Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Формирование терминологических единиц поля «сравнительно-исторический метод и комплекс приёмов сравнительно-исторического метода» 23
1. Истоки зарождения и терминологическая экспликация понятия «сравнительно-исторический метод» 25
2.Терминологическая спецификация и специализация приёмов сравнительно-исторического метода 52
2.1. Терминологическое обозначение приёмов, устанавливающих генетическое тождество сравниваемых единиц в родственных языках .53
2.2. Терминологическое представление приёмов, относящихся к области сравнительно-исторического синтаксиса 76
2.3. Терминологизация приёмов из области сравнительно-исторического изучения лексики 83
Выводы по первой главе 93
Глава II. Структурно-семантическая характеристика терминов сравнительного языкознания 95
1. Опыт стратификации базовых терминов языкознания 96
1.1. В поисках сущности термина слово 96
1.2. Термин и понятие «язык» 111
1.3. Референция знаков-классификаторов поля «диалект» 126
2. Возникновение и развитие научных терминов поля «древнейший
литературно-письменный язык славян» 156
3. История терминов, обозначающих понятие «русский язык» 187
Выводы по второй главе 220
Глава III. Формирование терминологической лексики, связанной с обозначением понятий генеалогической классификации языков ....222
1. История терминологического обозначения концепта «славянский праязык» 223
2. Принципы семантизации терминов, обозначающих понятие «индоевропейские языки» 246
3. Верификация терминов, обозначающих родство языков по признаку градуальности 253
Выводы по третьей главе 260
Глава IV. Терминология из области исторической фонетики 262
1. Развитие наименований терминополя «гласные звуки» 264
2. Развитие наименований терминополя «согласные звуки» 278
3. Способы и принципы обозначения концепта «мягкость»
в исторической русистике 290
4. Терминологическая рефлексация переходности задненёбных согл ас ных 308
5. Терминологическое разграничение дифтонгов и дифтонгических сочетаний 318
6. История терминов полногласие - неполногласие 327
7. Особенности развития и функционирования терминов микросистемы «слог» в метаязыке исторического языкознания 336
Выводы по четвёртой главе 343
Глава V. Терминология наименований из области исторической морфологии 346
1. Терминология наименований из области именных частей речи 348
1.1. Семантическая дифференциация термина-понятия «имя» ... 348
1.2. Типы склонения существительных в древнерусском языке и их терминологическое обозначение 360
1.3. Терминологизация типов прилагательных по форме 378
2. Терминологическое обозначение форм времени и категории вида в сравнительно-историческом аспекте 400
2.1. Состав и обозначение форм прошедшего времени 410
2.2. Особенности функционирования термина настоящее время 444
2.3. Терминологическая экспликация формы будущего времени 453 3. Формирование терминов поля «причастие» 466
3.1. Вербализация концепта «грамматическая семантика причастных форм» 467
3.2. Терминологическая номинация кратких форм действительных
причастий 476
Выводы по пятой главе 490
Заключение 494
Библиография 504
1. Справочная литература 504
2. Список источников 505
3. Теоретическая литература 515
Приложение. Указатель рассмотренных терминов 532
- Истоки зарождения и терминологическая экспликация понятия «сравнительно-исторический метод»
- Опыт стратификации базовых терминов языкознания
- История терминологического обозначения концепта «славянский праязык»
Введение к работе
Вопросы изучения научной и профессиональной речи уже более семи десятилетий находятся в центре внимания отечественных лингвистов, а стремление к упорядочению языка каждой отдельно взятой науки является характерной чертой «века минувшего и наступившего».
Основы теоретических исследований в области специальной лексики, получившие импульс к активному развитию благодаря изысканиям Д.С. Лотте и Э.К. Дрезена, создавались трудами учёных разных поколений и школ. Непреходящее значение в истории отечественного языкознания имеют работы Г.О. Винокура [Винокур, 1935] и А.А. Реформатского [Реформатский, 1961, 1986], благодаря которым сама терминология стала структурным элементом науки, значение которой, по мере её развития, становится всё более весомым и актуальным. Задачи и проблемы терминологических исследований, намеченные этими учёными, продолжают и развивают их ученики и последователи, сосредоточившие своё внимание на формировании разных аспектов и подходов в изучении терминосистем, терминологий, термина и его сущностных характеристик (см. работы А.С. Герда, Б.Н. Головина, СВ. Гринёва, В.П. Даниленко, Л.Л. Кутаной, В.М. Лейчика, В.Н. Прохоровой, А.В. Суперанской, В.А. Татаринова).
Интенсивное развитие терминоведения как науки объясняется двумя факторами. Во-первых, уже в конце XIX века язык воспринимался как «формально завершённый феномен», вступивший в «философский возраст», соотносимый с языком науки, который является средством выражения абстрактного мышления общества. Во-вторых, научно-технический прогресс и ускоренное развитие гуманитарной деятельности людей привели к дифференциации наук в целом, требующих своего языкового осмысления [Миньяр-Белоручева, 2001: 5-8].
