Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Структурно-семантическая характеристика чешских и русских УПС 21
1. Союзные и бессоюзные упс 22
1 1 УПС с преимущественно соединительным типом связи компонентов 22
1 1 1 Частеречная характеристика компонентов УПС 25
1 1 2 Основные интегральные семы в значениях УПС 27
1 1 3 Специфичные для русского и чешского языков семы 32
1 1 4 Обусловленность значения упс его компонентным составом в рамках Структурной модели 33
1 2 УПС с повторяющимся соединительно-усилительным элементом 35
1 3 УПС с формально выраженной разделительной связью компонентов 43
1 4 УПС с формально выраженным противопоставлением компонентов упс 45
2. Предложные и беспредложные упс 46
2 1 Конструкции с одним предлогом 47
2 1 1 Русские и чешские гетерогенные упс в конструкциях с одним предлогом 47
2 1 2 Русские и чешские гомогенные упс в конструкциях с одним предлогом 49
2 2 Конструкции с двумя предлогами 56
2 2 1 Русские и чешские гетерогенные упс в конструкциях с двумя предлогами 56
2 2 Русские и чешские гомогенные упс в конструкциях с двумя предлогами 59
2 3 Русские и чешские беспредложные упс 62
3. Русские и чешские тавтологические упс 64
4. Периферийные конструкции русских и чешских упс 86
5. Выводы 93
Глава II. Лексико-семантическая характеристика чешских и русских УПС 96
1. УПС с гомогенными компонентами 97
1 1 Редупликация 98
1 1 1 Мотивированная дивергентная редупликация 99
1 1 2 Немотивированная редупликация 106
12 Тождественный повтор (амредита) 115
2. УПС с гетерогенными компонентами 119
2 1 Синонимия компонентов упс 120
2 1 1 Синонимия компонентов как фактор образования фразеологического значения УПС 122
2 1 2 Доминантная роль первого из компонентов бинома в формировании значения УПС 125
2 1 3 Квазисинонимия компонентов 127
2 1 4 Синонимия как результат семантического уподобления изначально различных по значению
компонентов 133
215 Синонимия как результат упрощения семантики компонентов 136
2 1 6 Синонимия как результат пересечения семантики компонентов в ходе их исторического развития 137
2.1.7. Уменьшение роли лексической синонимии 147
2.2. Антонимия компонентов УПС 150
2.2.1. Контрадикторные антонимы 152
2.2.2. Контрарные антонимы 159
2.2.3. Векторные и конверсивные антонимы 161
2.2.4. Квазиантонимы 163
2.3. УПС с пандантными компонентами 168
2.3.1. УПС с тематически связанными компонентами 172
2.3.1.1. Тематическая классификация 172
2.3.1.2. Контекстуальная антонимия 179
2.3.1.3. Контекстуальная синонимия 182
2.3.1.4. Смежность компонентов
2.3.2. УПС с тематически не связанными компонентами 188
2.3.3. УПС-созвучия 194
3. Выводы 195
ГЛАВА III. Идеографическая характеристика чешских и русских УПС 199
1. Время 202
2. Количество 207
3. Благосостояние человека 211
4. Тяжелая жизненная ситуация 214
5. Характеристика человека
5.1. Внешний вид и состояние здоровья 216
5.2. Интеллектуальные способности 218
5.3. Черты характера и особенности поведения 219
5.4. Речь 2 6. Речевые формулы 228
7. Идеографическая характеристика редупликаций 230
8. Выводы 236
Заключение 240
Список словарей и других источников и их сокращений 244
Список литературы
- Частеречная характеристика компонентов УПС
- Мотивированная дивергентная редупликация
- УПС с тематически не связанными компонентами
- Внешний вид и состояние здоровья
Введение к работе
Парность как ментальная и языковая универсалия признается учеными частным проявлением бинарности в ее онтологической и / или гносеологической ипостаси и активно изучается гуманитарными дисциплинами, в том числе лингвистическими (М.М. Бахтин, Вяч. Вс. Иванов, В.В. Колесов, Д.С. Лихачев, А.А. Потебня, Н.И. Толстой и др.).
Объектом реферируемой диссертационной работы является отражение феномена парности в языке и его проявление на внутрисловном, синтагматическом и фразеологическом уровнях в русском и чешском языках на материале устойчивых парных сочетаний.
Предметом исследования является компонентная и семантическая структура устойчивых парных сочетаний в чешском и русском языках.
Исследуемые обороты составляют значительный по объему разряд единиц, который обычно не рассматривается лингвистами комплексно, в том числе в силу того, что занимает диффузную позицию в структуре традиционной грамматической парадигмы. Бинарная конструкция объединяет семантически, генетически и функционально разнохарактерные образования, которые чаще всего создаются на базе смысловой оппозиции компонентов (рано или поздно, волей-неволей, mit svuj rub i lic, pfatelstvf na zivot a na smrt), лексического или семантического повтора (ходить ходуном, год за годом, srdecnym srdcem feci, z rucicky do rucick; с пылу с жару, любо-дорого, bida s nouzi, behat od certa к dablu), тематической сопряженности компонентов (разброд и шатание, dёlat [пёсо] zuby nehty) или рифмо-ритмического соответствия компонентов (стра- сти-мордасти, шалтай-болтай, kfizem krazem, lary fary).
Для номинации исследуемых единиц в данной работе используется наиболее общий и непротиворечивый термин устойчивое парное сочетание (далее УПС), который отражает целостность сложившейся тем или иным способом бинарной конструкции, не акцентирует специфики морфосинтаксического или фразеологического статуса рассматриваемых конструкций и не накладывает ограничений на подход к исследованию. Таким
образом, под УПС понимается воспроизводимая бинарная конструкция, компоненты которой тавтологичны, построены на созвучии либо обнаруживают лексико-семантическую связь различного типа. Типология таких единиц анализируется в работе.
