Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Дворянство в советском городе: определение объекта исследования 29
1. Дворянство: взгляд изнутри 29
1.1. Воспитание 30
1. 2. Рассказ о себе 35
2 Дворянство: взгляд извне 41
3. Попытки воспроизводства дореволюционных ритуалов в 1920-1930-е годы: воспитание детей 51
3.1. Домашнее воспитание и школьное образование детей в дворянских семьях в 1920 - 1930-е годы... 53
3.2. Ритуалы повседневной жизни: ухаживание, брак, "приличия" 57
Выводы 64
ГЛАВА 2. Дворяне на советском рынке труда 67
1. Реакция на кризисную ситуацию и профессиональный выбор 67
1.1.. Уход, протест, лояльность и апатия , 67
1.2. Предпочтительные профессиональные сферы и места работы 74
2. Политика государства в отношении трудоустройства "бывших" 78
2.1. Фильтры и барьеры в социальной мобильности 83
3. Профессиональные навыки дворянства. конвертация ресурсов 94
3.1. Процесс конвертации. Способы успешной конвертации навыков 96
3.2. Нисходящая мобильность: работа на черном рынке 102
3.3. Конвертация навыков и социальный контекст.. 105
Выводы 108
Глава 3. "Свои" и "чужие": конструирование символических границ и реконфигурация дружеских кругов 111
1. Символическое конструирование сообщества: теоретический подход ill
2. Вне- ивнутрисословныеграницыв 1910-е годы 112
2.1. Примеры: семья морского офицера, семья помещиков, круг столичной аристократии в 1910-е годы U7
2.2. Символические границы и формы общения в дворянских сообществах в 1910-е годы: выводы 132
3. Статус в советском обществе и символические границы 135
4. Коммунистка-дворянка 139
5. Изменение символических границ дворянских сообществ в 1920-е- 1930-егоды 145
5.7. Примеры: семья "бывшего"морского офицера, семья "бывших" помещиков, круг "бывших" титулованных аристократов 145
5.2. Изменение символических границ дворянских сообществ 156
в 1920-е- 1930-егоды: выводы 156
6. Дом как частно-публичное пространство 157
Выводы: 160
Заключение 163
Приложение 168
Библиография
- Попытки воспроизводства дореволюционных ритуалов в 1920-1930-е годы: воспитание детей
- Предпочтительные профессиональные сферы и места работы
- Вне- ивнутрисословныеграницыв 1910-е годы
- Примеры: семья "бывшего"морского офицера, семья "бывших" помещиков, круг "бывших" титулованных аристократов
Введение к работе
Актуальность исследования. Экономические и политические преобразования в России и их социальные последствия сделали проблему изменения социальной структуры общества одной из самых обсуждаемых -как среди социологов, историков и экономистов, так и среди широких слоев населения. Исследование различных аспектов этой проблемы является одним из приоритетных направлений отечественной социологии, и с этим связана актуальность поиска новых подходов к эмпирическому исследованию и концептуализации в этой области, а также сравнение нынешнего переходного периода с "великими трансформациями" советского времени
Любой переходный период неизбежно влечет за собой возникновение новой системы социального неравенства. Повышение социального статуса одних и обнищание других нередко приводит к разрыву дружеских связей, распаду сообществ, исчезновению социальных групп, классов. Изменение социального статуса группы и потеря групповой идентичности являются болезненными процессами для общества и требуют научного осмысления. В работах российских социологов (Т.И.Заславская, В.В.Радаев, О.И.Шка-ратан и др.) фиксируются начальные и конечные стадии исчезновения некоторых социальных групп в процессе преобразований, тогда как сам ход их "растворения", механизмы и стадии этого процесса, реальные практики и самоощущения представителей этих групп практически не рассматриваются. Отчасти это можно объяснить тем, что процесс трансформации социальной структуры советского общества в настоящее время еще не завершен -переходный период продолжается, и макро-условия продолжают изменяться под влиянием экономических и политических кризисов.
В связи с этим представляется актуальным анализ аналогичных процессов с позиции исторической дистанции, исследование трансформации, которая уже завершена. Широкие возможности для исследования представляет жизнь советского общества в послереволюционное двадцатилетие. Этот период советской истории дает в руки исследователя богатый эмпирический материал, социологический анализ которого может помочь в выработке концепций, объясняющих логику и механизмы процесса преобразований в прошлом и настоящем.
Формально дореволюционные сословия, классы и многие статусные группы перестали существовать после 1917 года, так как исчезли юридические и институциональные основания для их воспроизводства, но люди, социали-зованные при старом режиме, их способы жизни и идентичности продолжали жить. Для того, чтобы они "растворились" в советском обществе, необходим был длительный и сложный процесс преобразования привычек, навыков, идентичности, приоритетов и ценностей. В диссертации предпринята попытка прочертить жизненные траектории дворян в условиях послереволюционного советского общества, приведшие дворянство к фактическому "растворению" в глубинах советского социума, утрате всех ранее существовавших атрибутивных характеристик социального положения (па макро-уровне), адаптации к нормативным и ценностным требованиям советского образа жизни, и, как следствие, появлению новой идентичности (на
уровне индивидуальных представлений и поведения). Обращение к этой теме позволяет описать механизмы профессиональной интеграции и социальной адаптации социальной группы в условиях экономической трансформации и политической дискриминации, показать различия в процессах, конструирования идентичности у социально успешных и у неприспособленных и влияние этих процессов на частную жизнь и дружеское общение.
