Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Социологическая проблематизация феномена исторической памяти 12
1.1. Интерпретация и операционализация понятия исторической памяти 12
1.2. Историческая память как феномен жизненного мира и общественного сознания 31
1.3. Историческая память и культура: механизмы взаимного влияния 47
Глава 2. Историческая память современного российского общества: от культурного изоляционизма к межкультурной интеграции 77
2.1. Социологическое измерение исторической памяти 77
2.2. Историческая память и потенциал межкультурной интеграции (на примере южно-российских регионов) 94
2.3. Историческая память в структуре интегративной модели культуры... 106
Заключение 124
Библиография 130
- Интерпретация и операционализация понятия исторической памяти
- Историческая память и культура: механизмы взаимного влияния
- Социологическое измерение исторической памяти
- Историческая память и потенциал межкультурной интеграции (на примере южно-российских регионов)
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Феномен исторической памяти является одной из самых малоисследованных сфер общественного сознания применительно к социологии культуры, с точки зрения их взаимодействия в процессе социокультурной интеракции. Существующее положение дел вряд ли может считаться приемлемым, особенно в ситуации, когда российский социум пребывает в состоянии интенсивного поиска путей сохранения собственной культурной идентичности при одновременном поиске возможностей интеграции в мировое социокультурное пространство. Без ясного осознания того, каким образом осуществляется детерминация культуры историческим сознанием, каковы возможности и перспективы культурного строительства в исторически детерминированном социуме, невозможно никакое рациональное целеполагание, никакое социокультурное проектирование и прогнозирование.
Особую актуальность заявленной в диссертации проблеме придает ускоряющаяся динамика трансформации исторического сознания, испытывающего интенсивное воздействие, как со стороны трансформирующейся эмпирии, так и со стороны интенсифицирующихся информационных потоков. Социологическая проблематизация феномена исторической памяти подразумевает поиск ответов на большое числа сложнейших вопросов теоретико-методологического порядка, касающихся эксплицитных процедур, коррекции наличного концептуального аппарата, компаративистики соответствующих социологических концептуализации, способов описания и т.п.
Одновременно тематизация воздействия исторической памяти на культуру обнаруживает себя и как проблема, имеющая бесспорное практическое измерение, связанное с необходимостью оптимизации социальной практики, выработки научно обоснованных управленческих
решений, выявления социального самочувствия россиян, содействия обретения последними своей культурной идентичности.
Продуктивный научный поиск в очерченном когнитивном пространстве предполагает выявление диалектики, связывающей ретроспективное содержание общественного сознания и наличную социокультурную практику. Здесь принципиально важно установить те детерминанты, которые формируют не только культуру в целом, но и формы повседневной жизнедеятельности людей. Принципиально важно установить тот алгоритм социокультурного развития, который напрямую зависит от ретроспективы человеческого сознания и, соответственно, соподчинен ретроспективной логике исторического, этнического, социокультурного, политического и экономического факторов.
Еще одним основанием для актуализации проблематики диссертации-является потребность в сохранении целостности отечественного духовного пространства, выработки в обществе устойчивого иммунитета против вероятностной угрозы разрушения существующей культурной идентичности, чреватыми самыми серьезными издержками в общественном развитии.
Кроме того, важнейшей задачей современной социологии является * разработка такой интегративной модели культуры, которая основывалось бы на синтезе сущего и должного, идеального и эмпирически достижимого, рационального и архетипического, национального и интернационального, ретроспективного и антиципативного. Позитивный образ прошлого способен оказать стимулирующее воздействие на развитие культуры, на содержание жизненных стратегий, стать ведущей движущей силой цивилизационного развития в целом.
Степень разработанности проблемы. Первичная рефлексия проблематики исторической памяти была осуществлена в рамках социальной философии. Однако и в настоящее время философия продолжает лидировать в разработке обозначенного в диссертации круга вопросов.
Обнаруживается очевидная нацеленность социологической науки на
исследование настоящего с точки зрения будущего, но никак не с позиций ретроспективной составляющей общественного сознания. Тем не менее, с описанием современной культуры как конфликтного поля столкновения прошлого и настоящего мы встречаемся в уже ставшей классической работе О. Тоффлера «Футурошок». Различные методологические аспекты исследования культуры (метод исторической аналогии) разрабатывались Т. Гордоном, О. Гелмером, Б. де Жувенельем, Дж. МакГейлом, и некоторыми их коллегами.
Алармистское содержание исторической памяти артикулировано в трудах Г. Гендерсона, Дж. Найсбитта, И. В. Бестужев-Лады, Т. Стивенсона, Л. Колдуэлла, Р. Фолка, Д. Дьюдни, М. Фергюсона, Дж. Мейси, К. Роджерса, Дж. Визнера, С. Хофмана. Р. Барнета, П. Гудмена, О. Флехтгейма и их многочисленные коллеги, представляющие различные отрасли социальных наук.
