Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Анархизм: многообразие интерпретаций 19
1. Дискредитация: предрассудки и сведение к абсурду 19
2. Анархизм: основополагающие идеи 25
3. Анархизм и социализм 42
4. Анархизм: идеология, утопия или политика? 49
Глава II. Теории анархизма ХІХв. и генезис его основных направлений и идей 58
1. Анархо-индивидуализм: М. Штирнер, У. Годвин, П.-Ж. Прудон 61
2. Анархо-коллективизм: М.А.Бакунин, П.А.Кропоткин 80
Глава III. Либертарные концепции второй половины XX века 95
1. Проблема отчуждения в ситуационизме. Спектакль Ги Дебора и Миф Р.Барта 100
2. Р. Ванейгейм: революция повседневной жизни 116
3. Новые формы анархизма: экоанархизм и анархо-феминизм 126
Глава IV. Идея анархии и новые либертарные практики: от XX к XXI веку 142
1. Влияние анархизма на социально-политический и культурный климат ХХ-ХХІ вв. 143
2. Практическая методология анархизма 162
3. Новое поле для либертарной критики: идеологическая система гламура и отчуждение в виртуальность 173
Заключение 199
Библиография 206
- Дискредитация: предрассудки и сведение к абсурду
- Анархо-индивидуализм: М. Штирнер, У. Годвин, П.-Ж. Прудон
- Р. Ванейгейм: революция повседневной жизни
- Новое поле для либертарной критики: идеологическая система гламура и отчуждение в виртуальность
Введение к работе
Актуальность исследования обусловлена рядом факторов. В наиболее общем смысле речь идет об исчерпанности и кризисе основных социально-политических и социально-философских установок поздней модерности в целом спектре своих проявлений - от так и не сложившегося социализма до не оправдавших надежды неолиберальных течений, быстро продемонстрировавших свою опасную для человечества природу.
На сегодняшний день, когда цивилизация оказалась в тупиках собственных прежних устремлений, порывов и амбиций, обозначенные выше факторы представляются особенно отчётливыми. Примечательно, что ещё Н.Бердяев характеризовал анархизм как учение, имеющее «огромное значение <в силу того, что в нём> чувствуются последние проблемы человеческого существования»1. Иными словами, анархизм становится одним из направлений, выступающих в роли альтернативы известным дорогам человечества, заведшим его в тупик.
В этой связи, важнейшим фактором актуальности исследования, несомненно, является фактор глобализации - процесса, согласно ряду исследований2, относительно нового, но, вместе с тем, интенсивного и повсеместного. Именно он обусловил появление собственного антагониста -транснационального движения антиглобализма. Как таковой, антиглобализм не является ни какой бы то ни было идеологией, ни централизованной системой, но представляет собой совокупность интеллектуальных и практических реакций на плоды глобализации, их рефлексивное критическое осмысление и сопротивление их господству. Представлен антиглобализм, в свою очередь, рядом сообществ, партий, профсоюзов, объединений,
социальных движений и течений . Одним из основных его направлений
Бердяев Н. Новое религиозное сознание и общественность,
Имеются в виду работы теоретиков глобализации П. Кеннеди, М. Кастельса, Э. Гидденса, Э. Валлерстайна, П. Бергера, Ю. Хабермаса и др.
Подробный анализ антиглобализма не входит в задачи диссертации, но в ней затрагиваются различные аспекты этого явления.
является именно анархизм, причем в том современном варианте, который чаще называют либертаризмм4 и который обогащен новыми идеями, вызванными к жизни процессами современности, но при этом органично сообразующимися с логикой его изначальных базовых идей и ценностей. Кроме того, именно в рамках антиглобализма анархизм существенно расширился и приобрёл ряд новых ответвлений - таких, например, как экоанархизм, сапатизм или анархофеминизм. Либертаризм сфокусировал внимание на важнейших феноменах современности - национализме, фашизме, сексизме, шовинизме, милитаризме, тоталитаризме (как вербальном, так и латентном тоталитаризме капиталистического неолиберального общества) и т.д. В этом отношении позиции значительно переосмысленного и порой переходящего в новое качество анархизма сегодня представляются заслуживающими особенного внимания альтернативами главенствующих установок современного общества.
Следующий фактор актуальности исследования связан с крушением советской модели социализма, а также с кризисными явлениями как в России, так и в других государствах. Это заставляет вновь обращаться к изучению различных вариантов социальных преобразований. Становится всё более очевидным, что многие предостережения как европейских, так и русских революционеров-мыслителей подтвердились в практике государственного конструирования, в деятельности нескольких поколений людей.
Чтобы сделать адекватные выводы из негативного опыта, необходимо должным образом осмыслить те теоретические прогнозы, которые были даны в своё время различными теоретиками социального устройства, в частности, анархизма, и которые были проигнорированы в связи с избранием альтернативных парадигм, положенных в основу современности и обусловивших её специфику во всех областях и, таким образом, все её
Понятие «либертаризм» в целом синонимично понятию «анархизм», но сегодня употребляется чаще, что обусловлено существенной исторической и идеологической дискредитированностью анархизма как учения и как движения.
достижения и проблемы. Это осмысление составляет одну из центральных задач настоящего исследования.
Со второй половины XX века на первый план вновь вышла проблема свободы, а точнее всевозможных её пониманий и интерпретаций, являющаяся, бесспорно, стержневой для революционных концепций вообще, лежащая в самом центре человеческого бытия и занимавшая на протяжении столетий великие умы. Обращение к ней позволяет исследовать самые глубинные пласты философских позиций анархистов XIX, XX и XXI вв. и служит несомненным основанием к тому, чтобы вновь - но уже с высоты имеющегося грандиозного исторического опыта - взглянуть на существующий ход вещей по-настоящему критически, вновь, на основе объективных выводов, решиться на шаг в будущее, причём так, чтобы шаг этот не был обременён грузом предрассудков и пороков прошлого, т.е. на сущностно новый шаг.
На сегодняшний день, несмотря на огромные возможности действительного освобождения человека от тягот природного и социального бытия, многостороннего развития личности и технического прогресса, позволяющего, например, в существенной степени повысить индекс развития человеческого потенциала , заметны как сужение спектра представлений о свободе, так и отрыв этих представлений от существующих социальных факторов, условий и ценностей. Кроме того, страдания отчего-то не становится меньше. Здесь и далее мы будем исходить из вполне справедливой, но редко замечаемой в обыденности мысли о том, что чудо избавления от смерти есть чудо куда меньшее, чем чудо избавления от желания умереть, столь характерного сегодня для жителей многих развитых стран. В этом смысле нельзя не отметить огромного влияния смены парадигм
Индекс развития человеческого потенциала (ИРЧП) — интегральный (целостный) показатель,
рассчитываемый для межстранового сравнения и измерения бедности, грамотности, образованности и
долголетия как основных явлений, определяющих человеческий потенциал исследуемой территории. Он
является стандартным инструментом при общем сравнении различных стран. Используется ООН в
ежегодном отчёте по развитию человеческого потенциала с 1990 года.
