Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Книжные изречения и народные паремии как объекты лингвистического изучения 9
1. Древнерусские переводные изречения 9
2. Пословицы и поговорки 17
2.1. Происхождение пословиц и поговорок 17
2.2. Определение и признаки пословиц и поговорок 23
3. Взаимодействие устойчивых единиц фразеологии русского языка 36
3.1. Фразеология как система 36
3.2. Концепция А.А. Потебни о «сгущении мысли» 38
3.3. Вариативность как общее свойство устойчивых единиц 40
3.4. Соотношение паремий и фразеологизмов 42
3.5. Соотношение паремий, афоризмов и крылатых слов 44
Выводы 46
Глава II. Анализ диахронических цепей 49
Выводы 174
Глава III. Явления, характеризующие процесс трансформации переводных древнерусских изречений в пословицы и поговорки 177
1. Этапы трансформации книжных изречений в паремии 177
2. Вариативность в диахронических цепях 184
3. Процесс гиперонимизации ключевых слов 196
3.1. Живот - смерть 197
3.2. Праведные - грешные 201
3.3. Умные - глупые 207
3.4. Богатые - бедные 211
Выводы 217
Заключение 221
Список использованной литературы 225
- Древнерусские переводные изречения
- Анализ диахронических цепей
- Этапы трансформации книжных изречений в паремии
Введение к работе
Русский пословичный фонд имеет богатую и древнюю историю. Часть пословиц и поговорок восходит к переводным древнерусским изречениям. Библейские и античные изречения, попадая в памятники письменности, запоминались читателями и постепенно проникали в устную речь, видоизменяя свой облик в соответствии с развитием языка и мировоззрением народа.
Генетическую преемственность изречения - пословичного изречения -пословицы - поговорки можно проследить, сопоставив их фиксации в переводных и оригинальных памятниках, сборниках на протяжении XI-XIX вв.
Актуальность данного исследования заключается в значимости переводных изречений, фонда пословиц и поговорок, изучение которых в лингвистическом аспекте необходимо для получения полной картины формирования национального русского языка. Изучение преемственности между книжными изречениями и народными пословицами - одна из актуальных задач не только лингвистики, но и литературоведения. Представляется актуальным изучение ключевых слов символически-переносного значения переводных изречений, постепенно переработанных в русском пословичном фонде. Считаем, что освещение жизни «красного слова» может способствовать популяризации народных пословиц и поговорок, которые в настоящее время в речи носителей русского языка, в частности молодежи, нередко вытеснены кальками из иностранных языков, расхожими выражениями и т.п.
Основными источниками исследования послужили:
1. «Изборник» 1076 года - памятник, в который вошли собранные дьяконом Иоанном выдержки из различных текстов назидательного характера, в том числе переведенных на древнерусский язык с греческого. Композиционно «Изборник» представляет собой компилятивно
составленный диалог умудренного опытом человека с «сыном», что было характерно для средневековой традиции. Собранные здесь изречения являются «заповедями для ненаказанных», т.е. установками морально-этического характера для новопосвященных христиан.
Древнерусская «Пчела» - переводной византийский сборник античных и библейских изречений, притч, цитат. Он восходит к составленному в VII в. Максимом Исповедником сборнику «Мелисса». На Руси переведен в конце XII - начале XIII в. Исследователи отмечают свободное отношение переводчиков к оригиналу.
«Моление» Даниила Заточника - оригинальное древнерусское произведение, первая редакция которого была составлена в XII в. В тексте много цитат из Библии, «Изборника» 1076 года, «Пчелы», других книжных источников (часто в вольной передаче автора, переосмысленных и дополненных им), немало пословиц, поговорок, метких народных выражений.
«Домострой». Предполагают, что данный памятник сложился из первоначально самостоятельных текстов в Новгороде в конце XV - начале XVI в. Окончательное составление «Домостроя» приписывают Сильвестру, приближенному новгородского архиепископа Макария. Повествовательный элемент «Домостроя» подчинен дидактически-назидательным целям. Здесь произошло столкновение традиций нескольких жанров: духовное поучение и житейское наставление «от отца к сыну», народные пословицы и евангельские афоризмы, народные присловия и церковные «правила».
П.К. Симони. «Старинные сборники русских пословиц, поговорок, загадок и проч. XVII-XIX столетий».
