Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Дискурс как вербализация определённой ментальности 17
1.1. Понятие дискурса. 17
1.2. - Когнитивная организация дискурса 27
1.2.1. Концепт 29
1.2.2. Фрейм 32
1.3. Политический дискурс как экспликация определённой когнитивной модели: системообразующие признаки 41
1.3.1. Цель общения 42
1.3.2. Коммуникативный ранг участников общения 43
1.3.3. Способ общения: избираемые стратегии и тактики 53
1.3.3.1. Стратегия на понижение 58
1.3.3.1.1. тактика анализ-«минус» 58
1.3.3.1.2. тактика обвинения 60
1.3.3.1.3. тактика безличного обвинения 61
1.3.3.1.4. тактика обличения 62
1.3.3.1.5. тактика оскорбления 63
1.3.3.1.6. тактика угрозы 65
1.3.3.2. Стратегия на повышение 67
1.3.3.2.1. тактика анализ-«плюс» 67
1.3.3.2.2. тактика презентации 69
1.3.3.2.3. тактика неявной самопрезентации 69
1.3.3.2.4. тактика отвода критики 71
1.3.3.2.5. тактика самооправдания 72
1.3.3.3. Стратегия театральности 73
1.3.3.3.1. тактика побуждения 79
1.3.3.3.2. тактика кооперации 81
1.3.3.3.3. тактика размежевания 82
1.3.3.3.4. тактика информирования 84
1.3.3.3.5. тактика обещания 84
1.3.3.3.6. тактика прогнозирования 85
1.3.3.3.7. тактика предупреждения 86
1.3.3.3.8. тактика иронизирования 86
1.3.3.3.9. тактика провокации 88 Вывод 91
Глава 2. Лингвокогнитивныи механизм манипулирования 94
2.1. Феномен манипуляции 94
2.2. Языковые механизмы манипулятивного воздействия 98
2.2.1. Языковые средства экспликации базовой оппозиции «свои» — «чужие» 98
2.2.1.1. средства экспликации оппозиции «свои» — «чужие»: лексический уровень 100
2.2.1.2. средства экспликации оппозиции «свои» -«чужие»: морфологический уровень 105
2.2.1.3. средства экспликации оппозиции «свои» -«чужие»: синтаксический уровень 108
2.2.2. Метафора как способ структурирования реальности 119
2.2.3. Семантические приёмы реализации манипулятивного воздействия 145
2.2.3.1. ассерция, маскирующаяся под пресуппозицию 146
2.2.3.2. речевые импликатуры 150
2.2.4. Приём межфреймового перехода 154
2.3. Применение дискурс-анализа как метода лингвокогнитивной интерпретации текста 156
Вывод 187
Заключение 191
Список литературы 195
Приложение 218
Введение к работе
Данное диссертационное исследование посвящено описанию феномена политического дискурса как сферы реализации мани пул яти вного воздействия.
Политическая коммуникация неоднократно привлекала внимание исследователей, являющихся представителями самых разных областей научного знания [Бурдье 1993, Вебер 1990, Войтасик 1981, Дилигенский 1996, По-чепцов 1997], втом числе и лингвистики.
Связь между языком и политикой очевидна: «ни один политический режим не может существовать без коммуникации» [Шейгал 2000 (а): 17]. Более того, можно утверждать, что «специфика политики, в отличие от ряда других сфер человеческой деятельности, заключается в её преимущественно дискурсивном характере: многие политические действия по своей природе являются речевыми действиями» [Шейгал 2000 (а): 17].
В качестве объекта лингвистического исследования эта область речевой деятельности рассматривалась в разных отношениях: как реализация особой знаковой системы - политического языка [Баранов 1997]; как разновидность статусно-ориентированного общения [Карасик 2000]; как сфера преимущественного употребления некоторых языковых форм и речевых приёмов [Серио 1999] и т.д.
Представляется тем не менее, что некоторые сущностные стороны данного объекта не получили в современной лингвистической науке целостного и системного осмысления.
В первую очередь следует указать на отсутствие однозначной квалификации самого феномена.
А.Н.Баранов, например, развивает представление о политическом языке, который понимается как «особая знаковая система, предназначенная именно для политической коммуникации: для выработки общественного консенсуса, принятия и обоснования политических и социально-политических решений в условиях множественных общественных интересов истинно плюралистического общества, в котором каждый человек является
5 не объектом идеологического воздействия и манипулирования, а субъектом политического действия» [Баранов 1997: 108].