(, 31.10.2010)
мышления, происходящей с середины XX века по сей день, на смысловое содержание конструкции современной западной цивилизации, равно как нельзя не подчеркнуть появление новых, по ряду причин не существовавших прежде внутренних состояний человека. В данном случае речь идёт о масштабных переменах в сфере ценностно-категориального аппарата человечества, а также о смене индустриального типа цивилизации постиндустриальным, если говорить о мировом Севере (Западе). Влияние постмодернизма на образ мышления и самоощущения, самообнаружения человека изменило последнего коренным образом, что во многом и явилось причиной особой категориальной раздробленности и так называемой поверхностности при оценке окружающего мира, а также возрастающего в пока ещё неведомом направлении страдания.
Следующим пунктом актуальности и основанием для исследования анархизма является распространение и тотальное качественное развёртывание отчуждения - явления, зародившегося относительно недавно по историческим меркам и обусловленного, прежде всего, логикой рыночной экономики, но за без малого два века превратившегося в широкомасштабную и всеобъемлющую систему, задающую собственные смыслы и импульсы как социуму, так и индивидууму, а, кроме того, стимулирующую и регулирующую базовые процессы в государстве, которые, в свою очередь, конструируют жизнь каждого конкретного человека.
Кроме того, поиски выхода из условий сложившихся в современности кризисов уместно начать с рассмотрения именно протестных теорий, оставленных в тени, за рамками массовых публикаций, конференций и учебников. О них говорят редко и обиняками или вообще предпочитают умалчивать, несмотря на весьма внушительную степень разработанности проблемы, что само по себе наводит на определённые подозрения: либо эти теории действительно некомпетентны, и поэтому недостойны внимания серьёзного исследователя, либо в них содержится нечто такое, что, будучи
преданным огласке, могло бы поставить под сомнение и нарушить ход вещей, организованный и легитимированный доминирующей системой и концепциями, вписанными в её рамки и от неё неотделимыми.
Для того чтобы понять, в чём на самом деле кроется причина вынесения протестных теорий за скобки широко обсуждаемых социально-политических идеологий и концепций, их следует подвергнуть анализу, равно как и источники их зарождения и мотивации тех, кто их создаёт, распространяет, передаёт из поколения в поколение и, рефлексируя в современном контексте, вдыхает в них новые мысли. Нельзя оставить без критического внимания и то, «грехами» чего, собственно говоря, эти теории живут и развиваются.
Следующим фактором актуальности данного исследования является интенсивная динамика трансформаций социокультурных и социально-политических процессов в рамках механизмов конструирования социальной реальности и формирования общественного сознания. Эта динамика требует от альтернативных концепций пристальной рефлексии и успешных обнаружений новых аспектов своего предмета критики. Попытка обнаружить и обозначить таковые предпринимается в диссертации.
И, наконец, ещё одной причиной, по которой исследование анархизма представляется необходимым и актуальным, служит ряд предрассудков, связанных с неверным пониманием смысла этого учения. Зачастую анархизм трактуется как исключительно социально-политическая доктрина, или, что ещё хуже, как идеология. Такой подход чрезмерно узок и поверхностен. Он лишает анархизм права быть рассмотренным в рамках его онтологических оснований, как и с учетом метафизических, эстетических, религиозных, психологических и многих других уровней, которыми он, бесспорно, обладает. Для доказательства этого положения мы рассмотрим как концепции признанных теоретиков анархизма, состоящие в тесной сущностной связи, но, вместе с тем, направленные на разворачивание различных сегментов данного учения, так и некоторые практические аспекты
этого явления, с их недостатками и достижениями, конструктивными и деструктивными сторонами.
Степень научной разработанности проблемы. Анархизм является одним из самых древних социальных проектов. Как учение он существует по крайней мере со времён античности, если говорить об условно европейской традиции, а в мире древнего Востока представлен в идеях Лао-цзы и Чжуан-Цзы, выступавших за максимальное невмешательство государства в жизнь индивида6. Эти примеры свидетельствуют о существенном опыте анархизма и подтверждают его значимость в ряду концепций, к которым человек всегда обращался в поисках справедливости, свободы и гармонии социального и духовного бытия. В своем классическом виде анархизм явился, несомненно, детищем, а во многом и реакцией отторжения европейского Просвещения и генерированных им дискурсов и установок. В этом смысле период классического анархизма может быть примерно датирован второй половиной XIX - первыми десятилетиями XX вв. В это время он существовал в практически неизменном виде в смысле спектра затрагиваемых проблем и резонансов, а также их разрешения.
Со второй половины XX века анархизм кардинально меняется и обретает новое дыхание - концептуально, идейно и практически, активно выходит в сферы социальной и культурной реальности, ранее им практически не затрагивавшиеся. В этот период происходит и ренессанс авангардных течений, в том числе и в искусстве, вырастающих на идейной почве анархизма, но конструирующих на ней собственную тематическую надстройку. В числе таких течений следует назвать, например, ситуационизм . Кроме того, анархизм обнаруживает свои векторы и в целом ряде социальных и политических движений и направлений, таких как сапатизм, экоанархизм, анархофеминизм и т.д.
См., например, Rothbard, Murray. Concepts of the role of intellectuals in social change towards laissez-faire. -The Journal of Libertarian Studies, Vol. IX, No 2, Fall 1990, pp. 43-67. 7Анализ ситуационизма представлен в параграфе 1, главы III диссертации.
Исследованием и разработкой анархизма как учения в XIX - начале XX в. в России занимались такие мыслители, как П.Кропоткин, М.Бакунин, А.Ткачёв, А. Боровой. В современной России тема анархизма широко обсуждалась в период предперестроечного андеграунда, а также в начале 1990х гг. Затем популярность учения стала постепенно снижаться, уступая место либерализму, чтобы вновь резко возрасти уже в русле антиглобалистской проблематики в первое десятилетие XXI века. В современной отечественной социально-философской литературе теме анархизма посвящены работы А. Цветкова, М. Рыклина, П. Рябова, В. Шапинова, М. Кор донского и др. В диссертации мы неоднократно обращаемся к их трудам, что выявляет наше отношение к концепциям этих исследователей8.
В зарубежной литературе, где данная тема представлена значительно более широко, необходимо выделить лишь те основные направления анархизма, которые нашли отражение в диссертации. Во-первых, это классический фундамент анархизма, представленный трудами М.Штирнера, У.Годвина, П.Ж.Прудона и ряда других философов. Во-вторых, это ситуационизм, а именно, работы Ги Дебора и Р. Ванейгейма. В-третьих, это экоанархизм, представленный исследованиями таких авторов, как М. Бюкчин, Х.Бей, А. Горц, Ф. Перлман, Д. Дженсен, Д. Драффан, Д. Зерзан и др. В-четвёртых, это анархофеминизм, берущий своё начало в критических трактатах С. Де Бовуар и находящий отражение в текстах В. Соланс, С. Браун, Э. Гольдман, Л. Парсонс и X. Ньютон.
В отечественной науке постсоветского периода проблематика анархизма регулярно оказывается в центре внимания диссертационных исследований. Но в основном, это работы по истории и политологии, в которых приводится лишь добросовестное описание тех или иных исторических и национальных
В силу ограниченного объема диссертации мы отказались от привычного обзора литературы по теме и сразу же обратились к ее анализу и полемике с авторами в ходе изложения нашей собственной позиции.
