Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические предпосылки изучения названий пищи в воронежских говорах 15
1. Этнолингвистический подход 15
2. Тематический подход 27
3. Тематическая классификация 37
Глава II. Этнолингвистическое описание названий пищи в воронежских говорах 44
1. Введение 44
2. Общие и обобщённые названия пищи 50
3. Общие и обобщённые названия кушаний 57
4. Названия первых блюд 59
5. Названия вторых блюд 74
6. Названия напитков 102
7. Названия хлебобулочных изделий 119
8. Названия сладостей 166
9. Названия объедков 171
10. Названия ритуальных кушаний 173
11. Выводы 188
Заключение 195
Список использованной литературы 198
Введение к работе
Актуальность исследования. В лингвистической науке к концу прошлого столетия значительно возросло внимание учёных к исследованию языка русских народных говоров. Существовавшее на протяжении ХІХ-ХХ веков, всестороннее и разноаспектное изучение региональной лексики по-прежнему является одной из первоочередных задач современной диалектологии.
Кроме того, в настоящее время отмечается насущная потребность в получении разнообразной информации, касающейся связи языка и культуры в каждом из российских регионов. Важность культурологического (этнолингвистического) подхода, выдвигающего на первый план взаимосвязанность в языке лингвистических и внелингвистических факторов, на протяжении ХІХ-ХХ столетий постулировалась в трудах Ф.И. Буслаева, Д.К. Зеленина, А.А. Потебни, Н.И. Толстого, О.Н. Трубачёва и др. В наши дни одним из самых молодых, но уже достаточно авторитетных и перспективных направлений в языкознании считается антропологическая лингвистика, которая обращается не только непосредственно к фактам языка, но также и к истории, культуре, мировоззрению народа — его создателя и носителя. Исследуя взаимоотношения между языком и культурой, она успешно применяет достижения смежных наук и, таким образом, поднимается на принципиально новый уровень лингвистического знания.
Комплексное изучение местной лексики и различных явлений материальной и духовной культуры её носителей представляется важным и информативным. Во-первых, при этом научная проработка лексического материала не только обладает самостоятельной лингвистической ценностью, но и во многом способствует решению ряда экстралингвистических проблем, прежде всего исторического и этнографического характера. Во-вторых, в самой диалектологической науке давно установилось мнение о том, что, занимаясь серьёзным, глубоким изучением словаря говоров, неважно, в
каком направлении, нельзя обойтись без привлечения информации этнографического характера, тем более, если речь идёт о лексике, исследование семантического наполнения которой требует постоянного обращения к фактам внеязыковой действительности, к этнографическим сведениям.
Самое пристальное внимание диалектологов в последнее время направлено на ту часть словаря говоров, которая номинирует определённые формы народной культуры местного населения; при этом особый интерес представляют пока недостаточно изученные в лингвистическом отношении предметы материальной культуры - артефакты: пища, одежда, постройки, орудия труда и т.п. - поскольку именно они являются основными источниками информации о повседневной жизни и деятельности человека.
Одним из самых важных и самых древних компонентов материальной культуры любого этноса является пища. Её специфику определяют социально-экономические условия, память и преемственность поколений, многочисленные межэтнические контакты. Изменяясь во времени под влиянием различных общественно-исторических и природных преобразований, пища в то же время отличается известной устойчивостью, традиционностью, способностью приспосабливаться к изменяющимся реалиям действительности. Как один из важнейших этнических модулей, пища издревле выполняет различные социальные и обрядовые функции. В комплексе основных блюд преломляются старинный быт, исконное мировоззрение (мифологические представления, языческие и христианские верования), архаическая символика.
Всё это с давних пор привлекало внимание многих исследователей. Как неотъемлемая часть материальной культуры местного населения, наиболее полное описание пища получила в работах историков и этнографов (С.А. Арутюнов, Т.А. Воронина, М. Забылин, Д.К. Зеленин, Н.И. Костомаров, Л.С. Лаврентьева, В.А. Липинская, Г.С. Маслова, Л. Нидерле, В.В. Похлёбкин, П.В. Романов, В.К. Соколова, Л.Н. Чижикова,
М.Н. Шмелёва и др.), в которых, помимо всего прочего, содержатся сведения по специфике стола населения отдельных регионов.
