Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Позиция субъекта в социальном пространстве 12
1. Бытие субъекта в структурах самоидентификации 15
2. Самоузнавание субъекта в социальных дискурсах 31
3. Самопредставление социального бытия в топологических конструктах 49
Глава 2. Социальный субъект в поле дискурсивных практик 69
1. Топология дискурсивных практик 71
2. Самопредъявление структуры социального поля в дискурсе субъекта 91
Заключение ПО
Библиографический список 123
- Бытие субъекта в структурах самоидентификации
- Самопредставление социального бытия в топологических конструктах
- Топология дискурсивных практик
Введение к работе
Актуальность исследования
Настоящий этап развития социальной философии характеризуется двумя основными тенденциями. Во-первых, - одной из наиболее значимых задач современной социальной философии является задача «возвращения субъекта» в теорию. Необходимость её решения во многом продиктована кризисом объективистских подходов в общественных науках - функционализма в социологии, бихевиоризма в психологии, кейн-сианства в экономике. Современные исследователи в области социальных наук все чаще признают, что редукция субъекта к функции социальной системы препятствует пониманию процессов, протекающих в современных обществах. В связи с этим возникает необходимость в пересмотре онтологических оснований социальной теории с позиций субъектно-ориентированного подхода.
Во-вторых, - в рамках социальной философии прослеживается переход от эссенциалистскои парадигмы к социально-топологической и конструктивисткой парадигмам. Актуальным становится развитие такого способа рассуждений, в котором социальная реальность задаётся не как совокупность социальных вещей, существующих «в себе», а как символическое, дискурсивное пространство. Особую важность этой задаче придаёт то, что реификационистские навыки мышления и соответствующие им способы рассуждения о социальных различиях имеют не только теоретические, но и политические последствия. «Научные» дискурсы, способствующие формированию теоретических оснований спонтанного, нерефлексивного восприятия социо-культурных конструктов как данностей, при определенных обстоятельствах могут исполнять функцию легитимирующих нарративов по отношению к тоталитаризму, расизму и другим формам дискриминации.
Несмотря на то, что в современной социально-философской литературе указанные тенденции развиваются независимо друг от друга, представляется, что они глубоко взаимосвязаны. Преодоление эссенциа-листской парадигмы возможно только в том случае, если в центр социально-философской рефлексии помещается субъект, самоопределяющийся в символических конструктах социального пространства. В связи с этим актуальной задачей является исследование топологии социального субъекта - символических структур социального пространства, которыми опосредована его самоидентификация.
Степень изученности проблемы
Несмотря на то, что до настоящего момента проблема топологии социального субъекта не являлась предметом специального социально-философского анализа, можно выделить ряд блоков работ, в которых затрагиваются проблемы, представленные в данном исследовании.
Во-первых, - это философские и психоаналитические концепции субъекта. В контексте представленного исследования, особую значимость приобретают те из них, в которых субъект рассматривался сквозь призму его способности к самоидентификации. У истоков такого понимания находятся классические труды Г.В.Ф. Гегеля [55], Р. Декарта [60], И. Канта [82], И.Г. Фихте [187], Ф.В.Й. Шеллинга [210; 211]. Из современных авторов, активно разрабатывающих проблематику субъекта следует выделить А. Турена [183] и А. Рено [163]. Логика социально-философского исследования порождает необходимость анализа теорий, в которой процесс самоидентификации субъекта задается в качестве социально-опосредованного процесса: теории языковой идентификации Э. Бенвениста [20], теории интерпелляции Л. Альтюссера [220], теории субъективации М. Фуко [190-199].
Во-вторых, это работы, в которых реализуется топологический и
конструктивистский подходы к описанию социальной реальности. Теоретические и практические аспекты математической топологии рассматриваются в трудах П.С. Александрова [3], Н. Стирода и У. Чинна [175] и др. Рассмотрение социальной реальности через топологические конструкты было впервые предложено К. Левином [114; 115]. Современная социальная топология представлена школой П. Бурдье [33-43]. Помимо работ самого П. Бурдье следует отметить работы Ж. Бувресса [32], Б. Карсенти [83], Р. Ленуара [123], Д Мерлье [123], Л. Пэнто [123; 162], П. Шампаня [123]. Из отечественных исследований в этой области следует особо выделить работы М. Берга [21], СВ. Дамберга [59], А. Филиппова [185; 186], Н.С. Шматко [212; 213], Е.Р. Ярской-Смирновой [219]. Идеи социального конструктивизма отражены в исследованиях П. Бергера и Т. Лукмана [22], Ф. Коркюфа [99], Б. Латура [113], В. Малахова [128, 129]. В рамках собственно философского дискурса топологические конструкты как правило вводятся в аспекте рассуждений о «теле» и «телесности». Здесь следует отметить работы М. Мерло-Понти [138], Ж.-Л. Нанси [144; 145], В.Л. Круткина [101], В. Подороги [161], А.Ш. Тхостова [184], М. Ямпольского [218].