вариантов анархизма . Что касается философских оснований анархизма, то здесь за последние два десятилетия было защищено всего несколько работ, которые также по большей части носили историко-философский описательный характер. В этой связи следует назвать кандидатские диссертации A.M. Мариновой («Анархизм в Российской культуре XIX-начала XX вв.», Ростов 2003), Е.А. Ежовой («Философия немецкого и русского анархизма 2-ой половины XIX века. Сравнительный анализ», Мурманск 2006), Т.А. Кондратьевой («Проблема социального идеала в русском классическом анархизме», Чита, 2006).
Второй тип диссертаций по проблемам анархизма носит более теоретический характер, но отличается некоторой умозрительной отвлеченностью и отсутствием связей с современной социальной реальностью. Здесь следует назвать работы Ю.В. Гридчина10 и П.В. Рябова11. Отличие нашей диссертации от этих работ состоит, прежде всего, в том, что не отказываясь от историко-философского обзора, как и от теоретического концептуального анализа проблематики анархизма, мы, тем не менее, в центр внимания ставим попытку не только проследить генеалогию основных идей и проблем учения, но и вычленить и оценить его эвристическую ценность и перспективы именно для современного общества и индивида, показать, как эти идеи и практики, прежде всего в их этическом и онтологическом измерениях, работают в сегодняшних конкретных контекстах и для решения конкретных проблем, главным образом, в рамках антиглобализма как глобального контекстного умонастроения постсовременности.
Объектом данного исследования является анархизм как социально-философское учение, его генезис и современное состояние, а также
Здесь следует назвать работы: «Анархизм общественной мысли Британии в конце XIX века» (Копылова, М.А., Екатеринбург: Урал.гос.ун-т, 1995 ), «Философия немецкого и русского анархизма второй половины XIX века: Сравнительный анализ учений» (Ежова, Е.А., Мурман. гос. техн. ун-т, Мурманск, 2006), «Анархизм в Тверской губернии вторая половина XIX в. - 1918 г.» (Суворов, В.П., Тверь, 2004), «Проблема протоанархизма в отечественной историографии XX-XXI вв.» (Грачев А.В.; [Ом. гос. ун-т им. Ф.М. Достоевского] Омск, 2007), «Анархизм в российском политическом процессе: история и современные проблемы» (Березняков Д.В., МГУ, М. 2000, РАГС 2000). 10Гридчин Ю.В. Социальная философия русского анархизма, Москва, 1984. пРябов П.В. Проблема личности в философии классического анархизма», Москва, 1996.
проблемы, которые он вводит в фокус внимания, составляющие его собственный объект критики и сопротивления.
Предметом исследования выступает эволюция прежде всего онтологических и этических аспектов анархизма как философского учения в диахронном и синхронном измерениях, эвристическая ценность его потенциала для современности, а также адекватность, перспективность, востребованность и возможная утопичность его практик сегодня.
Цель исследования состояла в экспликации этического и онтологического потенциала анархизма, его значимости для современности, а также его актуальности и перспективности как социально-философского учения, располагающего богатым практическим опытом, а также масштабным теоретическим аппаратом, находящимся в процессе непрерывного развития и совершенствования и служащего в качестве адекватного инструментария для рефлексии на предмет существующих тенденций в социуме и его фундаментальных проблем. Основное внимание было уделено выявлению специфики анархизма наряду с прочими социально-философскими учениями, его сходства и расхождения с ними, его особого пути. Кроме того, диссертация ставила целью прояснить основные неоднозначные стороны анархизма, его неочевидные, но существенные аспекты, а также выявить адекватные способы его интерпретации и подходы к нему в контексте современности. Важным элементом основной цели исследования было установление того, к какой именно свободе стремится анархическое мировоззрение - к свободе от чего и для чего, каково его место среди прочих протестных теорий, каковы его предпосылки и перспективы, какие прогнозы оно позволяет делать в отношении себя и какие опасности может в себе заключать.
Для достижения поставленных целей оказалось необходимым решить следующие задачи. 1) проследить развитие идеи анархии в русле революционных теорий XIX,
XX и XXI веков;
-
рассмотреть на основании трансформаций, которые претерпевала идея анархии, те подспудные процессы, в связи с которыми эти трансформации происходили и происходят, т.е. то, чем были вызваны те или иные смещения акцентов, дополнения смыслами и расширения внутри основной идеи. Последнее можно охарактеризовать как путь от противного: анархизм - это реакция на ту или иную систему. Следовательно, любой сдвиг в самой системе немедленно отражается в рамках революционной идеи, но с коэффициентами «наоборот», «contra» или «анти»;
-
определить специфику предмета критики анархизма, его места и роли в контексте современного социального бытия и ментального образа и состояния общества. Для этого в работе рассматриваются некоторые основные феномены, формирующие упомянутый контекст и обозначенное состояние, а также служащие предметом критики анархизма и основанием поиска альтернативных путей социального бытия. В их числе - механизмы рыночной экономики, идеологическая мифология, искусственные инструменты конструирования интересов и потребностей общества, иррациональный отказ от экологической рациональности в пользу рациональности экономической;
-
выявить факторы дискредитации исследуемого учения, а также установить её причины и, тем самым, прояснить собственный образ либертаризма - вне призмы интерпретации его враждебными ему механизмами той или иной социально-идеологической системы, в частности СМИ и учебной литературой.
Теоретико-методологическую базу исследования составила совокупность концептуальных положений и идей таких авторов, как А. Боровой, Ги Дебор, Р. Ванейгейм, Р.Гильен, X. Бей, Э.Реклю, С. Жижек, А. Цветков, К. Денчев, А. Камю, П.Рябов, А.Горц, Д.Герен, П.Эльцбахер, Д.Хосперс, Д.Вудкок и др. Такой выбор обусловлен значимостью подходов указанных авторов в теории
и практике либертаризма. В процессе работы над диссертацией был проведён анализ широкого круга отечественных и зарубежных источников, который включает в себя социально-философскую и социологическую литературу на английском, испанском и, главным образом, немецком языках, в том числе ранее не переводившуюся на русский язык. В диссертации были использованы:
- общенаучные и общефилософские методы, такие как анализ и синтез,
индукция и дедукция, исторический и логический анализ;
- принципы системного и комплексного анализа исследуемой
проблемы;
- компаративный метод.
Научная новизна работы заключается в подробном определении проблемного поля анархизма как актуального современного теоретического учения.
В диссертации получены следующие результаты, обладающие научной новизной:
- установлена специфика ряда факторов (таких, как, например,
разнообразные виды отчуждения, экологическая иррациональность,
возрастающая виртуализация социального и индивидуального бытия, гламур
как идеологический конструкт), вызывающих к жизни различные
концептуальные ответвления анархизма;
предложена интерпретация анархизма как, в первую очередь, этико-онтологического учения;
определена степень и характер отнесённости анархизма к области идеологии, утопии и политики;
представлен широкий обзор и анализ идей современного либертаризма и его направлений;
- выявлена степень и роль утопичности либертарного проекта;
- установлены факторы, необходимые для предотвращения регресса
учения в пользу его развития и преумножения его достижений в теории и на практике;
- предложены новые аспекты и стороны прежних объектов критики либертарных учений с целью интенсификации мобильности и усовершенствования концептуального потенциала учения на основании соответствия ритма рефлексии либертаризма ритмам трансформаций в рамках социальной реальности.