Корпус исследования составляет примерно 1940 русских и 1130 чешских единиц (или 2 810 русских и 1500 чешских УПС, включая варианты), отобранных методом сплошной выборки из восьми русских, трех чешских словарей устойчивых выражений и одного чешско-русского фразеологического словаря. Основными источниками материала стали «Фразеологический словарь русского языка» под ред. А.И. Молоткова, «Фразеологический словарь русского литературного языка конца XVIII-XX века» А.И. Федорова, «Большой словарь русских поговорок» В.М. Мокиенко и Т.Г. Никитиной, «Lidova гсеш» Я. За- оралека, « Slovmk Ceske frazeologie a idiomatiky» Фр. Чермака, «Ceska pnslovL SWrka pnslovf, pmpovedf a porekadel lidu Ceskeho v Cechach, na Morave a v Slezsku» В. Фляйшганса.
К настоящему моменту в лингвистике сформировалось несколько основных парадигм, в рамках которых исследуются отдельные структурные типы парных сочетаний, функционирующих обычно лишь в определенном регистре языка (аппозитивные сочетания и тавтологизмы изучаются на материале фольклора, фразеологизмы и индивидуально-авторские обороты - в художественной литературе, редупликации - в разговорной речи, сленге и под.). По сложившейся традиции отдельно рассматриваются редупликации, разноко- ренные (гетерогенные) и однокоренные (гомогенные) парные сочетания, сочетания с сочинительной и подчинительной связью компонентов.
Теоретико-методологической основой диссертации послужили работы по общему языкознанию Н.Ф. Алиевой, Л. Блумфилда, О.Ю. Крючковой,
Ф.И. Рожанского, посвященные, в частности, фонетическим, ритмическим и семантическим закономерностям удвоения в языке; исследования по современной семантике, лексикологии и фразеологии Ю.Д. Апресяна, Н.Д. Арутюновой, А.М. Бушуя, В.М. Мокиенко, Л.А. Новикова, Л.И. Ройзензона, Н.М. Шанского; труды по истории языка В.В. Виноградова, Б. А. Ларина, В.В. Колесова, Д.С. Лихачева, Й. Губачека, Й. Янко; работы, посвященные языку русского фольклора А.П. Евгеньевой, А.А. Потебни, О.Б. Ткаченко, А. Т. Хроленко, И. Пачаи и др.
Актуальность работы связана с ее включенностью в контекст исследований феномена повтора и парности в языке на словном и фразеологическом уровне, необходимостью рассмотрения выделяемой категории УПС как системы в русском и чешском языках, а также в сопоставительном аспекте. УПС представляют собой объемный лингвистический материал, который нуждается в обобщении и теоретическом осмыслении для понимания природы этого языкового явления. Актуальность исследования также обусловлена целесообразностью рассмотрения семантических, тематических и идеографических аспектов широкого круга УПС, выделяемых по структурному принципу, с целью определения специфики их плана содержания. Сопоставительный анализ плана содержания исследуемых единиц в двух языках позволяет судить о характерных особенностях УПС как класса, а также их об индивидуальных чертах в русском и чешском языках. Немаловажное значение такой подход имеет также для исторической фразеологии сопоставляемых языков и выявления национальной специфики каждого из них.
Целью диссертационного исследования является сопоставление чешских и русских УПС в структурно-семантическом и идеографическом плане для выявления общих для единиц обоих языков характеристик и определения особенностей оборотов данного типа в каждом из языков.
Поставленная цель предполагает решение следующих задач:
-
выявить и сопоставить основные структурные модели УПС в чешском и русском языках, установить случаи взаимосвязи общего значения УПС и конкретной модели или моделей;
-
выявить и проанализировать в сопоставительном плане интегральные семы (доминантные и недоминантные) в значениях чешских и русских УПС разных структурных моделей;
-
изучить и описать типы семантических взаимоотношений компонентов чешских и русских УПС;
-
дать историко-этимологический комментарий к отдельным УПС, представляющим интерес с диахронической и культурологической точек зрения;
-
проследить динамику и направление возможных семантических сдвигов в значениях компонентов УПС и во взаимоотношениях внутри бинома;
-
представить тематическую характеристику компонентов чешских и русских УПС в сопоставительном аспекте;
-
выявить основные фразеосемантические поля чешских и русских УПС, определить состав и специфику этих полей, провести их сопоставительный анализ.
Решение перечисленных задач для достижения поставленной цели работы требует использования комплексной методики исследования, включающей методы сплошной выборки при работе с источниками материала, дескриптивный метод, включающий системный анализ, обобщение и интерпретацию исследуемого материала, типологический метод, позволяющий выделить и проанализировать наиболее характерные особенности рассматриваемого языкового явления на материале двух языков, сравнительно-лексикографический анализ словарных статей и дефиниций для выявления особенностей трактовки исследуемых единиц в разных источниках, метод структурно-семантического моделирования для понимания историко-этимологической составляющей в генезисе моделей УПС, а также семный анализ в ходе тематической стратификации УПС и их компонентов и метод межъязыкового сопоставления и описания УПС чешского и русского языка.
Научная новизна работы состоит в проведении целостного системного анализа УПС в чешском и русском языках в сопоставительном аспекте для определения типологически и / или генетически сходных особенностей, свойственных выделяемому разряду единиц, и их специфики в каждом из языков. Благодаря комплексному подходу к анализу УПС в современном русском и чешском языках в работе выделяется ряд действующих в диахроническом плане тенденций, обусловливающих разный характер развития данного разряда единиц в двух языках.
Теоретическая значимость работы состоит в попытке определить, чем обусловлено общее в порождении и функционировании УПС, что делает их типологической универсалией во многих языках мира, в чем заключается и чем определяется их национальная специфика. Представляется, что общее в чешских и русских УПС обусловлено как древними типологическими импульсами этого рода языковых единиц, так и генетическим родством двух славянских языков. Национально-специфическое генерируется конкретными историческими судьбами и закономерностями русской и чешской языковых систем.
Практическая значимость связана с тем, что материалы данного исследования могут послужить базой для дальнейших работ в области этимологии и сравнительно-сопоставительной лингвистики, лингвокультурологии, могут быть использованы в курсе преподавания чешского или русского языков в качестве источника устойчивых выражений, а также для занятий по практике перевода, диалектологии и разговорной речи. Материалы диссертации могут стать основой для двуязычного словаря устойчивых парных сочетаний.
