Содержание к диссертации
Введение
Глава 1. Парадигмы культуры как основа лингвокультурологического анализа 10
1.1. Парадигмы культуры как идеальное явление. Проблема инварианта 12
1.2. Проблема универсальности противопоставления парадигм культуры 25
1.3. Парадигмы культуры как речевое явление 31
Выводы 34
Глава 2. Внутриуровневая синтаксическая интерференция в языке второй парадигмы 37
2.1. Иерархическая концепция языка и ее применение к тексту 39
2.2. Интерференция между синтаксемой и предложением 45
2.3. Интерференция между предложением и текстом 68
Выводы 82
Глава 3. Отрицание референциальнои функции языка в текстах второй парадигмы 84
3.1. Художественный текст и действительность 85
3.2. Повтор в текстах второй парадигмы 88
3.3. Интертекстуальность 103
3.4. Активизация метаязыковой функции 108
3.5. Поэтизация прозы и активизация поэтической функции языка 113
3.6. Неопределенность изображаемой действительности 124
Выводы 127
Глава 4. Единство текста второй парадигмы 130
4.1 Связность и цельность как категории текста 131
4.2. Формы разрушения единства текста 137
4.3. Нецельный текст 138
4.4. Фрагментарный текст 145
4.5. Нецельный и несвязный текст 159
4.6. Неоднородный текст 151 Выводы 157
Заключение 159
Список ИСТОЧНИКОВ 164
Литература 165
- Парадигмы культуры как идеальное явление. Проблема инварианта
- Иерархическая концепция языка и ее применение к тексту
- Художественный текст и действительность
Введение к работе
Противопоставление двух парадигм культуры, опирающееся на концепцию маятникового развития цивилизации, исходит из того, что история культуры представляет собой чередование двух начал. Первое начало воплощает веру в разум и стремление к гармонии, упорядоченности, красоте, смыслу, нормированное, тогда как второе начало, напротив, исходит из представлений о хаотичности, непознаваемости мира, его дисгармоничности, невозможности воплощения идеалов прекрасного. Естественно, это кардинальное различие в двух картинах мира не может не проявляться в отношении к языку.
Существует целый ряд представлений о функционировании языка, которые следует признать проявлениями первой парадигмы культуры. Язык представляет собой иерархично организованную, многоуровневую систему, в которой более мелкие единицы являются частями более крупных; язык — это средство передачи информации о действительности, а также средство ее познания; текст характеризуется цельностью и связностью — все эти положения как нельзя лучше отражают упорядочивающий подход к действительности, для которого мир и человек могут быть объяснены, рационально познаны. Более того, эти положения представляют собой едва ли не самые яркие проявления установок первой парадигмы.
Вторая парадигма культуры, бесспорно, привнесла в искусство, в том числе и словесное, многое из того, что вынуждает нас поставить под сомнение эти очевидные постулаты. Естественно, это не означает, что указанные представления неверны и, тем более, окончательно разрушены. Скорее, речь должна идти о вечном противоборстве двух установок: спор между двумя парадигмами — это механизм, лежащий в основе
функционирования культуры; последняя, будучи формой упорядочивания коллективного опыта, всегда стремится познать и обратную сторону, освоить иное, то есть «овладеть» хаосом и неупорядоченностью. И с этой точки зрения вряд ли стоит искать однозначный ответ на вопрос о том, какое же начало рано или поздно возьмет верх.
Изучение форм использования языка, в которых реализуются установки второй парадигмы и отрицаются установки первой, представляет несомненный научный интерес. Именно такой ответ может дать наука как яркое проявление первой парадигмы культуры своему антагонисту.
Актуальность исследования обусловлена тем, что оно выполнено в рамках лингвокультурологического подхода — одной из сфер лингвистических исследований, переживающей в наши дни активное становление. При этом функционирование языка рассматривается в работе не с точки зрения отражения языковой картины мира, разделяемой носителями русского языка, а с точки зрения реализации в тексте общих мировоззренческих установок, характеризующих вторую парадигму культуры — подсистему культуры, находящейся в активной полемике со своей противоположностью.