Теоретическая значимость проведённого исследования состоит в интерпретации значительного пласта концептуальных позиций анархизма с точки зрения их актуальности, применимости, реалистичности и способности противостоять формирующим существующую реальность установкам неолиберальной модели социального устройства, способности их конкурировать с этой моделью, а также с точки зрения методологических аспектов такой конкуренции. Фундаментальный обзор учения во множестве его проявлений делает указанную интерпретацию возможной, кристаллизует важнейшие векторы анархизма, его логику, а также способствует развенчанию ряда предрассудков и заблуждений в отношении либертаризма, снятию образов, вызванных его намеренной искусственной дискредитацией медиа-идеологическим и социально-политическим аппаратом.
Практическая значимость результатов исследования
Основные результаты диссертационного исследования могут быть использованы в общих курсах по социальной философии, социальной онтологии и антропологии, истории философии, в спецкурсах, а также в ходе дальнейшего изучения специфики концепций революции, радикально-гуманистических учений и в целом антиглобализма как широкомасштабного феномена современности. Кроме того, на основании проведённого исследования становятся очевидными условия практической выполнимости ряда действий, направленных на решение конкретных локальных проблем, хотя такого рода программы нередко позиционируются существующими
структурами как утопические.
Основные положения, выносимые на защиту:
-
Анархизм не является маргинальным учением, не призывает к деструкции и хаосу, но, напротив, представляет собой фундаментальный корпус в высшей степени конструктивных идей, ценностей, тем, принципов, текстов, позиций, объединённых единой логикой и структурой и прошедших длительный путь концептуальной эволюции.
-
Анархизм не является ни идеологией, ни политикой, но представляет собой, прежде всего, этико-онтологическое учение.
-
Анархизм - актуальное и современное учение, реализующее себя на сегодняшний день в рамках интернационального движения антиглобализма, и имеющее множество концептуальных векторов и направлений (таких, как, например, экоанархизм, анархо-феминизм и др.), обусловленных богатой историей и свидетельствующих о его многоплановости и концептуальной развитости.
-
Анархизм является не абсолютной, но частичной утопией, т.е. проектом, могущим быть осуществлённым при условии смены ряда текущих обстоятельств и условий. Такая утопичность конструктивна как ориентир, а также как стимул и способ рефлексии в отношении контекста окружающей реальности.
-
На сегодняшний день анархизм переживает состояние относительной стагнации, лишённой новых открытий (идейных и методологических), воодушевлённости, влиятельности, что, в целом, оценивается нами как один из ряда аналогичных симптомов во всей жизни общества и человека, о причинах которых подробно говорится в основном тексте диссертации. В числе причин обозначенной стагнации можно выделить следующие факторы: возникновение поля глобального дискурса (сети и медиа), где одновременно звучит слишком много сообщений, изначально разнородных по значимости, качеству высказываний и объёму, но теперь подведённых под общий
знаменатель доступности, по причине которой любое сообщение тонет в потоке множества других сообщений абсолютно разного рода; возрастание виртуализации социального и индивидуального бытия - в том числе и в протестных кругах либертаризма; равнодушие в обществе к социальным и политическим проблемам (особенно это касается РФ), вызванное спокойствием, обусловленным относительно высоким качеством потребления, а также убедительностью дискурса системы о самой себе; подозрение невозможности повлиять на существующую ситуацию; жёсткие полицейские меры воздействия и подавления; а также ряд других не менее значительных факторов.
Апробация результатов исследования. Основные положения диссертации были представлены и обсуждены на заседании кафедры социальной философии факультета гуманитарных и социальных наук Российского Университета дружбы народов. Отдельные проблемы в рамках темы диссертации нашли отражение в выступлениях автора на конференциях молодых учёных «Восток-Запад. Диалог культур и цивилизаций» 2006, 2007, 2009 (РУДН). По теме диссертации опубликовано 5 научных статей, в том числе 1 в журнале, входящем в перечень ВАК.
Структура работы. Цели и задачи исследования обусловили логику и структуру диссертации. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, библиографии, состоящей из 130 наименований, 33 из которых -источники на немецком и английском языках.
Основное содержание диссертации изложено на 215 страницах основного текста, включая библиографию.
Дискредитация: предрассудки и сведение к абсурду
Одним из классических предубеждений против анархизма является мысль о том, что анархисты якобы желают общественного хаоса и возврата к первобытным законам как существования, так и сосуществования. Однако такой взгляд не соответствует действительности. Предположительно, корни его следует искать в искажённом понимании приставки а-, присутствующей в слове «анархия» (греч. - безвластие): обычно её понимают как знак противостояния, противоположности, в то время как в действительности она означает «отсутствие». Прудон, например, писал «Ан-архия» - чтобы сбить с толку противников, утверждая, что «Слову «анархия» следует вернуть его исходное и строго обоснованное этимологическое значение» - главным образом, чтобы избежать опасности подмены тезиса и преднамеренного использования слова для обозначения того, что оно не обозначает, для того, чтобы именем назвать не соответствующее этому имени явление. Расшифровать используемый Прудоном термин можно было как «Не беспорядок». Он полагал, что на самом деле только і в обществе без государства может иди речь о социальной гармонии и о порядке, в то время как государство сеет хаос15.
Даниэль Герен в книге «Анархизм» приводит слова Прудона о том, что анархизм — не хаос, а порядок, что это, «в отличие от искусственно насаждаемого верхами жизненного устройства, — естественное положение вещей; настоящее, цельное единство в отличие от единства, формирующегося под гнётом ограничений. Такое общество думает, действует и разговаривает как один человек именно потому, что представлено теперь не одним человеком, потому что больше не признаёт личности власти и, как Паскалева бесконечность, имеет центр в любой точке, а края не имеет вовсе»16.
Таким образом, в изначальном проекте, анархия - это организованно живущее общество, «высшая степень свободы и порядка, какую только может достичь человечество» . Здесь же вполне уместно привести слова разделяющего эту позицию анархиста В.М.Волина (Эйхенбаума): «Ошибочное — а чаще нарочито некорректное представление таково, что либертарная концепция» заключается в отсутствии какой бы то ни было организации. Эта позиция всецело неверна: дело не в «организованности» или «неорганизованности», а в двух разных принципах организации ... Конечно, утверждают анархисты, общество должно быть организовано, но эта новая организация ... должна быть устроена на свободной социальной основе, а инициатива её в первую очередь, должна исходить снизу. Принципы организации не должны исходить из центра, который был заранее создан с тем, чтобы захватить всё" и подчинить себе, но напротив, должны исходить отовсюду и создавать естественные координационные точки, которые будут обслуживать всю систему» . В этом, пожалуй, и состоит ключевой принцип анархизма. В дальнейшем - уже во второй половине XX века, он в развёрнутом виде лёг в основу антиглобализма - направления, альтернативного тотальной централизации.
