Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Семантическая организация концептуальных полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду» 20
1. Семантическое поле «Положительное отношение к труду» 21
2. Семантическое поле «Отрицательное отношение к труду» 33
3. Принципы семантической организации полей: сопоставительный анализ 50
Глава II. Базовые семантические модели поля «Отношение человека к труду» 56
1. Семантико-мотивационное поле «Положительное отношение к труду» 60
Человек как биологическое существо 60
Деятельность 67
Движение 78
Физическое воздействие 84
Местоположение в пространстве 90
Собственность 94
Звук и речь 97
Человек и социум 99
Еда 101
Животные 104
Мифология 106
Свойства веществ и материалов 107
2. Семантико-мотивационное поле «Отрицательное отношение к труду»
Человек как биологическое существо 110
Деятельность 122
Образ времяпрепровождения i33
Движение 141
Физическое воздействие 152
Местоположение в пространстве
Собственность 165
Звук и речь 168
Человек и социум 172
Еда 177
Животные 182
Мифология 185
Свойства веществ и материалов 190
предметы неодушевленного мира 193
3. Проблема корреляции концептов «лени/праздности» и «трудолюбия» 196
Заключение 210
Сокращения 219
Литература 223
Указатель 238
- Семантическое поле «Положительное отношение к труду»
- Человек как биологическое существо
- Проблема корреляции концептов «лени/праздности» и «трудолюбия»
Введение к работе
Интерес исследователей-лингвистов к понятию и слову труд возобновляется вновь и вновь и вряд ли когда-нибудь будет исчерпан. Такое положение дел связано с вхождением отношения к труду в базовый человеческий «пакет ценностей» (наряду с отношением к окружающим людям, к истине, к собственности и др.), что обусловило его закрепление в картине мира и всестороннюю разработку представлений о данном фрагменте действительности в языке.
Изучение выраженных в языке представлений об обширной сфере трудовой деятельности предполагает, по крайней мере, два основных аспекта. Первый касается внешней, «этикетной» стороны трудовой деятельности, в рамках которой регулируются организация трудового процесса, распределение трудовых обязанностей в семье, взаимоотношения между работником и работодателем, трудовая взаимопомощь, традиционные нормы поведения при совместной работе и т.п. Второй аспект затрагивает внутреннюю «психологическую» vs. «этическую» составляющую труда, собственно отношение к труду. В данной работе будет рассмотрен второй аспект — категория «трудовой нравственности», которая определяется как «совокупность ценностно-нормативных представлений, в которых отражается отношение социальной группы или общества в целом к труду» [СЭ, 355].
Будучи одной из категорий этики, трудовая нравственность входит в такое смысловое образование, как духовная культура народа. Реконструкция основ духовной культуры через призму языковых данных в современной русистике осуществляется активно и разнообразно. Наиболее системно эти вопросы рассматриваются в серии сборников «Логический анализ языка» (под редакцией Н.Д. Арутюновой) [см. ЛАЯ 1991, 1997, 1999, 2000аб, 2002 и др.] и в 3-томном «Новом объяснительном словаре синонимов русского языка» (под редакцией Ю.Д. Апресяна) [обоснование принципов его составления см. в НОСС 1995]; ср. также исследования А. Вежбицкой, О.П. Ермаковой, М.Л. Ковшовой, В.В. Колесова, Н.А. Купиной, И.Б. Левонтиной, О.А. Михайловой, В.А. Плунгяна, Е.В. Рахилиной, И.А. Стернина, В.Н. Телия, Л.О. Чернейко, А.Д. Шмелева, Е.В. Урысон и др. Особой популярностью пользуется фразеологический материал [см., к примеру, Фразеология в контексте культуры 1999], художественные и публицистические тексты [см. Сандомирская 2001]. Исследователи, изучающие материал системы современного русского литературного языка и
текстов, добились существенных успехов и в сфере конкретного анализа, и в плане разработки методологии лингвокультурологического направления. Однако вне сферы их интересов (по естественным причинам) остаются следующие моменты: во-первых, они редко обращаются к истории языка, к диахронической проблематике; во-вторых, они нечасто работают с таким источником этнокультурной информации, как внутренняя форма слов, которая дает весьма устойчивую и «выкристаллизовавшуюся» картину действительности; в-третьих, они фактически не затрагивают материал традиционной народной культуры.