Лингвистическая терминология, в ряду других терминологических подсистем, стала предметом исследования многих ученых [Виноградов, 1949; Моисеев, 1981]. Разнообразные сведения о русской языковедческой терминологии содержатся в работах по истории языкознания и в специальных исследованиях последнего времени [Мечковская, 1986; Рупосова, 1987; Шурыгин, 1997]. Среди подсистем лингвистической терминологии не изученной является терминология сравнительно-исторического языкознания как составной части лингвистики. Вопрос о её формировании не вскрывался, хотя отдельные его стороны затрагивались и находили освещение в работах В.В. Виноградова [Виноградов, 1978], П.С. Кузнецова [Кузнецов, 1958], В.Н. Макеевой [Макеева, 1961] и других исследователей. Но поскольку каждый раз ставилась довольно узкая задача, в работах отсутствуют обобщающие данные об изучаемых явлениях, выдвигаемые положения подкрепляются только примерами, а характер описания терминологических единиц предметной области позволяет найти в нём факты, подтверждающие прямо противоположные утверждения (ср.: [Вдовина, 1956: 7]; [Щербина, 2000: 64]). Отсутствие общей цели, единого подхода и единой системы параметров в описании и изучении терминологии препятствует сопоставлению и обобщению полученных данных и созданию чёткого представления о границах и особенностях функционирования русской терминологии сравнительно-исторического языкознания, нашедшей отражение в лингвистическом пространстве меняющейся научной парадигмы гуманитарного знания. В терминоведческой практике стала расхожей реминисценция, что «специальная лексика ... в области сравнительно-исторического языкознания ... не представляет собой упорядоченной системы, которая соответствовала бы современному уровню науки и запросам практики» [Гринёв, 1993: 5].
Актуальность исследования, таким образом, определяется малоизу-ченностью или нерешённостью проблем исторического терминоведения, связанных с генетическим и функциональным анализом терминокорпуса сравнительно-исторического языкознания, его динамикой в истории русской грамматической мысли, обусловленной действием внутренних и внешних законов языка, а также внутренними потребностями развития и функционирования подсистемы.
Объектом исследования являются все виды специальных наименований подсистемы, которые были созданы языковым сознанием книжников Средневековья, учёных эпохи Просвещения, исследователей-классиков XIX века и современных историков языка и компаративистов, сформировавших информационный мир специального знания.
В качестве предмета исследования выступают средства выражения системных, лексико-семантических отношений терминологических единиц, пути пополнения метасловаря отечественного сравнительно-исторического языкознания, способы структурирования самих терминов и этапы их кодификации.
Основной целью настоящей работы является исследование процесса становления и развития русской терминологии сравнительно-исторического языкознания с периода появления первых лингвистических источников до современного состояния в части определения её этимологических и генетических свойств, в установлении семантических, структурных, ономасиологических и функциональных особенностей как на отдельных хронологических срезах, так и в диахронии.
Общая цель диссертации предполагает решение следующих задач:
- выяснить время первичной фиксации специальных наименований из области сравнительно-исторического языкознания и определить причины и стимулы их появления;
- проследить «историю» и «предысторию» специального наименования;
- установить этимологизацию терминов и их семантический объём на разных историчесих срезах;
- выявить связь между словом и терминируемым понятием и провести наблюдение за процессом поиска адекватных средств для выражения специальных понятий;
- стратифицировать разряды специальной лексики сравнительно- исторического языкознания;
- проследить целенаправленную терминологическую деятельность компаративистов и историков языка по рационализации и кодификации специализированных средств выражения (лингвокреативный феномен);
- подвергнуть определение терминов прагмалингвистическому анализу в целях установления связи между текстовым значением и тезаурусным представлением терминологического значения, выявив общие закономерности и различия;
- путём сравнения состава терминов и соответствующих дефиниций, используемых авторами, выяснить причины различий и основные направления эволюции специальных наименований и их определений;
- выявить системные отношения (гиперо-гипонимические, синонимические, антонимические и омонимические) внутри каждой группы;
- установить специфику деривации и структурных особенностей терминов рассматриваемой сферы знания.
Основная гипотеза диссертации: терминология сравнительно-исторического языкознания отражает сущностные характеристики теоретических и научных объектов соответствующей области знания и является адекватной системе понятий сравнительно-исторического языкознания.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. в филогенезе русская терминология сравнительно-исторического языкознания является этимологически смешанной;
2. в донаучный период специальная область знаний оперирует не понятиями, а специальными представлениями;
3. значительный корпус лексических единиц терминологии сравнительно-исторического языкознания составляют первичные языковые знаки, заимствуемые из общеупотребительной лексики естественного языка, которые могут быть названы прототерминами, предтерминами, терминоида-ми, квазитерминами;
4. одновременно или с некоторым запозданием в подъязыке сравнительно-исторического языкознания совершается переход предтерминов в термины, часть заменяется оптимальными языковыми единицами, новые термины создаются способами, характерными для русского общелитературного языка;
5. ведущим способом словообразования терминов сравнительно-исторического языкознания в диахронии является лексико-семантический;
6. неиссякаемый источник идей и надёжный базис в поступательном развитии терминологической подсистемы представляет научное творчество классиков отечественного языкознания;
7. термины рассматриваемой сферы обладают как линейной одноуровневой, так и иерархической структурой; при этом лакуны в узлах иерархии отсутствуют;
8. вербализация специального знания отрасли, изоморфизм её понятийной и терминологической номинации определяется сменяемостью научных теорий и ограниченностью семантической ёмкости слова;
9. термины, выражая через языковой знак специальное понятие, сами становятся инструментом познания;
10. смысл терминов формируется характеристиками концептов, которые представлены в системном значении слова.
Научная новизна исследования определяется тем, что впервые в динамике проводится развёрнутый комплексный анализ, базирующийся на достижениях современного терминоведения, русской терминологии сравнительно-исторического языкознания как самостоятельной многоуровневой эволюционизирующей системы (условная оппозиция - лексическая система общелитературного языка). Подобный метаязыковой подход позволяет проследить систематизацию признаков и связей данного термино-корпуса, являясь предвестником, предпосылкою по его стандартизации; помогает расширить сведения о динамике номинативных процессов XVIII - XX веков; даёт ценный материал о характере взаимосвязи специальных подъязыков с другими формами русского национального языка и заимствованиями, помогает определить их место среди функционально-семиотических подсистем русского языка в различные периоды его развития.
