Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Лингвокультурологический подход и теория диахронических изменений лексико-семантической системы 15
1.1 . Системные основания изучения диахронических изменений 16
1.2. Когнитивные основания изучения диахронических изменений 26
1.3. Этнический фактор изменения семантики слова и изменение лексико-семантической системы 33
1.4. Лингвокультурологический подход в диахронии и синхронии 37
1.5. Лингвокультурологические основания периодизации диахронических
изменений в английском и русском языках 53
1.6. Национально-культурньій компонент лексики цветообозначении в английском и русском языках 67
Выводы к 1-й главе 71
Глава 2. Сопоставительный анализ цветообозначении в различных областях культурной действительности в английском и русском языках 76
2.1. Фрейм «физические и психические свойства человека» 76
2.2. Фрейм «традиции» 112
2.3. Фрейм «быт» 137
2.4. Фрейм «социальные отношения» 142
2.5. Фрейм «общественные реалии» 169
2.6. Фрейм «экономические реалии» 191
2.7. Фрейм «политическая жизнь» 197
Выводы ко 2-й главе. 219
Заключение 220
Библиография: 229
Статьи, монографии 229
Источники примеров (словари, тексты) 246
Мультимедийные базы данных 252
- Системные основания изучения диахронических изменений
- Когнитивные основания изучения диахронических изменений
- Фрейм «физические и психические свойства человека»
- Фрейм «традиции»
Введение к работе
Актуальность темы настоящей работы определяется недостаточной изученностью лингво-культурологического аспекта диахронических изменений единиц лексики. Изучение закономерностей развития значения, анализ изменений семантических отношений, сопоставление конкретных групп и входящих в их состав лексических единиц разных языков невозможны без глубокого проникновения в существо исторических изменений, которые произошли и происходят в словарном составе по мере эволюционирования сопоставляемых языков и культур. Неразрывная связь лексико-семантических исследований с вопросами этнической культурной специфики имела следствием то, что в последнее время в отечественной лингвистике активизировалось исследование национально-культурных компонентов языка в пределах различных дисциплин: лингвокультурологии, лингвострановедения, психолингвистики, социо-лингвистики.
Специфическая национально-культурная составляющая значения
рассматривалась как внутренняя форма языка (В.Гумбольдт), как
специфическая категоризация мира средствами определенного языка (гипотеза
лингвистической относительности Э.Сепира и Б.Уорфа), как специфическая
характеристика психики отдельных народов, согласно психолингвистам
(Сорокин Ю.А., Тарасов, Е.Ф., Уфимцева Н.В., Тульвисте П.), как
концентрированное выражение культурного контекста (Е.М.Верещагин и
В.Г.Костомаров), как способа хранения и воплощения культурных ценностей
(Ю.М.Лотман, Б.А.Успенский, Д.С.Лихачев, Б.А.Серебренников,
И.А.Стернин).
Настоящая работа посвящена сопоставительному изучению цветообозначений в русском и английском языках в диахроническом аспекте с целью выявления национально-специфической семантики, сложившейся в процессе эволюции значений, которая, в свою очередь, отразилась на
4 современной семантике рассматриваемых лексем. В этой связи следует заметить, что не только диахронический аспект, но и сам вопрос об определении национально-культурного компонента семантики слова остается спорным. Его выделяют многие исследователи (В.Н.Телия, И.А.Стернин, В.И.Карасик, Н.Г.Комлев, В.Г.Кодухов, Н.И.Толстой, С.М.Толстая, Е.Д.Шварц, М.Ф.Виноградов, R.Lado, O.Erdmann, H.Hoijer, Ch.Frles, E.A.Nida и др.). Различные подходы к трактовке национально-культурного компонента, отсутствие четкого определения данного понятия привели к возникновению большого количества терминов, разноплановости определений, используемых для обозначения сходных явлений. Так, В.Н.Телия, Ю.Д.Апресян, Н.И.Толстой, С.М.Толстая, Л.И.Иорданская, И.А.Мельчук говорят о культурной коннотации [162;8;163;74], К.Б.Бабурина— об историко-культурном аспекте [11], Г.С.Голева— о лингвосоциокультурологическом аспекте [57], В.И.Кодухов упоминает "культурно-исторический компонент" [81], В.И.Карасик, И.А.Стернин— "национально-культурный компонент значения слов" [76; 156], Н.Г.Комлев— "культурный компонент" [84], Н.Е.Аверьянова— "культурно-окрашенную лексику" [1], Е.М.Верещагин, Н.Г.Костомаров рассматривают типы слов с культурным компонентом[40], A.M. Кузнецов рассуждает о "национально-культурном своеобразии слова" [102], Г.Д.Томахин— о "национально-культурной семантике языковых единиц" [168]. Таким образом, единого мнения, что считать национально-культурной спецификой в значении слова, нет. Очевидно, противоречивость определений связана с разными точками отсчета, которые положены в основу концепций.
