Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Анализ теоретических оснований маскулинности как социокультурного конструкта
1.1. Методологические подходы к интерпретации маскулинности 17
1.2. Социокультурные детерминанты конструирования маскулинности
1.3. Символические способы формирования и воспроизводства маскулинности
Глава II. Динамика маскулинности в российском социуме 81
2.1. Традиционная российская маскулинность и советские трансформации
2.2. Нормативные каноны маскулинности в сознании населения современной России
2.3. Потребительские практики в конструировании и репрезентации маскулинности 134
Заключение 177
Список используемой литературы 163
Приложение 181
- Методологические подходы к интерпретации маскулинности
- Социокультурные детерминанты конструирования маскулинности
- Традиционная российская маскулинность и советские трансформации
- Потребительские практики в конструировании и репрезентации маскулинности
Введение к работе
Актуальность темы. Важным направлением в современном конструктивизме выступает социология тендера, выделяющая фундаментальную роль конструктов маскулинности и феминности в проектировании социальной реальности1. Социальная реальность интерпретируется исходя из принципа тендерной асимметрии, которая определяет организацию пространства социального общения, а также особенности формирования и репрезентации идентичности. Более того, практические функции тендера во многом определяют характер социальной стратификации, легитимацию социального неравенства и идеологий социальной власти, механизмы регуляции семейно-брачных отношений и т.д. Поэтому постановка проблемы изучения маскулинности как способа конструирования социального общения и познания является выражением актуальных тенденций нынешнего этапа развития теоретических концепций социологии.
В тендерных исследованиях утверждается, что содержательное наполнение категорий маскулинности - феминности является подвижным и динамическим и варьируется под влиянием различных исторических, социокультурных и социально-психологических факторов. В этой связи не только нивелируется тезис об универсальной и неизменной природе маскулинности, но и концептуализируется взаимная обусловленность процессов социоструктур-ной трансформации и изменений в характере нормативных канонов маскулинности. Причём динамика маскулинности может выступать и в качестве следствия эволюции социальных отношений, и как своеобразный катализатор, способствующий интенсификации социокультурных изменений в обществе. Представляя собой продукт социального конструирования, маскулин ность объективируется в различных стратегиях социального общения и взаимодействия, в диспозициях и статусных притязаниях субъекта, в его ценностных установках и мотивационном комплексе, в характере досуговых практик и тендерном типе внешнего облика. Вследствие чего, конструкты маскулинности - феминности, структурируя восприятие индивидов, тем самым способствуют оформлению, воспроизводству и трансформации принципов организации общественного пространства (взаимоотношений, социальных связей).
Вместе с тем, на современном этапе развития отечественной социологии маскулинность как категория социогендерного анализа выступает достаточно редко предметом специального изучения (в сравнении с фемининно-стью). Современный российский тендерный дискурс концентрируется преимущественно в рамках «женских исследований», оставляя без внимания процессы формирования и трансформации мужественности. Между тем, уже в позднесоветский период была выявлена ситуация относительной деприва-ции мужчин, которая интерпретировалась как «кризис маскулинности»2. Соответствующее поколение мужчин рассматривалось обществом как когорта неудачников по сравнению с нормативными моделями «других». Экономические реформы 90-х гг. привели к углублению этого кризиса, поскольку вызвали упадок традиционно «мужских» отраслей производства (например, оборонки, станкостроения, угледобычи и др.), что определило резкое ухудшение экономического положения многих ранее успешных мужчин.
Структурная перестройка российской экономики требует расширение критериев маскулинности и выработки ее новых эталонов. А их укоренение в повседневной практике должно быть направлено на преодоление деприви-рующего состояния значительной массы мужского населения России. С другой стороны, трансформация канонов и образов маскулинности невозможна без соответствующей коррекции в представлениях о нормативных моделях
феминности. Поэтому изменение таких базовых конструктов организации социальной жизни, как маскулинность и феминность, в ключе формирования эгалитарного пространства межполового взаимодействия является одним из важнейших элементов деконструкции традиционной системы тендерных отношений и шире - патриархатной идеологии. Она, как указывают современные учёные3, пронизывает не только взаимоотношения полов, но и определяет отношения власти и насилия, характер иерархических вертикалей и правого сознания. Преодоление патриархатной идеологии свидетельствует о значительном продвижении в сторону демократизации социальной жизни России. Таким образом, практическая потребность и недостаточная теоретическая разработанность данной проблематики объясняет актуальность исследования трансформации конструктов маскулинности в контексте социокультурной динамики современного российского общества.
Степень разработанности проблемы. Отечественный тендерный дискурс преимущественно сконцентрирован на обсуждении «женского вопроса», поэтому объёмный пласт проблем, сопряжённый с изучением положения мужчин, особенностей мужского самосознания, динамики социальных стереотипов и экспектаций маскулинности, до последнего времени редко привлекал внимание исследователей. Эта тенденция характерна и для западной науки. Исследование маскулинности на Западе начинается в начале 90-х гг., в России - почти на десять лет позже.