Основой научного анализа служат в первую очередь работы отечественных исследователей по теории термина [Головин, Кобрин, 1987; Гринёв, 1993; Татаринов, 1996; Прохорова, 1996], языковой номинации [Володина, 1993; Новодранова, 2002], а также исследования, посвященные актуальным проблемам становления русских терминосистем [Кутина, 1964; Герд, 1971; Лейчик, 2001] и особенностям функционирования специальной лексики в русском языке XVI - XIX веков [Рупосова, 1987; Фельде, 2001]. Принимая точку зрения В.М. Лейчика о различении терминосистем и терминологии [Лейчик, 2001: 53-56], относим совокупность терминов из области русского сравнительно-исторического языкознания к терминологии как одной из функциональных разновидностей современного национального языка, обслуживающей указанную сферу лингвистики. В пользу отнесения рассматриваемого корпуса терминов к виду «терминология» свидетельствует история их образования. Во-первых, в отличие от терми-носистемы, которая сознательно конструируется после того, как сформировалась теория, описывающая и объясняющая закономерности, предметы и объекты, признаки объектов и процессы гипотетической терминологиче ской системы, рассматриваемая совокупность терминов складывалась стихийно, по мере накопления знаний и формирования представлений и понятий. Во-вторых, процесс накопления научного знания совершался обычно в виде перехода от разрозненных сведений к системному, от отдельных понятий к системе понятий и цельной теории, а далее от одной теории к другой. При этом важно подчеркнуть, что термины, отражая элементы знания, зачастую оказывались неустойчивыми в употреблении, а сами понятия и элементы знаний назывались исследователями по-разному, вследствие чего возникали параллельные обозначения, иногда даже целые «лексиконы» с разной степенью научности. В.М. Лейчик справедливо отмечает, что «не следует пренебрежительно относиться к терминологиям; они в меру своих возможностей отражают и формируют знание, а подготовительный этап в процессах познания неизбежен в любой области» [Там же: 56]. Это замечание известного учёного в полной мере относится и к терминологии сравнительно-исторического языкознания, которое на современном этапе переживает процесс преобразования в терминосистему.
Анализ вопросов, решаемых современным терминоведением, показывает, что «проблема построения обоснованной и непротиворечивой теории терминов и выработки построенных на основе этой теории практических выводов и рекомендаций по-прежнему остается актуальной» [Прохорова, 1996: 5]. Сложность поставленного вопроса очевидна, поскольку термин, в силу своей природы, проявляет двойственный характер. Л.М. Алексеева справедливо замечает, что термин представляет бинарную субстанцию, которая, с одной стороны, обращена к действительности (и в этом смысле любой термин является квинтэссенцией познания окружающего мира), с другой стороны, термин, обнаруживая зависимость от языка, является вербальным знаком, проявляющим внутриязыковые свойства, то есть представляет собой категорию языкознания [Алексеева, 1998: 34]. Разнона-правленность термина предполагает различные аспекты его исследования, ведущим из которых является лингвистический аспект, так как основной функцией термина является номинативная, то есть функция, которую выполняет большинство вербальных знаков.
В современных исследованиях теории термина выделяются два направления. Согласно взглядам представителей первого направления, термин противопоставлен единице общеупотребительного языка как особый специфический знак, обладающий дефинитивностью, системностью, однозначностью, отсутствием синонимов, стилистической нейтральностью. Различие между терминологией и общеупотребительной лексикой рельефно обозначено авторами коллективной монографии «Общая терминология» под редакцией А.В. Суперанской: «... все типы специальной лексики обнаруживают много общего и могут быть противопоставлены лексике общей» и далее: «... говоря о специальной лексике, не следует привлекать понятие литературного языка» [Суперанская, 1989: 26 - 28]. Другие исследователи основную задачу в лингвистическом исследовании термина видят в том, что его необходимо изучать не как особый, специфический для языка объект, а как вполне закономерное языковое явление. Различия между термином и нетермином заключается не в плане выражения, а в плане содержания и в ограниченности функционирования. На некорректность противопоставления термина как особой единицы слову как единице языка, терминологических подсистем микросистемам литературного языка указывают многие исследователи. В.Н. Прохорова приводит ряд доказательств этого утверждения. По её наблюдениям, «убедительным доказательством близости, даже единства терминологии и общелитературной лексики является образование и функционирование во всех терминосисте-мах терминов лексико-семантического образования» [Прохорова, 1996: 6]. Вынесение терминологии за пределы литературного языка равнозначно на социальном уровне вынесению всей человеческой культуры за пределы человеческого общества. Тогда естественным для человека остается только его «первобытный быт» с соответствующим количеством языковых знаков. С лингвистической точки зрения, подчёркивает В.П. Даниленко, анализ терминологии вне определенной языковой системы является некорректным и, зачастую, приводит «к искажению действительных процессов, специфических и общих, распространяющихся на терминологию» [Даниленко, 1971: 11]. При отнесении терминологии к особому автономному слою общелитературного языка не всегда возможно объяснение специфики протекания некоторых процессов в терминологии (в частности, семантических), исходя из семантических процессов развития общелитературной лексики. И особенно тех из них, которые характерны только для терминологии в силу особой связи с наукой, а не обусловлены языковыми причинами. В этом случае в значительной мере теряется функциональная и собственно языковая специфика терминологической лексики. В.П. Даниленко считает, что выявление собственно лингвистических особенностей терминологической лексики возможно при анализе её в «естественных условиях, то есть в языковой среде, где она применяется в своем прямом назначении, в своей номинативно-дефинитивной функции, то есть в функции наименования и выражения специального понятия, регламентированного в своих границах дефиницией. Такой естественной средой для терминологии является ... функциональная разновидность общелитературного языка, традиционно именуемая языком науки» [Даниленко, 1977: 14]. Изучение терминологии в составе лексической подсистемы языка науки, таким образом, дает возможность понять природу термина как особого типа языкового знака с его взаимооднозначным соотношением означаемого и означающего; позволяет объяснить особенности протекания в терминологии общеязыковых лексико-семантических процессов: «Только при изучении терминологии как части лексики языка науки возможно говорить о влиянии терминологической лексики на общелитературную, о воздействии терминологического словообразования на общелитературное» [Там же].
