Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Насилие и ненасилие в системе категорий социальной философии 12
1. Сила как концептуальный исток понятий «насилие» и «ненасилие» 12
2. Насилие и ненасилие в описательно-оценочных суждениях 32
Глава 2. Насилие и ненасилие в контексте философских учений о сверхиндивидуальных началах социума 56
1. Насилие и ненасилие в реалистической (идеалистической) модели социальной реальности 56
2. Насилие и ненасилие в натуралистической (виталистической) модели социального 71
Глава 3 Насилие и ненасилие в индивидуалистической концепции социального 84
1. Принуждение/насилие как осуществление свободы индивидов 84
2. Границы принуждения и насилия в индивидуалистической модели социального 90
3. Ненасилие в аксиологическом и праксиологическом измерениях деятельности 107
Заключение 119
Список литературы 122
- Сила как концептуальный исток понятий «насилие» и «ненасилие»
- Насилие и ненасилие в реалистической (идеалистической) модели социальной реальности
- Принуждение/насилие как осуществление свободы индивидов
Введение к работе
Актуальность темы исследования. Появление концептов «насилие» и «ненасилие» в системе категорий социальной философии является результатом философского осмысления проблемы пределов человеческой деятельности, меры и полноты её осуществления в социуме. Эта тема всегда привлекала к себе внимание специалистов-гуманитариев. В настоящее время она не только не утратила своей актуальности, но и оказалась ещё более востребованной в связи с тем колоссальным увеличением масштабов насилия, которым отмечен новейший период человеческой истории.
Российское общество, к сожалению, не осталось в стороне от этого процесса. Имея при себе социокультурный багаж советской эпохи, связанный с терпимым отношением к насильственным формам социального взаимодействия, современная Россия попыталась усвоить относительно новые для себя либеральные стандарты общественной жизни. В результате заявленные цели насилия стали более утилитарными и эгоистичными, а его количественные показатели не только не снизились, но и начали демонстрировать стабильную тенденцию к увеличению.
При этом обращает на себя внимание высокий уровень жестокости криминального насилия, разворачивавшегося в России в течение последних двух десятилетий. Наиболее заметное место в перечне его проявлений занимают преступления, связанные с деятельностью международных террористических сообществ. Организованные их представителями террористические акты, по своим целям и последствиям больше похожие на военные операции, вызвали чрезвычайно широкий резонанс не только в России, но и во всём мире.
Выбор средств противодействия международному терроризму, осуществляющийся на фоне мультикультурализма современности, наполняет новым жизненно-практическим содержанием традиционные философские дискуссии о допустимости нравственного применения насилия и о праксиологическом потенциале ненасилия.
С точки зрения поиска теоретических оснований этого выбора представляется актуальным проведение исследования ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие» в современной социальной философии.
Социально-философская линия анализа насилия и ненасилия располагается в общем контексте социально-онтологической проблемы соотношения бытия (как бытия-в-себе) и деятельности. Модели бытия и деятельности, выработанные философией на протяжении своего исторического развития, легко обнаруживают своё присутствие в культурных программах традиционного и индустриального обществ. Мозаика их взаимных контактов со второй половины XX века дополняется новым типом культуры -культурой информационного общества. Её мировоззренческое кредо определяется радикальным разрывом между бытием и деятельностью. В результате бытие, традиционно направлявшее потоки человеческого активизма, постепенно начинает утрачивать свой целесозидающий статус. Деятельность становится для самой себя и целью, и средством, а свойственная человеку устремлённость к действию всё чаще находит свое выражение в игровых поведенческих формах.
На этом фоне насилие и ненасилие предстают в качестве явлений, серьёзный интерес к которым маркирует интенцию восстановления разорванной связи бытия и деятельности, деятеля и действия, разворачивая сознание человека от неподлинного, виртуального, игрового к подлинному, бытийственному, серьёзному и, соответственно, социально и экзистенциально значимому. Насилие и ненасилие можно критиковать, но их сложно игнорировать.