Аналогичная точка зрения представлена в работе Е.И.Шейгал, которая определяет язык политики как «структурированную совокупность знаков, образующих семиотическое пространство политического дискурса», в которое включаются «специализированные знаки - как вербальные (политические термины, антропонимы и пр.), так и невербальные (политические символы и пр.), а также неспециализированные знаки, изначально номинативно не ориентированные на данную сферу общения, однако, вследствие устойчивого функционирования в ней, приобретающие содержательную специфику» [Шейгал 2000 (а): 22].
Другой подход представлен в трудах П.Б.Паршина, который подвергает сомнению существование политического языка как феномена: «То, что обычно имеется в виду под языком политики, в норме не выходит за рамки грамматических, да, в общем-то, и лексических норм соответствующих идиоэтнических («национальных») языков — русского, английского, немецкого, арабского и т.д.» [Паршин 1999 цит. по Шейгал 2000: 18]. В связи с этим П.Б.Паршин предлагает «считать преждевременными и, более того, неправомерными широко распространённые обобщающие утверждения относительно структурных свойств «политического языка» вообще. На практике объектом исследования являются конкретные идиополитические дискурсы — способы говорения, характерные для индивидуальных, коллективных или метафорических субъектов политического действия» [Паршин 2000: / archive].
Сторонники ещё одной точки зрения утверждают, что языку политики свойственно специфическое содержание, а не форма. Так, франко-швейцарский лингвист П.Серио в [Серио 1999] анализирует особое использование грамматики «при советском способе оперирования языком» и приходит к выводу о существовании гипертрофированной тенденции к номина-лизации и так называемому «сочинению», т.е. соединению посредством сою-
за «и» двух понятий, которые в обычной речи синонимами не являются (ср.: партия = народ = ЦК = правительство = государство = советские люди и т.д.) [Серио 1999:340].
Авторы многочисленных работ последних лет пользуются термином политический дискурс [см. П.Б.Паршин, Е.И.Шейгал, а также М.Р.Желту-хина, И.М.Кобозева и др.], вкладывая в него разное содержание, тогда как до сих пор существует множество расхождений в трактовке самого термина дискурс, не выяснено также, какое место он занимает в ряду уже таких устоявшихся и не требующих дополнительных пояснений терминов, как язык, речь, коммуникация, общение и т.д.
Одни исследователи пользуются термином политический дискурс как данным априори, другие отказывают этому термину в наличии лингвистического содержания, третьи используют его наряду с терминами язык политики, политическая коммуникация, политический язык.
Кроме того, последовательный анализ существующей на данную тему научной литературы позволяет констатировать, что на сегодняшний день в науке нет полной ясности в вопросе о степени принадлежности политического дискурса к институциональным видам общения, не определены и не описаны его системообразующие признаки, не проанализирован интенциональ-ный аспект, проявляющийся в выборе стратегий и тактик общения.
Между тем именно дискурсивный подход к сфере политической коммуникации представляется особенно плодотворным, потому что он задаёт тот ракурс исследования, который позволяет осмыслить важную, сущностную сторону этой области функционирования языка — специфику осуществляемой в ней концептуализации мира, порождающей широкий спектр форм манипу-лятивного воздействия.
В этом смысле дискурсивный подход обеспечивает такое направление исследования, которое соотносится с одной из главных особенностей современной лингвистики - «стремлением уйти от атомарности и найти крупные
7 ментальные структуры, детерминированные социально и коммуникативно» [Фрумкина2001 (6):357].
Таким образом, актуальность диссертационного исследования определяется необходимостью
S системно и целостно осмыслить феномен политической коммуникации в лингвистическом аспекте;
S обосновать эффективность дискурсивного подхода к сфере политической коммуникации;
S уточнить представление о феномене дискурса и политическом дискурсе как особой его разновидности;
S выявить системообразующие признаки политического дискурса, которые определяют его природу и обусловливают его манипулятивный потенциал.
Исследование указанных проблем требует обращения к когнитивной парадигме научного знания.
Если в рамках структуралистского подхода «язык рассматривался как более или менее самодостаточный механизм, автономный как по отношению к человеку, так и по отношению к внеязыковой реальности» [Кустова 2000: 85], то для современных лингвистических теорий характерны совсем иные акценты. Их отличает стремление, с одной стороны, встроить язык в систему других когнитивных механизмов человека, с другой - выявить «посредническую» функцию языка между человеком и внеязыковой реальностью. В этом случае определяющим является стремление показать, что язык и сам несёт
отпечаток человеческих способов освоения реальности, и в то же время, бу-
< дучи средством концептуализации этой реальности, воплощением наивной
(языковой) картины мира, накладывает отпечаток на восприятие реальности человеком - восприятие «сквозь призму языка» [см. Апресян 1995; Арутюнова 1999; Баранов 2003; Демьянков 1994, 2001; Кобозева 2000, 2001, 2002, 2003; Рахилина 2000].