Существующие разработки в данной области можно сгруппировать по нескольким основаниям. Во-первых, отдельную категорию публикаций составляют фундаментальные труды зарубежных авторов, заложивших методологические основы тендерных исследований (Дж. Батлер, С. де Бовуар, Т. де Лаурентис, А.Дворкин, И.Гофман, Д.Зиммерман, Р.Коллинз, М.Мид,
Э.Оукли, Г.Рубин, Дж.Скотт, К.Уэст, Н.Фрейджер, Н.Ходров, П.Элиот) . Сюда же входят концептуальные наработки отечественных учёных, которые адаптируют западную теорию к российской специфике и рассматривают различные аспекты тендерного взаимодействия в нашем обществе: философским и методологическим осмыслением характера воспроизводства и трансформации тендерных структур занимаются Ч.О. Акматалиева, Н.И. Андрие-ва, Г.А. Брандт, Т.А. Волкова, О.А. Воронина, В.М. Попова, Т.А. Мельникова, В.А. Рамих, СВ. Хрипун, О.Н. Шлычкова, К.В. Шуршин и др.5
Выделяют тендерный ракурс в анализе функционирования экономической сферы С.А. Автономова, М. Баскакова, О.А. Гаврилина, В.В. Елыиина, И.В. Мальчихина, Н.А. Николенко, Н. Римашевская, Л. Ржаницина6, в изучении социальной структуры общества и принципов социальной стратификации Т.Ю. Журженко, О.М. Здравомыслова, М.М. Малышева, Г. Силласте,
H.E. Тихонова7, в социальной демографии и социологии семьи А.Антонов, М.Ю. Арутюнян, С.Голод, А.Клецин, О.В. Митина, Н.М. Римашевская8, в исследовании символико-коммуникативных аспектов социального взаимодействия Н.М. Габриэлян, А.Е. Чучин-Русов, Е.Р. Ярская-Смирнова9, в правовых сферах общественных отношений К.Д. Крылов, А.К. Сковикова, Р.Г. Яновский10. Перечисление авторов, безусловно, можно продолжить, но в указанных трудах исследовательские акценты смещены в плоскость рассмотрения «женских» проблем.
Вторую группу работ составляют публикации, посвященные непосредственному анализу конструктов маскулинности. Из зарубежных теоретиков следует выделить П.Бурдье, С.Бэм, Д. Гилмора, Р.Коннелла, М.Месснера11, которые сформулировали общие методологические основания изучения канонов маскулинности и рассмотрели содержательную конкретику функционирования данных конструктов в западных обществах. В российских исследованиях на эту тему, как правило, заимствуются западные теоретические наработки, но выделяется и ряд авторов, которые формулируют собственные
концептуальные схемы анализа феномена маскулинности, таких, как И.С. Кон, А.Синельников, С.Ушакин12.
Если говорить об изучении отечественной тендерной специфики формирования и реализации нормативов мужского поведения, то публикации российских учёных, в свою очередь, можно дифференцировать по предметной стороне их анализа, а социологическую перспективу исследований маскулинности разделить по ракурсам их сфокусированности на отдельных сферах функционирования тендерных референций. Так, существует достаточно большое количество работ, рассматривающих этнографические аспекты мужского поведения в традиционных культурах российского общества, среди которых можно назвать исследования М.Д. Алексеевского, Н.И. Бондаря, М.Д. Боташёва, М.М. Валенцова, В.В. Воронина, А.И. Иванчика, Ю.Ю. Кар-пова, Н.Д. Пчелинцева, Л.Т. Соловьёва . Психологические аспекты формирования и репрезентации нормативной модели маскулинности представлены в работах таких авторов, как B.C. Агеев, Е.В. Ануфриева, М.В. Буракова, В.Е. Каган, И.И. Лунин, Г.В. Пятов и др.14
Социологическая концептуализация маскулинности разворачивается в
плоскости анализа мужской идентичности (Ю.А.Конусов, Е. Мещеркина, Л.А.Савченко, А.Л. Салагаев, А.В. Шишкин, Т. Суспицына, С.Ушакин)15, социальных стереотипов мужественности (А.А. Абрамян, Я.У. Астафьев, И.И. Булычёв, Р.Г. Гаджиева, И.И.Лунин, Г.В. Старовойтова, Е. Мещеркина, Д.Л. Нечаевский, Е.Л.Саккулина)16, дискурсивного пространства формирования и символической репрезентации конструктов маскулинности (Е. Барабан, Т. Бараулина, О. Бойко, Т. Капцевич, Э. Боренстейн, И.В. Грошев, И.С. Кон, А. Синельников, И. Тартаковская, С. Ушакин, Ж.В. Чернова)17, социокультурной обусловленности реализации мужской сексуальности (М.Л. Бутовская, С.Жеребкин, И.С. Кон, Е. Омельченко) , особенностей экономического по ведения мужчин (В.И. Ильин, И. Тартаковская, А.А. Тёмкина, А. Роткирх, Р.Г. Фасхиев, О. Шевченко)19, проблем их профессиональной самореализации и стратегий карьерного продвижения (Н.В. Гончарова, Ж. Чернова, А.Е. Чирикова, А Юрчак)20.
