудиторию. Однако стоит отметить и негативную черту подобного источника: субъективность и политизированность издания, поэтому в ходе работы мы оговаривали, к какому политическому направлению принадлежит та или иная газета или журнал.
Феномен «этнического стереотипа» рассматривали такие ученые как Ф. Барт (концепция этнических границ)11, В.А. Ядов (концепция диспозиционной регуляции) , Л.М. Дробижева (теория культурной дистанции)13. В нашем исследовании мы применяем теорию культурной дистанции Л.М. Дробижевой, которая позволяет обнаружить принципы так называемой «демаркации» этнических границ, проходящие не только по этнокультурным характеристикам (язык, культура, религия, история и т.д.), но и по социально-экономическим параметрам (уровень дохода населения, право собственности и т.д.), а также позволяет выявить содержание основных, транслируемых через стереотипическое восприятие другого народа, идеологем14.
По виду принадлежности стереотипов выделяют автостереотип - представление народа о себе и гетеростереотип - набор атрибутивных признаков, связанных с иной этнической группой15.
Формирование стереотипов принято связывать с разработанной К.Юнгом теорией архетипов, включающей в себя идеологические компоненты . Поэтому при рассмотрении польского мессианизма мы также будем выделять основные архетипы польского общественного сознания, основываясь на идеологеме мессианской философии, основными составляющими которой были милленаризм и профетизм. Мессианизм также можно считать одним из кодов польской культуры.
Важную роль в формировании национального стереотипа играет этноцентризм - термин, введенный в начале XX в. американским ученым
У.Самнером . Применительно к нашему исследованию этноцентризм во многих аспектах детерминировал польское видение России и всего славянского мира, о чем говорится в первой главе данной работы.
Относительно польского автостереотипа, детерминирующего оптику оппозиции мы/они, очень важно наблюдение выдающегося польского исследователя Е.Бартминьского. Он, в частности, констатирует, что нет одного автостереотипа поляка, существует по крайней мере два его варианта, один из которых вырастает из традиции шляхетской культуры, романтической, патриотической и интеллигентской, опирающейся на идеи свободы, индивидуализма, бунта и риска, второй же - из крестьянской культуры, основанной на идеях коллективной солидарности, труда, привязанности к земле и традиции, согласия и взаимовыручки18. Для нашей темы важен именно первый вариант, причем та его часть, которую принято называть консервативной, националистической. Публикации в польской консервативной прессе, в первую очередь, оказали влияние на формирование и петрификацию в сознании польского общества стереотипичного образа русского с элементами исторического мифа. В подобном виде данный образ входит в группу факторов, определяющих польскость и обязательно включающий антиномичный образ другого, в нашем случае - образ России и русской культуры XIX в. По мнению польского историка А. Кемпиньского, «Россия, которая была для поляков врагом номер один, стала главной проблемой польского романтизма, а от него ее унаследовал и XX век»19.
В XIX в. конфронтация с немецкой и русской этнокультурными общностями оказала влияние на осознание поляками своей специфичности. В первую очередь, именно образ России и русской культуры стал для формирования польской идентичности основополагающим, так как в XIX в. в нем аккумулировались черты «врага», «завоевателя», «угнетателя», причем поляки не отрицали притяжение русской культуры, ее масштабность, отзывчивость, стремились сделать карьеру в Российской империи (что блестяще удалось, например, музыкантам Юзефу (Осипу) Козловскому, Г.Венявскому, художникам А.Орловскому и
Г.Семирадскому). В связи с этим поляки относились к русскому обществу весьма амбивалентно. Мы же избрали один аспект восприятия образа России и русской культуры - пейоративный, который, как мы стремимся доказать, превалировал в польском сознании 2-ой половины XIX в., экстраполируясь, в первую очередь, посредством периодической печати Галиции и Познани.
Основной корпус источников представлен газетно-журнальными и книжными публикациями публицистических произведений социально-политического, религиозно-философского, культурологического характера, а также архивными материалами аналогичного характера. Интересен Фонд «2-ая газетная экспедиция» Архива внешней политики Российской империи (АВПРИ), состоящий из ежедневных отчетов по польской периодической печати, издававшейся за пределами Российской империи (Царства Польского). Вторая газетная экспедиция входила в состав Канцелярии министра иностранных дел. Данные отчеты, по вполне понятным причинам, представлены с 1863 г., то есть с момента польского восстания против власти России в Царстве Польском. Широко известно, что цензурный комитет запрещал публикацию материалов не только в книгах, но и в периодической печати антигосударственного, антиправославного характера . Как известно, русская цензура запрещала публикацию периодических изданий (в законах XIX века используется термин «повременная печать») с информацией антигосударственного, антиправославного характера21, в связи с чем российское правительство было крайне заинтересовано в ознакомлении с информацией о Российской империи в польской печати, так как именно в ней отражалась наиболее острая критика каждого политического шага России. Стоит отметить, что дипломаты, составлявшие ежедневные отчеты, старались не давать субъективной оценки на антироссийские статьи. На некоторых листах стоят штампы «Просмотрено Александром II». Только изредка на полях встречаются пометки синего или красного цвета напротив ложных сведений о действиях российского правительства, которые в свою очередь играли важную роль на формирование образа России в западноевропейской печати. Итак, ввиду того, что в XIX в. периодическая печать была «рупором» общественного мнения и политических настроений, правительство Российской империи уделяло повышенное внимание публикациям в польской прессе. Также нельзя утверждать, что дипломаты в выборе только негативных статей руководились политической ангажированностью - даже положительные статьи о России, изредка появлявшиеся на страницах газет, вызывали всплеск комментариев и критику, на что и указывали в своих отчетах русские чиновники.
В своем исследовании мы опирались на существующую историографию проблемы, прежде всего на современные исследования по польско-российским связям. Современные исследования по русско-польским отношениям и месте поляков в Российской империи отличаются подробной проработкой отдельных моментов, например, ссылки в Сибирь. Польские исследователи, основываясь на рассмотрении пенитенциарной системы, указывали на отсталость России в целом и царский деспотизм. Также большое место уделяется месту поляка в государственном устройстве Российской империи. Так, в монографии А.Хвальбы рассматривается проблема «поляков на службе империи» , феномен коррумпированности российских чиновников и русификаторская политика в целом. Заметим, что Хвальба в своих работах не оперирует оппозицией империя -национализм, объясняя сложившиеся проблемы в Царстве Польском плохой централизованностью государственного управления. Польский историк Л. Заштовт также уделяет внимание политике русификации Царства Польского, причем действия России он связывает с «цивилизационной деградацией Западного края»24. Рекрутскому набору из польской среды и службе поляков в царской армии посвятил свою работу В.Цабан . Также польские исследователи уделяют большое внимание формированию так называемого «польского вопроса» в Российской империи (Г. Глембоцкий). Оскорбленное чувство национального достоинства, как отмечает Глембоцкий, создавало благоприятную почву для развития либеральных, оппозиционных идей внутри Российской империи - и польский вопрос был хорошим полем для реализации таких идей 6. По его мнению, страх перед мрачной угрозой распада империи в результате «польской интриги», внушенный М. Катковым, был призван погасить радикализм требований либералов в отношении государства.