Будучи действиями, совершение которых ставит личность и общество перед вопросом о пределах человеческого активизма как такового, насилие и ненасилие высвечивают два пути, посредством которых бытие оказывает влияние на деятельность - ценностный (через прояснение целей действия) и праксиологический (через лишение деятеля способности к действию). Соотношение ценностного (во всём его многообразии) и праксиологического в конечном счёте определяет характер и форму взаимодействия социальных субъектов и оказывает непосредственное влияние на процесс воспроизводства социальной жизни. В данном контексте изучение феноменов насилия и ненасилия, сочетающих в себе деятельностное и нормативное, позволяет уловить общую ритмику процесса «материализации» (или «развоплощения») ценностного, обнаруживающего себя как в действиях отдельных индивидов, так и в логике исторического движения социальных общностей.
В качестве ценностно-нагруженных понятий концепты «насилие» и «ненасилие» раскрываются в двух аспектах -субъективно-личностном и социальном. Субъективно-личностный план исследуемых феноменов достаточно полно представлен в философской литературе. Социальный же ракурс насилия и ненасилия изучен значительно слабее. Данное обстоятельство и обусловливает актуальность социально-философского анализа ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие», проведённого в рамках настоящей диссертации.
Степень разработанности темы. Корпус литературы по теме диссертации условно может быть разделён на три блока. Первый из них составляют тексты, использованные при характеристике концептуальных истоков понятий насилия и ненасилия. В их число вошли сочинения Аристотеля, X. Арендт, И. Канта, Д. Локка, Б. Спинозы, Э. Фромма, а также работы А. Басса, Л. Берковитца, Р. Бэрона, А. Бэттлера, М.Д. Гаралевой, Р. Глюксмана, Ж. Госса, А.Е. Зимбули, Е.К. Краснухиной, А.П. Назаретяна, А.В. Очировой, Р.Н. Павельева, Д. Ричардсон, X. Хофмайстера, Д. Шарпа, Ю. Шрейдера.
При исследовании лингвистических аспектов процесса оформления изучаемых концептов в качестве понятий социальной философии автор обращался к работам А. Бэттлера, Ж. Госса, СВ. Девяткина, А.В. Дмитриева, И.Ю. Залысина, А.И. Кугая.
Второй блок источников по теме исследования составили работы, связанные с прояснением социально-философского содержания концептов «насилие» и «ненасилие». Проблема насилия в рамках данного блока представлена сочинениями X. Арендт, Р. Арона, Н.А. Бердяева, Г. Гегеля, Н. Макиавелли, К. Маркса, К. Лоренца, Ф. Ницше, Ж.-П. Сартра, B.C. Соловьёва, Ж. Сореля, Ф. Энгельса, К. Ясперса, а из современных авторов - трудами О.В. Башкатова, О.Я. Гелиха, А.В. Глуховой, В.В. Денисова, Р.Н. Ибрагимова, В.В. Кафтана, Г.Н. Киреева, Н.И. Китаєва, Г.И. Козырева, АН. Кугая, Л.Я. Курочкиной, В.В. Остроумова, К.С. Пигрова, В.В. Савчука, В.В. Серебрянникова, О.Ю. Тевлюковой, В.А. Тишкова, Э. Тоффлера и др.
Изучение социально-философских аспектов ненасилия было связано с обращением к сочинениям М. Ганди, М.Л. Кинга, а также к работам Л.П. Буевой, Л.Н. Вшивцевой, И.В Корельского, Н.И. Макаровой, Н.В. Наливайко, П. Патфорд, Н.Г. Пряхина, Н.Ф. Рахманкуловой и др.