В центре нашего внимания оказывается именно традиционная духовная культура народа, область традиционных представлений как наиболее консервативная, устойчивая часть менталитета, являющаяся базой для развития современного мировоззрения.
Основой лингвистического изучения духовной культуры является принятое разными школами антропологической лингвистики положение о том, что «естественный язык является универсальным средством конструирования концептов «языка культуры»» [Вендина 2002, 10]. Задавая координату язык : традиционная духовная культура, мы относим данное исследование к активно расширяющемуся кругу работ, выполненных в русле этнолингвистического направления в языкознании.
В славянской научной традиции этнолингвистические исследования наиболее интенсивно развиваются в рамках московской этнолингвистической школы Н.И. и СМ. Толстых и люблинской школы Е. Бартминьского. По определению Н.И. Толстого, «этнолингвистика может пониматься как раздел лингвистики, объектом которого является язык в его отношении к культуре народа. Она изучает отражения в языке культурных, народно-психологических и мифологических представлений и «переживаний» [Толстой 1995, 39]. Актуальность и популярность направления в целом и этнолингвистических методов в частности связана с окончательным утверждением тезиса об этническом своеобразии языков (особенно на лексико-семантическом уровне) и перспективностью комплексного подхода к описанию традиционной духовной культуры, внедряемого этнолингвистами и основанного на положении об изоморфизме языка и культуры. Такой подход предполагает учет различных субстанциональных форм культуры - фольклора, обряда, языка, их сопоставление, ориентацию на изучение «диалектного» характера культурных явлений, которая предполага-
ет появление ареального аспекта исследования, нацеленность анализа на реконструкцию народной картины мира.
При этом задачи этнолингвистического исследования понимаются двояко: «описание того или иного фрагмента традиционной картины мира по данным разных культурных кодов либо выявление специфики отражения духовной культуры в языке» [Березович 2000, 7-8]. Отсюда вытекает возможность выбора разных исследовательских установок, которые могут быть направлены на «поиск только тех смыслов, которые нашли свое отражение в языке (языковая картина мира) (выделено Е.И. Якушкиной. - М.Е.), или на описание основных смыслов культуры, независимо от способа их воплощения (единый план содержания культуры)» [Якушкина 2002, 4]. Первая установка реализуется в рамках так называемой «узкой» этнолингвистики, вторая - «широкой». На настоящем этапе развития славянской этнолингвистики в большей степени реализовал себя «широкий» подход, при котором этнолингвистика становится своего рода семиотикой культуры, применяющей лингвистические методы к анализу неязыковых форм культуры. Он масштабно воплощен в словарных формах [СД; SSiSL], а также в исследованиях Н.И. и СМ. Толстых, Т.А. Агапкиной, О.В. Беловой, Л.Н. Виноградовой, А.В. Гуры, Е.Е. Левкиевской и др. В меньшей степени разработан «узкий» подход, предполагающий изучение информативности языковых данных для выявления основ народного менталитета [см.: Толстая 2000аб, 2002; Березович 2000, Вендина 2002, Журавлев 1999, Никитина 1999, Плотникова 2000, Рут 1992, Подюков 1991, Юдин 1997, Якушкина 2003, и др.].
В свете утверждаемого в этнолингвистике противопоставления языковой и культурной семантики встает проблема поиска языковых источников этнокультурной информации, определения того, над какими содержательными компонентами языковых единиц «надстраивается» культурная семантика, ср.: «Культурная семантика, хотя и носит преимущественно символический характер, как правило, не является абсолютно конвенциональной (подобно, скажем, запретительной семантике красного цвета светофора), а обнаруживает определенные, закономерные связи с прочими компонентами значения слова. Так, например, «отгонная» культурная семантика слова веник (или метла) строится на магическом и мифологическом осмыслении тких признаков ооозначаемого словом оытового предмета, как «контакт с мусором, нечистотой», «выметание, устранение, очищение» и т.п., которые входят либо в
ядерное, лексическое значение (дефиницию), либо в лексическую коннотацию, либо в экстралингвистическую зону коннотации» [Толстые 1995,291-292].
