Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Русский язык в восточном зарубежье: социолингвистический аспект 22
1.1. Язык зарубежья как одна из форм существования русского национального языка в XX в 22
1.2. Западная и восточная ветви русской эмиграции в XX в. Волнообразный характер эмиграции на запад и восток. Три волны восточной эмиграции и ее судьбы 28
1.3. Харбин как центр русской восточной эмиграции. Сферы использования русского языка в Харбине 40
1.4. Харбин как многонациональный и многоязычный город в начале и середине XX в. Языковая политика в Харбине 57
1.5 Языковая ситуация в Харбине в первой половине XX в 64
1.6 Русско-китайский пиджин в Харбине как средство неофициального межнационального общения 92
1.7 Выводы 117
Глава 2. Русский язык в восточном зарубежье в начале и середине XX в. (на материале русской периодической печати в Харбине) 119
2. 1. Общая характеристика русской периодики Харбина 119
2. 2. Русская харбинская периодика в аспекте дискурсивного анализа 122
2. 2. 1. Общественно-политический дискурс русского восточного зарубежья: динамический аспект 125
2. 2. 2. Религиозный дискурс в русской харбинской периодике 145
2. 2. 3. Рекламный дискурс в русской харбинской периодике 156
2. 2. 3. 1. Анонсы и реклама в Харбине: штрихи своего времени 157
2. 2. 3. 2. Частные объявления: сцена и персонажи 161
2. 2. 3. 3. Живая естественная среда родного языка в Харбине как охранительный фактор 177
2. 3. Языковое своеобразие русской периодики Харбина 181
2.3. 1. Архаизация лексики и грамматики 181
2. 3. 2. Новая лексика 189
2. 3. 2. 1. Заимствования из китайского языка 190
2. 3. 2. 2. Заимствования из западно-европейских языков 197
2. 3. 2. 3. Новообразования 203
2. 3. 3. Собственно харбинская лексика 213
2. 4. Орфографический аспект харбинской периодики 220
2. 4. 1. Реформа русской орфографии 1917 г. и ее оценка в русском зарубежье 220
2. 4. 2. Реформа орфографии и русское восточное зарубежье 227
2.4. 3. Вариативность русской орфографии в восточном зарубежье 237
2.5. Выводы 246
Глава 3. Русский язык в восточном зарубежье в конце XX в. (на материале записей речи последних представителей русской диаспоры в Харбине) 250
3.1. Общий высокий уровень владения русской литературной речью в Харбине 250
3.1.1. Особый русский язык в Харбине 250
3. 1.2. Общественная языковая политика в восточном зарубежье 254
3. 1.3. Изменения в русском языке восточной эмиграции после 1945 г 259
3. 2. Последние представители русской диаспоры в Харбине 261
3. 2. 1. Типы языкового существования в восточном зарубежье 261
3. 2. 2. Социально-речевое портретирование как способ лингвистического описания 267
3. 2. 3. Тип А. Многоязычие, но не китаеязычие 270
3. 2. 3. 1. Речевой портрет М.М. Мятова 270
3. 2. 4. Тип Б. Русско-китайское двуязычие 290
3. 2. 4. 1. Речевой портрет В.А. Зинченко 290
3. 2. 5. Тип В. Одноязычие 330
3. 2. 5. 1. Речевой портрет Е.А. Никифоровой 330
3. 2. 6. Тип Г. Китайско-русское двуязычие 340
3. 2. 6. 1. Представители китайско-русского двуязычия (П.В. Свининникова, сестры Е. и 3. Лукьяновы) 341
3. 2. 6. 2. Явление интерференции в русской речи при китайско-русском двуязычии 348
3. 2. 6. 3. Разговорный дискурс двуязычных представителей русской диаспоры в Харбине 359
3. 2. 7. Тип Д. Многоязычие с неординарным распределением языков 366
3. 2. 7. 1. Речевой портрет В.П. Хан 366
3. 2. 8. Русская речь «австралийцев» - бывших русских харбинцев: нормативный аспект 396
3. 3. Орфоэпические особенности русской речи харбинцев. Гипотеза о петрбургском произношении в Харбине 404
3.4. Выводы 421
Заключение 425
Список условных сокращений и обозначений 427
Библиография 428
Приложения
- Западная и восточная ветви русской эмиграции в XX в. Волнообразный характер эмиграции на запад и восток. Три волны восточной эмиграции и ее судьбы
- Русско-китайский пиджин в Харбине как средство неофициального межнационального общения
- Живая естественная среда родного языка в Харбине как охранительный фактор
- Представители китайско-русского двуязычия (П.В. Свининникова, сестры Е. и 3. Лукьяновы)
Введение к работе
Диссертационное исследование посвящено русскому языку восточного зарубежья как одному из вариантов русского национального языка в ХХ в.
Начало ХХ в. знаменуется появлением большого количества русских диаспор за рубежом, что было связано это с изменением политической обстановки в России после Октябрьской революции 1917 г., когда жизнь довольно значительной части русских граждан на родине оказалась невозможной. Многие приняли решение покинуть Россию, полагая, что делают это лишь на непродолжительное время. Это событие – революция в России – определило различие в условиях существования и развитии русского языка в метрополии и эмиграции. Поэтому можно говорить о двух разных его состояниях, которые возникли на различном историческом фоне, повлиявшем на направление и результат языкового развития.
Качественное состояние русского языка в зарубежье по сравнению с русским языком в метрополии специфично не только в связи с явлением эмиграции вообще, но и с местом эмиграции в частности. По этой причине оказывается важным, к какой ветви – западной или восточной – принадлежит анализируемое языковое образование.
Русская послереволюционная эмиграция ХХ в. не оказалась, вопреки представлениям эмигрантов, временным явлением и существовала на протяжении всего прошлого века и продолжает существовать в поколениях потомков по сей день, поэтому русский язык и языковая компетенция эмигрантов меняются из поколения в поколение, и эта динамика представляет интерес для анализа языковой эволюции вне метрополии в условиях языкового контакта.
Русская эмиграция в ХХ в. не ограничилась лишь послереволюционной волной. Волн эмиграции из России было несколько, и каждая из эмиграционных волн имела свои собственные причины и мотивы эмиграции, что также обусловило качественное состояние русского языка у представителей той или иной волны эмиграции за рубежом.
При всей значимости и полновесности экстралингвистических факторов развития языка в эмиграции в равной мере значим и полновесен и собственно лингвистический фактор, двигающий языковую систему изнутри под влиянием внутренних закономерностей развития языка и имеющий универсальный для языка характер, независимо от места его функционирования: в метрополии или вне ее. Универсальным можно считать независимый от ветви, волны и других социальных обстоятельств результат развития языка в эмиграции, качественно совпадающий с результатом развития того же языка в метрополии.
Проведенное исследование находится в русле современной лингвистики, характеризующейся антропоцентризмом, функциональностью, коммуникативностью, текстоцентричностью.
Актуальность работы обусловлена необходимостью исследования всех форм существования современного русского языка, возникновение которых было предопределено социально и исторически.
