Введение к работе
Актуальность исследования.
Долгие годы тема исторической судьбы, эволюции, а особенно частной жизни российской
интеллигенции оказывалась вне круга культурологических и исторических тем. И несмотря на
большие усилия отечественных ученых восполнить данный пробел и несомненные успехи в этой
области до сих пор остается множество лакун в ее истории, а главное,— множество
невостребованных, неизученных и неопубликованных текстов. Каждый новый текст, несущий в себе
значительную информацию, неизбежно меняет или расширяет или, по крайней мере, детализирует
научное и образное представление об описываемом явлении, и уж обязательно «освежает» принятую
в науке идеологему. Поскольку речь идет об одном из важнейших явлений в русской культуре, то
здесь особенно следует заботиться о непрерывном перерабатывании в истории культуры и усвоении
новых текстов в качестве необходимой пиши для ума, а также традиции публичного самоосмысления
интеллигенции как способа ее существования и репродукции. Попытки самоосмысления себя как
объекта начались с самого зарождения интеллигенции, рефлексия которой была ее неотъемлемым
свойством. И эхо качество публичного самоосмысления являлось и средством саморазвития и
средством передачи ментальных и поведенческих традиций своей среды; нет большего разнообразия
в размышлениях об интеллигенции, как в текстах, рожденных самой интеллигенцией о себе,
«...искони задумывавшейся над своеобразием своего положения в мире: над своим призванием, над
своим прошлым. Она сама писала свою историю»1.
Постепенно систематическое «самопознание интеллигенции», превратилось в научное
культурологическое течение, в определенной степени ' стимулирующее саморазвитие.2
Тема.интеллигенции не оставила ни одного крупного российского мыслителя вне поля своего
притяжения1. Таким образом, можно говорить не о недостатке, а переизбытке исследований4. Тем не
1 Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции // Федотов ГЛ. Лицо России. / 2-е изд. YMCA-Press.— Paris, 1988.— С.
73
2 См. «Вехи» (1909), «В защиту интеллигенции» (Г909),-«Из глубины» (1918), «Смена вех» (1921), наконец,
после объяснимого перерыва: «Из-под глыб» (ироническое название, данное группой диссидентов в 1974),
«Свобода слова» (2001,2002)
3 Среди них: В.О.Ключевский, Д.Н.Овсяннико-Куликовский, Н.А.Бердяев, Г.П.Федотов, М.О.Гершензон,
СЛ.Франк,— наконец А.П.Чехов, ПДБоборыкин, В.Ф.Ходасевич, Н.Н.Берберова, Г.П.Адамович и пр.,— а
среди работ нового времени: имена Д.С.Лихачева, Ю.МЛотмана, МЛ. Гаспарова, Н.Я.Эйдельмана,
С.САверинцева, С.О.Шмидта, Г.С.Померанца, Б.А.Успенского, В.Ф. Кормера, И.В. Кондакова, Н.М.Зоркой и
других.
См. также о сборниках: Кондаков И.В. К феноменологии русской интеллигенции. // Русская интеллигенция. История и судьба. / Сост. Т.Е. Князевская.— М.: Наука, 1999 — СС. 81-84. Указанный здесь сборник «Русская интеллигенция: история и судьба» — один из самых значительных, собравший лучшие имена гуманитарных ученых: М.Л.Гаспарова, В.В.Иванова, А.И.Солженицнна и др. Восполняя информационные лакуны по этой теме, выходят одна за другой и другие объемные работы: «Судьбы русской интеллигенции: Материалы дискуссий 1923-1925 гг. Новосибирск, 1991; «Интеллигенция в истории».— М., 2001; «Интеллигенция н мнр».— Иваново, 2002. Научные конференции: «Интеллигент н ннтеллигентоведенне на рубеже XXI века: итоги пройденного пути и перспективы» (Иваново, 1999); «Феномен российской интеллигенции: История и психология» (Спб. 2000); «Генезис, становление и деятельность интеллигенции: междисциплинарный подход» (Иван. Гос. Ун-т, 2000), «Российская интеллигенция в условиях третьего тысячилетия: на пути к толерантности и диалогу» (Екатеринбург, 2001); «Интеллигенция XXI века: тенденции и трансформации» (Иваново, 2000). Отдельным и детализированным проблемам по истории российской интеллигенции посвящен ряд диссертаций (Смирнова A.M., Лярскнй А.Б. Диденко Д.В. и пр.) Наконец, разрабатывается новый вузовский курс «Интеллигектоведение» (См.: «Интсллигснтоаереиие; проблемы становления нового вузовского курса».—
Иваново, 1999). | РОС. К \ii ИОН ИЛЬНАЯ
БИБЛИОТЕКА С.Петербірг
200 (Jk