Внимание польских исследователей привлекают и фигуры губернаторов Царства Польского, действия которых во многом повлияли на формирование негативного образа России и русских в целом. Историк Л.Химяк в своей работе «Российские губернаторы в Царстве Польском 1863-1915» выделяет основные качества губернаторов и резюмирует работу их собирательным портретом . Другой польский историк С.Вех в своей монографии «Общество Царства Польского в глазах царской политической полиции (1866-1896)» утверждает, что российские жандармы поддерживали тот вид поведения жителей Царства Польского, который соответствовал устоявшемуся стереотипу польского национального сознания, обращая пристальное внимание, в первую очередь, на католических священников, с «которыми нужно вести непрестанную борьбу и у которых, увы, постоянно вырастают отсеченные головы» . Ограничения царской политики в отношении поляков стали предметом нескольких интересных исследований польских историков Л.Яскевича («Царизм и польский вопрос на рубеже XIX и XX вв.» ) и В. Родкевича («Российская национальная политика в восточных областях Империи (1863-1905)» ). Последний для характеристики отношения российских властей к полякам оперирует термином «бюрократический национализм», введенным Э. Таденом . Бюрократический русский национализм, как отмечает Родкевич, базировался на столкновении культурно-национальных элементов. Само существование империи зависело от «деполитизации нации» . Таким образом, мы видим, что польские исследователи уделяют внимание исследованию имперских механизмов относительно польского населения, его места в империи, а также национальной политике правительства России. В этой связи заслуживает внимания книга авторитетного польского историка А. Новака «От империи до империи»34.
Российский корпус российско-польских исследований представлен, в первую очередь, работами В.А. Хорева , СМ. Фалькович , М.В. Лескинен37, Л.Е. Горизонтова38, М.Д. Долбилова39, О.А.Поляковой40, также рядом сборников тематических статей41. В основном это имагологические исследования восприятия в русской среде польского образа. Образ «другого» занимает особое место в научных исследованиях польско- российских отношений, особенно в последнее десятилетие.
Одна из ведущих исследовательниц российско-польских стереотипов М.В. Лескинен в своей работе «Поляки и финны в российской науке второй половины XIX в.: «другой» сквозь призму идентичности» большое внимание посвятила детальному рассмотрению образа поляков в русской историографии с акцентом на феномене «мистического патриотизма», оперируя этим термином для характеристики польского национального характера, учитывая при этом католический мессианизм. Проблемы общественно культуры занимают меньшее место в современных исследованиях, основное внимание уделяется проблемам негативного восприятия России в польской среде, русским и государственной политике Российской империи.
Рассматривая образ русского в польской прессе второй половины XIX в., мы связываем его с идеологизированным национальным сознанием - в данном случае с мессианизмом. Необходимо сразу оговориться, что под идеологией мы понимаем систему взглядов определенной социальной группы, доминирующей в определенном (политическом, экономическом или идейном) отношении42. Мессианизм мы рассматриваем как мифологическое идеологизированное восприятие мира и действительности, на основе которого формировалось пейоративное отношение к России и русским в целом. Под термином «миф»43 мы понимаем модель мира, создаваемую на основе земного опыта, исходя при этом также из семиотической интерпретации мифа как «способа означивания»44, который представляет собой фундаментальную форму строения реальности. В первой главе настоящей работы мы не случайно уделили такое внимание рассмотрению польского мессианизма первой половины XIX в., так как, по нашему мнению, именно эта мифологизированная идеология легла в основу формирования пейоративного отношения к России и русским в польской публицистике 2-ой половины XIX в. На наш взгляд, рассмотрение основных черт польского мессианизма дает основы для объяснения процесса укоренения негативного образа русских вплоть до начала XX в.
Прежде всего в сфере культуры осуществляется «процесс создания, наследования и обогащения в разные эпохи стереотипов, особенно стереотипов восприятия национальной истории и отношения к другим народам»4 , что подтверждает в своих работах один из ведущих исследователей В.А.Хорев, занимающийся изучением польско-русских стереотипов в литературе. Также он считает, что «в стереотипы могут укладываться явления из разных исторических эпох, и они способны,, обогащаться новыми символическими знаниями»46. В своих исследованиях образа поляка в российской культурной среде он также оперирует имагологией, которая «ставит своей задачей выявить истинные и ложные представления о жизни других народов, существующие в общественном сознании, их происхождение и развитие, их общественную роль и эстетическую функцию в художественном произведении»47.
По мнению И.К. Кучмаевой, «актуализация отдельных групп ценностей всегда связана с конкретно-историческим этапом общественного развития, всякий раз уточняя принципиальное положение о первоочередном освоении ценностей, которые имеют особое социальное значение и выдержали испытание временем» . Формировавшийся еще с XVI в. специфический польский сарматизм, ставший самовыражением и формой самопрезентации шляхты, в XIX в. видоизменился в польское мессианство, являвшееся мифологизированной идеологией с элементами сакрализации истории, культуры польского народа в целом.
Данное влияние сферы сакрального можно увидеть и на примере рассматриваемых в настоящей работе факторов воздействия российского правительства на государственное устройство Царства Польского, положение языка и образования, униатства и др.
В исторических условиях XVI-XVII вв., когда поляки уподоблялись «рыцарям средневековой Европы», а Польша становилась «antemurale christianitatis» против мусульманской угрозы, роль Польского государства сакрализовалась, а «уникальность судьбы католического народа и государства в целом способствовала закреплению идеи единства и государственной целостности на основе католической религиозной общности. Элементы этой идеологии просуществовали в общественном самосознании поляков на протяжении столетий, видоизменяясь и мифо логизируясь»49.
В нашем исследовании мы также сталкиваемся с феноменом этногенетического мифа, формировавшегося на основе мифологизированной идеологии и «культурных пограничий». Здесь необходимость выделить основные черты российско-польской антиномии в восприятии своего местоположения на геополитической карте мира. У поляков есть национальная идея (polskosc - польскость) и мессианизм, а у русских - национальная идея реализуется через Империю, поддержание ее единства. В последнее время в Польше появились работы, в которых также, как и в XIX в., выделяется польская исключительность. Автор этих работ ксёндз П.Ярошиньский призывает спасти Польшу от «византийско-еврейской цивилизации» Европы. Интересно, что еще в начале XX века русский философ Н.С. Трубецкой также предупреждал в своих работах о пагубном влиянии Европы, но, естественно, на Россию, которой угрожает унифицированная общеевропейская модель ментальносте и культуры, европейские ценности: «Процесс европеизации разрушил всякое национальное единство, изрыл национальное тело глубокими ранами, посеял рознь и затаенную вражду между всеми»50. Стоит отметить, как парадоксальным образом столкнулся польский национализм XIX в. и русское евразийство как современное, так и XIX в. в вопросе идеологемы самобытности, с одной стороны, национального элемента и неприятия западноевропейской цивилизации, с другой. В рамках западноевропейской культуры с географической областью (топонимом) «Европа» представляет цивилизационное и нравственное превосходством над другими географическими типами культуры. Именно отсюда идет дихотомия цивилизованность - варварство. Европейская цивилизация, развиваясь в лоне и на наследии римской и греческой культуры, противопоставляла себя варварам - от гуннов до «москалей-туранцев». Для понимания цивилизованности использовались такие феномены и понятия, как европеизм, христианство и нравственность. Европейский тип культуры ориентирован, в первую очередь, на личность и свободу личности.