Таким образом, за последнее время западными и отечественными учёными была проделана значительная работа по теоретическому анализу тендерного взаимодействия, а также изучению источников, условий и способов формирования и реализации маскулинности в современном обществе. Без опоры на методологические концепты и эмпирические исследования данных авторов невозможно провести адекватное изучение специфики содержательного наполнения канонов нормативной мужественности в России. Однако, несмотря на достаточно обширный перечень исследований, затрагивающий российский социогендерный контекст, только в небольшом количестве работ предпринимается попытка комплексного анализа динамики конструктов маскулинности сквозь призму специфики отечественного социокультурного развития. Вместе с тем, подобная постановка проблемы позволяет выделить тенденции трансформации канонов маскулинности в аспекте определения перспектив эгалитаризации характера тендерного порядка в России и, соответственно, установления интенсивности и глубины процессов демократизации социальной жизни общества. Восполнению данного теоретического пробела и посвящена настоящая диссертационная работа.
Целью исследования является анализ динамики конструктов маскулинности в социокультурном пространстве российского общества.
Достижение выдвинутой цели предполагает реализацию следующих исследовательских задач:
выделить доминирующую теоретическую интерпретацию феномена маскулинности в современном социологическом дискурсе;
выявить социокультурные факторы, детерминирующие содержательное наполнение конструктов маскулинности;
выделить символические способы формирования и воспроизводства маскулинности;
описать конструкт маскулинности, характерный традиционному российской культуре и проанализировать его изменение в советский период;
выявить мировоззренческие установки современного российского населения в сфере нормативных канонов маскулинности;
проанализировать роль потребительских практик в процессе конструирования и репрезентации маскулинности.
Объектом исследования являются теоретические конструкты маскулинности как элементы социальной повседневности.
В качестве предмета исследования выделены способы конструирования и репрезентации маскулинности в коммуникативной сфере, которые опосредованы социокультурной динамикой российского общества.
Теоретико-методологическим основанием диссертационного исследования послужили: 1) конструктивистский подход, опирающийся на работы П.Бергера и Т.Лукмана, К.Мангейма, И.Гофмана, который определяет относительность и социальную сконструированность нормативных определений маскулинности в результате повседневных взаимодействий, смысловых интерпретаций и переинтерпретаций; 2) структурно-конструктивистская парадигма (П.Бурдье, М.Фуко, Э.Гидденс), применение которой в тендерных исследованиях связано с обоснованием взаимообусловленности институциональных структур и коммуникативных практик индивидов, формирующих
тендерный порядок в обществе; 3) концепции «массового», «информационного» общества (X. Ортега-и-Гассет, Д. Адорно, Д. Белл, О. Тоффлер, Э.Шилз, В. Ильин, Л. Ионин др.) обосновывающие, что на современном этапе общественного развития ведущую роль играют информация, характер системы коммуникаций и социальной символики; 4) теоретические идеи Т. Вебле-на, Р. Барта, Ж. Бодрийяра, обосновывающие символическую индикатив-ность моделей потребительского поведения; 5) концепция «гегемонной маскулинности» Р.Коннелла, постулирующая иерархичность образов мужественности и существование в каждой культурной среде доминирующей и самой престижной модели маскулинности.
Эмпирической базой диссертации являются результаты социологического опроса, который проводился лично автором совместно с Центром прикладных социологических исследований РГПУ в 2004 г. Методом стандартизированного интервью в г. Ростове-на-Дону, г. Батайске и г. Аксае было опрошено 368 человек, сегментированных на подгруппы по критерию тендерной принадлежности, возраста, образовательного уровня и характера профессиональной деятельности.
Научная новизна исследования:
выделено содержательное различие способов социальной репрезентации маскулинности, ведущую роль среди которых играет ее интерпретация на макроуровне, определяющая эталон и представления о нормативной мужественности;
выявлены основные социокультурные детерминанты, определяющие содержание конст руктов маскулинности, в качестве которых выступают этнокультурные, социально-исторические, когортные и тендерные характеристики определенного сообщества, являющегося носителем данных конструктов.
проанализированы символические способы конструирования и репрезентации маскулинности, которые на макроуровне социального взаимо действия определяются информационной активностью массмедийного сектора, а на уровне индивидуального поведения выражаются в знаковых практиках телесности, оформляющихся через соответствующие модели потребления.
показан патриархальный характер канона нормативной маскулинности в традиционной российской культуре, который воспроизводился и в советский период, когда идеологически декларируемая и институционально поддерживаемая модель «настоящего мужчины» определялась сквозь призму милитаристских функций государства;
обнаружена общая тенденция деконструкции модели традиционной маскулинности в сознании современного городского населения и поко- ленческая вариативность тендерных референций различных социально- демографических групп, ценностные ориентации и установки которых анализировались по шкалам «активность - пассивность», «инструментальность - экспрессивность» и «позитивное отношение к себе - направленность на партнера»;
установлена определяющая роль потребительских практик в процессах символической репрезентации современных канонов маскулинности и выявлены основные элементы конструирования внешнего облика в различных социально-демографических подгруппах мужского населения.