В работе развиваются многие теоретические положения современной лингвистики в приложении к конкретному языковому материалу – русскому языку русскоязычной колонии, существовавшей на компактной территории проживания вне метрополии на протяжении более ста лет, и наполняет конкретным содержанием общелингвистическое представление о предопределенности языковых фактов социальными факторами.
Исследование речи русских эмигрантов в восточном зарубежье, репрезентирующей такую форму существования русского языка как язык зарубежья, позволило выявить языковую компетенцию ее носителей, реализующей систему русского языка в особых условиях существования вне метрополии в разноязычном социуме. Несмотря на интерес современной лингвистики к двуязычию, данный аспект коммуникации, в особенности касающийся русско-китайского двуязычия, изучен недостаточно, что также определяет актуальность исследования.
В работе русский язык восточного зарубежья рассмотрен как реализация универсальных и вариативных принципов организации языковой структуры. При изучении данного варианта русского национального языка слово и текст выступали ключевыми понятиями, используемыми при анализе его устройства и функционирования
Введение в научный оборот нового речевого материала является актуальной задачей современной лингвистики, поскольку расширяет источниковедческую базу для исследования русского национального языка во всем многообразии его форм.
Неизученность русского языка в восточном зарубежье по сравнению с западным усиливает актуальность нашего исследования: без введения в научный оборот сведений по языку русского восточного зарубежья не будет полным и целостным представление о языке русской эмиграции, а также о русском восточном зарубежье и о русском зарубежье в целом как историко-культурном явлении.
Актуальность работы предопределена также интересом современной лингвистики к зонам межъязыковых взаимодействий, отражающим культурные контакты народов, и русский язык восточного зарубежья является демонстрацией разных способов взаимодействия русского и китайского языков, не исследованных ранее.
Объектом нашего исследования является русский язык в восточном зарубежье в ХХ в. в его письменной и устной форме.
Предмет исследования – функционирование русского языка в восточном зарубежье на протяжении всей истории его существования, а также его эволюция под влиянием собственно лингвистических и социолингвистических факторов.
Цель настоящего исследования – описать состояние русского языка в восточном зарубежье на протяжении ХХ века, определить закономерности развития языковой системы вне метрополии и факторы, обусловливающие специфику русского языка восточной ветви русской эмиграции.
При этом главное внимание в работе уделено языку русского Харбина, поскольку именно этот китайский город был центром русского восточного зарубежья, именно в нем были сосредоточены духовные силы русских, что и определило его особый русский колорит и многообразие сфер функционирования русского языка там во время массового присутствия русских в Китае.
Достижение этой цели возможно путем решения следующих задач как социолингвистического, так и собственно лингвистического плана:
1) охарактеризовать волны и мотивы эмиграции русских на восток, в Китай в начале ХХ в., а также тот историко-культурный фон, на котором происходило формирование и существование русскоговорящей колонии;
2) исследовать языковую ситуацию в многонациональном Харбине начала и середины ХХ в. с учетом ее типологических составляющих;
3) проанализировать эволюционные и консервативные тенденции в русском языке восточного зарубежья в начале и середине ХХ в. на примере разных типов дискурса, представленных в периодических изданиях восточного зарубежья;
4) выявить лексическое своеобразие языка периодики восточной ветви русского зарубежья в свете отражения в ней языковой картины мира русского эмигранта в восточном зарубежье;
5) изучить орфографический аспект периодики русского восточного зарубежья и особенности ее перехода на новую орфографию в сравнении с аналогичными явлениями в метрополии и западном зарубежье;
6) проанализировать состояние русского языка в восточном зарубежье в конце ХХ в. на примере речи последних представителей русской диаспоры в Харбине и выявить консервативные и эволюционные тенденции в ней, а также типическое и специфическое в русском языке восточного зарубежья по сравнению с русским языком в западном зарубежье и русским языком в метрополии в тот же период времени;
7) создать речевые портреты последних представителей русской диаспоры в аосточном зарубежье, показательных в плане преломления в них языковой ситуации Харбина, характеризующейся языковой неоднородностью;
8) исследовать орфоэпическую норму русского языка в Харбине, традиционно определяемую как петербургская, и установить правомерность такого утверждения.
Работа выполнена в русле Московской школы функциональной социолингвистики, одним из основных постулатов которой является то, что «условия функционирования языка выступают как фактор, формирующий систему языка» [Земская 2004 : 237].
Русский язык зарубежья как особое явление был предметом научного описания отечественных и зарубежных исследователей. Первые работы, в которых можно встретить описание фактов эмигрантской речи, были написаны самими эмигрантами в начале их эмигрантского пути [Карцевский 1923; Тэффи 1926; С. и А. Волконские 1928 и некот. др.]. В этих работах был поставлен вопрос об утрате и сохранении русского языка в эмиграции и на родине.
Русский язык в эмиграции активно изучался зарубежными и отечественными исследователями, начиная с 90-х гг. ХХ в. Среди доступных зарубежных исследований, посвященных языку русской эмиграции, отметим работы Х. Пфайндля [1994, 1997], Д. Эндрюса [1997]. Х. Пфандль рассматривает проблему отношения русских эмигрантов к своему родному языку, к своей культуре, а также к осваиваемому ими языку и культуре, и приходит к выводу о том, что «субъективное отношение эмигранта к своему и чужому языку имеет решающее значение для его культурно-языкового развития» [1994]. Д. Эндрюс исследовал язык «третьей волны» русских эмигрантов в США. Он разработывает различные подходы к изучению языка русских эмигрантов: лексикологический, фонологический, интонационный, социолингвистический, когнитивный [1994]. Опираясь на работы теоретиков в области изучения языковых контактов У. Вайнрайха и Е. Хаугена, Д. Эндрюс развивает положения теории языковых контактов на конкретном материале – русской эмигрантской речи, функционирующей в условиях англоязычного окружения.
Впервые о языке русского зарубежья как «самостоятельном способе бытования русского языка, как отдельной сфере его существования, наряду с другими, достаточно автономными его ипостасями в метрополии» заявил Ю.Н. Караулов [1991, 1992]. Он же указал на необозримость и сложность темы, объяснив это жанрово-стилевым и функциональным разнообразием русского языка зарубежья, историческим и социально-психологическим своеобразием разных «волн» эмиграции, территориальным варьированием в зависимости от того или иного инонационального окружения. В качестве материала для наблюдения над языком русского зарубежья Ю.Н. Караулов использовал художественную прозу и книжную публицистику ХХ в.
Исследование русского языка в эмиграции по материалам опубликованного эмигрантского наследия двух поколений первой волны русской эмиграции на запад было осуществлено Л.М. Грановской [1995]. Язык русской эмиграции Л.М. Грановская рассматривает как особую подсистему русского литературного языка ХХ века на основании обладания им рядом важных отличительных признаков: семантических, стилистических, фразеологических, композиционно-тематических. Л.М. Грановская отметила основные тенденции в языке русской эмиграции на запад: с одной стороны, это тенденция к консервации, которая особенно очевидна при сравнении эмигрантского языка с языком метрополии в один и тот же отрезок времени; с другой стороны, это тенденция к изменению родного языка под влиянием иной языковой среды.