Глубокая и всесторонняя компаративистика понимания детерминации социокультурных процессов исторической памятью представлена в фундаментальном исследовании П. Хаттона «История как искусство памяти» (1993). Понимание сложности и масштабности проблемы продемонстрировано в работах ведущих отечественных ученых Б. Г. Капустина, А. С. Панарина, В. М. Межуева, С. С. Неретиной, В. С. Добряинова, И. Т. Фролова, И. В. Бестужева-Лады, В. В. Кузина, А. К. Уледова, Н. С. Розова, М. А. Чешкова, И. М. Савельевой, А. В. Полетаева, В.В. Ильина, Н. И. Цымбаева и многих других.
Междисциплинарные аспекты диссертации потребовали привлечения работ отечественных и зарубежных социологов, в числе которых М. К. Горшков, В. Э. Шляпентох, В. А. Ядов, С. С. Фролов, В. И. Добреньков, Г. В. Осипов, Л. Г. Ионин, В. И. Курбатов, А. Г. Здравомыслов, Ю. Г. Волков, Ю. А. Левада, Т. Парсонс, Р. Дарендорф, Л. Козер, П. Бергер, Э. Гидденс, Дж. Хоманс, Р. Арон, У. Томас, Ю. Хабермас, Р. Мертон, Г. Блумер, Н. Луман, Н. Элиас, У. Бек.
Бесспорный интерес, с точки зрения уточнения и конкретизации отдельных положений диссертации, представляют работы Т. И. Афасижева, С. А. Ляушевой, X. М. Казанова, В. А. Авксентьева, А. В. Дмитриева, С. И. Самыгина в которых поднимаются вопросы межкультурной интеграции российских этносов, перспектив их культурного наследия, взаимодействия с культурами иных народов. Вместе с тем, представленный выше перечень серьезных ученых, каждый из которых является автором многочисленных фундаментальных исследований, отнюдь не может служить свидетельством достаточной изученности поднятых в диссертации проблем. Феномен исторической памяти не исследован как инструмент, позволяющий оптимизировать социокультурную практику, как эффективный регулятив жизненного мира.
Объектом исследования является историческая память современного российского социума.
Предметом исследования выступает характер воздействия образа прошлого на современную культуру и общее состояние духовной жизни.
Цель исследования состоит в выявлении характера влияния исторической памяти на процессы, происходящие в сфере культуры, а также в обнаружении потенциала оптимизации такого влияния. Реализация поставленной цели осуществлялась путем решения следующих задач:
выявления диалектической зависимости между содержанием исторической памяти и развитием культуры современного российского социума;
исследования когнитивного статуса исторической памяти в социологической науке;
уточнения роли и места исторической памяти в социологической науке;
описания механизма взаимного влияния исторической памяти и социокультурных реалий;
определения консистенции традиции и новации в социокультурном
проектировании;
анализа феномена исторической памяти как средства сохранения культурной идентичности;
исследовании исторической памяти как условия функционирования интегративной модели культуры.
Основная гипотеза исследования. Историческая память представляет собой такой феномен общественного сознания, который обеспечивает трансляцию культурного наследия, его интеграцию в современные социокультурные реалии, диалектический синтез традиции и новации, регулирование социокультурной практики. Доминантное содержание исторической памяти современных российских этносов ориентировано на дальнейшее углубление межкультурного взаимодействия, на актуализацию интегративных факторов при одновременном элиминировании факторов культурной дезинтеграции. Длительное пребывание в поликультурном пространстве, предполагает возможность полноценного участия в интенсивно развивающимся диалоге культур, реализуемом на международном уровне.
Методологической и теоретической основой диссертации являются труды, как классиков мировой социологии, так и современных социологов. Диссертант опирался на результаты, полученные ведущими отечественными и зарубежными представителями общегуманитарной мысли, связанные с раскрытием сущностных характеристик феномена исторической памяти, ее культурообразующего потенциала. Для обеспечения наиболее полного анализа влияния исторической памяти на актуальное состояние культуры, автор использовал исходные положения системного подхода, принципа «дополнительности», структурно-функционального и качественного анализ. К разновидностям последнего может быть отнесен символический интеракционизм, этнометодология, эвристические элементы теории коммуникативного действия и теории структурации. Совокупное использование указанных методологических принципов призвано было
обеспечить надежный теоретический фундамент диссертационного исследования.
Эмпирическую базу диссертационного исследования составили результаты опросов, проведенные в ряде южно-российских регионов (2005-2007гг.). Выборочная совокупность опрошенных составила 2070 респондентов. Респондентами выступили представители русского, карачаевского, черкесского, кабардинского и балкарского этносов, а также региональное казачество. Кроме того, анализ состояния исторической памяти осуществлялся в различных стратификационных и референтных группах по квотной выборке. В диссертации использованы данные, полученные социологами Ставрополья в рамках исследовательского проекта «Интеграция вынужденных переселенцев в местное сообщество» (2002-2006гг.), статистические данные, а также контент-анализ региональных СМИ и мониторинг управленческих решений в сфере культуры и межнациональной политики.