В контексте использования метода феноменологии, применённого при определении способов вкладывания оценочного смысла в содержание понятий насилия и ненасилия, существенный интерес для диссертанта представляли исследования, связанные с вопросами феноменологической перестройки методологии социального познания. К этой группе источников можно отнести работы В.В. Инютина, К.С. Пигрова, В.Н. Пристенского, А. Шюца. При исследовании особенностей отдельных моделей социальной реальности автор обращался к сочинениям Аврелия Августина, М. Вебера, Р. Декарта, Д. Дьюи, Р. Жирара, Г. Маркузе, С.Л. Франка, 3. Фрейда, М. Фуко, М. Хайдеггера. Внести уточнения в сложившуюся картину позволили историко-философские труды Е.М. Амелиной, О.Я. Гелиха, Г.А. Гребневой, Д. Датта, И.И. Евлампьева, Э. Жильсона, А.Ф. Замалеева, В. Зеньковского, В.Г. Коровникова, А.Д. Литмана, И.О. Лосского, Е.Д. Мелешко, В.К. Никитина, СМ. Пекарской, А.И. Пигалева, Б. Рассела, М.Т. Степанянц, Л.Н. Столовича, А.А. Столярова, а также работы по социальной философии П.В. Алексеева, В.Е. Кемерова, А.В. Магуна, К.Х. Момджяна, А.А. Радугина, B.C. Рахманина.
Третья, заключительная группа источников объединяет в себе тексты, использованные при определении ценностного смысла насилия и ненасилия. В этот список вошли сочинения Ф.М. Достоевского, И.А. Ильина, И. Канта, М.Л. Кинга, И.О. Лосского, Ф. Ницше, B.C. Соловьёва, Л.Н. Толстого, Г. Торо, С.Л. Франка, А. Швейцера, М. Шелера, а также работы Р.Г. Апресяна, В.В. Варавы, А.В. Говорухиной, А.А. Гусейнова, О.Г. Дробницкого, А.А. Ивина, М.С. Кагана, Б.Г. Капустина, А.С. Кравеца, Ю.О. Маликовой, Л.С. Мамута, В.Н. Назарова, Л.С. Перевозчиковой, В.В. Перервы, Г.Ф. Перервы, В.П. Римского, И. Д. Черноусовой, Г.Х. Шингарова и др.
Объект и предмет исследования. Объектом исследования выступают проявления насилия и ненасилия в истории общества. Предметом исследования является ценностное и праксиологическое содержание концептов «насилие» и «ненасилие».
Цель и задачи исследования. Основная цель диссертационного исследования состоит в проведении социально-философского анализа ценностного и праксиологического содержания концептов «насилие» и «ненасилие».
Реализация данной цели предполагает необходимость решения следующих задач:
-исследование активно-деятельностной природы насилия и ненасилия;
-рассмотрение способов вкладывания ценностного смысла в содержание концептов «насилие» и «ненасилие» (прояснение теоретико-методологического значения ценностно-ориентированной (социально-этической) парадигмы анализа социальных феноменов насилия и ненасилия);
-раскрытие ценностного и праксиологического содержания понятий «насилие» и «ненасилие» в различных моделях социальной реальности.
Теоретико-методологической основой исследования является ценностно-ориентированная (социально-этическая) парадигма анализа социальных феноменов, а также общефилософские принципы системности, историзма, объективности, конкретности, единства исторического и логического.
Концептуальные истоки понятий насилия и ненасилия устанавливались диссертантом на основе использования герменевтического метода.
Способы вкладывания ценностного смысла в содержание изучаемых концептов были определены посредством обращения к феноменологическому методу.
Методологическую базу исследования ценностного и праксиологического содержания понятий насилия и ненасилия в философских моделях социальной реальности составили аналитический, синтетический и компаративистский методы.
Научная новизна диссертационной работы заключается в том, что на основе ценностно-ориентированной (социально-этической) парадигмы анализа феноменов насилия и ненасилия:
-предпринята попытка согласовать существующие социально-философские и этические парадигмы насилия и ненасилия и выработать целостный взгляд на их проявления в общественной жизни;
-насилие и ненасилие представлены как две противоположные разновидности социального активизма и раскрыты специфические особенности каждого из этих социальных феноменов;
-проводится обоснование идеи, что в социальном взаимодействии и отношениях насилие и ненасилие не могут существовать в качестве аксиологически-нейтральных феноменов,
поэтому интерпретация концептов «насилие» и «ненасилие» предполагает учет аксиологических контекстов;
-показаны основные пути вкладывания ценностного смысла в содержание концептов «насилие» и «ненасилие»;
-определены условия степени полноты ценностного содержания концептов «насилие» и «ненасилие»;
-рассмотрены социально-онтологические основания
эффективности принуждения, насилия и ненасилия;
-уточнено соотношение ценностного и праксиологического содержания в насилии и ненасилии, осуществляющихся в различных моделях социальной реальности.