Кроме того, для современной литературы в высшей степени характерны тенденции, которые должны рассматриваться как проявления второй парадигмы культуры. Эти тенденции пока не получили окончательного осмысления, а потому попытка их систематизации и объяснения также соответствует нуждам современной науки.
Объектом исследования данной работы являются тексты русской художественной литературы XX века, реализующие установки второй парадигмы культуры. Речь идет о модернистских и постмодернистских произведениях, а также о текстах авторов, которые тяготеют к установкам второй парадигмы. Материалом для исследования послужили произведения 18 авторов (А. Белого, А. Ремизова, В. Хлебникова, А. Платонова, В. Сорокина, С. Соколова, Л. Петрушевской, М. Веллера, В. Аксенова и др.).
Предмет исследования в данной работе — формы, которые принимают установки второй парадигмы культуры в текстах русской художественной литературы XX века.
Научная новизна исследования заключается в том, что в нем выявляется, анализируется и обобщается широкий круг фактов, характерных для русского словесного искусства XX века и отражающих установки второй парадигмы культуры. Это потребовало выявления и описания общих тенденций, характеризующих тексты второй парадигмы. Кроме того, в работе дается обоснование представления об идеальности понятия «парадигмы культуры».
Цель исследования состоит в описании, систематизации и объяснении языковых и текстовых явлений, которые определяются общими установками второй парадигмы культуры.
Цель исследования определила его задачи:
рассмотреть наиболее важные теоретические основы, из которых исходит представление о взаимодействии в истории культуры двух начал — парадигм культуры;
основываясь на положении о том, что парадигмы культуры — это речевое явление, выявить и систематизировать формы внутриуровневой синтаксической интерференции как проявление отрицания второй парадигмой культуры иерархичности;
исследовать формы отрицания референциальной функции языка, вытекающего из отрицания возможности познавать мир и представлять его символическими средствами;
выявить и систематизировать формы разрушения единства текста, представляющие собой результат отрицания рациональности и логичности.
С задачами исследования тесно связаны методы: — метод лингвокультурологического анализа, основанный на выявлении взаимодействий между функционированием языка и культурой,
общенаучный метод наблюдения, при помощи которого были выдвинуты и уточнены основные гипотезы исследования;
метод стилистического анализа;
метод функционального анализа, направленный на выявление основных языковых средств, которые участвуют в выражении установок второй парадигмы культуры.
Теоретическое значение исследования заключается в обосновании идеального характера парадигм культуры. В работе также описываются новые и упорядочиваются уже известные проявления установок второй парадигмы культуры в художественных текстах, что способствует уточнению и углублению наших представлений о том, каким образом в языке художественного текста находит проявление взаимодействие двух противоборствующих начал. Наконец, в работе описывается особое синтаксическое явление, которое до настоящего момента не анализировалось исследователями, — отщепленный номинатив.
Практическая значимость работы заключается в выработке и уточнении важнейших предпосылок лингвокультурологического анализа, на которых должен основываться анализ культурных феноменов с точки зрения противопоставления парадигм культуры. Выводы, а также конкретные результаты в дальнейшем могут быть распространены на художественные тексты, созданные на других языках и принадлежащие к другим этапам развития мирового искусства.
На защиту выносятся следующие положения.
Парадигмы культуры представляют собой идеальное (никогда не реализующееся в чистом виде) и речевое (связанное с выбором языковых средств) явление. Противопоставление двух парадигм следует рассматривать как форму упорядочивания культурных и языковых фактов, обладающую значительной объяснительной силой.
В сфере языка и текстообразования установки второй парадигмы культуры реализуются: а) в стремлении к разрушению языковой иерархии,
которое проявляется во внутриуровневой синтаксической интерференции, б) в таком использовании языка, которое исключает или подрывает референциальную отнесенность текста к внеязыковой действительности, и в) в стремлении разрушить единство текста.
Явления межуровневой интерференции в зависимости от уровня языка представлены двумя группами фактов. Во-первых, это интерференция между уровнями синтагмы и предложения (парцелляция, «отщепленный номинатив», контаминация). Во-вторых, это интерференция между уровнями предложения и текста.