Грамматический подход характеризует исследования М.Я. Гловинской [2001], которая на материале письменных источников первого поколения эмигрантов разных волн выявляет общее и различное в языке метрополии и западной эмиграции и обнаруживает «слабые» и устойчивые участки системы русского языка, что позволяет сделать теоретические выводы, касающиеся общих тенденций языкового развития.
Устная русская речь эмигрантов на запад получила освещение в работах Е.А. Земской [1995, 1998, 2000, 2001, 2002, 2008], Н.И. Голубевой-Монаткиной [1993, 1994, 1995, 2001, 2004], Е.В. Красильниковой [2001]. Так, Е.А. Земская исследовала речь русских эмигрантов разных волн и поколений в обусловленности историческими, социальными, культурными, индивидуальными факторами, от которых зависит ее сохранность. Ею создана серия речевых портретов русских эмигрантов на запад, показывающих фонетические, грамматические, словообразовательные, лексические особенности их речи. Они позволяют более наглядно представить, какие именно условия жизни и индивидуальные особенности влияют на речь и речевое поведение человека. В фокусе внимания исследователей находилась и не литературная форма русского национального языка – это диалектная по своей природе речь представителей конфессиональных сообществ – старообрядцев, молокан, оказавшихся в эмиграции [Касаткин, Касаткина 2000; Никитина 2001]. Главным фактором сохранения этой речи является необходимость сохранения религиозного сообщества в эмиграции.
Таким образом, в исследованиях по русскому языку в зарубежье мы наблюдаем постоянную корреляцию языкового явления, отмеченного в русской речи зарубежья, и обусловившего его социального фактора.
Язык русского восточного зарубежья до настоящего времени остается «белым пятном» в лингвистических исследованиях, хотя и имеются отдельные публикации на эту тему [см. работы автора, а также работы В. Побье, Н.В. Райан, А.Н. Анцыповой – о русском языке в Австралии, Л.М. Шипановской – о языке художественных произведений писателей русского восточного зарубежья, Г.М. Старыгиной – о языке последних представителей русской диаспоры в Харбине]. При этом русский язык в восточном зарубежье представляет собой возможный вариант развития русского языка вне метрополии, в иных (по сравнению с метрополией и западной эмиграцией) исторических обстоятельствах, в окружении типологически неродственных языков, что в конечном итоге обусловило несколько иной по сравнению с западной эмиграцией языковой результат.
В своей работе мы опираемся на исследования русского языка в зарубежье, осуществленные Е.А. Земской, М.Я. Гловинской, Л.М. Грановской, Е.В. Красильниковой на материале устной и письменной речи представителей западной ветви русской эмиграции; учитываются концепции, представленные в работах Ю.Н. Караулова, Н.И. Голубевой-Монаткиной, С.Е. Никитиной. В сопоставительном плане для исследования большой интерес представили работы Т.М. Григорьевой, А.В. Зеленина, Е.Ю. Протасовой, М.А. Осиповой.
Исследование русского языка в восточном зарубежье как самостоятельной формы существования языка потребовало обращения к разным разделам языкознания и системам их понятий для проведения многоаспектного описания изучаемого объекта: социолингвистике (работы Е.Д. Поливанова, А.М. Селищева, В. В. Виноградова, В.М. Жирмунского, В.А. Аврорина, А.Д. Швейцера, В.Д. Бондалетова, В.А. Виноградова, М.В. Панова, Л.П. Крысина, В.И. Беликова, З.Г. Прошиной, Н.Б. Мечковской), креолистике и контактологии (работы У. Вайнрайха, В.И. Беликова, М.В. Дьячкова, Д. Штерна, З.Г. Прошиной), сравнительной типологии (работы В.М. Солнцева, Н.А. Спешнева, В.А. Курдюмова), лингвоперсонологии (работы М.В. Панова, Е.А. Земской, Ю.Н. Караулова, М.В. Китайгородской, Н.Н. Розановой, Е.В. Иванцовой, Е.А. Нефедовой), лингвистике дискурса (работы Н.Д. Арутюновой, В.З. Демьянкова, Ю.С. Степанова, З.И. Резановой), языковой семантике (работы А. Вежбицкой, Н.Д. Арутюновой, Е.М. Вольф, Б.Н. Серебренникова, В.Н. Телия, Ю.С. Степанова, А.Д. Шмелева, Анны А. Зализняк, И.Б. Левонтиной, З.И. Резановой).
Исследование, связанное с изучением русского языка в восточном зарубежье, потребовало изучения работ по истории русской эмиграции и особенно по истории восточной ветви русской эмиграции. Большое значение для формирования исторической концепции русского восточного зарубежья имели труды Н.Е. Абловой, Н.Н. Аблажей, Н.А. Василенко, Диао Шаохуа, Н.П. Крадина, В. Ф. Печерица, Е.П. Таскиной, А.А. Хисамутдинова и др., а также многочисленные мемуарные источники.
Источниками для изучения языка русского восточного зарубежья стали как устные, так и письменные материалы, фиксирующие факт существования данного языкового ваианта. Устные источники представлены записями речи последних представителей русской диаспоры в Харбине, выполненными автором диссертационного исследования в 2000 – 2002, 2006, 2008 гг., общей продолжительностью более 45 часов звучания объемом более 800 страниц расшифрованного и распечатанного текста. Среди письменных источников – периодические и справочные издания русской восточной эмиграции начала и середины ХХ в., выходившие главным образом в Харбине («Новости жизни», «Рубеж», «Луч Азии», «Русское слово», «Русский голос», «Вестник Маньчжурии», «Маньчжурия», «Свет», «Сибирская жизнь», «Хлеб небесный»; «Весь Харбин на 1923 г.», «Коммерческий указатель Великого Харбина, 1933 г. и др.), художественные и мемуарные произведения русских эмигрантов в Китае (А. Несмелова, В. Логинова, Б. Дальнего, Л. Хаиндровой, Л. Дземешкевич, И.И. и А.Н. Серебренниковых, О. Лайиль-Ильиной, Н.И. Ильиной и др., письма и рукописные воспоминания бывших русских харбинцев Т.И. Золотаревой (Сидней, Австралия), В.С. Стаценко (Сидней, Австралия), Т.В. Жилевич (Мельбурн, Австралия), Т.Н. Малеевской (Брисбен, Австралия), Т.Н. Федоровой (Харбин, Китай), Н. Бродянова (Филадельфия, США) и некот. др. Среди источников подшивки и единичные номера газет и журналов, изданных в ХХ веке в Харбине и хранящихся в настоящее время в фонде «Русское зарубежье» Российской государственной библиотеки (г. Москва) и в Государственном архиве Российской Федерации (Москва).
Столь широкий круг привлеченных источников продемонстрировал цельность, недискретность харбинского речевого континуума.
