Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1. Межэтническая напряженность как социально-психологическая характеристика межэтнических отношений: от парадигмы конфликта к парадигме толерантности 21
1.1. Теоретико-методологическая основа исследования межэтнической напряженности 21
1.1.1. Межэтническая напряженность как предмет исследования психологии межэтнических отношений в условиях социальной нестабильности 21
1.1.2. Социальный конфликт и межэтническая напряженность 26
1.1.3.Этнический конфликт и межэтническая напряженность 39
1.1.4. Основные направления, цель и предмет исследования 42
1.2. Феноменологическое поле межэтнической напряженности 48
1.2.1. Динамические конструкты межэтнической напряженности 48
1.2.2.Этноконтактная ситуация и этническая граница 51
1.3. Этническая идентичность в феноменологическом поле межэтнической напряженности 58
1.3.1. Современные подходы к изучению межэтнической напряженности 58
1.3.2. Этническое самосознание и этническая идентичность -, 63
1.3.3. Содержание этнической идентичности 71
ГЛАВА 2. Трансформации этнической идентичности в различных ситуациях межэтнической напряженности 76
2.1. Этничность в структуре социальной идентичности 76
2.1.1. Структурные трансформации идентичности .,. 76
2.1.2. Эмпирическое исследование идентификационных матриц у титульного и русского населения республик России 79
2.2. Содержательные трансформации этнической идентичности :: 89
2.2.1. Типы этнической идентичности 89
2.2.2. Эмпирическое исследование трансформаций этнической идентичности в различных ситуациях межэтнической напряженности 96
2.3. Мотивационно-потребностный компонент этнической идентичности и этномобилизационные процессы 102
2.3.1. Содержание потребности в этнической идентичности 102
2.3.2. Эмпирическое исследование аффилиативных и статусных мотивов этнической группы .106
2.4 Выводы 113
ГЛАВА 3. Психологические механизмы межэтнической напряженности 117
3.1. Атрибутивные механизмы межэтнической напряженности 117
3.1.1. Стереотип, предубеждение, предрассудок 117
3.1.2. Структура стереотипа 124
3.1.3. Автостереотипы и гетеростереотипы 129
3.1.4. Эмпирическое исследование семантических зон межкультурного понимания .132
3.2. Социокультурные размерности и межкультурные различия 139
3.2.1. Социокультурные размерности 139
3.2.2. Эмпирическое исследование титульного и русского населения России в диапазоне «индивидуализм-коллективизм» 144
3.3. Поведенческие стратегии в ситуациях межэтнической напряженности 151
3.3.1. Феномены сознания и поведение 151
3.3.2. Эмпирическое исследование предрасположенности к агрессивному
поведению в различных культурах России.; 155
3.4. Толерантные и интолерантные лица в межэтническом взаимодействии 161
3.4.1.Этническая толерантность как характеристика личности.. 161
3.4.2. Посредники, националы, невротики-этнофобы 170
3.5. Психологическая защита этнической группы в условиях социальной нестабильности 179
3.6. Психологические показатели межэтнической напряженности и ее фазы 186
3.6.1.Психологические показатели межэтнической напряженности 186
3.6.2. Фазы межэтнической напряженности 189
3.7. Выводы 202
ГЛАВА 4. Полиэтническая система в ситуации социальной нестабильности: межэтнические отношения и взаимодействия на Северном Кавказе в 1990-х гг.. 210
4.1. Горские народы Северного Кавказа как субъекты взаимодействия: ситуации межэтнической напряженности и их динамика 210
4.1.1. Карачаево-Черкессия 212
4.1.2. Дагестан 215
4.1.3.Кабардино-Балкария ».. 221
4.1.4. Чечня и Ингушетия 223
4.1.5.Ингушетия и Северная Осетия 229
4.2. Общая этничность и психологические универсалии северокавказских народов 234
4.2.1. Традиционализм 236
4.2.2. Закрытость (замкнутость) .239
4.2.3.Регламентированность .241
4.2.4. Общинность . .244
4.2.5. Андроцентризм 246
4.2.6. Радикализм 248
4.3. Этнополитическая мобилизация: направления групповой активности 253
4.3.1. Реабилитационная активность * 253
4.3.2. Исламизм 256
4.3.3. Активность солидаризации
4.3.4. Милитаризация 262
4.4. Ситуация латентной межэтнической напряженности: особенности этнической идентичности северокавказской молодежи в 1980-х гг 266
4.4.1. Когнитивная структура этнической идентичности 267
4.4.2. Этнокультурная дистанция 272
4.4.3. Трансформации эмоционально-оценочного компонента этнического стереотипа в процессе совместной деятельности 276
4.5. Ингушетия и Северная Осетия-Алания: социально-психологические детерминанты конфликтной межэтнической напряженности 280
4.5.1.Территориальные и этнические границы .281
4.5.2. Нестабильность межэтнических отношений 285
4.5.3. Этносоциальный статус 290
4.5.4.Наследство и реалии межэтнических отношений 293
4.5.5. Переход к агрессии и насилию 296
4.5.6.Поиски сходства и различий 299
4.6. Статус, особенности самосознания и взаимоотношений русских и казачества Северного Кавказа с горскими народами 303
4.6.1. Социально-демографический портрет русского населения 304
4.6.2. Особенности самосознания русских-неказаков 309
4.6.3.Проблемы возрождения казачества и трансформации его самосознания 315
4.6.4. Этническая идентичность Терского казачества и взаимоотношения казаков с народами Северного Кавказа 319
4.7. Трансформации идентичности у вынужденных мигрантов в ситуации конфликтной и кризисной межэтнической напряженности 325
4.7.1. Ситуации и респонденты 327
4.7.2.Этничность.в структуре социальной идентичности 331
4.7.3. Особенности трансформаций этнического самосознания 334
4.7.4. Особенности реакции на фрустрацию 339
4.7.5.Поведенческие стратегии в межэтническом взаимодействии 343
4.8. Выводы 347
Заключение 351
Литература. 359
Приложения 386
Приложение 1. Методы психологического исследования напряженных полиэтнических систем 386
Приложение 2. Гистограммы, рисунки 404
- Социальный конфликт и межэтническая напряженность
- Эмпирическое исследование идентификационных матриц у титульного и русского населения республик России
- Эмпирическое исследование титульного и русского населения России в диапазоне «индивидуализм-коллективизм»
- Трансформации эмоционально-оценочного компонента этнического стереотипа в процессе совместной деятельности
Введение к работе
Актуальность. Кризис постсоветского общества подтвердил, что отношения между различными этническими группами - одна из самых уязвимых сфер человеческих отношений. В эту плоскость проецируются экономические, социальные и политические проблемы, нередко оборачиваясь этнофобиями, межэтническими конфронтациями и политическим противостоянием. В хронологию событий, сопровождающих распад СССР и становление новой России, навсегда вписаны драматической строкой этнические конфликты Нагорного Карабаха, Абхазии, Приднестровья, Южной и Северной Осетии, Чечни. Межэтнические отношения стали значимой и порой неблагополучной частью социальной реальности, и мы расплачиваемся сегодня за прошлые и настоящие ошибки в этнонациональной политике ростом числа вынужденных мигрантов, войнами, этническим насилием и нетерпимостью.
Международная практика урегулирования этнических конфликтов показывает, что важнейшей темой переговорных процессов, усилий различных политических, религиозных и этнических групп неизбежно становится проблема поиска психологических стратегий по преодолению конфликтных ситуаций. В Уставе ЮНЕСКО звучит мысль о том, что войны начинаются прежде всего в умах людей. И здесь же происходит поворот к миру. Различные социологические и психологические подходы, развиваемые в рамках изучения социальных конфликтов как за рубежом, так и в России (Burton, 1987; Coser, 1956; Dahrendorf 1959; Deutch, 1973, Fisher, 1990; Larsen, 1993; Гришина, 2000; Здравомыслов, 1995; Степанов, 1996, и др.) дают общую основу для понимания психологической природы межэтнических проблем. Среди социальных конфликтов выделяются обладающие весьма специфическими чертами этнические конфликты. Их психологические аспекты изучаются в антропологических, этнологических, политологических, социологических и социально-психологических исследованиях (СоаШеу, 1993; Horowitz, 1985; Gurr, 1993; Абдулатипов, 1995; Губогло, 1996; Дробижева 1994, 1996; Машкова, 1997; Мукомель, 1997; Паин, Попов, 1997; Тишков, 1997; Ямское, 1997). Тем не менее в современной психологической науке этнический конфликт является все еще недостаточно изученным и далеким от интеграции исследовательским полем.