Отрицание и расшатывание референциальной функции языка находит отражение в следующих качествах текста второй парадигмы: 1) особые формы использования повтора, 2) интертекстуальность, 3) использование языка в метафункции, 4) поэтизация прозы и активизация поэтической функции языка, 5) неопределенность изображаемого мира.
5. Для искусства второй парадигмы характерно стремление разрушить
единство текста. Формы, которые принимает данное явление,
распределяются по четырем группам: а) нецельный текст, б) фрагментарный
текст, в) нецельный и несвязный текст и г) неоднородный текст.
Положения работы прошли апробацию на научных конференциях, проводившихся в Ростовском государственном университете (Конференция аспирантов факультета филологии и журналистики, 2002 год), в Ростовском государственном педагогическом университете (Межвузовская научная конференция, посвященная юбилею доктора филологических наук, профессора Ю.Н.Власовой, 2004 год), в Московском открытом социальном институте (2005 год), а также на заседаниях кафедры русского языка Ростовского государственного университета (2004 год).
Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии (194 работы) и списка источников (25 наименований).
В главе 1 «Парадигмы культуры как основа
лингвокультурологического анализа» рассматривается ряд вопросов,
касающихся теоретических предпосылок исследования. Во-первых, это идеальный и универсальный аспекты понятия «парадигма культуры». Во-вторых, в главе дается обоснование точки зрения, в соответствии с которой парадигмы культуры представляют собой не языковое, а речевое явление.
Парадигмы культуры как идеальное явление. Проблема инварианта
Под парадигмами культуры принято понимать общие установки, которые реализуются в различных родах искусства и культуре в целом. Если речь идет об идеальном плане культурных форм (совокупностей наблюдаемых признаков любого культурного объекта [Культурология, 1990, т. 2, с. 306]), то на первый план выступают мировоззренческие аспекты; в плане формы1 парадигмы культуры реализуются в том, каким образом используется материал того или иного искусства (язык, форма, цвет, звук и т. д.).
Противопоставление парадигм культуры основывается на представлении о противостоянии двух начал, которые сменяют друг друга и сложным образом взаимодействуют в истории культуры [Якимович, 1994; 1997; Померанц, 1995; Тишунина, 2001]. Е. А. Покровская в ряде работ обобщила идеи, лежащие в основе исследований динамики культуры с точки зрения «маятникового движения», и убедительно продемонстрировала, каким образом это движение реализуется в развитии языка, в первую очередь — языка художественной литературы [Покровская, 2000; 20006; 2001; 20016; 2003]. Исходя из противопоставления антропоцентрической (аполлоновской) парадигмы культуры, которая видит мир упорядоченным, иерархичным, и биокосмической (дионисийской) парадигмы культуры, воспринимающей мир как хаос и утверждающей фрагментарность, неупорядоченность, дисгармонию, Е. А. Покровская выделила основные языковые проявления данных культурных образований. Для первой (антропоцентрической)
Или в плане выражения, если использовать известное лингвистическое и семиотическое понятие парадигмы характерна нормированное , стремление к четкому выражению синтаксической иерархии предложения, к точности и ясности, к изображению мира, тогда как вторая (биокосмическая) парадигма тяготеет к отрицанию и преодолению этих свойств речи и текста.
Идеи Е. А. Покровской перекликаются с высказываниями других исследователей. В частности, в книге «Культура и взрыв» Ю. М. Лотман высказывает мысль о чередовании двух тенденций: «Динамические процессы в культуре строятся как своеобразные колебания маятника между состоянием взрыва и состоянием организации, реализующей себя в постепенных процессах» [Лотман, 1992а, с. 96]. Естественно, это не может не проявляться в языке. В статье «Семиотика культуры и понятие текста» Ю. М. Лотман делает важное замечание, непосредственно касающееся уже не культуры в целом, а текста: «...динамика художественных текстов, с одной стороны, направлена на повышение их целостности и имманентной замкнутости, а с другой, на увеличение внутренней семиотической неоднородности, противоречивости произведения, развития в нем структурно-контрастных подтекстов, имеющих тенденцию к все большей автономии. Колебание в поле "семиотическая однородность — семиотическая неоднородность" составляет одну из образующих историко-литературной эволюции» [Лотман, 19926, с. 130].