Актуальность исследования определена, таким образом, с одной стороны, необходимостью концептуализации процесса исчезновения классов, социальных сред и групп в период трансформации, и, с другой стороны, необходимостью всестороннего изучения социальной структуры 1920-х - 1939-х годов. Проблема исследования заключается в следующем: в современной литературе отсутствует социологический анализ процесса трансформации и интеграции бывших дворян в советское общество на уровне повседневной жизни. Нам известны только стартовые условия их вхождения в советское общество, тогда как этапы их жизненных траекторий ранее не исследовались.
Степень разработанности проблемы. Социальная структура и стратификация российского общества в 1920-е - 1930-е годы является объектом внимания многих отечественных и зарубежных историков и социологов. В работах В.И. Ильина, В.В.Радаева, О.И.Шкаратана анализируется складывающаяся в СССР в эти годы специфически советская система неравенства, политические и экономические механизмы функционирования этой системы. В работах П.А.Сорокина, Д.Берто (D.Bertaux), Е.А.Фотее-вой, Ш.Фитцпатрик (S.Fitzpatrick) рассматривается социальная мобильность в послереволюционные годы. Работы Б.Фарнсворт (B.Farnsworth), Р.Стай-тса (R.Stites), В.Гольдман (W.Goldman), Э.Уотерс (Е.Waters) концентрируются на тендерном измерении социального неравенства в 1920 - 1930-е годы. В книгах Н.Б.Лебиной, Е.А.Осокиной, К.Бсйлза (K.Bailes), СШаттенберг (S.Schattenberg), Ш.Фитцпатрик (S. Fitzpatrick) и других авторов описывается повседневная жизнь (работа, быт, потребление) различных социальных групп, что позволяет составить представление о положении этих групп в социальной структуре общества в целом.
Научных работ, в которых рассматриваются жизненные стратегии дворянства в послереволюционные годы, немного. Наиболее изучены способы выживания поместных дворян в период с 1917 по 1926 год. В публикациях Дж.Ченнона (J.Channon) описываются манипуляции бывших помещиков по сокрытию своего происхождения, их взаимоотношения с властями. Работы Ченнона показывают, что не только класс сельскохозяйственных предпринимателей прекратил свое существование, но большинство бывших землевладельцев вынуждены были после 1926 года переехать из сельской местности в города. Поэтому в диссертации основной акцент сделан на исследовании жизни бывших дворян в советском городе.
Из.публикаций социологов, где рассматриваются некоторые аспекты жизни дворянства в советском городе (на примере Москвы) в 1920-е- 1930-е годы можно назвать лишь две статьи - Д. Берто "Трансмиссии социального статуса в экстремальной ситуации" и Е. Фотеевой "Социальная адаптация после 1917 года. Жизненный опыт состоятельных семей", опубликован-
ные в сборнике статей "Судьбы людей..." (1996). В этих статьях в основном рассматривается проблема социальной мобильности представителей бывших привилегированных слоев в послереволюционные годы.
Для понимания контекста повседневной жизни дворянства в советском городе важны работы американского историка Г.Алексопулос (G. Alexopoulos), посвященные лишенным избирательных прав ("лишенцам") и их тактикам сопротивления дискриминации. Эти работы помогают сравнить дворян с другими дискриминируемыми социальными группами в рассматриваемый период. Многочисленные публикации советского периода, где отчасти затрагивается судьба дворянства в ряду с другими ликвидированными "эксплуататорскими классами" (Г.Е.Глезерман, В. М. Селу иска я, И.Я.Трифонов и др.), представляют взгляд на послереволюционную политику дискриминации "через очки" советской идеологии, но, по сравнению с современными работами историков на эти темы, они мало помогают исследованию. Критический анализ этих работ и современное историческое исследование "политики ликвидации эксплуататорских классов" содержится в статьях и диссертации московского историка Т.М.Смирновой.
Для понимания конгекста жизни дворян в Ленинграде важны публикации В.А. Иванова, основанные на материалах архивов и посвященные репрессиям в отношении дворянских семей в Ленинграде. Первая попытка интерпретации интервью и историй семей из частных архивов жителей С.Петербурга была предпринята петербургскими социологами В.Б.Голофас-том и Т.З.Протасенко. Они выдвинули гипотезу о том, что только в первые послереволюционные годы жизнь бывших дворян отличалась от жизни других слоев населения, тогда как в дальнейшем, начиная с послевоенных лет, никакого своеобразия "советской дворянской судьбы" не прослеживается.
Важными для данного исследования являются также работы о жизни дворянства в конце XIX - начале XX века, особенно о социальной и культурной истории старой элиты. Они позволяют исследовать преемственность и изменение форм жизни бывших дворян в 1920-е- 1930-е годы по сравнению с предыдущими периодами. Из работ отечественных авторов классическим является труд Ю.М. Лотмана, посвященный описанию жизни и быта русского дворянства в XVIII - XIX столетиях. Интересный анализ структуры дворянской семьи, дворянских норм и традиций содержится в работах американского историка Дж. Товров (J.Tovrov). Среди работ, где анализируется бытовые установки и идентичность дворянства и в XIX, и в начале XX века, наиболее важны книги О.В. Муравьевой о воспитании дворянства, Т.П. Каждан и П. Рузвельт (P.Roosevelt) о культурной и социальной жизни и быте в дворянских усадьбах, А.Б. Уахтеля (А.В. Wachtel) о конструировании дворянской идентичности в автобиографиях. О стратификации элиты в целом и, в частности, дворянского сословия на рубеже веков наиболее значимы работы A.M. Анфимова, А.П. Корелина, Б.Н. Миронова, С.Бекера (S.Becker), А.Рибера (A.Rieber). Много работ отечественных и зарубежных авторов посвящено дворянству как субъекту политики на рубеже веков (А.Я.Аврех, B.C. Дякин, Ю.Б. Соловьев, G.Hamburg, R.T.Manning).