Положения, выносимые на защиту: 1) УПС в современном чешском и русском языках характеризуются многообразием структурных и семантических моделей, представленных в обоих языках большим количеством единиц. В то время как набор структурных моделей русских и чешских гетерогенных, гомогенных и редупликативных УПС за отдельными исключениями совпадает, количественная наполняемость и семантическая структура этих моделей в чешских и русских оборотах различны. Истоки этого несоответствия объясняются разными историческими путями, пройденными двумя родственными языками, следствиями ареального взаимодействия с разными языками, фонетическими различиями.
-
-
На разных этапах развития языка логико-семантический характер взаимоотношения компонентов внутри бинома, функциональная нагрузка и употребительность УПС имеют в чешском и русском языках свою специфику. Эта специфика обусловлена различиями в соответствующих языковых системах и диахроническими тенденциями развития УПС.
-
Принцип объединения двух понятий в устойчиво воспроизводимую пару в чешских и русских оборотах чаще всего лежит вне логически выделяемых категорий синонимии и антонимии и определяется ассоциативными, ситуативными и рифмо-ритмическими факторами, которые часто действуют одновременно.
-
Специфику плана содержания УПС отдельных конструкций составляет набор обобщенных интегральных сем и ряд синтаксически связанных значений и в то же время отсутствие четкого соответствия значения УПС его структуре.
-
Одно из основных различий УПС чешского и русского языков заключается в несовпадении характера тематики их компонентов.
-
Различия чешских и русских УПС в идеографическом плане носят частный характер. Отдельные идеографические поля русских УПС формируются более системно, чем поля чешских УПС, которые представлены в большинстве случаев рядами синонимичных единиц с менее выраженными коннотативными и прочими различиями, чем русские.
Структура диссертации определяется последовательностью решения поставленных задач. Работа состоит из введения, трех глав, заключения, списка литературы, списка словарных источников и их сокращений и двух приложений с перечнем составивших корпус исследования чешских и русских УПС и их вариантов.
Апробация работы. Результаты исследования обсуждались на фразеологических семинарах под руководством проф. В.М. Мокиенко (2009-2011гг.), нашли отражение в докладах и выступлениях на XXXVIII - XXXXLI ежегодных международных филологических конференциях в Санкт-Петербургском государственном университете (Санкт-Петербург, 2009-2012 гг.), на международной конференции «Оломоуцкие дни русистов» в университете им. Яна Па- лацкого (Оломоуц, 7-9 сентября 2011 г.), на международном симпозиуме «Русская лексикография и фразеология в контексте славистики: теория и практика» в Магнитогорском государственном университете (Магнитогорск, 18-20 ноября 2009 г.), на V международной научной конференции по актуальным проблемам теории языка и коммуникации «Язык, коммуникация, перевод: контрасты и параллели» на факультете иностранных языков Военного университета (Москва, 1 июня 2011 г.). Всего по теме диссертации опубликовано 6 статей.
Частеречная характеристика компонентов УПС
Союзная соединительная связь компонентов в УПС представляется самой семантически недетерминированной формой связи элементов бинома, в которых «союз указывает на исчерпанность данного перечня» [Медведева, Дайнеко 1989: 6]. Доля образованных по разным моделям УПС с преимущественно соединительным (союзным и бессоюзным) типом связи компонентов в русской части корпуса составляет приблизительно 30 % и приблизительно 40 % -в ее чешской части. Место соединительного коннектора в русских УПС занимают и, и-и, да, которые в отдельных случаях могут взаимозаменять друг друга. Аналогично и чешские соединительные союзы а и і могут взаимозаменять друг друга. Некоторым союзным УПС соответствуют их бессоюзные варианты, а ряд УПС с гетерогенными компонентами фиксируется в словаре в форме бессоюзной конструкции.
Среди русских УПС с союзной соединительной связью компонентов наиболее продуктивной является модель (У)+К1+и+К2, по которой образуется 487 УПС: долина и ширина «новг. все, что есть у кого-л.» (БСРП 2007: 194), клей и ножницы - « публ. или книж. ирон. или презр. о литературном произведении, построенном на беззастенчивом копировании чужого материала» (БСРП 2007: 288) и т.д. Факультативным вариантом данной модели выступает конструкция с повторяющимся союзом (У)+и+К 1 +и+К2[, которая реализована в 39 русских УПС картотеки, например, [и] смех и грех - «разг. о чем-л. трагикомичном, одновременно смешном и грустном» (БСРП 2007: 625), клясться [и] родом и плодом - «сиб. давать зарок» (БСРП 2007: 566). Благодаря использованию повторяющегося союза в таких УПС дополнительно акцентируется каждый из симметричных компонентов, которые подвергаются сопо ставлению в рамках бинома. По модели с союзом да (У)+К1+да+К2 строится 189 УПС: вокруг да около - «разг. неодобр, не доходя до сути дела, не говоря главного» (Фед.1 1991: 72, Мол. 2001: 503), кидком да швырком - «прост, неодобр, наскоро, кое-как, торопливо» (БСРП 2007: 283) и под. Некоторые УПС фиксируются словарями в двух вариантах: взад и (да) назад - «арх., яросл. взад и вперед, туда и обратно» (БСРП 2007: 84), плюнуть и (да) растереть -«ничего не значит, не стоит для кого-л., о том, что не имеет значения, не заслуживает внимания» (Мол. 2001: 321) и др. В то же время союз да в современном языке осознается носителем как семантически менее универсальный, чем и, синонимичный ему только в значении перечисления. Использование во фразеологизированных УПС союза да является, как представляется, данью традиции (с борка да с веретешки (БСРП 2007: 56), был[о], да сплыло (БСРП 2007: 68, Фед.1 2000: 47, БМС 2005: 76), в то время как большинство современных оборотов имеет только один фразеологизированный вариант - с союзом и: блеск и нищета куртизанок (БСРП 2007: 42), бороться и искать, найти и перепрятать (БСРП 2007: 56).
В чешской части картотеки среди единиц рассматриваемой группы наиболее частотна модель (У)+К1+а+К2, по которой образовано 370 УПС: padnout па poli cti a slavy - умереть геройской смертью в бою (SCFI 2010: 579), slehal a mldtil, az konicka schvdtil - о человеке, который надорвался на тяжелой работе (LR 2000: 142), jitra a vecera setf - о необходимости беречь время, которое можно использовать по своему усмотрению (СР2 1913: 594). Вариантом данной модели является модель (У)+К1+і+К2, по которой образовано 101 УПС: сегпёти і постоянно и напряженно следить за происходящим вокруг, неустанно все и всех контролировать (SCFI 2010: 503). Как и в русских единицах, в ряде случаев чешские УПС с соединительным союзом существуют параллельно в двух вариантах: radosti і (a) strasti [zivota] - все стороны человеческой жизни, как приятные, так и неприятные, чередуются друг с другом (SCFI 2010: 291).