Как справедливо отмечает В.З.Демьянков, «в когнитивной лингвистике рассматриваются те когнитивные структуры и процессы, которые свойственны человеку как homo loquens (на первом плане находятся системное описание и объяснение механизмов человеческого усвоения языка и принципы структурирования этих механизмов)» [Демьянков 1994: 22].
«Когнитивный взгляд на природу естественного языка, - подчеркивает Е.С.Кубрякова, — заставляет признать не только сам факт ментальной репрезентации мира в сознании человека, но и факт упорядоченности этой репрезентации, наличия в ней организующих принципов в представлении знаний» [Кубрякова 1997: 7]. То есть можно утверждать, что существующие когнитивные структуры не только репрезентативны, они не только отражают поступающую информацию, они представляют собой важный инструмент из-
і.
влечения, анализа и структурирования знаний о мире.
Таким образом, восприятие человеком того или иного события или ситуации оказывается предопределённым имеющимися в его сознании когнитивными структурами, в результате чего человек оперирует не фактами, а представлениями об окружающем мире. Так, Р.Лангакер подчеркивает, что мир не дан человеку непосредственно, а созидается им (is construed) и интерпретируется [Р.Лангакер цит. по Фрумкина 2001 (б): 357], поэтому вполне уместным будет утверждение, что мы созидаем мир с помощью нашей психики.
Следовательно:
описывая мир вокруг себя, говорящий интерпретирует наблюдаемое в зависимости от своих установок и понимания того, что его окружает;
действительность в интерпретации говорящего всегда преобразуется;
использование говорящим тех или иных формальных элементов языка содержит скрытую апелляцию к разнообразным фоновым знаниям слушающего;
состояния или качества одних объектов могут описываться через такие состояния или качества, которые присущи совсем иным объектам, ср.
9 метафорические переносы наподобие он взорвался («вспылил»), я оттаял («смягчился») и т.п.; 5) говорящий всегда учитывает определённую временную / пространственную перспективу, а также оценивает структуру своего окружения в терминах существенное / несущественное, иными словами, мыслит мир «не-/7» в терминах фон / фигура. В результате действия данных факторов, согласно Р.Лангакеру, возникает некий конструкт. Этот новый объект, отражающий созданный субъектом мир, и предлагается называть дискурсом.
Характеристика политического дискурса требует определения его границ.
В частности, нужно решить, к политическому или, например, к бытовому дискурсу будут относиться политические слухи, к какому дискурсу -политическому или рекламному — следует причислить рекламную предвыборную акцию конкретного политика, нужно ли включать в сферу политического дискурса мемуары политиков или это — сфера действия художественного дискурса, относится скандирование политических лозунгов и пение гимнов к политическому или религиозному дискурсу с его ритуализацией коммуникации.
На первый — поверхностный — взгляд кажется, что ни один из вышеперечисленных жанров формально не имеет к борьбе за власть как одному из основополагающих признаков политического дискурса никакого отношения, а значит, должен быть исключён из сферы политического дискурса.
Данный вопрос тесным образом сопряжён с проблемой институцио-нальности политического дискурса и с двумя возможными подходами к её решению: узким и широким.
В частности, при узком понимании политический дискурс будет ограничен только институциональными формами общения (например, инаугура-ционная речь, указ, отчётный доклад, партийная программа, послание президента о положении в стране и т.д.), т.е. такими, которые осуществляются в
10 общественных институтах, где общение является составной частью их организации. Поскольку социальный институт представляет собой «определённый набор целесообразно ориентированных стандартов поведения в определённых ситуациях» [Фролов 1996: 235], то следует вести речь об определённом наборе типичных для данной сферы речевых событий, типичных моделей речевого поведения при исполнении тех или иных социальных ролей, типичной (и этой типичностью ограниченной) тематике общения.
Широкий же подход опирается на два уровня в определении политики: при первом «политика определяется как набор некоторых действий, направленных на распределение власти и экономических ресурсов в какой-либо стране и мире между странами. Второй уровень политики — личностный, он представляет собой сам способ, которым первый уровень актуализируется в индивидуальном сознании, как он проявляется в личности, в семье, во взаимоотношениях людей, в профессиональной деятельности, а также в восприятии человеком произведений литературы и искусства» [Зеленский 1996: 371 цит. по Шейгал 2000 (а): 23].