Анализ научной литературы по изучению социальных конфликтов, различных подходов ук их концептуализации, опыта создания интегративных теорий этноцентризма и этнических конфликтов убеждает в том, что в работах этого направления нередко исследется гораздо более широкая проблемная область, чем та, которая должна охватываться категорией этнического конфликта, как, главным образом, политического явления. В первую очередь речь идет о психологических аспектах, интерес к изучению которых существенно вырос в современной конфликтологии за последние годы. Дальнейшее развитие психологических исследований проблемных отношений между этническими группами требует соответствующего обустройства методологической парадигмы конфликта, в которой психологам становится особенно неуютно, когда вопрос о динамике межэтнических отношений обозначается как центральная тема исследования. В этом случае концептуализация понятия «межэтническая напряженность» как социально-психологической характеристики межэтнических отношений позволяет, на наш взгляд, выделить в парадигме социального конфликта особую область исследования, а в психологии межэтнических отношений - специальный предмет ее изучения в условиях социальной нестабильности.
В контексте методологии исследования сложных систем с позиции их вариативности, множественности и разнообразия (Асмолов, 1996) осознается необходимость перехода от методологии анализа межэтнических отношений, фокусирующейся на конфликтах, к методологии, фокусирующейся на изучении межэтнической напряженности, как проявления противоречий между тенденциями к межкультурному объединению и росту единообразия и тенденциями к росту значимости отличительности и многообразия в поликультурном обществе. Среди основных аргументов в пользу концептуализации в этнопсихологии категории «межэтническая напряженность» наиболее важны следующие: (1) Категория межэтнической напряженности позволяет исследовать более широкий и более глубинный диапазон отношений, в том числе отношения типа «группа-личность», «личность-личность», «личность-общество», динамику переходов интерсубъектных и интрасубъектных отношений в этносоциальных ситуациях межгруппового и межличностного взаимодействия. (2) Категория межэтнической напряженности не имеет такого негативного оценочного смысла, как категория конфликта, и опирается на широкое феноменологическое поле психологических состояний и процессов, в котором доминирует скорее конструктивная, чем деструктивная направленность. (3) Категория межэтнической напряженности, призванная отражать динамику межэтнических отношений, дает больше возможностей для выявления условий, влияющих на межэтническое взаимодействие в том или ином направлении, понимания социально психологических и индивидуальных психологических механизмов, определяющих трансформации в системе отношений между этническими группами вплоть до конфликтов и кризисов. (4) Исследование межэтнической напряженности открывает возможности изучения механизмов перехода групповых психологических состояний в групповые действия. (5) Категория межэтнической напряженности позволяет использовать при анализе форм проблемного межэтнического взаимодействия методологию не конфликта, а конкуренции, в первую очередь такой ее формы как продуктивная конкуренция {Шмелев, 1997). (6) В социально конструктивном плане смещение фокуса исследований от конфликта к межэтнической напряженности открывает новые пути построения социальных норм толерантности, как норм, поддерживающих продуктивную конкуренцию и рост разнообразия в гражданском обществе. (7) Категория межэтнической напряженности охватывает широкий спектр этносоциальных ситуаций в Российской Федерации, среди них конфликт - лишь одна из ситуаций, для которой характерно "противоречие в целях и ценностях между сторонами, стремление сторон контролировать друг друга, антагонистические чувства сторон по отношению друг к другу" (Fisher, 1990).
Исходя из вышесказанного, в нашем исследовании отстаивается положение о том, что переход в сфере психологического анализа межэтнических отношений от изучения отдельных конфликтов к анализу межэтнической напряженности как феноменологического психологического поля, а этнических групп как напряженных этносоциальных систем (К.Левин) позволяет приблизиться к разработке конструктивной содержательно-динамической модели диагностики состояния межэтнических отношений и прогнозирования их развития. В этом случае исследование межэтнических отношений приобретает также более позитивную направленность, так как изучаются не столько сами конфликты, сколько возможности конструктивного потенциала межэтнических отношений, сохранения и развития этнической толерантности.
Теоретико-методологическая основа исследования. Общенаучной методологией исследования, с одной стороны, выступает конструкционизм, который в современных социальных науках приобретает все большую популярность, с другой - социокультурные, культурно-исторические и историко-эволюционные принципы детерминации психических процессов и явлений, как общая парадигма современной психологии. Конструкционизм уже завоевал доминирующую позицию в социологии (ПБергер, Т.Лукман), в этнологии и антропологии (Ф.Барт, Э.Геллнер, Э.Хобсбаум, В.Тишков), нашел в лице К.Гергена авторитетного сторонника в социальной психологии. К.Герген в числе предшественников социального конструкционизма в психологии называет
основоположника феноменологической социологии А.Шюца, основателя символического интеракционизма Дж.Мида и заложившего основы культурно-исторической теории ЛСВыготского. Нас привлекает умеренный конструкционизм, который смыкается с культурно-исторической психологией Л.С.Выготского, получившей развитие щ работах А.Н.Леонтьева, А.Р.Лурии, и с психологией социального познания.
Социальный конструкционизм и психологию социального познания объединяет рассмотрение познания как процесса социального конструирования, а также перемещение объяснения человеческих действий из сферы разума в сферу социального взаимодействия (Андреева, 1999). В этом ключе особое значение имеет одна из важнейших идей, лежащая в основе психологической теории, - принцип субъективной интерпретации, которая не является «чистым» продуктом конструирования реальности познающим субъектом, а представляет именно результат взаимодействия между человеком и ситуацией (Росс, Нисбетт, 1999).
Существенное воздействие и на отдельного человека, и на целые группы оказывает ситуация социальной нестабильности, которая вызывается быстрыми и радикальными изменениями, принимающими в зависимости от условий исторического развития, социокультурных и этнопсихологических особенностей специфическую для каждого государства форму. 1990-е гг. В.А. Ядов определил как высокоактивную стадию социальных трансформаций в России (Ядов, 2000). Результатами воздействия ситуации социальной нестабильности являются изменения механизмов социального познания, роли социальных институтов и форм социального контроля, создание нового образа социального мира в целом и его отдельных элементов (Андреева, 2000). Специфика постсоветского общества как полиэтнического государства определила сферу межэтнических отношений как область важнейших социальных трансформаций.
По пути, обозначенному направлениями современной методологии социальных и поведенческих наук, идут многие исследователи, внесшие значительный вклад в развитие психологии межгрупповых и межэтнических отношений. Разрабатывая социально-психологический подход к исследованию межэтнических противоречий и конфликтов, мы опирались на концепции и идеи, развиваемые в отечественной и зарубежной социальной психологии и психологии личности (Агеев, 1990; Андреева, 1997, 2000; Асмолов, 1993, 1996; Будилова, 1983; Донцов, 1979, 2000; Журавлев, Шорохова, 199S; Леонтьев АЛ, 1983; Леонтьев Д.А. 1999; Петренко, 1997; Сушков, 2000; Шихирев, 1997, 1999; Ядов, 1975, 1994,1995; Allport, 1954; Campbell, 1965; Hewstone, 1986; Klineberg, 1982; LevineRA, 1972; Moscovici, 1984; Rothbart, 1984; Sherif, 1961; Tajfel, Turner, 1986; Van Dijk, 1993), в зарубежной кросс-культурной психологии, в психологии этнических меньшинств (Berry, 1990; Brislin, 1980; Gudykunst, 1988; Hofstede, 1984; Leung, 1988; Triandis, 1980, 1985, 1986; Vassilliou, 1967, 1985), а также в отечественной этнопсихологии (Асмолов, Шлягина, 1984; Бороноев, Павленко, 1994; Джандилъдин, 1971; Кон, 1966, 1995; Королев, 1979; Лебедева 1993,1997, 1999; Левкович, 1985,1990; Лдеье, 1994; Марцинковская, 1994; Медведев, 1990; Мулдашева, 1991; Мухина, 1996; Науменко, 1992; Павленко, 1992, 1994; Петренко, 1987; Поршнев, 1973; Платонов, Почебут, 1993; Резников, 1997; Рощин, 1994; Рыжова, 1995; Сикевич, 1996; Старовойтова, 1985; Стефаненко, Ениколопов, Шлягина, 1993; Стефаненко, 1999; Трусов, 1984; Хотинец, 1998; Шайгерова, 2001; Шлягина, Данзанова, 1995; Шиет, 1996).
