Содержание к диссертации
Введение
1. Особенности семантико-прагматического функционирования частиц в прозе С. Довлатова
1.1. Проблемы изучения и описания семантики частиц 15-21
1.2. Субъективная часть семантики частиц 21 -25
1.3. Объективная часть семантики частиц 25-30
1.4. Частица «даже» 30-68
1.5. Частица «именно» 69-90
1.6. Частица «как раз» 90-105
1.7. Частица «какой-то» 105-129
1.8. Выводы 129-134
Глава 2. Стилистические возможности частиц
2.1. Направления изучения частиц в стилистическом аспекте 135-144
2.2. Современные подходы к изучению индивидуального стиля автора художественного текста 144-150
2.3. Роль частиц в создании идиостиля С. Довлатова. Оценочные и метатекстовые свойства частиц «даже», «именно», «какой-то» 150-177
2.4. Выводы 177-179
Заключение 180-184
Список литературы 185-206
- Проблемы изучения и описания семантики частиц
- Субъективная часть семантики частиц
- Направления изучения частиц в стилистическом аспекте
Введение к работе
Объектом исследования являются частицы «даже», «именно», «как раз» и «какой-то», самые частотные на страницах художественной прозы С. Довлатова.
Предмет исследования составляют семантические и прагматические свойства этих частиц, их возможности в рамках идиостиля С. Довлатова.
Актуальность темы. Важные достижения в языкознании конца 60-х -начала 70-х годов XX века - поворот от описания факта через язык к определению отношения к этому описанию, в результате чего человек может связывать высказывание с общим знанием о мире, со своим отношением к сообщаемому - вызвали всплеск интереса к русским частицам.
Популярность частиц в качестве объекта лингвистических исследований определила появление новых, современных аспектов их описания.
В силу чрезвычайной сложности семантики «первым» аспектом изучения частиц был и остаётся семантический аспект. Наряду с семантическим, существует ряд других аспектов изучения частиц: грамматический, коммуникативный, прагматический, текстовый и стилистический. Все эти аспекты связаны между собой, и отграничить их друг от друга трудно и не всегда возможно.
Но, как показывает предшествующий опыт, полноценное описание частиц может быть получено только на основе такого их изучения, которое учитывало бы несколько параметров. «Пословное» (Е. А. Стародумова) много-параметровое описание позволяет решить задачу представления каждой конкретной частицы, помогает выявить индивидуальные свойства того или иного слова при сравнении его с семантически или функционально близкими единицами.
Кроме того, исследование любой частицы должно проводиться с учётом её поведенческих особенностей «на разных уровнях языковой репрезен-
4 тации» [Токарчук 2002: 5] - как в плане собственно языковом, так и в плане употребления слова в речи или в тексте.
Функционирование слова в тексте выявляет закономерности и специфику обозначения действительности и соответственно раскрывает семантические возможности слов при реализации коммуникативного задания авторской интенции, а в художественном тексте - эстетического замысла.
Слово в художественном тексте, обретая эстетическую функцию, «становится главным в экспликации авторской интенции, актуализирует не только узуальные, но и скрытые смыслы, которые отражают авторское видение мира и его оценку» [Стрельцова 1995: 114].
На наш взгляд, частицы как единицы языка, служащие для выражения отношений коммуникативного плана, благодаря этой своей особенности, могут играть немаловажную роль в художественном тексте при создании авторской модели действительности. Вообще использование возможностей частиц в индивидуальном стиле - это реальный факт, а перспективы изучения частиц в этом направлении кажутся интересными и многообещающими.
Следует признать, что в лингвистической литературе содержится немного сведений о роли частиц в художественном тексте. Фрагментарно, в основном при общем лингвистическом анализе прозаических произведений или при анализе стихотворений, приводятся наблюдения над употреблением частиц в работах Л. В. Щербы [Щерба 1957: 187-193], В. В. Виноградова [Виноградов 1976: 379-380], Ю. М. Лотмана [Лотман 1970: 209; 1972], Б. М. Эйхенбаума [Эйхенбаум 1986: 140], И. Н. Ковтуновой [Ковтунова 1986: 43]. В связи с этим наиболее значимым нам видится исследование Е. А. Иванчико-вой, в котором автор приводит множество наблюдений над употреблением частиц в разных композиционных типах речи, во фразовом синтаксисе Ф. М. Достоевского [Иванчикова 1979].