Также важна литература, позволяющая сравнить жизненные ситуации русских дворян, оставшихся после революции в России, с их соотечественниками в эмиграции. Социально-антропологическое исследование русской
белоэмигрантской общины в Ницце представлено в работах К. Кауринкос-ки (K.Kaurinkoski). Сравнение ситуаций "советских" и западноевропейских дворян после отмены сословий и сословных привилегий позволяют сделать статьи и книги французских социологов (М. de Saint-Martin, E.Mansion-Rigau, С. Grange и других) о французском дворянстве в XX веке.
Методологические и теоретические основания исследования проблемы. Традиционные определения дворянства как "сословия" или как "класса" не дают возможности реализовать замысел данной работы. Концепция "пространства дворянства", предложенная для исследования европейского дворянства в XX веке французским социологом М. де Сен-Мартэн (M.de Saint-Martin), неприменима к российской реальности.
Для данного исследования стержневой является концепция фигурации немецкого социолога Н.Элиаса (N.Elias). Под фигурацией Элиас понимает группу взаимозависимых людей, являющихся участниками некоторой "социальной игры", действующих по определенным правилам, соответствующим их социальной позиции, статусу в этой "игре". Рассмотрение дворянства как фигурации дает возможность исследовать дворянство как элемент социальной структуры и до-, и послереволюционного общества через способы социального взаимодействия.
Кроме чого, в работе использовались теоретические подходы, объясняющие принятие решений людьми, чья жизнь резко изменилась к худшему под влиянием внешних факторов (A.Hirschman, G.Bajoit), а также концепция конвертации капиталов (P.Bourdieu) и концепция символических границ (A.Cohen, M.Lamont).
Методы сбора социологической информации, использовавшиеся в диссертационном исследовании, включали нарративное биографическое интервью и анализ личных документов, официальных документов и прессы. При анализе материалов автобиографические повествования рассматривались как нарративы о практиках, и предметом анализа были именно - и в первую очередь - сами действия и практические решения, а не их обоснования. При анализе материала обращалось внимание прежде всего на то, что делали герои повествований, а не на то, что они думали или думают.
Эмпирическую базу диссертации составили рукописи, собранные в личных архивах (истории семей и автобиографии), опубликованные мемуары и письма, 12 нарративных интервью с жителями Петербурга, родившимися в дворянских семьях с 1906 по 1918 год. Интервью проводились в течение нескольких визитов; в ходе бесед записывались истории расширенных семей и жизненные пути информантов.
Объектом исследовШШЯ являются представители дворянских семей, имевшие до революции сословный статус "потомственный дворянин/дворянка», проживавшие в Ленинграде в период с 1917 по 1941 год; как коренные жители, так и мигранты, приехавшие в город в этот период времени. Была разработана типология по социальному статусу для представителей этой социальной группы, обеспечившая дифференцированный подход к анализу материала.
Предметом исследования являются преемственность и изменения способов социального взаимодействия бывших дворян в советском обществе 1920-х - 1930-х годов в публичной и частной сферах.
Цель исследования - изучение механизмов и этапов дефигурации дворянства в советском обществе и концептуализация процесса "растворения" элементов социальной структуры в переходный период на основе данного исследования. Для изучения процесса дефигурации дворянства были поставлены следующие задачи: 1) определить дворянство как социально-структурную категорию в период с начала века до конца 1930-х годов, 2) исследовать возможности дворян па советском рынке труда, определяемые с одной стороны, политикой государства, с другой стороны, навыками дворян, которые они могли превратить в оплачиваемое профессиональное знание 3) исследовать определения своих и чужих в дворянских кругах в 1920-е - 1930-е годы по сравнению с 1910-ми годами и изменение форм общения.
Научная новизна работы состоит в актуальности эмпирических, теоретических и методологических задач исследования. Впервые изучена с социологической точки зрения повседневная жизнь бывших дворян в советском обществе 1920-х - 1930-х годов. Предлагается теоретическая модель процесса дефигурации - насильственного изменения "правил игры" дворянского сословия. С целью эмпирической проверки модели собран массив данных о повседневной жизни дворян. Проведена серия глубинных биографических интервью по специально разработанной методике. Опробован новый для российской социологии способ анализа автобиографических повествований. Предложенный методологический подход к исследованию социальной структуры переходного периода может быть применен для изучения современного общества.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
Социально-структурная категория "дворян" существовала в советском обществе в период между Октябрьской революцией и второй мировой войной, а в дальнейшем исчезла из официального дискурса и повседневной жизни.
-
Исчезновение элементов социальной структуры в процессе социальных преобразований имеет определенные механизмы и стадии. Данный процесс включает в себя изменения в публичной и частной сфере жизни людей и происходит в результате конвертации навыков и изменения символических границ сообществ.