Р.Ладо определяет культурное значение в виде части культуры народа и части лингвистического значения [205]. В.В.Виноградов указывал на возможность изучения языка в двух аспектах— общечеловеческом и национально-специфическом: "Понятие может стать свободным, номинативным значением слова, но и в этом случае семантика слова в целом, рассматриваемого в аспекте системы языка, не исчерпывается и не ограничивается только выражением этого понятия. Что же касается других
5 видов лексического значения слов, то они настолько слиты со спецификой данного конкретного языка, что общечеловеческое, понятийное, логическое содержание в них обрастает своеобразными формами и смысловыми оттенками национального творчества данного народа" [44:29]. В этом контексте диахронический подход к проблеме выявления национальной специфики позволяет определить, что в любом языке выражает единство всего человечества, а что в нем восходит к неповторимой судьбе соответствующего народа, хранит народный опыт, запечатлевает достижения и является отражением национального творчества. Так, согласно Е.И.Воробьевой, в семантической структуре номинативных единиц языка присутствует экстралингвистическое содержание, которое прямо и непосредственно отражает обслуживаемую языком национальную культуру. Эта часть значения слова, восходящая к истории, географии, традициям, фольклору— иначе говоря, к культуре страны, взятой в диахроническом измерении, называется национально-культурным компонентом, а номинативные единицы языка, содержащие такой компонент, принято называть лексикой с национально-культурным компонентом семантики [49].
В.И. Карасик отмечает, что языковые знаки имеют разную степень семиотической глубины в процессе общения: от минимального "ближайшего значения слова" до широкого культурно-исторического фона, связанного с "дальнейшим значением слова". При этом возможно выявление разных типов лексики: с одной стороны, выделяются слова и выражения, в концентрированном виде выражающие специфический опыт народа, пользующегося языком (сюда относятся имена собственные, культурно-исторические реалии, распространенные аллюзии, прецедентные тексты, слова с эмоционально-оценочным фоном, который осознается именно данным этносом, и т.д.), с другой стороны, существует большая группа слов и оборотов, имеющих универсальный характер для человечества в целом. Между национально-специфической и универсальной частями словаря располагается обширная часть лексики со слабо выраженными культурно-специфическими
характеристиками. "Точнее было бы сказать, что для значительного числа слов и выражений конкретного языка национально-культурный компонент значения является вторичным, проявляется в специальном объяснительном контексте" [16]. Например, понятие "уют" в англоязычной культуре ассоциируется с понятием тепла в доме: cosy — comfortable and warm, snug — cosy and tight. Уют и тепло связываются общим оценочным знаком только в тех культурах, где людям часто бывает холодно.
Н.Г.Комлев отмечает, что культурный компонент играет значительную роль как один из видов коннотации: "Признавая наличие какого-то внутреннего содержания слова, т.е. факта, что слово-знак выражает нечто, кроме самого себя, мы обязаны признать и наличие культурного компонента как части языка" [84].
В русле изучения национально-культурной специфики значения выполнена работа О.Г.Пестовой. Рассматривая символическое значение слова, автор отмечает, что особенности развития символических значений в национальных языках связаны с различными явлениями и факторами экстралингвистического характера. "Причинами появления сем, содержащих национально-культурную коннотацию в структуре значения языковых единиц, является отражение в семантике этих языковых единиц особенностей культуры той или иной общности, в том числе и идеологии" [136:36]. Вскрытие национально-культурной специфики слова связано с изучением экстралингвистической мотивации, которая складывалась постепенно в русле культурно-исторического процесса, аутентичного для рассматриваемого языка. Поэтому диахронических аспект проблемы лингвострановедческой специфики представляется едва ли не главной областью, в которой возможно проследить эволюцию национальной специфики конкретных единиц лексики.
Во всех культурологически ориентированных лингвистических теориях в той или иной форме развивается тезис В.фон Гумбольдта "язык есть выражение духа народа". Строй языка, языковая форма, система категорий и доминантные
7 категории в значительной мере определяют менталитет народа, говорящего на соответствующем языке. Обычно исследователи, развивающие данное направление лингвистики, анализируют грамматические категории определенного языка, освещая их уникальную совокупность.
В настоящем исследовании принимается точка зрения, согласно которой лингво-культурологический подход к языку представляет собой развернутый комментарий лакун, аллюзий, прецедентных текстов, различного рода коннотаций, понятных только тем, кто говорит на родном языке. Эти коннотации лежат в основании значения единиц лексики, которое является культурно обусловленным и культурно ориентированным. Так, концептуальный подход к языку в работах. Д.С.Лихачева, В.В.Колесова, Ю.С.Степанова, Ю.Н.Караулова, направлен на моделирование языковой личности и включает не только социально-групповые, но и этноспецифические характеристики языка [109;82;153]. Психолингвисты считают, что значение слова отражает национально-культурную специфику сознания, и уникальность национального характера проявляется в разных типах мышления или различии ценностных ориентации разных народов [169].
При культурно-ориентированном подходе к анализу единиц лексики диахронический аспект проблемы имеет непосредственное значение, поскольку речь идет о понимании генезиса того или иного современного (уже синхроничного, в терминологии Соссюра) лингвистического факта, в том числе значения конкретных лексем.
Цель и задачи исследования формулируются в связи с отмеченными дискуссионными вопросами. Целью настоящей работы является рассмотрение национально-культурной специфики лексики цветообозначений в аспекте диахронии на материале, представляющем период от древнего до современного состояния русского и английского языков. В ходе рассмотрения выявляются семантическая и функциональная типология цветообозначений, их
8 диахроническая эволюция, национальное, т.е. непосредственно связанное с культурной практикой, своеобразие.
Предметом изучения является лингвострановедческая специфика семантики цветообозначений в русском и английском языках, проявленная в диахроническом эволюционном аспекте.