Этнографическое исследование Воронежского края нашло своё отражение в работах историков-краеведов XIX-XX века: Ф. Железнова, Д.К. Зеленина, П. Малыхина, Ф.И. Поликарпова, А. Путинцева, Н.И. Сыроватского, И. Тарадина и др., - внимание которых привлекли в том числе пищевой ассортимент и его номенклатура, особенности употребления блюд и связанные с ними обряды, что, бесспорно, является неоценимым источником различных сведений для современного исследователя.
С лингвистической точки зрения воронежская пища анализировалась И.К. Зайцевой (1977) и Е.В. Давыдовой (1997), статьи которых были посвящены описанию лексико-семантического своеобразия некоторых слов данного тематического объединения. Отдельные репрезентации интересующего нас сегмента воронежского словаря находим в работах М.Я. Запрягаевой, Н.И. Кривовой, Ю.Т. Листровой, Л.К. Лыжовой, Н.К. Соколовой, И.С. Торопцева, В.Ф. Филатовой, Р.В. Херольянц, В.И. Хитровой, Е.Н. Шестаковой и др.
Большой научный интерес представляет исследование различных групп лексики питания в говорах других регионов и. в литературном языке. Эта работа, начавшаяся примерно в середине прошлого столетия, когда в отечественном языкознании активно обсуждались проблемы системной организации лексики, в последние годы, в связи с составлением Общеславянского лингвистического атласа (ОЛА) и Лексического атласа русских народных говоров (ЛАРНГ), заметно оживилась. При этом пищевая номенклатура анализируется в самых разнообразных аспектах, среди которых можно выделить следующие:
1) лексический — многостороннее изучение конкретных лексических единиц: их словообразования (Ю.И. Ороховацкий, Л.А. Рыжкова), мотивации (СМ. Данильченкова), морфологии (B.C. Гимпелевич), семантики (Л.И. Рудницкая), этимологии (Н.С. Арапова, Н.В. Галинова, Л.А. Гиндин,
6 В.Ф. Житников, В.М. Иллич-Свитыч, Б.А. Моисеев, A.M. Родионова-Нащокина) и др.;
2) тематический (лексико-семантический) - исследование слов в составе
тематических (ТГ) или лексико-семантических (ЛСГ) групп,
предполагающее выявление специфики их парадигматических отношений,
анализ их отдельных составляющих, установление географических ареалов
распространения лексем и др. (Л.И. Анохина, М.Т. Афанасьева,
Е.А. Владимирская, А.Ф. Войтенко, Н.С. Ганцовская, В.Н. Гришанова,
СВ. Дмитриева, Т.С. Жбанкова, 3. Желолобова, Л.Ю. Зорина, А.И. Иванова,
Р.Я. Иванова, Ф.П. Иванова, Н.Г. Ильинская, Е.С. Лебедева,
И.С. Лутовинова, Е.З. Марченко, В.А. Моисеева, К.А. Молодых,
Н.М. Никитенко, Л.Н. Ротова, Л.И. Рудницкая, Т.В. Слободянюк,
М.А. Теленкова, Р.В. Туркина, Е.В. Ухмылина, Т.В. Хомутова, Е.И. Чинок и
др-);
3) лингвоисторический - анализ развития тех или иных лексем во
времени и пространстве (СЮ. Дубровина, И.Б. Дубынина, И.С. Козырев,
Л. А. Константинова, В.И. Невойт, В.В. Німчук, Н.Н. Полякова,
О.Н. Трубачёв, П.Я. Черных и др.), выявление специфики их
функционирования в памятниках письменности (Э.Н. Болонина,
О.В. Борхвальдт, Е.И. Державина, Г.Н. Лукина, М.А. Момина и др.);
5) этнолингвистический - исследование развития лексики с учётом её
лингвистических и экстралингвистических характеристик (Т.И. Гаврилова,
В.В. Губарева, О.М. Дедова, Л.О. Занозина, Л.И. Ларина, Т.В. Махрачёва,
М.Ф. Мур'янов, СВ. Пискунова, И.В. Поповичева, А.Б. Страхов,
В.Ф. Филатова и др.);
лингвокультурологический — исследование слова (концепта) как составляющей языка и культуры одновременно (А.И. Леонова, В.П. Синячкин);
художественный — анализ функционирования номинаций в языке фольклорного (М.А. Бобунова, Н.Ф. Сумцов, В.П. Фелицина, Е.А. Singler)
или литературного произведения (Г.Ф. Бирюков, М.Л. Гаспаров, Ю.Д. Конычева, Ю.Д. Кротова), а также в языке писателя в целом (В.В. Похлёбкин).