менее обнаруживается, что в определении исторических и социокультурных границ этого явления нет единодушия, до сих пор бытует мнение, что не существует принимаемого всеми определения «интеллигенции», хотя определений существует множество, наконец, оценочность этого явления довольно часто является ведущей компонентой в исследованиях об интеллигенции, а следовательно влечет за собой и структурирование всех ее признаков. Каждое крупное исследование такого рода представляет, таким образом, систему, логика которой определена составом тех фактов, свидетельств и текстов, которые избираются сознанием данного автора и оказываются в поле его зрения. По крайне мере общая картина преизобилующей пестроты суждений на данную тему говорит о том, что
ВО-ПерВЫХ, Общество ИСПЫТЫВаеТ Потребность ВНОВЬ И ВНОВЬ ПРОЯСНЯТЬ ДЛЯ Себя Эту проблему, а ВО"
вторых, данное социо-культурное явление, оставаясь и сейчас определенным общественным направлением, требует для себя новых освящений, несмотря на исключительно талантливые, глубоко значительные работы прошлых лет. В какой-то мере историческое осмысление его стимулирует репродукцию в будущем, так что в такого рода исследованиях исторические науки в широком смысле смыкаются с современным составом общественных наук и даже затрагивают футурологию.
Наше исследование видит свое назначение в том, чтобы сообразуясь с анализом впервые вводимых в контекст истории культуры текстов — структурировать свою концепцию интеллигенции, свою систему хронологии, социальных границ, определения основных черт и признаков, связывающих совершенно различных индивидуумов в единое социо-культурное объединение, называемое «интеллигенцией». Это не значит, что наша система как результат проведенного исследования должна оказаться принципиально отличной от других систем, описывающих это явление на материале других фактов; напротив, быть может она закрепит и утвердит выводы предшествующих изысканий. Но бесспорно, анализ новых документов необходимо вносит те уточнения, а с другой стороны, может обнаружить те нежданные противоречия, несогласованности, прояснить неясные места, которые ранее находились вне научного поля.
Уже в самом выборе исследуемых текстов, в предварительно выдвигаемых положениях, очевидно, что предполагается описать явление, называемое «интеллигенцией» как единое в аспекте «культурного типа», отметившее свое рождение в конце XVIII века и сохраняющее свой тип «культурного бытия» и в середине XX. Но есть ли основания говорить об этом едином типе, если многие из считающихся основными -патологическими чертами сменились на другие, и чаще всего противоложные?1. В нашем исследовании выдвигается такой критерий: проследить, за какие ментально-культурные ценности борется личность, какие выделяет в качестве существенных, и вне которых разрушается ее «культурное бытие», и границы ее «культурного типа» и самый смысл ее существования. Рассмотреть в той сфере частной каждодневной жизни и в те стрессовые периоды
«А осталось ли еще что-нибудь из родовых, не отмеченных еще интелигентских качеств' . есть ли вообще что-нибудь, роднящее старого и нового интеллигента?... Исходное понятие было весьма тонким, обозначая единственное в своем роде историческое событие: появление в определенной точке пространства, в определенный момент времени совершенно уникальной категории лиц,., одержимых ... нравственной рефлексией...». Кормер В.Ф. Двойное сознание интеллигенции и псевдокультура. // Вопросы философии, 1989, №9.—С. 68
существования (выключеиности из своего естественного культурного пространства, естественной среды), которые социально никак не поддержаны, не могут быть поддержаны; даже напротив сохраняя их, индивидуум оказывается в еще большей культурной изоляции, культурном одиночестве, даже действует вопреки пользе своей практической жизни. Если обнаруживается, что приоритетными оказываются корелируюшие между собой, взаимосвязанные принципы и ценности, следовательно, даже несмотря на отличия в (постулируемых как существенные) чертах, внешних признаках,— можно и следует описывать и воспринимать «дворянскую интеллигенцию» первой половины XIX века и «интеллигенцию» тоталитарной эпохи XX века в рамках единого типологического понятия.