-
В идеально-типической ситуации ухудшения условий жизни, происходящих в результате радикальных политических и экономических преобразований, возможно четыретипа взаимоотношений с государством людей, пострадавших от кризиса: самоустранение от ситуации ("уход"), активная попытка влиять на ситуацию изнутри ("протест"), смирение с ситуацией и принятие ее "как есть" ("лояльность"), приспособление к ситуации и смирение с ней при ее неприятии или непонимании ("апатия"). Для представителей дискриминируемых социальных групп в 1920-е - 1930-е годы наиболее характерным типом реакции на экономические и политические трансфор-
мации являлась апатия. Это сказывалось и на их профессиональном выборе, и на конструировании социальных идентичностей.
-
В 1920-е - 1930-е годы в ситуациях экономического кризиса, исчезновения прежних каналов социальной мобильности, появления новых профессиональных сфер наибольшие возможности для успешной адаптации имели те, кто до периода преобразований обладал максимальным количеством навыков, которые можно было в изменившейся ситуации быстро превратить в профессиональное умение, то есть те, кто владел опытом работы и любитезіьской деятельности в различных сферах. Узкие специалисты, инвестировавшие все силы и время в карьеру в одной профессии и в одном учреждении, являлись в послереволюционный переходный период "группой риска".
-
Когда в период преобразований исчезают формально закрепленные границы между социальными группами и изменяется структурная позиция и статус социальных групп, большое значение для определения своих и чужих и поддержания социальной дистанции приобретают символические границы. Изменение символических границ, которое происходит в результате расслоения в доходах и потреблении и появления новых культурных кодов, по которым узнаются свои и чужие, играет значимую роль в процессе исчезновения прежних сообществ и их групповой идентичности и возникновения новых сообществ.
-
Под влиянием политических и экономических преобразований общества в 1920 - 1930-е годы исчезли старые и появились новые символические границы, разделявшие городской образованный слой на различные сообщества. К концу 1930-х годов образованный слой разделился на "старую интеллигенцию" и "новую интеллигенцию".
Научная и практическая значимость диссертации определяется теми возможностями, которые открывает для дальнейших исследований предложенный методологический подход к изучению общества переходного периода, а также тем, что собранный и систематизированный материал может использоваться при разработке учебных курсов по истории и социологии советского общества.
Апробация работы. Основные положения диссертации были изложены в опубликованных научных статьях автора и выступлениях на российских и международных научных семинарах и конференциях ("Проблема социальных изменений в фокусе теории практик", Ярославль, Методологический университет, 1997; "Семья поместных дворян в до- послереволюционной России", Рэнвалл-Институт, Хельсинки, 1998; "Дворяне на советском рынке труда", Университет Тюбингена, Германия, 1999 и др.).
Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, трех глав с изложением результатов исследования, заключения, списка источников и библиографии (137 наименований).
Попытки воспроизводства дореволюционных ритуалов в 1920-1930-е годы: воспитание детей
Автобиографическое повествование в обыденной жизни является одним из распространенных способов коммуникации, который "связан с повседневными практиками, с культурными формами и традициями, с привычками социальной жизни".31 Рассказ о жизни в устной или письменной форме всегда является моментом конструирования:.;и проблематизации идентичности, проведения границ между собой и другими, попыткой самоопределения. Вне зависимости от того, является ли рассказ о жизни устным или письменным, созданным по заказу социологов или непровоцированным, он является продуктом социального взаимодействия либо между рассказчиком (информантом) и слушателем (интервьюером), либо между автором и его предполагаемой аудиторией.
Автобиографические повествования могут быть тематизированными и нетематизированными. В тематизированных автобиографиях жизненный путь "просматривается" в каком-либо заранее заданном ракурсе; в нетематизированньгх автобиографиях отсутствует "основная тема повествования". В данном исследовании тематизированными (рассказ о себе и своей семье как о дворянах) были все интервью и некоторые мемуары, нетематизированными - автобиографии и семейные хроники. Но рассказать о своей жизни - заимствование предпосылок такого взгляда на жизнь у литературных (вообще внешних, социально-культурных) форм".32 Способ конструирования автобиографии опосредован литературными образцами, распространенными в референтной группе автора и в обществе в целом, как и представлениями о приличиях и нормах, о том, что является интересным, заслуживающим внимания и достойным рассказа.
У (авто)биографий дворян, как и у всех (авто)биографий, созданных в советский и даже постсоветский период в России, также есть своя "советская" специфика - на них оказывают влияние представления о том, что можно сообщать о себе посторонним, а что нельзя.
Несмотря на то, что стиль повествования всегда сугубо индивидуален, рассказчик как правило пытается приблизить свою речь и даже само содержание рассказа к социальным стандартам. Поэтому в том, что и как говорится, больше социального, чем индивидуального. Социологи изучают в биографии именно проявление социального в индивидуальном. "Отдельный случай исследуется не ради самого этого случая, но рассматривается как образец, показывающий более общие структуры, формы, которые принимают процессы, правила, структурные типы, решения".33 Более того, субъективная неповторимость автора и его жизненного опыта становится видна именно тогда, когда его опыт рассматривается на фоне ограничений, накладываемых на индивидуальную биографию обществом. "Социальные структуры - это особенно хорошо видно на биографиях - существуют не вне социальных актеров. Они актуализируются только через социальное поведение последних. Рамки, в которых может развертываться наша индивидуальная биография, отнюдь не широки. Их "порождающие структуры" остаются чувства автономии, связано с неповторимостью того, как мы биографически перерабатываем наше знание об этих структурах.(...) Именно из-за структурных ограничений, обусловленных социальным и этническим происхождением, полом и временем, может возникнуть идея, что "я особый". Структура и субъективность тесно взаимосвязаны, и нарушение связи между ними может привести к кризисным процессам . Итак, в индивидуальной биографии, несмотря на ее уникальность, можно изучать проявление общего, также в ней можно исследовать и отклонение от общего, казусы, нестандартное.