Научная новизна работы состоит в следующем:
выявлен характер зависимости между содержанием исторической памяти и состоянием современной культуры;
обобщен опыт исследования исторической памяти средствами социологического инструментария;
описан механизм обратного влияния социокультурных реалий на состояние исторической памяти;
описана диалектика традиции и новации в социокультурной практике;
установлена зависимость между константностью исторически заданного и сохранением культурной идентичности;
установлены корреляты трансформации исторической памяти и социокультурного пространства современной России;
историческая память исследована как условие построения
интегративной модели культуры в полиэтничном регионе.
Исходя из указанных пунктов новизны, на защиту выносятся
следующие положения:
1. Историческая память представляет собой сложный феномен
сознания, существующий как на социетальном, так и на индивидуальном
уровнях, выступающая как регулятив межкультурной коммуникации,
инструмент социокультурного познания, средство идентификации и
самоидентификации, интегративный фактор, ценностный ориентир, условие
ретрансляции культуры. Сущностной характеристикой исторической памяти
является ее одновременная устойчивость и мобильность, стремление к
межкультурному диалогу и желание остаться в рамках доминантной
социокультурной парадигмы. Рефлексивно осмысленная эмпирия культуры
создаёт предпосылки для разработки нормативных социокультурных
проектов, призванных оптимизировать функционирование общества в целом.
2. Историческое сознание и историческая память, в качестве его
атрибута, есть результат сложного диалектического взаимодействия самых
разнообразных факторов и детерминант, где случайность соседствует с
закономерностью, а предустановленность нейтрализуется разнохарактерным
внешним воздействием. Глубина исторической памяти в полной мере
определяет способность общественного самосознания реагировать на
социокультурную трансформацию и возникновение новых реалий культуры,
подвергать анализу сущность, масштабы и значимость происходящих
изменений, а, соответственно, объективно оценивать глубину и остроту
создаваемых данными изменениями проблем, а так же возможности и пути
их решения.
3. Коммуникативное сообщество, равно как и его духовная надстройка,
принадлежат к таким феноменам, которые социология определяет в качестве
предписанных факторов. Воспроизводство и социализация последовательно
сменяющих друг друга поколений происходит в изначально существующей
социокультурной среде, чьё актуальное бытие воспринимается каждой новой
волной субъектов социальной интеракции как нечто необходимое, как некий
социокультурный инвариант. Таким образом, культура оказывается
детерминированной всей полнотой исторического процесса, испытывает на себе влияние всех без исключения коллизий и катаклизмов последнего. Операционально культуру можно представить как своего рода симбиоз ценностей, поведенческих стереотипов, деятельностных моделей, социокультурных предпочтений и праксеологических горизонтов.
4. Гибкость и подвижность исторической памяти позволяют различным народам забывать взаимные обиды и помнить все то позитивное, что было в их общей истории. Высшие интересы россиян состоят в признании приоритетности межэтнически универсального перед изоляционистски локальным. Если замкнутость традиционного общества и могла строиться на догматическом понимании своего прошлого, то в настоящее время приходит понимание необходимости, во имя общей пользы, коррекции исторической памяти, ее приведения в соответствие с императивами современности.
5.Основными условиями успешности дальнейшего развития отечественной культуры, может стать синтез апробированных традиций и передовых новаций, с одной стороны, и интегративность, обеспечивающая социокультурное единство всех субъектов исторического процесса, с другой. Конкретный индивид в своем мировоззрении и реальных поступках должен творить собственную, индивидуальную историю, соотносимую при этом с другими индивидуальными историями, что, в конечном итоге, составит единое пространство культурного будущего России.
Теоретическая и практическая значимость работы состоит в том, что ее содержание позволяет получить более полное представление о том влиянии, которое оказывает историческая память на формирование социокультурных реалий. Положения и выводы диссертации способны выступить теоретическим материалом для дальнейших исследований в области социологии культуры, использоваться при разработке методологии комплексных исследований социологической проблематики, создании специализированных программ и технологий.
Полученные результаты могут найти свое применение в практике
социального управления, способствовать проведению конструктивной культурной политики, использоваться при разработке базовых и факультативных курсов по социологии и философии.
Апробация работы. Основные результаты работы докладывались и были обсуждены на ряде внутривузовских и межвузовских методологических семинаров, Межрегиональной научно-практической конференции «Социально-экономические проблемы современного общества» в Северо-Кавказском социальном институте (Ставрополь, 2007), 15-ом годичном научном собрании СКСИ (Ставрополь, 2008), 4-й Межрегиональной научно-практической конференции «Экономическое, правовое п социальное развитие регионов: этапы становления, взаимосвязи, современное положение и перспективы» (Элиста, 2008). Некоторые аспекты диссертации были включены в разработку спецкурса по социологии в Северо-Кавказском социальном институте. Диссертация принята к защите на заседании кафедры философии, социологии и социальных технологий СКСТ4. Материалы исследования изложены в пяти научных статьях, одна из которых в издании, рекомендованном ВАК России.