Проверка жизнеспособности, устойчивости нового типа человека (для нас поколение декабристского движения, а также поколение их отцов, первые «герои индивидуальности» — первые интеллигенты), моделей его поведения начинается тогда, когда публичная жизнь насильственно прерывается, когда понадобились все накопленные ресурсы личности, чтобы сохранить свою индивидуальность. Однако некоторые документальные источники постдекабрьского периода жизни декабристов, до сих пор остаются для исследователей в тени — и вот первое поле нашего исследования- драма «отцов» декабристов — драма переосознания своей судьбы и места в обществе, драма разлуки «отцов и детей» и последующего существования разорванных семей, — та фабула, которая обозначила первый этап вынужденного «культурного одиночества», найдя выражение в многочисленных эпистолярных свидетельствах борьбы за свою «культурную идентичность» (наследие семьи Ивашевых).
История частной жизни интеллигенции в эпоху репрессий в различных аспектах исследований — тоже, бесспорно, не насыщена достаточной полнотой. Данное диссертационное исследование открывает одну из наиболее неизученных ее страниц — правоведческое мировоззрение сословия адвокатов (сформировавшихся в канун революции), определившее общественную позицию многих из них, а следовательно и дальнейшую трагическую судьбу; частное культурное существование видных представителей этой важной социальной среды, подходящих с наиболее сознательной меркой к разрушению границ частной автономной жизни личности, никогда не было предметом специального исследования (Записки А.Р.Гюнтера).
Неизбежно предмет исследования диктует и выбор «научного языка»: перерабатывается и осмысляется вся совокупность сведений, которые оставила история в связи с исследуемой личностью: не только литературно-документальные тексты (письма, мемуары), но и литературно-художественные, и легенды, и устные свидетельства современников, в том числе включающие даже вымыслы, искажения, преувеличения (поскольку и самый тип искажений в восприятиях личности другими в некотором смысле характеризует данную личность), описания внешности и анализ изобразительного материала, связанного с изучаемым лицом, а также его собственное художественное творчество, что влечет за собой включение на разных регистрах изучения целесообразные и уместные в конкретных случаях специальные текстологические, стилистические, литературоведческие, фактографические и реальные комментарии, самостоятельные в
методологическом смысле, но концептуально выполняющие служебную роль. В сфере рассмотрения оказывается не только «слово», но и «модели поведения», «стилистика поступка» '.
Хронологические рамки исследования.
Большинство исследователей (и отечественных, и эмигрантов, и зарубежных) сходятся во мнении, что интеллигенция в том объеме, в котором о ней можно говорить как о серьезном, влияющем на общество явлении, возникла и стала развиваться в конце XVIII века (Радищев, Новиков, масоны)7 — и утвердилась в начале XIX века. «Для меня (да и для всех, кто смотрит на дело трезво и объективно) под «интеллигенцией» надо разуметь высший образованный слой нашего общества, как в настоящую минуту, так и ранее, на всем протяжении XIX и даже в последней трети XVIII века.»' Если только не учитывать наличие в русской истории и гораздо ранее «островков интеллигенции»,— людей, чей облик, убеждения и деятельность типологически подходила под понятие «интеллигенции», но которые по малочисленности, замкнутости, маргинальное не могли и не влияли никак на общество)'. Предлагают видеть это черты этого явления со времени Петра I, Бориса Годунова, Максима Грека; мы бы в этом смысле предложили рассмотреть деятельность Дмитрия Герасимова (человека европейской образованности, ренессансного типа, оставившего явственные следы оригинальной индивидуальности) и его «толмаческий» (переводческий) новгородский кружок, действовавший на рубеже XV-XVI вв.10 Но только такого рода культурные течения действовали на обочине Руси, всерьез не меняя ее лица, культурного бытования".