В.И. Даль. «Пословицы русского народа». Автор в «Напутном» указывает, что источниками для данного сборника послужили сборники XVIII в., собрания Д.М. Княжевича, И.М. Снегирева, рукописи Д.М. Толстого «и - главнейшее - живой русский язык, а более речь народа» (1998, с. 6).
Источники исследования подбирались по признаку компилятивности: «Изборник» 1076 года содержит выписки из нравоучительных текстов, «Пчела» - сборник изречений, «Моление» Даниила Заточника состоит из композиционно выстроенного ряда цитат и афоризмов, «Домострой» создан на основе традиционных словесных формул и общих мест средневековой литературы. Данные памятники отчасти дублируют друг друга, последовательно преемствуют одни и те же афористические высказывания.
Были привлечены также изречения, пословицы и поговорки, собранные В.П. Адриановой-Перетц (1934, 1970, 1971), Ф.И. Буслаевым (1854), И.И. Иллюстровым (1910), А.В. Кольцовым (1926), В.В. Колесовым (1989а), П. Миндалевым (1914), М.И. Михельсоном (1894), СП. Розановым (1904), И.М. Сиротом (1897), И.М. Снегиревым (1831, 1854), М.Н. Сперанским (1904), З.К. Тарлановым (1999), С.А. Щегловой (1910) и др. Ссылки на источники приводятся в соответствии с данными изданиями; сохраняется орфография и пунктуация.
Источники исследования ограничиваются сборниками паремий XVII-XIX вв., поскольку вслед за В.П. Адриановой-Перетц (1970), З.К. Тарлановым (1999) придерживаемся мнения, что основные жанровые черты пословиц и поговорок определились к XVII в. В течение XVIII-XIX вв. они оттачивали свою художественную форму. Кроме того, считается, что именно в сборниках пословиц XVII-XIX вв. осознается зависимость народных пословиц от книжных изречений (Колесов 1989а). Но для чистоты эксперимента были привлечены сборники паремий В.П. Жукова (1993), А.Н. Мартыновой и В.В. Митрофановой (1986). Наличие паремий в современных сборниках может свидетельствовать об их неутраченной актуальности в речи носителей русского языка.
Материал исследования группируется в 218 диахронических цепей пословиц, поговорок и изречений, составленных на основе их лексического, тематического и структурного совпадения. Термин «диахроническая цепочка (цепь)» был введен Г.Ф. Благовой в труде «Пословица и жизнь. Личный фонд
русских пословиц в историко-фольклористической перспективе»: «Разновременные разновидности каждой пословицы нанизываются в цепочку, а любая цепочка - маленькая новелла об исторической жизни данной пословицы...» (Благова 2000, с. 17).
Цель исследования — проследить, как древние переводные изречения, варьируясь в плане содержания и плане выражения в памятниках письменности XI-XVII вв., трансформируются в пословицы и поговорки, зафиксированные в сборниках паремий XVII-XIX вв.
Для достижения поставленной цели решению подлежат следующие задачи:
раскрыть лингвистические особенности изречений, пословиц и поговорок;
выявить связанные по лексико-семантическому и структурно-синтаксическому наполнению книжные изречения (из памятников письменности XI-XVII вв.) и народные паремии (из сборников пословиц и поговорок XVII-XIX вв.); объединить их в единые диахронические цепи;
проанализировать устойчивые выражения, объединенные в диахронические цепи;
проследить процесс «сгущения» изречений в пословицы и поговорки;
выяснить, каким образом проявились в данной преемственности два взаимоисключающих друг друга процесса - стремление к обновлению и строгое следование традиции;
на основе поединичного сопоставления разновременных фиксаций изречений и паремий выявить лексико-семантические, словообразовательные варианты слов и структурно-синтаксические варианты выражений;
7) выделить ключевые слова символически-переносного значения
изречений и паремий и проследить их изменения.