В русских и чешских УПС союзная связь может чередоваться с бессоюзной: такой-сякой или такой и сякой - «прост, пренебр. скверный, очень плохой» (Фед.2 1991: 201), печки-лавочки или печки и лавочки - «народн. о чем-л. домашнем, родном, привычном, обыденном» (БСРП 2007: 497), вкупе [и] влюбе (Фед.1 1991: 66), жив-здоров (жив и здоров) (Фед.1 1991: 186), ищи-свищи (ищи да свищи) (Мол. 2001: 174, БСРП 2007: 268); v zime [i] v lete, (SCFI 2010: 411), lehaje [i] vstdvaje (SCFI 2010: 390, LR 2000: 397, CPl 1912: 790), stafi [i] mladi (SCFI 2010: 332), byt [k (vuci) nekomu] slepy [a] hluchy (bejt [k песети] slepej [a] hluchej) (SCFI 2010: 725), hory [a] doly (SCFI 2010: 103) и под. Приведенные примеры бессоюзных УПС являются результатом эллиптирования конкретного соединительного коннектора, в то время как ряд оборотов характеризуется формально не выраженным (неэксплицированным) соединительным типом связи компонентов: беда ненастаха - «кар. беда, несчастье» (БСРП 2007: 34), любо-дорого - «прост, экспр. очень хорошо, очень приятно» (Фед.1 1991: 287), radujte se, veselte se\ - пожелание хорошего настроения во время праздника, выражение радости от встречи и общения с близкими людьми (SCFI 2010: 753), mildcek mrzdcek - о бывшем любимчике, впавшем в немилость (СР1 1912: 930), neviddno, neslychdno! - о чем-то неважном, значение которого преувеличивается (SCFI 2010: 595).
В бессоюзных УПС с однокоренными компонентами, второй из которых имеет отрицательный префикс, логика семантических отношений компонентов может иметь оттенок разделительное: svdtek nesvdtek - невзирая на праздник (SCFI 2010: 339), rdd nerdd, musim - об обязанности, выполнять которую необходимо даже при отсутствии желания и под. (SCFI 2010: 756), волей-неволей (волею-неволею) - «разг. независимо от желания или нежелания кого-л.» (Фед.1 1991:73).
В отличие от чешских, почти все русские УПС, построенные по данной модели с неэксплицированным типом связи в биноме, объединяют компоненты с помощью дефиса: шурум-бурум - «устар. прост. 1) пренебр. всякое тряпье, старье, 2) беспорядок» (Фед.2 1991: 265), руки-ноги в ходу [у кого] - «сиб. о человеке, склонном к скандалу» (БСРП 2007: 581). Лишь в нескольких УПС словари фиксируют раздельное написание компонентов: сывары невары -«сиб. шутл. бестолковщина» (БСРП 2007: 654), всего ничего - «очень мало» (Мол. 2001: 77).
В общей сложности УПС с неэксплицированным типом связи компонентов насчитывают приблизительно 140 русских и 120 чешских оборотов. Исследователи природы биномиалов подчеркивают парадигматическое сближение гипотактических (союзных) и паратактических (бессоюзных) УПС [Молодцова 2002: 8]. Эта особенность проявляется особенно ярко в английских УПС по причине выраженного номинативного характера английского синтаксиса разговорной речи, однако в той или иной степени наблюдается также в русских и чешских УПС, где наблюдается смешение союзных и бессоюзных вариантов одной и той же единицы. Именно по этой причине представляется целесообразным совместное рассмотрение союзных УПС и парных слов, т.е. оборотов с неэксплицированным типом связи. Учитывая близость, а часто и взаимозаменяемость союзных конструкций и конструкции с неэксплицированным типом связи, целесообразно считать их инвариантами наиболее общей и продуктивной модели (У)+К1+соед. союз/(-)+К2
Мотивированная дивергентная редупликация
В состав нескольких тавтологизмов рассматриваемой группы входят определения. Такие УПС приобретают форму т.н. «figura etymologica», которая, как отмечал Ф. Миклошич в работе «Изобразительные средства славянского эпоса» (1985), издревле является особым любимым приемом в славянской эпической поэзии [цит. по: Иванов 1967: 40]. Эта тавтологическая обще-балто-славянская тавтологическая модель имеет общеиндоевропейский характер, что подтверждается данными современных и древних индоевропейских языков [Иванов 1967: 42-43]. В отличие от УПС без определений в своем составе, такие единицы обычно складываются на основании лексем, обозначающих «более сложные глагольные действия» [Тихомирова 1963: 263]: петь сладкие (сладенькие) песни - «разг. льстить кому-л.; обещать кому-л. что-л.» (БСРП 2007: 493), петь старую (ту же) песню - «раз. неодобр, говорить что-л. всем известное, твердить одно и то же» (Фед.2 1991: 45), дудеть в свою дуду - «узко, ограниченно понимая что-л., поступать по-своему, не считаясь с мнением других» (Фед.1 1991: 173), баять байку про балалайку - «пек. неодобр, проводить время в пустых разговорах» (БСРП 2007: 25).