Взаимосвязь этих парадигм позволяет исследовать не только первичную, но и вторичную реальность «микросоциального уровня», учитывая влияние на формирование межэтнических отношений социальной ситуации, особенностей исторического и политического развития общества, особенностей этносоциальной и социокультурной среды, когнитивно-мотивационных сфер личности и группы. Такой подход, опирающийся на широкую совокупность переменных, дает возможность вьшти в контексте межэтнических отношений на анализ психологической природы этносоциальных фактов действительности.
Микросоциальный уровень исследования предполагает рассмотрение в качестве реальных носителей межэтнической напряженности социальных субъектов взаимодействия - этнических групп и индивидов, как их представителей. В понятиях внутригрупповой и межэтнической напряженности находят отражение и характеристики психологического состояния этнических групп, и их взаимоотношений. Особенности каждой этнической группы могут быть поняты только через призму культурно-исторических взаимоотношений и взаимодействий с другими группами. Исследуя этнические группы и межэтнические отношения через отдельную личность, автор рассматривает ее в русле вышеуказанных парадигм как продукт развития определенной этносоциальной и культурно-исторической целостности (Леонтьев А.А., 1983). В связи с этим личность исследуется как типичный представитель данной этнокультурный среды и данного времени, претерпевающий в трансформирующемся обществе изменения вместе с группами, к которым он принадлежит, и самим обществом в целом.
Опора на указанные парадигмы в построении подхода к исследованию межэтнических противоречий и конфликтов выдвигает на первый план морально-психологическую составляющую научной концепции, которая сама служит средством преобразования действительности (Шихирев, 1997). В связи с этим в основу предлагаемого здесь подхода к исследованию межэтнических отношений положены идея синергизма и принцип толерантности, развиваемый в контексте Федеральной целевой программы «Формирование установок толерантного сознания и профилактика экстремизма в Российском обществе» правительства Российской Федерации.
Идея синергизма (от греч. synergos - вместе действующий), впервые появившаяся в работах Р.Бенедикт и развиваемая А.Маслоу, предполагает становление высокосинергичного общественного устройства, при котором «эгоизм и альтруизм сливаются таким образом, что возрастает степень межличностного объединенного действия и гармонии в обществе» {Maslow, 1971). Идея синергизма особенно плодотворна в контексте решения проблем поликультурного общества, так как направляет на поиски в нем такого баланса этноцентризма и этнического альтруизма, который позволил бы сохранить оптимальный уровень психологической напряженности - с одной стороны, поддержать культурное и этническое многообразие мира, с другой - наладить межэтнический диалог и служить интересам всех членов общества.
Принцип толерантности в качестве социальной и психологической основы культуры мира и согласия между народами активно внедряется авторитетной международной Организацией Объединенных Наций. Толерантность как ценность интегрированного общества, как основополагающий нравственный принцип солидарности человечества, как практика и принцип действия во взаимоотношениях между людьми, как позитивная личностная характеристика привлекла в последние годы внимание многих исследователей и в России, внесших значительный вклад в изучение и популяризацию этого понятия {Асмолов, 1998; Дробижева, 1997; Тишков, 1997). Этническая толерантность рассматривается как социально значимая характеристика, определяющая такой способ принятия этнокультурных различий, который исключает развитие этнофобий и межэтнических конфронтации {Уолцер, 2000), как важное условие формирования позитивного диалога в межэтнических отношениях, а интолерантность - как барьер на пути разрядки межэтнической напряженности.
Идеи синергизма и толерантности станут действенны в практике межэтнических отношений, если не будут опираться на традиционную этику, предполагающую «отрицание отрицательного», абсолютное противопоставление Добра и Зла и в связи с этим разрядку отвергнутых негативных теневых сил и устранение чувства вины на основе психологии «козла отпущения», когда негативное проецируется на человека или группу людей, которые считаются врагами. Опорой должна стать альтернативная этика, чьей задачей является поощрение не стремления к «совершенству», а стремления к целостности и интеграции личности (Э.Нойманн). Рассмотрение межэтнических проблем на основе такого этического подхода открывает новые пути для разрешения этнических противоречий и конфликтов.
Особое значение для разработки теоретико-методологической основы диссертации составляют следующие методологические подходы и теоретические концепции отечественных и зарубежных психологов : а) теория социального поля К.Левина; б) концепция социальной идентичности Г.Тэжфела и его коллег; в) концепция психосоциальной идентичности и жизненных кризисов Э.Эриксона; г) концепция относительной депривации (Т.Гурр, С.Хантингтон); д) историко-эволюционный подход к исследованию личности А.Г.Асмолова; е) мета-теория генерализованного адаптационного синдрома; ж) политико-философская концепция толерантности М.Уолцера; з) ряд идей и концептов, связанных с динамикой межличностных и межгрупповых отношений аналитической психологии К.Юнга; и) подходы к исследованию категорий потребности и напряженности в работах К.Левина, А.Маслоу, Г.Мюррея, в теории человеческих потребностей Дж.Бертона; к) антропологические исследования национализма и этничности (Л.М.Дробижева, Б.Вильямс, К.Вердери, Э.Геллнер, В.А.Тишков, Э.Хобсбаум и Т.Эриксен).
Основная эмпирическая база данного исследования явилась результатом работы автора в рамках особого направления по исследованию межэтнических отношений в отечественной науке, возглавляемого Л.М.Дробижевой. Это направление сочетает этносоциологический, этнологический и социально-психологический подходы в изучении таких феноменов как этническое самосознание, этническая идентичность, межэтнические установки, этнические конфликты. Одним из важнейших принципов данного направления является опора на широкомасштабные эмпирические кросскультурные исследования, что позволяет строить теоретические концепции на основе репрезентативного сравнительного эмпирического материала, полученного непосредственно в межгрупповом социальном контексте.
Не только методологической, но и важной содержательной основой работы выступили отечественные антропологические, этнологические, этносоциологические и исторические исследования межэтнических отношений, этнополитических и этнокультурных процессов (Аклаев, 1990; Анчабадзе, 1996; Артановский, 1973; Арутюнов, 1989; Арутюнян, 1972, 1984; Бгажноков, 1983; Велик, 1989, 1993; Блиев, 1985; Бзаров, 1984; Бромлещ 1983, 1987; Волкова, 1989, 1996; Гузенкова, 1995; Гостиева, 1994, 1996;
Дзадзиев, 1985; Дробижева 1985, 1994, 1996, 1998; Калоее, 1989; Клементьев 1973; Кожанов, 1978; Козлов, В.И., 1974; Коростелев, 1995; Коротеева, 1999, 2000; Крюков, 1976; Маликова, 1998; Пименов, 1986; Снежкова, 1982; Соколовский, 1994; Тшиков, 1989, 1997; Уарзиатпи, 1990 и др.).
Объект исследования - представители этнических групп и этнические группы в различных ситуациях межэтнической напряженности - титульное и русское население Татарстана, Тувы, Саха(Якутии), Северной Осетии-Алании, Чечни, Ингушетии, лидеры и активисты национальных движений Тувы и Северной Осетии-Алании, Терское казачество Северного Кавказа, вынужденные мигранты (переселенцы и беженцы). Социально-психологическими исследованиями и этносоциологическими опросами было охвачено более 5000 человек.
Основная цель исследования - раскрыть психологическую природу межэтнической напряженности в трансформирующемся обществе и через ее понимание решить задачу диагностики этого феномена и воздействия на него на групповом и личностном уровнях. Регуляторная функция межэтнической напряженности психологически реализуется в отношениях этнических групп как социальных субъектов к самим себе, друг к другу и к действительности. Эти отношения объективируются в этносоциальные представления, этнические образы, этническую картину мира. Исследование особенностей этих образований, механизмов их трансформаций в условиях различных ситуаций межэтнической напряженности, их влияния на групповое поведение и индивидуальное поведение личности представляет предмет данного исследования.
Поставленная цель предполагает решение совокупности теоретических, методических, эмпирических и практических задач. В качестве основных теоретических задач выступают следующие: разработать . систему понятий, описывающих феноменологическое поле межэтнической напряженности; исследовать этническую идентичность как его конструкт; исследовать атрибутивные, социально-перцептивные, мотивационно-потребностные механизмы внутригрупповой и межэтнической напряженности; раскрыть содержание потребности в этнической идентичности и взаимосвязь между мотивационно-потребностным компонентом этничности и этномобилизационными процессами; исследовать особенности, функции и механизмы действия этнических образов в различных ситуациях межэтнической напряженности; проанализировать взаимосвязь между трансформациями этнической идентичности и формами этнополитической мобилизации; исследовать фазовую динамику межэтнической напряженности и особенности активизации системы психологической защиты этнической группы в условиях роста межэтнической напряженности.