Описывая функционирование некоторых частиц («даже», «же», «-то», «ведь», «дескать» и др.), неопределённых местоименных слов «как-то», «что-то», «какой-то», «как бы» и в других работах, посвященных особенностям
5 синтаксиса Ф. М. Достоевского, Е. А. Иванчикова приходит к выводу о том, что автор («тонкий психолог») использует преимущественно эти слова, когда характеризует психологическое состояние своих персонажей [Иванчикова 1974; 1990; 1996]. Выводы Е. А. Иванчиковой подтверждаются исследованием Н. Д. Арутюновой, которая, в свою очередь, подчёркивает, что все слова неопределённости (слово «какой-то» в их числе) у Ф. М. Достоевского указывают на периферийные с точки зрения семантической иерархии, но релевантные для повествования признаки [Арутюнова 1996: 851]. В целом же и слова неопределённости, и некоторые частицы в прозе Достоевского, по мнению этих лингвистов, являются доминирующими языковыми единицами. Они позволяют получить более или менее полное представление об идиости-ле писателя.
В этом отношении большой интерес представляет художественная проза Сергея Довлатова - простая, ясная, лаконичная, создающая иллюзию разговорной речи, и вследствие этого - «частицеобильная».
В России бурный всплеск интереса к прозе писателя отразился в специальных выпусках журнала «Звезда» и альманаха «Петрополь» [«Звезда» 1994, № 3; «Петрополь» 1994]. Изучению творчества С. Довлатова посвятили страницы своих публикаций известные писатели и литературоведы В. Топоров, И. Сухих, И. Серман, А. Генис, П. Вайль, Е. Тудоровская, И. Пруссакова, 3. Абдуллаева, Н. Анастасьев, В. Кривулин, И. Ефимов, А. Карпов, С. Каледин, М. Нехорошев, М. Липовецкий, Е. Курганов и др.
Все писавшие о Довлатове непременно отмечали его поразительную зоркость к коллизиям и деталям, в которых запечатлевается абсурдность бытия. Это свойство дарования писателя обнаружилось в книге, которая была написана раньше других, но увидела свет спустя едва ли не два десятилетия, - в «Зоне». Как замечает критик А. С. Карпов, писалась эта книга вразрез с установившимися в «каторжной» литературе канонами, согласно которым «каторжник является фигурой страдающей, трагической, заслуживающей жалости и восхищения. Охранник - соответственно - монстр, злодей, вопло-
щение жестокости и насилия. Или - напротив: «каторжник является чудовищем, исчадием ада. А полицейский, следовательно, - героем, моралистом, яркой творческой личностью» [Карпов 1996: 41]. С. Довлатов в зоне увидел нечто иное: «...поразительное сходство между лагерем и волей. Между заключёнными и надзирателями... Мы были очень похожи и даже - взаимозаменяемы» (Зона. 1. 63).
В мире, где живут герои довлатовских рассказов, абсурд царит на всех уровнях. Например, в обычной жизненной ситуации: «Молнии есть? - Нет. - А где ближайший магазин, в котором они есть? - В Хельсинки» (диалог в таллиннском магазине при покупке застёжки-молнии). Или в судьбе персонажей повествования: «Жизнь превратила моего двоюродного брата в уголовника. Мне кажется, ему повезло, иначе он неминуемо стал бы крупным партийным функционером». Даже привычные детали повседневной жизни неожиданно поворачиваются у С. Довлатова новой стороной. Вот рассуждает о пьянстве опер Борташевич: «Допустим, раньше говорили - пережиток капитализма в сознании людей... Тень прошлого. А главное - влияние Запада. Хотя поддаём мы исключительно на Востоке».
Нередко рассказы превращаются в пронизанные авторским комментарием развёрнутые диалоги - рассказчик является одним из его участников, играя в то же время и роль комментатора.
Свойственная писателю ориентация на устную речь заставляет литературоведов (И. Пруссакову, А. Карпова, И. Сухих) вспомнить о традициях не только собственно рассказа, но и анекдота: всегда внешне незамысловатая житейская история по законам этого жанра должна не только вызывать у слушателя смех, но и подводить его к вполне определённому выводу. По словам самого писателя, каждый из его рассказов (существуя самостоятельно, они нередко объединялись в рамках повести, книги) нёс «нравственный смысл», заставляя читателя задуматься о собственной жизни, в которой так часто истинное подменено нагромождением нелепостей. Это утверждение будет справедливо и по отношению к «Зоне», в подзаголовке которой стоит -
7 «Записки надзирателя». И - к «Компромиссу»: книге, объединившей истории из жизни сотрудника таллиннской газеты, для которого лживое - то есть печатное - слово являлось источником существования. И - к «Чемодану», где забавные истории из прежней - доэмигрантской - жизни позволяли ощутить, как убога и в то же время бесконечно дорога она рассказчику.