Относительно исконности присутствия третьего компонента в русских УПС данной модели исследователи расходятся во мнении. Так, Т.С. Тихомирова считает, что «в ранние периоды развития славянских языков эти имена при однокоренных глаголах могли употребляться и без определения», хотя «в современном языке эти формы творительного тавтологического без определения не употребляются» [Тихомирова 1963: 262, 264]. Приведенная точка зрения опровергается исследованиями Н.Г. Самойловой, настаивающей на том, что «в трехчленных словосочетаниях, помимо двух основных компонентов (глагола и существительного), обязательным было наличие третьего компонента - определения, которое не только уточняло и усиливало значение именного компонента, но и цементировало все словосочетание; отсутствие этого третьего компонента делало бессмысленным словосочетание такого рода (ср. ра 78 зориться разорением, обыскивать обыском)» вместо разориться конечным разорением, обыскивать повальным обыском [Самойлова 1971: 31]. Русские эпистолярные тексты XVIII в., исследуемые Н.Г. Самойловой, дают большое количество примеров, подтверждающих ее тезис в том числе и на синтаксическом уровне: «в двучленных словосочетаниях на первом месте всегда находится именной компонент, а в трехчленных - глагольный» [Самойлоа 1971: 31]. Г.Н. Клюсов, в свою очередь, поддерживает версию Д.С. Станишевой о том, что изначально трехкомпонентные структуры путем эллиптирования прилагательного превратились в УПС, к которым перешла экспрессивность эллиптируемого элемента: кричать громким криком - криком кричать, валить большим валом - валом валить, а «заключительная фаза этого процесса - превращение творительного тавтологического в наречие без всякого усилительного значения (даром дарить -даром, недаром)» [Клюсов 1974: 93].
Идеографическую специфику русских УПС, образованных по рассматриваемой модели V+Nacc], формирует их тяготение к характеристике того, что и как люди говорят. Почти треть этих УПС-тавтологизмов может быть отнесена к идеографической группе «речь»: рассказывать рассказы - «лгать, рассказывать небылицы» (БСРП 2007: 557), сказки сказывать - «болтать, пустословить» (БСРП 2007: 613), гнуть дугу - сиб. «клеветать, рассказывать что-то неправдоподобное» (БСРП 2007: 203) и др. Многие из таких УПС в основе своей имеют образ, связанный с ремеслом, выполнением какой-то работы, в частности, возведения различного рода построек: городить изгород, разводить разводы, плести плетень, городить городину, где градитъ - «церк. забирать забором, обносить тыном, класть стену, огораживать» (Д.1 2000: 939). Образность, основанная на метафорическом переносе значения, сообщает этим тавтоло-гизмам экспрессивность не только тавтологического, но и фразеологического характера.
Чешские УПС данной модели представлены в картотеке исследования всего несколькими примерами, эксцерпированными из словаря В. Фляйшганса, и отсутствуют в фонде современной чешской фразеологии: jeden chychdnek dychat - иметь с кем-л. совпадающие взгляды (LR 2000: 58, СР1 1912: 200), kdo peceniресе, slusno by ji okusil - кто печет, то первым и отведай (СР2 1913: 115), spili spileti - играть в игры (СР2 1913: 616).
Подобные по функции, а иногда и по форме, рассмотренные модели тавтологического инструменталиса и аккузатива известны как древним, так и современным индоевропейским языкам (ср. англ. Is devoted with single devotion, smile with a happy, a sad smile [Бушуй 1970: 242]). По мнению историков языка, в «древнерусском языке XI-XVII вв. сочетания одноко-ренных слов употреблялись несравненно шире», чем сегодня [Евгеньева 1963: 109], причем именно две рассмотренные предикативные тавтологические модели были наиболее распространены [Ломов 1967: 66], а «высокая частотность [их] употребления ..., в свою очередь, способствовала их большей устойчивости и фразеологизации» [Васильев 2012: 33]. Этот вы 79 вод подкрепляется данными Н.Г. Самойловой, которые свидетельствуют о том, что рассмотренные выше модели тавтологизмов были наиболее распространенными также в русском языке XVII в. [Самойлова 1971: 30]. Выборка из русской части картотеки исследования также отражает количественное превосходство этих предикативных конструкций тавтологизмов среди УПС современного русского языка. В чешском языке именно эти две тавтологические модели практически не представлены словарями устойчивых выражений.
По модели т.н. «тавтологического эпитета» [Бушуй 1969] Nnom+Adj строится 64 русских УПС из картотеки исследования: беда бедная - «олон. и волог, выражение отчаяния; олон. о большом количестве чего-л.» (БСРП 2007: 34), беда ведущая - «перм. большое огорчение» (БСРП 2007: 34), боль больная - «дон. сильная физическая или душевная боль» (БСРП 2007: 53), небылая небылица «печор. выдумка, сказка» (БСРП 2007: 430), век векущий, векуш-ной, вечный - «всегда, с давних пор; прибайк. очень долго, длительное время» (БСПР 2007: 74), веки векушные, векущие, вечные - «никогда ни при каких обстоятельствах» (Фед.1 1991: 52) или «всегда, постоянно» (БСРП 2007: 75), вечер вечерущий - «арх. в течение всего вечера, целый вечер» (БСРП 2007: 83).
УПС данной модели, характеризующие человека, обычно строятся на базе прямого значения тавтологизируемой лексемы и подчеркивают характерность какого-либо признака: блат блатованный - «жарг. угол, полезный человек; неизвестный, оказавший содействие в совершении преступления» (БСРП 2007: 42), жук жуковатый - «жарг. угол, человек, принадлежащий к преступному миру» (БСРП 2007: 236), лютый лютич - «ряз. презр. бесчеловечный злодей» (БСРП 2007: 377), блуденъ блудящий - «перм. неодобр, о человеке (обычно - ребенке), который всюду заглядывает, самовольно берет и портит что-л.» (БСРП 2007: 44), где блуденъ новг. «шалун, баловник, пакостник; праздный, тунеядный человек» (Д.1 2000: 244), голыш голый - «бран. о человеке, совершившем что-л. предосудительное» (БСРП 2007: 149), где голыш - «бедняк, нищий» (Д.1 2000: 918), один одинаковый - «волог, не имеющий семьи, родственников, одинокий» (БСРП 2007: 461), один одинёхонек (одинёхочек, одинёшенек, одна-одинёшкнька, одна-одинёхонька, одна одиначна) - «прост, совсем, совершенно один» (БСРП 2007: 461), горькая горюнушка (горюшенька) - «о несчастной, горемычной женщине» (БСРП 2007: 158), невеста неневестная - «яросл. девушка, не имеющая жениха, не готовящаяся выйти замуж» (БСРП 2007: 430) и девушка девущая - «пек. «старая дева» (БСРП 2007: 177). В таких УПС благодаря тавтологизации обычно происходит сужение значения корня и интенсификация одной из его сем, то есть «усиливается, акцентируется существенный признак данного предмета» [Шестакова 1966: 338].