Положения, выносимые на защиту:
Концепты «насилие» и «ненасилие» фиксируют две противоположные разновидности социального активизма. Насилие представляет собой избыточное принуждение, мера избыточности которого определяется аксиологическим контекстом, связанным с социокультурной принадлежностью принуждаемого субъекта. Ненасилие раскрывается двойственным образом: а) как убеждающее действие, не являющееся актом принуждения, б) как принуждающая акция, ориентированная на социокультурно-обусловленную оценку субъектом ограничения его внешней свободы.
Представление об эффективности насилия определяется представлением субъекта насилия об его онтологической автономии, проявляющейся в обладании полнотой динамических потенций и способности осуществлять их независимо от общества. Праксиологический смысл ненасилия проясняется в контексте признания объективного, надиндивидуального начала социума и принципиальной неполноты активисткого потенциала индивида или отдельной социальной группы. Ненасильственный отказ от сотрудничества является способом демонстрации субъекту насилия исходной ограниченности его динамических потенций.
Концепт «насилие» обозначает деятельность, нацеленную на разрушение оснований социокультурного бытия, осознаваемых индивидами в качестве ценности. Концепт «ненасилие» фиксирует отказ от такой деятельности. Степень полноты ценностного содержания концептов «насилие» и «ненасилие» определяется характером представлений о природе социального.
Максимальная полнота ценностного смысла насилия и ненасилия обнаруживается при противопоставлении деятельности
самой социальности, явленной в виде живого единства множества свободных, деятельных личностей. В виталистских концепциях общества ценностный смысл насилия и ненасилия связывается как с состоянием жизнеспособности личности, так и со степенью жизнеспособности социального организма, частью которого она является. В индивидуалистских концепциях мерой насилия и ненасилия выступает человеческая деятельность, мыслимая в непосредственной связи с самостью личности, разум и свобода которой рассматриваются в качестве единственного основания социума.
5. Минимум ценностного элемента концепты «насилие» и «ненасилие» содержат при превращении деятельности (социального конструирования) в единственное основание социокультурного бытия. В этом контексте содержательно сливаются ценностный и праксиологический аспекты насилия и ненасилия. Насилие раскрывается здесь как ликвидация деятельности как таковой (в том числе и путём её перевода в квазидеятельность, в симулятивный формат). Ненасилие же, напротив, выступает как добровольное осуществление объективной идеи социума, как свободная и синергийная реализация личностью потенций человеческой природы, позволяющая ей преодолеть свою фундаментальную безосновность и укоренить себя в бытии.
Теоретическая значимость диссертации состоит в получении результатов, позволяющих сформировать более глубокое представление о содержании проблемы насилия и ненасилия, выявить ее дополнительные аспекты, связанные не только с соотношением меры человека и меры его свободы, но и с соотношением меры человека и меры насилия, проявляющегося в процессе осуществления им собственной свободы.
Практическая значимость исследования связана с возможным применением материалов диссертации в процессе разработки и преподавания учебных курсов философии, социальной философии, культурологии, философии права, профессиональной этики, конфликтологии.
Апробация результатов диссертационной работы нашла выражение в докладах, сделанных автором на межвузовских, всероссийских и международных научных конференциях и семинарах: «Государство, право, общество: современное состояние и проблемы развития» (Липецк, 2003, 2006); «Современные проблемы
борьбы с преступностью» (Воронеж, 2003); «Правоохранительная система России и правовой механизм обеспечения законности и защиты прав и свобод граждан» (Липецк, 2004); «Геополитическая теория и проблема глобализации» (Воронеж, 2005); «Обеспечение безопасности в Центральном федеральном округе Российской Федерации» (Воронеж, 2007), а также в ходе научной сессии факультета философии и психологии ВГУ (Воронеж, 2007).