Отношение к Европе в России было неоднозначным: именно Европа стала «яблоком раздора» западников и славянофилов. В.А.Хорев считает, что отношение России к Польше определяется исторической закономерностью в рамках проблемы русского «мифа Европы» - Польша воспринималась как часть Европы51. Именно в Польше искали прибежище «европеизированные люди» допетровской Руси: Андрей Курбский, Иван Федоров и другие. «Западноевропейская цивилизация в XVII в., - писал В.О. Ключевский, - приходила в Москву прежде всего в польской обработке в шляхетской одежде» . Очень важным применительно к нашей работе является рассмотрение Польши как составной и неотъемлемой части западного христианства. Это были «инородные» для России земли, причем Польша того времени (XVII-XVIII вв.), как мы уже сказали выше, воспринимала себя бастионом христианства.
Актуальность темы исследования. Работа посвящена анализу образа России и русской культуры в польской прессе второй половины XIX в (1863-1905 гг.). Исследуется формирование польской оптики России в условиях утраты независимости Польши в результате ее разделов; выявляются идеологемы, оказавшие решающее влияние на формирование этого образа, который характеризуется такими определениями, как негативный и пейоративный; рассматривая функционирование данного образа в польской, преимущественной консервативной, прессе как виде коммуникации, формировавшим в XIX в. общественное мнение; вариативность этого образа, его константы и персонифицированное выражение. Также анализируется реакция русской прессы, прежде всего официальной и консервативной, на функционирование негативного образа
России и русских в польском общественном сознании и трансляции польской прессой этого образа, придававшей ему черты негативного «пабликрелейшен» общеевропейского масштаба.
Объект исследования - формирование стереотипического образа России и русских в польском общественном сознании 2-ой половины XIX в. в контексте культурно-идеологического развития польского общества.
Предмет исследования - польская консервативная пресса 1863-1905 гг. как инструмент формирования и функционирования негативного образа России и русских в контексте феномена польского мессианизма.
Проблема исследования состоит в выявлении процесса формирования и функционирования в польском обществе определенного образа России и русских, сформированного польской прессой под влиянием, в первую очередь, самоидентификационного образа, выработанного польской культурой и ее идеологемами.
Гипотеза, доказываемая в данном исследовании, состоит в том, что на формирование и становление польской оптики России и русских повлияла, в первую очередь, концепция польского мессианизма (идеологизированное польское мессианское сознание), являющегося специфической формой польского сознания, выработанной в ходе длительного историко-культурного развития польского социума в условиях цивилизационного пограничья.
Цель исследования состоит в том, чтобы выявить и показать генезис и динамику влияния мессианизма - основной формы польского этнокультурного самосознания, его составляющих, на формирование образа России и русских в польской прессе рассматриваемого периода.
Задачи исследования. Достижение поставленной цели требует решения следующих задач; выявить культурные универсалии и специфику польского мессианизма XIX в.; проанализировать влияние данной формы идеологии на формирование образа России и русских в польской прессе как части польской культуры; - показать распространенность в польской прессе рассматриваемого нами периода негативного отношения к России; -дать детальный анализ польской оптики России, различая такие составляющие как царское правительство и его политика по «польскому вопросу», Россия как имперское государство, менталитет русского чиновничества, личностные характеристики крупнейших русских консерваторов в политике и идеологии (Катков, Муравьев), ментальность простого русского народа и ее типические черты, специфика России с точки зрения типологии цивилизаций. -дать оценку универсального образа русского в польской прессе, определив основные составляющие «мифа» о России.
Структуру и содержание работы можно охарактеризовать вкратце так: диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы.
Методологическая основа диссертации. Диссертант опирается на синтетическую культурологическую методологию, используя меэюдисциплинарный подход, способствующий реализации принципа системности. Принцип системности, в свою очередь, требует привлечения методологии структурно-функционального анализа. В целом названные выше подходы позволяют конкретизировать комплексный метод культурологического анализа, примененного к исторически отдаленной эпохе. Используя принцип восхождения от конкретного к абстрактному, диссертант стремится к реализации комплексного видения образа другого, персонифицированного в России и русских, в польской периодической печати 2-ой половины XIX века, что позволяет выявить некоторые из основных концептов польской культуры рассматриваемого периода.
Источниковедческую базу исследования составила группа текстов, представленная публицистическими произведениями религиозно-философского и социально-политического характера, представленных в основном на страницах польской периодической печати 1863-1905 гг. Для анализа были взяты следующие издания («Пшеглёнд Польский», «Газета Польская»). Использовалась русская пресса тех лет (газета «Московские ведомости»), а также архивные материалы, в частности фонды 2-ой газетной экспедиции АВПРИ. В аспекте избранной темы данные источники используются впервые. Необходимо также уточнить, что для анализа мы брали именно прессу Познани и Галиции в связи с тем, что в Царстве Польском русская цензура запрещала публикацию периодических изданий, содержащих «поколебание учения Православной церкви, ея преданий и обрядов, или вообще истин и догматов Христианской веры», а также нарушающих «неприкосновенность Верховной Самодержавной Власти, или уважение к Императорскому Дому, и что-либо противное коренным государственным постановлениям»53 Следовательно, оценивать объективное отношение к России и русским на основании периодической печати в Царстве Польском мы не можем.
Научная новизна исследования, представленного к защите, заключается в комплексном характере проводимого культурологического анализа, а также тех выводах, которые были получены при его применении к историко-культурному материалу. В интепретационном плане впервые предпринята попытка прочтения указанных нарративов сквозь призму рассмотрения формирования образа России в польской культуре 2-ой половины XIX в. Фактически речь идет о попытке реконструкции закономерности формирования образа России и русских с учетом ценностных предпочтений, национально-территориальной конфигурации, политических и исторических реалий Польши. Сравнение отношения польской периодической печати к разным социальным объектам (власть, общество, политика, личность) позволяет, в свою очередь, выявить структурно-типологические универсалии польского культурно-исторического мышления.
Рассматриваемая нами эпоха в польской культуре прошла под знаком мессианизма, основные концепты которого, присутствующие в настоящем исследовании, проецируются на польское общество в целом. Мессианская философия важна для понимания специфики национальной идентичности польского народа и его позиционирования в славянской и шире, европейской и мировой, национально-культурной среде.