Тот или иной тип (авто)биографических повествований выбирается в качестве исследовательского инструмента в зависимости от целей и теоретических основ исследования. Философской основой исследования У. Томаса и Ф. Знанецкого "Польский крестьянин в Европе и Америке", основанного на анализе писем, был символический интеракционизм, предполагающий "дуализм взаимодействия социального : и индивидуального, субъективного и объективного, осознания себя и других"; Автобиографии, написанные в ответ на объявления о конкурсах (т.н. "провоцированные автобиографии"), которые проводились в Польше в 1930-х - 50-х, анализировались с марксистских позиций - польские социологи исследовали, как переживается реальность представителями различных социально-профессиональных групп (рабочими, крестьянами, интеллигенцией и т.д.), как определенная позиция на рынке труда структурирует личностное сознание.36 С появлением феноменологической философии, претендующей на то, чтобы быть философией человека в его жизненном мире, научно объяснить значение этого жизненного мира, возникает необходимость получения "конструкций первого
В исследовании были использованы шесть неопубликованных историй семей, две неопубликованных автобиографии, а также опубликованные мемуары дворян об их жизни в Ленинграде, вышедшие в свет в последние годы, либо в эмиграции. Мемуары дворян, опубликованные в Советском Союзе, практически не использовались. Неопубликованные материалы находились, в основном, в личных архивах семей и в большинстве случаев копировались по договоренности с владельцами.
По определению Ф. Знанецкого, различие между автобиографией и мемуарами заключается в том, что "по традиции этот вид литературы [т.е. мемуары] обычно предписывает автору поместить себя на задний план повествования". Мемуары посвящаются не судьбе того, кто их пишет, а тому, что автор видел или знает (современникам, историческим событиям и т.д.), и также автор истории семьи, даже если он сам является одним из членов семьи, о которой он пишет, уделяет в целом больше внимания другим, чем себе.
Предпочтительные профессиональные сферы и места работы
В конце 1920-х годов сатирические издевательские публикации в целом прекращаются, уступая место отчетам о том, "куда пролезли бывшие", поиском скрывавших происхождение и махинаторов. Подобные публикации имелись и раньше, но к 1929 году их становится значительно больше.92
Также в газетах велась полемика о необходимости использования "бывших" в работе советских учреждений. В 1930-31 году эта дискуссия приобрела особую актуальность в связи с планом "очищения" Ленинграда от ненужных и "чуждых элементов".93
Кроме описания дворянства как подавленного, уходящего, исчезнувшего класса, есть статьи, где оно рассматривается как соперник. В качестве бывшего господствующего класса оно предстает как эталон для подражания и соревнования для новой правящей элиты: "Дворянство в свое время, чтобы заставить своих сторонников выполнять даже трудные вещи, говорило: "знатность обязывает". Рабочий класс России является правящим классом, и в качестве такового он должен твердо знать, что его задачей является забота о всех сторонах народного хозяйства, а не только о промышленности: "Положение обязывает"".94
Тема соперничества пролетариата и дворянства рассматривается на примере Краснбй Армии, в статьях, где анализируются события гражданской войны: "...История перед рабочими и крестьянами поставила задачу - доказать, что они лучше потомственных столбовых дворян, из поколения в поколение обучавшихся и служивших в кавалерийских частях, сумеют быстро построить нужную вооруженную силу. (...) Крестьянин Буденный и рабочий Ворошилов стали во главе первой конной армии и, противопоставив дворянской муштре свою рабоче-крестьянскую сметку и таланты, разбили конные массы противника,
Класс против класса. Старый мир против нового. И в борьбе за власть созданием красной конницы рабочие и крестьяне показали свое первенство, свое право на власть перед старыми и особенно дворянскими слоями буржуазии".95
Итак, "дворянство" стало одной из одиозных категорий в советской политической и повседневной риторике, фактически синонимом которой было определение "бывшие люди". "Бывшестью" могли клеймить соседи по коммунальной квартире, к социальному происхождению апеллировали при чистках. "Бывшими" (или на французский манер ci-devant) нередко называли себя и сами дворяне. Например, характерна фраза, которую произносит герой романа И.В. Головкиной "Побежденные" о своей знакомой: "В ней есть тот оттенок порядочности, который позволяет безошибочно отнести человека к категории "бывших"".96 Необходимо отметить, что не все люди, имевшие дворянское происхождение, несли на себе клеймо "бывших" ("помещиков", "статских советников", "дворян", "буржуев" и т.д.). Существовали возможности избавиться от этого клейма на время или навсегда, даже не скрывая своего происхождения. Наибольшие шансы избавления от статуса "бывших" имели те, кто работал на государственной службе. В их случае их профессиональный/социальный статус заменял сословный статус, их начинали идентифицировать по заслугам, а не по происхождению. Так, профессор был "профессором", инженер "инженером", даже если в прошлом они были помещиками. Избавление от клейма "бывших" на время не было гарантией вечной безопасности. При чистках, доносах, конфликтах любого рода о социальном происхождении вспоминалийш попытки обрести иную положительную идентичность должны были начинаться вновь воспитание детей
Представления советских идеологов и самих дворян о том, что представляет собой дворянство в советском городе, пересекались на поле воспитания детей в дворянских семьях. Вопрос о том, как воспитывать их после революции так, чтобы они могли быть успешными в советском обществе, и чтобы они в то же время воспринимали ценности своей среды, был наиболее сложным и важным для старшего поколения. Практики воспитания в 1920-е - 1930-е годы можно понять и объяснить в контексте дебатов о "раскрепощенной сексуальности" и "отмирания семьи" 1920-х годов.