Явление, как и полагало большинство серьезно изучающих особенности русской культуры, существовало, но порой считается, что слово стало фигурировать только в середине 1860-х. Имя и явление связаны неразрывной связью, и если интеллигенция дворянской среды существовала под
' «Личная жизнь... это не психология или физиология, не сфера подсознательных представлений или биологическая конституция, а только то единство, неразрывное и всегда присутствующее, в котором вся эта мешанина наблюдений, фактов и догадок, вместе со всеми иными возможными, дана нам в истории...»,— и далее: «Исторический факт, чтобы стать фактом биографическим, должен в той или иной форме быть пережит данной личностью... Переживание есть внутренняя форма биографической структуры.... Эта и есть та сфера личной жизни, где мы получаем право говорить о личной жизни как о творчестве.» Винокур Г.О. Биография и культура. / Труды государственной академии художественных наук; Философское отд.— Вып. II.— М., Б.и., 1927.— СС. 18-19,37,39
' См , например Кондаков И.В К феноменологии русской интеллигенции. // Русская интеллигенция. История и Судьба. / Сост. Т.Б. Князевская.— М.: Наука, 1999.— С. 82; Федотов Г.П. Трагедия интеллигенции / Федотов Г.П. Лицо России. 2-е изд. YMCA-Press, Paris, 1988.— С.73; а также Бердяев Н.А. и пр. 1 Боборыкин П.Д. Подгнившие вехи. // В защиту интеллигенции. Заря, 1909 .— СС. 129-130
9 В.В.Иванов: «Кандидатами на роль предшественников или предтеч, выполняющих функцию, которая века
спустя переходит к интеллигенции в современном смысле слова, могли бы считаться монахи (точнее,
монастырские и церковные писатели)... имеющие в виду будущего читателя,... не всегда связанных со злобой
дня или с чисто богословскими профессиональными целями». // Русская интеллигенция. История и судьба. /
Сост Т.Б. Князевская.— М.: Наука, 1999.— С. 44; Г.П.Федотов: «Кто первые русские интеллигенты? При царе
Борисе были отправлены за границу ... 18 молодых людей. Ни один из них не вернулся... Как широкое
общественное течение интеллигенция рождается с Петром » Федотов Г П Трагедия интеллигенции / Федотов
Г.П. Лицо России. 2-е изд. YMCA-Press, Paris, 1988.— С.88-89
10 См. Федорова Е.С. Трактат Николая де Лиры «Probatio Advenlus Chnsti» и его церковнославянский перевод
конца XV века. М.: Просветитель, 1999. СС. 18-35
" «История знает немало случае, когда начавшееся большое культурное движение внешне заторможено неблагоприятной обстановкой Ренессанс, который на Западе был и явлением стиля, в России остался только умственным течением». ДСЛихачев. Поэтика древнерусской литературы. М.: Наука, 1979.— С. 36
«другими именами», то, может думать, что и явления эти принципиально разные, схожие лишь по некоторым внешним, поверхностным аналогиям. Вот почему языковая находка СО. Шмидта — из дневниковых записей В.А.Жуковского 1830 г., где (как исследователем убедительно доказано) слово «интеллигенция» употреблено в том самом специфическом «социо-культурном»'2, а не «этимологическом», значении,— оказалась счастливым и необходимым открытием, было единодушно подхвачено и много раз, и совершенно правильно, цитировалось в работах видных исследователей13:
Таким образом, исследуемые в диссертации источники охватывают период истории российской культуры с середины 20-х годов XIX века — и вплоть до второй половины XX века, при этом следует учитывать, что принимаются во внимание главным образом переломные эпохи «культурных ям и провалов», где с наибольшей очевидностью проявлялись характерные черты и подлинные свойства российской интеллигенции, не столь очевидные в более благоприятные эпохи. История изучения вопроса. Как уже говорилось, в целом изучение проблемы интеллигенции имеет глубокие и давние корни. Что же касается частной жизни интеллигенции, то здесь, напротив, отечественные исследования находятся только в начале пути: В этой области приоритеты принадлежат французской школе «Анналов», и особенно главе ее — Филиппу Арьесу, основоположнику современной идеи изучения частной жизни. Но и до него эта тема имела большую традицию, особенно во французской исследовательской литературе, и французские ученые сумели собрать международную группу для фундаментального труда, посвященного частной жизни человечества14.
Занимаясь разными ракурсами частной жизни Западной Европы, европейские ученые обратили свой интерес к аналогичным проблемам в России, разрабатывая разные ее фрагменты, разнообразием которых могли бы гордиться — от «частных писем баптиста из лагеря к сыну» в 50-х гг. XX века — до «частной жизни провинциальной барышни 20-х гг. XIX века15.