Методические задачи: разработать систему социально-психологических индикаторов как основу для создания специальных эмпирических программ изучения, измерения, а также мониторинга межэтнической напряженности; сконструировать батарею адекватных методов и методических приемов для измерения уровня межэтнической напряженности, характера этномобилизационных процессов и уровня этнической толерантности; апробировать методический инструментарий в различных ситуациях межэтнической напряженности.
Эмпирические задачи: исследовать различные ситуации межэтнической напряженности, критические рубежи ее роста в различных регионах России (Татарстан, Тува, Саха(Якутия), республики Северного Кавказа); изучить межэтническую напряженность как социально-психологическую характеристику, отражающую психологические состояния и особенности этнического самосознания у различных этнических групп (титульного и русского населения республик Северного Кавказа, Терского казачества, вынужденных мигрантов из Грузии и Чечни); раскрыть этнопсихологические аспекты отношений между народами Северного Кавказа в различных ситуациях межэтнической напряженности на основе интерпретации совокупности антропологических, исторических, демографических, политологических, социологических и психологических эмпирических данных; сравнить трансформации этнической идентичности у народов России в разных ситуациях межэтнической напряженности; провести кросскультурный анализ особенностей этномобилизационных процессов, способов разрешения ситуаций межэтнической напряженности, поведенческих стратегий, общих психологических диспозиций в сфере межэтнического взаимодействия у разных народов России.
Эмпирической основой работы является ряд социально-психологических исследований и этносоциологических опросов, организованных и проведенных автором самостоятельно, а также совместно с коллегами в процессе участия в различных исследовательских проектах.
(1) Этносоциологичеекий опрос и исследование этнических стереотипов у беженцев из Южной Осетии и внутренних районов Грузии. Осуществлено в сентябре 1991 г. в период наибольшего обострения отношений между Грузией и Южной Осетией (350 респондентов).
(2) Этносоциологический опрос населения Владикавказа (Северная Осетия) (май, 1992), проведенный за 5 месяцев до начала вооруженного конфликта между Ингушетией и Северной Осетией (750 респондентов - русские, осетины, ингуши).
(3) Социально-психологическое исследование особенностей этнического самосознания у осетин, ингушей, чеченцев и русских, проведенное через полтора года после обострения осетино-ингушских отношений в октябре 1982 г. (112 респондентов).
(4) Социально-психологическое исследование самосознания Терского казачества, проведенное в 1993 и 1995 гт. в различных республиках Северного Кавказа (236 респондентов).
(5) Социально-психологическое исследование городского населения Северной Осетии-Алании, Тувы, Татарстана и Саха(Якутии). Осуществлено в рамках проекта «Этническая идентичность, национализм и разрешение конфликтов в Российской Федерации» (рук. проф. Дробижева Л.М.). (1994-1996 гг.) (3000 респондентов).
(6) Социально-психологическое исследование лидеров и активистов национальных движений Северной Осетии-Алании и Республики Тыва, проведенное в рамках проекта «Этническая идентичность, национализм и разрешение конфликтов в Российской Федерации» в августе-сентябре 1994 (70 респондентов - осетины и тувинцы).
(7) Социально-психологическое исследование русских переселенцев (казаков) из Чечни, проведенное в августе-сентябре 1994 г. в Северной Осетии-Алании (40 респондентов - русские, казаки).
(8) Социально-психологическое исследование русских беженцев из Грозного (январь-февраль 1995 г.) (40 респондентов).
(9) Исследование отношения москвичей к «лицам кавказской национальности» (август, 1996 г.) (40 респондентов).
(10) Социально-психологическое исследование межэтнических установок у татар, осетин, якутов, тувинцев и русских. Осуществлено в рамках проекта «Этнические и административные границы: факторы стабильности и конфликтности» (рук. проф. Л.М. Дробижева) (1997г.) (свыше 3000 чел.).
(11) Исследование социокультурной адаптации вынужденных мигрантов из ближнего и дальнего зарубежья. Научно-практические программы РГНФ, УВКБ ООН и Российского общества Красного Креста (научный рук. Солдатова Г.У.) (1997-2001) (свыше 500 чел.).
(12) Исследование феноменов справедливости и доверия у представителей разных этнических групп в Татарстане, Якутии, Башкортостане и Оренбургской области.
Осуществлено в рамках проекта «Социально-экономическое неравенство этнических групп и проблема интеграции в Российской Федерации» (Рук. проф. Л.М. Дробижева) (1999-2000).
Методы эмпирического исследования. Эмпирическая проверка гипотез на основе разрабатываемой феноменологии психологического исследования межэтнической напряженности потребовала создания специального методического инструментария. В методическую программу исследования включены четырнадцать методик и методических разработок, семь из которых бьши разработаны автором самостоятельно и совместно с коллегами в разные годы и сами явились объектами исследования.
К числу последних относятся специальные психологические методы и методические приемы исследования личности и социальной группы, главной целью которых является измерение уровня и характера межэтнической напряженности и изучение центрального конструкта ее феноменологического поля - этнической идентичности. Среди них: (1) Диагностический тест отношения (ДТО), созданный с целью исследования эмоционально-оценочного компонента этнического образа; (2) методическая разработка на выявление типов этнической идентичности и степени этнической толерантности; (3) опросник на выявление этноаффилиативных тенденций; (4) методическая разработка «Культурно-ценностный дифференциал», созданная для исследования ценностных ориентации и психологических универсалий; (5) модификация теста личностных конструктов Дж.Келли для изучения когнитивного содержания этнической идентичности; (6) методические приемы исследования статуса этничности в структуре социальной идентичности и уровня этнополитической мобилизации сознания; (7) методические приемы исследования конативного (поведенческого) компонента этнической идентичности. Помимо авторских методик в работе использовались широко известные личностно и социально-психологически ориентированные методы: тест Куна и Макпартленда «Кто Я?» (Kuhn, MacPartland, 1954), тест рисуночной фрустрации Розенцвейга {Тарабрина, 1994), тест агрессивности Басса-Дарки (Практикум по психодиагностике, 1990), тест руки Вагнера, Цветовой тест отношения (Эткинд, 1980); Символический тест (см. Burns, 1979), модифицированная шкала Э.Богардуса, использовались также методы анкетирования и полустандартизированного интервью.
Обоснованность и достоверность полученных результатов определяется следующими моментами. Обследование представителей разных этнических групп проводилось на основе единой эмпирической программы, включающей несколько вариантов, что позволило провести сравнительное кросскультурное исследование различных ситуаций межэтнической напряженности. Опираясь на данные социально-психологических исследований, проведенных на сравнительно небольших выборках, мы адаптировали наши специфические методические приемы для включения в этносоциологические опросники и получили уникальные кросс-культурные материалы на больших репрезентативных социологических выборках (около 3000 человек), величина случайной погрешности в которых не превышала 5%. Достоверность выводов об универсальном характере выявленных социально-психологических особенностей и механизмов развития межэтнической напряженности обеспечивалась также соблюдением всех основных принципов проведения эмпирических исследований, использованием методов математической обработки данных и подтверждением ряда результатов данными, полученными в психологических и социологических исследованиях других авторов. Основные положения, выносимые на защиту:
(1) Построение содержательно-динамической модели диагностики и прогнозирования межэтнических отношений определяется переходом от методологии, фокусирующейся на конфликтах, к методологии, фокусирующейся на изучении межэтнической напряженности как широкого феноменологического поля психологических явлений и процессов, в котором доминирует не деструктивная, а конструктивная направленность на межэтническое взаимодействие.
(2) Межэтническая напряженность - социально-психологическая характеристика отношений и взаимодействий между этническими группами. Рост межэтнической напряженности происходит в результате динамического противоборства побуждающих и сдерживающих ее психологических сил, которые, одновременно усиливаясь и уравновешивая друг друга, повышают до определенного критического предела уровень внутригрушювой напряженности. В случае дальнейшего роста побуждающих психологических сил межэтническая напряженность достигает своего деструктивного уровня.
(3) Психологические силы, побуждающие рост межэтнической напряженности, представляют собой результат взаимодействия таких факторов, как трансформации личностной и групповой этнической идентичности по типу гиперидентичности, рост массовой фрустрации и неудовлетворенности, виновниками которых рассматриваются другие этнические группы, изменения (снижение или повышение) этносоциального статуса группы, фрустрация этнических потребностей, актуализация психологической зашиты этнической группы и активизация этнически интолерантных личностей. Психологические силы, сдерживающие рост межэтнической напряженности, выступают как результат сохранения и укрепления позитивной этнической идентичности, доминирования толерантности в межэтнических отношениях, сохранения и расширения общего семантического межкультурного пространства и укрепления чувства межкультурной близости, удовлетворения этнических потребностей.