Системный анализ польского видения России на исследовании основного коммуникативного средства XIX в. - прессы - предпринят нами впервые. Также впервые дается анализ польского пейоративного образа России как целостности идеологической, политической, ментальной, обусловленной не только исторически, но и на уровне идеологемы мессианизма в его специфически польской интерпретации. Именно собственный мессианизм мы, кажется впервые, предлагаем считать основной детерминантой формирования гетеростереотипа, в данном случае России как главного объекта польской рефлексии.
В этой связи инновационность данной работы открывает серьезные перспективы для развития исследований по выявлению влияния польского мессианизма на развитие российско-польских отношений и формирование образа «другого», расширяя при этом методологические рамки применения культурологической компаративистики в исследованиях российско-польских отношений.
Положения, выносимые на защиту:
1. Польский мессианизм можно характеризовать как главную национальную идеологему XIX в., детерминирующую идентичность (польскость) и позиционирование члена этносоциального организма в социокультурном и политическом пространстве. Мессианизм в его различных модификациях является культурной доминантой польского общества в условиях, сложившихся после разделов Польши.
На формирование польской оптики образа России и русских основное влияние оказал польский мессианизм. Национально-культурная самоидентификация базировалась на религиозной составляющей католицизме и идее сохранения его чистоты. Носителями такого типа религиозности («христианство, сохранившее свою чистоту», «истинное христианство») объявлялся польский народ, что имело следствием формирование идеологемы конфронтационности с другими народами Европы, утратившими чистоту христианской веры, впавшими в атеизм, (Западная Европа), или принадлежащими к православной конфессии, расценивавшейся как схизматическая (Россия). Данная позиция обусловила специфику польской ксенофобии XIX в., в которой сочетались не только этнический, политический, культурный, но и религиозный компоненты. Наиболее сильно конфронтационно-ксенофобский комплекс польского консервативного сознания проявился по отношению к России и русским как носителям и распространителям православия.
Образ России и русских, репрезентируемый польской консервативной прессой и публицистикой, следует охарактеризовать как негативный, пейоративный, способствовавший укреплению и распространению русофобии в консервативном сознании преимущественно в тех польских областях, отошедших к Пруссии и монархии Габсбургов.
Польская периодическая печать и публицистика являлась ретранслятором отношения к России в польской консервативной общественной среде, что способствовало укоренению выработанного негативного, пейоративного образа России и русских и его стереотипизации, распространению его на все польские земли.
Польская пресса утвердила в сознании поляков имагологический стереотип русских, который взял на себя функцию исторического мифа и в таком качестве существовал и во многом продолжает существовать в польском сознании и польской культуре, входя в группу факторов, поддерживающих традиционный тип самосознания, польскости, обязательно включающий в себя пейоративный образ «другого» как средство самоутверждения.
Разницу русского и польского цивилизационного типа принято связывать с антиномией Азия-Европа, варварство-цивилизованность, византинизм-западничество, чему мы находим подтверждение в материалах польской прессы XIX в.
Ретроспективное социокультурное моделирование, учитывающее ценностные основания коммуникативных практик (в нашем случае - периодическую печать), дает основания для научного подхода к изучению российско-польских отношений и проблем межкультурного взаимодействия, для понимания генезиса, формирования, развития и влияния на общество в целом идеологем, определяющих образ «другого».
Теоретическая и практическая значимость исследования. Используемые в исследовании методы и полученные результаты могут быть задействованы для дальнейшего развития компаративной культурологии, теории культурологической экспертизы формирования образа «другого» для исследований имагологического характера. Результаты работы будут полезны как культурологам, так и историкам в исследованиях по социокультурной специфике российско-польских отношений.
Результаты, полученные диссертантом, также могут быть использованы в высшем образовании при чтении общих культурологических курсов и специальных курсов по истории и культуре Польши и России, по кросс-культурной коммуникации и имагологии.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка источников и литературы. Первая глава диссертации -«Общественно-политическая мысль Польши и идеология польского мессианизма XIX века» посвящена комплексному анализу центрального феномена идеологии польского общества - польскому мессианизму, оказавшему существенное влияние на всю культуру и общественную мысль рассматриваемого периода.
В первом параграфе «Историко-культурная специфика формирования польской общественно-политической мысли в условиях утраты государственности» дается обзор основных исторических событий, связанных с действиями Российской империи в отошедших в ней в конце XVIII - начале XIX в. частях Польши. Особое внимание уделяется роли национально-освободительных восстаний 1830 и 1861 гг. в формировании тех течений, которые стали определяющими для развития польской общественно-политической мысли и культуры.
Во втором параграфе «Сарматизм как источник формирования польской идентичности» рассматривается в общих чертах становление специфического польского сарматизма и его основные особенности.
В третьем параграфе «Польский мессианизм как модель сакрального образа Польши» на основе источников анализируется специфика польского мессианизма и концепты, детерминировавшие становление сакрального образа Польши, оказавшего существенное влияние на формирование польского отношения к России и русским и на восприятие других народов в целом.
В четвертом параграфе «Польский мессианизм и отношение к другим этно-конфессиональным сообществам в сочинениях А.Мицкевича и 3. Свентославского» рассматривается концепция мессианизма в произведениях выдающегося польского поэта-романтика Адама Мицкевича и яркого представителя польского мессианиза 3.Свентославского. Особая роль в формировании законченной мессианской концепции в польской культуре принадлежит именно А. Мицкевичу. У него мессианизм, помимо религиозно-философской, приобрел очень конкретную политическую окраску.
В пятом параграфе «Отношение к России польской революционной демократии, консерваторов, позитивистов и марксистов» дается общая картина отношения к России основных течений польской общественно-политической мысли второй половины XIX в. Эта картина отличается большой степенью вариативности. Один из столпов польской демократии Иоахим Лелевель (1786-1861) «ничего не имел против народа российского, которого приятно называть побратимом, уважать его права» 54. По мнению И. Лелевеля, поляки и русские должны подать друг другу руки и действовать, как один человек.
Вторая глава «Пейоративный образ России и русской культуры (русофобский дискурс польской прессы Познани и Галиции 1863-1905 гг.)» посвящена анализу образа России и русских в польской периодической печати, преимущественно консервативного направления.
В первом параграфе «Культурологические универсалии формирования образа «другого», позиционируемые польской публицистикой» выявлены основные факторы формирования образа другого и мифологизации образа русского. Рассматривая образ русского в польской прессе, мы связываем его с идеологизированным национальным сознанием - в нашем случае мессианизмом.
Во втором параграфе «Отношение к государственной власти и политике Российской империи» подробно проанализирован корпус фактов, относящихся к восприятию власти и политики России в Царстве Польском и Западном крае.