На защиту выносятся следующие основные положения: 1. В парадигме социологического конструктивизма маскулинность трактуется как социальный конструкт, поэтому его структура и содержание варьируется под влиянием культуры конкретного общества. На макроуровне маскулинность определяется посредством дискурса, идеологии и представления о нормативной мужественности. На мезо- и микроуровнях социального взаимодействия конструкты маскулинности объективируются через тендерные идентичности и репрезентации, реализуются в стратегиях взаимодействия и диапазоне гендерно-адекватных ролей.
2. Содержательное наполнение конструкта маскулинности определено этнокультурной, социально-исторической, когортной и тендерной характеристиками конкретного общества. Этнокультурный фактор определяет, в основном, характеристики, связанные с семейными тендерными паттернами; социально-исторический фактор - сближение (андрогинизацию) конструктов маскулинности - фемининности, что проявляется во включении дос-тиженческих установок (карьера, образование и пр.) в конструкт фемининности и эмпатического отно ше ния к партнеру, эмоциональности - в конструкт маскулинности. Когортные и тендерные различия влияют на степень эгали-тарности канонов маскулинности-феминности и на включе ниє в них гендер-но-ролевых характеристик и телесной репрезентации. Тем не менее, доминирующей моделью маскулинности по-прежнему сохраняется гегемонная маскулинность, которая определяет взаимоотношения с другим полом - женщинами, и взаимоотношения внутри мужского сообщества.
3. Современные разработки социально-конструктивистских и постмодернистских подходов позволяют рассматривать телесный образ как тендерный конструкт, который определяется в пространстве социального общения, в ситуации необходимости представлять себя другому, конструировать себя для другого и транслируется масс-медиа. Внешний облик выступает в качестве эталонной тендерной репрезентации. Конструирование и репрезентация телесности осуществляется через оформление целого ряда атрибутов внешнего облика: одежда, причёска, декоративная косметика, проектирование фигуры и пластическая хирургия, ароматы, загар и т.д. Трансформация общего канона маскулинности, сопровождающаяся изменением мужского телесного канона, ярко проявляется и в практиках демонстрации мужской наготы, которая всё чаще выставляется напоказ.
Нормативные представления о мужском характере и стилистике поведения в традиционной российской культуре были в значительной степени опосредованы сословной дифференциацией общества, но их общим контекстом являлся патриархальный характер тендерных отношений. Домини рующей являлась патриархальная маскулинность «домостроевского типа», когда, помимо власти мужчин над женщинами, существовали ярко выраженные отношений соподчинения внутри самого мужского сообщества. Советский тип мужественности определялся политикой гипермаскулинного милитаризованного государства, которая фактически воспроизводила модель патриархальных отношений и утверждала ее посредством институциональной проекции соответствующей идеологии и символико-дискурсивными способами.
5. В современном российском обществе эмпирически фиксируется трансформация нормативной модели маскулинности по двум взаимосвязанным позициям: а) преодолевается ее тендерная поляризованность и увеличивается ее андрогинизированность, что проявляется в преимущественном включении в конструкты маскулинности как мужчинами, так и женщинами параметров направленности на другого; б) степень приемлемости инновационных элементов маскулинности варьируется в зависимости от тендерной принадлежности, возраста (поколения), уровня образования и характера профессиональной занятости. Приверженность инновационному конструкту маскулинности, рассматриваемому в инструментальном ключе и через ген- дерно-ролевые характеристики, демонстрирует преимущественно образованная часть молодого поколения, занятая в сфере управления.
6. Формирование в рамках современной России потребительского общества обусловило утверждение средствами масс-медиа потребительской активности как символического маркера тендерной компетентности, что выразилось в ориентации значительной части мужчин на необходимость моделирования собственного внешнего облика посредством вещной атрибутики. Типичными приоритетными элементами внешней репрезентации мужчин выступают одежда и обувь. Вместе с тем, мужчины среднего возраста чаще включают в потребительский стандарт нормативной маскулинности различного рода аксессуары, которые особенно важны для представителей сферы управления, ориентированных на престижное потребление. Образованная
часть молодёжи в качестве значимых компонентов личного гардероба рассматривают модные детали делового имиджа.
Практическая значимость исследования определяется потребностью осмысления глубины демократического вектора социокультурной трансформации российского общества, индикаторами которого выступают содержательное наполнение тендерных референций и характера их реализации в поведенческих практиках. Положения и выводы диссертационного исследования могут быть использованы предпринимателями в процессе разработке маркетинговых стратегий позиционирования и продвижения тендерно специфичных категорий товаров, а также лидерами политических движений и партий при разработке и проведении стратегии избирательных компаний.
Наряду с этим, материалы диссертации могут быть использованы при разработке учебных курсов и спецкурсов по социологии культуры и тендерной социологии. Теоретический анализ и методические разработки, осуществленные в диссертации, позволяют создать методику и инструментарий для проведения эмпирических социологических исследований в сфере изучения тендерных конструктов.
Апробация работы. Основные положения и выводы диссертационного исследования докладывались и обсуждались на всероссийских и региональных научных конференциях, на заседаниях кафедр социальных коммуникаций и технологий, социологии и политологии РГПУ, а также опубликованы в научных работах общим объемом в 3,3 п.л.
Структура диссертации. В соответствии с последовательностью решения поставленных задач работа состоит из введения, двух глав, включающих 6 параграфов, заключения, списка литературы и приложения.