Лакуна в этой области гуманитарной науки в России объясняется однозначно, но следует заметить, что интерес к частной жизни проявлялся исследователями до революции. Так, например, мы нашли исследование 1907 г., где уже содержится то, что можно было быть развить в «программу изучения частной жизни»: «Девятнадцатое столетие богато воспоминаниями и жизнеописаниями замечательных людей.... Многие из них весьма ценны и представляют незаменимые вклады в историю культуры и духовного развития истекшего великого столетия.... Они не полны, потому что
I «у Жуковского понятие «Интеллигенции» ассоциируется уже тогда (в 1830-е годы!) не только с
принадлежностью к определенной социокультурной среде и с европейской образованностью, но и с
нравственным образом мысли и поведением, т.е. с «интеллигентностью» в позднейшем смысле этого слова»
[курсив наш]. Шмидт СО. К истории слова «интеллигенция» // Россия, Запад, Восток: встречные течения (Сб
памяти академика М.П.Алексеева).— Спб., 1996,— С.412
II См. напр., цит. труды И.В.Кондакова, Ю. С Степанова и пр.
14 См. фр. серия Histoire de la vie privee I Sous la dir. Ph Aries el G. Duby— T. 1-5. Paris, 1985-1987 или английская серия. (Или серия: History of Private Life (1980-е)). Следует указать, что французское изучение частной жизни имеет самую долгую историю, так, еще в XVIII и веке выходили публикации, посвященные частной жизни, напр.: Legrand d'Aussy A. Histoire de la vie privee des Francais. Vol 1-3. P 1782 и пр. " См.: Olga E. Glagoleva. Dream and realyty of Russian Provincial Young Ladies, 1700-18501 The Carl Beck Papers, Center for Russian and East European Studies, Pittsburg, 2000; Khorev Mikhail. Letters from a Soviet Prison Camp. Monarch publications. Eastbourne. 1988.
писаны людьми, жизнь и деятельность которых лежала выше среднего общественного и умственного уровня.» |6
По общепринятому представлению, аспекты частной жизни стали разрабатываться в российской науке десятилетие назад. Однако следует особенно отметить, что как многие инновации в науке, работы российских ученых 20-х годов, прежде всего Г.О.Винокура, Б.В. Томашевского, М.О.Гершензона, еще ранее — П.Е.Щеголева, нашли новое направление или даже предвосхитили исследования западных культурологов, касающихся различных аспектов частной жизни. Только работы французской школы знает весь мир, а работы первых остались известны очень малому кругу специалистов. В области гуманитарных наук (в подчеркнуто прямом значении этого слова) был сделан огромный шаг вперед — осмысление преобладающей ценности самого процесса частной личностной жизни как творчества личности даже над результатами его созидания, историческим наследием: «Наряду с искусством, наукой, политикой, философией и прочими формами нашей культурной жизни существует очевидно в структуре духа некая особая область, как бы ограниченная, специфическая сфера творчества, содержание которой составляет ничто иное, как личная жизнь человека, ... творчество себя самого... Но еще существеннее, что жизнь не только «классического» человека, но и всякого иного в равной мере может в известных условиях быть предметом эстетическим.» (Г.О.Винокур)"
Помимо того, частную жизнь людей изучали и в России, но «под другими именами» Так или иначе, «краеведение» касалось, в частности, и изучения каждодневной жизни приватного человека." Работа краеведов была связана с изучением того, что Д.С.Лихачев, а вслед за ним С.О.Шмидт, называют «интеллектуальной оседлостью». Традиционным укладом каждодневной жизни, традиционным формам славянской духовной культуры много занимались и занимаются представители школы «этнолингвистики», возглавленной акад. Н.И.Толстым".
Итак, исследования человеческой жизни в XX веке повернулись новой плоскостью: вместо традиционного интереса к плодам труда личности на первый план выходит самое ее существование, не всегда мотивированное последующими результатами ее деятельности.
Восполняя пробелы отечественной науки в области изучения повседневной жизни, в последние годы, во-первых, было сделано немало переводов европейских исследований, образующих
" Воспоминания и достопамятные происшествия из жизни одного рабочего. Пред. Павла Гере. Спб. 1907.—СС. 2-3; См. также исследования истории частной жизни до революции в России: Русский быт по воспоминаниям современников. Сборник отрывков из записок, воспоминаний и писем / Сост. П.Е.Мельгуновой. XVIII век. М. 1918; Помещичья Россия по запискам современников. М., 1911 и пр.