В этнолингвистических исследованиях большое значение придается мотивации слова, которая указывает на способ видения носителя языка, связывающего реалии окружающего мира или маркирующего ряд единиц одними и теми же языковыми средствами. «Обращение к изучению внутренней формы слова дает исследователю возможность проследить движение мысли в акте номинации, услышать голос человеческой личности, познающей и осваивающей мир» [Вендина 2002, 10]. Знание, которое дает внутренняя форма, можно считать наиболее объективированным, поскольку оно «срастается» с самой устойчивой, субстанциональной частью языка - языковой формой» [Березович 2000,34].
Важным моментом для этнолингвистических выводов является включение в объем этнокультурной информации, извлекаемой из внутренней формы слова, не только содержания признака, положенного в основание номинации (мотивационного признака), но и его интерпретации, т.е. ответа на вопрос, почему был выбран данный признак. Соответствующий этап анализа можно определить как выстраивание «моста» между содержанием языковых единиц и ментальным миром идей, образов, представлений, ценностных установок и т.п. Поиск причин номинаций расширяет компетенцию лингвистики, поскольку предполагает обращение как к определенным языковым категориям (например, учет свойства экспрессивности некоторых единиц, выявление семантической модели), так и к экстралингвистическим сущностям - «ментальным образам, мифологическим представлениям, ритуальной сфере или практическому опыту» [Толстая 2002, 114].
Семантика лексических единиц в нашем случае также является важным источником этнокультурной информации. Семантический контур слова, логика организации семантики связаны с интерпретацией фрагмента действительности в сознании субъекта; звучание интерпретационного компонента усиливается в том случае, когда мы имеем дело с «аксиологической» лексикой, к сфере которой относится и лексика, выражающая отношение человека к труду. Культурную основу оценки человека по отношению к труду составляют: ценностная позиция носителя языка, определяющая в целом, что «хорошо» и что «плохо»; стереотипные представления о содержании настоящего дела (они определяют сему-идентификатор 'без дела'), образы типичного лентяя и типичного работящего человека; набор аксиологических шкал, по которым
положительно или отрицательно оцениваются признаки выполняемого процесса ('медленно', 'ловко', 'старательно' и т.д.). Таким образом, уровень понятийной семантики единиц представляет совокупность описательных и оценочных смыслов, которая может быть структурирована на определенных основаниях.
Регулярность конкретных мотивировок на мотивационном уровне содержания и типизированность дифференциальных признаков (сем) на семантическом уровне объективируются при соотнесении отдельных единиц в рамках определенного лекси-ко-семантического множества. В этом отношении удобную структуру для этнолингвистического анализа представляет собой лексико-семантическое поле, лексическая группировка, чье семантическое пространство «определяется в конечном счете логическими отношениями между понятиями, с которыми соотносятся данные слова» [Гак 1998, 691]. Системная организация лексико-семантического поля также несет на себе печать идиоэтнического взгляда на мир, поскольку «с высоты птичьего полета» отражает процесс концептуализации объекта действительности, за которым стоит «интерпретация, обобщение и закрепление в отдельной языковой единице свойств объекта и отношения к нему субъекта» [Симашко 1998, 175]. Являясь сферой реализации концепта, лексико-семантическое поле может быть квалифицировано как концептуальное поле. Подобная полевая структура специфична тем, что подразумевает исследование на разных уровнях содержания: в рамках поля «Отношение к труду» мы работаем с мотивационным и семантическим уровнями. Общее направление в этнолингвистической интерпретации полевой структуры нацелено на «поиск способа организации, «внутренней формы» семантики», предполагающее «такое преломление семантических категорий, которое позволит продемонстрировать субъективность человеческих предпочтений, задающих неровность, прихотливость и алогичность языкового отражения действительности» [Березович 2003,39].