Основные результаты диссертационного исследования отражены в 9 научных публикациях общим объёмом около 2,5 п. л., в том числе в журнале «Вестник Тамбовского университета» (серия: Гуманитарные науки), входящем в перечень изданий, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ, и коллективной монографии «Модернизация образовательной культуры общества в условиях современного социокультурного кризиса» (Воронеж, 2008 г).
Диссертация обсуждалась на кафедре философии, социологии и истории Воронежского государственного архитектурно-строительного университета и была рекомендована к защите.
Структура диссертации обусловлена целью и задачами исследования. Работа состоит из введения, трёх глав, содержащих семь параграфов, заключения и библиографического списка включающего 162 источника (из них 3 - на иностранном языке). Общий объем работы - 134 страницы.
Сила как концептуальный исток понятий «насилие» и «ненасилие»
Процедура социально-философской концептуализации насилия и ненасилия, проводимая современным исследователем, неминуемо будет разворачиваться на фоне существования в философской литературе не просто большого числа, а необычно большого числа вариантов дефиниции понятия насилия и связанных с этим сложностей с определением понятия ненасилия, зависимого от её содержания. Финал этой процедуры в любом случае сводится к альтернативе - либо перечень позитивных дефиниций насилия дополняется новым определением, содержащим какой-то дополнительный его признак (или же предпочитается уже существующее определение); либо констатируется неразрешимость проблемы определения насилия (хотя следы его присутствия в мире предметностей доступны рациональному пониманию ), после чего разговор о насилии может продолжаться только на языке отрицающей рациональности (в том случае если он продолжается вообще).
Это изобилие мнений о природе насилия, с одной стороны, и отрицание возможности что-либо сказать о нём - с другой, формируют потребность в некой устойчивой семантической модели, позволяющей ориентироваться в пространстве дискурсов, включающих в себя понятия «насилие» и «ненасилие». В качестве такой стержневой конструкции, позволяющей сгруппировать многочисленные дефиниции понятия «насилие», представляется целесообразным принять те содержания лексемы насилие, которые несёт в себе естественный язык, базовый лингвистический институт по отношению к языку философии и науки.
В русском литературном языке лексема «насилие» представлена в следующем виде. Во-первых насилие выступает как применение физической силы к кому-нибудь. В этом смысле любое применение физической силы в отношении другого человека следует рассматривать как насилие. Большой толковый словарь русского языка под редакцией С.А. Кузнецова 1998 года издания расширяет данное значение, подразумевая под насилием не только грубое применение силы, но и моральное давление, оказываемое на человека, то есть угрозу силового воздействия . Во-вторых, насилие есть «принудительное воздействие на кого-нибудь» Кроме того, под насилием может пониматься «противоестественное воздействие, оказываемое на что-либо» . В третьем же значении насилием именуется притеснение, беззаконное применение силы .
В народной лексике насилие отождествляется с силой, принуждением и беззаконием. В словаре В.И. Даля насилие толкуется как «принуждение, неволя, нужа, силование; действие стеснительное, обидное, незаконное, своевольное». «Насильствовать», «насилить», «силить» означает управлять или вообще держать в подчинении силой, насильством .
Указанные значения слова «насилие» обнаруживаются и в романо- германских языковых системах. В английском языке и его американском варианте под насилием («violence») понимается, прежде всего, применение физической силы с целью причинения ущерба, в то время как французское «violence» и итальянское «violenza» , по мнению A.B. Дмитриева и И.Ю. Залысина, трактуется как принуждение вообще .
В немецком языке насилие обозначается словами «Gewalttat»; «Gewalt»; «Zwang»; «Gewalttat», обозначающее «акт насилия»; «насильственное действие», производно от «Gewalt» , употребляемого в трёх основных значениях - «сила», «власть»; «сила», «могущество» и «насилие». Слово же «zwang» фиксирует понимание насилия как принуждения, давления, нажима. По мнению исследователей под насилием в немецком языке понимается, прежде всего, грубое физическое, телесное воздействие с целью подчинения другого своей воле . В немецком языке как бы сочетаются доминирующее понимание насилия в английском языке (как применения физической силы) и французском и итальянском языках (как принуждения вообще).