" Винокур ГО. Биография и культура /Труды государственной академии художественных наук; Философское отд.— Вып. II — М., Б.и., 1927.— С. 8-Ю
" «Краеведение — не только познание края и история краеведения... Это и способ освоения исторического опыта, отбор... того, что выдержало проверку временем ... в материальной и духовной культуре, в быту, в сфере нравственности». Краеведение в научной и общественной жизни России 1920 гг. // С О.Шмидт. Путь историка М : РГГУ, 1997,— С 153 и 164-165 и Его же' «Золотое десятилетие» советского краеведения // Отечество: Краевед. Альманах.— М., 1990..— СС. 11-27
19 См , например, Н.И.Толстой. К реконструкции семантики и функции некоторых славянских изобразительных и словесных символов // Фольклор и этнография. Проблемы реконструкции фактов традиционной культуры: Сб науч. тр— Л., 1990.— С. 47-67; НИ Толстой Некоторые соображения о реконструкции славянской духовной культуры // Славянский и балканский фольклор Реконструкция древней славянской культуры: Источники и методы.— М , 1989.— С. 7-22; Н.И.Толстой Очерки славянского язычества.— М.: Индрик, 2003.
теперь российскую серию: «Живая история: повседневная жизнь человечества». А во-вторых, и в отечественной науке заметны значительные сдвиги в этом направлении — это касается изучения частной жизни в истории России, а также и зарубежных стран20. Нужно отметить, что, имея долгую традицию в изучении частной жизни, современная наука акцентирует внимание на изучении: «ментальных стереотипов, обуславливавшее собой поведение людей», — не на бытописании, а «уяснении меняющихся форм восприятия в кругу близких»21.
Объектом исследования, таким образом, становится изучение каждодневной жизни российского интеллигента (то есть его мыслей—решений— поступков) в изгнании, в ссылке, в условиях изоляции от привычной культурной среды, когда волевым усилием воспроизводятся и утверждаются вопреки давлению чуждой среды подлинные культурные ценности, воспринятые и воспитанные в среде естественной и благоприятной.
Таким образом, предметом работы является исследование собственноручных частных семейных записей, имеющих и частного адресата, и повествующих о событиях и происшествиях каждодневной жизни, в которой проявляется свойства личности, реализующей себя как определенный ментально-культурный тип,— а также исследование дополняющих их устных свидетельств, легенд, домыслов и художественного творчества личности, соответствующих назначению,— реконструировать мотивации моделей поведения и поступков.
Основная цель исследования, следовательно, состоит в том, чтобы дать представление, описать процесс сохранения и утверждения главных культурных ценностей — на протяжении полутора веков истории российской культуры —, характеризующих интеллигенцию как историческое социо-культурное явление через быгийственные проявления российских интеллигентов в частной жизни (являющиеся результатом проявления сознательной личностной воли в противостоянии иным или чуждым культурным приоритетам). И таким образом охарактеризовать интеллигенцию через те категории, которые она сама утверждала основой и условием своего бытия, и без которых самое ее существование как культурного явления оказалось бы под вопросом.
Поставленная в таком аспекте цель предопределяет и ряд задач исследования:
1. Оценить, в какой мере семья (как главная сфера частной жизни, где формируются основные навыки проявления личности, определяются границы ее проявлений, закладываются традиции ценить те или иные культурные стороны жизни) явилась двигателем развития личностных свойств героев нашего исследования.
20 См. сборники Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени /
Под ред. ЮЛ.Бессмертного.— М.: РГГУ, 1996; Человек в мире чувств. Очерки по истории частной жизни в
Европе и некоторых странах Азии до начала нового времени / Отв. Ред. Бессмертный Ю.Л. М: РГГУ, 2000
21 Ю.Л Бессмертный' «Добиться сочетания анализа массовых феноменов с анализом индивидуального
поведения людей разного статуса - вот один из императивов подлинно современного исследования частной
жизни и роли в ней индивида.... Задача еще и в том, чтобы исследовать, .... пределы самостоятельности
индивида в разные эпохи и механизм формирования его решений, особенно тех, которые расходились с
нормой.» Бессмертный ІО.Л. Бессмертный Частная жизнь: стереотипное и индивидуальное. В поисках новых
решений. // Человек в кругу семьи: Очерки по истории частной жизни в Европе до начала нового времени / Под
ред. Ю.Л.Бессмевтного.— М.: РГГУ, 1996. — С. 11
-
Исследовать традиции семьи, как носителя культурно-ментального типа, давшего определенное направление для становления личности; отделить начальные культурные семейные навыки от завоевания новых культурных пространств в новом поколении.