Изучение различных пластов лексики питания в этих же аспектах проводилось также на материале других славянских языков и диалектов: белорусского (М.В. Абабурка, A.M. Булыка, Г.Ф. Вештарт, А.П. Груца, П.У. Стэцко), украинского (Ф.И. Бабий, В.К. Борисенко, З.Т. Ганудель, І.Ю. Герасимчук, И.О. Дзендзелівський, Я.В. Закревська, Ю.О. Карпенко, В.Л. Карпова, З.Г. Козирева, Ж.В. Красножан, В.Г. Кузема, О.А. Малахівська, Е.Д. Турчин), болгарского (І.А. Стоянов, С.Д. Топалова), польского (М. Borejszo, W. Doroszewski, S. Dubisz, J. Rostafmski).
Воронежские говоры, находящиеся на территориальном и языковом русско-украинском пограничье, не раз привлекали внимание учёных, исследовавших их фонетические, словообразовательные, лексические, фразеологические, стилистические особенности (М.Т. Авдеева, Т.Е. Воронина, Н.П. Гринкова, Е.В. Давыдова, З.В. Жуковская, И.К. Зайцева, М.Я. Запрягаева, Н.С. Ковалёв, В.Н. Кретова, Н.И. Кривова, Ю.Т. Листрова, Л.К. Лыжова, М.С. Овсянников, М.В. Панова, В.И. Собинникова, В.В. Титовская, И.С. Торопцев, В.Ф. Филатова, Р.В. Херольянц, Е.Н. Шестакова и др.). История изучения воронежских говоров подробно изложена в работе В.И. Дьяковой и А.Д. Черенковой (2001).
Актуальной и перспективной, несмотря на обилие статей, монографий и диссертационных исследований, посвященных данному вопросу, остаётся задача описания недостающих фрагментов воронежской лексики. Особого внимания заслуживает номенклатура пищи, принадлежащая к числу древнейших единиц и богато представленная в говорах. Эта лексика пока не подвергалась детальному анализу, в то же время на сегодняшний момент накопился значительный по объёму языковой материал, требующий своего описания и систематизации.
Таким образом, выбор указанной ТГ лексики определяется следующими причинами:
данная часть воронежского словаря ещё не становилась предметом специального исследования (за исключением двух отдельных статей) и далеко не в полном объёме представлена в диалектных словарях (СРНГ, Материалы к Воронежскому областному словарю); в то же время она является предусмотренной программой ЛАРНГ;
указанная лексика, обозначая одну из важнейших составляющих крестьянской материальной культуры, характеризуется не только известной устойчивостью (наличие большого пласта архаической лексики), но и большой подвижностью (изменяемость во времени, вплоть до полного исчезновения), что требует безотлагательной фиксации всех её составляющих;
детальное исследование этой ТГ, выявляющее всё многообразие существующих в ней системных процессов, семантических связей и отношений, предоставляет ценный научный материал для диалектологии, лексикологии и лингвистики в целом.
Данная ТГ рассматривается в пределах не одного, а целого ряда русских говоров Воронежской области, которые характеризуются генетическим тождеством, общностью развития, единым языковым строем. Таким образом, они образуют систему систем (макросистему), в которой каждый конкретный говор выступает по отношению к ней микросистемой. Кроме того, большая часть лексики питания бытует повсеместно, имеет единую территорию распространения (Воронежская область), и уже на этом основании названия пищи, функционирующие в различных воронежских говорах, могут быть рассмотрены в рамках одной ТГ.
Тематический принцип описания региональной лексики питания, предложенный в первой главе, дополняется последующим анализом её в лексико-семантическом и этнолингвистическом ключе.