Методологические подходы к интерпретации маскулинности
Маскулинность как предмет научного анализа - явление в социальных науках относительно недавнее. На Западе возникновение «мужских исследований» (male studies) было в значительной степени политическим проектом, возникшим как реакция на развитие феминистской теории и политического движения и призванным либо распространить феминистский подход на анализ уже собственно мужской идентичности, либо, напротив, выступить с позиций попранных прав мужчин1. В России же на сегодняшний день это чисто академическое предприятие, направленное на изучение относительно новой для отечественной социологической традиции проблематики .
Вместе с тем, как в российском, так и западном социальном знании пока не сложились единые теоретические основания итерпретации феноменов маскулинности - фемининности. Концептуализация маскулинности в качестве самостоятельной научной перспективы осуществляется по крайне мере в двух пересекающихся плоскостях анализа, которые можно обозначить как сущностная и категориальная. В первом случае речь идёт об универсальности или социокультурной специфичности содержания маскулинности, ставится проблема динамических особенностей этого феномена.
Ряд авторов заявляют, что основные семантические характеристики маскулинности - фемининности остаются неизменными. Другие исследователи отмечают изменения в представлениях о маскулинности - фемининности под влиянием исторических и социокультурных факторов. Во втором случае аналитические усилия концентрируются на решении вопроса о том, посредством каких категорий следует определять маскулинность. Различные авторы используют для описания маскулинности - фемининности разные понятия: идентичность3, репрезентация4, дискурс5, роль6, конструкт7, стереотип, идеология9 и т.д. К тому же, данная исследовательская перспектива предполагает дискуссию по поводу фундаментальности и автономности феноменов маскулинности - фемининности. Одни авторы рассматривают маскулинность и фемининность как компоненты тендерной идентичности субъекта10, или в качестве выражения тендерного порядка, атрибута тендерной картины мира . Другие ученые определяют маскулинность и фемининность как институционализированные социальные конструкты, имеющие статус архетипов , социальных представлений3, биологических программ4 и т.п.
Таким образом, уровень решения названных проблем характеризуется отсутствием общепринятой дефиниции маскулинности - фемининности, а также соответствующей стройной методологии. Причём, в тендерных исследованиях на русском языке до середины 90-х годов XX века при переводе английских терминов feminine и masculine активно использовались лексемы женственный и мужественный. Только позже их заменяют терминами феминность и маскулинность.
Если обратиться к словарной «истории» лексем женственность и мужественность, то можно увидеть, что имплицитно идёт трансляция следующей информации: женственность - это природная (биологическая) характеристика, мужественность - социальная, культурная5. А именно, в «Словообразовательном словаре русского языка» А.Н. Тихонова рассматриваются словообразовательные гнезда, когда вершиной словообразовательного гнезда для производной женственность является слово женщина, а для производной мужественность - мужество6. В «Толковом словаре живого великорусского языка» В. Даля женство, или женственность, рассматривается как «совокупность свойств женщины, нравственных качеств женщины». Мужество понимается как «состояние мужа, мужчины зрелого возраста» и предполагает «стойкость, доблесть, отвагу». В «Толковом словаре русского языка» СИ. Ожегова и Н.Ю. Шведовой женственность - «свойство по значению прилагательного женственный - обладающий признаками, качествами, присущими женщине; мягкий, нежный», а мужественность - «свойство по значению прилагательного мужественный - обладающий мужеством, стойкий».
Таким образом, толковые, как и словообразовательные, словари рассматривают женственность как природное качество женщины, мужественность - как положительное нравственное качество, не детерминированное ни полом, ни тендером. Поэтому, большинство российских учёных, в процессе поиска точных, нейтральных и корректных дефиниций, обратились к терминам феминностъ и маскулинность, которые представляли собой аутентичную транслитерацию оригинальных терминов feminine и masculine, заимствованных из английских источников .
Вместе с тем, лексическое согласие в задействовании учёными категорий феминности-маскулинности ещё не подразумевает теоретической консолидированности. Как уже отмечалось, в современной науке используется множество, зачастую противоречивых теоретико-методологических подходов в толковании данных базовых терминов. Но, не смотря на обилие концепций обращенных к поиску сущностностных оснований маскулинности, исследовательские трактовки данного явления так или иначе корреспондируют либо с биологическим детерминизмом (обозначаемым ещё как эссенциализм), либо с парадигмой социального конструктивизма.
Социокультурные детерминанты конструирования маскулинности
Образы, выбранные автором, в качестве рекламной репрезентации образа семьи, конструируют мальчиков и их отцов как разных и иногда находящихся в конфликте, в то время как девочки и их мамы показаны как молодая и более старшая версии друг друга. Мальчики изображаются так, как будто им необходимо сделать что-то, чтобы приобрести мужественность, а их папы здесь обычно делают что-либо отличное от того, что делают их сыновья: один зажигает сигару, в то время как другой сидит в игрушечной машине, еще один курит сигару, стоя за спиной сына, сидящего на качелях. Девочки и их мамы обычно заняты одним и тем же делом, или стоят в одинаковых позах, или одинаково одеты. В других рекламах, как пишет И.Гофман «часто отец (или в его отсутствие сын) стоит немного в стороне от стоящих в кругу остальных членов семьи, как бы для того, чтобы продемонстрировать отношения защиты, которые связаны с определенной дистанцией или, возможно, предполагают ее наличие»1. Эти образы ясно показывают, что мужчины защищают (и часто наблюдают), а женщины и дети защищаемы (и часто за ними наблюдают).