Соответственно, первый уровень представлен институциональными формами общения, второй — без которого, как нам представляется, немыслим политический процесс — неинституциональными.
Думается, что политический дискурс не может быть ограничен только статусно-ориентированным общением, поскольку он «предназначен для оказания влияния на распределение и использование власти в обществе» [Schud-son 1997: 311 цит. по Шейгал 2000 (а): 23], следовательно, открыт для всех членов языкового сообщества (не связанных определёнными ролевыми отношениями) и ориентирован на специфическое использование языка как средства не только контроля и убеждения, но и манипулирования.
Поэтому при определении границ политического дискурса мы, исходя из широкого понимания, включаем в него как институциональные, так и неинституциональные формы общения, если у них к сфере политики относится хотя бы одна из трёх составляющих: субъект, содержание сообщения, адресат.
Следовательно, и политические слухи, и мемуары политиков, и скандирование лозунгов1, а также многое другое, принадлежащее к сфере политики в любой из трёх её составляющих, в данном диссертационном исследовании относится к политическому дискурсу.
Политический дискурс как вербализация определённой ментальности является объектом исследования в данном диссертационном сочинении.
Предмет исследования составляют системообразующие признаки политического дискурса, обусловливающие действие лингвокогнитивного механизма манипуляции.
Согласно положениям, выдвинутым и аргументированным в главе 1 диссертационного сочинения, дискурс является неотъемлемой частью социальных отношений, ибо, с одной стороны, формируется ими, а с другой — сам формирует эти отношения. Поэтому всякий дискурс можно рассматривать как «особое использование языка» [Степанов 1995: 38], как коммуникативное событие («дискурс - это речь, погружённая в жизнь» [Арутюнова 1990: 136]), а также как «способ упорядочения действительности» [Фуко 1996: 18]. Дискурс, таким образом, является «сложным единством языковой формы, знания и действия» [ван Дейк 1989: 121], поскольку в его реализации участвует не только язык в актуальном употреблении, но и экстралингвистические факторы, предопределяющие общение, и — главное — ментальные (когнитивные) структуры, обусловливающие существование дискурса.
Для того чтобы проанализировать это сложное коммуникативное явление, недостаточно инструментария, которым располагает классическая лингвистика. Необходим новый метод, воплощающий направленность исследования на многостороннее, комплексное изучение дискурса как сложного многомерного феномена.
1 В политических слухах к политике относится содержание сообщения, в мемуарах - воспоминания субъекта политической деятельности, скандирование лочунгов отражает заинтересованность электората.
Поэтому методологической основой диссертационного сочинения является дискурсивный подход, который даёт возможность исследовать объект в совокупности когнитивного, собственно лингвистического, прагматического аспектов; наряду с основным методом дискурс-анализа используются метод фреймового анализа, а также индуктивный метод, включающий непосредственное наблюдение, анализ, сопоставление, классификацию языковых фактов.
Базой для методологии дискурс-анализа служат постулаты когнитивной лингвистики [Баранов 2003: 292 — 307]:
S постулат о примате когнитивного, гласящий, что за значениями слов стоят тесно связанные с ними когнитивные сущности, которые можно описать такими специально разработанными элементами языка представления знаний, как фрейм, сценарий, модель мира, рамка внимания и др.;
S постулат о нерелевантности противопоставления лингвистического и экстралингвистического знания. Далеко не всегда удаётся провести чёткое членение плана содержания на лингвистическую и экстралингвистическую составляющую;
S постулат о неоднородности плана содержания языкового выражения. Так, например, ассертивная часть значения, пресуппозиционный компонент, иллокутивная составляющая и т.п. «обладают, как правило, разной степенью эксплицитности в плане содержания языкового выражения» [Баранов 2003:302];
S постулат о значимости нестандартных употреблений, -которые в русле когнитивного подхода интерпретируются не как маргинальные случаи, не как ошибки, а как специфические операции над знаниями, приводящие, например, к перераспределению информации между имплицитными и эксплицитными слоями плана содержания для намеренного облегчения (осложнения) процесса коммуникации, для фиксирования внимания на форме выражения и т.д.;
S постулат об экономии усилий, регулирующий взаимодействие между языковыми и когнитивными структурами. «Усилия экономятся лишь там,
13 где проблемная область чётко структурирована, а поведение регламентировано. Фреймы и прототипы фактически представляют собой один из способов экономии усилий, поскольку являются идеализированными когнитивными моделями и сводят практически любую уникальную ситуацию к стандарту, в котором воплощён предшествующий опыт человека» [Баранов 2003: 301];
S постулат о вариативности воплощения когнитивных структур. Сущность этого постулата заключается в том, что когнитивные структуры не обязательно привязаны к определённому языковому знаку.