Некоторые критики-мемуаристы (а почти в каждой статье, посвященной писателю, преобладает мемуарный компонент) не без основания называют С. Довлатова бытописателем, потому что он великолепно видел, точно воспроизводил характерные черты, приметы жизни, которой живёт читатель, создал на редкость богатую галерею образов, многие из которых воспринимаются как типы. Для иных мемуаристов феномен С. Довлатова - это претензии на гораздо большее, нежели зарисовки с натуры, - писатель стремился понять, объяснить, на чём стоит жизнь, почему так нелепо складываются судьбы людей, почему так охотно, легко и часто идут они на нарушение норм, существующих в обществе, где им приходится жить. Трагическая неизбежность конфликта личности с обществом, где властвуют эти насквозь фальшивые нормы, с поразительной отчётливостью открывается в «Компромиссе»: каждая главка этой книги начинается принадлежащей рассказчику газетной корреспонденцией - лежащая в её основе ситуация и персонажи, как выясняется, на самом деле выглядят, мягко говоря, иначе. И в «Ремесле» -книге о становлении человека - грань между реальным и фантастическим, абсурдным смазана. И отнюдь не по воле писателя, а самой жизнью.
По мнению критиков довлатовского творчества, писатель любил людей, которых изображал и к которым адресовался, сочувственно относился к тому, что в жизнь их так часто вторгаются нелепости, порождённые самой действительностью. Отражалась эта всеобщая нелепость бытия прежде всего в сфере языка, стиля. Зафиксированные словом «микроабсурды» [Топоров 1994: 174] дают яркое представление о жизни, которая - как это бывает в анекдоте - предстаёт в довлатовском рассказе «распылённой»: «Воплощением мужества для капитана стали: опрятность, резкий голос и умение пить,
8 не закусывая...»; «Тут абсолютно нету мужиков... Многие девушки уезжают, так и не отдохнув». Или - разговор о деньгах: «При коммунизме деньги отменят. - Навряд ли, без денег всё растащат... А будут деньги - мне и коммунизм не страшен».
Диапазон определений прозы С. Довлатова широк: анекдот, микроновелла, микроабсурд, новелла, рассказ, повесть. Виктор Кривулин видит в творчестве С. Довлатова жанр «большого анекдота», Джерси Косински определяет жанр довлатовских произведений как «мини-сагу о современной русской душе», Пётр Вайль и Александр Генис - как «автопортрет», Джон Глэд - как «исповедь». Жанровая типология творчества С. Довлатова исследуется и Н. И. Великой, рассматривающей произведения этого писателя как «особую авторскую прозу, изображающую главным образом жизненные парадоксы, нелепость событий, несуразность поведения человека» [Великая 2004: 15]. Сам С. Довлатов говорил, что его задача состоит в следующем: «Я пытаюсь вызвать у читателя ощущение нормы..., одним из таких серьёзнейших ощущений, связанных с нашим временем, стало ощущение надвигающегося абсурда, когда безумие становится более или менее нормальным явлением. Значит, абсурд и безумие становятся чем-то совершенно естественным, а норма, то есть поведение нормальное, естественное, доброжелательное, спокойное, сдержанное, интеллигентное, - становится всё более из ряда вон выходящим событием...; вызвать у читателя ощущение, что это нормально, -может быть, вот в этом заключается задача, которую я предварительно перед собой не ставил... Если нужны красивые и в общем точные и верные слова, то это попытка гармонизации мира».
Можно утверждать, что довлатовское наследие не обойдено вниманием филологов, пытавшихся разобраться в феномене этого стиля. Литературоведы в целом стремятся отразить личность писателя, очертить его творческое поле, но не прибегают при этом к развёрнутому анализу произведений, а лишь суммируют сложившиеся впечатления. Что касается лингвистических
9 работ, посвященных изучению языка произведений С. Довлатова, их число невелико, но полученные результаты представляют несомненный интерес.
Среди специфических черт довлатовских текстов - большое количество конструкций с языковыми аномалиями, игрой со смыслом. Такие конструкции явились предметом исследования Т. А. Букиревой. Они представляют собой результат целенаправленного отступления от общепринятых норм языка под воздействием эстетической установки С. Довлатова. Наиболее яркие и запоминающиеся из них связаны с установкой автора на языковую игру, цель которой - вызвать у реципиента положительные эмоции, порой смех, см.: [Букирева 2000: 15]. По мнению исследователя, в текстах С. Довлатова языковая игра - это сложная система, отражающая отношение автора к жизни и искусству. Игровые приёмы и образы заполняют его творческое сознание, являются возможностью выражения прогнозируемого замысла, определённым способом вербального поведения. Наряду с использованием таких видов языковой игры, как парадокс, каламбур, острота, шутка, им активно употребляются стилистические фигуры и тропы. Как считает Т. А. Буки-рева, использование приёмов языковой игры обусловлено особенностями мышления С. Довлатова и спецификой его языковой личности. Обладая удивительной способностью чувствовать скрытую образность слова, он помогает читателю увидеть и осознать потенциал русского слова, меняющего свою семантику под влиянием контекста.