Принимая эту точку зрения, мы анализируем термины сравнительно-исторического языкознания в пределах языка науки - той системы, в которую она «естественным образом входит». Язык науки при этом рассматривается как самостоятельная функциональная разновидность общелитературного языка, а термин — как основная и наиболее значимая часть лексической системы языка науки. Вместе с тем мы сознаем, что «изолированное рассмотрение общих тенденций развития терминологии вне связи с языками» отдельных наук малопродуктивно. Большую ценность представляет исследование терминологии в специальных областях, так как наряду с общими тенденциями в развитии всей терминологии заметно выступает специфика терминологии отдельных наук. Признавая несомненную связь и взаимодействие общелитературной и терминологической лексики, мы, по мере возможности, постараемся показать качественные отличия последней на примере терминов сравнительно-исторического языкознания, которые, с одной стороны, входят в систему понятий определенной научной отрасли, а с другой, - образуют относительно самостоятельную подсистему лексической системы языка науки. Иными словами, мы придерживаемся «функциональной теории термина», суть которой образно выразила Н.З. Котелова: «Термины — это слова, и ничто языковое им не чуждо», а терминологию рассматриваем в качестве особого пласта литературной лексики в рамках научного стиля [Котелова, 1970: 124].
Проблема определения термина в рамках лингвистики и терминоведе-ния имеет, как известно, давнюю традицию. В лингвистических трудах в качестве специфических признаков термина обычно рассматриваются следующие: связь со специальным понятием, строгая системность, точность и однозначность, эмоциональная и экспрессивная нейтральность, ограниченность сферы употребления и его особые функции. Однако существуют различные точки зрения на сущность термина. В целом ряде статей и монографических работ не все названные признаки расцениваются как равно значные. В данной работе мы не ставим задачу критического рассмотрения различных взглядов, которые сложились в теории и практике разработки проблем терминологии, а обратим внимание лишь на те признаки терминов, которые традиционно рассматриваются как главные, определяющие.
Многие исследователи основной, специфической чертой терминов считают их конвенциальность. Эта особенность терминов подчеркивается В.П. Даниленко [Даниленко, 1977: 57]. Н.З. Котелова, признавая конвенциальность термина в качестве его главного свойства, отмечает разнообразие способов ее проявления в отношении термина. Она считает, что «термин конвенциален дважды и по-разному. Во-первых, конвенциально наименование, то есть существующему понятию можно дать название по умыслу говорящего, конвенциально содержание существующего знака-термина. Во-вторых, и наименование, и содержание могут быть конвенциально лишь принятыми (возникнув однажды, сложились стихийно), и наименование, и содержание могут быть конвенциально установлены, избраны» [Котелова, 1970: 124]. В качестве дифференцирующей особенности терминов часто рассматривается их особая функция. Ещё Г.О. Винокур писал: «В роли термина может выступать всякое слово, термины - это не особые слова, а слова в особой функции, в которой выступает слово в качестве термина, - это функция назывная» [Винокур, 1939: 6]. В.В. Виноградов высказывает несколько иную точку зрения по данному вопросу. Он утверждает, что «слово выполняет номинативную функцию или дефинитивную функцию, то есть является средством четкого обозначения, и тогда оно простой знак, или средством логического определения, и тогда оно — научный термин» [Виноградов, 1961: 3]. В научной литературе оппозиция по функциональному признаку рассматривается как единственная между термином и нетермином. В.М. Лейчик замечает, что «термин обслуживает специальные области человеческой деятельности ... называя (обозначая) конкретные и абстрактные предметы и явления, относящиеся к этим об ластям. В этом и состоит их функция. Но это чисто функциональное различие не дает оснований говорить о наличии оппозиций «термин — общеупотребительная лексема», поскольку ... в структурном и семантическом отношении эта оппозиция не имеет места» [Лейчик, 1971: 439]. В других научных трудах функция терминов является отправным моментом для отграничений термина от нетермина в области семантики. Так, признавая вслед за В.В. Виноградовым дефинитивную функцию терминов, Л.А. Ка-панадзе отмечает, что «термин не называет понятие как обычное слово, а понятие ему приписывается, как бы прикладывается к нему. И в словарях термин не толкуется, а определяется, поэтому нельзя говорить о лексическом значении термина в общепринятом смысле этого слова. Значение термина - это определение понятия, дефиниция, которая ему приписывается. Если неизвестно определение, то неизвестен и термин, никакие ассоциации тут не помогут» [Капанадзе, 1965: 78]. В соответствии с такой точкой зрения, разделяемой многими учеными, содержание термина признается точным, однозначным, лишенным каких бы то ни было эмоциональных и экспрессивных компонентов. Названные характеристики значения терминов часто рассматриваются и в связи с другим их основополагающим свойством - системностью. Обоснование системности терминов — в смысле их отношения к терминополю - дается в известной работе А.А. Реформатского «Что такое термин и терминология», где отмечается, что «поле для термина - это данная терминология, вне которой слово теряет свою характеристику термина. Термин занимает строго определенное место в матрице терминологического поля» [Реформатский, 1961: 52]. Исходя из совокупности вышеперечисленных признаков, СВ. Гринев определяет термин как «номинативную специальную лексическую единицу (слово или словосочетание) специального языка, принимаемую для точного наименования специальных понятий» [Гринёв, 1993: 33]. В этом определении заложены основные конституирующие свойства термина, его признаки, по зволяющие отграничить его от нетерминов: обозначение специального понятия, принадлежность к специальной области знания, дефинированность, точность значения, контекстуальная независимость, конвенциональность и целенаправленный характер появления.