В отличие от лексемы «насилие», период образования которой практически не поддаётся хронологической локализации, время появления лексемы «ненасилие» в европейских языках может быть указано с очень высокой степенью точности. Слово «ненасилие» представляет собой не вполне верный перевод термина М.К. Ганди, употреблявшего санскритское слово «ахинса» для обозначения отказа от разрушительной силы насилия в борьбе за справедливость . «Ахинса» в буквальном смысле означает «непричинение вреда живому», однако Ганди был недоволен этим словом из-за того, что оно скрадывало активный творческий аспект ненасилия. После долгих поисков Ганди остановился на термине «сатьяграха», лексически откорректировав сочетание «садаграха» составленное из слов «сад» (истина)-«аграха» (твёрдость). Таким образом, этимологически «сатьяграха» означает «упорство в истине». Но сочетание «сатьяграха» не было переведено на европейские языки (английское и французское «nonviolence», немецкое «Gewaltldsigkeit») и слово «ненасилие» стало означать лишь отказ от насилия. Активистский момент, ради акцентуации которого Ганди объявил конкурс на лучшее название его учения (термин «сатьяграха» предложил брат Ганди) , в естественной лексике оказался утраченным. В результате возникло семантическое расхождение между лексемой ненасилие в естественном языке и термином «ненасилие» в языке гандистской философии, связанное с отсутствием в обыденном словоупотреблении активистского, силового оттенка ненасилия (сатьяграхи).
Насилие и ненасилие в реалистической (идеалистической) модели социальной реальности
Реалистическая (идеалистическая) модель социальной реальности представляет собой исторически первичную философскую реконструкцию социума. Своими истоками она восходит к учению Платона о реальном существовании умопостигаемых сущностей (эйдосов). В законченном виде реалистическая модель представлена уже в философии Блаженного Августина. В реалистической модели признаётся существование духовной (идеальной) субстанции общества. Конкретные социальные отношения, изучаемые позитивно-социологическими методами, здесь выступают как обнаружение идеального (вневременного и внепространственного) первоначала.
Будучи объективно существующей идеей, общественное отношение оказывается онтологически действительным, даже в том случае, если включённые в него индивиды демонстрируют устойчивую тенденцию к его разрыву. Действия индивидов влекут за собой лишь искажение, извращение эмпирической картины общественной жизни, но не затрагивают идеальных оснований её бытия. В этом плане идеалистическая модель противопоставлена номиналистским концепциям социального. В отличие от них в реалистической (идеалистической) модели единичное предстаёт как момент бытия всеобщего. Индивид здесь не является онтологически самостоятельной сущностью, имеющей источник своего бытия в самом себе. Соответственно, отдельные индивиды, вследствие этой своей бытийной несамостоятельности оказываются не способными ни к созданию социального континуума, ни к его произвольному разрушению. Общество в реалистической модели оказывается как бы «первее» индивида . Индивидуальное сознание, телесность и деятельность отдельных индивидов раскрываются здесь как способ развёртывания субстанциальной идеи социального отношения в пространстве и времени. В идеалистической системе координат социальность, «бытие-с-Другим» рассматривается как неотъемлемый признак принадлежности к человеческому роду. Если гипотетически отрешить действительную человеческую личность от идеи общества, то по выражению B.C. Соловьёва, «...вы получите животную особь с одной лишь чистой возможностью, или пустою формой человека, т. е. нечто в действительности вовсе не существующее» .
Очевидно, что воплощение идеи общественности не может реализовываться как действование некого сверхсубъекта, самоосуществляющегося через поступки отдельных индивидов. В этом случае речь будет идти уже не об обществе, а о сверхличности, создавшей себе множество тел, вселившейся в них и общающейся посредством их сама с собой. Таким образом, идея общества «существует, присутствует и действует как сознание общности, .. . в отдельных его членах» .