С таких же позиций рассматривает культурный и образный мир языка писателя на материале его произведений И. В. Матвеева, см.: [Матвеева 2004].
Изучению лексических примет дискурса власти и дискурса личности в произведениях С.Довлатова посвящена работа Е. Ю. Богдановой, см.: [Богданова 2001].
Словесные проявления авторского присутствия в художественном тексте (авторизация предложения) на материале творчества С. Довлатова рассматривает В. В. Филатова, см.: [Филатова 2000].
В. Ронкин считает, что творчество С. Довлатова есть отображение глобальных изменений, происходящих в русском литературном языке, что, в первую очередь, связано с усилением аналитической синтаксической тенденции, которая проявляется в расчленённости высказывания, нарушении грамматических связей, частичной деструктурированности текста [Ронкин 1999: 291-303]. По мнению исследователя, в довлатовской прозе аналитическая тенденция, приобретя, безусловно, индивидуальные черты, получила всеобъемлющее воплощение и дальнейшее развитие. Проявление аналитизма усматривается им не только в обилии конструкций экспрессивного синтаксиса (парцелляция, номинативные цепочки, вставные конструкции), но и в композиции произведений, а также в разработке писателем особого аналитического жанра «записных книжек», объединяющих в себе мысли, характеристики людей, остроумные выражения и «случаи из жизни».
В процессе «приближения» к языковой личности С. Довлатова все эти работы приобретают определённый научный вес, т.к. вместе они способствуют её реконструкции, не сводимой только к составлению словаря используемых в текстах слов, выражений и грамматических конструкций. Все авторы, каждый по-своему, стремятся к большему: пытаются отобразить особенности вербально-грамматического, когнитивного и прагматического уровней языковой личности исследуемого автора. Поэтому анализируются как единицы, традиционно используемые при описании лексического и грамматического строя языка («слово», «словоформа», «синоним», «словосочетание», «предложение», «управление», «согласование» и т.п.), так и когнитивные единицы («денотат», «сигнификат», «метафора», «каламбур», «фрейм», «прецедентные тексты»), В состав единиц прагматического уровня, отражающего интенции и цели автора, его активную позицию в мире и соответственно динамику его картины мира, включаются «пресуппозиция», «элементы рефлексии», «оценка», «ключевые слова», «способы аргументации», «сценарий поведения».
Как видится нам, в составе единиц прагматического уровня индивидуальной языковой личности С. Довлатова непременно должны быть частицы -единицы, обладающие скрытой оценочной составляющей, и в силу этого способные к отображению специфической (абсурдной) авторской картины мира.
Цель исследования - определить особенности семантико-прагматического функционирования частиц «даже», «именно», «как раз» и «какой-то», их стилистические возможности в художественном тексте. Осуществление поставленной цели предполагало решение следующих задач:
Произвести наблюдения над употреблением частиц в текстах произведений С. Довлатова и выбрать из них наиболее частотные.
Описать по возможности полно их значения и особенности употребления.
На основе проведённого описания выделить значения, наиболее характерные для языка произведений С. Довлатова.
Выявить возможности частиц в рамках индивидуального стиля С. Довлатова.
Методы исследования. Основной используемый в работе метод - традиционный описательный: непосредственное наблюдение над употреблением частиц в различных контекстах. Кроме того, используется метод сопоставлений: сопоставление различных употреблений одной или нескольких единиц, обобщение результатов наблюдения и сопоставления; метод интроспективно-индуктивный (от наблюдения над фактами к выведению закономерностей).
Материалом для исследования послужили извлечения из художественных текстов С. Довлатова, написанных в 70-80-е годы XX века в советский и эмигрантский период жизни писателя. Всего рассмотрено более трёх тысяч фактов употребления различных частиц. Эти факты получены в результате сплошной и частичной выборки.