Семейная политика прошла те же этапы, что и политика государства в целом - от революционной дезорганизации 1920-х годов к "отступлению" к буржуазным ценностям, закрепленному в Конституции 1936-го. Так, в семейном кодексе 1918 года брак был признан свободным от религиозных и церковных ограничений, был разрешен развод без суда. При этом незаконнорожденные дети уравниваются в правах с законнорожденными. В кодексе 1926 года зарегистрированный брак приравнивается к незарегистрированному,;со всеми вытекающими правами и обязанностями супругов друг перед другом и перед детьми. В семейном кодексе 1936 года начинается отход от свобод 1920-х годов - усложняется процедура развода (только через суд), запрещаются аборты.
Начало 1920-х годов было ознаменовано бурными дискуссиями о необходимости "отмирания" брака и семьи как основных институтов буржуазного общества. Эхо этих дискуссий отзывалось до начала-середины 1930-х годов. В процессе исчезновения семьи предоставлению им возможности самореализации в публичной сфере наравне с мужчинами.
В отличие от современного феминизма, который предлагает решить этот вопрос через перераспределение ролей внутри семьи, привлечь мужчин к выполнению домашних обязанностей, советские теоретики женского вопроса (Коллонтай, Арманд и др.) считали, что проблему закабаления женщины домашним хозяйством можно решить с помощью реорганизации всей экономики государства. Планировалось и осуществлялось строительство фабрик-кухонь, прачечных, детских очагов, и других учреждений, на которые женщины могли переложить свои обязанности по ведению домашнего хозяйства. Брак должен был перестать быть экономическим союзом, а быть союзом, основанным исключительно на взаимной привязанности, страсти, общих интересах. Женщины и мужчины должны были стать близкими по интересам друзьями и товарищами, соратниками по строительству нового общества. Широко дебатировались вопросы, о раскрепощенной сексуальности, из этих дебатов особенную известность получили АО произведения А.Коллонтай. В 1920-е годы было опубликовано много книг на темы секса -социологические исследования, полезные советы, художественные произведения. Другими вопросами на повестке дня были вопросы о том, кому принадлежит главная роль ; в воспитании детей - государству или родителям. Также широко обсуждался вопрос о свободе развода, о праве женщины на аборт. То и другое стало в 1920-е легальным и легко доступным. По количеству разводов Советский Союз вышел на первое место в мире. -По сравнению с дореволюционным периодом в стране резко снизилось количество церковно зарегистрированных браков. К 1925 году в Москве меньше трети браков сопровождались церковной регистрацией.
Вне- ивнутрисословныеграницыв 1910-е годы
В музыкальных, балетных, литературных студиях для взрослых учиться могли те, кто имел соответствующие навыки, в некоторых технических училищах требовались глубокие знания по математике и т.п. Таким образом, курсы оказались специальным трамплином для дворян и других людей из "бывших" на советский рынок труда. Карьера молодежи из "бывших" была сложной и многоступенчатой, включала в себя порой и обучение в ВУЗе, и исключение из него за происхождение, и дальнейшее обучение на государственных курсах или в училищах: "О: Муж кончил школу, круглый отличник! В: Советскую школу?
В: Он как-нибудь скрыл своё происхождение после исключения? Как он поступил? О: Туда приняли, потому что это было не высшее заведение, а школа. В высшее не принимали. И он был сначала лётчиком, потом преподавателем, потом сотрудником
Купайгородская А.П. Указ. соч. С. 129. Интервью с Вощининой Екатериной Ильиничной, 1909 г.р. Интервью с Матвеевой-Раппапорт Мариной Николаевной, 1906 г.р. некоторое время рабочим, можно было в дальнейшем пытаться поступить в ВУЗ либо через рабфак, либо получив направление на учебу от предприятия.154 "Мама рассчитывала, чтобы брат поступил в ВУЗ, но его не приняли. Потому что мы по глупости писали: "дворяне". А дворян тогда не принимали. И тогда он очень смело пошел работать к дяде на завод. Дядя его взял к себе, Эмме, а он был очень большим инженером, корпусником на кораблестроительном заводе. И он взял его к себе на завод, как бы рабочим, а на самом деле он был чертежником, откровенно говоря. И он проработал на заводе, и очень полюбил завод даже. И проработал он там 5 лет. И поэтому он имел возможность написать, что он рабочий. И поступил в ВУЗ. В: То есть он скрыл происхождение? О: Ну... Да. Можно было уже. Раз уж пять лет он на работе был, ему уже простили, может быть, дворянство. Я уж не знаю, как. Но во всяком случае, он писал о работе. И его приняли. Конечно, в кораблестроительный институт".155 Также практиковалась карьера "снизу", вообще без получения высшего образования, как в данном примере: "Брат стал инженером, начальником водоканала, он фактически сам приобрел образование. Потому что, Вы понимаете, что при условии высылки он никуда не мог поступить. Он поступил чернорабочим на Водоканал, там освоил всю технику водоснабжения, все изучил детально, стал инженером, получил звание инженера, и потом был начальником всего Водоканала".