Для достижения поставленной цели потребовалось разрешить следующие задачи:
провести контрастивный анализ цветообозначений в русском и английском языках в диахронии;
выявить семантические процессы развития национально-культурного компонента цветообозначений в ходе эволюции рассматриваемых культур и, соответственно, языков;
выявить основные тенденции функционирования национально специфических компонентов значения на различных этапах диахронической эволюции рассматриваемых языков (от древнего до современного состояния);
определить универсальные и специфические черты национально-культурного компонента в неблизкородственных языках.
Научная новизна работы состоит в многоаспектном анализе культурной специфики цветообозначений в диахроническом аспекте. Впервые исследуется диахронический процесс образования национально-культурного компонента семантики этих слов и на основании лингвокультурных фактов производится сопоставление. В исследовании приводится материал, связанный с функционированием цветообозначений в нецветовых терминологических значениях, выявлены случаи образования фразеологических сочетаний с лексемами цвета.
Национально-культурный компонент рассматривается нами как совокупность денотативных, коннотативных или эмпирических признаков, отличающих конкретное значение от его возможных переводных эквивалентов.
9 Для анализа цветообозначений в работе выделяются несколько уровней, полученных в результате деления культурной реальности и составляющих основания для деления на условные фреймы, в составе которых используются анализируемые лексемы английского и русского языков.
— антропологический уровень (физиология и психология человека;
характеристика качеств человека; признак расовой принадлежности);
этнокультурный уровень (связь с народно-поэтическим узусом; традициями быта, повериями, обрядами, праздниками и т.д.);
социокультурный уровень (социальное положение; социальные отношения; уровень жизни; общественные реалии; экономические реалии; социальные институты);
политический уровень (политические отношения; партийная принадлежность; политические реалии).
Следует отметить, что данные аспекты изучения не являются изолированными и лингвокультурная специфика цветообозначений может обладать признаками двух или нескольких уровней. Так, например, традиции быта могут наблюдаться не только в этнокультурном плане, но и в социокультурном, а социальные институты могут быть отражены и в политическом плане, и в социокультурном. Поэтому разбиение на фреймы несколько уточняет эту общую номенклатуру, но не предполагает наличия непроходимых границ между фреймами: одно слово может рассматриваться в составе сразу нескольких таких групп. Реализация лингвокультурной специфики в диахронии в каждом плане демонстрируется цитатами из текстов разновременной и разнокультурной принадлежности.
Источниками материала анализа послужили словари русского и английского языков различного типа (толковые, исторические, фразеологические, этимологические, лингвострановедческие, электронные, лингвоэнциклопедические, словари-справочники по материалам прессы, писательские словари), а также письменные прозаические, поэтические и
10 народно-поэтическе тексты русского (10-го—20-го вв.) и английского (7-го— 20-го вв.) языков, наиболее ярко отражающие процессы развития национального языка. Для анализа текстов также использовались электронные диски "Классики русской литературы (15 авторов)", "Классика. Англоязычная библиотека (47 авторов)", "Great Works of Literature (100 авторов)", "Classic Library 500 (500 текстов)". Обследован широкий круг русских памятников различной временной принадлежности: 11 памятников 10-го—14-го вв.; 13 памятников 14-го—17-го вв.; восемь— второй половины 17-го века; 23 текста 18-го века, относящихся ко времени формирования русской нации и национального языка; 21—19-го века и 30 — 20-го века. Объем английских текстов составил один текст периода староанглийского языка (7-й—11-й вв.); три — среднеанглийского периода (12-й—15-й вв.); восемь— периода ранненовоанглийского (15-й—сер. 17-го вв.); 29 текстов 18-го—19-го вв.; 29 текстов 20-го века. Анализу подвергнуто в общей сложности около двадцати пяти тысяч русских словоупотребелний и двадцати тысяч английских словоупотреблений, отражающих различные этапы развития языков.
Методы исследования предопределены целью и задачами работы. Описание осуществляется в рамках контрастивного подхода с привлечением компонентного и семантико-стилистического методов. Национально-культурный компонент описывается в терминах сем, при этом определяется наиболее активный структурный компонент значения в плане национально-культурной специфики. Он обнаруживается как в денотативном, так и в коннотативном аспектах значения, т.е. как в области «значения», так и в области «значимости».
Методика исследования:
Первый этап заключается в выделении исходных единиц исследования в русском и английском языках: из лексикографических источников как исторических, так и современных, выбираются лексемы, принадлежащие к исследуемой группе; в список вошли цветообозначения, означающие
хроматические цвета, составляющие основные цвета спектра (красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий, фиолетовый / red, orange, yellow, green, blue, indigo, violet), три цветообозначения, называющие ахроматические цвета (белый, черный, серый / white, black, grey), а также цветообозначения розовый/ pink, коричневый / brown как проявившие национально-культурную специфику; в качестве расширения материала добавлены лексемы, означающие различные оттенки красного цвета (черленый, румяный, чермный, червчатыи, багряный/ crimson, scarlet, purple), лексема бледный.
На втором этапе выявляется семный состав выделенных цветообозначений в исторической последовательности и проводится контрастивный анализ сем в разные исторические периоды для каждого цветообозначения отдельно для каждого языка.
Третий этап — распределение полученного материала по функциональным фреймам.