История вопроса. Диахроническое изучение пословиц и поговорок предпринимали уже в XIX в. Первым, рассуждая о русских паремиях,
поставил этот вопрос И.М. Снегирев (1831). Греческие и латинские источники трехсот русских пословиц и поговорок привел в 1897 г. И.Е. Тимошенко. В.Н. Перетц, обобщая опыт исследований русских пословиц и поговорок, писал о «необходимости дать разъяснение, как передавалась данная пословица, какие изменения претерпела она на пути передачи и кто был последним на этом пути, от кого непосредственно получили мы данную пословицу» (1898, с. 105). А.А. Потебня раскрыл механизмы перехода развернутого текста, притчи, басни, в сжатую пословицу, этот процесс он назвал «сгущением мысли» (1930). М.Н. Сперанский поставил вопрос о взаимосвязи древнерусских изречений и пословиц. Он настаивал на необходимости разграничения пословиц народных и пословиц, источниками которых послужили книжные афоризмы (1904, с. II). П. Миндалев выстроил диахронические ряды, в которые вошли изречения из «Моления» Даниила Заточника, «Пчелы», «Мерила» и др. (1914). Большой вклад в историческое изучение библейских реминисценций в памятниках письменности внесла В.П. Адрианова-Перетц (1934, 1970, 1971). В своем труде «Очерки поэтического стиля Древней Руси» она сопоставила слова метафорически-символического значения в произведениях различных жанров, переводных и оригинальных, утверждая, что между народной собственно русской и библейско-византийской символикой было много общего (1947). З.К. Тарланов на обширном материале сборников XVII-XIX вв. выявил синтаксические особенности пословиц в сопоставлении с книжными афоризмами. Он, в частности, писал: «Установление генетических связей пословиц, выявление того, к каким источникам они восходят и каков путь превращения афористических высказываний в пословицы, - это одна из актуальных задач лингвистики» (1999, с. 65). В.В. Колесов обозначил круг древнерусских памятников письменности, легших в основу части русского паремийного фонда (1989а).
Таким образом, в течение ХІХ-ХХ вв. был накоплен материал для изучения преемственности между книжными изречениями и народными
пословицами. Новизна данного исследования заключается в том, что на материале диахронических цепей, куда вошли изречения из памятников письменности XI-XVII вв. и паремии из сборников XVII-XIX вв., впервые прослеживается поэтапная переработка книжных изречений на лексико-семантическом и структурно-синтаксическом уровнях, их постепенная трансформация в пословицы и поговорки. Предпринята попытка выявить, как изменяется во времени символическое наполнение устойчивых выражений. Общее направление данного исследования - лингвистическое, его можно отнести к области истории языка и исторической паремиологии.
При написании диссертации применены следующие методы и приемы: метод лингвистического описания, трансформационный метод, метод описания по лексико-семантическим группам, приемы исторического комментирования.
Практическая значимость. Полученные материалы и результаты исследования могут быть использованы в теоретических исследованиях по филологии и истории культуры. Лексические материалы могут быть привлечены для лексикографической работы по истории слов.
Древнерусские переводные изречения
В середине XI в. возникает русская переводческая школа, которая не обходит вниманием нравоучительные сборники изречений: «Пчела», «Измарагд», «Менандр» и др. Эти сборники носили компилятивный характер: их содержание состояло из связанных определенной темой изречений христианских авторов, античных писателей, философов, поэтов, а также афоризмов из Священного писания. Для подобных памятников письменности был характерен следующий прием изложения: «Широкое пользование афористической формой речи, легко запоминающимися изречениями, которые обобщают основные мысли, иногда прибегая к сопоставлениям, приближающим эти мысли к пониманию читателя» (Адрианова-Перетц 1970, с. 5).
В Древней Руси, где почитались образец, эталон, не только любили читать эти сборники, но и заучивали наизусть. Довольно рано они стали важным учебным пособием. Их часто переписывали. «Это была не просто учебная литература, то была сама мудрость, которая в концентрированном виде снизошла до вчерашних язычников; ее надлежало истолковать в традиционной для славян форме» (Колесов 1989а, с. 7). Все это способствовало закреплению изречений в народной памяти.
Рассматриваемые изречения зафиксированы не только в переводных сборниках, но и в оригинальных памятниках письменности Древней Руси: в «Молении» Даниила Заточника, «Домострое» и др. Эти переводные изречения постоянно употреблялись книжниками, могли перерабатываться для большей убедительности, вплетаться в нить повествования текстов. Умелое использование библейских цитат демонстрирует, например, «Моление» Даниила Заточника: Возри на птиця нєБєаша, яко тій ни орють, ни сЬють, но о\[повають на милость БОЖІЮ, тако и мъ/, господине, жллаем милости твоея (МДЗ, с. 8).