Научная новизна результатов проведенного исследования обусловлена выбором объекта исследования, материалами, на базе которых осуществлено исследование, и его основными научными результатами:
1) впервые русский язык зарубежья на примере русского языка его восточной ветви рассмотрен как особая форма существования современного русского языка наряду с территориальными и социальными диалектами, просторечием, жаргоном и литературным языком;
2) русский язык в восточном зарубежье получил целостное лингвистическое и социолингвистическое описание на материале письменных и устных источников восточной эмиграции ХХ в.;
3) исследованы общие и частные функции русского языка в восточном зарубежье, их значимость для сохранения языка родины;
4) выявлено историко-культурное наполнение публицистического дискурса, нашедшего реализацию в различных жанрах периодики русского восточного зарубежья первой половины и середины ХХ в. и передающего исторический и духовный опыт русских в восточном зарубежье;
5) выявлены типы языкового существования в условиях многонационального и многоязычного социума, демонстрирующие различный уровень языковой компетенции у представителей русской восточной эмиграции;
6) показаны типы билингвальных личностей, существование которых предопределено сложившейся в Харбине языковой ситуацией;
7) созданы речевые портреты последних представителей русской восточной эмиграции (конец ХХ в.), показывающие индивидуальные и типические особенности их речи, обусловленные социальными и собственно лингвистическими факторами, и ее историко-культурное наполнение;
8) представлен опыт лексико-семантического описания «собственно харбинской» лексики, функционировавшей в языке русского восточного зарубежья на протяжении всего периода его существования в аспекте отражения этой лексикой фрагмента языковой картины мира (в том числе ценностной) в речи русских эмигрантов в восточном зарубежье;
9) исследована орфографическая норма русского языка в восточном зарубежье и показана идеологическая подоплека применения новых правил правописания в периодических изданиях восточной ветви эмиграции, а также изучены вариативные участки русской орфографии в восточном зарубежье в сопоставлении с аналогичными участками в метрополии и западном зарубежье;
10) исследованы особенности орфоэпической нормы, бытовавшей в Харбине в ХХ в., и ее динамика;
11) выявлены факторы более высокой степени сохранности русского языка в нескольких поколениях эмигрантов в восточном зарубежье по сравнению с западным зарубежьем;
12) описана языковая ситуация с участием русского языка в Харбине в ХХ в. с точки зрения ее типологических составляющих;
13) проанализированы различные формы языкового контакта в восточном зарубежье, такие как русско-китайский пиджин и интерферированная русская речь потомков от смешанных браков русских и китайцев с точки зрения их языковых свойств и особенностей функционирования.
Методы исследования. Цель исследования достигается при помощи различных методов, направленных на решение конкретных задач. Основные методы анализа, нашедшие применение в работе, следующие:
1)метод полевого исследования в сочетании с методом включенного наблюдения;
2)метод научного описания, в рамках которого применялись общенаучные приемы непосредственного наблюдения, систематизации, интерпретации, сравнения, доказательства, обобщения, количественных подсчетов;
3) метод социолингвистического анализа, предполагающий выявление корреляционных отношений между языковым явлением и социальными параметрами;
4) метод дискурсивного анализа, позволяющий рассматривать речь как способ интерпретации мира и как явление, обусловленное и языковыми, и внеязыковыми факторами, а также для реконструкции картины мира русского эмигранта и истории восточной эмиграции на основе фактов языка и речи;
5) метод речевого портретирования для выявления типических и специфических особенностей речи последних представителей русской диаспоры в Харбине;
6) сравнительно-типологический метод при анализе явления интерференции в русской речи под влиянием китайского языка, а также при анализе контактного языка, функционировавшего в восточном зарубежье – русско-китайского пиджина.
Теоретическая значимость работы. Выполненное исследование имеет значение для теории эволюции языка: в нем анализируется изменение языка вне метрополии (и по ряду параметров ускоренное изменение) в обусловленности экстралингвистическими и собственно лингвистическими факторами.
Полученные данные являются вкладом в теорию социолингвистики, поскольку характеризуют социальную дифференциацию русского языка и, в частности, его социальное варьирование в замкнутом, изолированном от метрополии коллективе носителей языка, а также неординарную языковую ситуацию в русском восточном зарубежье, представляющую собой случай взаимодействия языков разной демографической и коммуникативной мощности, функционально неравнозначных и структурно-генетически различных.
Для общей теории функционализма получены сведения об условиях актуализации этнической функции языка, не входящей в число основных языковых функций.
Выявление кодов, с помощью которых происходило общение в неоднородной языковой среде в Харбине – центре русского восточного зарубежья значимо для теории речевой коммуникации. Выявленные особенности взаимодействия языковых систем двух типологически различных языков – русского и китайского вносят вклад в теорию интерференции.
Проведенное исследование вносит свою лепту в лингвистическую персонологии созданием серии речевых портретов, в том числе билингвальных личностей, порожденных особой языковой ситуацией Харбина в ХХ в. Созданная галерея речевых портретов демонстрирует возможные типы языкового существования в разноязычном социуме вне метрополии, предопределенные психологически и социально. В работе показана зависимость типов языкового существования личности от условий социальной и языковой среды. Исследование доказывает корреляцию языкового явления и социального фактора, его обусловливающего.
Описание реализованных в восточном зарубежье вариантов развития орфоэпической и орфографической нормы в обусловленности собственно языковыми и внеязыковыми факторами пополняет фактическую базу истории русского литературного языка.
Особо подчеркнем лингвокультурное и общегуманитарное значение полученных и научно интерпретированных в диссертационном исследовании материалов: корпус устных и письменных текстов русского восточного зарубежья, проанализированный в работе, является бесценным источником для изучения русской истории, русского самосознания, русской культуры, запечатленных в слове.
Практическая значимость и рекомендации по использованию работы. Результаты проведенного исследования могут широко применяться в практике преподавания лингвистических и многих смежных с лингвистикой дисциплин: истории, этнопсихологии, религиоведения, этнографии, этнологии, социологии и др., связанных с исследованием национального характера, национального самосознания и межэтнического взаимодействия.
Разработанные в диссертации положения могут являться составляющими частями лингвистических курсов «Общее языкознание», «Социолингвистика», «История русского литературного языка», «Лингвокультурология», а также спецкурсов и спецсеминаров по проблемам социально обусловленного существования языка и его эволюции, креолистики и контактологии и некот. др.
Предпринятые методики анализа русского языка, существовавшего в условиях русско-китайского языкового контакта в Харбине и других центрах русского восточного зарубежья, могут быть использованы и при рассмотрении русского языка, функционировавшего в ХХ в. в иных социокультурных обстоятельствах и имевшего свою историческую и языковую перспективу: речь идет о языке русских, оказавшихся на периферии Китая – на приграничных с Россией территориях, а также о региональных формах языка – региолектах.
Прикладное значение результаты работы имеют также при обучении русскому языку иностранцев, в частности, китайцев, для предупреждения ошибок в их русской речи. В ходе исследования нами были определены «участки» сильной интерференции на разных уровнях языковой системы в русской речи билингвов – потомков от смешанных браков русских с китайцами. Именно эти «участки» требуют особого внимания при обучении китайцев русскому языку.