Цель работы заключается в осмыслении когнитивной природы политического дискурса, обусловливающей реализацию манипулятивного воздействия через специфическое функционирование языковых средств.
Данная цель предполагает постановку и решение следующих задач:
рассмотреть актуальные направления исследования дискурса в отечественной и зарубежной лингвистике;
осмыслить феномен дискурса в аспекте его когнитивной организации;
выявить и детально рассмотреть системообразующие признаки политического дискурса;
обосновать содержание и количество признаков, благодаря которым можно квалифицировать речевое воздействие как манипулятивное;
выявить и описать языковые средства манипулятивного воздействия как репрезентацию специфических когнитивных структур;
предложить образец лингвокогнитивной интерпретации текста методом дискурс-анализа.
Материалом исследования послужили тексты предвыборных выступлений современных российских политиков. Такой отбор материала мотивирован тем, что именно в моменты особенно острой борьбы (какая имеет место в разгар предвыборной кампании) обнаруживаются наиболее репрезентативные черты политического дискурса. Поэтому дальнейший анализ основывается на текстах агитационных выступлений, имеющих сходство как формальное (время выступления), так и содержательное (говорящими реализо-
14 вывалось одно и то же коммуникативное намерение - привлечение на свою сторону максимально большего числа людей). Думается, что благодаря такому подходу к выбору материала прогнозируется корректность результатов.
Объём исследованного материала составил 27 видеокассет (81 час звучания) с записями предвыборных выступлений политиков. В связи с избранной целью и в соответствии с поставленными задачами детальному анализу в данном диссертационном сочинении подверглись 30 текстов (см. приложение 75 страниц), фиксирующих современный политический дискурс.
Научная новизна исследования определяется следующим.
Политический дискурс рассматривается как экспликация определённой когнитивной модели, а манипулятивная функция осмысляется как необходимая её составляющая.
Обоснование лингвокогнитивной природы механизма манипуляции осуществляется путём выявления языковых средств реализации манипуля-тивной воздействия и детальной их характеристики.
Анализ базовой для политического дискурса оппозиции «свои - чужие» проводится на лексическом, морфологическом и синтаксическом уровнях.
Предпринимается попытка лингвокогнитивной интерпретации текста с помощью разрабатываемого в диссертационном сочинении метода дискурс-анализа.
Впервые в научный оборот вводятся тексты политического дискурса, что обеспечивает возможность их дальнейшего изучения в других аспектах.
Теоретическая значимость исследования определяется его вкладом в развитие представлений о способах концептуализации действительности, о дискурсе как вербализации определённой ментальности, о специфике политического дискурса. Предлагаемая трактовка цели, коммуникативного ранга участников и способа общения позволяет осмыслить природу политического дискурса как сферы реализации манипулятивных стратегий. Теоретическая значимость работы заключается также в обосновании положений, рассматривающих манипуляцию как лингвокогнитивный феномен; в системной харак-
15 теристике языковых средств реализации манипулятивной функции; в разработке метода дискурс-анализа.
Практическая ценность работы состоит в возможности использования её результатов и положений в практике преподавания ряда лингвистических дисциплин: психолингвистики, теории коммуникации, теории речевого воздействия, стилистики, риторики, а также в спецкурсах и спецсеминарах, анализирующих проблемы речевого взаимодействия; при составлении учебных пособий, руководстве курсовыми и дипломными работами соответствующей проблематики. Отдельные положения диссертационного исследования имеют особую значимость для подготовки специалистов по связям с общественностью, которые, с одной стороны, должны уметь выявлять случаи манипулятивного воздействия, с другой — успешно им противостоять.
Апробация результатов исследования.
Основные результаты и содержание исследования обсуждены на заседаниях кафедры русского языка и общего языкознания Иркутского государственного университета.