Совершенно очевидно, что все подходы в толковании категории термина основываются на единстве двух аспектов - классификационном (статическом) и функциональном (динамическом). В известной мере изучение природы термина в русле этих методов исчерпало себя, поскольку постоянно наталкивалось в своем анализе на новые противоречия в отношении термина, «проявляющего черты иррациональности и «не желающего» выполнять требования, традиционно ему приписываемые». В этой связи представляется плодотворной мысль Л.М. Алексеевой, предлагающей динамическую интерпретацию понятия термина, обусловленную динамикой самого языка. Новизна трактовки термина основывается на двух положениях: 1) характеристики категории термина в концептуальном аспекте и 2) определении функциональной сущности термина как конструируемой языковой единицы в трехаспектной динамической интерпретации: а) семиотической (перекодирование слова естественного языка); б) семантической; в) коммуникативной (процесс создания новых текстов). Концептуальный аспект изучения термина, по мнению И.Б. Штерна, позволяет, во-первых, определить его как многослойную, противоречивую и производную категорию [Штерн, 1990: 161]. Во-вторых, концептуальное определение понятия способно отражать общенаучную тенденцию к интегрирован-ности знания, выражающуюся в межнаучном контексте изучения термина. В-третьих, термин в этом случае отражает не только фиксацию ранее созданных концепций, но и содержит потенцию для «формулировки каких-то суждений в будущем». В.В. Налимов считает, что «каждому понятию термина в языке науки соответствует поле значений и любая попытка определения понятия термина связана с семантическими ограничениями, накла дываемыми на это поле» [Налимов, 1979: 36]. РІньїми словами, дефиниция категории «термин» должна учитывать и такие его свойства, как полифункциональность и семантическую незамкнутость. В связи с существованием в языкознании разных дефиниций термина, в качестве рабочего определения под термином понимаем слово или словосочетание, являющееся дефинитивным наименованием специального понятия соответствующей науки и характеризующееся общими свойствами языкового знака. Поскольку основной вектор исследования направлен в глубь истории - от современного состояния терминологии сравнительно-исторического языкознания до истоков её формирования, - считаем необходимым дать определение термина в историческом плане. В современных исследованиях по проблемам исторического терминоведения активно обсуждается проблема функционирования прототермина, предтермина и термина [Гринёв, 1993: 48-52; Фельде-Борхвальд, 2001: 29-40], однако это членение, как и различение понятий «историческое терминоведение», «диахроническое терми-новедение», закономерно с синхронных позиций. Объясняется этот факт тем, что вопрос о различении термина, предтермина, прототермина не является актуальным для начального периода формирования научных подъязыков, когда наименование объекта напрямую связывалось с сущностью последнего и обладало коннотатом «истинное» или «ложное» знание, а среди обозначающих преобладали признаки языкового субстрата [Лейчик, 1989: 27; Рупосова, 2002: 99]. В отличие от современного состояния, термин в его истории обладает рядом особенностей: связью с иноязычным термином и опорой на него; стремлением к моносемичности в каждой из подсистем; зависимостью семантической экстенции от обозначаемого по сравнению с обозначающим при наличии в общем языке обратной зависимости; преобладанием, в большинстве случаев, видовых наименований при отсутствии или неопределённости родовых [Мечковская, 1984: 351]. В историческом плане можно наблюдать изменение функции термина от номи нативной, характерной для начального периода формирования терминологии, например, астрономии, риторики, философии, до дефинитивной, складывающейся во второй половине XVII в. в цикле учебных дисциплин [Виноградов, 1947: 17-19]. Кроме того, различным в процессе эволюции терминологий был статус специализированных средств выражений: одни из них становились языковыми фактами или оставались потенциальными, если получали распространение в более поздние эпохи, или оставались окказиональными. При этом круг соответствующих понятий мог меняться или оставаться неизменным; также могла иметь место дифференциация единых полей на различные в связи с прогрессом науки [Уфимцева, 1986: 240]. Учитывая названные особенности, вслед за Г.П. Снеговой и Л.П. Ру-посовой, термин в историческом плане определяем как «лексическую единицу, организующую специальный контекст и входящую в соответствующую систему наименований взаимосвязанных и взаимообусловленных понятий» [Снетова, 1984: 5-21; Рупосова, 1994: 7].
Теоретическая значимость предпринятого исследования заключается в том, что оно, во-первых, в историческом терминоведении может способствовать решению проблемы системности терминов, как имманентного свойства принадлежности термина к определённой системе, и их систематичности, как отражения в форме термина его места в данной системе, во-вторых, даёт возможность определить сущность различных единиц специальной лексики, в-третьих, позволяет выяснить основные закономерности развития функциональных подсистем русского литературного языка.