Научная новизна исследования. Описание частиц «даже», «именно», «какой-то» и «как раз» проводилось на основе самостоятельно выработанно-
12 го подхода: отдельно рассматривались субъективная и объективная части семантики частиц. Впервые для описания конкретных частиц был использован термин «объективная часть семантики частиц». Дано подробное описание местоименной частицы «какой-то», её семантико-прагматических и функциональных свойств; дополнены и уточнены сведения о семантико-прагматических свойствах частиц «даже», «именно» и «как раз». Изучены возможности этих частиц в создании индивидуального стиля художественных произведений С. Довлатова.
Теоретическая значимость исследования заключается в дальнейшей разработке принципа «пословного» разноаспектного изучения частиц, в обосновании разграничения субъективного и объективного начала в их семантике, в разработке стилистического аспекта изучения частиц. Результаты исследования могут найти применение при дальнейшем изучении класса частиц, при рассмотрении особенностей функционирования отдельных представителей этого класса в художественном тексте, а также при изучении стилистических возможностей групп частиц.
Практическая значимость исследования. Результаты исследования можно использовать в практике преподавания дисциплин лингвистического цикла (синтаксис текста, стилистика, лингвистический анализ текста), в спецсеминарах и спецкурсах, в научно-исследовательской работе по изучению идиостиля. Результаты исследования могут быть полезны носителям языка, испытывающим потребность в оптимизации речевого общения.
Апробация. Диссертация обсуждалась на заседании кафедры современного русского языка ДВГУ, на заседании аспирантского объединения, на методическом семинаре кафедры русского языка УГПИ. Отдельные положения работы были отражены в докладах на научно-методических конференциях по проблемам славянской культуры и цивилизации в г. Уссурийске (УГПИ, 2004, 2006, 2007), в докладе на региональной научной конференции «Проблемы современной и исторической русистики» в г. Хабаровске (ХГПУ, 2006).
13 Основные положения диссертации опубликованы в следующих изданиях:
Частицы как показатели диалогичности монологического текста (на материале прозы С. Довлатова) // Вестник Поморского университета. Серия «Гуманитарные и социальные науки» - Архангельск, 2007. - № 5. - С. 96-100.
Стилистические возможности частицы «даже» (на материале прозы С. Довлатова) // Проблемы славянской культуры и цивилизации: Материалы VIII международной научно-методической конференции. - Уссурийск, 2006. -С. 74-77.
3. Семантические и стилистические возможности русских частиц
(«именно» в прозе С. Довлатова) // Социальные и гуманитарные науки на
Дальнем Востоке: Научно-теоретический журнал. - Хабаровск, 2007. - № 1. -
С. 105-112.
4. Частицы - выразители подтекстовой стороны сообщаемого // Акту
альные проблемы исторической и современной русистики: Сб. статей по ма
териалам региональной научной конференции (апрель 2006 г.). - Хабаровск,
2007.-С. 59-62.
Положения, выносимые на защиту:
Частицы «даже», «именно», «как раз» и «какой-то», являющиеся самыми частотными в текстах художественных произведений С. Довлатова, обладают индивидуальными лексическими значениями, сочетаемостными и функциональными возможностями.
Преобладание частиц «даже», «именно» и «какой-то» в художественных текстах С. Довлатова обусловлено семантико-прагматическим аспектом их функционирования, т.е. способностью частиц давать оценку совместимости содержания высказывания с действительностью и оценку содержания высказывания по отношению к норме, с функцией воздействия на адресата.
3. Данные частицы обладают способностью к соотнесению смысла конкретного художественного текста (его фрагмента) с константами индивидуально-авторского мировидения (пониманием смысла жизни, взаимоотношения человека с родной культурой, людьми, собою и пр.). Именно на основе такого функционирования выявляются их стилистические возможности, что позволяет считать частицы специфическими языковыми средствами, участвующими в создании индивидуального стиля С. Довлатова.
Структура работы. Диссертация состоит из Введения, двух глав, Заключения и Списка литературы, включающего более двухсот наименований. 1 глава - «Особенности семантико-прагматического функционирования частиц в прозе С. Довлатова» - имеет теоретико-исследовательский характер, в ней рассматривается ряд вопросов, определяющих направление исследования, принципы изучения и описания частиц «даже», «именно», «как раз», «какой-то», и имеется подробное описание этих частиц. Во 2 главе - «Стилистические возможности частиц» - рассматриваются направления изучения частиц в стилистическом аспекте, современные подходы к анализу идиостиля писателя и приведены результаты анализа стилистических возможностей частиц «даже», «именно», «как раз» и «какой-то». В Заключении содержится обобщённое представление основных результатов исследования, а также намечаются перспективы дальнейшего изучения частиц в семантико-прагматическом и стилистическом аспекте.