Объектом исследования послужили наименования пищи, представленные в русских говорах Воронежской области, а также зафиксированные местными памятниками письменности XVII-XVIII вв.
Источники материала. Основными источниками материала стали:
картотека Словаря воронежских говоров (КВОС), хранящаяся на кафедре славянской филологии ВГУ, включающая материалы диалектологических экспедиций 1947-2004 гг., в ходе которых было обследовано более 400 населённых пунктов Воронежской области, а также те сёла Белгородской, Липецкой и Тамбовской областей, которые прежде входили в её территориальный состав;
дипломные и курсовые работы студентов, выполненные на кафедре славянской филологии ВГУ, за последние 50 лет;
летописные источники (воронежские памятники письменности XVII-XVIII вв.) в обработке Н.К. Соколовой и В.И. Хитровой;
печатные источники: статьи, монографии, диссертации, посвященные изучению воронежских говоров;
5) лексикографические источники: «Толковый словарь живого
великорусского языка» В.И. Даля, «Словарь русских народных говоров» и
этнолингвистический словарь «Славянские древности», — содержащие слова
с пометой «воронежское», а также «Материалы к Словарю воронежских
говоров»;
6) персональная картотека автора, включающая, помимо указанных
источников, собственные полевые записи, сделанные на протяжении 1994-
2004 гг. в ряде населённых пунктов Воронежской и Липецкой областей.
В итоге из указанных источников путём сплошной выборки было выделено около 2000 лексических единиц.
Для установления связей данной лексики с другими славянскими языками и установления происхождения слов привлекались данные этимологических словарей А. Брюкнера, А. Преображенского, О.Н. Трубачёва, М. Фасмера, Н.М. Шанского. Определения наименований
пищи давались исходя из словарных толкований, представленных в «Словаре русского языка» СИ. Ожегова и частично - в «Словаре русского языка» под редакцией А.П. Евгеньевой (MAC), с опорой на сведения, полученные от диалектоносителей. В сопоставительных целях применялись данные различных диалектных словарей.
Цель исследования заключается в определении путём комплексного анализа специфики системно-структурной организации ТГ названий пищи как составной части воронежских говоров, а также в выявлении в рамках данных наименований особенностей материальной культуры местного населения.
Указанная цель предполагает решение следующих задач:
с максимальной полнотой выявить всю совокупность лексем, обозначающих пищу в воронежских говорах;
построить тематическую классификацию лексики питания в соответствии с её экстралингвистическими особенностями;
3) представить данную лексику как системно-структурное образование -
вскрыть всё многообразие семантических связей, существующее между
лексическими единицами (антонимические, вариативные, омонимические,
полисемантические, синонимические и др.);
4) дать лексико-семантическую характеристику слов, определить
полный объём их значений, выявить все происходящие в них семантические
изменения;
5) охарактеризовать данные единицы в деривационном аспекте: выявить
мотивировочные признаки, принципы, способы номинации, выяснить
особенности использования словообразовательных средств, обратиться к
этимологии немотивированных слов;
6) выделить слова, наиболее древние по происхождению
(общеславянские, древнерусские), а также лексемы, заимствованные из
других языков; выяснить связь отдельных наименований с современной
лексикой других славянских языков и диалектов;
7) установить ареал бытования данной лексики и выявить связи
воронежских названий пищи с лексической макросистемой диалектного
языка; отграничить слова узколокального характера;
дать этнолингвистическую характеристику данной группы лексики, представить интерпретацию её символического наполнения;
упорядочить и представить весь выявленный лексический материал в виде словарного приложения.
Основные положения, выносимые на защиту:
Лексика питания занимает значительное место в областном диалектном словаре (более 2000 единиц), характеризуясь при этом не только многочисленностью, но и большим формально-содержательным разнообразием, развитой дифференциацией наименований.
Структурное своеобразие изучаемой ТГ состоит в наличии многочисленных лексико-семантических групп, подгрупп и микрогрупп, больших по объёму и многообразных по системным отношениям, между которыми существуют разнообразные взаимопереходы и взаимоперекрещивания. В связи с этим тематическая классификация данных наименований имеет многоступенчатый, иерархический характер.