Третий блок работ включает в себя исследования в области философии языка, семиотики и социологии в которых исследуются социальная обусловленность дискурсивных практик. Это - работы К. Ажежа [1], П. Анри [5], Р. Барта [12-14], Ж. Гийому и Д. Мальдидье [56], К. Леви-Строса [117-119], М. Малекя [130], К. Манхейма [132, 133], Ж. Отье-Ревю [151], П. Серио [168-170], Ф. де Соссюра [172], Н. Трубецкого [181], У. Эко [214], Р. Якобсона [216-217], Н.С. Арутюновой [9], М.Л. Макарова [135], Ю.С. Степанова [174] и др.
Объект и предмет исследования
Объектом исследования является социальный субъект, понимае-
мый в качестве онтологической инстанции социальной реальности как целого. В качестве предмета исследования рассматриваются пространственные структуры самоидентификации социального субъекта в конструктах социального дискурса.
Цель и задачи исследования
Цель диссертационной работы - представить топологическую структуру самоидентификации социального субъекта. Для её достижения требуется решение следующих задач:
обосновать онтологическое представление о самоидентификации субъекта в структурах социальной реальности;
установить способ самоузнавания субъекта в социальных дискурсах;
определить базисные принципы социально-топологического подхода к анализу социальной реальности;
раскрыть топологические структуры социального поля как поля дискурсивных практик;
выявить способы самопредставления структуры социального поля через «позицию» или «точку» субъекта.
Теоретико-методологические основы и источники исследования
Теоретико-методологической основой исследования является целостный подход, реализующийся через топологический аспект описания социальной реальности и принцип имманентности социального пространства, конкретизированный через метод субъект-объектного тождества.
Онтологический характер диссертационного исследования потребовал обращения к текстам современной герменевтики, представленной именами М. Хайдеггера [202-206], Х.-Г. Гадамера [52-54], П. Рикёра
[165-166], классическим работам Ф. Шеллинга [210, 211], в которых разрабатывается целостный подход и метод субъект-объектного тождества, а также к комментирующим публикациям по проблемам хайдегтеров-ской фундаментальной онтологии, а также к исследованиям, выполненным в русле герменевтической традиции (У.А. Броган [31], М. Вишке [50], Ж. Гронден [57], Х.Р. Зепп [79], О.Н. Бушмакина [44, 45], И.Н. Инишев [81], В. Куренной [104], А. Черняков [208] и др.).
Не смотря на то, что труды вышеперечисленных авторов непосредственно не связаны с проблемным полем социальной философии, они представляются принципиально важными именно в методологическом плане. Идея Хайдеггера о необходимости предварения позитивных исследований онтологическим вопросом об «оснвооустройстве» их предметной области [202] во многом определила ход рассуждений в данном исследовании. Вопрос об «основоустройстве» предметной области социальной теории подразумевает необходимость понимания социальной реальности как целого, предъявляющегося в разнообразии социальных предметностей. Кроме того, онтологический анализ языка и диалогических структур, принятый в герменевтике, помог выработать представление о манифестации социального поля в дискурсе субъекта.
Задействованный в исследовании теоретический инструментарий социальной топологии предъявлется в онтологической интерпретации. Наиболее важным здесь оказывается предложенный К. Левиным [114; 115] и П. Бурдье [33-43] способ понимания социальной реальности как пространства реляционных позиций, каждая из которых определятся через другие. Такое представление социальной реальности позволяет рассматривать её не как совокупность «вещей», а как единый онтологический горизонт существования сущих социального мира. В контексте этих рассуждений привлекаются исследования отечественного социолога Ю. Качанова [86-93], в которых отношение социального мира и сущих соци-
ального мира анализируются сквозь призму категориального аппарата П. Бурдье и М. Хайдеггера.