Н.М. Сперанский наметил пути развития заимствованных изречений: «Одни из них так и остались со своей иноземной окраской, другие приняли характер более близкий к туземной оригинальной литературе, затем изречение становится все более и более в ряд с остальной литературой, давая материал для туземных произведений и сами воспринимая в свой состав или другие переводные же изречения, или по частям произведения иного характера также переводные или оригинальные, выхваченные из устной ходячей литературы и закрепленные письменностью» (1904, с. I).
В XVIII-XIX вв. впервые в отечественной филологии на древнерусские переводные изречения обратили внимание как на один из источников пословиц и поговорок. Явление «древнерусские переводные изречения» филологами определяется по-разному: И.Е. Тимошенко называл их «апофегматами» или «словесами» (1897), И.М. Снегирев (1831), М.Н. Сперанский (1904) - изречениями, В.П. Фелицына (1952, 1969) - книжными по происхождению речениями, анонимными афоризмами, выписками из Евангелия и Апостола. В.П. Адрианова-Перетц (1970, 1971), Ф. Вигзелл (1971), В.В. Колесов (1989а, 19896) обозначают их как древнерусские афоризмы, библейские цитаты. В то же время В.В. Колесов пишет, что «в Древней Руси изречения как жанр не существует, изречения не выделились еще из длинного ряда наставлений» (1989а, с. 21-22).
М.Н. Сперанский охарактеризовал изречение следующим образом: «Изречением мы обыкновенно называем мысль, заключающую в себе какой-нибудь нравственный (или житейский - реже) принцип, выраженный в более или менее конкретной и при том краткой форме. Поэтому изречение в значительной степени является результатом обобщения или целого ряда наблюдений над фактами духовной жизни человека, или один из подобных фактов, представлений, как наиболее характерный для целой группы явлений» (1904, с. 1). В.В. Колесов определяет изречения как развернутые художественно-языковые единства, способные выступать в вариантах и развивать все новые переносные значения, уже не связанные с определенным ритуалом, этикетом, действием (19896, с. 144). Все же считаем, что древнерусские изречения обнаруживают некоторую привязанность к исходному контексту, так как в памятниках письменности они нередко приводятся с указанием на первоисточник.
Существует мнение, что древнерусские переводные изречения следует соотносить с так называемыми устойчивыми формулами (Ларин 1956; Адрианова-Перетц 1947; Колесов 19896). Так, В.В. Колесов полагает, что заимствованные цитаты в результате переработки со временем становятся законченными языковыми формулами (19896).
О.П. Лопутько пишет, что устойчивая формула являлась центральной единицей русского литературного языка Средневековья: в ней «скрещиваются все специфические черты языковой жизни, культуры, психологии человека и общества этого периода» (2001, с. 3-4).
Как отмечают О.В. Творогов (1964) и В.В. Колесов (19896), содержательное и терминологическое определение древнерусской формулы вызывает ныне затруднения в силу недостаточной познанности самого языкового феномена. Данный феномен называли «постоянными формулами», «повествовательными шаблонами» (Орлов 1902), «стилистическими трафаретами» (Лихачев 1961), «стилистическими шаблонами» (Ларин 1956), «традиционными устойчивыми словосочетаниями» (Творогов 1964), «штампами», «трафаретами» (Костючук 1992) и т.д. Наиболее общепринятыми и прошедшими проверку временем вариантами обозначения изучаемого явления считаем: «формула», «устойчивая» или «традиционная формула» (Копыленко 1967; Колесов 19896; Лопутько 2001).
Теоретическая интерпретация формульности исследователями неоднозначна. Существуют взаимодополняемые литературоведческий и лингвистический подходы к данному феномену. Изучение формул в поэтическом аспекте является предметом исторической поэтики. Здесь формулы понимаются очень широко: от постоянного эпитета, метафор символов до устойчивого сюжета (Веселовский 1940; Адрианова-Перетц 1947).