По теме диссертации сделаны доклады
на конференции «Рождественские встречи - 2000: Человек на границе тысячелетия в зеркале языка и литературы», проводимой кафедрой русского языка и общего языкознания Иркутского государственного университета (январь 2000);
на ежегодных научных конференциях кафедры русского языка и общего языкознания Иркутского государственного университета (май 2002, 2004);
на международном гуманитарном конгрессе «Построение гражданского общества. Русский язык: его современное состояние и проблемы преподавания» (сентябрь 2002);
" на международной научной конференции «Время в социальном, культурном и языковом измерении», посвященной 85-летию Иркутского государственного университета и факультета филологии и журналистики (сентябрь 2003 г.);
на международной научной конференции «Актуальные проблемы русистики», посвященной 85-летию томской диалектологии и 125-летию со дня основания Томского государственного университета (октябрь 2003).
Основные положения работы отражены в шести публикациях.
На защиту выносятся следующие положения.
Дискурс понимается как вербализация определённой ментальности; такой способ говорения и интерпретирования окружающей действительности, в результате которого не только специфическим образом отражается окружающий мир, но и конструируется особая реальность, создаётся свой (присущий определённому социуму) способ видения мира, способ упорядочения действительности.
Политический дискурс является специфической разновидностью дискурса вообще. Он обладает набором системообразующих признаков, в число которых входят (а) цель общения, (б) участники общения, (в) способ общения: избираемые стратегии и тактики.
Манипуляция представляет собой особый вид психологического воздействия, характеризующийся установкой на скрытое внедрение в психику объекта целей, желаний, намерений, не совпадающих с теми, которые адресат мог бы сформулировать самостоятельно
Манипулятивное воздействие в дискурсе обусловлено его когнитивной природой и реализуется через специфическое функционирование языковых средств.
Базовой для политического дискурса является оппозиция «свои» — «чужие», которая проявляется на лексическом, морфологическом, синтаксическом уровнях.
Структура работы. Диссертация состоит из введения, двух глав, заключения, списка литературы, а также приложения, в котором представлен материал исследования.
Понятие дискурса
Характерной чертой современного употребления термина «дискурс» можно считать отсутствие какой-либо строгости и однозначности интерпретации. Ср. контексты употребления: «буддийский дискурс», «фикциональный дискурс», «дискурс Фуко», «дискурс негативной теологии», «дискурс постмодернизма», «основные черты дискурса», дискурс может быть «темпора-лен, линеен и вытянут в цепочку», он может «отражать объекты, события и категории, существующие в природе, социуме, культуре и активно конструировать версию всех этих вещей».
Следует констатировать, что чёткого и общепризнанного определения термина «дискурс», охватывающего все случаи его употребления, не существует. Поэтому в современной науке под дискурсом понимается практически всё, что угодно исследователю. Возможно, именно это и способствовало широкой популярности, приобретённой этим термином за последние годы: различные понимания удачно удовлетворяют различные же понятийные потребности; порой этот термин просто модифицирует более традиционные представления о речи, тексте, диалоге и даже языке. То есть «понятие дискурса так же расплывчато, как понятия языка, общества, идеологии. Мы знаем, что зачастую наиболее расплывчатые и с трудом поддающиеся определению понятия становятся наиболее популярными. Дискурс — одно из них» [ван Дейк: www.hum.uva.nl/ teun].
Дискурс — объект междисциплинарного изучения. Помимо когнитивной лингвистики с исследованием дискурса связаны такие науки и исследовательские направления, как компьютерная лингвистика и искусственный интеллект, психология, философия и логика, социология, антропология и эт 18 нология, литературоведение и семиотика, историография, теология, юриспруденция, педагогика, теория и практика перевода, коммуникационные исследования, политология. И несмотря на то, что каждая из этих дисциплин подходит к изучению дискурса по-своему, очевидно, что дискурс - это многозначный термин ряда гуманитарных наук, предмет которых прямо или опосредованно предполагает изучение функционирования языка.
За этим термином закреплено несколько интерпретаций, т.к. в разных парадигмах знаний его используют в разных значениях. Поэтому можно говорить о полисемии этого термина как в лингвистике, так и в других науках (социологии, философии, политологии, логике и др.) .
Как отмечает У.Чейф, «дискурс многосторонен, и достаточно очевидна ограниченность любых попыток отразить его моделирование, сведя дискурс к одному или двум измерениям» [Чейф 1996: 49 цит. по Кубрякова 2000: 9].
Вряд ли можно рассматривать какое-либо из предлагаемых определений в качестве предпочитаемого, поскольку разные понимания самого термина отражают разные представления о самом феномене и его функционировании.
Для обоснования собственной позиции в решении этого вопроса, обратимся к рассмотрению проблемы дискурса. Вначале представим историю термина «дискурс», далее кратко охарактеризуем основные типы употребления этого термина во второй половине XX века, затем на основе приведённых данных попытаемся дать собственное определение дискурса.