Необходимость в прояснении базисных принципов социально-топологического подхода обусловила обращение к фундаментальным работам Г. Башляра [17, 18] и Э. Кассирера [84], посвященным анализу научной рациональности. В этих исследованиях была показана ограниченность позитивистского и субстанциалистского подходов к эпистемологии, важность категории «отношения» и роль топологического конструирования в современном научном мышлении.
Принцип имманентности применительно к топологии философской дискурсивности был заложен в работе Ж. Делёза и Ф. Гватари [69]. В отечественной социальной теории имманентный подход развивается в публикациях А.Т. Бикбова [24-27], СМ. Гавриленко[27] и Н.А. Шматко [212; 213]. Здесь принцип имманентности задаётся в оппозиции трансцендентному подходу и определяется через отказ от поиска внешней позиции по отношению к социальной реальности. В имманентном подходе позиция субъекта рассматривается как одна из «точек зрения», находящаяся в социальном мире, и конкурирующая за способ его определения. Неустранимым принципом имманентной социологической теории оказывается рефлексия исследователем собственной социальной определённости, т.е. той перспективы, которая предпослана ему как социальному агенту.
Выбор концепции Ж. Лакана [105-110; 226-228] в качестве основания для представления процесса самоидентификации субъекта в социальном пространстве обусловлен тем, что данная позиция позволяет рассматривать субъекта как «точку пристёжки» в скольжении означающих. Работа с текстами Ж. Лакана потребовала обращения к комментирующим источникам: работам S. Barzilai [225], I. Parker [229; 230], Д. Мэйси [137], Ж.-Л. Нанси [144], П.В. Качалова [85], М. Титовой [178]
Понимание субъекта как «эффекта» акта самоозначивания позволило использовать концепцию языковой идентичности Э. Бенвениста [20] и идею перформативов Дж. Остина [150]. В процессе рассуждений относительно самоидентификации субъекта в дискурсе использовались исследования Л. Альтюссера [220-223], Э. Балибар [223; 224], Дж. Батлер [16], С. Жижека [77, 78], Р. Мончика [142], Р. Салецл [167].
Пониманию социального поля как поля дискурсивных практик во многом способствовали концепции «интердискурса» М. Пешё [156-159], «интертекстуальности» Ю. Кристевой [98; 100], «языковых игр» Л. Витгенштейна [48], «дискурсивных формаций» М. Фуко [189-198], «дискурсивного комплекса» I. Parker [229; 230].
Научная новизна основных результатов исследования заключается в следующем:
самоидентификация субъекта в структурах социальной реальности обоснована как онтологическая способность к самоозначиванию в пределах социальных дискурсов;
самоузнавание субъекта в социальных дискурсах устанавливается как самоопределение субъективности в социальной позиции посредством присвоения пустого знака дискурса Другого;
социально-топологический подход определяется через принципы связности, пространственное и позиционности, задающие социальную реальность как со-бытие множества взаимоопреде-ляющихся социальных позиций, понимаемых как «местоимения» социального субъекта;
топологические структуры социального поля раскрываются через взаимоотношения дискурсивных практик, где социальная позиция устанавливается как топос говорения социального субъекта;
- способы самопредставления социального поля в структурах дискурса субъекта понимаются в терминах внутреннего диалога, разворачивающегося в «точке» субъекта и предъявляющего интердискурсивность в интрадискурсивных отношениях.
Научно-практическая значимость диссертационного исследования
Теоретическая значимость исследования состоит в построении обобщенной топологической модели социальной самоидентификации субъекта и выявлении способа манифестации социального поля в дискурсе субъекта. Проведенное в работе исследование пространственных структур самоидентификации субъекта может послужить теоретическим основанием для междисциплинарного анализа организации социальных полей. Целесообразно применение результатов исследования для разработки курсов и спецкурсов по общей и социальной философии.
Апробация работы
Основные положения диссертации были представлены в публикациях, неоднократно обсуждались на аспирантском семинаре кафедры философии УдГУ, излагались в выступлениях на Всероссийской научной конференции «Текст-2000: Теория и практика» (г. Ижевск, 2001), Пятой Российской университетско-академической научно-практической конференции (г. Ижевск, 2001), Всероссийской научной конференции «Толерантность и полисубъектная социальность» (г. Екатеринбург, 2001), Международной научно-практической конференция «Толерантность и проблема идентичности» (г. Ижевск, 2002), Ежегодной конференции студентов и аспирантов (г. Ижевск, 2002, 2003). Основные идеи диссертации использовались при разработке курса «Философия», прочитанного на факультетах удмуртской филологии и психологии и педагогики УдГУ, а также спецкурсов: «Структурный психоанализ Лакана» (факультет пси-
хологии и педагогики, специальность «Психология») и «Проблема речи и языка в психоанализе» (факультет психологии и педагогики УдГУ, специальность «Логопедия»).