Г.И. Мальцев (1989) справедливо считал, что необходимо отграничивать устойчивые словосочетания - фразеологизмы от фольклорных формул и топики литературы. Они внешне сопоставимы, между ними существует генетическая связь. «Топика в литературной традиции - это прежде всего «схемы мысли и схемы выражения», которые, во-первых, могут оформляться по-разному, а во-вторых, оформлять различное содержание... Специфика фольклорного художественного стереотипа -неотграниченность формы от содержания.., формула не просто называет определенный смысл, но именно воплощает его» (Мальцев 1989, с. 48). Со строго лингвистической точки зрения, фольклорные формулы - это свободные словосочетания: пойду с горя в чисто поле; сяду у окна; машет правою рукой; не пой соловей; встану ранешенько. Кроме того, формулой в фольклоре является не только словосочетание, формульным может быть и одно слово (рано, гулять), и целая группа стихов, т.е. единицы, несоотносимые с возможными типами языковых фразеологизмов. К фольклорным формулам нельзя применить категорию художественной формы, связанную с авторством. Г.И. Мальцев не исключал, что в фольклорных текстах имеются и собственно фразеологизмы. Кроме того, некоторые формулы могут становиться фразеологизмами. Он считал, что необходимо различать фразеологию в фольклоре и «фольклорную фразеологию» (1989, с. 45).
Анализ диахронических цепей
Материал исследования группируется по отдельным диахроническим цепям, в которые вошли изречения, пословицы и поговорки, совпадающие по лексико-семантическому и структурному наполнению. Во второй главе из 218 выделенных в результате исследования диахронических цепей подробно проанализированы 24, наиболее показательные.
Прием составления диахронических цепей предложен Г.Ф. Благовой в монографии «Пословица и жизнь. Личный фонд русских пословиц в историко-фольклористической перспективе»: «На основе соблюдения принципа словесной и тематической сопоставимости пословиц, их разновидностей и вариантов, зафиксированных в разновременных изданиях, можно предложить методический прием сопоставления диахронических пословичных цепочек (под термином «диахронические» здесь понимается то, что в такие цепочки включаются разновидности пословиц из разновременных историко-фольклористических фиксаций)» (2000, с. 36).
Суть предлагаемого приема состоит в составлении цепей выражений, совпадающих по наполнению и смыслу. Данная подача материала способствует выявлению непосредственной преемственности одного изречения от другого, вариативной изменчивости структурного и словесного наполнения выражений: «При сопоставлении становится заметно непрерывное живое движение: непрестанные множественные и гибкие изменения охватывают все уровни языка (лексику, морфологию, синтаксис, отчасти и фонетику), распространяются и на художественно-выразительные средства пословиц» (Благова 2000, с. 7). Подобная подача материала была характерна для исследований В.П. Адриановой-Перетц (1934, 1970, 1971), П. Миндалева (1914), И.М. Сирота (1897), М.Н. Сперанского (1904) и др.
Наполнение большей части диахронических цепей (всего - 194) не подверглось анализу, так как не демонстрирует трансформации в паремии и интенсивного обновления по форме и содержанию. Например, Во многоглаголании несть спасения (Матф., 6, 7 // Сирот, с. 87). - Бо мыозех глаголлнии иЪсть спасения (МДЗ, с. 6) - Во многом глаголании несть спасения (Симони, с. 395; Даль, т. 2, с. 186); Ne сътлите Бисера пред свиньями, да не попроутъ его йогами своими (МДЗ, с. 101) - Ne сътлите пред свиниями висероу, да не попроутъ его ногама (Пчела // Щеглова 1910, с. 56) - Не мечите бисера пред свиньями, да не попрут его ногами (Даль, т. 2, с. 668). Эти выражения не претерпели существенных изменений, так как продолжают восприниматься как церковные книжные выражения. Их трудно «обкатать» в народном духе.
Между некоторыми изречениями и паремиями наблюдается лишь сходство содержательного плана; в данном случае трудно говорить о преемственности. Например, ДОСТОЙНО иамъ ионець веіри преже смотривше и тако начатьк ихъ твориті (Пчела, с. 25); Напинаючи дело, о конце размышляй (Сборник пословиц Б. Петровской галереи // Рукописные сб., с. 32); Начиная дело, о конце помышляй (Даль, т. 2, с. 369).
Очень часто между книжными изречениями и пословицами наблюдается лишь общность оценки того или иного явления, свойства человеческого характера и поведения: «Возникшие в сходных условиях исторической действительности книжные и устные отклики на нее не могут быть на таком материале генетически связаны, но сопоставление их показывает, что многое в афористической литературе Древней Руси, в частности в той, которая опиралась на библейскую традицию, находило отклик у читателей, самостоятельно вырабатывавших аналогичные суждения» (Адрианова-Перетц 1971, с. 12). По-настоящему преемственны лишь те изречения и паремии, между которыми наблюдается не только структурно-синтаксическая общность, но и, самое главное, семантическая, выраженная в единстве образной системы.