Структура работы. Диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, включающих шесть параграфов, заключения, а также списка использованной литературы.
Интерпретация и операционализация понятия исторической памяти
Понятие исторической памяти, выступающее центральным концептом настоящего исследования, является одним из наименее проясненных не только в социологии культуры, но и в социологической науке в целом. Как правило, оперирование данным понятием осуществляется в этическом, публицистическом или идеологическом ракурсах, что обуславливает возможность производной манипуляции таковым, выводит его из поля строгой аналитики. Во многом такое положение дел объясняется объективными трудностями осуществления эксплицитных процедур, связанными с неопределенностью объема данного понятия, размытостью его границ и неясностью содержания.
Методология компаративизма позволяет обнаружить «ключ» к пониманию феномена исторической памяти социума прибегнув к методу аналогии. В рамках обозначенного подхода коллективную историческую память можно рассматривать как аналогичную памяти индивида. Диссертант исходит из представлений о тождественности законов, которым подчинены, как память индивида, так и память общества, из понимания общности механизма их функционирования, из того, что различия этих двух ментальных сфер связаны скорее с количественными, чем с качественными характеристиками. Допущение подобного тождества позволяет исследовать историческую память социума с использованием того же инструментария, что и ее индивидуального прообраза.
Концептуальную основу для осуществления подобного анализа создают, помимо прочих, и наработки, полученные в рамках фрейдизма и неофрейдизма. Фрейдовский психоанализ интересен, главным образом, своими исследованиями психических травм и, соответственно, травмированного сознания. Социология культуры, в свою очередь, вправе говорить об исторической памяти, которая неизбежно подвержена воздействию психотравм, интерпретируемых нами как результат «культурного шока», и о коллективном бессознательном, также, не в последнюю очередь, сформированном катаклизмами истории.
Фрейд утверждает, что психическая травма, присутствующая в памяти индивида, влечёт за собой «навязчивое повторение», продуцирует типовую активность последнего. Иными словами, стрессовая ситуация «культурного шока» регулярно переживается, причём переживается неосознанно. Носитель культуры обречен на исполнение «навязанной» ему его же подсознанием роли. Культурная фрустрация продуцирует навязчивое стремление к самореализации в условиях неограниченной свободы, поскольку травмированному коллективному сознании, в совокупности с коллективным бессознательным, крайне необходима самоманифестация.
Одновременно историческая память отягощена воспоминаниями о тех или иных скорбных «страницах истории». Трагизм исторической памяти вполне закономерно результируется состоянием скорби. При этом совершенно неважно, чем обусловлены эти скорбные чувства, они могут быть следствием утрат как эмпирически осязаемых (потеря национального суверенитета), так и знаковых (переоценка ценностей, девальвация идеалов и т.п.). Культурные потери порождают «внутренний» протест уже в силу того, что интенциональная связь с предметом утраты продолжает сохраняться на уровне подсознания. В результате мы можем наблюдать значительные затраты времени, энергии и ресурсов, направленных на воссоздание утраченного. Примером подобного духовного напряжения может стать феномен Возрождения, во многом обусловленный ностальгией, навеянной образами античности. Таким образом, обращение к коллективной памяти, с целью нахождения в ней эквивалентов и тождеств с теми ситуациями, с которыми имеет дело психоанализ, видится эвристически весьма продуктивным.
Сходство структуры личностного и коллективного сознаний делает обоснованной распространение когнитивных стратегий психоанализа на социетальпыи уровень. «Психотравма», нанесенная историческому сознанию, и связанная с теми или иными потерями в области культуры, имеет прямое отношение к властным и социальным институтам, территории, населяющему ее социуму и, в конечном итоге, к культуре общества. Здесь возможен самый широкий диапазон эмоций, так же как и разнообразие поведенческих реакций: от артикулированного пессимизма до стоического отношения к потерям, от активного поиска новой культурной парадигмы до маргинализации культуры. П. Рикёр постулирует объединительный смысл массовых демонстраций траура, призванных консолидировать общество. «В этом отношении можно сказать, что такие формы скорбного поведения являют собой особый пример отношений, где переплетаются частные и публичные выражения».