УПС с тематически не связанными компонентами
Д.С. Лихачев отмечает, что для абстрагирования изложения и усиления его экспрессии авторы произведений древнерусской литературы часто объединяли в пару понятия и образы, один из которых был видовым и конкретным, а второй - родовым и более абстрактным [Лихачев 1979: 108]. В русских фольклорных текстах гипо-гиперонимические связи компонентов также отчетливо прослеживаются, но при этом происходит нейтрализация видо-родовых и ви-до-видовых различий, которая способствует упорядочению и экспрессивизации текста [Невская 1983: 226]. В УПС наблюдается сходный процесс упрощения семантики компонентов, благодаря которому синонимичные, но не тождественные по смыслу слова объединяются с целью интенсификации общего значения.
Упрощение семантики компонентов УПС отражено в биноме черт - дьявол I cert —d abel, где происходит контаминация чисто синонимических и гипо-гиперонимических отношений компонентов. С точки зрения светского сознания, компоненты этого бинома являются абсолютными синонимами, в то время как для человека верующего черт и дьявол понятия разного иерархического порядка. В ряде чешских УПС они объединяются в бином для акцентирования сходства двух людей; jsou cert jako d abel, je to certjao d abel, cert jako d abel. Отрицательная оценочность, сопутствующая компонентам этого бинома, проявляется в ряде чешских УПС, характеризующих длительный и утомительный процесс обращения в различные учреждения, инстанции к разным должностным лицам для решения своих проблем: behat od certa k d ablu, po certech d dblech, honit se (vldcet se, chodit, litat, jezdit) po [vsech] certech d ablech . Подобным образом отрицательная оценочность является основанием для передачи с помощью данного бинома значения неудавшейся попытки исправления создавшейся плохой ситуации : vyhdnet (vymitat) d dbla Belzebubem, vyhdnet certa d dblem. Еще одна реализация данного бинома - во фразеологизмах nefici certa ani d dbla, nefici certe d dble, nebdt se ani certa ani d dbla со значением обобщенного отрицания - не бояться , ничего [не сказать] .
В русском языке бином черт дьявол фиксируется только в вологодском диалектном УПС ни чёрта ни дьявола [у кого] - «об одиноком человеке» (БСРП 2007: 753). Обобщенное значение отрицания и в чешском, и в русском языке, присущее последним УПС, формируется по Синонимия как результат пересечения семантики компонентов в ходе их исторического развития
В УПС бояться совести и стыда компоненты употребляются в прямом значении как синонимы: совесть - «внутренняя оценка, внутреннее сознание моральности своих поступков, чувство нравственной ответственности за свое поведение» (Уш.З 2001: 250), стыд - «чувство смущения, раскаяния от сознания предосудительности поступка» (Уш.З 2001: 337), и общее значение УПС «стыдиться чего-л.» (БСРП 2007: 629) строится на прямом значении компонентов.
Как показывает историко-этимологический обзор лексем, входящих в этот бином, наблюдаемая сегодня близость значений компонентов УПС является результатом эволюции разных понятий. Вслед за А.Х. Востоковым совесть принято считать одной с калек греческого conscientia, которая вошло в восточно-болгарский вариант старославянского языка в X веке. Позже слово совесть закрепилось за понятием «(само)сознания субъектом моральной ответственности за свое действие и поведение перед собой и обществом, воплощавших в общепринятом термине нравственные принципы и убеждения своего класса и своего времени» [Коле-сов 2004: 665].
Церковнославянские корни слова совесть и его абстрактное значение объясняют его малоупотребительность в народной речи и говорах, где его значение пересекается с конкретно-чувственным понятием стыд. Сам бином совесть - стыд является вторичным по отношению к биному стыд - срам.
Б.А. Ларин показал, что современное понимание стыда восходит к синкретичному значению холода как явления природы и физиологически определяемого болезненного состояния тела. Со временем это значение претерпело синекдохический перенос, и под стыдом стало пониматься переживание, аффект, сопровождающийся ощущениями холода {стынет кровь в о/силах). Затем обозначение аффекта стыд приобрело социально-оценочное значение позор, поношение , которое развилось «путем метонимии от стыд наготы к обозначению интимных действий и частей тела, а далее и порока» [Ларин 1958: 158]. В последнем значении стыд совпадает со словом срам, с которым образует «древнюю синонимическую пару» [Ларин 1958: 158].
В.В. Колесов, соглашаясь с приведенной этимологией Б.А. Ларина, напротив, полагает, что компонентами данного бинома обслуживались два разных представления древних славян, модель нравственных понятий которых строилась на бинарной оппозиции, один из членов которой обозначал «самочувствие» субъекта переживания, а второй - «объективизированное» отношение к этому переживанию других членов общества [Колесов 2004: 670]. При таком подходе стыд понимается как проявление индивидуальной совести, и значение нового бинома совесть-стыд вырастает из дублирования значения внутреннее самоосознание нравственного недостатка . Совесть подменяет второй компонент старого бинома срам со значением «от-страненно-объективированное отношение коллектива к этому чувству , когда «противопоставление индивида самого по себе и индивида как проявления и воплощения общества стало нерелевантным» [Колесов 2004: 671].
В то же время стыд и совесть не являются абсолютными синонимами, поскольку совпадают только в трех из возможных значений: боязливость, страх ; застенчивость, скромность ; позор осуждение , но расходятся в четвертом: стыд - неприличие, непризнь, бесчестье , а совесть - светлое чувство, приязнь (любовь, честь) [Колесов 2004: 674]. В то же время, по наблюдениям Н.Д. Арутюновой, понятие стыд в некоторых русских пословицах соотносится также с понятием честь: за честь (за стыд) голова гинет, пора и честь (стыд) знать. «Семантическое различие между словами стыд и честь проявляет себя тогда, когда речь идет о социальной репутации человека, т.е. о мнении другого (других)» [Арутюнова 2000: 61]. Такая точка зрения подтверждает тезис В.В. Колесова о субъективно-объективной природе значений парных сочетаний и демонстрирует семантическую диффузность абстрактных понятий, входивших в их состав в древнерусском языке.