Четвертый этап заключается в анализе семантического механизма проявления лингвокультурной специфики цветообозначений в обоих языках (выделение случаев несовпадения сем, отсутствия эквивалентов (т.н. эндемичные семы), наличия полярных коннотаций, образования фразеологизмов с лексемами цвета, демонстрирующими своеобразие семантики).
Пятый этап— сравнение особенностей функционирования цветообозначений в литературных текстах изучаемых языков в диахронии.
Теоретическая значимость работы состоит в уточнении семантической природы НКК, в разработке диахронического аспекта семантического компонента. Полученные результаты могут быть использованы в дальнейших исследованиях семантики цветообозначений в русском и английском языках, в разработке теоретических проблем лексической и фразеологической семантики.
12 Анализ и описание национальной специфики семантики слова необходимы для создания адекватных лингвострановедческих, переводных словарей, отражающих несовпадение компонентов значения; для совершенствования практики преподавания иностранного языка; для прикладной лингвистики— в частности, теории перевода, курса лингвострановедения, языковой интерференции, что определяет практическую значимость работы.
Положения, выносимые на защиту:
І.При большом сходстве цветообозначений в русском и английском языках специфика цветообозначений отчетливо проявляется на фоне диахронических процессов, свойственных рассматриваемым языкам. Системность лексики в диахроническом освещении представляет собой когнитивную схему сочетаемости понятий, представленных в вербальном материале. Семантические «сдвиги» в диахроническом процессе развития значений прежде всего представляют собой изменения в осмыслении соответствующих участков действительности.
Национально-культурный компонент семантики слова обнаруживается на разных этапах функционирования языка, обозначающих определенные тенденции его формирования. Национально-специфические аспекты цветообозначения развиваются в лексемах вслед за развитием культурных практик и их осознавания носителями языка.
В обоих языках выявляются четыре указанных уровня, которые получают неодинаковую реализацию в языках и обнаруживают различия по периодам развития языков.
Лингвокультурная специфика может быть локализована в любом структурном компоненте значения, однако, по преимуществу она обнаруживается в периферийных компонентах значения. Культурная специфика в различных областях осознаваемой реальности (фреймах) предполагает образование соответствующих лексико-семантических групп
13 слов, которые могут быть сопоставлены на основании общности национально-спицифических культурных ситуаций.
5. Будучи генетически своеобразным, национально-культурный компонент впоследствии может быть заимствован и другими языками, тем самым пополняя фонд универсальных семантических единиц. История культурных, этнически специфичных осознанных практик, связанных с данным артефактом, проявляется в диахроническом процессе развития значения -данного феномена и соответствующего ему слова. В этом смысле цветообозначение является богатейшим источником выявления национально-культурной специфики.
Апробация работы. Основные научные положения и практические результаты исследования докладывались и обсуждались на II международной научно-практической конференции «Актуальные проблемы лингвистики и лингводидактики иностранного языка делового и профессионального общения» (Москва, РУДН, 2006 год).
Основные положения диссертации рассматривались на заседаниях кафедры английского языка (основного) Военного университета (март, 2006 год).
Наиболее детально данная тема получила освещение в четырех публикациях автора.
Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка использованной литературы.
Во введении обосновывается актуальность темы работы, теоретическая и практическая новизна, формулируются цели и задачи.
Первая глава посвящена теоретическим аспектам освещения данной проблематики. Разбираются вопросы системных и когнитивных оснований анализа диахронических изменений в языке и в его микросистемах (система цветообозначения).
14 Во второй главе рассматриваются английские и русские цветообозначения с теоретических позиций, обозначенных в первой главе.
В заключении приводятся общие выводы к работе.
Системные основания изучения диахронических изменений
Системный подход как метод и принцип исследования языка предполагает анализ феноменов, выделяемых в системе языка в качестве составляющих ее подмножеств. Соответственно, анализ лексико-семантической группы цветовой символики (цветообозначений) невозможен без рассмотрения места данной группы в общей системе языка.
Характерные для истории отечественной и зарубежной науки 20-го века междисциплинарные исследования на стыке естественнонаучных и гуманитарных дисциплин способствовали развитию понятия о системности как соотношении различных уровней, выделяемых в языке. Первым и основным, тем не менее, по-прежнему остается структурный, затрагивающий главную составляющую языка, а именно, его словесный компонент, т.е. лексические единицы в их конкретной (в терминологии Ф.де Соссюра) представленности. Диахронический аспект лексических единиц способен дать понятие о причинности того или иного языкового значения на различных уровнях исследования языка, тем более, что само языковое значение (или значимость единиц языка), трактуется со времен Соссюра как определенная позиция данного феномена среди других элементов системы.
Таким образом, понятие системности составляет основание исследования в области диахронических изменений лексических единиц. Впервые о том, что язык представляет собой сложное, системное образование, было сказано Ф. де Соссюром в "Курсе общей лингвистики": "...язык есть система, все элементы которой образуют целое..." [150:147]. На базе этой идеи сформировались целыенаправления структурализма: пражский лингвистический кружок, копенгагенская школа структурализма, американский структурализм. В русском языкознании положение о системности языка поддержали и развили А.А.Потебня, И.А.Бодуэн де Куртенэ, Н.В.Крушевский, Ф.Ф.Фортунатов, М.М.Покровский и др. В отличие от соссюровского, понимание языка как системы в отечественной лингвистике характеризуется большей многоплановостью, многоаспектностью[ 19].