Практическое значение диссертации состоит в том, что её результаты могут быть использованы в дальнейших исследованиях по частным проблемам исторического терминоведения (сопоставительному, историко-ономасиологическому, этнокультурологическому, функционально-филологическому), в работах по лингвистическому источниковедению. Материалы и выводы исследования могут найти применение в практике преподавания исторической грамматики, истории русского литературного языка и истории лингвистических учений, в создании словаря отраслевой терминологии. Результаты исследования уже частично нашли отражение в содержании «Учебного словаря лингвистических терминов и понятий» (2002), допущенного учебно-методическим объединением Министерства образования РФ в качестве учебного пособия для студентов высших педагогических учебных заведений.
Источником языкового материала послужили стабильные учебники и учебные пособия, тексты различных жанров специальной литературы (сфера функционирования терминов), а также словари, справочники и энциклопедии (сфера фиксации терминов). Комплексному анализу подвергнуто около трёх тысяч моно- и полилексемных терминологических единиц. Помимо русского языка, в сопоставительном плане привлекались также данные немецкого и французского языков.
В работе применялись три основных метода, используемых в лингвистических исследованиях, - логический и исторический, позволившие объективно оценить исторические процессы зарождения и развития анализируемой терминологической подсистемы, и описательный. Использовался также ряд структурных методик: компонентный и дефинитивный анализ терминов, методика тезаурусного и функционального анализа, учёт особенностей лексической и синтаксической сочетаемости терминов, контекстуальный анализ. Комплексный подход позволяет дать ответ на вопрос о степени и границах реализации общетерминологических свойств и явлений специальной лексики в исследуемой отрасли знания, изучить общие свойства смежных терминологий, развившихся из одного источника, вскрыть существенные связи и отношения между понятиями, уточнить место каждого из них в понятийной системе, проверить полноту сбора терминов и выявить недостатки терминологии, проанализировать вопросы со ответствия терминов и соотносимых с ними понятий, в том числе адекватности (неадекватности) значений терминов соответствующих понятий.
Апробация работы. Основные теоретические положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры современного русского языка Московского государственного областного университета (2000, 2001, 2002, 2003). С материалами исследования автор выступал на межвузовских конференциях в Твери (2001, 2002), Тюмени (2001), Смоленске (1999, 2002, 2003) и международных терминологических конференциях «Системность в терминологии» (2001), «Стандартизация терминологии, новые методы и результаты исследования терминолексики разных областей знания» (2002), организованных ВНИИКИ Госстандарта России, Российским терминологическим обществом Росстерм, Институтом иностранных языков (Москва) и Московским государственным медико-стоматологическим университетом. Содержание работы опубликовано в 37 работах, в числе которых две монографии. Общий объём публикаций - свыше 40 п. л.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения, включает библиографию (ограниченную работами, на которые в диссертации имеются ссылки, - свыше 600 позиций) и указатель рассмотренных терминов. В сносках, которые в работе имеют сквозную нумерацию, помещены экскурсы и комментарии, имеющие целью систематизировать результаты научно-познавательной деятельности исследователей по анализируемому понятию или термину, которым оно обозначено.
Технические замечания. Выдержки из изданий XVIII — XIX веков, точно воспроизводящие оригинал, передаются средствами современной русской графики с сохранением і и ъ, из ранних памятников и «Рассуждений южнославянской и русской старины о церковнославянском языке» И.В. Ягича — кириллицей. Приняты некоторые упрощения (раскрытие титл, внесение надстрочных букв в строку), допустимые в историографи ческих работах в соответствии с правилами публикации древнерусских текстов с начала XVI века. В цитатах сохраняется оригинальная пунктуация - знаки препинания добавляются только в тех случаях, когда это необходимо для понимания текста. Библиографические ссылки даны сокращённо в тексте работы и раскрыты в библиографии: после фамилии автора арабские цифры обозначают год издания и том цитируемого источника, цифры после двоеточия указывают страницу.
Истоки зарождения и терминологическая экспликация понятия «сравнительно-исторический метод
Актуальность разработки методологических проблем языкознания определяется необходимостью обоснования анализа метаязыка как системы, которая в общем и целом характеризует мировоззрение использующих её субъектов. В языкознании, как науке гуманитарной, термины, разрабатываемые в рамках каждого лингвистического направления, оказываются обусловленными общетеоретическими предпосылками исследования. Даже такой, казалось бы, «однозначный» термин, как сравнительно-исторический метод, как показывают работы отечественных грамматистов, понимался и трактовался, в зависимости от мировоззренческой концепции авторов, по-разному. Сложность становления понятийной структуры термина и его дальнейшее функционирование определяется в данном случае и тем фактом, что он как единица научного описания является «консубстанциональным» с понятием «сравнительно-исторический метод», так как имеет с ним одинаковое материальное выражение. Возникает сложная взаимосвязь метаязыка и языка-объекта: с одной стороны, необходимо разграничить эти две субстанции, а с другой - отмечается общность их материальной структуры. Вместе с тем, отрыв единицы метаязыка от реального научного понятия, так же как и их отождествление, означают отрицание диалектической взаимозависимости. Поэтому рассмотрение вопроса становления плана содержания и плана выражения означенного термина представляется необходимым как в теоретическом плане, так и в целях оптимизации процесса научного общения.