(4) Этническая идентичность выступает системообразующим основанием целостности и интеграции этнической группы и основой самоопределения личности в ситуации социальной нестабильности. В полиэтническом обществе трансформации этнического самосознания по типу гиперидентичности являются психологическим механизмом перехода латентной межэтнической напряженности в фрустрационную, конфликтную и кризисную.
(5) Позитивная этническая идентичность выступает механизмом формирования конструктивного уровня внутригрупповой и межэтнической напряженности, необходимого для сохранения целостности и интегрированности собственной этнической группы и одновременного развития позитивных отношений с другими группами. В российском обществе позитивная этническая идентичность имеет характер нормы, сдерживающей рост межэтнической напряженности. Ситуация социальной нестабильности и рост межэтнической напряженности не снижают представленность такой нормы в групповом сознании, но способствуют активизации в нем гиперэтничных установок.
(6) Рост межэтнической напряженности определяется уровнем активизации психологической защиты этнической группы, представляющей взаимодействие мотивационно-потребностных, социально-перцептивных и этнокультурных механизмов. Психологическая защита этнической группы является фактором, который ограничивает пределы конструирования этнической идентичности и корректирует динамику этномобилизационных процессов.
(7) Состояние неудовлетворенности, вызванное фрустрацией групповой потребности в этничности, приводит к росту межэтнической напряженности и активизации этномобилизационных процессов. Мотивационная основа мобилизации группы как субъекта интолерантности определяется совокупностью неудовлетворенных аффилиативных мотивов (мотивов привязанности), детерминированных потребностью в этнической принадлежности, и статусных мотивов (мотивов самоуважения и достоинства), детерминируемых потребностью в позитивной этнической идентичности и этнической безопасности.
(8) Основой психоконсультационной и психокоррекционной работы по адаптации и реабилитации лиц, пострадавших в этнических конфликтах, беженцев и вынужденных мигрантов является восстановление целостности и интегрированности ЛИЧНОСТИ через преодоление кризиса идентичности, изменений в мотивационно-потребностной сфере, осознание и снятие негативных проекций, формирование установок толерантного сознания, преодоление культурных барьеров и последствий культурного шока в сочетании с психокоррекцией посттравматических стрессовых расстройств.
Научная новизна и теоретическая значимость работы состоит в том, что впервые: (а) на основе концептуализации межэтнической напряженности как социально- психологического феномена осуществлено исследование психологических аспектов проблемных межэтнических ситуаций; (б) разработана система взаимозависимых понятий, раскрывающих содержание межэтнической напряженности на теоретико- методологическом, эмпирическом и операциональном уровнях; (в) обобщены и систематизированы психологические, антропологические, этнологические,
социологические, политологические и культурологические результаты исследований этнических конфликтов, этничности, этнического самосознания, этнической идентичности в контексте проблемных межэтнических отношений; (г) разработана гибкая система методов, которая способна выявлять динамику межэтнической напряженности, прогнозировать и улавливать критические моменты межэтнических отношений с целью их раннего предупреждения; (д) через призму социально-психологического феномена межэтнической напряженности рассматриваются различные аспекты межэтнических отношений, широкий круг эмпирических объектов и явлений.
Практическое значение работы. (1) Разработанные программы и методы этнопсихологического исследования представляют специализированный социально-психологический инструмент диагностики и мониторинга уровней внутригрупповой и межэтнической напряженности и характера этномобилизационных процессов. Это также способ дать точные прогнозы темпов и векторов эскалации напряженности в обществе и на основе понимания глубинных психологических механизмов своевременно принять соответствующие меры по ее локализации и регулированию. (2) Результаты исследования представляют систематизированную научно-информационную базу этнопсихологических данных по ряду регионов России. Результаты имеют сравнительный кросс-культурный характер, что делает их особенно актуальными в процессе выработки региональной политики в национальной сфере, разработки программ регулирования межэтнических отношений и предотвращения эскалации межэтнической напряженности, для прогнозов этнических миграций. (3) Эмпирические и прикладные результаты исследования представляют психологический компонент комплексной работы по развитию интеграционных тенденций в обществе. Исследуемые механизмы межэтнического восприятия, особенности мотивационно-потребностной сферы, принципы психодиагностики этнических образов, выявленные взаимосвязи между установками и групповым поведением могут явиться эффективной научной основой по психокоррекционной работе в целях развития взаимопонимания между народами. (4) Теоретические и эмпирические результаты исследования, раскрывающие глубинные психологические механизмы и закономерности трансформации межэтнических отношений в кризисные периоды развития общества, могут быть использованы в качестве основы социальной этнотерапии как на высоком политическом уровне в процессе конструирования социальных отношений с целью предотвращения развития дезинтеграционных тенденций в обществе, так и в практической работе общественных деятелей, профессиональных политиков, психологов и социальных работников, занимающихся урегулированием этнических конфликтов и поисками способов их разрешения, психологической реабилитацией беженцев и вынужденных переселенцев.
Положения и выводы, содержащиеся в работе, реализованы в деятельности автора в качестве эксперта правительственных и общественных организаций в области межэтнических отношений, в практической работе в Центре социально-психологической адаптации и реабилитации мигрантов при Российском Обществе Красного Креста, в Научно-практическом Центре психологической помощи мигрантам УВКБ ООН. На основе исследования прочитан курс лекций «Психология межэтнической напряженности» на факультете психологии МГУ (1999-2000гт.), разработаны и ведутся тренинговые программы по формированию толерантности у подростков и взрослых, тренинги социокультурной адаптации мигрантов.
По теме диссертации опубликовано свыше 70 работ (из них 16 работ на английском языке), в том числе две монографии и одно учебное пособие, 15 работ написано в соавторстве, общий объем работ, обобщенных в диссертации, составляет свыше 90 печатных листов.
Апробация работы. Основные положения исследования обсуждались на заседаниях сектора социально-психологических проблем межэтнических отношений Института этнологии и антропологии РАН (1990-2000гг.); в Международном Институте Мира (Осло, 1996, 1997), на Ученом совете Института этнологии и антропологии РАН (1998); на заседаниях кафедры психологии личности факультета психологии МГУ (1999,2000).
Материалы диссертационного исследования докладывались и обсуждались на VII Съезде Всесоюзного общества психологов (Москва, 1989); Всесоюзной конференции по социальной психологии (Кострома, 1989); Международной конференции «Этничность и конфликты в пост-коммунистическом мире» (Амстердам, 1990); Международной конференции «Русские меньшинства в республиках бывшего СССР» (Вашингтон-Мичиган, 1992); Международной конференции «Этнические конфликты в постсоветском обществе» (Прага, 1993); Международной конференции «Национализм, этническая идентичность и разрешение конфликтов в Российской Федерации» (Стзнфорд, 1995); Международном симпозиуме «Толерантность и насилие в современных обществах» (Москва, 1995); Международной конференции «Толерантность, взаимопонимание и согласие» (Якутск, 1995); Международном семинаре «Демократизация и национализм в республиках Российской Федерации» (Вашингтон, 1996); Международном симпозиуме «Этничность в постсоветском пространстве: сущность, роль в обществе, перспективы» (Киев, 1996); Международной конференции «Административные и этнические границы: факторы стабильности и конфликтности» (Москва, 1998); Антропологическом Конгрессе (Москва, 1999); Международном симпозиуме «Этничность и социальная мобильность в республиках Российской Федерации» (Вашингтон, 2000); научной конференции «Социально-экономическая дифференциация этнических групп и проблемы интеграции в РФ» (Москва, 2000); Международном семинаре «Психологическая помощь вынужденным мигрантам из зон военных и этнических конфликтов» (Москва, 2001); Ломоносовских чтениях МГУ (Москва, 2001) и др.
Социальный конфликт и межэтническая напряженность
Современный исследователь, работая в области изучения межэтнических отношений в ситуации социальной нестабильности, даже если он пытается балансировать между категориями гармонии и напряжения, так или иначе «скатывается» к изучению этнического конфликта. Немаловажным фактором в этом случае выступает влияние устойчивой и общепризнанной парадигмы социального конфликта. Применительно к теме нашего исследования рассмотрим достижения и проблемы современной конфликтологии как области междисциплинарного исследования социального конфликта.