Основные критерии установления состава диахронических цепей:
а) по семантическому принципу;
б) по единым структурным моделям;
в) по опоре на ключевые слова. Каждый из критериев действует только в сочетании с другими. Критерий по сходству структурной модели является вспомогательным, но не решающим при определении связи изречений и паремий.
Под ключевым (опорным) словом изречения, пословицы и поговорки понимаем слово (реже словосочетание), несущее существенную смысловую нагрузку и выполняющее определенные художественные функции (Сахарный 1989, с. 81; Хроленко 1992, с. 122). Ключевое слово занимает центральное место в выражении, оно может варьироваться, но, как правило, не поддается редукции. Обычно, это имя существительное или субстантивированное прилагательное, так как семантика имени более определенна, чем, например, семантика глагола. Кроме того, имена семантически более устойчивы, у них «нет той текучести, которая обнаруживается у глаголов» (Хроленко 1992, с. 35). Об этом же пишет В.В. Колесов: «На протяжении древнерусского периода до XV в. в составе формул текста изменились главным образом зависимые слова, например, увеличивалось число вариантов глагола или прилагательного при ключевом слове» (19896, с. 43).
Чаще всего ключевое слово - это символ, в нем сосредоточены отвлеченные, переносные значения: «Ключевые слова христианских символических формул составляют названия частей тела, но они же свойственны народной поэтике, как и хорошо известные реалии быта: солнце, огонь, свет, месяц, еда, питье, пыль, и только в самую последнюю очередь, уже как культурный факт нового времени, появляются такие отвлеченные понятия, как присяга, правда, крепость, сила, мудрость» (Колесов 19896, с. 141).
Этапы трансформации книжных изречений в паремии
Анализ диахронических цепей позволяет выделить несколько этапов процесса перехода книжного изречения в паремии: книжные изречения — пословичные изречения — пословицы — поговорки.
Еще А.А. Потебня отметил психологичность подобной трансформации: «Весь процесс сжимания более длинного рассказа в пословицу принадлежит к числу явлений, имеющих огромную важность для человеческой мысли, можно сказать, характеризующий собою человеческую мысль» (1930, с. 91). Данный переход отражает способность мышления к абстракции. Это переход на более высокий уровень познания, путь от частного случая к обобщению, от конкретного к абстрактному смыслу. Создание устойчивых выражений «неотъемлемо присуще историческому развитию, обогащению и совершенствованию языка» (Ларин 1956, с. 218).
Анализ диахронических цепей показал, что историческая динамика пословиц зависит от изменения языковой системы в целом, т.е. план выражения пословицы подвержен влиянию со стороны системы языка. К рассматриваемой трансформации можно приложить две известные тенденции развития языка - упрощение и стремление к экономии речевых усилий. Сами по себе пословицы и поговорки являются «экономическим средством речи» (Широкова 1931), так как соотносятся с типичными ситуациями, замещают «массу разнообразных мыслей» (Потебня 1930). Переход книжных изречений в пословицы
Книжные изречения при трансформации в пословицы претерпевают следующие изменения.
1) Утрата авторства.
При многочисленных переписываниях авторство изречений утрачивается. Одно и то же изречение, например в «Пчеле», могло приписываться разным авторам. В «Молении» Даниила Заточника факультативно приводились отсылки на первоисточник: Соломон рече, говорится в Писании и т.д., что не имело функциональной значимости. В сборниках паремий XVII-XVIII вв. видоизмененные книжные изречения были зафиксированы без указания автора, так как они уже проникли в устную речь. Так постепенно книжные изречения, как и пословицы, становятся анонимными.
2) Отрыв от контекста или события.
Пословицы не зависят ни от контекста, как книжные сентенции, ни от события, как древнерусские летописи. Они вполне самодостаточны.
Утрату связи устойчивого выражения с контекстом Т.И. Манякина связывает с переходом в познании на более высокий уровень абстракции. Она пишет, что пословицы как самостоятельный жанр не имеют выхода вовне, в более широкий контекст: «Их коммуникативная четкость может обеспечиваться только за счет «внутренних» ресурсов» (1989, с. 117). Например, в цепи №24 пословица Солнышко на всех равно светит, которая может быть применена в различных контекстах, восходит к библейскому изречению, которое было лишь синтагмой в развернутом высказывании: Да войдете съшове оца вашего, юісє есть на нвесехъ, яко слъньце свое сияеть на злът и на Благът и дъждить на правьдьнът и не на правьдьыът (Матфей, 5, 45 // Сл. РЯ XI-XVII вв., вып. 24).