Подобный подход к осмыслению культурной динамики не является единственным, хотя и обладает большой объясняющей силой. В частности, А. Моль в своей известной работе «Социодинамика культуры» выделил четыре теории развития, среди которых имеется и концепция диалектических противоречий как двигателя культуры [Моль, 1971, с. 350-353]; по-видимому, список этих теорий может быть расширен. Однако нельзя не обратить внимания на тот факт, что через всю книгу красной нитью проходит осмысление современной культуры как «мозаичной». Для А. Моля этот признак связан прежде всего с организацией знаний современного человека, которые напоминают войлок, поскольку складываются из разрозненных обрывков, связанных простыми, чисто случайными отношениями близости по времени усвоения, по созвучию или ассоциации идей [Моль, 1971, с. 44-48, 351]. Другими словами, он признает, что современный человек не имеет систематичного мировоззрения — такого, например, как аристотелевская система знаний. Связь этой идеи с противопоставлением двух парадигм культуры, думается, очевидна.
Иерархическая концепция языка и ее применение к тексту
Кратко напомним сущность иерархической концепции языка. Она восходит к идеям Ф. де Соссюра [Соссюр, 1998], который одним из первых предложил подходить к языку как к системе. Хотя сам Соссюр не был автором иерархического описания языка, его идея о том, что любая языковая единица обладает значимостью (valeur, в последнем переводе — ценностью), по-видимому, оказала решающее влияние на кристаллизацию представления о языке как иерархически организованной структуре.
С точки зрения уровневой теории языка, которая, по-видимому, до сих пор не утратила своего значения, любая единица более высокого уровня состоит из более простых, элементарных единиц: морфема разлагается на фонемы, слово — на морфемы, предложение — на слова (или, точнее, синтаксемы) [Апресян, 1966, с. 45; Кодухов, 1974, с. 137-144; Звегинцев, 1976]. Если же учесть, что текст разлагается на предложения, то справедливым будет принять существование текста как уровня, располагающегося выше, чем предложение (хотя такая точка зрения признавалась и не всеми лингвистами [Звегинцев 1976]). Конечно, мы несколько огрубляем картину, поскольку опускаем словосочетание, которое совершенно естественно относить к особому уровню. Однако по своим качества словосочетание ближе к слову, поскольку не обладает таким важнейшим конститутивным признаком предложения, как предикативность [Валгина, 2000, с. 23], хотя и сближается с предложением на том основании, что в обычном случае представляет собой соединение слов, созданное по правилам языка1.
При этом можно обнаружить относительное небольшое количество случаев, когда единица равна по своему объему одной единице соседнего уровня. Так, морфема может состоять из одной фонемы, слово или словоформа — из одной морфемы, предложение — из одного слова, а текст — из одного предложения. Естественно, это случай крайний и, что более важно, статистически редкий. Другими словами, для большинства языковых единиц такое совпадение не является правилом, и это естественно, потому что в обратном случае мы вообще не могли бы говорить об уровнях языка.
В дальнейшем мы будем исходить из того, что представление об иерархичном устройстве языка представляет собой основание для членения текста. Как указывал А. М. Пешковский, «язык не составляется из элементов, а дробится на элементы» [Пешковский 1929, с. 52] (цитируется по книге [Звегинцев 1976, с. 41]). В качестве аргумента А, М. Пешковский приводил тот факт, что для сознания носителя языка первичным является самое сложное, то есть не звук, а фраза. Другими словами, для участника коммуникации важно сообщение как целое и, следовательно, его членение на части вторично; по крайней мере, оно носит вспомогательный характер или применяется для решения особых исследовательских задач.
Художественный текст и действительность
Итак, для искусства первой парадигмы характерно стремление к воспроизведению действительности. Поэтому считаем необходимым более подробно остановиться на вопросе о том, какого рода действительность представляет художественный текст.