Структура работы
Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения и библиографического списка. Общий объем диссертации представлен 122 с. основного текста и 20 с. библиографического списка, включающего 230 наименований источников.
Бытие субъекта в структурах самоидентификации
Тезис о «смерти субъекта» являлся одним из наиболее обсуждаемых в теоретических дискуссиях второй половины 20-го века. Вслед за Ф. Джеймиссоном [73] можно выделить две главные позиции, занимаемые защитниками этого тезиса.
Представители первой позиции, которую можно определить как «историцистскую», исходили из того, что субъект является историческим феноменом, некогда существовавшим, но растворившимся в современном мире. Субъект, согласно защитникам данной позиции, не может рассматриваться философией как «вечная» сущность; его существование заключено в определенные исторические границы, а именно - в границы эпохи «модерна». Субъект рожается и умирает вместе с «модерном» и его главным институтом социализации — нуклеарной семьей просвещенческого типа (М. Хоркхаймер). «Когда-то, - пишет Ф. Джеймиссон, резюмируя первую позицию, - в классическую эпоху предпринимательского капитализма, в момент расцвета нуклеарной семьи и появления буржуазии как господствующего класса, была такая вещь как индивидуализм, как индивидуальный субъект. Но сегодня, в эпоху корпоративного капитализма, в эпоху организаций, бюрократий в бизнесе и государственной сфере, демографического взрыва - сегодня буржуазный субъект больше не существует» [73, С.66]. Соответствующую этой позиции версию «смерти субъекта» можно назвать онтологической, т.к. она признаёт существование субъекта в прошлом в качестве онтологической, реально существовавшей инстанции.
Вторая позиция — «постструктуралистская» - отличается большим радикализмом. Её представители, опираясь в своих рассуждениях на Ж. Батая и М. Бланшо, развивали идею о том, что субъекта как онтологической инстанции никогда не было: существовал только мираж, воображаемый «эффект» субъекта. Конструкт «субъект» согласно представителям постструктурализма является только «некой философской и культурной мистификацией, которая была направлена на то, чтобы убедить людей в том, что они «имеют» индивидуальную субъектность и обладают этой уникальной персональной идентичностью» [73, С.67]. Исходя из этого, соответствующую второй позиции версию смерти субъекта можно обозначить как идеологическую в противовес онтологической версии.
Как отмечает И.П. Ильин [80], все попытки теоретической аннигиляции субъекта в философии неизбежно заканчивались провалом. Субъект неизбежно возвращался в философский дискурс «как неуловимая, и поэтому неистребимая величина» [80, С.266]. Ж. Деррида, Ю. Кристева и М. Фуко, выступавшие в конце 60-х - начале 70-х с резкой критикой субъекта, в 80-х гг. пришли к теоретическому признанию его неизбежности. Дискурс социальной теории также не является исключением. Здесь «возвращение субъекта» было диагностировано современным французским социологом А. Туреном [183]. «Если классическая социология, -пишет А. Турен, - придавала центральное значение рационализации и модернизации, то теперь она возвращается к свободе и даже, если смотреть глубже, к понятию субъекта, поскольку он представляет способность людей одновременно освобождаться и от трансцендентных принципов, и от коммунитарных правил. Понятие субъекта, сохраняющее ещё материалистическую коннотацию в эпоху Ренессанса, начиная с Реформы отождествляется с идеей сознания, значение которого не перестает усиливаться в течении XIX века. Человечество в результате не представляется более хозяином Разума и Природы, но творцом себя <...> Акцент на субъекте и сознании составляет целиком секуляризированный принцип современного единства общественной жизни, который может определяться отныне независимо от вмешательства государства» [183, С.56-57]. При этом, по мнению А. Турена, критика гуманизма, развернутая М. Фуко, не препятствует, а наоборот, способствует возращению идеи субъекта, поскольку последняя противостоит любой сущности и лишена постоянного субстанционального содержания.