Так или иначе, следует, сохраняя объективность, признать, что реально существует два типа анархизма, различные не столько по сути, сколько по подходам. Первый представляет собой основной предмет нашего рассмотрения - это философский анархизм, имеющий глубокую теоретическую базу, ищущий адекватные методы воплощения на каждом новом этапе истории, непрерывно рефлексирующий анархизм. Второй суть анархизм «варварский» и, как его именовал Н.Бердяев, «хулиганский», -потому как, даже имея зачастую благие устремления, он не вырабатывает тактик и стратегий, не задумывается о завтрашнем дне, (т.е. о дне после), но беззаботно и отчаянно крушит всё вокруг19. В таком анархизме распадается не только мировое единство, на которое направлены все постулаты анархизма, но и единство личности. Он не просто не способен привести к каким-либо соответствующим истинной идее анархизма результатам, но и вовсе ведёт к уничтожению всех благородных устремлений анархизма и к окончательному нигилизму. И именно в этом пункте обнаруживается опасность фальсификации: описания первого типа анархизма при помощи характеристик второго — в целях обезвреживания, дискредитации и абсурдирования концепции как таковой. Именно такого рода подмена является одним из главных средств борьбы капиталистической системы неолиберального общества против своих альтернатив. И средство это во многом предоставлено в ведомство СМИ как центрального подконтрольного государственного и/или корпоративного органа и основного инструмента воздействия на общественное сознание.
Если прежде основной тактикой борьбы государства против анархизма были гонения и преследования, впрочем, с каждым новым периодом становившиеся всё более неявными и негласными и, тем самым, более изощрёнными, то в последнее время, в связи с принципиальной сменой типа власти в сторону анонимности и диффузности, и, вероятнее всего, с осмыслением этой властью имеющегося опыта, тактика изменилась. Что касается России, то здесь, под прикрытием, наконец, и в этом пространстве воцарившейся парадигмы относительно постмодернистского образа мысли и жизни, государство избрало новый, прежде не использовавшийся метод. Суть его состоит в сведении наиболее «опасных» категорий, явлений и структур к абсурду.
Не секрет, что достигается подобный эффект при помощи таких институтов, как, например, СМИ и церковь, - институтов, обладающих на данный момент главной ролью в сфере формирования общественного сознания: свести к абсурду значит лишить явление права быть воспринятым серьёзно, лишить его в глазах общества нравственной легитимности, и, в конечном счете, права вообще быть рассматриваемым.
Во-первых, явление превращается в сознании массы в мираж, в конструкт, в симулякр, наравне с мыльными операми и ток-шоу. Во-вторых, фундаментальные образы этого явления используются в контекстах сатирических, криминальных, призванных вызвать жалость, в контекстах, постулирующих единичность его проявлений с негласной, но отчётливо подразумеваемой ссылкой на патологические отклонения субъективного характера и т.д.
В-третьих, явление ставится СМИ в один ряд с сущностно нетождественными ему феноменами, и, тем самым, достигается желаемое искажение его подлинного смысла. Так зачастую информация о деятельности протестных течений и организаций преподносится в том же ключе, что и информация о квазирелигиозных сектах, откровенно абсурдных или социально опасных сообществах.
Показательными в этом отношении стали события, имевшие место в Москве в июле-августе 2010 г. и касавшиеся инцидента с вырубкой Химкинского леса. Известно, что данный вопрос вызвал колоссальный резонанс не только в Москве, но и во всей России, а также привлёк внимание европейских экологов и антиглобалистов, поскольку суть проблемы не сводилась исключительно к экологическим аспектам, но, прежде всего, была детерминирована политическими и экономическими императивами и настроениями господствующего в России режима.
В этой связи существующая разнородная оппозиция, представленная не только ультралевыми, но также и умеренными и центристскими партиями и движениями, объединилась перед лицом возникшей проблемы, пытаясь, возможно впервые в новейшей Российской истории, решить её сообща. Однако радикальной постановкой данный вопрос был обязан именно экоанархистам, организовавшим самое первое шествие для привлечения внимания общественности к данной проблеме, а также (после долгих и тщетных попыток вызвать администрацию на диалог) осуществившим нападение на здание администрации (в ходе таких акций допустимо причинение вреда исключительно строениям и предметам, но, разумеется, не людям). Последовавшие за этим аресты анархистов вызвали негодование всей оппозиции, в связи с чем был проведён ряд акций в защиту арестованных, а также против уничтожения Химкинского леса, в частности и против рыночного произвола, единичным проявлением которого стал проект вырубки - в целом20.
Анархо-индивидуализм: М. Штирнер, У. Годвин, П.-Ж. Прудон
Макс Штирнер75 (1806-1856) - немецкий философ-младогегельянец, рассматривающийся многими последователями анархизма (в особенности, «эгоистического» или крайне индивидуалистического толка) как один из его ранних и важных теоретиков76. Кроме того, Штирнер, несомненно, один из самых репрезентативных, но, вместе с тем, противоречивых и неоднозначных мыслителей в концептуальном поле анархизма, а именно — анархо-индивидуализма, и потому представляется крайне важным пролить свет на некоторые особенно спорные и требующие основательного рассмотрения аспекты его учения, а также на важные для понимания его теории категории, часто, однако, искажаемые в связи с их неоднозначностью не только противниками анархизма, но и самими его представителями.
Его работа «Единственный и его собственность» , рассмотрение которой приводится ниже, по своей сути является антигегелевским манифестом. И, несмотря на то, что основная линия совпадает с центральной линией гегелевской философии (имеются в виду вопросы «что есть свобода?», «возможна ли она?», «если возможна, то каковы пути её осуществления?»), несмотря на то, что ответы на эти вопросы Штирнер, как и Гегель, ищет в сфере духа, идеи, мышления, сфера эта с самого начала воспринимается М. Штирнером негативно, как нечто подлежащее критике, причём такой, которая должна завершиться тотальной деструкцией этой сферы. Произойти это должно во имя тех целей, речь о которых пойдёт в дальнейшем анализе текста «Единственного и его собственности» и общих положений концепции штирнеровского анархизма.
В основе теории анархизма Макса Штирнера лежит идея, согласно которой идеалы и атрибуты человека представляют собой нечто всеобщее, тогда как вся эмпирическая личность человека единична. Поэтому всё, что относится к «человеку» вообще, не относится к данному, «единственному» «Я». Это означает, главным образом, своего рода растождествление «человека» как социальной единицы и «человека» как самобытной сущности в каждом отдельно взятом случае, сущности, не сводимой ни к каким общепринятым обобщениям, не могущей быть вписанной в заданные общей парадигмой рамки действия и мышления. «Человек», с точки зрения М.Штирнера, суть тот общий знаменатель, под который, лишаясь своей природной идентичности, скрытым насильственным образом подводится индивид. В действительности же никакого «человека вообще» не существует, но есть лишь та абстракция, которая притворяется подлинной сутью бытия всякого отдельного человека. Абстракция эта конструируется искусственно и насаждается «сверху», в зависимости от установок и господствующих в данный момент приоритетов государства. Совершенно обоснованным представляется замечание по этому вопросу Альберта Швейцера: «...мы беспрестанно приносим свою личную нравственность на алтарь отечества, вместо того, чтобы оставаться в оппозиции к обществу и быть силой, побуждающей стремиться к совершенству».79
Основной категорией в философии М.Штирнера является категория «Я», но здесь необходимо подчеркнуть, что это «Я» - вовсе не то, о чём говорили Фихте, Гегель или Кант. Штирнер наделяет «Я» принципиально новым содержанием: «Когда Фихте говорит «Я — это всё», то это утверждение, как может показаться, вполне совпадает с моими взглядами. Но Я - не есть всё, Я разрушает всё, и только саморазрушающееся, никогда не имеющее бытия, конечное Я есть действительное Я. Фихте говорит об «абсолютном Я». Я же говорю о себе, о преходящем Я». «Я» Штирнера сущностно «единственно». Это не кантовское Я, содержащее в себе формы созерцания мира, не универсальное гегелевское Я, очищенное от всего эмпирического. Его не следует понимать в смысле теоретико-познавательного субъективизма. Проблема познания у Штирнера вообще не играет какой-либо самостоятельной роли, и хотя его рассуждения имеют целый ряд теоретико-познавательных предпосылок, окрашенных в тона логического номинализма, о теории познания здесь говорить не приходится. Вся его критическая аргументация лежит вне плоскости теории познания. Теоретико-познавательный субъективизм Фихте Штирнер целиком приводит в социально-психологическую и политическую плоскость. Таким образом, штирнеровское «я» наиболее правильно, с точки зрения исследователей штирнерианства, понимать «не как его собственное «я», и не как абстрактную идею «я», нокак совокупность конкретных «я», как «миллионы единственных» - реальных, уникальных и конкретных». Кроме того, «Я» Штирнера было бы справедливо обосновать и его собственным «утверждением: «Мы все совершенны» (т.е. под «я» и «мы» понимается» не Каспар Шмидт, а все «я», все мы)».