Проблемы изучения и описания семантики частиц
В последние три десятилетия частицы стали исключительно популярным объектом исследования. Им уделяется должное внимание не только в специальных исследованиях, но и во многих трудах крупнейших современных учёных: Н. Д. Арутюновой, Ю. Д. Апресяна, Е. В. Падучевой, В. Г. Гака, А. Д. Шмелёва и др. Это обусловлено как тем, что частицы являются очень трудной и поэтому интереснейшей областью теоретических размышлений, так и тем, что результаты изучения этих лексем с нетерпением ожидаются преподавателями русского языка - ведь «активное употребление частиц есть один из показателей знания языка» [Николаева 1985: 27].
Из широкого круга проблем, возникающих при изучении частиц, могут быть выделены общие: во-первых, это проблема установления границ класса («парадигматическое отграничение собственно частиц от генетически или функционально соотносимых с ними единиц»; «определение статуса неодноэлементных образований»; «отнесение частиц к слову и к морфеме» [Старо-думова 2002: 6-20]); во-вторых, проблема классификации частиц; в-третьих, вопрос об особенностях функционирования разных частиц в различных формах, стилях и типах речи. Необходимость решения этих проблем ставит задачи выработки принципов изучения и параметров описания частиц.
Пытаясь решить задачу определения принципов изучения частиц, одни исследователи занимаются рассмотрением класса частиц в целом [Мирович 1962; Киселёв 1976; Майтинская 1982; Щур 1999]. Другие изучают и описывают семантические и функциональные разряды частиц [Борисова 1982, 1990; Николаева 1985; Нагорный 1995, 2001; Чернышёва 1997; Штайн 2001; Стародумова 2002]. Третьи занимаются пословным описанием отдельных единиц, часто совмещающимся с параллельным рассмотрением материально и функционально близких лексем [Крейдлин 1975; Вязовик 1981; Орлов 1981; Знаменская 1985; Паршин 1988; Богуславский 1989; Баранов 1987, 1994; Левонтина 1991; Арутюнова 1996].
Для выявления тех или иных сторон изучаемого объекта учёные выбирают один или несколько параметров описания. Так, функционированию частиц в составе фразеологизмов посвящены работы [Воротников 1998; Ба-лобанова 2001; Куныгина 2000, 2006]. По одному или нескольким параметрам частицы рассматриваются в работах [Вежбицкая 1968; Киселёва 1971; Падучева 1977; Копыленко 1981; Николаева 1982; Кодзасов 1993, 1996 и др.].
Попытка систематизировать основные из возможных параметров описания частиц представлена в работе [Кобозева 1991]. Автор в качестве основных параметров описания выдвигает следующие: а) морфемный статус, б) связь с акцентно-просодическими средствами, в) семантические сферы действия, г) позиция в синтаксической структуре предложения, д) семантико-функциональная характеристика, е) связь с типом речевого акта, ж) связь с коммуникативной перспективой высказывания.
Е. А. Стародумова считает, что выбор тех или иных параметров описания зависит от аспекта, с точки зрения которого рассматриваются слова данной категории, - семантического или функционального. Разделение этих аспектов не является строгим, поскольку само представление о сущности семантики частиц связывается с её функциональностью.
В настоящее время не актуален вопрос о том, имеют ли частицы своё значение и какой оно природы - собственно лексической или грамматической. Установлено, что частицы обладают значением, и каждая из них - индивидуальным, «лексическим», что показывают, например, факты употребления этих слов в качестве самостоятельного высказывания, при повторе и в качестве однородных членов предложения [Стародумова 2002: 22-23]. В то же время существует и другое мнение, согласно которому значением частицы является грамматическое отношение, выражаемое ею в предложении, в конструкции, или в более широком контексте, см.: [Шведова 1960: 138; РГ-80:т.1,с.46].
Сложный характер семантики частиц учитывают все современные исследователи этого класса слов. Авторы описаний исходят из того, что каждая частица имеет своё индивидуальное значение (семантический аспект) и свой функциональный потенциал, спектр действия которого распространяется на несколько уровней языковой реализации: уровень высказывания, уровень текста, уровень синтаксической конструкции (функциональный аспект).
В функционально-семантическом аспекте анализирует частицы Т. М. Николаева [Николаева 1985: 28-31]. О «грамматико-семантической функции» служебных слов, и частиц в том числе, говорится в [Крейдлин, Поливанова 1987: 111]. Е. Г. Борисова отмечает в качестве характерной особенности частиц то, что «в их значении можно выявить ... функциональный компонент» [Борисова 1999: 38].
Субъективная часть семантики частиц
Описание субъективной части семантики модальных частиц невозможно без обращения к категорийным полям оценки и нормы.