-
Дать социокультурное описание ближней среды обитания исследуемых героев, то есть поставить индивидуум в ближний историко-культурный ряд, ближнее социальную окружение — чтобы выявить обратные связи, результаты поступков, эффекты общественного резонанса или умалчивания, одобрения или неодобрения общественных проявлений личностных свойств.
-
Провести сопоставительный анализ текстов, описывавших частную жизнь в изгнании интеллигента 30-х гг. XIX века и интеллигента середины XX века, чтобы выявить, поведенческие модели, принципиальные мотивы частных поступков, общие ценностные категории.
Методологическая основа исследования.
В качестве методов исследования были использованы: теоретический метод сравнительно-сопоставительного анализа научной литературы, посвященной происхождению, истории, понятию, судьбе, роли российской интеллигенции; метод реконструкции ближней социо-культурной среды, коррелирующий с частной жизнью индивида в тех направлениях, которые он сам для себя считал важными, как для развития индивидуальный свойств личности, так и для понимания себя в обществе, реализации своих принципов во взаимодействии с внешним миром,— с привлечением материалов, сообщающих об общественной жизни определенных изучаемых эпох (политической и светской, театральной, литературной и философской); историко-культурный анализ архивных материалов, исследуемых в диссертационном сочинении, реальный анализ совокупности фактов, событий, обстоятельств, истории личностей, «вечных вопросов и проблем», актуальных для изучаемых эпох, так или иначе взаимодействовавших с внутренним миром авторов исследуемых текстов, влиявших на их настроения, действия и мировоззрение; сопоставительный филологически-культурологический анализ мемуарной, частной — и соответствующей во временном пространстве художественной литературы; наконец, собственно филологический анализ жанровых, структурных, сюжетных особенностей изучаемых текстов, а также и анализ лингвистический — лексических особенностей, стиля авторов.
Источниковой базой для исследования послужили тексты семейного архива: частные письма генерал-майора Петра Никифоровича Ивашева и его жены, Веры Александровны Ивашевой (ур Толстой), датированные 1826 годом и написанные во время следствия, проводимого над декабристами (хранящиеся в архивах Института русской литературы РАН (Пушкинский Дом) и Ленинградского Отделения Института Истории РАН); частные письма декабриста Василия Петровича Ивашева, датированные концом 30-х годов XIX столетия и написанные из сибирской ссылки сестре Елизавете Петровне Языковой (ур. Ивашевой) (находящиеся в Отделе Рукописей Российской государственной библиотеки Москвы); «Материалы для истории века Екатерины Великой Из записок о Суворове», написанные П.Н.Ивашевым («Отечественные записки», 1841 г.) А также повествующие о событиях начала XX века и эпохи репрессий (с конца 20-х до середины столетия): «Листки воспоминаний» Ирины Владимировны Гюнтер (ур. Покровской), пра-пра-внучки
декабриста Ивашева (пятое поколение) и Записки (мемуары) ее мужа, адвоката, правоведа, профессора государства и права Харьковского Императорского университета (1916-1918 гг), бывшего меньшевика Александра Рихардовича Гюнтера (и первый и второй тексты — из личного архива Е.С.Федоровой).
Научная новизна работы заключается в том, что на материале подлинных документов, принадлежащих одному семейству, прослеживается эволюция взглядов российской интеллигенции (людей разных эпох, воззрений, убеждений) и неизменность ее культурных ценностей Решающим для успеха исследования является то уникальное обстоятельство, что исследуемому российскому семейству можно дать характеристику по трем следующим, для нашего исследования важным, направлениям: семейство литературно, художественно образованное и политически просвещенное; в каждом из поколений занимавшее активную общественную позицию; в каждом поколении наученное владеть пером и даже — в необходимой мере — имевшее необходимое литературное дарование, таким образом оставившее непрерывную цепь частных документов, свод которых составил летопись одного семейства на протяжении шести поколений (от начала XIX века — до середины XX). Научная новизна заключается также и в том, что впервые в научный обиход вводятся новые, недоступные ранее тексты, с проведенным обширным реально-фактическим, культурно-историческим и текстологическим анализом, несущие обширный свод информации, связанный с общественными и культурными реалиями XIX и XX века, бытом различных российских сословий, их привычками, воспитанием и предрассудками. Диссертационное сочинение вносит существенные дополнения в изучение декабризма не с точки зрения политического, но ментально-культурного течения, подробно описывая частно-культурный обиход после декабрьского восстания; дает существенно новое в представлениях о среде интеллигенции, принадлежащий сословию предреволюционной адвокатуры; о взаимосвязи достижений отечественного юридического образования, общественной позиции и политических воззрений.