Более того, основания применения психоанализа, с целью экспликации и операционализации понятия исторической памяти, не могут сводиться только к каким-то утратам в области культуры. Правильнее было бы говорить о релевантности психоаналитических процедур относительно фундаментальной структуры социокультурного бытия. Данный тезис может быть рассмотрен на примере различных конфронтационных ситуаций и их влияния на формирование исторической памяти. Стоит подтвердить правоту тех мыслителей, которые называют страх смерти условием переход от естественного состояния (Гоббс) к системе договорных отношений и позитивного коммуникативного взаимодействия. Воспоминания о крупномасштабных конфронтациях не только присутствуют в исторической памяти в качестве феноменов последней, но и «узаканиваются» как правовыми актами, так ценностным корпусом, закрепляются рационалистическим дискурсом. Конфликте генный сектор культуры детерминирует продуцирование в исторической памяти разнообразных поведенческих моделей, включающих в себя ряд социокультурных комплексов и фобий.
Примечательно, что эти символические «раны» не обязательно устраняются конкретными институциональными усилиями. Можно констатировать одновременное включение неких защитных механизмов, позволяющие регулировать объёмы исторической памяти, корректировать ее содержание. Мы вновь считаем необходимым прибегнуть к оперированию фрейдовскими понятиями избыточной и недостаточной памяти. Так, избыточность памяти представляет собой нацеленность на репродукцию культуры, на некий ее повтор, в ходе которого современная культура находит консенсус с предшествующей ей культурной традицией. Важно отметить, что историческая память, нацеленная на воспроизводство традиционной -культуры, лишена критической оценки последней, выступает ее апологетом.
Со своей стороны, дефицит исторической памяти, в соответствии с фрейдовскими концептуализациями, означает латентное желание эмансипироваться от культурного наследия, либо, напротив, стремление раствориться в нем. В любом случае, дефицит исторической памяти означает . одновременно и дефицит социокультурной рефлексии.
Мы сталкиваемся с парадоксальной ситуацией, когда негативная историческая память, отражающая деструктивные элементы культуры, в большей степени связана с коллективным, чем с индивидуальным сознанием. Именно на уровне общественного сознания социум самоотождествляется теми или иными культурными потерями.
Историческая память и культура: механизмы взаимного влияния
Оценивая наличную культуру или состояние духовной жизни общества, любой непредвзятый исследователь должен, как представляется, исходить из того, что никто не в праве произвольно выбирать социальную среду или культуру, в которой он принадлежит с момента своего рождения. Коммуникативное сообщество, равно как и его духовная надстройка, принадлежат к таким феноменам, которые социология определяет в качестве предписанных факторов. Воспроизводство и социализация последовательно сменяющих друг друга поколений происходит в изначально существующей социокультурной среде, чьё актуальное бытие воспринимается каждой новой волной субъектов социальной интеракции как нечто необходимое, как некий социокультурный инвариант. Таким образом, культура оказывается детерминированной всей полнотой исторического процесса, испытывает на себе влияние всех без исключения коллизий и катаклизмов последнего. Операционально культуру можно представить как своего рода симбиоз ценностей, поведенческих стереотипов, деятельностных моделей, социокультурных предпочтений, праксеологических горизонтов и т. п. Следовательно, культура любого общества выступает результатом общецивилизационной детерминации, а не предметом некоего свободного выбора. Совершенно очевидно, что историческое сознание и историческая память, в качестве его атрибута, есть результат сложного диалектического взаимодействия самых разнообразных факторов и детерминант, где случайность соседствует с закономерностью, а предустановленность нейтрализуется разнохарактерным внешним воздействием. Автор в полной мере разделяет точку зрения авторитетного французского историка Л. Февра, заявившего о невозможности редуционистского понимания исторического сознания. «Человек, - пишет этот историк, - продукт и последствие тысяч и тысяч союзов, смешений, сплавов различных рас и кровей».1 Глубина исторической памяти в полной мере определяет способность общественного самосознания реагировать на социокультурную трансформацию и возникновение новых реалий культуры, подвергать анализу сущность, масштабы и значимость происходящих изменений, а, соответственно, объективно оценивать глубину и остроту создаваемых данными изменениями проблем, а так же возможности и пути их решения. Мы имеем в виду умение аналитически подходить к процессу культурообразования, видеть его сложность и многомерность, чувствовать диалектику дискретности и континуальности, взаимосвязь прошлого, настоящего и будущего.
Анализ самых разнообразных проявлений деградации культуры, включающих и социокультурные фрустрации, позволяет видеть одну из причин последних в одномерности исторического сознания, которое способно продуцировать контрпродуктивные действия, вызывать различные культурные фобии.
Не вдаваясь в подробности проблемы деформации исторического сознания, можно отметить, что таковая может проявляться, в частности, в транскультурном эклектизме, в смешении культур настоящего и прошлого, без четкого выделения социокультурной доминанты, без ее актуализации в рамках социокультурной практики. Речь, в первую очередь, идет о неразвитости навыков анализа парадигм различных культур, понимания их сущностных характеристик, качественных сдвигов и изменений, внутренних противоречий и разнонаправленных тенденций.