Известно, что язык как системное образование состоит из различных уровней: фонемного, морфемного, лексического и синтаксического. Между ними существуют и действуют тесные связи и отношения. При этом следует заметить, что в настоящее время нет единого мнения в трактовке уровней, поэтому лингвисты выделяют разное их количество, называя также словообразовательный, фразеологический, стилистический, прагматический и др.. В свою очередь, каждый из вышеуказанных уровней представляет самостоятельную систему в большей или меньшей степени разработанности. Лексика в этом плане долгое время незаслуженно оставалась в стороне. По замечанию А.А.Уфимцевой, "в тех научных направлениях, где к языку подходят как к структурной организации,— лексика исключается из системного рассмотрения как "неструктурный уровень", там, где лексический состав языка углубленно изучается (исторические исследования, словари), — лексика изучается несистемно, вне связи с другими аспектами языка, тем самым не вскрывается системная организация его лексико-семантического аспекта" [173:10-11].
В вопросе о том, является ли лексика системно организованной единицей языка, нет единого мнения. Некоторые лингвисты (Н.Спенс, В.М. Жирмунский, Э.Паулини, С.Ульман, Л.Ельмслев и др.) сомневаются или даже отрицают системность в лексике. Если обобщить их высказывания по этому поводу, то можно выделить два основных аргумента, выдвигаемых противниками признания системного характера лексики. В качестве одного из них приводится положение о том, что системность в лексике— лишь отражение связей и отношений действительности. Например, В.М.Жирмунский утверждает, что "в словарном составе языка, как сокровищнице слов, обозначающих многообразие предметов реальной действительности, системная связь между отдельными его частями очень незначительна и определяется в основном реальными отношениями этой внеязыковой действительности" [72:70]. С подобным мнением не соглашается А.Е.Супрун, который считает, что, хотя в словаре отражены системные отношения, присущие действительности, "однако связи между словами в словаре не являются простыми кальками этих отношений. Дело состоит, по-видимому, прежде всего в том, что функциональное использование языка и его сложная организация в целом требуют некоторых специфических языковых способов систематизации лексических явлений" [157:8]. Противники системной организации лексики, выдвигая данный аргумент, делают акцент на внелингвистической ее стороне, которая, по их мнению, должна исключить лексику из объектов языковедческого исследования. Однако, с точки зрения сторонников системности лексики, "непосредственная обращенность лексики к внеязыковой действительности является ее существенной особенностью по сравнению со всеми другими областями языка, и вряд ли всесторонее исследование лексики осуществимо без учета этой особенности" [186:15].
В качестве другого аргумента противниками системности лексики выдвигается мысль о том, что словарный состав языка столь безграничен и подвижен, что не поддается системной организации: "слова имеют ту особенность, что они чрезвычайно многочисленны, точнее, что их количество в принципе не ограничено и не может быть точно подсчитано. Кроме того, словарь неустойчив и постоянно изменяется" [69:119]. По мнению П.Н.Денисова, многочисленность словарного состава языка не может служить признанием несистемного характера лексики. Напротив, тот факт, что среди сотен тысяч слов говорящий быстро находит нужное ему слово, свидетельствует о системности, "которая резко упрощает стратегию поиска, так что говорящий подыскивает необходимое ему слово не во всем словарном составе, а в рамках небольшой его части: синонимического ряда, семантического поля или лексико-семантической группы слов, на которую его ориентирует ситуация, коммуникативная задача, логическая связность и ассоциативность мышления" [64:118]. Основным видом систематизации лексического состава языка являлись и являются различные виды словарей. Что же касается подвижности и изменчивости лексики, то Д.Н.Шмелев объясняет это воздействием внеязыковои действительности: изменения, происходящие в общественной жизни, отражаются прежде всего в лексике [187]. Как мы видим, доводы, приводимые противниками признания лексики как системы, отражают лишь специфические особенности лексики, которые вовсе не препятствуют ее системной организации.
Когнитивные основания изучения диахронических изменений
Понятие, т.е. некий феномен, определенным образом осознанный представителем определенной культуры, является единицей семантического уровня языка. Как и в приведенном случае с англ. саг, оно не является закрепленным за конкретной лексической единицей, реализуя принцип произвольности знака. Это, в свою очередь, вводит когнитивную проблематику и делает неизбежным рассмотрение культурно-специфического сознания, в котором очевидным образом заключены содержательные особенности диахронических процессов («сдвигов»), происходящих с лексемами. В работах последних десятилетий неоднократно подчеркивалось, что современный этап развития науки требует от лингвистов расширения горизонтов лингвистических исследований в целях создания общей теории языка с опорой на богатый материал, накопленный в русле таких дисциплин, как психология, философия, антропология, культурология, социология, этнография.
Хотя когнитивная парадигма научного знания представляет, на наш взгляд, одно из самых перспективных направлений междисциплинарного характера, споры о ее конкретных целях все еще продолжаются. По всей видимости, стержнем этой науки является ее направленность на получение знания о знании. В фокусе ее внимания находятся многочисленные проблемы, связанные с получением, обработкой, хранением, извлечением и оперированием знаниями, относящиеся к его накоплению и систематизации, ко всему тому, что характеризует использование знания в поведении человека, его мышлении в процессах коммуникации. Когнитивная наука занимается информацией о мире в самых различных ракурсах и отношениях, изучая такие сложные феномены человеческого бытия, как восприятие мира и отражение воспринятого в голове человека.