Истории становления термина «дискурс» посвящена статья Н.Н.Белозёровой «Парадоксы дискурса» [Белозёрова: www.utmn.ru/frgf/No9/ text15.htm"), основные положения которой будут изложены ниже.
Значение латинского слова discursus первоначально ограничивалось семами действия:
1) бег (в различных направлениях);
2 Своеобразной параллелью многозначности этого термина является и поныне не устоявшееся ударение в нём: чаще встречается ударение на втором слоге, но и ударение на первом слоге тоже не является редкостью. 2) специальная двунаправленная атака войска, имеющая целью изолировать части войска противника друг от друга (pincer movement)
[Traupman цит. по Белозёрова: www.utmn.ru].
При появлении второго значения наблюдается переход слова в термин при использовании его ограниченным числом лиц.
Сему говорения данный латинский словарь не зафиксировал. Вероятно, она появилась уже на более поздних этапах функционирования языка, вне пределов титульного этноса, поскольку зафиксирована в статьях французских и английских словарей, где является доминирующей.
Слово ДИСКУРС употребляется для обозначения речи, говорения, рассуждения, способности к рассуждению.
В английском языке, куда это слово проникло из французского, закрепилось и более специфичное значение церковной проповеди.
Феномен манипуляции
Проблема манипулирования человеком, его сознанием и поведением неоднократно ставилась в XX веке отечественными и зарубежными исследователями [см. Бессонов 1971, Войтасик 1981, Волкогонов 1983, Доценко 2001, Кассирер 1990, Шиллер 1980, Шостром 1992 и др.]. Она рассматривалась в рамках работ, посвященных как проблемам развития общества (в частности, в рамках теории коммуникации), так и философским, социологическим и психологическим аспектам политики.
В данное время интерес к этой проблеме обоснован парадоксальностью социально-психологической и политической ситуации в российском обществе, заключающейся в том, что в современных условиях большинство населения не может осуществить политический выбор на основе учёта своих собственных интересов. Кроме того, политологи констатируют низкую политическую культуру и отсутствие умения отрефлексировать личный политический выбор и его последствия для будущего [Грачёв, Мельник 1999]. Свой выбор значительная часть общества и населения страны осуществляет не на основе рациональной оценки программ определённых политических движений и их лидеров или их решений и деятельности, а на эмоциональном уровне, на основе сложившегося соотношения симпатий и антипатий, степени доверия и недоверия к конкретным лидерам и организациям.
Поэтому в последнее время активизировались исследования проблемы манипуляции человеком, его сознанием и поведением не только на теоретическом, но и на прикладном уровне. Так, П.Б.Паршин в [Паршин 2003] выделяет несколько различных категорий, к которым можно отнести исследования в области манипуляции: ? теоретические исследования манипуляции и родственных явлений в различных сферах общественной практики, дисциплинарно принадлежащие психологии, лингвистике, семиотике, социологии, этике и политологии;
? исследования конкретных случаев манипуляции, обычно либо общеизвестных и вопиющих («знаменитых лингвистических преступлений»), либо, наоборот, «недооценённых» (чаще всего современных), а также мемуары их свидетелей;
? публикации прикладного характера, обычно позиционируемые как руководства по противодействию манипуляции (хотя иногда и по её осуществлению).
Работы современных исследователей закономерно подводят к выводу о необходимости перевода философско-теоретического осмысления этой проблемы в область прикладных научных исследований.
Исходя из вышеизложенного, следует, проведя анализ существующих в науке представлений о манипуляции, выявить и обосновать содержание и количество признаков, благодаря которым можно определить данное понятие.
Необходимо отметить определённые различия в подходах к выделению структуры и основных составляющих у разных исследователей. В то же время анализ существующих подходов позволяет выявить некоторые основные положения, которые разделяются многими специалистами в этой области и которые могут быть достаточно эффективно использованы при рассмотрении проблематики теории манипуляции.