Изучение многочисленных работ по социальным конфликтам в целом (причины конфликтов, этапы и механизмы их протекания, способы разрешения и др.), а также теорий этноцентризма и этнических конфликтов наглядно демонстрирует настолько широкий диапазон исследования различных аспектов социальных отношений, что они с огромным трудом втискиваются в итак уже достаточно широкую и становящуюся все более междисциплинарной теорию социального конфликта. Понятие «конфликт» зачастую выступает в качестве метафоры, охватывающей разнообразный спектр проблемных отношений между группами. Не случайно в одной из обзорных работ, посвященной анализу исследований этой темы в первой половине двадцатого века, конфликт уже был назван «каучуковой» концепцией (Mack, Snyder, 1957). В современной конфликтологии эта традиция продолжается, несмотря на то, что в ряду проблемных межгрупповых отношений конфликт - лишь одно, хотя возможно и наиболее яркое из событий.
Социологические и психологические подходы, развиваемые в рамках изучения конфликтов как за рубежом, так и в России (Burton, 1987; Coser, 1956; Darendorf, 1959; Deutch, 1973, Fisher, 1990; Larsen, 1993; Гришина, 2000; Здравомыслов, 1995; Гостев, Соснин, Степанов, 1996, и др.) дают общую основу для понимания психологической природы межэтнических проблем. Большинство наиболее крупных исследователей социального конфликта подчеркивали его позитивное функциональное значение (Boulding, 1988; Burton, 1987, Coser, 1956; Darendorf, 1959; Deutch, 1973; Glukman, 1956). Такой взгляд на конфликт стал развиваться в середине двадцатого века в противовес позиции Т.Парсонса, который имел огромное влияние на социологов и социальных психологов в 40-50-х гг. Он рассматривал конфликт как дисфункциональное, разрушительное явление, как социальную болезнь, нуждающуюся в лечении. В ответ в работах Л.Козера, Р. Дарендорфа, МТлюкмана отстаивалось положение, что плюсы и минусы социального конфликта должны оцениваться в зависимости от ситуации. В настоящее время доминирует представление, обозначенное еще в этих работах, что конфликты — не только естественная форма общественной жизни, но и средство интеграции, стабилизации и поддержания как внутригруппового единства (внутригрупповой сплоченности, производства стабилизирующих и интегративных элементов, уменьшение социальной изоляции), так и равновесия сил в контексте межгрупповых отношений (поддержание межгрупповых границ, выполнение функции спускового курка для уменьшения фрустрации и агрессии).
В обобщенном виде под теорией социального конфликта понимается огромная совокупность работ последнего столетия, начиная с главы о конфликте в «Социологии» Георга Зиммеля (1908) и заканчивая современными исследованиями в этой области, включающими как частные теории конфликта, предполагающие изучение различных типов конфликтного поведения, так и исследования, претендующие на создание общей теории конфликта и сфокусированные на внутренней структуре данного феномена, его устойчивых характеристиках (например, Й Галтунг, К.Боулдинг, Л.Крисберг).
Категория «напряженность» так или иначе постоянно присутствовала в работах, выполняемых в парадигме социального конфликта, иногда даже подменяя собой само понятие «конфликта». За это, например, в середине 50-х гг. Л. Козер критикует Т.Парсонса, отмечая, что в его последней работе «Социальная система», изданной в 1951 г., понятие «социальный конфликт» в указателе вообще отсутствует, в то время как «напряженность» встречается многократно (Козер, 2000, с.42).
Всплеск интереса к исследованию социальных конфликтов тесно связан с социальной ситуацией в целом - войны, движения за гражданские права, разнообразные волнения и противоречия остро ставят вопрос о понимании и анализе происходящего. Наиболее эпохальные работы по теории социального конфликта появились после второй мировой войны: «Социальные функции конфликта» ЛКозера (1956), «Обычай и конфликт в Африке» М.Глюкмана (1956), «Класс и классовый конфликт в индустриальном обществе» Р.Дарендорфа (1959). Когда спадает острота проблем и обществу настоятельно требуются поиски способов регулирования социальных отношений - их гармонизация и оптимизация, тогда появляются такие варианты теории конфликта, как, например, концепции социального равновесия. В определенном смысле к этим взглядам следует отнести социологические подходы к конфликту Т.Парсонса, Р.КМертона, а также более поздние работы (например, Strasser, 1976, George, Wilding, 1976), в которых конфликт и согласие рассматриваются как взаимно уравновешивающие силы. При этом согласие считается нормальным состоянием общества, а конфликт - временным. В исследованиях как раз этого направления напряженность, стрессы, различные «трения» становятся предметом исследования и начинают существенно дополнять и обогащать теорию социального конфликта. Таковы в том числе работы известных психологов и антропологов, написанные также не без влияния Т.Парсонса и рассматривающие категорию «напряженности» в контексте межкультурных отношений (Williams, 1947; Kluckhohn, 1945; Klineberg, 1950; Levin, 1948).
Антропологи в своих исследованиях конфликта также не могли не считаться с социальной ситуацией. Перед Первой мировой войной они допускали только упорядоченный мир, пренебрегая наличием в нем соревнования и конфликта. Мотивация, лежащая в основе этого упущения, вероятно включала желание представить культуры как интегративные системы, а их представителей не как грубых дикарей, а как людей, ведущих разумный и упорядоченный образ жизни. Полевые исследования, осуществляемые при поддержке колониальной администрации, определяли игнорирование неблагоприятных аспектов жизни коренных жителей колоний. Вторая мировая война и послевоенная борьба за деколонизацию в Африке и Азии кардинально изменили ситуацию. Конфликт присутствовал везде, и антропологи больше не могли его игнорировать. Они стали получать и выполнять военные заказы. Но взгляды на конфликт у них были разные: одни считали, что конфликт - это порождение особых условий, другие, что конфликт - естественная часть человеческой культуры.
Последние десятилетия в рамках социологии интенсивно развиваются исследования социальной напряженности — феномена XX в, рассматриваемой социологами в качестве одного из важнейших конфликтогенных факторов. Социальная напряженность - это результат общественных кризисов, все ускоряющегося темпа жизни, возрастающей стрессовой нагрузки, ухудшения экологии. Понятие «социальная напряженность» в научной литературе используется в достаточно широком диапазоне: от определения ее как естественного параметра, характеризующего функционирование любой социальной системы, до рассмотрения как специфического состояния общественной жизни, возникающего только в периоды социальных изменений. Последнее направление представляет главную традицию исследования социальной напряженности в западной социологической, социально-психологической и конфликтологической литературе. Это означает развитие ее содержания во взаимосвязи с понятиями социальной дезинтеграции, девиации (в отношениях стабильного общества), аномии (в отношениях нестабильного общества), утраты социальной идентичности, классовой борьбы, межэтнических столкновений и социальных кризисов {Степанов, 1996).
Эмпирическое исследование идентификационных матриц у титульного и русского населения республик России
Содержательные и структурные трансформации идентичности взаимосвязаны и в процессе ее формирования на протяжении жизни человека взаимно определяют друг друга. Понимание этих механизмов имеет особенно большое значение при исследовании кризиса социальной идентичности, который всегда сопутствует переходным периодам в развитии общества. Кризисы общества Э.Эриксон рассматривал как особый поворотный пункт в развитии личности, когда создаются элементы новой идентичности (Ericson, 1967). Это поворот к поискам новой идентичности также и для целых общностей людей -этнических групп и наций. Кризис идентичности обычно определяется как потеря чувства самого себя, как невозможность приспособиться в изменившемся обществе, как разрыв между требованиями, предъявляемыми новой ситуацией, и прежними установками и взглядами (Хесле, 1994). В данном параграфе рассмотрим некоторые структурные трансформации социальной идентичности, которые определяют этот феномен.
С.Московичи была предложена гипотеза об организации сознания индивида по типу идентификационной матрицы, как специфической категориальной системы знаний субъекта. Основу идентификационной матрицы человека составляют множество принадлежностей или идентичностей: общечеловеческая, половая, религиозная, этническая, профессиональная и др. Для выделения данного аспекта анализа определим совокупность этих категорий как горизонтальную структуру идентичности. Распределением информации в идентификационной матрице руководит доминирующая в данный момент идентичность или группа идентичностей (Moscovici, 1984). Это означает определенный взгляд на мир, определенный угол зрения. Поэтому та идентичность, которая становится ведущей в данный момент времени, организует свою иерархию и свой порядок. Она имеет свой актив и свои запасники, свои фигуры и свой фон. Именно она определяет значимые параметры сравнения собственной группы с другими группами (Rosch, 1978).