Данные, полученные в ходе исследования, имеют значение для лексикографии, поскольку способствуют созданию полного представления о семантическом наполнении той или иной лексической единицы русского языка, выявленном при анализе ее функционирования в одном из вариантов русского национального языка, а именно – в языке русского зарубежья, и отражению новой информации в дефинициях полных толковых словарей русского национального языка. Кроме того, свод специфичных в употреблении лексических единиц, характерных для речи представителей восточной эмиграции и условно обозначенных нами как «собственно харбинские», может стать предметом самостоятельного лексикографического описания, имеющего значение не только собственно лингвистическое, но и историко-культурное.
На защиту выносятся следующие положения:
-
Язык русского зарубежья является одной из форм существования современного русского национального языка.
-
Языковая ситуация в первой половине ХХ в. в центре русской восточной эмиграции – Харбине – характеризовалась коммуникативным преобладанием русского языка, не являющегося государственным и титульным, на территории с демографическим преобладанием китайского языка – государственного и титульного.
-
В условиях существования в зарубежной диаспоре, вне метрополии, одна из частных функций языка – этническая – может входить в число основных, наряду с коммуникативной, когнитивной и эмоционально-экспрессивной функциями, и способствовать сохранению этноса со всеми свойственными ему атрибутами: языком, духовной и материальной культурой, религией.
-
Высокая степень сохранности русского языка в восточном зарубежье является следствием наличия естественной среды родного языка, в которую оказались включены носители разных форм русского языка – и носители литературной разновидности, и диалектоносители, и носители просторечия.
-
В русском языке восточного зарубежья происходило естественное развитие его системы, автономное от развития русского языка метрополии. Его векторы были разнонаправленными на лексическом уровне системы, наиболее подвижном, подверженном идеологизации и служащем для номинации реалий и оценок сегодняшнего дня, и однонаправлеными на фонетическом и грамматическом уровнях, отвлеченных от субъективных факторов и движимых в своем развитии изнутри системы (например, стремление к аналитизму, к единой произносительной норме, ориентированной на значение буквы, наблюдаемое как в языке метрополии, так и в языке зарубежья).
-
Неординарная языковая ситуация Харбина и высокий статус русского языка там предопределили возникновение особых типов билингвальных языковых личностей.
-
Естественное для существования языка вне метрополии нарушение норм в русском языке восточного зарубежья (в речи харбинцев) происходило на одно-два поколения позже, чем в русском языке западного зарубежья, и уже после реэмиграции из Китая (в речи русских австралийцев и американцев – бывших харбинцев). Китайский язык как типологически иной по своим структурным и генетическим свойствам не разрушал систему русского языка в речи харбинцев, поддерживаемую широкой сферой использования русского языка в Харбине и наличием там речевого эталона.
Апробация работы. Результаты исследования были апробированы на конференциях различного уровня и семинарах: на международных научных конференциях «Восточная Азия – Санкт-Петербург – Европа: межцивилизационные контакты и перспективы экономического сотрудничества» (СПб, СПбГУ, 2000); «Исторический опыт освоения Дальнего Востока» (Благовещенск, АмГУ, 2001); «Россия и Китай на дальневосточных рубежах» (Благовещенск, АмГУ, 2001, 2002, 2003); «Язык и культура» (Москва, 2001, 2003); «Толерантность, сотрудничество и безопасность в Азиатско-Тихоокеанском регионе» (Владивосток, ДВГУ, 2002), «Фонетика сегодня: актуальные проблемы и университетское образование» (Москва – Звенигород, Институт русского языка им. В.В.Виноградова, 2003); «Актуальные проблемы русистики (Томск, ТГУ, 2003); на областном научно-методическом семинаре «Региональный компонент в преподавании русского языка и литературы» (Благовещенск, АмГУ, 2003); на лингвистическом семинаре кафедры русской филологии Амурского государственного университета (2004, 2005); на I, II и III Кирилло-Мефодиевских чтениях (Благовещенск, АмГУ, 2006, 2007, 2008), на региональной научно-практической конференции «Амурская область: история и современность», посвященной 150-летию подписания Айгунского договора и возвращения Приамурья в состав России (Благовещенск, Амурский областной краеведческий музей, 2008); на IV региональном научно-исследовательском семинаре, посвященном памяти Л.В. Бондарко «Актуальные проблемы фонетики» кафедры иностранных языков № 1 АмГУ (2008).
Основные положения диссертации отражены в 37 публикациях автора, в том числе 7 статей опубликовано в Ведущих журналах и изданиях, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией («Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка», № 2, т. 63, 2004 г.; № 4, т. 66, 2007 г.;. «Вестник Томского государственного университета», № 299, 2007 г., № 314, 2008 г., «Вестник Санкт-Петербургского университета», сер. 9, вып. 2, ч.II, 2008 г.; «Проблемы Дальнего Востока», № 6, 2008 г., «Русский язык в научном освещении», № 2(16), 2008 г.), 1 статья – в зарубежном издании (Бюллетень Фонетического фонда русского языка, Бохумский университет, Германия, № 9, 2004 г. Автором написана монография «Русско-китайский пиджин: опыт социолингвистического описания» (Благовещенск: АмГУ, 2007), одна глава которой посвящена русско-китайскому пиджину в центре русского восточного зарубежья – Харбине и его окрестностях.
Материалы исследования применялись в разработанном автором диссертации и прочитанном для студентов филологического факультета Амурского госуниверситета спецкурсе «Язык русского зарубежья» (2006) и в работе со студентами на спецсеминарах «Русский язык зарубежья: восточная ветвь» (2002-2005), «Русский речевой портрет» (2005-2007).
Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из Введения, 3 глав и Заключения, списка использованной литературы и 7 приложений. Основное содержание работы изложено на 448 страницах, иллюстративный материал включает 10 таблиц. Список использованной литературы составляет 768 наименований.
Западная и восточная ветви русской эмиграции в XX в. Волнообразный характер эмиграции на запад и восток. Три волны восточной эмиграции и ее судьбы
Такая форма существования русского языка, как язык зарубежья, сложилась исторически. В XX в. ее возникновение связано с важными историческими событиями.
Следует различать две ветви эмиграции из России в XX в. — западную и восточную, каждая из которых имела волнообразный характер. Лишь одна из волн эмиграции на Запад и на Восток совпала по времени и по мотивам беженства за рубеж - это послереволюционная эмиграция, причиной которой стал Октябрь 1917 г., за которым последовала смена власти, что сделало существование достаточно большой части российского населения в стране невозможным. Представители дворянства и других высших слоев царского общества, а также не согласная с новым строем высокообразованная интеллигенция вскоре после революции были вынуждены покинуть родину и образовать русские колонии в странах Европы, а позднее и Америки, Азии, Африки, Австралии. Центрами русской эмиграции в послереволюционное время стали Париж, Берлин, Прага в Европе и Харбин - в Азии.
Как отмечают исследователи, на протяжении XX в. случилось несколько волн эмиграции из России в Европу и Азию [Земская, 2001а, с. 35; Голубева-Монаткина, 2001а, с. 8; Пфандль, 1994, с. 70; Эндрюс, 1997, с. 18 -19; Оглез-нева, 2004а, с. 42], и эти волны качественно отличались друг от друга по мотивам эмиграции, отношению к Родине и ее языку.