Бином честь - слава в современном языке понимается как сочетание синонимов: честь -«моральное или социальное достоинство, то, что вызывает, поддерживает уважение (к самому себе или со стороны окружающих), слава - «почетная, широко распространенная известность, как свидетельство всеобщего и безусловного признания чьих-нибудь высоких качеств, общественных заслуг, дарований и т.п.» (Уш.З 2001: 217).
Подобно рассмотренным парным понятиям страх - трепет, совесть - стыд, бином честь - слава изначально являлся сочетанием близкозначных, но не тождественных по значению слов. Так, словом честь было принято обозначать мыслительную деятельность: от праслав. cbstb, связанного со ст.-слав. чьті, ЧИСТИ, родственно др.-инд. cittis - мышление, понимание, намерение ; авест. cisti - мышление, познание, понимание ; др.-инд. citati соблюдает, замечает, думает ; лтш. slflst, sJfietu - думать, соблюдать (Фаем.4 2008: 350). В свою очередь слово слава имеет связь со словом, слыть, родственно лит. slove - честь, хвала , вост.-лит. slave- честь, слава , slavinti славить , лтш. slava, slave молва, слава , греч.
139 ккєос диал. xXeoq - слава , др.-инд. оахстасгср. р. хвала, слава, почет , авест. sravah - слово , др.-ирл. сій слава (Фасм.З 2008: 664). Как отмечает О.М. Фрейденберг, связь слова и славы характерна для разных языков, в том числе в греческом сохранилось тождество понятий быть, существовать и говорить , а слава понимается как неумирающее, вечно живое слово, которое обеспечивает бессмертие . Как известно, согласно представлениям многих народов, называние бога должно было его вызвать, а называние умершего - инвокировать его и прославить, тем самым его оживив [Фрейденберг 1998: 78]. Исключительная роль слова в жизни, в том числе отождествление слова и жизни также упоминается и в Библии (Въ началЬ б слово, и слово б къ Богу {у Бога}, и Бдгъ б слово (Иоанн 1:1), нёбо и земля мимойдетъ, словеса же моя не мимойдутъ (Матф. 24: 35) и др.).
В.В. Колесов считает формулу честь и слава древнеславянской, отражающей бинарность языческого мировосприятия, и ее появление относит к периоду распада родового быта. На примерах текстов разных жанров второй половины XI века В.В. Колесов показывает, что слава земная коннотируется отрицательно и противопоставляется славе небесной (ср. оппозицию хула - хвала). Честь также может быть земной и небесной, но в оценочном плане ей противостоит бесчестье: «в древнерусских текстах нечестивый становится характеристикой религиозной, а бесчестный — нравственной», а позднее эти древнегреческие кальки заменяются чисто русским эквивалентом с эксплицированной семантической оценкой злочестивый [Колесов 2004:515].
Ю.М. Лотман убедительно доказывает, что оппозиция честь - слава в более поздних светских текстах Киевского периода отражает существенную феодально-социальную иерархию дружинного сознания. Понятия честь и слава были применимы только к представителю феодального сословия, причем честь была атрибутом младшего феодала, а слава - сюзерена. Поскольку в основе миропонимания феодально-рыцарского общества лежало «отделение реальной сущности явлений от их знаковой сущности» [Лотман 1993: 113], то и понятия чести и славы имели знаковый характер. Так, М.Ю. Лотман отмечает, что честь «получают от старшего на иерархической лестнице, и она всегда имеет материальное выражение. Так, для того чтобы добыча, захваченная на поле боя, стала знаком чести, ее надо отдать сюзерену, а потом получить от него как признание своих воинских заслуг» [Лотман 1993:113]. Материальным отражением чести - знака является награда, доля в добыче, но при этом отражением знаковой природы чести являлся обязательный ритуал попрания и уничтожения полученных ценностей сразу после их получения.
Внешний вид и состояние здоровья
Русские и чешские УПС характеризуют интеллектуальные способности человека почти всегда отрицательно; Фома да Ерёма - «народн. о глупых, недалеких людях» (БСРП 2007: 706), Веня Веников - «жарг. мол. пренебр. глупый человек, простак, растяпа» (БСРП 2007: 77), дундук дундуком, дурак дураком - «об абсолютно глупом, крайне тупом человеке» (БМС 2005: 205, 206, БСРП 2007: 206), шарабан тарабановский - «прибайк. шутл.-ирон. крайне глупый, бестолковый человек» (БСРП 2007: 658), как рожен, так и заморожен -«народн. неодобр, о глупом, бестолковом человеке» (БСРП 2007: 567), мозга на мозгу наехала - «перм. неодобр, о несообразительном, глупом человеке» (БСРП 2007: 406), ни ума ни разума [у кого], не смыслит Вавила ни уха ни рыла - «о глупом, несообразительном человеке» (БСРП 2007: 689, 691), ни бе ни ме [ни кукареку] - «ничего не знает, не смыслит в чем-л.» (Мол. 2001: 31), ни везет ни едет - «народн. неодобр, о бестолковом, несообразительном человеке» (БСРП 2007: 73), ни в дышло ни в оглоблю - «народн. неодобр, о бестолковом человеке» (БСРП 2007: 220), ни в дудочку ни в сопелочку - «устар. ирон. о несообразительном, нескладном, ни на что не годном человеке» (Фед.1 1991: 173, БСРП 2007: 204), ни в пятке ни в голове [у кого] - «волг, неодобр, о крайне глупом человеке» (БСРП 2007: 549), ни сук ни крюк ни каракуля, ни в сук, ни в пень - «народн. презр. или шутл.-ирон. о бестолковом человеке» (БСРП 2007: 651), osel oslovskd (oslovsky) - о дураке (SCFI 2010: 226), neumet sul a cukr rozeznat - o глупом, нелепом человеке (LR 2000: 343, CP2 1913: 492), neumi ani kvakat ani kvokat - о глупом человеке (LR 2000: 170), ani slivdm, ani houbdm [nerozumi] - о глупом человеке (LR 2000: 324), nemit ani chleba, ani soli - о человеке бедном, в том числе бедным духом, неумном, ограниченном (LR 2000: 105) и др.