Второй аспект трансформации структуры этнической идентичности связан с ее вертикальной структурой. Для нас это - личностный и групповой уровни идентичности. Исследователи все чаще обращаются к понятию личностной идентичности, с которой традиционно ассоциируются персональные качества и характеристики индивида, а также свобода самовыражения и выбора (Антонова, 1996, Баранова, 1993).
Э.Эриксон рассматривал идентичность в двух аспектах, неразрывно связанных между собой в процессе психосоциального развития человека. Во-первых, «Я-идентичность», включающую физические параметры и природные задатки, осознание собственной неповторимости, стремление к развитию и реализации собственных способностей и интересов. Во-вторых, групповую идентичность, предполагающую включение в различные группы и осознание значимости своего существования в рамках данного общества (Erikson, 19956, с. 676-679). В концепции идентичности Г.Тэжфела и Дж. Тэрнера личностная и групповая идентичности рассматриваются как две когнитивные подсистемы или как два полюса одного биполярного поведенческого континуума (Tajfel, Turner, 1986). Актуализация одного из уровней определяет соответствующее поведение. Дж. Тэрнер развил идею биполярного континуума, опираясь на концепцию самокатегоризации - отождествление себя с определенным классом объектов, и выделил три ее уровня: (а) самокатегоризация себя как человеческого существа, (б) групповая самокатегоризация - групповая (социальная) идентичность, (в) личностная самбкатегоризация - личностная идентичность. Доминирование одного из уровней подавляет другой, что приводит к известным и широко описанным эффектам, например, в случае актуализации социальной идентичности происходит минимизация внутригрупповых различий и максимизация межгрупповых, сходство между группами и индивидуальные различия становятся менее значимы, актуализируются процессы деперсонализации (Turner, 1985; Turner, Hogg, Oakes, Reicher, Wetherell, 1987).
Онтогенетически личностная идентичность является вторичной по отношению к групповой, в то время как и та, и другая идентичности по своему происхождению рассматриваются как социальные (см. Антонова, 1996). В целом анализ исследований, в которых разводятся понятия групповой и личностной идентичностей, показывает, что они не могут быть автономными образованиями, тем более ортогональными измерениями, которые «в ноль» проецируются друг на друга, как, например, считают Ж.К. Дешам и Т.Дево (Deschamps, Devos, 1998). Они взаимодействуют в структуре идентичности и могут как взаимодополнять друг друга, так и находиться в оппозиции, в обратных, даже реципрокных отношениях (Агеев, 1990; Стефаненко, 19996; Turner, 1985; Turner, Hogg, Oakes, Reicher, Wetherell, 1987). Мы считаем, что личностная и групповая идентичности взаимно проецируются друг в друга, личностная идентичность зависит от социального контекста, в свою очередь, особенности групповой идентичности могут определяться личностным контекстом. Динамика и взаимозависимость этих двух аспектов социальной идентичности подтверждается многочисленными эмпирическими исследованиями (см. Turner, Onorata, 1999). Исследование взаимосвязей личностного и группового уровней позволит лучше разобраться в механизмах кризиса социальной идентичности.
Выделение вертикальной и горизонтальной структур идентичности в определенной мере условно и предпринято нами с целью поиска подходов к анализу сложных взаимосвязей в структуре идентичности. Причем, интенсивность «групповой» или «личностной» окраски каждой категории, на наш взгляд, в значительной степени определяется конкретными жизненными обстоятельствами. Личность выражается через социальные категории, а главные из них, например, такая категория как семейная принадлежность, нередко рассматриваются как самый, что ни на есть личностный уровень. Поэтому, например, может рассматриваться как спорный вопрос отнесения к групповому уровню выделенных, ниже в числе объективных категорий идентичности базовых категорий, включающих также и семейную принадлежность.
Исходя из гипотезы С. Московичи и важности исследования как личностного, так и группового аспектов социальной идентичности, мы считаем, что трансформации ее горизонтальной и вертикальной структур являются механизмами, лежащими в основе роста не только уровня психологической напряженности индивида, но и внугригрупповой межэтнической напряженности. Характер и особенности этих изменений зависят от того, какая идентичность или группа идентичностеи и какие уровни идентичности становятся ведущими в условиях определенной социальной ситуации. С целью исследования этих механизмов мы попытались ответить на следующие вопросы. Каковы были идентификационные матрицы народов России в первой половине 1990-х гг.? Какое место занимала этническая идентичность в структурах групповых «Я-образов»? И как изменение ее статуса взаимосвязано с ростом межэтнической напряженности?
Эмпирическое исследование титульного и русского населения России в диапазоне «индивидуализм-коллективизм»
Данные различных социологических и социально-психологических исследований показывают, что народы России в диапазоне «индивидуализм—коллективизм» ближе к полюсу «коллективизма». Исходя из этого, мы поставили несколько вопросов. Насколько различны коллективистские культуры России и в чем особенности этих различий? Как эти особенности взаимодействуют с формированием новых идентичностей народов России в 1990-х гг.? И как они преломляются в межэтнических отношениях в условиях напряженности? На основе массового эмпирического исследования в рамках проекта «Национальное самосознание, национализм и разрешение конфликтов в Российской Федерации» удалось частично ответить на эти вопросы. Анализировались результаты, полученные с помощью методической разработки «Культурно-ценностный дифференциал» (см. Приложение 2), подготовленной специально для этих целей и включенной в этносоциологический опросник, на основе которого проводились исследования русского и титульного населения в Татарстане, Саха-Якутии, Северной Осетии-Алании и Туве (см. Приложение 2). На основе данной методики былоо опрошено свыше 200 человек из каждой исследуемой этнической группы. Обработка данных, проводилась в соответствии со специальной математической процедурой (см. Приложение 2).
1990-е гг. — эпоха неопределенности в России. Она наиболее трудна для обществ с выраженным стремлением избегать неопределенности в повседневной жизни. Рациональную картину мира, которая была характерна для советского человека, сменила ценностная дезориентация во многих сферах жизненной активности. В соответствии с теорией группового развития У.Бенниса и Г.Шеппарда главными областями неопределенности в контексте межгругшового взаимодействия являются ориентации на власть и ориентации друг на друга (Bennis, Shepard, 1956). В условиях роста социальной напряженности в России и ее трансформации в межэтническую в фокус неопределенности попадают также ориентации на группу, на групповую принадлежность и в первую очередь, как показывают исследования, на этническую.
Исследуя самосознание россиян в контексте социокультурного европейского пространства, Б.З.Докторов выделил в качестве наиболее актуального социального измерения для первой половины 1990-х гг. шкалу «открытость переменам— сопротивление переменам» (Докторов, 1994). Ориентация на изменения — четвертая область высокой неопределенности в самосознании народов России.
В континууме психологической универсалии «индивидуализм—коллективизм» рассматривались именно эти четыре типа ориентации соответственно в диапазонах: «сильный социальный контроль—слабый социальный контроль», «отвержение взаимодействия—направленность на взаимодействие», «сопротивление переменам— открытость переменам», «ориентация на группу—ориентация на себя». Мы сравнивали эти ориентации у титульного и русского населения Татарстана, Саха (Якутии), Тувы и Северной Осетии-Алании также для того, чтобы в дополнение к вышепоставленным вопросам посмотреть, как справляются с когнитивной неопределенностью разные народы России, совпадают ли поиски этой определенности и как это отражается на межэтнических отношениях.
На уровне образов восприятия титульные народы России, по сравнению с русскими, представляют более коллективистские культуры. Причем они отличаются от русских по всем четырем шкалам. И в первую очередь по шкале «ориентация на группу—ориентация на себя». Это согласуется с их высокими показателями ассоциированности с группой и уровнем этнической солидарности. В Мы-образах титульных народов высоко актуальны внутригрупповая поддержка, согласованность и подчинение. Например, более 75% татар, тувинцев и осетин относят к самым характерным качествам своего народа «взаимовыручку». Менее выраженной эта группа ориентации оказалась у саха.
У титульных народов также меньше неопределенности в восприятии своей группы в структуре властных отношений. В целом, они чаще, чем русские, оценивают собственную этническую группу как дисциплинированную и уважающую власть (Приложение 2, рис.6-9). Эти два качества у титульных народов входят в число высокостереотипньгх характеристик. В решении своих проблем титульные народы также в большей степени, чем русские, «рассчитывают на власти». Из титульных народов ближе к полюсу слабого социального контроля осетины. Такое качество как «своеволие» оказалось одним из высоко стереотипных характеристик их Мы-образа.