Неразвитость исторического сознания, проявляющаяся как в модернизированном восприятии культуры прошлого, так и в архаизации современной культуры, экстраполирует прошлое в настоящее, а настоящее в прошлое. При этом оценка актуально существующего неизбежно оказывается ошибочной по причине утраты баланса аналитического и эмоционального подходов к культуре с точки зрения создания ее целостного образа.
Однако здесь следует одновременно отметить и позитивное значение восприятия культуры через призму человеческих ценностей и оценок. Это, своего рода, диагностика культуры, осуществляемая посредством ее прачувствования, напрямую зависящая от состояния субъекта социокультурной практики, его эмоционального настроя, интуиции и переживаний. В этом смысле вполне оправданным видится введение П. Рикером понятия «справедливой памяти», напоминающей об императивном характере моральных требований, обеспечивающих необходимую консенсуальность в обществе. Таким образом, социокультурная практика 1 перемещается из сферы сущего, подчинённого законам обстоятельств и внешних условий, в сферу должного, где мыслящий субъект, преодолевая препятствия, обретает свою культурную идентичность. Рикеровская «справедливая память» наряду с другими видами памяти формирует основные структуры исторического сознания. «Например, 20 век. - пишет Рикер, - особенно отягощен памятью насилия и страдания, и этот опыт трудно выразить адекватным образом. Одной из задач истории является открытие новых перспектив рассмотрения проблем и событий». Тем самым доминанта «справедливой памяти» в историческом сознании расширяет сферу ориентиров и оценок. Праксеологический аспект исторического сознания состоит в возможности более объективного анализа исторических событий, культурных моделей, деятельности субъектов в истории.
Вместе с тем, нельзя исключить и существование «квазисправедливой» исторической памяти. О вероятности такого восприятия прошлого заявляет, в частности, теория Д. Роулза. Последний отмечает: «Кажущееся очевидным, опирающееся на опыт личного страдания, оно вызывает к отмщению или протесту и не принимает никаких смягчающих обстоятельств. Именно поэтому сорятся и враждуют близкие люди: друзья, супруги, соседи не могут простить обиду, и поэтому их любовь легко переходит в ненависть».1
Очевидно, что историческая память должна ориентировать на такое решение моральной дилеммы, которое, во-первых, являлось бы общепризнанным, а во-вторых, было бы приоритетным в конкретной эмпирической ситуации.
Продолжая тему уязвимости исторического сознания, очень важно указать на то, что последствием его чрезмерной эмоциональности может быть ослабленный иммунитет против разнообразных машшулятивных действий, поощряющих идеологически тенденциозное восприятие истории. Историческому сознанию «навязывается» так называемая «дозволенная история» (П. Рикер), то есть институционально одобренное принудительное запоминание, осуществляемое в ходе мемориальных церемоний и ритуалов, ведущих к формированию искомого образа истории.
Социологическое измерение исторической памяти
Содержание первой главы настоящего диссертационного исследования дает представление о феномене исторической памяти как о весьма сложном и неоднородном явлении не только содержательно, но и с точки его социологического анализа. Очевидно, что историческая память существует как разновидность общественного сознания, она выступает сублимированным выражением отношения к тем или иным реалиям культуры или связанным с последней проблемам, явно или латентно отражает интересы различных групп и слоев общества. В том смысле историческая память многомерна и с трудом поддается исследованию посредством традиционного социологического инструментария. Особо следует подчеркнуть ее полисубъектность, поскольку носителями исторической памяти выступают все общество в целом, отдельные референтные группы, этносы, конкретные индивиды. Как показал опыт проведенного нами социологического исследования, очень непросто получить общую среднестатистическую картину, описывающую состояние исторической памяти россиян. Выборочные опросы отдельных референтных групп такой картины просто не дают. Однако невозможность получения всей полноты представления относительно состояния исторической памяти, тем не менее, позволяет увидеть расхождения во мнениях различных категорий населения, выявить стохастические, вероятностные тенденции отношения к различным аспектам культурной проблематики, а так же степень их устойчивости.
Многомерность феномена исторической памяти в контексте ее влияния на культуру, подразумевающая разницу ценностных систем, социальных нормативов и поведенческих установок отдельных носителей исторического сознания, обуславливает необходимость выявления различных механизмов и способов воздействия исторически заданного на культуру.
Ни один из серьезных современных социологов не станет брать на себя смелость отрицать какое бы то ни было воздействие исторической памяти на процессы культурного развития. Однако определить характер и степень этого воздействия достаточно сложно.