Теоретическая значимость данного сочинения заключается в том, что новые исследованные тексты позволяют наблюдать как целостное явление факты частной жизни, казавшиеся на первый взгляд случайными и разрозненными Анализ произведений семейного мемуарно-эпистолярного жанра дают возможность рассматривать непредугаданность «казусов» частной жизни и уникальность проявлений приватного человека в каждодневном обиходе как одну из сторон общего и закономерного процесса в рамках развития традиций одной культуры.
Практическая значимость исследования заключается в том, что разработанные в ходе исследования положения могут быть использованы в курсах культурологи; как сопоставительный материал в курсах литературоведения; в теоретических театроведческих курсах; в спецкурсах по истории образования в России; а также может служить новым материалом для исследований истории Отечественной войны 1812 года, истории декабризма, истории художественной интеллигенции эпохи Серебряного века; наконец, истории репрессий 30-х годов и исторических судеб немецкой культурной диаспоры в России. Обоснованность и корректность проведенного исследования должна
быть обеспечена объемом, точной историко-культурной детализированностью и разнообразием материала, его хронологической протяженностью.
Апробация работы: Основные положения и результаты диссертационного исследования отражены в монографии и ряде статей; обсуждены на заседаниях кафедры и ученого совета, а также — на «Ломоносовских чтениях-2004 (апрель-май)» и «Ломоносовских чтениях-2004 (ноябрь)» (МГУ им. М.В.Ломоносова, факультет иностранных языков).
На защиту выносятся следующие положения: 1. Понятие российской интеллигенции 20-30 гг. XIX века по результатам исследования (выделения главных культурных ценностей, определяющих каждодневный выбор поступка, формирующих модели поведения в частной жизни) идентично понятию российской интеллигенции, сохранившей свои сущностные качества и в эпоху сталинских репрессий.
2. а. Базовые культурные ценности и принципы той группы российской интеллигенции, которая была исторически осмыслена и сама себя осмысляла как «русские европейцы», остались неизменными на протяжении полутора столетий: то есть нравственно активный и личностно ответственный тип существования в каждодневной жизни, который необходимо включает как каждодневную потребность саморазвития и углубления эмоциональной сферы, а доминантой мотивации поведенческих моделей, смещенным центром тяжести служит понятие чести, достоинства, а не целесообразности,— перечисленное реализуется и в однородной по социальному составу «дворянской интеллигенции», и в «пестрой» по социальным границам «разночинной» и (позже) «советской» интеллигенции. Актуализация идентичных базовых ценностей позволяет представлять изменения общих черт и признаков интеллигенции, естественного в ходе исторических событий, как единый процесс исторического движения одного социо-культурного явления, в рамках единой культуры носящего «надклассовый» и «надхронологический характер» (в том смысле, что с точки зрения избранного нами критерия (конечно, мы стараемся рассматривать проявления тех индивидуумов, которых считаем «подлинными представителям интеллигенции») не произошло деформации социо-культурной общности к середине XX века по сравнению с началом XIX века)
2. б. На первый план выходит такой тип частного бытия, который обязательно как насуи/ные включает культурно-эстетические и интеллектуальные переживания, то есть осмысляется не как фон, как нечто призванное украсить жизнь, но суи\ностью и целью самой жизни, ибо не поддерживается ни целесообразностью, ни материальными причинами,— и осуществляется в личных занятиях, в отношениях с семейными, близкими, в воспитании детей.
2. в Одним из важных признаком интеллигенции в условиях «культурного стресса», потери естественного культурного окружения оказываются,— знаковые черты «языка поведения» («хорошее воспитание» и «хорошие манеры»), утерявшие первоначальный смысл как средства общения с окружающим миром, но ставшие актом перформативной коммуникации и остающиеся средством исторической самоидентификации и чичностного самосохранения в качестве представителя интеллигенции.