Очевидно, что сознание принадлежности к группе обязательным образом предполагает наличие сознающего, то есть субъекта, который понимает, что именно он, а не кто-то другой отождествляет себя с данной социальной группой. В результате в идеалистической модели с её внутренней холистической установкой появляется свободная воля, обладатель которой пользуется определённой автономией по отношению к социальному целому. Обладая свободой воли личность (ипостась) способна противопоставить себя обществу и взять курс не на сотрудничество с Другим, а на обособление от него и на последующую перестройку социального мира по своим (и только своим) лекалам. Наличие свободной воли в системе координат реалистической модели означает возможность существования в её дискурсивном пространстве концептов «насилие» и «ненасилие».
Согласование тезиса о первичности идеи социального отношения (холизма) и свободы воли (индивидуализма) возможно при условии признания надприродного, надмирного, трансцендентного характера личности, способной подчинять, ипостазировать предлежащую ей природу, оформлять её в качестве единичной сущности. В идеалистической системе координат овладение активной личностью собственной природой будет означать свободное, синергийное осуществление смысла общества (идеи социального отношения), самореализацию личности «в пределах» этого смысла. Отказ личности от общения с социальным миром может стать препятствием на пути осуществления ею потенций человеческой природы, и тогда в мире появляется ущербное, неполное в сравнении с идеалом эмпирическое бытие. Конкретная вариация на тему общечеловеческой природы оказывается менее бытийственной в сравнении со своим объективно существующим идеальным архетипом.
В философии Блаженного Августина эти две группы людей описываются с помощью образов «града земного» и «града Божьего». По Августину, «град земной» и «град Божий» созданы двумя родами любви: первый - любовью к себе, доведённой до презрения к Богу; второй - любовью к Богу, дошедшей до презрения к себе .
Субъект насилия, замещающий своей волей волю Другого, предстаёт вполне типичным гражданином «земного» града, человеком, который «любит в своих лучших людях свою же силу» . Интерес к Другому со стороны насильствующего субъекта обусловлен тем, насколько Другой способен усвоить нечто сообщённое ему насильником. Сторонники же ненасилия, напротив, не стремятся к узурпации воли друг друга, а, выражаясь словами Блаженного Августина, «служат друг другу по любви» . Изменения, которые они инициируют в Другом (в его сознании и личной аксиосфере) совершаются в сотрудничестве с волей Другого, синергийно, но не деспотично.
Принципиальное ненасилие («сатьяграха», «упорство в истине»), выступающее здесь как способ противодействия насилию, располагается на границе двух «градов». Соответственно, интеракция с участием сторонника ненасилия может закончиться как переходом насильника, признавшего и допустившего свободу воли другого, в число обитателей «града Божьего» (по крайней мере, на период осуществления конкретного ненасильственного действия), так и превращением адепта ненасилия в насильствующего субъекта, ориентированного не на утверждение истины и сотрудничества, а на достижение своих личных интересов.
Принуждение/насилие как осуществление свободы индивидов
В отличие от «субстанциалистских» концепций социума индивидуалистическая концепция социальной реальности рассматривает общество, исходя из логики его собственного процесса. В её понятийном пространстве общество раскрывается как совокупность интеракций, совершаемых индивидами (группами договаривающихся между собой индивидов), которые в полной мере обладают способностью «...совершить какое-нибудь отдельное действие или воздержаться от него, согласно определению или мысли ума...» , то есть свободой. Сознания же индивидов рассматриваются здесь как полностью автономная инстанция смысла социального взаимодействия.
Идея автономии индивидов по отношению к социальному целому определяет облик деятельностной модели социальной реальности. Её формирование относится к эпохе Нового времени и связано с секулярными процессами в европейской философской мысли той эпохи. Отвергнутое христианской философией Средневековья пелагианское (фактически светское) представление о человеке как о носителе Божественного начала, способном по собственному желанию и собственными силами совершать как добрые, так и злые поступки, в просвещенческой Европе утвердилось в качестве мировоззренческой парадигмы.