Лексика питания в воронежских говорах представляет собой системное образование, при этом основными отношениями лексических единиц в пределах данной ТГ являются отношения родо-видовые, синонимические и вариативные.
В анализируемой ТГ активно идут разнообразные процессы: исчезновение одних и появление других лексем, перемещение слов из активного запаса в пассивный и наоборот, изменение семантического объёма лексических единиц и др., - что обусловливается как экстралингвистическими факторами, так и собственно языковыми процессами.
5. Специфику исследуемой ТГ составляет многообразие принципов и
способов номинации (ведущим из которых является суффиксация), наличие
универсальных семантических переходов, актуальность мотивации, преобладание лексем с прозрачной этимологией.
6. В пределах исследуемой ТГ наблюдается большое количество
древних наименований; выделяется значительный пласт общеславянской
лексики и так или иначе адаптированных заимствований.
7. Большую часть наименований пищи составляет лексика общерусская
и южнорусская; кроме того, выделяется мощный пласт лексики
узколокальной, в том числе прежде не зафиксированной письменными
источниками, которая впервые вводится в научный оборот.
Методы исследования. В процессе сбора слов, обозначающих еду, применялся полевой метод («прямой» опрос), при этом материал уточнялся и дополнялся с помощью метода лингвистического эксперимента («спровоцированные» контексты), а также лексикографического метода. Изучение собранной лексики производилось на основе применения метода комплексного анализа, включающего в себя элементы контекстуального, лексикографического, описательного (приёмы наблюдения, обобщения и классификации), сравнительно-сопоставительного методов, а также использование компонентного, статистического и этимологического анализа. Исследование проводилось на основе общеметодических принципов диалектической теории познания.
Научная новизна. Воронежская номенклатура пищи в качестве системно-структурного образования впервые подвергается целостному многостороннему исследованию с использованием данных этнолингвистики. Предлагается принципиально новая тематическая классификация наименований пищи. В научный оборот вводится лексика питания, выявленная автором и не отмеченная словарями, уточняются семантика и ареал бытования лексем, уже зафиксированных лексикографическими источниками. Весь материал впервые инвентаризован и систематизирован в Словаре названий пищи воронежских говоров.
Теоретическая значимость диссертации состоит в создании труда, продолжающего исследовательскую работу по изучению воронежских говоров. Системное описание лексики питания не только предоставит широкие возможности для последующего лингвистического анализа, но и позволит обратиться к одной из важнейших составляющих материальной культуры русского народа. Исследование вносит посильный вклад в решение проблем функционирования и развития современных воронежских и русских говоров, национального языка в целом, а также описания специфики быта и традиций местного населения.
Практическая значимость определяется возможностью широко и многосторонне использовать собранный материал и результаты его исследования: 1) в практике преподавания русского языка и диалектологии в вузе и школе (спецкурсы по лингвокраеведению, региональной лексикологии и русской этнографии), а также для краеведческой работы; 2) при проведении сравнительно-сопоставительного анализа лексического материала различных групп говоров в будущих диссертационных исследованиях; 3) в лексикографической деятельности для подготовки Словаря воронежских говоров; 4) в выявлении лексики пищи по программе подготовки ЛАРНГ.
Апробация работы. Основные результаты исследования были обсуждены на следующих региональных конференциях: «Десять лет работы ВОСК: итоги, перспективы развития» (Воронеж, 1999), «Проблемы собирания и изучения фольклора в современных условиях» (Воронеж, 2000), «Истоки родной речи» (Воронеж, 2001), «Этнография Центрального Черноземья России» (Воронеж, 2002), «Народная культура сегодня: проблемы её изучения» (Воронеж, 2004), а также на ежегодных научных сессиях Воронежского госуниверситета (1998-2004); на межобластной конференции «Экология языка и речи. Слово в диалектном тексте» (Тамбов, 1999); на всероссийских конференциях «Сельская Россия: прошлое и настоящее» (Тула, 1999; Орёл, 2001), «Афанасий Матвеевич Селищев и современная филология» (Елец, 2003), «Проблемы изучения живого русского
слова на рубеже тысячелетий» (Воронеж, 2003); на международных конференциях «Филология на рубеже тысячелетий» (Ростов-на-Дону -Новороссийск, 2000), «Проблемы современной русской диалектологии» (Москва, 2004). Отдельные положения исследования отражены в 17 публикациях.