Диссертанту удалось установить, что влияние исторической памяти происходит по-разному и в различной степени в каждой отдельно взятой ситуации. При этом лишь в некоторых случаях историческая память может выступать как основная детерминанта культурообразования, тогда как в большинстве случаев ее роль весьма относительна. Так, только для относительно незначительного числа респондентов от общего количества опрошенных значение культуры связано с ее включенность во временной континуум. (В разных референтных группах и в разные отрезки времени общее число ответивших положительно колебалось в пределах 12-16 процентов). Одновременно обеспокоенность состоянием традиционной культуры, вероятностными угрозами таковой озабочены от 86 до 94 процентов опрошенных. Более точные замеры можно получить в случае осуществления более длительного мониторинга, в то время как собственно социологические изыскания. Проводившиеся диссертантом исследования включили в себя двухлетний период.
Кроме того, исследование продемонстрировало прямую зависимость между интересом к кругу проблем, так или иначе связанных с культурой, и экономической, политической и социальной стабильностью общества. Вместе с тем, именно в критических точках кризисного сценария, человек ищет для себя опору в культурной составляющей социума, в его традиционной духовности. Подавляющее число респондентов (порядка 90 процентов) именно в социокультурных факторах, в общественных традициях и верности ценностным и духовным идеалам видит залог стабильности и благополучия. Нами были зафиксированы всплески активизации исторической памяти, вызванные идентичными по содержанию внешне и внутриполитическими процессами. Речь, в данном случае, идет об агрессивно антирелигиозных выставках постмодернистов в Москве или о реакции на разрушение православных церквей в Косово. То же самое можно сказать и о реакции россиян на скандал с антиисламскими карикатурами. Однако в подавляющем большинстве случаев, воздействие исторической памяти на актуально существующую культуру носит «закрытый», латентный характер. В условиях относительно прочного культурного консенсуса, проблематика исторической памяти не встречает повышенного внимания ни со стороны средств массовой информации, ни со стороны общественного мнения, а процессы культурообразования проходят относительно независимо от исторически заданного. «Открытие» истории, согласно полученной нами социологической информации, происходит главным образом именно в моменты социокультурных фрустраций и общественных потрясений.
Соответствующую специфику общественного сознания отметил, в частности, 3. Бауман. «Пока мы делаем обычные, привычные ходы, заполняющие большую часть нашей повседневной жизни - пишет Бауман, -нам нет нужды заниматься самопроверкой и самоанализом. Если что-то повторяется довольно часто, то оно становится знакомым, а знакомое обладает свойством самообъяснения; оно не создает затруднений и не вызывает любопытства и, таким образом, остается невидимым, неразличимым. Вопросов никто не задает, поскольку все удовлетворены тем, что «вещи таковы, каковы они есть», «люди таковы, каковы они есть», и с этим вряд ли можно что-то поделать. Узнаваемость, привычность - злейший враг любознательности и критичности, а стало быть, и всего нового, готовности к переменам».
Различные аспекты исследования указывают нам на тот факт, что глубинной причиной неудач реформ «девяностых» стало именно игнорирование содержания исторической памяти российского сообщества, стремление тогдашней элиты начать историю с «чистого листа». Кризис доверия, охвативший тогда властные структуры всех уровней, способствовал росту скептических настроений к государственной политике, в том числе и к политике в области культуры.
Вопросы, заданные респондентам, и касающиеся оценки качественно новых социальных процессов, начавшихся со смены президентской власти в «постельцинский» период, выявили преимущественно культурный характер состоявшейся «смены вех». Четкая фиксация потребности в сохранении культурной идентичности (79 — 86 процентов) была отмечена всеми без исключения источниками социологической информации. Одновременно удалось установить, что проблема обеспечения социокультурной идентичности это, главным образом, проблема биполярной социетальной ситуативности, она обнаруживает тенденцию к обострению либо в период экономического подъема, либо в условиях обострения рецессии.
Историческая память и потенциал межкультурной интеграции (на примере южно-российских регионов)
Сравнительный анализ состояния исторической памяти в различных регионах России выявляет как черты сходства, так и различия в восприятии и интерпретации культурной проблематики. Однако дифференциалы исторической памяти локализованы не только на межрегиональном уровне, но и на уровне одного, отдельно взятого региона. Последний вывод в первую очередь относится к южно-российскому региону, чьими атрибутивными характеристиками являются артикулированная полиэтничность и мультикультурализм.
С точки зрения социологической теории нам было принципиально важно установить функциональность этнокультурного образования в его интеракции с другими этнокультурными образованиями. Данная проблема имеет и существенное практическое значение с точки зрения гармонизации межэтнических отношений.
В качестве важнейшего методологического принципа был взят вывод Н. Лумана о невозможности редукции этнокультурной составляющей референтной группы к одной единственной основополагающей культурообразующей норме. Признание таковой было бы возможным только в случае полной изолированности конкретного социума от какого бы то ни было влияния из вне, при полном отсутствии контактов с инокультурными сообществами.
Вышеобозначенный методологический подход строился на гипотезе, согласно которой в процессе межкультурной коммуникации актуализируются те сектора исторической памяти, которые в наибольшей степени соответствуют формированию единого интегративного культурного пространства. В качестве исследовательского инструментария были избраны познавательные принципы этнометрии, адаптированные к задачам нашего исследования. Объектом исследования выступили представители русского, карачаевского, черкесского, кабардинского и балкарского этносов, а также региональное казачество.