Соответственно, деятельность специалистов в области когнитивистики связана с постановкой и решением круга разнообразных проблем, касающихся работы сознания и создания ментальных моделей мира, широкого спектра ментальных, психических процессов, человеческого интеллекта и разума, устройства систем, обеспечивающих разного рода когнитивные или же мыслительные акты и тому подобное.
Разные определения когнитивной науки показывают, что ее предмет может пониматься то более широко, то более узко, то более обще, то достаточно конкретно. Так, Р.Шепард полагает, что когнитивистика представляет собой науку о главных принципах, управляющих мыслительными процессами, а Ф.Джонсон-Лэрд определяет ее как науку, которая ставит своей целью понять человеческий разум, а потому должна создать работающую модель этого разума.
В становлении когнитивной науки многими учеными подчеркивался тот неоспоримый факт, что человеческое знание и процессы познания слишком сложны, чтобы обеспечить их описание в рамках какой-либо одной науки, будь это философия, психология, логика, медицина. Когнитология возникла поэтому как наука междисциплинарная, призванная объединить усилия специалистов в разных областях знания— психологов и лингвистов, философов и логиков, специалистов по искусственному интеллекту и теории информации, по организации баз знаний в компьютерах и математическому моделированию. С развитием когнитивной науки мысль об исключительной значимости языка для всех процессов обработки знания, для его передачи от одного поколения к другому, для роста и накопления опыта по познанию мира, по его описанию и т.д., получала все большее признание.
Такое положение вещей легко объяснимо. "Язык,— пишет один из основателей когнитивистики Г.Харман, — главная тема в когнитивной науке. Частично это происходит потому, что язык отражает познание, выступая как основное средство выражения мысли, так что изучение языка — это косвенное изучение познания. Возможно также, что язык воздействует на познание, ибо влияет на то, какие есть у человека понятия и какие мысли придут ему в голову" [202].
Таким образом, с когнитивной точки зрения внеязыковая действительность неизбежно присутствует в рассуждениях о языке. С информацией о мире сознание человека сталкивается постоянно, и именно оно наполняет затем факты языка.
Не вся когнитивная наука сводится к лингвистике. Поскольку когнитивная лингвистика стремится к познанию структуры человеческого сознания, и посредством этого устанавливает новую этиологию фактов языка, невербальная реальность, отраженная в человеческом сознании, неизбежно попадает в поле зрения исследователя-лингвиста. Соответственно, диахронический аспект фактов языка предполагает исследование в области способов концептуализации (осознавания) действительности, изменения коммуникативных практик и напрямую связанных с ними невербальных ситуаций.
В свою очередь, когнитивные основания семантики (в т.ч. диахронического аспекта семантики) предполагают выяснение степени и конкретного характера связи между языком и мышлением, что составляет одну из центральных проблем теоретического языкознания и философии языка с самого начала их развития. Если вести отсчет от первых древнегреческих философов, то эта проблема, названная Э.Геккелем одной из мировых загадок, не теряет своей актуальности уже более двух тысяч лет. Сложность проблемы заключается в сложности и противоречивости природы мышления и языка. Однако с самого начала они не могли быть исследованы и описаны с достаточной степенью объективности. Механизм мышления как продукт высокоорганизованной материи был скрыт от непосредственного наблюдения; мышление представлялось лишь как функция, результат деятельности души, определяемой как идеальное, и принималось древнегреческими философами за некоторую реальность, которая рассматривалась ими идеалистически (Платон) или материалистически (Демокрит, Эпикур). Язык, напротив, представлялся живому созерцанию в конкретно-чувственной форме (звуки, буквы, звучащая речь), что давало большие возможности для изучения его структуры.
Фрейм «физические и психические свойства человека»
В антропоцентрическом плане цветообозначения могут характеризовать физиологию и психологию человека. Так, в русском языке с древнейших времен лексема синий используется в описаниях внешности людей для обозначения синеватого оттенка кожи, лица озябшего или побледневшего человека, а также багрово-синего цвета человека, избитого, покрытого синяками: Аже придеть кровавъ мужъ на дворъ или синь, то видока ему не искати, но поплатити ему продажа за бещестие (Правда Рус, 12 в.). За кроваваю рану 30 бЬль, а за синюю рану— 15 бшіь (Устав. Дв. Грам., 1397, Срезн.). И видЬ человпка идуща домови отъ церкви святого Фурса, всего суща синя и померкла и множество демонъ идущемъ и предъ нимъ и по немъ (Жит. Андр. Юрод., 16 в.). В древнерусских памятниках раннего периода есть примеры, где синий, вероятно, означает цвет, близкий к черному. Так, в житийной литературе находим сравнение синий яко сажа (о человеке):
Егда же въ жизни сей будуть и начнуть грпхи дпяти да будут темни, да елико глубле входять въ грЬховный калъ, валяющеся якоже свиниа, синя яко сажа бывають (Велик. Минеи-Четии, 16-й в.). Синий яко сажа бывающе (Прол. 15-й в., Срезн.).