Массово уехавшие из России после Октябрьской революции русские составили лишь первую — послереволюционную — волну русской эмиграции. На Запад эмигрировали преимущественно люди аристократического происхождения, высокообразованные интеллигенты; более демократичными по составу оказались беженцы на Восток. И те и другие рассматривали свое беженство как временное состояние, и это определяло их охранительное отношение к своему языку и собственной этнической принадлежности.
Вторая волна — «военная», по направлению — только западная, была представлена русскими, которые в период Второй мировой войны оказались за пределами России, будучи плененными или угнанными на работу в Германию. Вынужденное перемещение за границу также не позволяло оставить надежду вернуться на родину (а для этого необходимо сохранить родной язык), однако для многих возвращение оказалось невозможным, поскольку на родине их рассматривали как предателей и шпионов. Важно также, что по социальному составу эта волна существенно отличалась от первой [Эндрюс, 1997, с. 18], ее составляли обычные граждане советского общества.
Третью волну русской эмиграции условно можно назвать «диссидентская», она пришлась на 70-е гг. XX в., когда из страны добровольно уезжала или изгонялась творческая интеллигенция. Эта волна также имела западное направление. Для ее представителей характерно отношение к русскому языку как культурной ценности, с которым они часто были связаны профессионально; альтернативой ему выступал язык новой страны, который они, как правило, знали до эмиграции [Земская, 2001а, с. 41].
И, наконец, четвертая волна - «постперестроечная», или «экономическая» [Там же. С. 43] - это массовый отъезд из России в 90-е гг. представителей различных социальных групп в поисках лучшей доли и с желанием быстрее ассимилироваться в чужой культурной и языковой среде, а значит, без осознанной необходимости в сохранять родной язык".
Каждая из волн русской эмиграции, во-первых, обладает своим социокультурным своеобразием, что наложило отпечаток на их русский язык и, в частности, на их русский язык в эмиграции; во-вторых, обнаруживает общие с другими волнами эмиграции тенденции в своем русском языке вне метрополии, что также позволяет говорить о языке русского зарубежья как явлении и как особой форме существования русского языка; в-третьих, качественное своеобразие языка в эмиграции определяется и отнесенностью к поколению эмиграции, что в конечном итоге демонстрирует общую для всех волн эмиграции языковую перспективу.
Представленные выше волны русской эмиграции в XX в. характеризуют ее западную ветвь. Восточный вектор эмиграции был направлен в страны Тихоокеанского региона, прежде всего в Китай, где форпостами эмиграции являлись Харбин, Шанхай, Тяньцзинь. Эмиграция на Восток была довольно многочисленной: так, в 20-е гг. численность русских в Китае достигала, по некоторым данным, 400 тыс. человек [Печерица, 1998, с. 264].
Восточная эмиграция русских находится в общем историко-культурном контексте российской эмиграции, однако обладает рядом специфических черт, определяющих ее своеобразие и феноменальность.
Русские в Северо-Восточном Китае — Харбине и его окрестностях — появились двумя десятилетиями раньше Октябрьской революции. Возникновение русской колонии в Китае в начале XX в. было связано с началом строительства Китайско-Восточной железной дороги согласно заключенному в Москве 22 мая 1896 г. секретному договору между Россией и Китаем о союзе и постройке КВЖД [Аблова, 2004, с. 51]. Срок договора был определен в 80 лет. В течение этого времени руководство дорогой должно было осуществляться Правлением Общества КВЖД, а сама дорога должна находиться в общем пользовании двух государств [Там же. С. 54]. Строительство железной дороги через Маньчжурию было выгодно как России, так и Китаю. Для русского правительства возведение этой магистрали было важным политическим и экономическим шагом, поскольку дорога являлась, с одной стороны, наикратчайшим и, следовательно, наиболее дешевым путем к находящемуся на дальневосточной окраине России Владивостоку, а с другой стороны, — укрепляло позиции России в Азии. Китай же обеспечивал себе возможность быстрого промышленного развития экономически отсталого региона и переселенческого движения внутри Китая на малозаселенный Северо-Восток [Василенко, 2003, с. 234].
Первые партии русских инженеров отправились на Дальний Восток для строительства железной дороги в апреле 1897 г. Ровно через год, в 1898 г., русские начали строить город Харбин, который стал сердцем КВЖД, а по линии КВЖД возникали поселки с русским населением, обслуживающим дорогу [Аблова, 2004, с. 54]. Таким образом, к моменту свершения революции 1917 г. и последовавшего за ней массового беженства из России Харбин и станции вдоль линии КВЖД представляли собой обустроенную по русскому типу территорию.
Справедливо характеризует роль КВЖД для восточной эмиграции Н.Е. Аблова: «КВЖД... оказала решающее воздействие на историю российской послеоктябрьской эмиграции в Китае. Такое влияние оказалось возможным потому, что строительство и функционирование дороги привело к появлению в Маньчжурии своеобразного «государства в государстве» - так называемой полосы отчуждения КВЖД. Это был феномен — оазис российской жизни на китайской земле. Именно существование многотысячной российской колонии, живущей во всех отношениях по-русски, привлекало сюда с конца 1917 г. беженцев из России. Дорога давала эмигрантам все: кров, возможность жить, работать, растить детей в привычных для них условиях и русских традициях. Поэтому судьба русских в Маньчжурии напрямую зависела от международно-правового статуса КВЖД и его изменения» [Там же. С. 39].
Русско-китайский пиджин в Харбине как средство неофициального межнационального общения
К особенностям языкового бытия Харбина первой половины и середины XX в. относится функционирование особой формы речи, выступавшей в качестве контактного языка между русским и китайским населением. Это русско-китайский пиджин. Так, Е.П. Таскина отмечает: «Русские и китайцы в быту отлично понимали друг друга, используя совершенно неподражаемый «дальневосточный» способ речевого общения», или «ломаное русско-китайское наречие» [Таскина, 2005, с. 38; Таскина, 1994, с. 46].
«Особым говором» называла эту речь бывшая харбинка Т.И. Золотарева: «Фактически китайцы, прислушиваясь к русской речи,- создали этот своеобразный говор, и он применился. Приведу несколько «фраз: «Кака тебе живи? Ваша помогай! Тебе хочу, не хочу! Тебе моя помогай! Тебе моя ходи!» [Золотарева, 2000, с. 106].
Бывший эмигрант Е.Зайнитдинов писал: «Китайцы необыкновенно быстро усваивали простенькую разговорную речь, преимущественно на бытовые и торговые темы, изучали русский быт, обычаи и всегда предлагали товары и услуги на любой случай» [Зайнитдинов, 1995, с. 34].
Вспоминая Харбин, О. Ильина-Лайиль отмечала: «В этом городе все говорили по-русски, в том числе и китайцы» [Ильина-Лайиль, 2003, с. 24], и здесь же указывала, как они говорили по-русски, что для нас важно: «Няня часто заходила за покупками в маленький китайский магазинчик на- углу. Здесь все говорили по-русски, и нас смешил забавный акцент китайца. «Уго-сяйтесъ!» — говорил он нам, протягивая конфеты. Я благодарила его по-китайски, и тонкие губы на морщинистом лице растягивались в улыбку: наступал его черед посмеяться над моим произношением» [Ильина-Лайиль, 2003, с. 21].