В общефилософской трактовке под оценкой понимается суждение о ценности предмета. При этом любая оценка есть отношение субъекта к объекту. Как замечает исследователь М. А. Минина, оценка - сложное действие, производимое сознанием субъекта при восприятии и обработке информации о внешнем мире. «Субъект вступает в сложное взаимодействие с внешним миром, при этом он активен, его восприятие реальности сопрягается с системой действий по обработке поступающей на вход информации. Активность субъекта в его отношениях с действительностью, его окружающей, проявляется, в частности, в классифицирующей работе сознания, в постоянном отнесении тех или иных компонентов предметной ситуации к определённому классу» [Минина 1995: 14].
В лингвистических работах оценка дефинируется как социально устоявшееся и закреплённое в семантике языковых единиц положительное или отрицательное, эксплицитное или имплицитное отношение субъекта (лица, лиц, коллектива) к объектам действительности, как компонент, который можно выделить в сложном взаимодействии субъекта оценки и её объекта [Вольф 1985: 18].
В качестве мотивов оценки используются свойства объектов, ассоциативные связи и восприятие разных видов объектов. «Между мотивом оценки и собственно оценкой нет прямой связи, но они взаимодействуют в сознании людей. Один и тот же мотив оценки в сознании разных людей может вызывать различные, даже противоположные оценки. Разница в восприятии объекта зависит от мировоззрения личности, социальных и психологических характеристик человека» [Нестерова 2001: 39-40]. Субъективная природа оценки делает ее одним из наиболее ярких представителей прагматического значения.
Оценочный компонент входит в морфемы, слова, словосочетания и целые высказывания. Оценочные высказывания выражают рекомендацию, побуждение к действию, предостережение, похвалу, осуждение. Интерпретировать оценочный смысл высказывания необходимо на основе анализа контекста [Вольф 1985: 7].
Сигналом оценочного высказывания является оценочное средство, присутствующее в тексте. В первую очередь оценка актуализируется «лекси-ко-семантическими средствами языка, выражающими её эксплицитно и имплицитно, денотативно и/или коннотативно, прямыми номинациями, определениями-характеристиками и через характер совершаемых действий (глагол-сказуемое)» [Кочеткова 2004: 4].
Инвентарь оценочных средств в русском языке постоянно обогащается за счет вовлечения в эту сферу единиц разных уровней: «путем специализации лексем различных категориальных классов, назначение которых - установление контакта субъекта с информативным наполнением высказывания» [Ляпон 1986: 21]. По мнению этого автора, наиболее полно и дифференцировано этот контакт осуществляется при помощи модальных лексем и частиц.
При введении модальной частицы в высказывание её значение встраивается в его «модальную рамку» [Вежбицкая 1968: 23-28]. Вместе они формируют прагматический, или модусныи компонент семантики высказывания. При этом значение частицы не должно содержать компонентов, противоречащих компонентам, составляющим модальную рамку высказывания, иначе возникнет аномалия, названная И. М. Кобозевой прагмасемантической [Кобозева 1990].
Модальная рамка - «особая структура, которая накладывается на высказывание и не совпадает ни с его логико-семантическим, ни с синтаксическим построением» [Баженова 2003: 140]. Элементами модальной рамки являются субъект и объект, связанные оценочным предикатом. Субъект оценки (эксплицитный или имплицитный) - это лицо или социум, с точки зрения которого даётся оценка; объект оценки - это лицо, предмет, событие или положение вещей, к которым относится оценка. Кроме того, в модальную рамку входят (как правило, имплицитно) шкала оценок и стереотипы, на которые ориентирована оценка в социальных представлениях коммуникантов [Там же].
Н. Д. Арутюнова утверждает, что оценка связана с понятием нормы и нормативной картины мира. Ср.: «Роль оценки состоит в том, чтобы соотнести предметы и события с идеализированной, т.е. нормативной, картиной мира. Ее пафос заключен в отделении нормы от аномалий» [Арутюнова 1988: 8].
Направления изучения частиц в стилистическом аспекте
Частицы в стилистическом аспекте не получили систематического освещения в лингвистических исследованиях. И всё же есть работы авторитетных лингвистов [Иванчикова 1979; Винокур 1980], в которых этот вопрос так или иначе рассматривается.
Е. А. Стародумова, определяя основные направления изучения частиц в стилистическом аспекте, пишет: «Изучение ... должно вестись по определенным направлениям на основе следующих противопоставлений: 1. Разговорная речь - кодифицированный литературный язык. 2. Диалогическая речь -монологическая речь. 3. В монологической письменной речи - разные функциональные стили и типы речи» [Стародумова 2002: 35].