Четвёртая тема Гофмана представляет особенный интерес, поскольку связана с властными отношениями мужчин и женщин, конструируемыми с помощью рекламы. Один из способов демонстрации подчиненного положения - помещение менее влиятельного на кровать или на пол. Исследователь отмечает, что такая позиция осложняет физическую защиту, а потому очень зависима от доброты окружения. В его примерах женщины и дети изображаются находящимися на полу или на кровати чаще, чем мужчины, и в большинстве случаев последние в рекламе занимают более высокое «физическое» положение, чем женщины. Даже в исключительных случаях мужчина в основном смотрит на женщину, в то время как ее голова скромно повернута в сторону, так что право осматривать объект все равно остается за ним. Существуют и другие позы, такие как, например, «робкий сгиб колена», или опускание головы ниже остальных, также демонстрирующие менее влиятельную позицию. Как отмечает Гофман, «результирующая конфигурация может быть истолкована как принятие субординации, выражение расположения, покорности и умиротворения»1.
Таким образом, посредством знаковой визуализации идеологического и ценностного выражения образов маскулинности и феминности, средства массовой информации участвуют в их создании и/или подтверждении. В это же время современный медиадискурс предлагает и набор определённых способов и технологий реализации тендерных конструктов на уровне повседневных коммуникативных практик. Наиболее показательными аспектами взаимосвязи институциональной проекции конструктов мужественности и их поведенческой репрезентации выступают модели потребления и способы конструирования телесности. Остановимся на рассмотрении данных символических ресурсов формирования и воспроизводства маскулинности подробнее.
Мы уже ранее коснулись знаковой функции товаров индивидуального потребления. Продолжая эту тему, необходимо отметить, что в условиях массового общества, когда характер социального взаимодействия фундируется за счёт пространства культурной символики, потребительские практики во многом определяют основное содержание процесса моделирования отвечающего общественным конвенциям индивидуального социального образа. Данное конструирование включает в себя использование таких предметов потребления, как одежда, обувь, популярная музыка или занятия определенным видом спорта для обозначения индивидом себя как члена той или иной группы или наоборот - для подчеркивания своего пребывания вне ее2. «Можно утверждать, что большая часть современного потребления, - пишет английский исследователь М.Томас, - это поиск ответа на вопрос: «Кто я?» Городская жизнь, обезличивающие нас организации и работа, массовое производство одинаковых вещей - все это подрывает устойчивость идентификации. В этих условиях потребление заполняет образующийся вакуум идентичности1.
Более того, потребительские товары выступают символами социального статуса, а стиль потребления концептуализируется как один из базовых критериев классообразования в современном обществе . Субъект общества потребления, ориентированный на активное потребительское поведение, соотносит свои реальные выборы товаров и услуг с «нормативным» для своей референтной группы стандартом, что позволяет рассматривать потребление в качестве «идентификационной матрицы, с помощью которой индивид демонстрирует и закрепляет свое положение в структуре социальной стратификации общества»3.
В результате, современное потребление становится для широких масс населения «систематическим актом манипуляции знаками»4. И также как и другие сферы общественной жизни (профессиональная занятость, власть, эмоциональные отношения) потребление «гендеризировано». В этом отношении периодические издания, телепрограммы, рекламные ролики, ориентированные на аудиторию конкретного пола, формируют идентификационную систему символов потребления, посредством которой тот или иной индивид может причислить себя к определенному (в данном случае «мужскому») стилю жизни, типу мужественности, социальной группе.
Как уже отмечалось, в каждом обществе конструируются модели настоящего / нормального мужчины. «В качестве материала, из которого формируются эти модели, используются одежда, обувь, прическа, косметика, парфюмерия, ... тип автомобиля, велосипеда, практикуемый вид спорта или физкультуры, ...частота посещения магазинов и их набор и т.д.» . Другими словами, современное потребительство поставляет нам набор символов, из которых конструируется образец гегемонной маскулинности.
Традиционные представления о нормативной маскулинности предполагают в качестве её основного атрибута конструирование мужского как непременно «сильного»1. Сила мужчин имеет два измерения: физическое и социальное. Мужчина, с точки зрения доминирующих норм, должен быть физически сильным. Слабость - это характеристика, ставящая под сомнение принадлежность к мужскому полу. «Настоящий мужчина» физически сильнее других представителей своего пола. «Обычный мужчина», конечно, уступает многим другим мужчинам, но быть слабее женщины рассматривается как позор, поскольку мужчина не может быть слабее представительниц «слабого пола».