«Человеку» как абстракции Штирнер противопоставляет принцип «своеобразия». Своеобразие есть вся сущность и всё бытие конкретного человека, всё его Я. Я свободен от того, от чего избавился, собственник же Я того, что в моей власти, над чем Я господствую.
Для учения Штирнера принципиально важно то, что он объявляет войну государству — не конкретному государству, но принципу государства, сутью своей имеющему обобщение и объединение всего и всех; государству как «паутине зависимости и связанности; сопринадлежности, взаимоподчинению, где соподчинённые или соединённые зависят друг от друга» ; государству, занятому лишь,тем, чтобы обуздывать, ограничивать, конструировать отдельного Человека, «делать его подданным чего-то всеобщего».83 К этому «всеобщему», несомненно, относятся патриотизм, мораль, нравственность8 , и т.д.
Но не к реформации государственности призывает Штирнер, ибо нельзя реформировать ту систему несправедливости, которую оно собой представляет и которая лежит в его основе, и добиться при этом положительного результата. Я, это самое, с точки зрения государства, ничто - должно создать собственные творения из самого себя. Народное же Я — «это призрак, а не Я. Я обращаюсь в Я только тогда, когда Я сам превращаю себя в него, т.е. не другой создаёт меня, а Я сам обращаюсь в своё собственное создание». Из этого положения М.Штирнер приходит к критике демократии. Суть этой критики в том, что перед очевидной безличностью того, что именуется народом или нацией стоит альтернатива: или подчиниться государю, осуществляющему исключительно свой индивидуальный произвол, и тогда народ в таком вот «абсолютном властелине» признает не собственную, а так называемую народную волю; или возвести на престол такого государя, роль которого в принципе с тем же результатом мог бы выполнять хорошо налаженный часовой механизм.
Таким образом, с анархизмом Штирнера роднит неприятие государства и идея его принципиальной нелигитимности как института. Но, признавая неразрешимым конфликт между эгоистическим владением собой индивидом и требованием подчиняться законам, Штирнер вместе с тем, не считает, что люди должны непременно активно противостоять государству и уничтожать его. Вопрос о подчинении или неподчинении в каждом случае решается индивидуально и зависит от степени выраженности конфликта между автономией эгоиста и требованиями государства. Штирнер высказывает мысль о том, что государство падет само под влиянием распространяющихся идей эгоизма. Рост общего эгоистического неуважения к закону опрокинет в конце концов «лодку государства» 5.
Необходимо рассмотреть и штирнеровскую критику коммунизма. М. Штирнер обвиняет коммунизм в скрытой религиозности, аргументируя свои обвинения тем, что признавать право, не находясь на религиозной точке зрения, невозможно, ибо в сущности своей право есть религиозное понятие, поскольку оно, по определению, свято. И ««правовое равенство», провозглашённое революцией, - только видоизменённая форма «христианского равенства», «равенства братьев», детей Божьих, etc. ... Когда революция возвела равенство в «право», она вступила в область религии, в царство святости, идеала. Поэтому с того времени и началась борьба за «священные, неотъемлемые права Человека». В действительности же каждый имеет право лишь на то, чем Он в силах стать, на то, что Он может осилить. Помимо этого, коммунизм, уничтожая всякую личную собственность, ещё более ставит каждого индивида в зависимость от другого, а именно от общества, и, «как бы ни нападал он на «государство», он опять-таки стремится установить «государство», известный status, строй, стесняющий мою свободную деятельность, учреждающий верховную власть надо мной».
Критикуя либералов, Штирнер заключает, что глупость их состоит в том, что они противопоставляют народ правительству, призывая к признанию полноправной зрелости народа. По мысли Штирнера, «..народ может быть свободен только ценой свободы единичного лица, ибо при такой свободе на первом плане стоит народ, а не единичный Человек. Чем свободнее народ, тем связаннее, зависимее отдельный Человек» .
Ничем не лучше, разумеется, и конституционное государство, и критика его Штирнером основывается, главным образом, на положении о том, что покуда всё правительственное здание покоится на правителе и его образе мыслей, Единственный пребывает в тотальном порабощении.
Таким образом, государство должно быть уничтожено. Не должно остаться никаких святынь, ибо «ни одна мысль не священна, ибо ни перед одной мыслью Я не чувствую «благоговения», ни одно чувство не священно (нет священного чувства дружбы, материнского чувства и т.д.), ни одна вера не священна. Все они отчуждаемы, все они - моя отчуждённая собственность, и они отчуждаются и создаются мною».
Р. Ванейгейм: революция повседневной жизни
Бельгийского ситуациониста Рауля Ванейгейма можно назвать идейным сподвижником и продолжателем концептуальных установок Ги Дебора, хотя его творчество раскрывает поставленные ранее вопросы с принципиально оригинальных ракурсов.
В качестве глубинной в работах Ванейгейма выступает проблема так называемого «разъединенного хронотопа» , которую, по мнению мыслителя, на сегодняшний день следует формулировать в революционных терминах169. Вокруг этой мысли он и выстраивает свою картину понимания реальности, которая с содержательной точки зрения практически во всём созвучна картине реальности Ги Дебора, Асгера Йорна, Хакима Бея и других ситуационистов. Единый Хронотоп постулируется Р. Ванейгеймом как преодоление насильственного отчуждения через разъединение пространства, времени и бытия. Время, с его точки зрения, превратилось в такой же товар, как и всё остальное: оно стало не временем-бытием, т.е., пользуясь терминологией А. Бергсона, не длительностью, но временем чего-либо: временем вещи, временем товара, временем производства, потребления, прогресса, труда, и, в конечном счёте, временем выживания. Причиной тому служит доминирующий и всеохватывающий (и в этом -единственный) экономический императив, превративший каждого человека в «живой хронометр»170.