Предвосхищением многих положений сравнительно-исторического языкознания XIX века были идеи великого русского ученого М.В.Ломоносова, высказанные им в дошедших до нас черновых замечаниях к работе о сходстве языков [Ломоносов, 1952 -7: 587]. В них мы находим очень много ценных и плодотворных мыслей. М.В. Ломоносов имел ясное представление о составе славянской группы языков и доказывал, что восточнославянские языки ближе к южным, чем к западным; он установил родственные связи между славянскими и балтийскими языками и предположил общее их происхождение. В указанном наброске Ломоносов высказал идею родства индоевропейских языков и доказал ее на этимологически надежном материале числительных первого десятка. Правда, он использовал числительные лишь четырех индоевропейских языков: греческого, латинского, русского и немецкого; однако в ряде других сочинений М.В.Ломоносов говорит о близости славянских и балтийских языков, о сходстве славянских и иранских языков. Высказав мысль о происхождении «сродственных» языков из одного источника, учёный отметил длительность процесса отделения современных индоевропейских языков от своего языка-первоисточника и историческую последовательность в образовании отдельных языков [Ломоносов, 1952-6: 205]. В трудах учёного мы находим лишь намеки на важность и плодотворность сравнительного и исторического изучения родственных языков. И хотя он не дал образцов применения сравнительно-исторического метода, значение Ломоносова в истории сравнительного языкознания велико. Он поставил задачу сравнительно-исторического изучения славянских и других индоевропейских языков.
Опыт стратификации базовых терминов языкознания
. Опыт стратификации базовых терминов языкознания 1.1. В поисках сущности термина слово В восточнославянской филологической традиции, развившейся преимущественно из греческих и латинских грамматик, представление о слове как некоторой значимой единице, занимающей центральное место в грамматическом описании, существовало издавна. Для славянского книжника основополагающая значимость слова определялась не только установившимся взглядом древних грамматистов на его природу, но обусловливалась христианской онтологией языка, утверждающей могучую созидающую силу слова.
Именно так понимали слово Кирилл и Мефодий, свершившие первый акт терминотворчества, созидая славянский литературный язык : «... первоучитель нлчеть весйдоу пнслти еу(діте)лскоу, еже: «Вт» НАЧАЛЕ B fe слово, и слово втЧ от(т») БОГА, И Б(ОГ)ТЬ БТЪ слово» [Евангелие, 1911: 359]. Разница между семантикой лексемы «слово» в обиходно-бытовом значении («Молвит слово — соловей поёт») и тем, которое она получает в контексте Пролога Евангелия от Иоанна, очевидна. Е.М. Верещагин, исходя из концепции лексического фона семантики слова, разработанной им в соавторстве с ВТ. Костомаровым [Верещагин, Костомаров, 1980: 15], считает, что данная лексема, восходящая к центральному термину эллинистической философии logos, «непередаваемому и одному из самых оригинальных и популярных», в содержании Пролога обнаруживает широчайший диапазон семантического пространства: изначальность и вечность слова («Вт» НАЧАЛЕ Б Б слово»), его божественное происхождение («слово в в от(ъ) БОГА»), тождество слова божеству И жизни («Б(or) Ь ВТІ СЛОВО ... вь томь животъ вті ... »), креационную функцию слова («... вьсе ттімь вышьъ. J вежнего ннчьтоже не высть еже кисть») и его способность к материализации, которая в христианской догматике преломилась как воплощение второй ипостаси Троицы («J слово плъть высть. J вьсе-ЛИСА въ ны. J внд Ъхомъ СЛАВЛ его») [Верещагин, 1997: 37]. Отождествив греческий термин и славянскую общеупотребительную лексему «слово» (и.-е. slew / klew - «слово, речь» - Брюкнер, 501; Фасмер, 111: 673), первоучители фактически использовали приём транспозиции, суть которого заключается в том, что лексическая единица из всеобщего языка перемещается в разряд терминов; семантика транспозита при этом модифицируется, но в то же время не порывает с исходной.
Этот приём у славянских книжников нашёл широкое применение. Если «Беседа о оучении грамоте» продуцирует значение термина слово как равноценное греческому logos, подчёркивающему «двойное, сугубое рождение человеческого слова, его изотеричность (« того роди ..» [Ягич, 1895: 676]), то многочисленные трактаты позднего средневековья обнаруживают тенденцию к пониманию «слова» как термина, несущего в себе выраженное филологическое значение. Его формирование на славянской почве объясняется особенностями функционирования лексемы «слово» в оригинальных — греческих и латинских — грамматиках (rpe4.risis — «слово, речь», лат. verbum - «слово, выражение, речь, глагол» - Дворецк., 1066). При этом термин «слово» у восточнославянских книжников, а позднее и российских просветителей становится многозначным, обнаруживая следующие значения: 1) «буква» в рассуждении архимандрита Анфима: «... но і полезно еже в НАЧАЛЕ СТИХА крлсное ПИСАТИ СЛОВО» [Ягич, 1895: 787]; 2) близкое к значению «абзац» в статье «Ин превод» (по терминологии И.