Чешские УПС, характеризующие глупого человека, строятся преимущественно по одной структурной модели и на основании сходной мотивировки: неумение, незнание, непонимание , выраженное компонентом-сопроводителем, интенсифицируемое экспрессивным отрицанием, выраженным парной конструкцией. По этой же модели строится несколько чешских УПС без отрицания с противоположным значением: vedet vsemu zacdtek і konec - о всезнайке (LR 2000: 199), сегпёти і bilemu rozumeti - о разумном человеке (LR 2000: 13, СР1 1912: 93), potkalo ho moudro s rozumem - о поумневшем человеке (LR 2000: 199) и русское УПС видеть на заду и на переду - «новг. быть догадливым, проницательным» (БСРП 2007: 240).
УПС, изображающие характер человека, его человеческие качества, отношение к другим людям, поведение и проч., в чешском и русском языке совпадают в достаточно большом количестве пересекающихся между собой идеографических микрополей, представленных несколькими примерами каждое. Например, расстроенный : ночь-ночью - «о человеке в плохом настроении, с мрачным видом» (Фед.1 1991: 336), туча тучей - «мрачен, хмур, в плохом настроении» (Мол. 2001: 478), [chodi] jako telo bez duse - (ходит) как тело без души (СР2 1913: 642), pusto a prazdno - мрачное, пессимистическое состояние, ощущение внутренней пустоты (SCFI 2010: 289); упрямый : ты ему вдоль, а он поперек - «народн. неодобр, об упрямом, бестолковом человеке» (БСРП 2007: 73), beran beranskd, palicdkpalicaty - об упрямом, неуступчивом человеке (SCFI 2010: 35, 233), jak zapfahl, takjede (tahne) - упрямый, своеравный человек (LR 2000: 406); внимательный mit осі zpfedu і zzadu [hlavyj (vpfedu і vzadu) - о бдительном, все замечающем и контролирующем человеке (LR 2000: 234, SCFI 2010: 503); невнимательный : на коне сидит, а коня ищет - «народн. ирон. о невнимательном, рассеянном человеке» (БСРП 2007: 309), slysi bruchem а пе uchem - о невнимательном человеке (LR 2000: 23) и др.
УПС, характеризующие мужественного человека, совпадают по компонентному составу и близки по значению: rytif bez bdzne a hanby - мужественный человек, идеальный мужчина (с репутацией защитника слабых, женщин и т.д.) (SCFI 2010: 306), рыцарь без страха и упрека - «книжн. о человеке мужественном, высоких моральных достоинств» (Мол. 2001: 400). Семантическими соответствиями являются [Кривцова 1981: 14] УПС не бояться ни коки ни моки - «пек. одобр. быть смелым, бесстрашным» (БСРП 2007: 297), не бояться ни Бога ни чёрта - «разг. экспр. быть безрассудно смелым, поступать необдуманно, смело» (Фед.1 1991: 34), nebdt se ani certa ani d dbla - смелый, мужественный человек, который ничего и никого не боится (SCFI 2010: 97) и др.
Искренний человек характеризуется в русском и чешском языке УПС с одинаковым компонентным составом: что на уме, то и на языке - «народн. о простодушном, открытом человеке» (БСРП 2007: 690), со па srdci, to па jazyku miti, со та па srdci, to v ustech - об искреннем человеке (LR 2000: 114, CP2 1913: 502, 513). Неискренний человек характеризуется чешским УПСуше та па srdci, jine па jazyku miti, jine v srdci, jine v ustech miti - о лживом человеке (LR 2000: 144, 376), не имеющем русского соответствия. Неискренний человек также характеризуется совпадающими по компонентному составу и различными по структуре чешскими и русскими УПС: сахар медович - «устар. ирон. о льстивом, слащавом человеке» (Фед.2 1991: 139), byti samy [cukr a] med, nosit (mit) [v ustech] med a v srdcijed - о человеке притворно вежливом и радушном (LR 2000: 187, 188).
Оборотной стороной неискренности являются лицемерие, двуличие, в основе которых лежит корысть. Эти качества человека отражены рядом русских и чешских УПС, не совпадающих по компонентному составу: взады и впереди - «морд, неодобр, о поведении человека, стремящегося угодить двум противоположным сторонам» (БСРП 2007: 84), наша дуда и туда и сюда - «народн. неодобр, о двуличном человеке» (БСРП 2007: 204), и нашим и вашим, и вашим и нашим, жить нашим-вашим - «одним и другим одновременно (служить, угождать)» (Мол. 2001: 268, БСРП 2007: 428), так да сяк - «готов на все, делает все, чтоб угодить» (БСРП 2007: 656), знает, где гавкнуть, а где лизнуть - «одесск. о двуличном человеке» (БСРП 2007: 256), на Антона и Онуфрия - «о человеке, который в корыстных целях дважды отмечает ка-кое-л. событие» (БСРП 2007: 18), palit svicku pdnubohu і certu - о человеке, который маневрирует между двумя противостоящими друг другу политическими силами таким образом, чтобы обеспечить себе приязнь обеих сторон (SCFI 2010: 791), kam vitr, tarn plast - о человеке, меняющем свою позицию, принципы из соображений выгоды (SCFI 2010: 879, 961, LR 2000: 266, СР2 1913: 10, 762), napfed hladi vzadu skrabe (LR 2000: 644), jednim dechem hani і chvali (LR 2000: 632), studeny і teply vitr zjednech ust vypousti (LR 2000: 632).
К данной группе в рассматриваемом ФСП примыкает несколько единиц, характеризующих непостоянство как черту характера, которая не имеет корыстной подоплеки: мотать туда и сюда - «быть непостоянным в отношениях с другими» (БСРП 2007: 673), сиг да миг -«пек. неодобр, о непостоянном, легкомысленном человеке» (БСРП 2007: 609), и черту и попу - «горьк. неодобр, о непостоянном человеке» (БСРП 2007: 755), и с пешим, и с конным, и с лешим - «кар. неодобр, о непостоянном, ветреном человеке» (БСРП 2007: 498), byti vrt sem vrt tarn, menitr se (zmenit se) ze dne na den - ненадежный, непостоянный человек (LR 2000: 397, 118), ma smich і plac v jednom pytliku - о чувствительной женщине, у которой быстро меняется настроение (LR 2000: 295, SCFI 2010: 739).
Похожие диссертации на Устойчивые парные сочетания в чешском и русском языках : лингвистический анализ
-