Этнолингвистический подход
К концу XX века во многих отраслях науки произошёл своеобразный методологический сдвиг - возник и распространился принципиально новый, антропологический подход, основной чертой которого стал антропоцентрический аспект познания всех без исключения объектов: «интерес к человеку как центру вселенной и человеческим потребностям как определяющим разные типы человеческой деятельности знаменует переориентацию, наблюдаемую во многих фундаментальных науках» [Кубрякова 1995, с.212].
Идея концентрации вокруг человека различных по своему характеру исследований была продиктована ростом гуманизации научного знания: глубоким интересом к феномену человека — самой актуальной общенаучной проблеме, а также объединением на этой почве наук естественного и гуманитарного профиля, появлением смежных научных дисциплин. Учёные, работающие в самых разных направлениях, пытаются выяснить степень человеческого влияния на окружающий мир, специфику проявления в нём антропоцентричного начала, в связи с чем и «складывается новая синтетическая область знания, называемая «человековедением», включающая все сферы науки, изучающие человека, в том числе и язык» [Богуславский 1994, с.5].
Современные исследователи рассматривают человека в качестве центра вселенной. Так, М.В. Попович указывает, что «ничего в исследовании природы мы не получаем без изначальной антропологизации предмета исследования» [Цит. по: Лапиня 1988, с.142]. По утверждению В.Н. Топорова, «вещь живёт только в лучах человеческих потребностей, и, более того, нечто становится вещью только sub specie человека» [Топоров 1995, с.27]. Антропоцентризм, как отмечает Е.С. Кубрякова, «обнаруживается в том, что человек становится точкой отсчёта в анализе тех или иных явлений, что он вовлечён в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели. Он знаменует, иными словами, тенденцию поставить человека во главу угла во всех теоретических предпосылках научного исследования и обуславливает его специфический ракурс» [Кубрякова 1995, с.212]. Таким образом, исследуя особенности взаимоотношения человека со всем сущим, учёные вновь исходят из того, что «человек есть мера всех вещей» (Протагор, I в. до н. э.) [БЭС, 2, с.212].
Сложившаяся ситуация была во многом подготовлена теми научно-философскими воззрениями, которые стали складываться в начале XX столетия, когда изоляционистские теории, считающие человека существом замкнутым и самодостаточным, сменились новыми концепциями, направленными на рассмотрение человека в аспекте всего многообразия его отношений с окружающим миром (прагматизм, экзистенциализм, персонализм, герменевтика и др.). К середине XX века языковеды также пришли к выводу о том, что изоляционизм общепринятой теории Ф. де Соссюра, согласно которой «единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя» [Цит. по: Звегинцев 1964, с.411], послужил причиной многих научных заблуждений и противоречий. Именно с этим было связано формирование новой, номинативно-прагматической парадигмы в языкознании, «ориентированной на изучение внешних связей языка - с действительностью, которую он отражает, и с человеком, которому он служит» [Ломов 1995, с. 130]. Таким образом, современная парадигма лингвистики, которая «поставила в центр внимания координату «Я», рассматривая её как необходимую основу для всего остального» [Степанов 1985, с.217], является по своей сути антропоцентрической.
Тематический подход
Понятия системы и структуры, появившись в научном обиходе в начале XX века, к середине прошлого столетия получили статус универсальных научных категорий. В дальнейшем это, как известно, привело к возникновению кардинально нового принципа исследований явлений окружающего мира, а именно - системно-структурного подхода. Суть его заключается в том, что любой объект познания рассматривается как целостная, устойчивая, особым образом организованная и выполняющая определённую функцию совокупность элементов. При этом важное значение приобретают качество и количество составных компонентов системы, а также особенности связей между ними, поскольку в целом они составляют самую сущность того или иного системного образования. Ценность такого подхода заключается в том, что он «позволяет перейти от фрагментарного и разрозненного представления об окружающей действительности к представлению её как единого целого» [Жукова 1980, с.3-4].