Одним из механизмов контроля за продвижением "бывших" по карьерной лестнице, были чистки, которые проводились в партии, на рабочих местах, в профсоюзах. Судя по газетным публикациям, наиболее строгими к вопросу происхождения были партийные чистки.
В целом партийная карьера для "бывших" (кроме старых революционеров) была, возможно, самым сложным путем интеграции в советское общество. Для многих вступление в комсомол и партию было нежелательно и из этических, и из идейных соображений. Но и теми дворянами, кто относился к режиму нейтрально (за исключением ветеранов революционного движения), партийная карьера уже с середины 1920-х использовалась неохотно. Во время чисток к людям "из бывших" относились особенно строго. В случае, если социальное происхождение не скрывалось, требовалось постоянное обоснование своей "чистоты" и преданности партии. Сокрытие происхождения было опасным, и, кроме того, при существующей системе партийного контроля оно было возможно только для мигрантов, полностью оторванных от старых знакомых и семейного круга.
Чистки на местах работы носили иной характер, чем партийные. Хотя официально в основе чисток лежала идея вычищения идейных врагов, описание конкретных процедур говорит о том, что они напоминают скорее профессиональную переаттестацию. Остаются прежде всего те, кому готовы дать хорошую рекомендацию ("положительную характеристику") коллеги, следовательно, наиболее уживчивые, способные общаться и расположить к себе коллектив, и чья профессиональная пригодность и незаменимость может быть убедительно доказана коллегами и начальством. Государство также старалось со своей стороны разработать оптимальные процедуры чистки - для того, чтобы полезные члены общества остались на местах. Приведу в пример несколько указаний по чистке и отчетов 1929 года: "Совершенно понятно, что у нас есть и должна быть ненависть к бывшим людям, но огульный подход к ним недопустим. Есть много примеров тому, что среди вычищенных оказались активнейшие работники, участники нашего строительства, только потому, что они дворянского происхождения. (...) Речь идет о лже-спецах. Они (...) сидят в учреждениях, делают умные лица и ничего не понимают в порученном им деле. А в анкете у них значится и высшее образование, и знание иностранных языков".157
"На другом полюсе мы имеем сравнительно небольшую, но заметную часть учительства, в прошлом, по своим социальным корням связанную с эксплоататорскими классами. Примерно одна пятая часть учительства состоит из выходцев и из детей дворян, духовенства, чиновничества. (...) Было бы нелепо и дико всех педагогов, вышедших из нетрудовых слоев населения, зачислять в стан врагов советского государства и советской школы. (...) Но не секрет и то, что именно отсюда несет антисоветским душком. (...) Никакой чистки всего учительства не будет и быть не может".158
"ЦК союза совторгслужащих определил, что в советском и кооперативном аппарате не имеют права работать бывшие помещики, капиталисты, высшие чиновники царского и белого правительства, а также лица, извращающие советские законы, бюрократы, растратчики и т.д. Однако из советского аппарата не должны механически увольняться лица, хотя и происходящие из социально чуждых групп, но проявившие себя на советской работе как добросовестные, преданные советской власти работники".159
На деле решение о том, кого вычистить, принадлежало самому трудовому коллективу. Представители рабоче-крестьянской инспекции осуществляли контроль за
Солидарность на рабочих местах по отношению к кандидатам на вычищение проявлялась в том, что их старались заблаговременно убрать из поля зрения проверочной комиссии. Например, преподаватели разрешали студентам, которым грозила чистка, досрочно сдавать сессию и уезжать на практику или на каникулы, работающих посьшали под благовидным предлогом в командировки. В.В. Никольская вспоминала, что институт электроприборов, где она работала чертежником, периодически "посещали комиссии, которые тоже совершали "чистку" кадров. Обычно (...) главный инженер ГИДЭПаузнавал об этом заранее и зачислял меня в состав группы, которая ехала куда-нибудь в длительную командировку". ш
Примеры: семья "бывшего"морского офицера, семья "бывших" помещиков, круг "бывших" титулованных аристократов
Многочисленные миграции и потери периода революции и гражданской войны разрушили социальные сети семей и отдельных людей. Помещики и бывшие офицеры, переехавшие в города, и даже многие постоянные жители Петербурга, лишившиеся родственников и друзей из-за эмиграции, эпидемий и т.п. вынуждены были заново создавать себе круг общения. Дворяне среднего и старшего возраста в период революции и Гражданской войны пережили "перелом социальной карьеры" (Humphrey),207 то есть драматическое изменение круга общения, оказавшее существенное влияние на стиль взаимоотношений.
В целом для создания "своего круга" заново в послереволюционный период значим был статус в советском обществе. У тех, кто чувствовал себя "за бортом", кто не смог интегрироваться и был обречен на пожизненное клеймо "бывшего человека", круг общения формировался из людей, находящихся в такой же ситуации. В городе, особенно в центральных районах, существовали своего рода прибежища гонимых "бывших", например, церкви. Так, работа и общение в часовне в домике императора Петра Великого на Петровской набережной описывается в опубликованных письмах Е.А. Свиньиной, жившей в одиночестве на Каменноостровском проспекте. Другим источником знакомств, работы, поддержки для социально неинтегрированных "бывших" были соседи. Соседство как источник новых знакомств было особенно важно для жителей некоторых домов Центрального, Петроградского, Василеостровского районов (набережные Мойки, Фонтанки, Невы, Каменноостровский проспект, Большой проспект Васильевского Острова, и др. улицы), где "бывшие" в числе жильцов преобладали.