Гегемонная модель «сильного пола» в потреблении формируется через те же каналы: реклама, кино, телевидение, иллюстрированные журналы. В течение суток люди встречают на экранах, стендах, страницах массовых изданий десятки образчиков мускулистых мужчин в хорошей одежде и в хороших автомобилях. Эта модель проникает в сознание и мужчин, и женщин, складываясь в тендерные установки, с помощью которых они классифицируют социополовые репрезентации. Так, в культуре многих народов, в т.ч. живущих в нашей стране, маскулинность конструируется с помощью «мужской» модели потребления алкоголя. «Настоящий мужчина» пьет гораздо больше женщины, он бравирует своей способностью пить и не пьянеть, пить и не закусывать2.
Традиционная российская маскулинность и советские трансформации
Конструкты маскулинности и тендерный порядок в допетровской России, как отмечают многие исследователи, были достаточно противоречивыми. Хотя древнерусское общество характеризовалось мужским доминированием, женщины играли заметную роль не только в его семейной, но и в политической и культурной жизни. В русских сказках присутствуют не только образы воинственных амазонок, но и беспрецедентный по европейским стандартам образ Василисы Премудрой. Европейских путешественников и дипломатов XII - XV вв. удивляла высокая степень самостоятельности русских женщин, их активность в общественной сфере и имущественных делах.
Тем не менее, уже в XVI веке определяющую роль, в том числе и в сфере тендерного взаимодействия, играет патриархальная система отношений. Производное от греческого «патриархес», что значит «глава рода», в рамках тендерных исследований патриархат концептуализируется как социальная или политическая система, основанная на мужском господстве и подчинении женщин3. Калабихина И.Е. определяет патриархатность как систему социо-половых отношений, основанных на иерархии властных отношений, в которой женщины занимают подчиненное положение4.
Таким образом, жесткая иерархия патриархатного общества формирует множество барьеров, одним из которых является барьер социального пола (гендера), предписывающий человеку выполнять его «естественную» роль в качестве социального мужчины или социальной женщины, «закрывающий» или ограничивающий для мужчин и женщин ряд сфер жизнедеятельности. Вместе с тем, необходимо отметить, что анализ патриархальной системы, предполагая концентрацию внимания на власти мужчин над женщинами, в целом не сводится только к данной форме социального контроля, но трактуется шире. Патриархатность определяет также существование отношений соподчинения внутри самого мужского сообщества, как правило, по возрастному, сословному и профессионально-статусному основаниям. «Принципы патриархата означают двойную власть: мужчин над женщинами и старших - над младшими»5.
Схожее мнение высказывает Р.Коннелл, который пишет, что функционирование патриархального общества во многом базируется именно на взаимодействии различных типов мужественности, а гегемонный тип мужественности «всегда формируется (is constructed) в процессе отношений как с женщинами, так и с подчиненными типами мужественности»6. А.Синельников также отмечает, что «даже при беглом взгляде на историю человечества заметно, что при всех общественных строях, во всех обществах мужчины составляли далеко не однородную группу, отличались друг от друга и по расположению на определенных ступенях иерархической лестницы и по наличию у них политических прав. На протяжении столетий жизнь всех сословий, разделенных, в свою очередь, не только на полы, но и на возрастные группы, была регламентирована, заключена в определенные рамки и следовала строгим правилам»7.
Поэтому русский мужчина, обладающий, на первый взгляд, всеми правами и свободами, позволяющими ему безраздельно властвовать над женой, также оказывался лимитирован в своих возможностях в иных сферах. Так, «Домострой» Сильвестра, наиболее яркий российский документ XVI в. регламентирующий тендерное взаимодействие, ни о каких правах мужчин не говорит. «У членов семьи, по Домострою, нет прав, что относится не только к женщине, но и к мужчине - главе дома, так что, если бы исследователь задался целью изучить права мужчины того времени, он вынужден был бы сделать вывод о закабалении мужчины семьей. И если Домострой, по выражению его исследователя И.С. Некрасова, «не оставляет невинного удовольствия для женщины», то он точно так же не оставляет его и для мужчины8.
Мужчина в Домострое лишен прав так же, как и женщина. У него есть только обязанности, в которые входит и обязанность по воспитанию жены и детей, в том числе силовыми методами. За отступление от них в ту или иную сторону грозит наказание: «Если муж сам того не делает, что в этой книге писано, и жены не учит, и слуг своих, и дом свой не по-божески ведет, и о своей душе не радеет, и людей своих правилам этим не учит, и сам себя погубит в этой жизни и в будущей, и дом свой, и всех остальных с собою»9. Мы видим, что мужчина оказывается ограничен в своих действиях более могущественным, чем он сам, культурными и социальными предписаниями.
В этой связи, уместно привести рассуждения А.Синельникова, который на примере «Домостроя» демонстрирует социальную сконструированность паттернов традиционной маскулинности в России. «Наказание, которым Сильвестр грозил отступникам от правил мужского поведения, не имело смысла, если бы все дело было в биологии. Мужчина тогда и не думал бы нарушать никаких правил, ведь его поведение было бы в этом случае под строгим контролем «биологии». Однако существование наказания для отступников демонстрирует, что необходимо не просто обладать некоторыми анатомическими особенностями, но и соответствовать определенным социальным стандартам, установленным властью, которая и идентифицирует тебя как мужчину. Мужчинами не рождаются. Мужской жест, мужское слово, мужской поступок - все эти характеристики с постоянным упорством, заставляющим заподозрить подвох, относятся к области «мужского», что демонстрирует их «приобретенный», но не данный от рождения статус. (...) Анатомия санкционирует начало этого процесса только для того, чтобы потом отступить, уйти на задний план, затеряться в нагромождении правил и предписаний, негласных законов и практики общественного осуждения и поощрения»10.