В лингвистике системно-структурный принцип исследования получил признание уже в начале XX столетия, при этом вопрос о языке как о совокупности особым образом организованных единиц в разное время освещали Ш. Балли, Ж. Вандриес, В. Гумбольдт, А. Мейе, Р. Раек, Ф. де Соссюр, А. Шлейхер, Г. Штейнталь, Р. Якобсон, И.А. Бодуэн де Куртенэ, Ф.И. Буслаев, Н.В. Крушевский, A.M. Пешковский, М.И. Покровский, А.А. Потебня, Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов, Л.В. Щерба, Г.О. Винокур, А.И. Смирницкий, Н.И. Толстой, А.А. Уфимцева, Ф.П. Филин, Д.Н. Шмелёв и др. Системность является важнейшим теоретическим понятием современного языкознания, исходящего из того, что «язык представляет собой не простой набор разнородных элементов, а своеобразное единство взаимосвязанных, взаимообусловленных и взаимодействующих частей» [Распопов 1976, с.135], в связи с чем он понимается и исследуется «как система, составляющие элементы которой оказывают друг на друга взаимное влияние» [Сороколетов 1978, с. 14].
Однако на практике вскрытие системных особенностей языка неизбежно порождает многочисленные трудности. В первую очередь они проистекают из того, что «система языка не наблюдаема, и поэтому учёные могут только мысленно, на основе разных косвенных данных представить себе, как она устроена» [Попова 1998, с. 117]. Существуя не явно, во внешней речи, а скрыто, в сознании человека, язык дан нам в опосредованном восприятии, в результате чего все возможные теории его системного устройства, подтверждённые научными фактами, логически доказанные и общепринятые, есть не что иное как модели, с той или иной степенью достоверности иллюстрирующие действительно существующую систему, но, к сожалению, соответствующие ей не полностью. Тем не менее, изучение и описание языка как системного образования представляется целесообразным и актуальным, поскольку в будущем лингвистике «предстоит построить модель системы языка, в наибольшей степени приближающуюся к естественному состоянию языкового знания» [Там же, с. 122].
Лексический уровень языка, также будучи системно организованным, обладает своей собственной спецификой: он «представляет собой исключительно сложную, разноаспектную и многомерную систему, основанную на разнообразных отношениях между словами, и представить эту систему одновременно со всеми видами связей между её элементами практически невозможно» [Общее языкознание 1983, с. 188]. Сложность данного уровня языка и проистекающая из этого малоизученность его внутреннего устройства кроется «в практически трудно исчислимом количестве единиц этой системы (лексем), в её максимальной открытости и зависимости от внеязыковой ситуации — от «системы» или просто конкретного набора реал ем» [Толстой 1997, с. 45].
Общие и обобщённые названия пищи
Вслед за В.И. Невойт мы выделяем общие названия пищи — слова, которые выражают понятие пища в наиболее общем виде, безотносительно к её разновидностям, и обобщённые названия пищи — лексемы, занимающие промежуточное положение между общими и конкретными номинациями пищи [Невойт 1986, с.6].
Общие названия пищи в воронежских говорах представлены следующими номинациями. Бра шна: Ф тот вечир разгавор з брашны начилси. ПТН. Хохол. В русских летописях лексема брашно отмечается в различных значениях: яства, снедь (X в.), съестные припасы (X в.) мучное кушанье (XI в.), пища (XIII в.) [СРЯ XI-XVII вв., 1, с.328]. В отличие от некоторых учёных, относящих номен брашно к старославянизмам [Львов 1975, с.163; Німчук 1981, с.ЗЗ], большинство исследователей считают его русским словом, заимствованным из старославянского (церковнославянского) языка [Болонина 1978, с.64-65; Козырев 1970, с. 144; Фасмер, 2, с.209; Преображенский, 1, с.43]. Как указывает Ф.П. Филин, «брашно проникло в русскую речь ещё в дописьменную эпоху, в результате его не следует относить к разряду церковнославянизмов, а нужно рассматривать как обычное русское слово, заимствованное в отдалённую эпоху из другого языка» [Филин 1949, с. 148]. В древнерусском языке лексема брагино бытовала наряду с исконнорусским борошно. У В.И. Даля это слово имеет помету «церк.» [Даль, 1, с. 126].