Образ России и российского правительства складывался из нескольких компонентов: восприятия политики российского правительства, выражаемой в идеологии и действиях, осуществляемых чиновничеством; позиции российской общественности по «польскому вопросу» в официальной периодической печати; - персонификации собирательного образа русского в публичных людях (Муравьев, Катков, Черкасский, Гурко, Апухтин).
Особое внимание уделялось законотворческой деятельности российского правительства.
Польская пресса способствовала тому, что у читателя складывалось мнение о принципиальной антипольской направленности принимаемых в России законов. Тот или иной закон, наносивший, по мнению поляков, удар по «польскости», рассматривался через антироссийскую призму.
В первом подпараграфе «Политика насильственной москализации в оптике польской прессы» рассматривается восприятие законотворческой деятельности Российской империи в свете концепции «москализации» польского элемента в России. Идея «московского панславизма» также воспринималась в свете распространения «московского» влияния на другие славянские народы.
Во втором подпараграфе «Государственные и общественные деятели Российской империи в оптике польской прессы второй половины XIX в. (казус М.Муравьева и М.Каткова)» мы анализируем отношение польской прессы к двум ярким общественным деятелям Российской империи, чаще всего упоминаемым в польской периодической печати. Именно их высказывания широко цитировались для доказательства неприязни российских официальных лиц к польскому элементу как таковому, то есть полонофобии.
В третьем подпараграфе «Образ русского чиновника как одна из составных частей собирательного образа русского» рассматривается поведение чиновничьего класса, оценивавшегося в польской прессе резко негативно из-за его коррелированности, культурной отсталости, полонофобии.
В третьем параграфе второй главы «Влияние политики российского правительства в польских землях на восприятие этно-конфессионального образа русских в польской прессе (1863-1905 гг.).» проводится рассмотрение и анализ перцепции действий российского правительства в отношении католичества и униатства на польских и украинских землях. Одним из определяющих факторов пейоративного восприятия России и русских было отношение поляков к русскому православию. Таким образом в польской оптике православие становилось составной частью угнетения поляков Россией. Отсюда его негативная оценка. Польская пресса, говоря об антикатолической политике Российской империи, оперировала прежде всего фактами притеснения греко-католиков.
К политическим детерминантам негативного отношения к православию следует добавить цивилизационные. Широко известно, что отношение поляков к русским, противопоставление Польши и России базировалось на цивилизационных различиях, ярко выраженных в конфессиональной принадлежности55.
В четвертом параграфе «Собирательный (универсальный) образ русской культуры в польской прессе Галиции» мы выделяем составные черты универсального образа России и русских. На основании рассмотренных нами источников («Пшеглёнд Польский», «Час», «Дзенник Познаньский», «Газета Польская», архивные материалы 2-ой газетной экспедиции по польской периодической печати), можно сказать, что типичный образ русского как представителя конкретной этно-цивилизационной общности был многоплановый, но в целом негативный.
Сам образ России складывался как синтезный образ русских, русского населения и русской культуры в целом и российского правительства. Черта, их отделяющая, на которую указывали польские романтики первой половины XIX в., уже не принималась во внимание. Такой упрощенный подход, лишенный дифференцированности, способствовал созданию монолитного образа России как главного «супостата» польского народа, а русскую культуру воспринимал как чуждую.
В Заключении приведены основные итоги диссертационного исследования, обозначены перспективы их применения в дальнейшей работе по изучению российско-польских связей, культурологических концептов формирования образа другого и стереотипизации этого образа.
Апробация исследования.
Основные положения и выводы исследования были изложены автором диссертации в докладах и сообщениях на следующих научных конференциях: V Конвент РАМИ «Мировая политика: взгляд из будущего» (Москва, МГИМО (У) МИД РФ, октябрь 2008); Актуальные проблемы современной науки (СПб, Невский институт языка и культуры, апрель, 2009); Кирилло-Мефодиевские чтения (Москва, Институт русского языка, май 2009); Рождественские чтения (Москва, ГАСК, январь 2009, 2010); Международная научно-практическая конференция «Молодежь - культура - политика» (Москва, МГУ, ноябрь, 2010); Международная научная конференция «История и культура славян в прошлом и настоящем, (Москва, Институт славяноведения РАН, декабрь, 2010).
Авторская гипотеза получила свое освещение в ряде научных публикаций. Результаты исследования используются в спецкурсах по истории и культуре Польши, читаемых автором в ГАСК.
В ходе исследования мы пришли к следующим выводам:
Формировавшийся еще с XVI века специфический польский сарматизм, ставший самовыражением и формой самопрезентации шляхты,, в XIX веке видоизменился в польское мессианство, являвшееся мифологизированной идеологией с элементами сакрализации истории, культуры польского народа в целом.
Стереотипизация происходила на основании польского национально-исторического мифа - мессианизма. В нашем исследовании мы выделяем основные универсалии мессианизма, повлиявшие на формирование стереотипа России и русских в польской среде и культуре 2-ой половины XIX в. На цивилизационных противоречиях Запад-Восток, католицизм-православие формировалось, в частности, отношение к российскому православию и государственному устройству.
Польская пресса воспринимала законодательную деятельность российского правительства как насильственную политику москализации.
Православие воспринималось как выражение тоталитарного административного устройства и самодержавной власти императора. Причем польская пресса рассматриваемого периода не вникала в суть православного мировоззрения.
Одним из основных факторов в формировании стереотипичного образа русского в польской среде было отношение чиновничьего класса к польскому элементу в Царстве Польском.
На основании многостороннего рассмотрения реалий польской культуры в польской периодической печати 1863-1905 можно сделать общий вывод о том, что отношение к России и русским строилось на польском мессианизме.
Польский мессианизм как модель сакрального образа Польши
Под мессианизмом мы понимаем вид утопического мышления в широком социокультурном смысле этого слова. Одной из черт утопизма является воображаемая, конструируемая действительность, противостоящая актуальному положению в обществе, что создает конфликтное напряжение между идеальной моделью и реальностью. Утопия является неотъемлемой чертой любой мессианской концепции, причем в польском мессианизме идеал воплощается не через мессианскую деятельность одного человека, как в христианстве, а через миссию всего народа, которую ему необходимо выполнить для достижения исторической цели развития. Последнее обстоятельство сближает польский мессианизм с ветхозаветной моделью этнической богоизбранности. Однако в польском мессианизме есть индивидуальное начало, восходящее к архетипу ветхозаветного пророка. Такой профетизм в своих произведениях будут отстаивать и популяризировать А. Товяньский, А.Мицкевич, Ю.Словацкий, З.Красиньский и другие. Главной чертой польского мессианизма стал феномен «христоподобия» польской нации. Этот феномен, на наш взгляд, в славянском микрорегионе Европы присущ лишь полякам, так как именно в польской литературе, периодической печати, живописи, а не только в философских произведениях, встречается идея «Воскресения Польши», постоянно отождествляемой с распятым Христом. Это стало кодом польской культуры, формировавшим самосознание поляков на протяжении многих поколений.