Таким образом, выделяются два аспекта исследования: описание смысла единиц поля, определенного рамками мотивации и понятийного содержания слов, и интерпретация выделенных смысловых категорий в свете мировоззренческих установок носителя языка. Принципы организации пространства смыслов, раскрывающие логику носителя языка, более наглядно проявляются при сравнении. Поэтому нами была предпринята попытка сопоставительного анализа лексики положительной и отрицательной оценки по отношению к труду. Основаниями для сопоставления послужили семантические категории, выделяемые на определенном этапе анализа. Перспектив-
ность данного подхода к «высеканию» этнокультурной информации видится в ряде моментов. Во-первых, более отчетливо обозначается мера специфичности того или иного смысла. Во-вторых, оценка получает дополнительную структуризацию рядом оппозиций (например, внешнее - внутреннее, рациональное - эмоциональное). В-третьих, выявление симметричных и асимметричных оппозиций дает представление о двух типах мышления - нормативном (оно оценивает мир с позиции социальных норм, что предполагает разведение на одном основании двух признаков по разным полюсам и симметричность оппозиции) и стереотипном (в нем перевешивает традиция восприятия и интерпретации какой-либо стороны объекта оценки).
Сказанное выше позволяет заключить, что этнолингвистический анализ русской лексики со значением 'отношение к труду' может быть результативным средством для характеристики значимого фрагмента традиционной языковой картины мира. К этому располагают свойства данной лексической области: 1) она содержит представительный и хорошо отработанный в системе языка (и особенно диалекта) материал, о чем говорит объем изучаемого лексико-семантического поля; 2) большинство единиц поля экспрессивны, что выдвигает на первый план коннотативный комплекс в семантической структуре слова, дающий возможность проследить отраженные в нем субъективные впечатления носителей языка; 3) лексика анализируемого поля отражает важнейший с точки зрения аксиологии мировоззренческий комплекс - комплекс ценностно-нормативных представлений о труде.
Определенную содержательную базу для изучения лексико-семантического поля «Отношение к труду» в этнолингвистическом аспекте составил целый ряд исследований, так или иначе затрагивающих тему человек : труд в языковой семантике (как литературного языка, так и диалекта), в паремиологическом фонде культуры и в художественном тексте.
По объекту анализа можно выделить два основных направления в изучении этой темы в лингвистике.
Первую группу составляют те исследования (выполненные как в диахроническом, так и в синхроническом аспектах), которые посвящены реконструкции наивных представлений носителя языка, непосредственно связанных с понятием и словом труд. Предметом изучения, в таком случае, становятся этимология и особенности семантического развития слов, входящих в гнездо корня труд- [Алексеев 1998; Толстая 1998; Топоров, 1995], выявление всех возможных коннотативных элементов,
входящих в значение слова труд [Голованова 2002], смысловые и функциональные нюансы, проявляющиеся в деривационных связях лексем труд, трудиться, работа, работать [см. лексикографическую статью И.Б. Левонтиной в НОСС 1995], историческая мотивация семантических расхождений между словами, обозначающими производительный процесс, в сопоставлении с другим славянским языком [Петрухи-на 2003].
«Зерном» концепта труда в русском языковом сознании является этимологическое значение славянского *trud- из и.-е. *ter- 'тереть' [Топоров 1995, 704]. Мотив физического действия получает развитие в семантике слова труд в ц.-слав. и ст.-слав. языках, где на первый план выходят значения физического усилия, страдания, препятствия (ср. 'страдание, мучение, болезнь; беспокойство, горе; трудность, тяжесть, тяжкое положение', 'усилие (также плоды труда, усилий, аскетическая жизнь, мученический подвиг)', 'затруднение, трудность'). Высокая моральная оценка этих состояний средневековым сознанием отражается в появлении значения 'подвиг' и поддерживается книжной традицией (а также в определенных фольклорных жанрах, например, в духовных стихах); в качестве «идеального образца труда-мучения для средневекового культурного сознания возвышается, конечно, подвиг Христа» [Толстая 1998, 24]. Параллельно в русских диалектах слово труд и его дериваты широко употребляются в семантической сфере боли, болезни, мучений, и особенно часто - по отношению к родовым и смертным мукам [Толстая 1998, 25]. Почвой для подобной семантизации явилось специфическое восприятие труда в «производственном» аспекте, ср. «Труд в русском языковом сознании не просто работа, некое занятие, выполнение определенной задачи, предполагающее субъект, цель, средства ее достижения. Труд прежде всего труден и мучителен (время его - страда - своим обозначением отсылает к теме страдания), он понимается как нечто вынужденное, принудительное (нужда, нудить), и в этом смысле он, конечно, не просто бремя, но и проклятие человеческой жизни» [Топоров 1995,704].