Е дево [СРНГ, 8, с.319]; ёдова: Ёдавы усякай быламнога. Р.ГВЗ. Семил.; едовище [Даль, 4, с.660]. Слово едево восходит к праславянскому edivo [Невойт 1986, с.7]. В русских говорах в значении пища, съестное кушанье известны лексемы е дево (казан., сарат., яросл., вят., енис), е диво (пек., твер., костром.), едовище (волог., влад.), ёдаво (енис, сиб.), ёдово (сарат., урал., влад., тул.) [СРНГ, 8, с.319-322]. Указанные номинации представляют собой суффиксальные образования от глагола edti ( есть). Е ство: Ества столька многа! МДВЖ. Семил. В русских летописях встречается слово ества то, что едят, пища (XV в.), кушанье, блюдо (XVII в.) [СРЯ XI-XVII вв., 5, с.60]. В Словаре В.И. Даля номен е ство зафиксирован с пометой «пек., твр.» [Даль, 4, с.660]. В русских говорах в значении еда, кушанье бытуют лексемы е ства, е ство (общерус.) [СРНГ, 9, с.41-42].
Жратьё: Ижратъя многа, а ён дурак дураком. РПН. Н.-Усм.; жра чка: Нада пайтить жрачкю приготовить. ХЛБ. Н.-Усм. Данные номинативы являются суффиксальными дериватами от глагола жрать: др.-русск. ; жьрети, ст.-слав. жрети приносить жертву, жертвовать ; более ранее значение корня gbr-/ gbr — глотать [Черных, 1, с.306]. В воронежских говорах этот глагол и его производные не характеризуются отрицательной экспрессией: Штой-та на мине жратва (аппетит) напала. УСТ.-МРВ. Реп.; Побыстрей нажралси и пришол ф школу. СРГ. Эрт.; Наработалась — жрать хачю. ТД. Пан.
Корм: Ой, вы извянити, у миня ищё нету корму! Н.СЛС. Семил.; кормёж: Свабода дароэюы кармижу. РСШ. Реп.; увелич. кормя ка: Этому мужыку карьмяки-та нада сколькя! НЖ.КРЧ. Гриб.; уменып.-ласк. кормо чек: Ани дажы лутшым гастям кармочку ни дають. СЛД. Остр. В древнерусском языке слово корм имело целый ряд значений: еда, пища; корм для скота (XII в.), съестные припасы (XVI в.), угощение (XVII в.) и др.; кроме того, бытовал номен кормеж еда (XVIII в.) [СРЯ XI-XVII вв., 7, с.316-318]. В воронежских рукописях XVII в. лексема корм зафиксирована в значении род подати, повинность [Соколова 1966, 2, с.41]. У В.И. Даля корм еда, пища, харч ; значение питание, пропитание приводится с пометой «стар.»; здесь же находим слово корме ж кормленье, в значении действия покормка, насыщение [Даль, 2, с. 165]. В русских говорах отмечается номинация кормёж еда, пища (перм., волог.) [СРНГ, 14, с.335]. Отметим, что значение слова корм пища животных напрямую связано с её внутренней формой: даваемая пища [Невойт 1986, с.8]; ср. кормити кормить, давать пищу (XI в.), угощать (XIV в.), давать корм (скоту, птицам) (XIV в.), скармливать скоту (XVII в.) [СРЯ XI-XVII вв., 7, с.320-321]. В воронежских говорах лексема корм и его суффиксальные дериваты кормёж, кормочек, кормяка обозначают пищу как человека, так и животных; ср. также кормитесь! обращение при угощении — кушайте, пожалуйста (ворон.) [СРНГ, 14, с.337]. Слово корм является праславянским ( кытъ) общеславянского характера и имеет соответствия в других и.-е. языках [Фасмер, 2, с.329]. Исследователи по-разному раскрывают этимологию данного номена: 1) возводят к и.-е. кег, (нов.-перс. ser сытый ) [Преображенский, 1, с.393]; 2) относят к праслав. skormb (др.-русск. скоромь жир, масло ) [Bruckner 1957, с.496]; 3) сближают праслав. къгтъ с ирл. coirm, cuirm пиво , гальск. коирті, лат. сгетог густой сок [Фасмер, 2, с.329].