Онтологический статус того мира, который представляет художественный текст, издавна привлекал внимание ученых и мыслителей. И уже с древнейших времен было осознано, что произведение искусства не является прямым отражением действительности, а является подражанием ей. В частности, Платон в диалоге «Государство» критиковал искусство как «подражание подражанию». Согласно его концепции, реальные, видимые вещи являются только подобиями идей, а искусство подражает этим подобиям; следовательно, оно занимает только «третье место от истины» [Мыслители Греции, 1998, с. 409]. Несколько иное — и более «лестное» для искусства — осмысление мы находим в «Поэтике» Аристотеля: он рассматривает искусство как подражание (мимесис), однако это всегда подражание действительности, не заданной вне мимесиса [Литературная энциклопедия, 2003].
С первого взгляда может показаться, что художественный текст, репрезентирующий некую вымышленную действительность, является ложным (в логическом смысле этого слова, то есть неистинным), поскольку не отсылает к реальным фактам. Однако это не так. Логическая концепция «возможных миров» помогает преодолеть иллюзию ложности текста: в наши дни исследователи предпочитают говорить о том, что высказывания, из которых состоит художественный текст, истинны в одном из возможных миров [Шмелев, 2002, с. 240-241]. Ср.: «Реальность, относительно которой наши мысли оцениваются как истинные или ложные, не обязательно должна быть только физической реальностью, это может быть реальность художественного вымысла или идеализированных объектов. Скажем, утверждение «Отелло любил Дездемону» истинно, а утверждение «Гамлет был женат» ложно в мирах, создаваемых текстом шекспировских пьес» [Ивин, Никифоров, 1997, с. 140]. Тексты культуры вообще в силу проективной способности сознания, то есть воли и воображения, не только воспроизводят настоящий и прошлый опыт, но и то, чего в действительности нет, то есть возможные миры [Баранов, 1997].
Различие между обычными утверждениями, описывающими мир, и высказываниями, входящими в художественный текст, видимо, является более тонким и не может рассматриваться с точки зрения истинности/ложности. Английский философ Джон Серль попытался проанализировать художественный текст с точки зрения прагматики, сравнив конституирующие его высказывания с обычными утверждениями. В статье «Логический статус художественного дискурса» [Серль, 1999] он сформулировал четыре семантических и прагматических правила, которым должно удовлетворять обычное утверждение:
1) тот, кто делает утверждение, ручается за истинность выражаемой пропозиции,
2) говорящий должен быть в состоянии представить свидетельства или основания (резоны) в пользу истинности выражаемой пропозиции,
3) истинность выражаемой пропозиции не должна быть очевидной для говорящего и слушающего в контексте данного высказывания,
4) говорящий ручается, что считает выражаемую пропозицию истинной.
В результате анализа Серль пришел к выводу, что высказывания, конституирующие художественный текст, не удовлетворяют ни одному из этих критериев. Автор этих высказываний не утверждает, а только «притворяется» («делает вид»), будто утверждает. Это не следует понимать как обман: притворяться в некоторых случаях значит делать вид, не имея при этом намерения обмануть. Видимо, именно такое поведение характеризует актерскую или детскую игру; по крайней мере, такая аналогия, на наш взгляд, хорошо проясняет мысль Джона Серля.
На основании этого нетрудно прийти к заключению, что мы вообще не можем рассматривать высказывания, из которых строится художественный текст, с точки зрения категорий истинности/ложности.
В настоящий момент природа художественного текста обычно осмысляется исследователями через призму понятия «фикциональности», а сущность изображаемого мира передается посредством термина «фиктивный» [Женетт, 1998, т. 2, с. 385-407; Шмид, 2003, с. 22-35; Современное зарубежное литературоведение, 1996]. Необходимо отметить, что фикциональность — явление более широкое, чем просто подражание действительности: речь идет о любом вымышленном мире, который подается как некая реальность (пусть даже непохожая на то, что нас окружает) и даже создается, формируется текстом.
Похожие диссертации на Новые явления синтаксической организации предложения, сверхфразового единства и текста в русской художественной литературе неклассической парадигмы: лингвокультурологический анализ