В пост-лакановском теоретическом психоанализе, ориентированном на социальную проблематику (Дж. Батлер [16], Р. Салецл [167], С. Жижек [77; 78]) концепт субъекта также обретает центральное место. С. Жижек в своём анализе виртуального сообщества [77] утверждает, что сегодня мы присутствуем при новой инициации картезианской субъективности. Возникновение виртуальных сообществ, по мнению С. Жиже-ка, порождает ситуацию, в которой каждый может свободно выбирать субстанциональные характеристики собственной идентичности (такие как пол, раса, сексуальная ориентация и т.д.). Тем самым виртуальные сообщества делают «осязаемой» онтологическую основу субъекта, лишенную какого либо субстанционального содержания. «Я хочу сказать, -пишет С. Жижек, - что все ваши физические свойства заменяемы, а вот неизменным в субъекте остается именно cogito ergo sum, то есть картезианский субъект. Я считаю, что только там, в виртуальном сообществе достигаем мы уровня картезианской субъективности; мы не только не вышли за ее пределы, но еще только приближаемся к ней» [77, С.171].
«Возвращение субъекта» констатирует и такой современный философ как А. Рено [163]. Он отмечает, что в настоящее время контекст рефлексии о субъекте кардинально изменился: сегодня проблема субъекта ставится исходя из требований не столько самой философии, сколько социальных наук. Социальные науки, как указывает А. Рено, переживают кризис функционалистской социологии и сталкиваются с необходимостью осмысления субъективности и автономии социальных действующих лиц. Поэтому А. Рено утверждает, что «надо престать говорить о смерти субъекта и конце человека, скорее следует хотя бы методически осмыслить этого субъекта во всём разнообразии проблем. В каких случаях действительно надо интерпретировать социальные факты согласно объяснительной схеме типа «хитрости разума» (что очевидно, зачастую справедливо и даже необходимо), а в каких случаях можно пойти другим путём и предположить ответственность деятелей? Оценка с точки зрения действенности не может быть достаточным критерием, и тут встаёт, следовательно, вопрос об основании. В тот день, несомненно ещё далекий, когда философы престанут думать, что общественные науки, отвоевавшие у философии часть хлеба, являются воплощением крайнего зла, может быть они заметят, что от этих дисциплин исходит настоящая философская проблема, касающаяся статуса и функционирования идеи субъективности в качестве регулирующего принципа» [163, С.85].
Разумеется, в современных дискуссиях речь не идёт о простом возвращении к классическим философским позициям. Сегодня, и это признаётся большинством сторонников идеи субъекта, речь идёт о «другом» субъекте - субъекте, прошедшем через критическую рефлексию 20-го века (3. Фрейд и Ф. Ницше), и лишившегося в процессе этого прохождения ряда характеристик (А. Рено говорит по этому поводу о невозможности возвращения к И. Канту). Однако, сама необходимость в понятии «субъект» и связанной с данным понятием проблематике являтся своеобразным индексом неизбежного сохранения субъекта как константы системы философской рефлексии.
Самопредставление социального бытия в топологических конструктах
Анализ проблемы самоидентификации субъекта в структурах социальной реальности привёл к понятию «социальной позиции». Предварительно, социальную позицию можно определить как место-положение, или место существования, в которое «входит» субъект в процессе социальной самоидентификации. Социальное бытие, если воспользоваться хайдеггерианской терминологией, есть то, что «даёт место» субъекту, «вмещает» его в себя.
Использование понятия «позиции» призвано акцентировать реляционный характер такого «вмещения». Вмещение всегда есть одновременно раз-мещение, позиционирование субъекта. Субъект обнаруживает себя существующим в социальной реальности не непосредственно (в качестве гипостазированной сущности), а опосредованно - через множество связей, существующих между различными областями, местами или позициями социального дискурса. Исходя из этого, можно говорить о том, что социальная реальность внутри которой идентифицируется субъект является своеобразным пространством, в рамках которого взаимосвязано со-существует множество социальных позиций.
Дальнейшее рассуждение требует обращения к теоретическому инструментарию, выработанному в рамках социальной топологии (П. Бур-дье, К. Левин, А.Т. Бикбов, Ю.Л. Качанов и др.). Ряд понятий социальной топологии («социальное поле», «социальная связь», «символическое конструирование», «точка зрения», «социальная позиция», и т.д.) являются необходимыми для дальнейшего анализа. Целью данного параграфа является анализ базисных принципов и категориального аппарата социальной топологии, которые представляются продуктивными для решения поставленных нами задач.