Можно предположить, что такая неопределенность связана с происхождением лексемы, т.к. этимологи возводят синий к группе со значением «сияющий», но в нем сохранилась сема не «блестящий», а напротив, «лишенный блеска, сияния». В памятниках 15-го—17-го вв. лексема синий, как и прежде, используется в описании внешности человека с актуализацией тех же сем «больной», «избитый»: Лицо его сине бяше (Жит. Стеф. Махр., 16-й в.). От водяныя тяготы люди изгибали, и у меня ноги и животь синь былъ (Жит. Прот. Авв., 17-й в.). Отъ тпхъ побои было у него на спине синя (Матер. Медиц., 17-й в.). В национальный период развития языка синий по-прежнему широко употребляется при описании внешности человека: ТЪло вытащили, и узнали нещастной жребий Аббата. Два месяца лежалъ онъ въ водії. Глаз было совсемъ не видно; синее размокшее лице устрашало взоры чувствительного (Самоубийца, Моск. Журн., I, 1791). Комната полна была мертвецами. Луна сквозь окна освещала их желтые и синие лица (Пушк., Гробовщик). В современном русском, как и в древности, лексема синий реализует значение «имеющий оттенок этого цвета (о лице, о коже)»: Губы ее были сини, как у мертвой (Достоев., Хозяйка, и, 1). Она не спала всю ночь и на утро явилась к чаю с синими кругами (Чехов, Зиночка). Вдоль берега голый, синий от холода мальчик тянул сетку — ловил раков (Каверин Два капитана, И, 8, ел. лит. яз.). Таким образом, использование цветообозначения синий в описании человеческой внешности с семами, характерными для современного русского языка, отмечено еще с древности.
В английском языке, начиная с донационального периода, у цветообозначения blue в антропоцентрическом плане актуализируется сходная сема оттенка цвета кожи синий от холода, удара и т.д.:
That fur shal falle and forbrenne al to blewe askes The houses and the homes of hem that taken gyftes (Langl. P. PL, 1393, Oxf.). I shuld bete you bak and side tyll it were blewe (Digby Myst., 1485, Oxf.). В национальный период развития языка эта сема сохраняется: There pinch the Maids as blew as Bill-berry (Shaks. Meerry W.V.V. 49,1598). My fingers cramped and my nose .. blue (Smollett Rod. Rand, li, 23,1748). Сема, связанная с цветом кожи, прослеживается в ряде фразеологизмов в английском языке. Так, в 16-ом веке появляется фразеологизм blue eye (букв, синий глаз), реализующий значение «синяк»: When a wife hathe a blewe eye, she sayth she hath stombled on hir good man fyste (Huloet, 1552, Oxf.). To whom are wounds, broken heads, blue eyes, maimed limbs? (S.Ward Serm., 1639, Oxf). В современном английском фразеосочетание выходит из употребления. Сема цвета кожи прослеживается и во фразеологизме blue baby (букв, синий ребенок), означающем ребенка, страдающего цианозом:
The little patient had been a blue baby from birth (R.H.Babcock Dis. Heart. 1903). Watching a blue-baby heart operation on TV (M. McLuhan Understanding media, 1964.). Фразеологизм blue (in the face) (букв, с синим лицом) реализует семы, не зафиксированные в русском— «багрово-синий, серовато-синий от усилий, возбуждения», используется как гипербола:
You may talk to her till you re both blue in the face, if you please (Trollope, Small Ho. at Allington, II, xvii, 175, 1864, Oxf.). He alone must argue himself blue in the face over it (Richardson, Fortunes R.Mahoney, II, viii, 1917). Swear till you re blue in the face that Chuck was with you all day (Quentin, Shadow of Guilt, x, 89, 1959, Oxf.). I ve been looking into .. cases of dealers» rings .. until I m blue in the face (Observer, 3 Nov. 1968).
Сема «багрово-синий» (напоминающий цвет, вызванный ударом) у цветообозначения blue первоначально была ядерной, т.к. blue является производным от blow (удар).
В некоторых употреблениях у лексемы blue возникают дополнительные смысловые оттенки «синий от тревоги, страха», для русского цветообозначения синий не характерные (ср. рус. серый]. Денотативная сема осложняется коннотативной, т.к. blue в английском языке обладает ярко выраженной отрицательной коннотацией: His trembling lips are livid blue (Scott Ld. Of Isles, v, xxvi.).
Актуализация подобных коннотативных сем находит отражение в сленговом выражении blue funk/fear (букв, синий страх), означающем крайнюю степень испуга, панику, замешательство:
We encounter.. the miserable Dr. Blandling in what is called .. a blue funk (Sat. Rev., 23 Nov. 1861, Oxf). The very name of Paris put her in a blue fear (Stevenson, Longm. Mag.).
Фрейм «традиции»
В сфере осознавания традиции национально-культурный компонент выявленных цветообозначении отражает народно-поэтический узус. Так, в кругу изображаемых объектов при описании внешности положительного героя в русском языке с древнейшего времени используются цветообозначение белый и различные оттенки красного цвета— румяный, чермный, червчатый, багряный, отражающие народные представления о красоте. В фольклорной речи указанные прилагательные обладают наибольшей частотностью употребления, специфическими особенностями в функционировании и семантике, передавая положительную коннотацию: БИ же Мстиславъ дебелъ тплом, черменъ лицем (Повесть врем.лет). ...бе же бел телом (Пролог на март, 1383). ...единарумяно лице имуще очи смуглы...а другая оуглажена и бело лицо имуще (Златая цепь, 14 в.). Лице же его яко снегъ, а. румяно яко червецъ (Девг. деяние).