Для тех, кто был профессионально (и, следовательно, социально) интегрирован, более характерно формирование нового круга общения на рабочем месте. Поиск новых знакомых для многих облегчался тем, что дворяне и другие "бывшие" концентрировались в определенных профессиональных сферах. Следовательно, место работы стало одним из наиболее важных источников социальных связей. На работе можно было найти знакомых, близких и по интересам, и по жизненной ситуации и социализации. Например, одца интервьюируемая, приехавшая в Ленинград учиться, вспоминала о своих друзьях, с которыми она познакомилась на вечернем отделении балетного училища: "Называли нас "дворянское гнездо". У нас собралась такая дружба, и все оказались из дворянских семей". Подобное рассказывали и работавшие в других сферах, например, с иностранными языками. Несмотря на то, что круги общения на рабочих местах формировались из социально близких, но сословная идентичность уходила на второй план и переставала быть значимой. Отношение к режиму не было важным фактором для консолидации или размежевания дворянских сообществ. Мемуары, интервью, письма показывают, что в дворянских кругах отношение к советской власти варьировалось - от практически полного принятия перемен до их полного отторжения. Но политические взгляды в целом при прочих равных не были ни объединяющим, ни разъединяющим моментом. На философском уровне эти проблемы могли относительно мирно обсуждаться между несогласными. В этом ситуация 1920-х - 1930-х годов напоминала дореволюционную. После революции, как и до нее, в семьях и в дружеских компаниях были "более красные" и "менее красные". Отчасти потому, что отношение к старому режиму было неоднозначным, в дворянских кругах не было единой концепции отношения к новой власти, как иллюстрируют многие интервью и истории семей. Например, Н.П. Панаева вспоминала об отношении к старому и новому режиму в ее семье: "Мы не знали, что хорошо. Понимаете, даже от монархически настроенного дворянства уже после революции я сама слышала такой отзыв о нашем дворе... Какой двор был, эта подлость, мелочность и ничтожество того, что там происходило, это-то они видели. Поэтому у них (родителей) не было идеологии. Хорошего царя, где его взять? Поэтому у дворянства, которое пережило это все, и было здесь,,и видело какие-то отдельные вещи разумные... Отдельные вещи были неплохие. Потому что о свержении Керенского никто не сожалел. Его никто не принимал, никакой слой общества.
Вот с Корниловым было сложнее, это была фигура достойная. (...) Но, например, если кто-то дворянин, но если он пришел от души работать, так его не надо посылать на Соловки, он знающий человек, и если уж он пришел, то его честь заставит делать это хорошо. (...) Всё это сложнее, чем кажется. Конечно, это сейчас легко все это разложить на красное и белое, черное и белое".
Открытые споры и дебаты не были распространены в 1920-е, и тем более в 1930-е, во многих семьях слов об отношении к советской власти вслух вообще не произносилось, но было нечто общее, не обсуждаемое, что было известно "своим". Из-за боязни, что внутренняя информация попадет в чужие уши, изобретались определенные коды, только "для своих". Распространенным методом борьбы с подслушиванием разговоров соседями и другими чужими людьми были разговоры на иностранных языках, хотя и они не казались в полной мере безопасными: "Меня не воспитывали во вражде к советской власти, скорее поведением своим мне указывали на игнорирование, по возможности на игнорирование. Потом, я знала, что если говорят "les trois lettres " , это значило, что кто-то подслушивает, и мы моментально переходили на французский язык, которого из этого контингента никто не знал. Так что какие-то представления я имела, но никто мне их не навязывал и не внушал. (...) Видите ли, нам казалось, что стены имеют уши. Поэтому даже по-французски особенно не говорили", - вспоминала Н.П. Панаева. Кроме французской фразы les trois lettres, которая была кодом, предупреждающим об опасности, в этой семье были и другие обозначения, например, всех, кого относили к чужим, кто мог что-либо подслушать или донести, называли обобщенно "они ". Употребление подобных кодов и понимание смысла их употребления в разных контекстах, уместности тех или иных разговоров, было одним из моментов, конституирующих границы сообществ, более важным, чем отношение к режиму.
Дворяне, ориентированные на то, чтобы быть по возможности дальше от распределительно-властных должностей, дистанцировались также от лояльных режиму знакомых и, в особенности, от тех, кто делал карьеру в партии. Само по себе вступление в партию, особенно в период Гражданской войны, не делало человека чужим для своего круга, поскольку отказ от партийности был не всегда возможен, и партийность воспринималась многими как неизбежность. Но для активных приверженцев режима отторжение от компрометирующих старых знакомых было необходимо. Поэтому часто используемой ими возможностью отрыва от прошлого была миграция, предпочтительно в Москву. Скрывавшие происхождение могли уезжать еще дальше, "заметая следы". Как правило, интервьюируемые сообщали, что об их родственниках, делавших партийную карьеру и уехавших в Москву, в семье почти ничего не было известно. Оторвавшиеся от семьи разделяли "коды" своей прежней среды - понимание, что дворянский статус является "клеймом", что разговоры на политические темы опасны, разделяли даже представление о том, что люди "из бывших" чужды советскому государству. Неизбежно причисляя себя к "бывшим", они активно пытались перевоплотиться, освоить другой язык, другие манеры, другой тип мышления. Подробнее это описано в следующем параграфе.