Титульные народы демонстрируют большую закрытость для перемен по сравнению с русскими. Они стремятся избежать неопределенности через отрицание изменений. В большей степени настроены на преодоление неопределенности через перемены осетины.
Если на перемены тувинцы, саха и татары реагируют настороженно, то в сфере межличностных отношений титульные народы демонстрируют большую открытость для взаимодействия, чем русские, проживающие в этих республиках. Продвижение титульных народов к полюсу «настроенность на взаимодействие» определяется за счет того, что они в целом несколько решительнее, чем русские, отрицают у себя агрессивность, холодность и соперничество. За исключением русских в Северной Осетии-Алании, почти 40% которых считают, что агрессивность абсолютно не характерное качество для их народа. Агрессивность как самохарактеристика вообще не в почете: четвертая часть осетин, татар и саха отрицают даже слабую выраженность этого качества у своего народа. Однако, не все мнения на этот счет так категоричны — среди тувинцев таких лиц в два раза меньше (всего 11%).
Для татар и осетин не попадает в число одобряемых ценностей «холодность» — почти треть респондентов считают, что это качество совершенно не свойственно их народу. Холодность как черта личности меньше смущает саха и тувинцев. Возможно, это определяется культурной обусловленностью внешних эмоциональных проявлений. Например, саха менее эмоциональны во внешнем выражении и поэтому в два раза чаще приписывают себе это качество. В то время как холодность для русских Саха (Якутии) — одно из самых нежелательных качеств (28% отрицают его наличие). Тем не менее и у саха, и у тувинцев это качество является одним из первых среди отрицаемых. Это показывает, как значим для этнических групп, принявших участие в исследовании, эмоциональный уровень взаимодействия и внешнее проявление чувств.
Меньший коллективизм русского населения республик России выражается в следующем. Русские менее ориентированы на свою группу. Они чаще оценивают ее как разобщенную. Поэтому в решении своих проблем они нередко предпочитают «рассчитывать на себя». Несмотря на то, что социально-экономические и политические изменения в республиках существенно осложнили жизнь русских, у них выше психологическая настроенность на перемены. В их самооценках такие характеристики как открытость, устремленность в будущее и склонность к риску имеют наибольший вес. Это означает, что они настроены на преодоление неопределенности в обществе через изменения. Наиболее характерно это для русских Саха (Якутии). Высокую ориентацию на перемены у русских подтверждают и другие данные. Например, большая выраженность, по сравнению с титульными народами, «реформаторского» комплекса (поддержка «рыночных отношений», «развитие экономики, экономическая самостоятельность», «всестороннее развитие свобод, прав человека», «поддержка частной собственности»).
Трансформации эмоционально-оценочного компонента этнического стереотипа в процессе совместной деятельности
Было проверено влияние на процессы идентификации и межэтнической дифференциации еще одного фактора — насыщенности межэтнического общения как одной из особенностей микросреды индивида. С учетом многонациональности родственного круга, в частности, национальности близких друзей, а также национальности соседей и предпочтений в этой сфере, было выделено три группы.
Очень малочисленной оказалась группа, члены которой по данным опроса ограничивали свое общение представителями собственной этнической среды (4 человека — 2 чеченки, 1 русская, 1 осетинка). Вторая группа (индивиды, контактирующие в повседневном общении не больше чем с представителями 3-х национальностей, включая представителей этнической группы респондента) состояла из 25 студенток (6 осетинок, 12 русских, 4 ингушки, 3 чеченки). Эти две группы составили 22% от всей выборки. Остальные респонденты включили в круг непосредственного повседневного общения представителей самых различных национальностей, проживавших в бывшем СССР.
Сравнительный анализ коэффициентов идентификации и дифференциации, проведенный отдельно по выделенным группам, не показал значимых различий. Так, например, в первой и во второй группах, несмотря на ограниченость межэтнических связей, высокие коэффициенты автоидентификации значимо не определяли соответственно высокую степень межэтнической дифференциации (коэффициент корреляции Пирсона — 0,3945 С — 0,1205, при Р 0,05). Это показывает, что ограниченность межэтнических контактов непосредственно не влияет на зависимость между высокой автоидентификацией и соответственно высокой межэтнической дифференциацией. Сама по себе констатация негативных характеристик в гетеростереотшш: мало говорит об их влиянии на всю структуру этнического образа. Исследуя эмоционально-оценочный компонент этнических стереотипов на основе ДТО, мы обратились к изучению возможностей их изменений. Для этого ДТО проводился 2 раза: в начале совместной деятельности студенток в стройотряде и по истечении двух месяцев их взаимодействия.
Мы предположили, что процесс совместной деятельности оказывает определенное влияние на восприятие представителями разных этнических групп друг друга. В этом случае на субъекта в первую очередь воздействует непосредственный опыт конкретного взаимодействия с членами иноэтнических групп. Стереотипизация выступает как механизм практического познания, в результате которого повышается адекватность и когнитивная сложность этнических образов. С развитием деятельности претерпевают изменения не только динамические характеристики межэтнического восприятия (объем, разносторонность, адекватность, согласованность), связанные с когнитивным содержанием, но и оценочные критерии познания представителей иноэтнических групп {Ломов, 1984).
На возможность быстрого изменения общей валентности этнических образов указывало одновременное наличие в них обоих полюсов (позитивного и негативного) атрибуций-«оборотней». Первая гипотеза, которую мы выдвигали, состояла в том, что благоприятная этноконтактная ситуация может усилить позитивную валентность этнических образов за относительно короткое время.
В условиях совместной деятельности восприятие представителей иноэтнических групп осуществляется не только на основе эмоционально-непосредственного отражения, но и на основе рационально-опосредованного. В этой связи мы выдвигали еще одну гипотезу: в многонациональных производственных коллективах значимыми характеристиками восприятия друг друга выступают не этнические, а «деятельностные» параметры, оказывающие влияние на общий образ воспринимаемых этнических групп, что находит свое отражение в позитивных изменениях эмоционально-оценочного компонента этнического стереотипа.
Сравнение эмоционально-оценочных параметров этнического стереотипа: амбивалентности, выраженности и направленности проводилось по четырем этническим группам — русским, чеченкам, ингушкам и осетинкам (см. табл. 11).
Во всех этнических группах самую высокую позитивную эмоциональную определенность имела оценка «Идеала». Потом следовали самооценки и автостереотипы. Сравнение диагностических коэффициентов и коэффициентов выраженности говорит о том, что эмоциональная амбивалентность гетеростереотипов усиливалась за счет появления в них негативных характеристик. Однако их доля оказалась незначительна для того, чтобы гетеростереотипы приобрели общую негативную направленность.
Изменения коэффициентов амбивалентности, выраженности и направленности автостереотипов в течение двух месяцев оказались незначимы. Это подтвердили и корреляционные связи между эмоционально-оценочными параметрами автостереотипов (коэффициент сопряженности Пирсона — 0,6891 С ; 0,8743).
Если автостереотипы показали себя относительно стабильными образованиями, то гетеростереотипы, напротив, оказались более подвержены влиянию обстоятельств. По непараметрическому критерию Уилкоксона оказались значимы изменения (от 0,04 до 0,11) всех трех эмоционально-оценочных коэффициентов гетеростереотипов, зафиксированные по прошествии двух месяцев (с вероятностью ошибки р 0,05). Общая тенденция состояла в усилении позитивности гетеростереотипов. Особенно очевидны изменения диагностических коэффициентов этнических гетеростереотипов, выявленные при их попарном сравнении с разницей в два месяца. Так, у осетинок при сравнении первоначальных и вторичных гетеростереотипов чеченцев и ингушей произошло 10 переходов отрицательных диагностических коэффициентов в положительные. У русских гетеростереотип осетин был в целом позитивен с самого начала, а через два месяца его позитивный заряд усилился. У русских возросла также позитивность образов чеченцев и ингушей. У чеченок и ингушек вторичный гетеростереотип осетин сдвинулся в позитивную сторону и сменился знак негативных диагностических коэффициентов.
Еще одним доказательством позитивного сдвига в эмоционально-оценочной структуре этнического стереотипа послужило общее сравнение по всей выборке первоначальных гетеростереотипов со вторичными. Так, в начале взаимодействия отрицательные диагностические коэффициенты составили 35% от всего числа коэффициентов, в то время как во вторичных гетеростереотипах их число уменьшилось почти в 2 раза — до 18%.
Позитивный сдвиг образов воспринимаемых этнических групп происходил на основе изменения качественных критериев межэтнического восприятия в процессе совместной деятельности. Фокусом восприятия друг друга стали не этнические, а «деятельностные» параметры.