Романтический мессианизм зарождается и приобретает отчетливые формы во Франции, на родине революции. Основными идеологами французского мессианизма стали Жозеф де Местр, Сен-Симон, Бланше, с работами которых были знакомы представители Великой эмиграции .
Известный представитель французского утопического коммунизма, точнее социального мессианизма — Ш. Фурье, считавший себя «вице мессией», писал: «Я единственный, кто отверг двадцать веков политической глупости, и только мне одному, моей инициативе настоящее и будущие поколения будут обязаны своим безграничным счастьем...»75. Ю. Хёне-Вроньский, впервые введший термин «мессианизм» в польскую философию, считал себя человеком, нашедшим ключ «к человеческому избавлению» . А. Цешковский при написании своего сочинения «Отче Наш» полагал, что оно являет собой «последнее и полное откровение» . Именно такое ощущение мессианского предназначения - выполнение Воли Божьей, реализующейся в историческом процессе, отличало польских идеологов мессианства от других европейских утопистов. Отсюда следует ярко выраженная историософичность польского мессианизма. С другой стороны, когда мы говорим об оригинальном мессианизме, а не виде мессианского литературного творчества, обязательна связь с религиозным элементом. Мессианское сознание, в своем чистом выражении, имеет характеристику антирационального профетизма, как у Мицкевича. Взгляд польского мессианиста обращен в будущее, так как в условиях разделов Польши, при потере собственной государственности было необходимо установить связь прошлого величия польского народа с будущим, апокалиптическим, состоянием. Подобное соотношение составляет часть мессианского милленаризма , получившего выражение в работах того времени. Один из ведущих исследователей польского мессианизма Ю. Уейский даже указывает на «общую мессианскую атмосферу первой половины XIX века». Касательно рассматриваемого нами периода, можно сказать, что на польскую периодическую печать оказали существенное влияние идеи польского мессианизма, использовавшиеся, в свою очередь, для аргументации негативного образа России и русских в целом. В нашем исследовании на основании фактического материала мы показываем основные идеи польского мессианизма и в самой прессе выявляем специфические черты мессианизма на основании высказываний польских публицистов. Известный русский философ В.Соловьев в знаменитом энциклопедическом словаре Брокгазуа и Ефрона мессианизм определял мессианизм следующим образом. «Мессианизм - вид богословской сферы, хотя в связи с религиозными представлениями у всех народов, игравших важную роль в истории, при возбуждении национального самосознания возникало убеждение в особом преимуществе данного народа как избранного носителя и совершителя исторических судеб человечества ... . Это учение предполагает понятие истории как целесообразного процесса, осуществляющего некоторую общую задачу, в исполнении которой должен первенствовать данный народ»7 . В данной статье характеристика мессианизма близка к философской концепции А.Товяньского, польского мессианиста-философа первой половины XIX в., основоположника специфического направления польского мессианизма, получившего название товянизма.
В своем классическом выражении мессианизм связан с хилиазмом, созданием тысячелетнего Царства Божьего на земле. В любом случае мессианизм предполагает ожидание большой перемены в земной жизни, более того, избавление от бренного бытия не в потустороннем мире, а посюстороннем, не вне истории, а в истории. Польской культуре XIX в. свойственен именно этот тип мессианизма милленаристского типа. По мнению российского исследователя польской истории СМ. Фалькович, различные религиозные течения, в том числе мессианизм, в польской эмиграции развились на фоне подъема национально-освободительного движения в Польше в 1850-60-е гг.
Мессианизм включает в себя веру в приход Мессии, который появится после катастроф и спасет страдающий народ от зла. Таким Избавителем может быть как личность (так называемый индивидуальный мессианизм), так и определенная группа людей (секта, этно-религиозная общность).
Правильнее всего было бы связывать мессианизм именно с идеологией, основанной на роли избранных личностей или обществ, наделенных миссией ожидания Святого Духа, а не только с культурной или политической. Именно мессианизм такого вида возникает в эпоху романтизма, приобретая при этом крайние формы, как в масонском мессианизме, основанном на мистике и специфическом масонском ожидании сошествия Ангела Мира на землю.
Отношение к России польской революционной демократии, консерваторов, позитивистов и марксистов
Один из столпов польской демократии Иоахим Лелевель (1786-1861) «ничего не имел против народа российского, которого приятно называть побратимом, уважать его права» 162. В эмиграции Лелевель провел 30 лет, где он не прекращал борьбу «За нашу и вашу свободу» , состоял в организации, целью которой была подготовка нового восстания в Польше.
Основное место в его исторических произведениях занимает понятие «lud»1 4, его роль в развитии Польши. «Люд» - это именно та движущая сила, с помощью которой можно совершить революцию. По мнению Лелевеля, просто национального восстания не достаточно, оно должно быть подкреплено революционным взрывом с участием народных масс. Именно «люд» («крестьянство») представляет польскую нацию, он един, в отличие от шляхты, именно от него зависит развитие и судьба государства.
Идея единения людей, борющихся за свободу, за гражданские права против абсолютизма, притеснений - один из основополагающих элементов лелевелевской идеологии. Эту идею принял и разработал в дальнейшем А. Мицкевич, а также революционные демократы и романтики, социалисты, социал-демократы.
И. Лелевель, как и А. Мицкевич, уважал, восхищался русскими патриотами, которых он считал наследниками декабристов, боровшимися против самодержавного правления. Он отделял «правительство» от «народа». Здесь очень важно это идеологическое различие в отношении к русским и к царской России. То, что направлено против свободы, должно быть подвергнуто отрицанию и неприятию, а угнетенному так же, как поляки, русскому народу нужно сочувствовать и поддерживать его в борьбе против общей беды. Идея борьбы против ограничения сакрального для польской культуры феномена Свободы-Вольности получила впоследствии свое развитие в мессианской концепции А.Мицкевича. Идея «Славянщины» как у Лелевеля, так и у Мицкевича, занимает особое место. Все славяне - братья, одна большая семья, которая должна объединиться. «Мы являемся братьями», - писал он русским в 1832 году. Россияне, как и другие славянские народы, имеют своих мучеников за свободу. По мнению Лелевеля, поляки и русские должны подать друг другу руки и действовать, как один человек.