В фольклоре белый является постоянным эпитетом лица и рук, образуя устойчивые сочетания белые руки, белая грудь, белое лицо и т.д:
И вземь его за белыя руки и любезно в уста поцеловав... и примал ево за белые руки и целовал в сахарные уста (Пов. о Бове, 16 в.). Полкан Бову примал за белые руки (Повесть о Бове...). ...надевал он гунку кабацкую, покрывал он свое тело белое. ...покрывал он свое тело белое, умывал он лицо свое белое..., крестил on лицо свое белое... (Повесть о Горе-Злочастии).
Для литературы 18-го века, особенно для литературы сентиментализма, характерно типично фольклорное описание внешности, подчеркивающее истинно русскую красу:
Юная кровь... красила нежные щеки ее алейшим румянцем; солнечные лучи играли на белом ее лице и, проницая сквозь черные... ресницы, сияли в глазах ее... Волосы, как темнокофейный бархат, лежали на плечах и на белой ...груди. «(Карамзин, «Наталья, боярская дочь»).
Фольклор оставался в быту всех слоев общества в течение почти всего 18-го столетия. В эпоху русского Просвещения особое внимание к фольклору обусловливалось тем, что в это время просветители развернули широкое изучение истории своего отечества, обычаев и нравов, проявляли интерес к национальной сущности культуры России.
Однако, с другой стороны, начиная с эпохи Петра, Россия начала приобретать государственные формы западного типа и стремилась стать страной по образу и подобию Голландии, Франции, Германии, Швеции. В этот период высшие классы откровенно учились у Запада, перенимали западные привычки, идеи, искусство. Модный дворянин должен был отличаться от простого человека изяществом манер, яркостью блестящего, цветного платья, сложной прической напудренных волос. Многие считали себя обязанными имитировать западную моду, подчиняясь нормам, сложившимся в обществе.
У Радищева в «Путешествии из Петербурга в Москву» читаем: Карп Дементьич— седая борода в восемь вершков от нижней губы. Аксинья Парфентьевна, любезная его супруга. В 60 лет бела, как снег, и красна, как маков цвет...
Поначалу в сознании возникает привычный фольклорный образ пышущей здоровьем русской женщины, но при прочтении текста дальше:
По приказу Аксиньи Парфентьевны куплено годового запасу 3 пуда белил ржевских и 30 фунтов румян листовых - становится ясно, что «фольклорная краса»— результат применения белил и румян, подражание Западу. Автор иронически описывает молодящуюся женщину.
Подобное высмеивание следования моде встречаем у Крылова в «Почте духов»: Ему хотя не более 20 лет, однако, он успел уже более 30 смуглых женщин сделать столь белыми, как хлопчатая бумага; надобно тебе знать, любезный Маликульмульк, что белый цвет здесь в превеликой моде и что все молодые люди сего города с великою жадностию его себе приобретают; и в короткое время надеяться должно, что сей белый цвет сделается здесь природным или наследственным, ибо более нежели 2/3 из жителей сего города успели по сие время записать себя в число сих белолицых.
И в данном случае цветообозначение белый теряет ассоциации, связанные с привычным фольклорным образом белый— «красивый, светлый». Здесь белый цвет— намек на обильно используемую пудру и вообще на изнеженность, расслабленность, сибаритство щеголей и щеголих. Прослеживается социальный момент— подражание Западу как искаженное национальное представление о красоте, что позволяет говорить о сосуществовании полярных коннотаций: белый— «естественный, красивый, природный» с положительно-оценочными семами и «искусственный» с отрицательно-оценочными семами, отражающими представления, нормы социального характера, принятые в высшем обществе.
Положительная коннотация сохраняется у цветообозначения белый на всем протяжении развития русского языка, отражая народные представления о красоте:
Вдруг она, моя душа, Пошатнулась не дыша, Белы руки опустила, Плод румяный уронила (Пушк. Ск. о мертв, царевне). Косы русые, золотистые, В ленты яркие заплетенные, По плечам бегут, извиваются, С грудью белою целуются. (Лерм., Песня про купца Калашникова). Это была моя блондинка; но мы еще знакомы не были. И вот, как-то невзначай, засмотрелся я на ее чудноокругленные, соблазнительные плечи, полные, белые, как молочный кипень (Дост., Маленький герой). [Грушенька] была очень бела лицом (Дост., Бр. Карамазовы, кн. III, гл. 10). В горницах встретила гостей жена Груздева, полная и красивая женщина с белым лицом и точно выцветшими глазами (Мамин-Сибир., Три конца, ч. II, гл.4, ел. лит. яз.).
В английских текстах раннего периода встречаются цветообозначения red, white при описании внешности. Однако цветообозначение red обладало иной сочетаемостью, употребляясь, преимущественно, в поэтических текстах как эпитет крови:
Urnen tha brockes ofreden blodes (Lay., 1205, Oxf.). The rede blood ran endelong the tree ther she stood (Chaucer Sqr s Т., 1386). To Simois reedie bankes the red bloud ran (Shaks. Lucr., 1593).
Позднее появилась положительная коннотация: лексема red в этих сочетаниях стала означать «лучшей крови», «превосходный»:
Let us make incision for your loue, To proue whose blood is reddest, his or mine (Shaks. Merch. V., ii,i,7, 1596). His blood was too red to be spared when that sort of paint was in request (Scott Redgauntlet, ch. xi). Inasmuch as very red blood of the superior quality, like inferior blood unlawfully shed, will cry (Dickens Bleak House, xxviii, 1852).