Помещение воли индивида (разумной и свободной) в основание социального действия означает невозможность ограничить анализ социума исключительно сферой внешних по отношению к ней причин (мотивов) поступка. Деятельность всегда заключает в себе начало свободы, устремлённость субъекта к действию. Императив раскрывается здесь в виде ценностей . Это означает, что в деятельностной модели социум неминуемо раскрывается в ценностной перспективе. В отличие от «субстанциалистских» дискурсов, в которых ценностный, субъективно значимый смысл приобретают объективные свойства человеческой природы, в индивидуалистической модели исходной ценностью является сам субъект, обладающий свободой либо конституируемый ею. Ценностный аспект действия, схватываемый исследователем в рациональных и эмоциональных актах понимания, здесь не может быть отделён от личности деятеля, присутствующего в каждом поступке и ответственного за его последствия. Сознание субъекта здесь предстаёт автономной «машиной» смысла социального действия.
В этой связи размещение понятия «принуждение» («насилие») в оппозиции понятия «свобода воли» имеет актуальность только в отношении принуждаемого индивида. Применительно к субъекту насилия оппозиция «принуждение (насилие) - свобода воли» становится некорректной. Если принуждающий индивид сам не является объектом принуждения, то насильственные действия, совершаемые им в отношении другого индивида, либо добровольны, либо детерминированы его собственной природой. Второе аксиологически-нейтральное истолкование насилия исключает его из пространства индивидуалистической модели социальной реальности.
Таким образом, в пределах индивидуалистического понимания общества принуждение (насилие), равно как и ненасилие (и любая другая акция), размещается в пространстве свободных сознательных действий индивида. Стремление к блокированию воли другого индивида в деятельностной модели полностью подконтрольно потенциальному «принудителю». Соответственно, принуждение Другого здесь будет являться ценностно-реализуемым действием, имеющим для принуждающего оправдывающий смысл. В системе координат новоевропейских гуманистов, социум которых описывает ин, в качестве безусловной ценности человеческая личность рассматривает самое себя (а не Божественную Личность), поскольку полагает, что она есть единственный (или самодостаточный) носитель разума и свободы, пределы которой личностью же и определяются.
В результате в качестве исходной ценности, определяющей смысл принуждающего воздействия, может фигурировать либо собственное Я, либо Другой.
В том случае, если для субъекта ценностью является только собственная свобода, принуждающее вторжение в пространство свободной воли Другого не предполагает интереса к состоянию его воли ни в настоящем (разве только в плане выяснения степени её сопротивляемости к внешним воздействиям, обусловленного соображениями эффективности достижения собственных целей), ни в будущем. Для принуждающего не важны пределы свободы, которые устанавливаются (могут быть установлены) принуждаемым. Он интересуется только тем, приняты ли те пределы автономии Другого, которые определены им самим. Другой выступает либо в качестве заготовки, необходимой для осуществления проекта принуждающего, либо в качестве средства (и только средства), требующегося для осуществления его (принудителя) и только его целей. Очевидно, что принуждение здесь будет противостоять фундаментальной ценности деятельностного дискурса - ценности свободы, в любом модусе времени. Соответственно, такое принуждение, с точки зрения принуждаемого, в системе ценностей которого главенствующее место занимает свобода личности, является именно насилием. Однако если в идеалистической системе координат субъект рассматривается как тот, кто способен к непосредственному обнаружению личности Другого, но в силу определённых причин отказывающийся от этой способности, то в деятельностной модели объективация не воспринимается как нечто, противоречащее естественному порядку вещей. С точки зрения новоевропейского рационализма, субъект-объектная установка вовсе не является искажением некого ненасильственного первообраза социального отношения. Напротив, именно субъект-объектный тип восприятия Другого рассматривается здесь как исконно присущий индивиду способ отношения к социальной действительности. В основе новоевропейского гуманизма лежит установка Р. Декарта, согласно которой носитель индивидуального сознания представляется исходным пунктом бытия, жестко противопоставленным остальному миру, могущему существовать лишь в качестве приложения к субъекту и подлежащему управлению с его стороны. Организационная активность, проявляемая субъектом, не обязательно связана с подавлением воли Другого, однако вследствие первичности субъект-объектной установки здесь имеется внутренняя тенденция к трансформации управления в манипулирование.