Как писал Лелевель, мысль его была далека от Запада, внимание его было обращено на Восток, на род славянский. Здесь мы видим аналогию с идеей "Славянщины" Мицкевича, но идея славянства у Мицкевича базировалась на панпольской идеологеме. Борьба за свободу, возведенную в сакральную ипостась, активно поддерживалась революционными демократами, в частности Ярославом Домбровским (1836-1871), жизнь которого была непрерывным доказательством польского свободолюбия. Я. Домбровский - один из наиболее значимых представителей польского революционного демократизма. Домбровский был, по сути, perpetuum mobile революции. Не только его активность в организации восстания 1863 года в Царстве Польском, но и защита рабочего класса в дни Парижской коммуны свидетельствуют о верности политическим убеждениям, которыми он, по его словам, никогда не торговал. Его политические взгляды приобретают завершенность именно в эмиграции в Париже. Правда, от революционного демократизма Домбровский позднее отошел к «научному социализму». Канун 1863 года был именно тем временем, когда рабочий класс Польши начал выходить на арену политической борьбы. К примеру, на расстрел национальной манифестации царскими войсками 27 марта 1861 года, несколько сот рабочих откликнулись забастовками. Позднее, в 1863 году бастовавшие стали наиболее надежными членами конспиративных организаций. Для Домбровского главным в его действиях было понятие свободы. Борьба против России не была борьбой против русских, такого же угнетенного народа, как и польский, а во имя освобождения Польши от царизма. В этой связи вспомним понимание свободы польскими мессианистами: свобода - это дар Божий польскому народу, охраняемый им же. Так что и в идеологии польской революционной демократии мы видим влияние и трансляцию идей польского мессианизма. У Домбровского, как и у всех польских идеологов, трактовка характера и поведения русского человека рассматривается прежде всего в аспекте его отношения к полякам. Так, в воззвании «Русским войскам в Польше» (май 1862) говорилось: «Если вы откажетесь бить поляков, то и этим сделаете много; но это не все. Вы должны стать за них, и только тогда вы своей кровью сможете смыть с себя пятна мученической крови...»165. Тем самым, они призывали отмежеваться от кровавой политики царизма, подавлявшего свободу как русских, так и поляков. Дружелюбное отношение к русским революционерам и всему угнетенному, по их мнению, русскому народу соседствовало с крайним неприятием таких правых радикалов, как М.Н.Катков. В своем письме Каткову, опубликованному в журнале А.И. Герцена «Колокол» и в польской эмигрантской газете «Ойчизна» в 1865 г., Домбровский указывает на несостоятельность тайной полиции, которая не смогла воспрепятствовать его побегу. М.Н.Катков в глазах Домбровского - «человек, старавшийся разжечь международную вражду, опозоривший свое имя ликованием над разбоем и убийством и запятнавший себя ложью и клеветой». А «толпы изгнанников наших разнесли в самые глухие уголки России истинные понятия о наших усилиях и о нашем народе»166. Именно с публикации писем Домбровского в «Колоколе» начались его контакты с либеральными издателями, в том числе с Герценом. В то же время, газета «Московские ведомости», главным редактором которой был М.Н.Катков, не оставляла без ответа подобные письма Домбровского. Так, в одном из номеров было помещено критическое письмо Домбровского из Стокгольма в редакцию газеты: «...Получили мы из-за границы письмо одного польского патриота, адресованное к нам лично из Стокгольма ... Вспомнил же он о нас затем, чтобы осыпать нас ругательствами за нашу деятельность по польскому вопросу. Он поражает нас своим презрением за наши, как он выражается, «жалкие усилия к поддержанию невежества и насилия» и клеймит нас позором за то, что мы распространяем клевету и ложь» . Даже в украинском вопросе, всегда болезненном для поляков, Домбровский оставался до конца верным своим идеям: он предлагал предоставить независимость этому народу во имя свободы, создав союз между народами. Такая позиция оттолкнула многих единомышленников Домбровского, ввиду того, что поляки, наоборот, считали русинов неотъемлемой частью целостной польской нации.
Политика насильственной «москализации» в оптике польской прессы
Интересно рассмотреть восприятие законотворческой деятельности российского правительства в свете концепции «москализации» польского элемента в Российской империи. Проблема денационализации поляков больше всего беспокоила поляков. Феномен «москализации», или «русификации», послужил одним из основных факторов формирования пейоративного образа России и русских в целом. Важно отметить, что польская консервативная пресса тех частей бывшей Польши, которые не входили в состав Российской империи, не делала различий между понятиями «москализация», под которой понимали насильственную русификацию и интеграцию польского этно-социального организма в империю. Поэтому любые интеграционные меры и процессы расценивались как русификаторские. «Москва со всей силой угнетает все, что имеет польские черты. Ее ненависть направлена не только на мятежников, но даже на головные уборы»240, - писала польская пресса Галиции в конце XIX века.
«Газета Народова» по данной проблеме пишет: «Император Александр хотел сделать из Царства новый очаг распространения московского влияния в Европе»241. Идея московского панславизма воспринималась в свете распространения «московского» влияния на другие славянские народы. Так, в польской прессе особо остро критиковалась политика Российской империи на Балканах. На статью, выпущенную в «Церковно-Общественном вестнике», о проекте соединения Боснии и Герцеговины с Россией «Газета Польская» реагирует следующим образом: «Это первые стрелы поползновений российской политики, которая, несомненно, не прочь начать новую битву за руководство над Балканами»242. Такие панславистские устремления России были названы «фальшивым аппетитом». Необходимо учесть, что в это время идею аннексии Боснии и Герцеговины вынашивала Австро-Венгрия и в 1908 году осуществила этот план, что не вызвало острой реакции и критики в польской прессе Галиции.
Письма из Варшавы, опубликованные в «Ойчизне», сообщали о плане царского правительства «москализировать» Польшу через административное управление, школы, образование, религию, промышленность всеми возможными методами. «Религия уже управляется, между прочим, московитом Черкасским, полицейским (в оригинале архивного документа подчеркнуто красным карандашом -прим. А.Р.); во главе народного просвещения поставили человека, который ни слова не знает по-польски, какого-то Витте. Это станет, по сути своей, превращением обычного стула в постамент аморальных интересов деспотизма, церкви - в институт, работающий лишь для того, чтобы ослабить веру наших отцов, приблизить нас к схизме и ассимилировать с Московией - такова конечная цель политики, проводимой в Польше»243.
На наш взгляд, объективно несправедливым по отношению к полякам было Высочайшее повеление от 10 декабря 1865244, согласно которому «впредь до окончательного устройства Западного края посредством достаточного усиления в оном числа русских землевладельцев, воспретить лицам польского происхождения вновь приобретать помещичьи имения и со времени объявления этого постановления считать недействительными все совершенные после того акты и сделки на переход означенных имений к лицам польского происхождения всяким иным путем, кроме наследства по закону». Данный шаг был предпринят как временная мера вследствие польского восстания 1863 года и по политическим соображениям усиления русского землевладельческого элемента в Западном крае. Польская пресса отреагировала достаточно остро: «Правительство хотело, чтобы русские скупали имущество, конфискованное у поляков, чтобы русские заселялись на территории, оккупированные поляками» , тем самым осуществляя «москализацию» на деле. «Всюду, куда ни бросишь взгляд, вся страна страдает под русским скипетром, вся страна превратилась в кладбище... Наш язык запрещен, наши законы упразднены, наши церкви закрыты, наше священство на жертвенных алтарях, рассеяно или мученически погибло... Россия систематически денационализирует поляков и, вскоре, как сказал царь Николай, не останется ни одного поляка на польской земле»246. Даже по прошествии двадцати лет не утихало недовольство по поводу запрета полякам покупки земель (Закон был отменен лишь в 1906 году): «Российские газеты злорадствуют по поводу запрета о покупке земель поляками и хотят, чтобы покупка земель была запрещена российским поданным, говорящим по-польски»247.