Конституирование в русской культуре модели нормативной маскулинности происходило не только на институциональном уровне, но и на дискурсивном, а именно и посредством символического оформления и противопоставления атрибутов мужественности и женственности. Данная тема была актуализирована и особенно остро обсуждалась в начале XIX в., когда, под влиянием западных тенденций и внутренних социально-экономических факторов (отмена крепостного права, развитие промышленного производства), происходят изменения в традиционном тендерном укладе и женщины начинают претендовать на экономическую самостоятельность, возможность получения высшего образования и выступают (зачастую в неявной форме) за ослабление семейно-бытовых запретов.
Потребительские практики в конструировании и репрезентации маскулинности
Позиционирование мужчины и конституирование маскулинностей анализируется нами на институционально-дискурсивном, ценностно-мировоззренческом и поведенческом уровнях конфигурации тендерной практики. Поэтому следующим компонентом исследования динамики конструктов маскулинности на постсоветском пространстве российского общества выступает анализ символической репрезентации маскулинности посредством материально-вещной атрибутики, что на практике находит выражение в конкретных образцах потребления. В методологической части настоящей диссертации были определены символические ресурсы формирования и воспроизводства маскулинности, актуализация которых детерминирована характером социокульурной динамики общества современного типа. Было установлено, что конструирование маскулинности в западном обществе через модели потребления и телесные практики во многом определяется дискурсивной природой символико-коммуникативного пространства социального взаимодействия. И в данных условиях активную позицию занимают средства массовой информации, формирующие и тиражирующие тендерные идеалы, задающие паттерны социального поведения и предлагающие спектр соответствующей товарной атрибутики.
Характер социально-экономического развития современной России определяет её включение в глобальные процессы рыночной трансформации, что детерминирует утверждение на постсоветском пространстве структуроформирующих параметров «общества массового потребления». На смену советскому обществу товарного дефицита пришло общество потребительского выбора, дающее своим членам принципиально новые возможности и предъявляющее к ним совершенно иные требования1. Появляется субъект общества потребления, ориентированный на активное потребительское поведение, соотносящий свои реальные выборы товаров и услуг с «нормативным» для своей референтной группы стандартом, что позволяет рассматривать потребление в качестве «идентификационной матрицы, с помощью которой индивид демонстрирует и закрепляет свое положение в структуре социальной стратификации общества»
Кроме того, повсеместно наблюдаемое в российской экономике смещение акцентов от производства в сторону торговли (причём насыщение отечественного рынка идёт преимущественно за счёт западных товаров), обусловило ситуацию «массированного внедрения образцов и идеалов западного консумеризма»3. И в этих условиях основным «транслятором» ценностей потребительства выступает масс-медийный сектор, который в настоящее время не только импортируют тендерные имиджи, но также активно производит культурные продукты, маркированные отечественной этнической спецификой. Как отмечает А.Юрчак, в обществах переживающих период транзиции, роль средств массовой информации в формировании общественного дискурса значительно возрастает, «в такие периоды новые способы описания реальности могут довольно быстро поменять то, как люди говорят, думают и действуют»4.
В этой связи в постсоветской культуре телевидение, кино и периодическая печать выступают в качестве важнейших и наиболее мощных стратегических средств формирования массового сознания, жизненных ценностей, стереотипов и идентичности. Реклама, шоу-программы, журналы стереотипизируют тендерные мифы и выдают их в качестве готовых моделей поведения. Способность рекламных сюжетов мгновенно и беспрепятственно овладевать человеком обусловила их усилившееся влияние на поведение, мотивации, взгляды отдельных людей и целых общественных групп. В этом смысле визуальную рекламу, следует рассматривать как «сложные семиотические порождающие структуры, проводящие определенную идеологическую политику, политику насаждения и внедрения моделей «гендеризации» - «тендерной иерархизации» и «гендерной стратификации» в сознание масс»5.
Как уже отмечалось, современная реклама, включающая в себя в качестве одного из значимых факторов неартикулируемое «обучение тендеру», вносит существенный вклад в формирование семиотического характера ритуалов индивидуального поведения. А последние, пишет С. Ушакин, «содержат необходимую информацию о половой идентичности их исполнителя, и позволяют трактовать, современную мужественность как совокупность усвоенных и публично демонстрируемых знаковых образов и действий»6. Данный исследователь вводит понятие «показательной мужественности», когда «смысловой эффект достигается путем демонстрации определенных, легко прочитываемых знаков, (...) раскрывающих глубинные смыслы идентичности»7 и реализующихся в престижном потреблении. Дискуссии о «сущности» мужественности, таким образом, сменяются дискуссиями «о характере мужских «доспехов», а трактаты по воспитанию чувств - справочниками по основам этикета, в том числе и полового (...), форма начинает выполнять не столько репрезентативную, представительскую, отображающую, сколько конституирующую функцию» .