Так, большинство исследователей сходятся во мнении, что отличительной чертой манипуляции является отношение к партнеру по взаимодействию не как к личности, обладающей самоценностью, а как к объекту или специфическому средству, посредством использования которого достигаются, как правило, скрываемые цели манипулятора, реализуются его интересы и удовлетворяются собственные потребности без учёта интересов, воли и желаний другой стороны - человека, выступающего в качестве объекта манипуляций. В частности, Б.Н.Бессонов под манипуляцией понимает «форму духовного воздействия, скрытого господства, осуществляемого насильственным путём» [Бессонов 1971 цит. по Доценко 2001: 51], Д.А.Волкогонов делает акцент на «управление изменением духовного мира» [Волкогонов 1983, цит. по Доценко 2001: 51], R.Goodin обращает внимание на «скрытое применение власти (силы) вразрез с предполагаемой волей другого» [Goodin 1980: 8], В.Н.Сагатовскии акцентирует внимание на «отношении к другому как к средству, объекту, орудию» [Сагатовский 1980: 84], с этим мнением перекликается представление Э.Шострома о манипуляции как об «управлении и контроле, эксплуатации другого, использовании его в качестве объекта, вещи» [Шостром 1992: 5]. Г.Шиллер определяет манипуляцию как «скрытое принуждение, программирование мыслей, намерений, чувств, отношений, установок, поведения» [Шиллер 1980 цит. по Доценко 2001: 53]. У.Рикер говорит о манипуляции как о таком «структурировании мира, которое позволяет выигрывать» [Riker 1986 цит. по Доценко 2001: 54], L.Proto указывает на «скрытость влияния при совершении выбора» [Proto 1989 цит. по Доценко 2001:54].
Языковые механизмы манипулятивного воздействия
Этот параграф посвящен анализу языковых средств, основной функцией которых является экспликация базовой для политического дискурса оппозиции «свои» +-+ «чужие». Данное противопоставление реализуется эксплицитно, при помощи специальных маркёров.
К маркёрам чуждости Е.И.Шейгал предлагает относить Дейктические и полнозначные знаки, содержащие компонент дис-танцированности: эти, и иже с ними, там, заморские, заграничные и др. При употреблении этих знаков происходит как бы мысленное очерчивание круга, отделяющего своих от чужих.
? Показатели умаления значимости - идентификаторы нижнего уровня тимиологической оценки : всякий, разные, какой-нибудь там и др. Выражаемые данными лексемами значения «обезразличивающе-го обобщения» и «обезразличивающей неопределённости» выводят референт за пределы круга «своих» и тем самым индуцируют коннотацию пейоративного отчуждения.
? Показатели недоверия к оппоненту: якобы, так называемый, пресловутый. В случае использования маркёра чуждости смысловая цепочка пейоративного отчуждения, по мнению Е.И.Шейгал, выглядит следующим образом: «сомнительный, не заслуживающий доверия = потенциально опасный = чужой, незнакомый = враг».
К маркёрам «своих», или в терминологии Е.И.Шейгал, «специализированным знакам интеграции», относятся
? лексемы со значением совместности: вместе, все, единый, союз, объединение и др.;
? лексические единицы с компонентами совместности, выступающие в функции вокатива с коннотацией я свой4: друзья, товарищи, братья и сестры, россияне, дорогие товарищи, земляки, мужики и др.
Как можно заметить, вышеперечисленные языковые средства, эксплицирующие базовую оппозицию политического дискурса «свои» - «чужие», разделяются на языковые средства, принадлежащие лексическому и грамматическому уровню. Представляется, что к перечисленным Е.И.Шейгал языковым средствам на лексическом уровне следует отнести так называемые прагмемы, на морфологическом — специфическое использование личных и притяжательных местоимений, на синтаксическом — способы представленности субъекта действия.
16 Под тимиологической оценкой предлагается понимать оценочное ранжирование по параметру «важное, существенное, значительное, серьёзное - неважное, несущественное, несерьёзное, то, чем можно пренебречь, на что не следует обращать внимания» [Пеньковский 1995: 36].
Рассмотрим специфику функционирования указанных языковых средств, особо выделив среди них те, которые - как свидетельствует предварительный анализ материала - наиболее частотны.
В процессе общения, особенно при манипулятивном воздействии, чрезвычайно важна фаза установления контакта, в терминологии нейро-лингвистического программирования - «присоединение к...». Такое «присоединение создаёт видимость общих интересов, позволяя провоцировать у слушателей чувство солидарности и готовность действовать по угодной манипулятору схеме» [Мегентесов, Мохамад 1997: 62 цит. по Шейгал 2000 (а): 130]. Максимально действенно присоединение, осуществляемое посредством использования специфического языкового средства - лексемы со значением совместности. Данное языковое средство Е.И.Шейгал относит к «специализированным вербальным знакам интеграции» [Шейгал 2000 (а): 129], с помощью которых политик апеллирует к общей национальной, социальной или статусной принадлежности. Это, в терминологии Е.И.Шейгал, так называемые «маркёры "своих"»: лексемы вместе, все, единый, союз, объединение и т.д.