Польские газеты доходили даже до таких, на наш взгляд, абсурдных формулировок, как следующая: «объявление русского языка административным рассчитано на осуществление цели дезорганизации, массовой экспроприации домов в городах»248, что являлось чистой выдумкой польской прессы.
Газета «Час» по поводу притеснений со стороны российского правительства пишет: «Церкви, школы, нравы, отношения - все претерпевает ужасное давление, которое делает нас похожими на индейцев» .
Влияние политики российского правительства в польских землях на восприятие этно-конфессионального образа русских в польской прессе (1863-1905 гг.)
Целью данного параграфа является рассмотрение и анализ перцепции действий российского правительства в отношении католичества и униатства на польских землях. Одним из определяющих факторов пейоративного восприятия России и русских было отношение поляков к русскому православию. Причем православие воспринималось через призму действий правительства в отношении греко-католиков и римо-католиков. В Западном крае главным этноопределяющим фактором после восстания 1863 года стала религиозная принадлежность. Все, кто исповедовал католичество, считались поляками . Польская пресса, говоря об антикатолической политике Российской империи, оперировала фактами притеснения греко-католиков. Интересен сам факт восприятия греко-католиков (малороссийское и белорусское население) «своими» в польской прессе того времени. Российское правительство, наоборот, считало униатов ближе к православию, нежели к католицизму. Оказавшись на стыке двух «интересов», греко-католики стали предметом ожесточенных полемик в польской прессе.
Для анализа мы взяли консервативную польскую печать, относившуюся негативно к российскому православию. Она представлена следующими польскими изданиями, выходившими на территории Австро- Венгрии: «Час» (Краков), «Пшеглёнд Польский» (Краков), «Газета Польская» (Черновцы). Консервативная печать в Галиции делилась по двум направлениям: более либеральная (краковская) и подоляцкая (львовская). К ведущим консервативным изданиями относился краковский «Час», который в 1890-е гг. возглавили молодые неоконсерваторы. Особые позиции в неоконсервативной среде принадлежали краковскому «Пшеглёнду Польскому» (1866-1914) С. Тарновского. Это было первое издание неоконсерваторов, которые впоследствии возглавили «Час». На страницах «Пшеглёнда Польского» выходили программные сочинения партии станьчиков (1869), а таже статьи Станислава Тарновского, Станислава Козьмяна, Юзефа Шуйского и Людвика Водзицкого - бывших соратников Отеля Лямбер.
Широко известно, что отношение поляков к русским, противопоставление Польши и России зачастую базировалось на цивилизационных различиях, ярко выраженных в конфессиональной принадлежности . Польский мессианизм XIX в. складывался и развивался, как известно, в лоне католицизма. Для поляка русское православие часто оставалось непонятным, очень строгим, в некоторых случаях даже «зилотским», а православные священники представлялись невежественными, пьяницами, корыстными, жестокими - одним словом, не дающими хорошего примера своей пастве. Польская пресса доходила до обвинений православия в язычестве и отсутствии (!) Бога. За видимой «религиозностью» русских, по мнению польской прессы, скрывалась правительственная политика русификации польского населения в Западном крае. Здесь можно видеть преломление распространенной мессианской концепции поляков и Польши: действия российского правительства в отношении католицизма воспринимались как новый этап мученичества, через который должна пройти Польша на пути грядущего Воскресения. В книге «Времена Нерона XIX века под московским правительством или Последние минуты в епархии холмской. Факты, собранные униатскими священниками и свидетелями» мы встречаем следующую цитату: «Кровь католическая прольется на головы преследователей в момент падения схизматической церкви. Тогда одержит триумф Любимица Христа -римско-католическая Церковь» . Для поляка XIX века католичество носило статус этнообразующего элемента, поэтому при принятии православия человек автоматически становился «москалем». В «Газете Польской» конца XIX века мы встречаем упоминание о поляках, принявших православие: «среди греко-католиков есть несколько общин, принявших православие. Население называет отступников «москалями»333. Интересно, как конфессиональная принадлежность меняла отношение поляков к украинцам: православие приписывалось москалям, а его принятие украинцами расценивалось как измена. Чаще всего действия российского правительства по отношению к полякам-католикам и униатам сравнивались с отношением к христианам турок, причем мусульмане, по сравнению с православными, проявляли, по мнению польской прессы, большую толерантность: «Янычары в Турции и действия в отношении преобразований ничто по сравнению со всем тем, что делают ежедневно русские, чтобы обратить в схизму миллионы униатов» . Планы по распространению православия среди польского населения воспринимались польской прессой как враждебные, долгосрочные стремления к «уничтожению [в оригинале ежедневного отчета русского дипломата, анализировавшего польскую периодическую печать, это слово подчеркнуто красным карандашом] романского католицизма в Царстве, как это уже происходит в Литве и других западных провинциях... Они хотят ввести в Польше язычество ориентальной ортодоксии»335. Помимо сравнения с турецкими янычарами и обвинения православия в язычестве, в прессе рассматриваемого нами периода часто можно встретить аллюзии на жестокость римских императоров (Нерона, Диоклетиана, Калигулы) в отношении первых христиан336. Характерно следующее высказывание: «Московиты совершают действия, направленные против католической религии ... Их действия напоминают времена Нерона и Диоклетиана»337.
Обращение к польскому клиру, в котором говорится об экспансии российского православия, датированное 17/29 июня 1864 г., было подписано рядом известных польских священников: Каролем Микошевским, ксендзом г.Желязны Варшавской архиепископии; Виктором Лисицким, директором и профессором семинарии в Пултуске в Плоцкой епархии, Виктором Шумовским, Казимежем Зулиньским, Александром Белашевским .
Анонимный русский чиновник-аналитик, составлявший ежедневные отчеты по польской прессе, 2-ой газетной экспедиции справедливо отмечал: «Польские газеты вменяют в вину российскому правительству намерение запрета в Империи полнейшей свободы всех Церквей и культов, кроме православия. Все эти Церкви будут управляться и взаимодействовать сами и не получат от правительства другой защиты, кроме той, которая будет соответствовать научным, коммерческим или промышленными интересам Империи»339.
Чтобы лучше показать, что принципы религиозной толерантности невозможны в России, «Дзенник Познаньский» приводит текст статьи Уголовного кодекса Российской империи, со ст. 193 по ст. 197, и заключает, обращаясь к «партизанам» России (в данном контексте имеются в виду журналисты, писавшие статьи о России в зарубежной прессе), что лучше бы им молчать о преступлениях царизма, нежели писать хвалебные статьи обману и варварству .