Специфика употребления частиц в разговорной речи впервые была показана Н. Ю. Шведовой в [Шведова 1960]. Впоследствии к этой сфере употребления частиц исследователи обращались неоднократно, см.: [Клочкова 1970; Козельцова, Гусева 1970; Прокуровская 1983]. Так, Н. А. Прокуров-ская, наблюдавшая особенности незнаменательной лексики в разговорной речи, утверждает, что частицы в ней являются самым отмеченным классом, а их качественное своеобразие заключается в том, что, «во-первых, употребляются преимущественно «разговорные» частицы («ну», «вот», «пускай», «вон», «что ли», «что за» и др.)» и, «во-вторых, широко используются в роли частиц слова других, знаменательных и незнаменательных, частей речи - наречий («совершенно», «абсолютно», «лично», «чисто»), местоимений («того», «это самое», «до того»), союзов («и», «а», «да», «то есть»), глаголов («давай», «смотри», «иди», «пойду»)» [Прокуровская 1983: 173].
Функционирование частиц в диалоге (в первичной «среде обитания» частиц) не могло не привлечь внимания исследователей. Функции частиц в ответных репликах-повторах были проанализированы Н. Ю. Шведовой в [Шведова 1956, 1960]. Н. Д. Арутюнова, рассматривая противопоставление диктального и модального диалога, отметила в последнем широкое употребление частиц, см.: [Арутюнова 1970: 45]. Исследованием функционирования модальных частиц «да», «ну», «а» в ответных репликах диалога занимались А. Н. Баранов и И. М. Кобозева [Баранов, Кобозева 1988]. А. А. Романов изучал прагматические функции частиц в рамках диалогического текста [Романов 1989]. И. Б. Левонтина анализировала диалогические частицы «ну», «же», «да» в повторных просьбах [Левонтина 1999]. Принципу деления частиц на «диалогические» и «способные употребляться в любом тексте» следует М. Г. Щур [Щур 1999: 10-11]. Из разграничения функций частиц в диалогической и монологической речи исходит Е. А. Стародумова [Стародумова 2002: 36].
Если к вопросу функционирования частиц в разговорной речи исследователи так или иначе проявляли научный интерес, то вопрос о функциях частиц в разных стилях и типах речи, о выборе частиц специально не ставился. Некоторые попытки исследования стилеобразующих свойств служебных слов предпринимались О. А. Лаптевой в [Лаптева 1968], О. Б. Сиротининой в [Сиротинина 1968], Н. В. Неверовой в [Неверова 1973], О. А. Нечаевой в [Нечаева 1974]. Однако системное исследование стилистических функций частиц в различных функциональных стилях нигде и никем не представлено.
К трём указанным направлениям изучения частиц, на наш взгляд, необходимо добавить ещё одно: изучение стилистических возможностей частиц в художественном тексте.
Следует признать, что существенных сведений о роли частиц в художественных текстах имеется крайне мало. Фрагментарно, в основном при анализе стихотворений или при общем лингвистическом анализе прозаических произведений, приводятся наблюдения над употреблением частиц в работах Л. В. Щербы [Щерба 1957: 187-193], В. В. Виноградова [Виноградов 1976: 379-380], Ю. М. Лотмана [Лотман 1970: 209; 1972], Б. М. Эйхенбаума [Эйхенбаум 1986: 140], И. Н. Ковтуновой [Ковтунова 1986: 43] и Ю. И. Левина [Левин 1998: 56-63].
Так, при проведении наблюдений над синтаксисом как средством создания новых «семантических феноменов» в лирике В. В. Виноградов отмечает некоторую роль частиц в этом процессе [Виноградов 1961: 379-380].
Ю. М. Лотман, рассуждая о структурных свойствах стиха, подчёркивает и значение «грамматических» слов в ритмической организации лирического произведения: «...ритмическая сегментация стиха приводит не к стиранию, а к обострению чувства границы слова. Приобретает значение и вся грамматическая сторона слова, которая вне искусства в силу автоматизма речи стирается в сознании говорящего. Эта гораздо большая, чем в нехудожественной речи, "отдельность" поэтического слова особенно проявляется в служебных словах. ... Стоит поставить в поэтическом тексте местоимение, предлог, союз или частицу в позицию, в которой она, благодаря метрическим стиховым паузам, приобрела бы "отдельность , свойственную в обычном языке значимому слову, как сейчас же у неё образуется добавочное уже лексическое значение, в ином тексте ей несвойственное» [Лотман 1970: 209].