Указанная речевая форма зафиксирована в литературном наследии русской восточной эмиграции - художественных произведениях харбинских авторов и в мемуарной прозе современников русского Харбина, где мы в большом количестве обнаруживаем фрагменты имитированной русской речи китайцев и подстраивающихся под этот же тип речи русских для скорейшего взаимопонимания при общении с местным населением, а также в воспоминаниях последних русских харбинцев, называвших этот язык «твоя-моя» [Зин-ченко, ФА, 2001, 19/5-6 и др.]. См., напр., диалог между китайцем, фотографом-пятиминуткой, и его русским клиентом, записанный по памяти бывшей харбинкой Т.И. Золотаревой и опубликованный в ее книге воспоминаний «Маньчжурские были»:
Представленное в примерах языковое образование, которое китайцы использовали в неофициальном общении с русскими, главным образом, в торговле, представляет собой в наивном определении «исковерканный русский язык», а в научном - пиджин, свидетелями которого были русские харбинцы.
Русские пиджины, в частности русско-китайский пиджин, относятся к малоизученным языковым явлениям. Причина малоизученности — в пренебрежении к «малограмотной речи», «исковерканному» русскому языку. Отношение к контактным языкам как испорченным, неправильным вариантам «нормальных» языков в свое время существовало и среди зарубежных лин-гвистов. Причин такого заблуждения-несколько. Одна из них, по мнению В: И. Беликова, «кроется в истории возникновения-пиджинов и креолов: возникают они всегда в условиях коммуникационных кризисов, имеющих зачастую катастрофический характер»: созданная наспех новая языковая система коммуникации «на поверхностного наблюдателя производила впечатление испорченной старой» [Беликов, 1998, с. 5]. Другая причина безразличия лингвистов, к контактным языкам была связана с тем, что эти языки не являлись престижными для европейцев. Со временем отношение к контактным языкам изменилось. Вне сомнения, что изучение контактных языков значимо и для теории языкознания: «сама природа этих языков и их чрезвычайно быстрая эволюция могут пролить свет на ряд сложных проблем лингвистической теории: проблемы лингвогенеза, закономерности развития и взаимодействия языков, языковые универсалии, соотношение врожденной способности к языку и конкретной языковой компетенции» [Возникновение и функционирование... 1987, с. 3]. Своеобразной лабораторией языка называет контактные языки В. И. Беликов, «где in vivo можно выяснить, как происходит грамматикализация лек 95 сики, становление грамматических категорий, как возрастает деривационная глубина синтаксиса; через исследование онтогенеза креолистика вплотную подходит к постановке вопросов, связанных с филогенезом человеческого языка» [Беликов, 1998, с. 7]. Кроме того, в свете современной парадигмы лингвистического знания, характеризующейся антропоцентризмом, становится очевидной необходимость изучения контактных языков еще и как результата этнокультурного взаимодействия разных народов, отражающего определенный этап их отношений.
По определению В.А. Виноградова, пиджин - это «структурно-функциональный тип языков, не имеющих коллектива исконных носителей и развившихся путем существенного упрощения структуры языка-источника; используется как средство межэтнического общения в среде смешанного населения» [Виноградов, 1990в, с. 374]. Пиджин возникает в условиях языкового контакта при торговых взаимоотношениях разноязычных социумов" как элементарное средство коммуникации.
Живая естественная среда родного языка в Харбине как охранительный фактор
Русское восточное зарубежье отличается от западного прежде всего по своему социальному составу. Как известно, первую, послереволюционную, волну русской эмиграции на Запад составляла в основном аристократическая и интеллектуальная верхушка российского общества, что отмечала Е.А. Земская [Земская, 2001, с. 36].
Русское восточное зарубежье имеет несколько иную историю,, обусловившую и иной социальный состав эмигрантов. Как мы указывали, еще до революции на территории Китая в связи со строительством КВЖД обосновалась обширная русская колония с пестрым социальным составом [Аргудяева, 2002, с. 563; Аблова, 2004, с. 122]. После революции русская колония пополнилась представителями разных сословий [Дубинина, Ципкин, 1996, с.72-73]. Таким образом, в восточном зарубежье в первой половине XX в. русское языковое пространство было неоднородным вследствие социальной неоднородности носителей русского языка. «Шумит и не хочет перестать и смолкнуть русская жизнь, чудесно цветет красочный русский быт за стенами пригородных особнячков с их атмосферой покоя и прочного хозяйственного зажитка, — читаем в «Рубеже» о том, как русский Харбин, «сохраняя стародавние обычаи», праздновал Крещение в 1942 г., и лишний раз находим подтверждение пестроте социальной (и, следовательно, языковой) в восточном зарубежье. - И снова, и снова становится понятно, какую огромную, ведущую роль играет в нашей эмигрантской жизни православная церковь, объединяющая воедино всех этих людей — и элегантную даму в модной шубке, и старого военного, и чинхейского пенсионера, и рыжебородого мужика в романовском полушубке» [«Рубеж». 1942. № 5].
В Харбине смешались литературная речь высшего образованного интеллигентного общества, диалектная речь, городское просторечие, профессиональный жаргон, и все это в совокупности дало естественную живую языковую среду, необходимую для полноценного существования языка даже вне метрополии и его- длительного сохранения- в. условиях иноязычного окружения.
В западном зарубежье подобная языковая среда отсутствовала: большинство носителей - русские эмигранты первой волны- — владели литературной формой речи (хотя и допускали в ней элементы- простонародного происхождения) [Земская, 2001, с. 126-128; Бобрик, 2001, с. 299, 307-309; 312, 322]. У западной эмиграции не было какой бы то ни было значительной крестьянской и ремесленной-прослойки с характерной для нее речью, если не влиявшей, то хотя бы поддерживавшей многообразность естественной русской языковой среды38. Да1 и отношение к языку «сермяжной» Руси у многих, если не у большинства образованных эмигрантов на. Западе; было своеобразное. «Всякий, кто любит-язык, знает то особенное чувство; я бы сказал, умиления, которое испытываешь, слушая в первые разьь какой-либо местный простонародный говор; что-то мило-наивное детское слышится в нем... ... . Пусть по волостям и проселкам звучат вольные говоры, руководимые лишь- собственным неписаным законом. Но мало умиляться уездной речью, надо еще сделать так, чтобы все уезды понимали друг друга; мало чувствовать уездную прелесть, надо еще сделать так, чтобы связать все уезды единым языком в единое ijenoe, надо создать могучее орудие проведения единой культуры во все закоулки страны», — писали братья Волконские в своей книге «В защиту русского языка», вышедшей в Берлине в 1928 г. [Волконский С, Волконский А., 1928, с.83]. Таким образом, большое значение придавалось литературной -высшей - языковой форме, которую во что бы то ни стало необходимо сберечь, и недооцененными оставались народные формы речи, присутствие которых вне метрополии могло1 бы сыграть ту самую «охранительную» роль.