3) Метафоризация и символизация.
Развитие пословицы идет по линии возрастания степени метафоризации всего высказывания (Ларин 1956; Гвоздев 1983). В пословице отчетливо представлено стремление объяснить более сложное через более простое, менее известное через более известное, представить духовное через физическое, идеальное через материальное, абстрактное через конкретное, социальное через биологическое и т.д.
Переведенные библейские и античные изречения обладали, как правило, образной мотивировкой значения. Для древнерусских книжников важно было донести смысл изречений до читателей, которые, считаем, для адекватного их восприятия должны были быть подготовлены. Естественно, что язычество не сразу было вытеснено христианством. Таким образом, христианская символика в сознании читателей накладывалась на языческую, имевшую точки соприкосновения с первой: «Из взаимодействия «своеземной» устной поэтики и византийско-славянских книжных образцов возник свой образный литературный стиль русского Средневековья. Почва извне принесенного была подготовлена многовековой историей устной поэзии; чужое воспринималось в свете привычных представлений» (Адрианова-Перетц 1947, с. 11).
Психологический параллелизм, по терминологии А.Н. Веселовского (1940), присущ не только книжным изречениям, но и народным пословицам. Иногда при трансформации переводных изречений происходило раскрытие метафорических значений, как например, в цепи №19, когда исходное формульное сочетание тесный путь меняется на скорбный, праведный путь.
Разграничить символизацию и метафоризацию затруднительно, об этом, в частности, пишет В.Н. Телия: «Оба приема имеют дело с приписыванием признака, названного словом (или выражением) другой реалии. Но функция символа - замещать реалию, функция метафоры -формировать новое смысловое содержание имени» (1988, с. 8).
Символ, эволюционируя, может превратиться в метафору: Яко моль ризЬ и червь древоу тлко и печлль морюеви ПАКОСТИТЬ срдцю (Пчела, с. 251) -Моль одежду ест, а печаль сердце (Даль, т. 1, с. 264). В языке нового времени слово сердце воспринимается не только как символ средоточия чувств человека, но и в переносном значении - душевный мир человека, его переживания, чувства (MAC, т. IV).
4) Ментализация.
Нередко в выражениях из рассмотренных диахронических цепей происходит процесс ментализации - отражение печати чисто русских традиционных представлений и понятий. Переводные книжные изречения обретали черты, отвечающие жизненному укладу, мировоззрению и быту русского народа.
Так, в изречениях из цепи №46 фигурируют образы, заимствованные из земледельческого, прядильного, кузнечного ремесел: Безоумнъкъ ни орють, ни сііють, ни ноують, ни льють, но сами ся раж дають (Пчела // Розанов 1904, с. 53); Еезоумнък во ни ch/оть, ни op/от, ни прядоут, ни ткоут, но сами ся ражаютъ (МДЗ, с. 67). Для русских народных пословиц актуальна тема земледельческого труда: Дураков не орут, ни сеют, а сами родятся (Даль, т. 2, с. 251).
5) Приобретение обобщенности формы и значения.
Нередко исходные изречения, трансформировав наклонение глагола в повелительное, утратив субъект действия, модифицируются в обобщенно-личные предложения, как, например, в цепях №1, 10: Щади своего веспоставнаго язъта, горьчак язътомъ пополъзноути, нежели ногами (Пчела, с. 308); Бешеному не давай ножа в руки! (Даль, т. 3, с. 39).
Обобщенность достигается и за счет модификации глаголов из прошедшего времени в настоящее со значением обычности или вневременного действия (например, цепь №21): Богатъш възгла и вьси оумълкошл и слово кго възнесошл до ОБЛАКЪ... (Изборник, с. 348-349) - Еоглтъш възглть, и вен оумолиоша и слово кго възвъгеиша до уувлакъ (Пчела, с. 127) -Еогатъ возглаголеть - вси молчат и вознесоут слово его до \УБЛАКЪ... (МДЗ, с. 11) - Коли богатый заговорит, так есть кому послушать (Даль, т. 1, с. 147).