Термин «топология» в контексте социальной теории обладает своей спецификой, что не позволяет говорить об однозначном соответствии между «социальной топологией» и «математической топологией». Тем не менее, представляется возможным сравнить роль социальной топологии в обновлении социальной теории (её онтологии и эпистемологии) с той ролью, которую сыграла математическая топология в обновлении теории естественнонаучной. Данное сравнение, помимо всего прочего, позволит выявить некоторые инварианты, сохраняющиеся при переходе от одной топологии к другой и, таким образом, показать правомерность применения термина «топология» к определенным подходам в социальных науках.
В решении этой задачи мы будем следовать анализу, проведенному Г. Башляром [17; 18]. Согласно Г. Башляру, математическая топология или analysis situs (термин Б. Римана, переводящийся как «геометрия положения»), сыграла определяющую роль в становлении современных форм научной рациональности и заставила пересмотреть ряд эпистемологических постулатов позитивизма. Топология позволила выйти за пределы субстанциализма («наивного реализма», как его ещё называет Г. Башляр), который ограничивал объект научного исследования телами и их свойствами, а методы — операциями измерения. Топология, таким образом, конституирует в истории научного мышления реальный «эпистемологический разрыв» - трансформацию объектов и методов познания. Исходя из башляровского анализа, представляется возможным выделить три составляющих этой трансформации.
Во-первых, как указывает Г. Башляр, топология взяла из метрической геометрии пропозиции, независимые от любого количественного измерения и формы, открыв тем самым дорогу неколичественному, т.е. качественному, анализу в науке [17, С. 193] (здесь стоит отметить, что ещё А. Пуанкаре определял Analysis Situs как науку, которая позволяет нам узнавать качественные свойства геометрических фигур» [88]). Устранив метрические рассуждения, она сделала своим объектом отношение как таковое. Согласно Г. Башляру, количество, элиминируемое топологией (топологической физикой), служит ей исключительно для того, чтобы устанавливать качества и отношения, «чтобы определять себя в качестве мысли об отношении» [17, С. 192].
Во-вторых, топология трансформировала подход к пространству-времени: последнее стало описываться не в терминах протяженности-длительности, а в терминах «схемы порядка». Так, анализируя схему Кади [17, С. 190-192], Г. Башляр говорит, что она представляет собой блестящий пример того, что можно было бы назвать топологией причин, в которой действительное темпоральное развитие можно не принимать во внимание. «Есть мало причин, используемых в феноменотехнике, которые техник не умеет ускорять или замедлять. Следовательно, время утрачивает своё количество, чтобы не быть чем-то большим, нежели схемой порядка» [17, С.192]. То же самое справедливо и в отношении пространства. Топологию можно определить как «резиновую геометрию»: «объект можно растягивать, стягивать и искривлять, но нельзя соединять разъединенное и разъединять соединенное» [17, С. 188]. Таким образом, топологические связи (соседство, непрерывность, замкнутость, положение по отношению к границам и т.д.) оказываются независимыми по отношению евклидовой метрике — они являются порядковыми, а не количественными.
Топология дискурсивных практик
Для решения поставленных задач необходимо в первую очередь конкретизировать представления о социальной целостности в аспекте дискурсивной практики субъекта. Следует выявить характер социальной связи, существующей между субъектом дискурса и другими местами (топосами) социального пространства. Это обращает нас к концепции структурализма, в рамках которой был впервые радикальным образом поставлен вопрос о связи между дискурсом и социальным, а также предложен особый способ топологизации социальной целостности.
«Коперникианская революция структурализма» (выражение Одри-кура и Гранэ) состояла в распространении методов теории коммуникации на толкование общества в целом. Речь, однако, шла не о «внешней» операции. Нам представляется неверным тезис о том, что структурализм возник в результате применения метода, зарекомендовавшего себя при изучении одного объекта социального мира (языка) на другие объекты социального мира (системы родства, мифы, ритуалы, литература, мода, психические заболевания и т.д.). В структурализме не существует иных структур, кроме языковых [65, С.134]; не случайно Ж. Лакан, комментируя своё положение «бессознательное структурировано как язык», указывал на его избыточность и тавтологичность. ««Структурировано» и «как язык», - пишет Ж. Лакан, - для меня означает совершенно одно и тоже» [228, С. 187]. Структурный (структуралистский) анализ общества, подразумевает первичное истолкование последнего в целом через язык. Как таковой, он базируется не на аналогии, а на тождестве структур языка и социального. Таков был ход мышления К. Леви-Строса, когда он, выделяя действующие в каждом обществе уровни коммуникации, (брачный обмен, обмен имуществом, и обмен сообщениями), отметил, что язык выступает посредником на всех уровнях, так что возникает возможность изучения преобразований, позволяющих переходить от одного уровня к другому [119, С.78]. Любая социальная практика по отношению к обществу в целом оказывается тем же, чем является речь по отношению к языку - серией знаков, которые «раскрывают свой смысл только при чтении, вооруженном культурным шифром, превосходящим свои актуализации» [40, С.59].