В. Ягича «слово как отделение текста»): «Вопрос: Ко-лико НСПШНЄІА в КНИГА (х) совершаю (т) с А? Ответ: шесть КНИГА, розде-неніє, пре(д)лог, слово, ГЛДВИЗНА, стн)сь.» [Ягич, 1895: 698]; 3) «глагол как часть речи» (в современном понимании термина) в «Донате»: «Олово и р Ьчь. ЗА одно стоит и В ІЦАНИЄ, кое хочешь то рцы» [Ягич, 1895: 821]; 4) «часть речи» в составе словосочетаний «честии слова», «части слова» в трактате «О восьми частях слова», «Адельфотисе», в Грамматиках Л. Зиза-ния и М. Смотрицкого, М.В. Ломоносова: «Ооуть же оуво СЛОВА честии СЛОВА WCMb КЛИКА ГЛАГОЛЄМЬ и пншемь Bktrfc сихъ ННЧТОЖЄ ксть. Оо-уть же сіє нмє, р Ьчь, причєстиє, рдзлнчіе, ЛГБСТО-НМЄНЄ, Пр БДЛ0ПЬ, нАрочне, соузь» [Ягич, 1895: 329]; (Современный термин часть речи стал употребляться только в конце XVIII в. в соответствии с латинским partes orationis: «Ндр кчнє ОДНА ИЗ Ь ЧАСТЄЙ р кчи» [CAP, V: 125-126]); 5) «единица языка», благодаря которой «строится речь» в одной из статей, приписываемой М. Греку: «ГЛ(А)СОВНА СЬВ ЬІ&ПЛАЄМА С Ь(СО)ГЛАСОВНЫЛ\Н, съврыидют СКЛАДЫ СЛОВА, д СЛОВА довросчинендго рече(н)л. Члкъ есть животно словесно» [Ягич, 1895: 602]. По данным Рупосовой Л.П., термин слово активно используется в восточнославянской книжной традиции в качестве наименования видов и жанров литературных произведений: 1) «торжественное и учительное красноречие» (Слово о законе и благодати Иллариона, XI в.); 2) «сказ» (Слово о полку Игореве, XIII в.); 3) «речь, обращение» (Слово к невежам, XVI в.); 4) «сказание» (Слово о том, како крестися Владимир возмя Корсунь, XIII в.); 5) «притча» (Слово... о ястребах и псах, XV в.); 6) «поучение» (Слово некоего христолюбна, XVI в.); 7) «житие» (Слово о святом патриархе, XV в.); 8) «прошение» (Слово Даниила Заточника, XII в.) [Рупосова, 1987: 19-20].
История терминологического обозначения концепта «славянский праязык
Идея единого происхождения славян и их языков отчётливо выступает уже у составителя «Повести временных лет»: «B fe едннъ зык ь сло-В БНСК Ь : словени, нжє седху по Дунлеви ... и мордвд, и меси, и лхове, и полне, дже ныне словенски единъ» [Белоруссов, 1892: 1]. Неизвестный автор статьи «Ин превод» не только констатировал родство и различие славянских языков (« ... н рАзумеютъ все, ДА не явственно»), но и предпринял попытку, пожалуй, первую в истории славянской лингвистической мысли на основе «буквенных» сопоставлений объяснить эти факты. Причины разнообразия славянских языков объясняются территориальной удалённостью племён и народов: «Вопрос: Чєсо рдди мнози Буквы во АЗБуц в словєн-стен, не КАКО во иных пнсмєнєх? Ответ: Понеже мнози усвдцы ЯЗЫКА того, по коемуждо ускд и Буквы изложены» [Ягич, 1910: 696]. На основе различия славянских племён по письму и их вероисповеданию автором практически устанавливаются три группы славянских языков: « ... і при-ЯША сервы, словяне и волгдры ПИСМЄНА греческие, ДАЖЄ і волоси. А ме-ХОве, мозовлянє, подгорянє і поляне прняшА ПИСМЄНА и в вру от римлян. А русі А ДАЖЄ до н(ьі)нє дєрЖАТ ПИСМЄНА словенская, А в врд у них ЄДИНА гр кчєскАд, якожє і спєрвА прєдлнА вскм словяном» [Там же: 696]. Поразительно точно для эпохи средневековья даёт группировку языков и диалектов «Повесть сОБрдвшдго сия Буквы», памятник XVI века: «Русід, в ненж порознилися не многим МОСКВА, Понизкое, ятчдне, Перьмичн, Бєлоозєрянє, великий Новгрдд, Псков свверд, ЛИТОВСКАЯ Русь, По-долія, волыня. А третья ЧАСТЬ Чехове, Гусдрове, Мозовлянє, Подгорянє, Подоляне, ЗДєдєлянє и иниі мнози во ВС БХ чдстех» иже з кло МАЛО порознилися, понеж грдд и ПОСЛОВИЦА ОСОБНЫ» [Ягич, 1910: 699]. Выделяя три группы славянских языков, составитель «Повести» замечает, что внутри каждой из них различия между языками не слишком велики. Учитывая лингвистическую компетентность автора фрагмента, не ясно, почему он объединил «волохов», представителей романского этноса, с сербами и болгарами (вполне вероятно, такое объединение можно объяснить единством культового языка) и как автор понимал взаимоотношения названий «Подолия» и «Подоляне», отнесённых им к разным языковым группам. Н.Б. Мечковская полагает, что автором классификации имеется в виду одна историческая область в бассейне Южного Буга и левобережья Днестра -Подольская земля, территориально разделённая между Литовским княжеством и Польшей [Мечковская, 1986: 214-215]. Разумеется, сведения средневековых источников о «коленах» («колено — общеслав. суф. производ. от кеіпь. Исходно - «сустав, часть какого-л. целого», «суженные» значения — «коленка», «поколение» - Шанск., 138, 366; «разветвление рода, поколение в родословной (устар.)» - Ожег., 247-248) и «уседцах» («уседцы» - в употреблении неизвестного книжника, предположительно, «место изначального, исторически засвидетельствованного проживания (оседания) племени или рода»; ср. значение однокоренных слов «сад», «сажа», «сесть», «седло», «сидеть», являющихся производными от общеслав. садити (буквально - «заставить сесть»); того же корня, что лат. sedere, нем. sitzen. - Шанск., 280, 284, 287, 288) - это ещё не термины и тем более не понятия компаративистики, однако рассуждения о родстве и расхождении языков заложили фундамент новых лингвистических представлений, которые будут приняты наукой нового времени.