Через эту трансформацию в мышление вводится новое понимание времени как бытия без настоящего. Р. Ванейгейм противопоставляет этой конструкции принцип спонтанности как единственного условия, при котором становится возможна живая точка, т.е. пространство жизни. Только через него может осуществить себя живой хронотоп, который, между тем, является хронотопом в процессе бесконечного создания и преобразования. Здесь мы вновь сталкиваемся с мыслью Э. Фромма о динамическом характере установки на бытие. Преимущество этой живой точки Р. Ванейгейм видит в том, что она способна частично выпадать из системы общей обусловленности, создавая тем самым свой собственный контекст и через это являясь точкой творчества индивида. Только через нее возможно преодоление времени как старения и исчерпания, т.е. времени, продиктованного принципом роли, которая, в свою очередь, представляет собой противоположность чистой субъективности и единичности каждого конкретного бытия.171
Роль задаёт промежуток собственного осуществления, т.е. начало и конец себя в каждом её исполнителе. Поэтому только преодолением роли возможно сойти с фатального маршрута, конечная остановка которого - умирание (с окончанием роли), и погрузиться в нерегламентированные динамические процессы чистого бытия, обусловленного чистым сознанием, в абсолютную установку на настоящее, всегда находящееся в созидании.
Р. Ванейгейм обозначает следующее отношение упомянутых оппозиций: «Диалектика увядания и замещения - это диалектика диссоциированного и унитарного пространства-времени. Новый пролетариат несёт внутри себя реализацию детства, которое и является его пространством-временем. История разделений медленно разрешилась в конце «исторической» истории. Циклическое время и линейное время. Жизненное пространство-время есть пространство-время трансформации, а ролевое пространство-время заключается в адаптации. Функция прошлого и его проекции в будущее заключается в том, чтобы лишить прав настоящее. Историческая идеология - это экран, поставленный между волей к самореализации и волей к сотворению истории; она предохраняет их от слияния и смешивания. Настоящее — это пространство-время в процессе созидания; оно несёт в себе коррекцию прошлого»172. И в то же время «мучительная боль ч выживания есть не что иное, как острое осознание того, что время и пространство ускользают прочь, сознание своей постоянной отчуждённости от них»173. Из приведённой оппозиции возникают ещё две оппозиционные пары: выживание и бытие, а также воля к жизни и воля к смерти.
Рассмотрим первую пару. Источником её Р. Ванейгейм справедливо называет отчуждение, которое поистине отделило одну категорию от другой - прежде такого дифференцирования не существовало. Уже отмеченная нами выше специфика отчуждения нашла своё масштабное воплощение: не в силах принести окончательного удовлетворения, отчуждение преумножает потребности, которые всё продолжают создаваться и порождать новые потребности. И это, в сущности, бег по кругу. Однако сегодня этот бег — ещё и бег по кругу вещей, потому что неудовлетворённость или, напротив, удовлетворённость пропорциональны количеству потребляемого товара или товара, потребляемого потенциально. Качество жизни измеряется количеством машин, холодильников, телевизоров и прочего. В обиход также вошли такие лексические конструкции, как «я могу себе позволить...», «состоятельный \ успешный \ благополучный человек...», «у него всё есть...» и др. Эти и многие другие клише адресуют нас к одному и тому же смыслу: «он имеет все возможности, чтобы потреблять всё, что он хочет, следовательно, он счастлив». «С отчуждающих объектов был сорван трансцендентный, покров тайны, и они остались оголённые во всей своей обезоруживающей нищете. Быть богатым сегодня означает обладать большим количеством нищих предметов. .. . Контроль над материальным обеспечением нашей каждодневной жизни организован так, что вещи, которые могли бы помочь нам обустроить её, вместо этого повергают нас в пучину нищего изобилия» , - так характеризует сложившиеся обстоятельства сам Р. Ванейгейм. Схожую мысль мы обнаруживаем и у Ж.-П. Сартра в рассказе «Комната»: «.. .Всё дело в том, - сказал он, - что они не умеют брать вещи; они грубо их хватают... ... Они подносят к вещи свои пальцы, а, схватив вещь, прихлопывают её ладонью, чтобы убить...».175 Вообще тема вещи, обладания вещами, самостоятельной жизни вещей, их онтологической сущности, соотношения мира вещей и мира слов с бытием человека болезненна для всей культуры и философии XX века, но особенно это ощущается во Франции, где оригинальные решения этой проблемы предлагались и в экзистенциализме, и в новом романе, и в ситуационизме, и в постструктурализме и во многих других течениях. Стоит сделать небольшое отступление, чтобы ввести рассматриваемые явления в исторический, философский и культурный контекст. Так, уже герой философского романа Сартра «Тошнота» (1938) Антуан Рокантен внезапно осознает присутствие мира вовне и повсеместность вещей, от избыточного наличия которых он испытывает экзистенциальную тошноту и страх. Рокантен задыхается от вещей, очевидность существования которых наваливается на него невыносимой тяжестью. Здесь работает не политический, социальный или экономический, а онтологический пласт смыслов176.
Основой художественной идеологии школы нонрепрезентации или нового романа стали снова «вещизм» и антитрагедийность, связанные с представлением об устарелости самого понятия личности как оно истолковывалось в прежней культуре. Идеолог течения Ален Роб-Грийе в статье «За новый роман» (1963) обосновал важное понятие «шозизима» (от французского слова chose — вещь). Он писал, что мир просто-напросто есть, что вокруг нас присутствуют вещи, утверждая, что к единственно существенному и реальному - объектам, излишне прикладывать некие дополнительные значения . В этом культе вещей — крайняя степень дезангажированности и освобождения искусства от значений и целей кроме одной — создавать новую форму.
Но существовала и более конкретная и привязанная к капиталистическому обществу потребления трактовка темы вещи в культуре рассматриваемого периода. Вышедший в 1965 году роман Жоржа Перека «Вещи»178 увековечил потребительскую цивилизацию в книге, истинными героями которой оказываются вещи - единственное содержание духовного мира персонажей, почти лишенных имен, индивидуальности, донельзя унифицированных. Они открывают мир лишь путем открытия предметов потребления. Важно, что «вещизм» Перека отличен от «шозизма» Роб-Грийе. Его вещи — принадлежность мира социально определенного и явно осуждаемого. В ситуационизме же обе эти ипостаси вещи совмещены и взаимодействуют.
Новое поле для либертарной критики: идеологическая система гламура и отчуждение в виртуальность
В числе феноменов, характеризующихся на сегодняшний день наибольшей степенью проникновения в самые разные области социального и индивидуального бытия человека, обнаруживает себя феномен так называемого «гламура», названный словом, столь часто теперь употребляемым в повседневном языке, не сходящим с обложек журналов, словом с крайне неопределённым значением, всё же отсылающим к совокупности неких признаков, указывающих на особый способ восприятия окружающего мира и взаимодействия с ним. Повсеместность использования слова «гламур» и его производных представляется одним из оснований обратиться к рассмотрению его симптоматики и специфики с тем, чтобы выявить проблематическое поле его образования и функционирования, равно как и возможное влияние его на мышление и поведение современного человека. Мы ставим целью провести анализ феномена гламура в разрезе его идеологической ангажированности, эпистемологических содержаний, а также его предпосылок, функций, возможных коннотаций и последствий. Основным здесь является вопрос о природе гламура, а точнее вопрос о том, можно ли считать дискурс гламура влиятельной знаковой системой, призванной установить такую организацию социального бытия, которая могла бы служить целям рынка и быть при этом максимально диффузной, или же, напротив, он представляет собой мимолётную иллюзию массовой культуры, случайное явление преходящего характера, ни коим образом не вписанное в действительный механизм культуры и в общественное сознание.