У русских, эмигрировавших на- Запад, вхождение в чужую языковую среду было необходимостью, требовалось знание языка принимающей страны (известно, что многие из русских эмигрантов эти языки знали). В восточном же зарубежье, в Китае, необходимости в обязательном изучении китайского языка не было, поскольку русский язык обслуживал все сферы жизнедеятельности русской колонии, а свое пребывание на территории Китая в первой половине XX в. русские мыслили как временное.
Удаленность, оторванность.от родной языковой.среды приводила к очевидному иностранному влиянию на русскую речь в западном зарубежье и сознательному стремлению образованного эмигрантского сообщества сохранить свой язык: «...Культуру творят большие образовательные слои населения, творят литература, печать, газеты, а эти образованные слои в зарубежье, в силу рассеяния, нередко утрачивают сами чистоту русского языка. Дети их учатся в иностранных школах и часто просто не умеют говорить и писать настоящим русским языком. Им надо помочь, дать путеводную нить» [Там же. С. 3]. Охранение языка-связывалось с возрождением-народа, и все это ста--ло причиной сильнейшего «пуристического движения, борьбы за чистоту русского языка в западном зарубежье, чего-мы не наблюдаем в восточном [См.,„ напр., Волконский Є., Волконский-А., 1928; Русская речь, 1958, 1963].
Примечательны в этом плане опубликованные в 1926 г. в эмиграции размышления Н.А. Тэффи о русском языке, его судьбах в изгнании и в России. Писательница понимала значение живой языковой среды для сохранения языка: «Огромная Россия сочетала сотни наречий, тысячи акцентов. Каждая губерния, каждый уезд окали, цокали, гакали по-своему. Тот сухой академический язык, который рекомендуется нам сейчас, существовал лишь в литературе, когда автор вел речь от себя, потому что как только он начинал писать языком живым, на котором люди говорят, сейчас перед читателями выявлялась личность, от которой слова шли. Под безличным, гладким литературным языком автор прячется, отрекается от себя, говорит объективно.
Представители китайско-русского двуязычия (П.В. Свининникова, сестры Е. и 3. Лукьяновы)
Объектом нашего анализа в данном параграфе выступает русская речь двуязычных представителей русской диаспоры в Харбине, в языковом.поведении которых отмечаются типические черты. Их характеризует многоязычие, а именно русско-китайское двуязычие, естественное для русско-китайского города.
Многоязычие обычно проявляется, в форме двуязычия — билингвизма [Зограф, 1990, с.ЗОЗ]. При взаимодействии языковых систем в условиях двуязычия обе системы способны подвергаться интерференции, т. е., по У.Вайнрайху, «вторжению норм одной системы в пределы другой» [Вайнрайх, 1999, с. 9]. Явление интерференции находилось в фокусе исследовательского интереса как зарубежных, так и отечественных исследователей [Вайнрайх, 1979, 1999; Хауген, 1972; Розенцвейг, 1972; Щерба 2004; Виноградов, 1990; Иванов, 1990], в которых данное явление получало примерно одинаковую интерпретацию. Ср.: «Интерференция - это нарушение билингвом правил соотнесения контактирующих языков, которое проявляется в его речи в отклонении от нормы» [Розенцвейг, 1972, с. 4] и «случаи отклонения от норм языка, проявляющиеся в речи двуязычных носителей в результате знакомства с другими языками [Хауген, 1972, с. 62]. У. Вайнрах предлагает различать интерференцию в языке и речи: «В языке же мы находим те явления интерференции, которые вследствие многократных появлений в речи двуязычных стали привычными и закрепились в употреблении» [Вайнрайх, 1979. с. 36]. По справедливому замечанию В.В. Иванова и В.А. Ивановой, «проявляясь в речи, интерференция в своем генезисе связана с системой языка» [Иванов, Иванова, 1990, с. 8], поэтому ее нельзя рассматривать только в культурно-речевом аспекте - в плане взаимодействия языковых норм. Необходимо «квалифицировать явление интерференции не только в культурно-речевом плане как связанное с понятием нормативности / ненормативности, но и как типологическое» [Там же].
Явление интерференции может касаться разных уровней языка, и потому выделяют фонетическую, грамматическую и лексическую интерференцию [Вайнрайх, 1979, 1999] или интерференцию фонологическую, интерференцию в области морфологии и интерференцию в области синтаксиса [Розенцвейг, 1972].
Обычно рассматривают интерференцию во вторичной языковой системе: Так, В.А. Виноградов, определяющий интерференцию как «взаимодействие языковых систем в условиях двуязычия», указывает на то, что она «выражается в отклонениях от нормы и системы второго языка под влиянием родного» [Виноградов, 1990, с. 197; Вайнрайх, 1979, с. 45-46].
Анализируемая нами русская речь двуязычных представителей русской диаспоры в Харбине (=их первичная языковая система) является в значительной степени интерферированной под влиянием системы китайского языка (=вторичной языковой системы). Полагаем, что интерференция как процесс нарушения норм языка имел место и в китайской речи наших информантов, однако выполнить анализ этой речи не представляется возможным.
Нами была записана речь трех информантов-женщин, в которой прослеживается интерференция на всех уровнях: фонетическом, грамматическом, лексическом. Это Елена Лукьянова Джан (1924 г.р.), Зинаида Лукьянова (1933 г.р.) и Параскева Валентиновна Свининникова (1931-2002). Аудиозаписи бы ли сделаны в Харбине в 2000-2002 гг.
Елена и Зинаида Лукьяновы - родные сестры, родившиеся в Харбине от смешанного брака русской матери и отца-китайца, это метисы в первом поколении. Их мать, Софья Игнатьевна Лукьянова, была выдана замуж за китайца, работавшего в России, и с ним во время гражданской войны ушла в Китай. Мать была верующей, отец тоже принял православие. Домашними языками были русский (на котором дети говорили с матерью) и китайский (на котором дети! говорили с отцом). Мать с отцом говорили по-русски (отец знал русский язык, был православным).
Для метисов, или «полукровок», как называют их русские харбинцы, уже в первом поколении русский язык не является основным. Они билингвы, свободно переходящие с одного языка на другой, между собой предпочитая говорить по-китайски. В целом их русская-речь, понятна и правильна, но1 в ряде случаев проявляется1 лингвистическая некомпетентность Bt области фонетики, грамматики и лексики русского языка, в речи присутствуют просторечные черты. И Елена, и Зинаида вышли замуж за китайцев. Их дети (у каждой по пятеро) по-русски не говорят, кроме старшего сына Елены - Алексея (прим. 1950-52 г.р.), которого воспитывала русская бабушка и который окончил русскую школу в Харбине и профессионально связан с русским языком (работает переводчиком). Поведение других детей Елены и Зинаиды в быту, весь уклад жизни соответствуют китайским стереотипам, однако по вероисповеданию они православные христиане, получившие при крещении русские православные имена: Наталья, Виктор, Любовь, Нина, Дмитрий...