Основой межкультурной интеграции, ее фундаментальным базисом является общность истории всех региональных этносов, которая доминирует над локальными этническими историями. Примечательно, что интенции культурного изоляционизма подпитываются примерами недатируемого прошлого или фактами, сомнительными с точки зрения их эмпирической достоверности. Последние связаны с представлениями о первичности заселения южно-российских территорий, о древности рода или традищга, полумифических подвигах и достижениях. Напротив, культурно-объединительные тенденции представлены апелляциями к примерам межкультурной и межэтнической солидарности в годы Великой отечественной войны, конкретными примерами соседской поддержки и взаимопомощи со стороны носителей иных культур. Типичным является перечисление фамилий Героев Советского Союза, известных ученых и иных знаменитых людей, внесших вклад в укрепление государства и являющихся выходцами из аула, рода, этноса.
Подтверждение собственным социологическим данным мы находим и у других исследователей. Так, группа социологов Ставрополья, изучающая проблему интеграции вынужденных мигрантов в местное сообщество в начале двухтысячных годов, установила отсутствие фатальных межкультурных различий у носителей различных социокультурных традиций. Незначительность культурных различий отмечена большей частью местных жителей (57,8 процента) и почти половиной вынужденных мигрантов (46,8 процента). При этом значительность различий подчеркнули в основном выходцы из республик бывшего СССР, чем «внутренние» мигранты. Если о существенных отличиях культур заявили 51,5 процента переселенцев из Казахстана и 42,1 процент азербайджанских переселенцев, то аналогичное мнение высказано всего немногим больше 30 процентов мигрантов из Чеченской республики. Кроме того, мигранты не склонны образовывать изолированные по культурному признаку группы, а, напротив, обнаружили склонность к социокультурной ассимиляции.1 Число респондентов заявивших о том, что их раздражают отличия иных культур, как среди местных жителей, так и среди мигрантов никогда не превышало 6,5 процента."
Авторы указанного исследования отмечают достаточно высокий уровень осведомленности жителей региона относительно представленных здесь культур. Об исчерпывающих представлениях о соседствующих с ними культурами заявили 33,8 процентов вынужденных переселенцев и 31,1 процент местных жителей. Частичное знакомство отмечено соответственно 48,1 и 49,2 процентами." «Имеющиеся культурные отличия, - приходят к концептуальным выводам исследователи, - не создают больших трудностей в общении вынужденными переселенцами и местными жителями, и культурного шока как конфликта новых и старых норм не наблюдается».4 Приводимая ниже таблица дает более объемное представление о трудностях, связанных с культурной ассимиляцией (в процентах). или с использованием Интернет-ресурсов. Институциональное оформление подобной разновидности социальной активности нашло свое выражение либо в прямой имплантации представителей интеллигенции в органы исполнительной и законодательной власти, либо в их опосредованном участии в функционировании властных структур (Научно-консультативный совет при Государственной Думе Ставропольского Края, Совет по культуре при Администрации г. Ставрополя и т.п.). Важным инструментом популяризации культур различных этносов становятся национально-культурные автономии и общества. Причем последние обнаруживают тенденцию к мультипликации, создавая параллельные структуры, что, безусловно, усиливает пропагандистский эффект. Так, в краевом центре Ставрополья с начала девяностых годов действуют: общество абазинов «Абаза», Азербайджанская диаспора г. Ставрополя, азербайджанская краевая община «Одлар-Юрду», Ставропольское региональное отделение Всероссийского Азербайджанского конгресса, Ставропольская краевая армянская культурная автономия, Армянская культурная автономия «Наири», Межрегиональная общественная организация афганцев «Афганское единство», Ставропольское краевое отделение общероссийской общественной организации «Союз друзей Болгарии», греческая педагогическая ассоциация учителей «Аристотелис», греческий культурный центр «Афродита», Ставропольская краевая молодежная общественная организация греков «Эллас», общественная организация «Грузинская диаспора», Ставропольская городская национально-культурная автономия народов Дагестана, Карачаево-Балкарский культурный центр «Эльджурт», Региональная национально-культурная автономия немцев «Видерберурт», Городская национально-культурная автономия немцев «Штерн», Краевой осетинский культурный центр «Фарн», Союз поляков г. Ставрополя, Краевое общество славян, Союз славянских общественных организаций Ставрополья, Ставропольское городское казачье общество, Ставропольское казачье войско, Ставропольская краевая организация «Черкесский культурный центр Адыги». Характерно, что даже те национально-культурные сообщества, которые не имеют отношения к коренным культурам Юга России, так или иначе, участвуют в создании атмосферы культурной толерантности и культурного универсализма.