В русском языке слово «гламур» является заимствованием из английского и французского языков и переводится как «волшебство», «чары», «роскошный», «шикарный». Его относят преимущественно к сфере моды, а в более широком смысле - к стилю жизни и особенно досуга, рекламируемым в «женских» и «мужских» глянцевых журналах». Сам факт русификации этого слова свидетельствует о появлении в мышлении новой категории, прежде не существовавшей именно в этой форме: новые явления, как известно, требуют новых имён.
«Термин «Гламуризация» стал лексическим элементом сегодняшней периодики. Спектр употребления термина широк: от архитектуры, до политики; от живописи до экстремизма. Говорят не только о спросе на роскошь, но и о гламуризации исторических событий, литературных произведений, СМИ, насилия и наркомании, учебных процессов, курения и даже о гламуризации населения и всей планеты. Однако что подразумевает под собой слово «гламур», «гламуризация» в русском языке? К каким атрибутам и характеристикам оно отсылает?
Начнём с рассмотрения наиболее очевидной области проявления гламура - эстетики. Метаморфозы в представлении о прекрасном, произошедшие за последние десятилетия на Западе и за последние двадцать лет в России, послужили фундаментом для формирования нового понимания красоты, её предназначения, задач и смысла. И хотя элементы того, что сейчас принято вкладывать в понятие «гламур», существовали и во многих прежних эпохах, несомненной остаётся их принципиально новая интерпретация именно в современном обществе, прочно вошедшая в , современную трактовку эстетического.
По очевидным причинам, связанным со спецификой человеческого восприятия, в наибольшей степени «гламуризации» подверглась сфера визуального: фотографии, архитектуры, живописи, костюма, кинематографа и т.д. Как уже было отмечено выше, слово «гламур» синонимично слову «глянец», и именно «глянцевость» становится присущей большинству визуальных образов современной культуры как новая характеристика и новый атрибут эстетического. Проявления «глянцевости» обнаруживают себя, в первую очередь, в подходе к человеческому лицу и телу, а именно в стремлении приблизить их к безупречному состоянию прёодолённой природы - к образу, свойственному синтетическим материалам, для которых характерна идеальная гладкость, яркий цвет, способность блестеть, и т.п. Специфическим в данном случае является то, что биологическое и живое под воздействием ряда внешних императивов (гламуризации) мимикрирует под синтетическое и искусственное: в фотографии и кино графические редакторы позволяют придать телу и лицу безупречно гладкие литые формы, схожие с формами, которые способен принимать лишь пластик. Он-и диктует создание нового идеального лица, идеального тела, идеальной кожи, идеального цвета глаз и волос по своему подобию. Максимальное соответствие свойственным ему формам и фактурам предстаёт в качестве канонического и становится заглавным мотивом в деятельности разрастающейся индустрии косметологии и пластической хирургии, что, в свою очередь, не может не вызывать подозрений относительно происхождения «пластикового идеала» - его, по всей видимости, экономического происхождения.
Приближение к идеальному облику представляет собой сложную систему дорогостоящих ритуалов, выполнение которых обещает человеку, что он непременно будет восприниматься как красивый, успешный, уважаемый - иными словами, нормальный, а потому будет иметь все шансы на успех в карьере и личной жизни. Такое положение вещей можно было бы счесть иллюзорным и объяснить субъективными заблуждениями тех, кто стремится к обозначенным идеалам, но гламурный образ в сознании большей части общества ассоциируется именно с нормальностью, а потому те, кто ему не соответствует, будут восприниматься как отклонения от нормы и обесцениваться. Состязание в приближении к пластику уже само по себе выходит за рамки моды как таковой, гламур преодолевает границы «просто-моды». Если изначально кукла создавалась как отдалённое подобие человека, использовавшееся, к примеру, в целях социализации ребёнка, то теперь происходит обратный процесс: идеальная пластиковая кукла становится эталоном для человека, который усердно работает над своим сходством с ней. Мотив этого стремления - в желании быть «нормальным», пригодным для симпатии и восприятия разделяющими эту норму. При этом, находясь в процессе беспрерывной, навязчивой и многообразной саморекламы, гламур с лёгкостью обеспечивает преобладание согласных с этой нормой над не согласными с ней при помощи несложных и очевидных психологических приёмов внушения. Налицо фундаментальный проект, призванный, во-первых, установить и зафиксировать фокус внимания человека (и общества) на симулякрах, требующих очень кропотливого и затратного по времени подчинения и соблюдения, но на самом деле, разумеется, не принадлежащих реальности как таковой. Фокусируя внимание на области такого тоталитарно-императивного воображаемого, человек теряет понимание реальности, её степеней в отношении тех или иных явлений. Становясь одной из доминирующих плоскостей реальности в сознании обывателя, система гламура обеспечивает когнитивную расфокусировку в отношении по-настоящему реального, например, социально-политической, культурной, идеологической ситуации. Теряя интерес к ней, человек ввергается в смутные состояния личностной и гражданской пассивности и индифферентности, что, в свою очередь, делает его идеальной единицей обслуживания той системы, которая устанавливает себя посредством инструментального по своей сути гламура.
В архитектуре происходят аналогичные перемены: господство идеальных и безупречно искусственных и гладких, поверхностей пластика, стекла и бетона вытесняет природную текстуру камня1 и дерева, а вместе с ними — и излишние декоративные элементы, неровности, всё, что не оптимизирует темп жизнедеятельности человека, всё, что отвлекает и задерживает на себе взгляд, способствует размышлениям, всё, что не является стерильным и выходит за рамки минимально необходимого и идеально практичного. Значительная часть зданий сегодня гораздо больше напоминает макет или компьютерную графику, нежели пространство существования человека. Даже назвав эти тенденции наподобие направлений в искусстве (минимализмом, хай-теком), трудно скрыть их изначальное " предназначение - служить пространством для беспрепятственного движения финансовых потоков, а также нехитрого досуга человека, чья деятельность заключается в обслуживании этого движения.
Анализируя пластиковые вещи, в частности, игрушки Р. Барт отмечает: «Наиболее распространённые игрушки изготовляются из веществ не привлекательных, созданных не природой, а химией. Ныне они часто штампуются из всевозможных пластмасс - материала грубого на вид и одновременно стерильно-гигиеничного, в котором угасает приятная мягкость прикосновения к человеческой руке. ... Сегодня в игрушках всё химическое, и материал, и краска; самым своим веществом они располагают к самочувствию потребителя, а не к удовольствию»258. Архитектура и интерьер259 даже в большей степени, нежели игрушка для ребёнка, представляют собой несомненный контекст бытия человека, с которым он вступает в важное взаимодействие. Человек неизбежно погружен в это пространство, формирующее его личность, состояние, настроения, образ мысли, психологический портрет, качества его души. Создание гламурной архитектуры не может не повлечь за собой формирование нового типа личности с принципиально новыми качествами, непосредственно влияя на внутренний мир человека и его ценности. При этом эстетические представления также деформируются, не только относительно должного образа себя и других людей, но и относительно должного образа внешнего мира и надлежащих способов бытия в нём. Этот универсальный для всех эпох механизм был бы не так опасен, если бы не направляющие его безличные коммерческие доминанты. Гламур становится главной ценностью, выступая в качестве анонимной власти, лишь в той мере заинтересованной в - человеке, в какой он является потребителем предлагаемых и навязанных ею благ, а значит беспрестанно редуцирующей индивида до одной части, которую эта власть готова стимулировать и охранять от других его сторон.