Особенно важным в контексте нашего исследования является то, что структуры языка обретают в структурализме топологический характер. Согласно Ж. Делёзу [65] и Ж. Женнету [75; 76], структурализму принадлежит открытие и признание структуры как автономного топологического порядка. Так Ж. Женнет отмечает, что Соссюр и его последователи, определив язык как систему чисто дифференциальных отношений, «сделали акцент на пространственной форме существования языка, хотя в данном случае речь идет, как пишет Бланшо, о таком типе про-странственности, понять которые не позволяет ни обычное геометрическое пространство, ни пространство практической жизни» [75, С.280].
Специфика символического пространства определяется реляционной природой составляющих его элементов. Его конфигурация такова, что его элементы не существуют в отдельности. Сами по себе они не имеют определенных характеристик и взаимоопределяются только в отношении и через отношение. В силу этого, Символическое пространство не может быть гипостазировано, сведено к Реальному и Воображаемому.
В отличие от Реального и Воображаемого, Символическое не является наблюдаемым и представимым, оно может быть только построено. Именно это утверждают Л. Альтюссер и Р. Барт когда определяют структуру как исходный теоретический объект, а структурализм - как деятельность по конструированию этого объекта. [13; 222]. «Структурализм как деятельность» (таково название программной статьи Р. Барта [13, С.253-26]) представляет собой упорядоченную последовательность мыслительных операций по воссозданию Символического, цель которых - создание топологической модели, делающей интеллигибельным то, что не является и не может являться видимым.
Так, согласно главному постулату структурной лингвистики (Ф. де Соссюр [172], Н.С.Трубецкой [181], P.O. Якобсон [216; 217]), связь означающего и означаемого не может быть выведена из данных, доступных непосредственному наблюдению, т.е. из позитивных характеристик акустического образа или концепта. Какой бы язык, какую бы символическую систему мы не брали, мы всегда сталкиваемся с произвольностью или немотивированностью отношений между означающим и означаемым. Поэтому для того, чтобы понять связь означающего и означаемого необходимо создать такую модель, в которой отношения между означающим и означаемым регулировались бы чем-то иным, нежели их «природой». Как утверждает Ф. де Соссюр [172], единицы языка, существуют только благодаря системе оппозиций и отношений, соотносящих каждую единицу с прочими единицами данной системы. Всякий атом символической структуры, таким образом, наделяется позиционным смыслом, или относительной ценностью (valuer).
Позиционный или ценностный смысл языкового элемента реализуется на двух осях языка - оси метафоры и оси метонимии (P.O. Якобсон [217]). Метафора и метонимия здесь несут скорее не риторический, а именно топологический смысл: речь идёт о том, что каждая языковая единица принадлежит двум типам множеств и, как таковая, конституирована отношениями, которые она поддерживает с элементами этих множеств.
Первый тип множеств, в которых реализуется языковая ценность -горизонтальные множества. Горизонтальные множества наиболее очевидным образом реализуются в письме; если голос в каждую единицу времени манифестирует только один элемент языка, то «на бумаге» все элементы со-существуют одновременно и актуально, в едином пространственном срезе. Поэтому письмо, являющееся по выражению Ж. Женне-та символом глубинной пространственности самого языка [75, С.280] (ср. также понимание письма у Ж. Деррида [70; 71; 72]), позволяет говорить о том, что языковая единица является элементом, принадлежащим множеству (единствам более высокого порядка, чем она сама) или о том, что она является множеством (по отношению к единицам более низкого порядка). «Любой знак, - пишет P.O. Якобсон, - состоит из составляющих знаков и/или встречается только в комбинациях с другими знаками. Это значит, что любая языковая единица одновременно выступает и в качестве контекста для более простых единиц и/или находит свой контекст в составе более сложной языковой единицы» [217, С Л14].