Наполнение концепта труда «высвечивается» также в сопоставлении основных синонимичных лексем, обозначающих производительную деятельность. Е.В. Петру-хина, уделяющая внимание в своей статье различию между лексемами работа, работать и труд, трудиться, относит истоки такого разграничения к этимологическому прошлому, в котором основа раб- связывается с и.-е. *orbhos 'раб'. Семантика принудительного труда, работы «на кого-то» остается основной у глагола работати
в старославянском языке (ср. 'находиться в рабстве', 'служить кому-то', 'тяжело работать на кого-то'). У глагола трудитися значение 'работать' в это время не фиксируется. Со временем оба глагола развивают обобщенное значение трудовой деятельности, но если лексемы труд, трудиться сохраняют коннотации «творчески и этически значимой, полезной, масштабной деятельности»1, то работа, работать становятся основным нейтральным средством для обозначения трудового процесса [Петрухина 2003, 488-489] . Различие в культурно-исторической мотивации лексем и в их функциональной значимости привело к тому, что в современном русском языке для труда на первом плане находятся усилия, сама деятельность, поэтому труд не анализируется, в отличие от работы, в терминах цели и результата [Там же].
Концепту «Труд» посвящена работа Г.В. Токарева Теоретические проблемы вербализации концепта «Труд» в русском языке [Токарев 2003]. На обширном языковом материале, включающем цельнооформленные лексемы, фразеологизмы, паремии, афоризмы, текстовые фрагменты и представляющем разные временные срезы и формы существования языка, предпринимается попытка предельно полного описания культурного компонента в концепте «Труд». Диалектная лексика в данном исследовании используется как репрезентант «территориальной субкультуры» и не составляет специального объекта рассмотрения (что приводит к выводу о близости когнитивных стратегий, которые определяют осмысление трудовой сферы, в общенародной культуре и субкультурах [Там же, с. 7]). В ходе анализа автор устанавливает много-аспектность содержания концепта и сложную структуру составляющего его культурного компонента, что обусловлено «с одной стороны, дифференциацией лингвокуль-турной общности на социумы, с другой - диктумным и модусным типами языковой семантики, объективирующими результаты концептуализации и категоризации знаний о труде» [Там же]. Но, на наш взгляд, широта и разнообразие источников, дающих богатую и довольно пеструю информацию, оказывается абсолютной ценностью, «затемняя» специфику «семантических сущностей», объективирующих процессы концептуализации и категоризации. Иллюстрацией к подобному суждению является
Выход на первое место этической оценочной составляющей заметен в использовании глагола трудиться «для выражения иронии, когда семантика глагола контрастирует с общественной оценкой деятельности, которую он обозначает, как незначительной, бесполезной или общественно вредной. Например: Один из мошенников, по совместительству трудившийся в местном отделении милиции, разработал новый план» [Петрухина 2003,493].
Подобное функциональное обособление слов труд, трудиться имеет характер национальной специфики при сравнении, например, с чешским языком [Петрухина 2003].
постановка исследователем задач работы, которая предполагает сначала разработку модели концепта и структурирования его культурного компонента, а потом — изучение механизмов объективации культурных смыслов, исследование стереотипных представлений и выявление особенностей семантики единиц (порядок следования задач сохранен - М.Е.) [Там же, с. 4]. Выводы Г.В. Токарева о наличии у автора художественного текста интенции «реализовать христианскую доктрину русской культуры» [Там же, с. 8] на основании одного (!) окказионального синонима также видятся нам слишком далеко идущими. В содержательном плане нам представляются интересными, в частности, выводы Г.В. Токарева о динамике концепта ТРУД, отражающей «постепенный переход от ценности социальных, психологических, физиологических факторов к утверждению утилитарных и техногенных...» [Там же, с. 30].
Другой подход к теме труда предполагает рассмотрение моральных качеств, характеризующих отношение к труду, т.е. обращение к понятиям лени и трудолюбия. В истории изучения данного круга лексики надо отметить, два момента: во-первых, лексика, характеризующая положительное отношение к труду, гораздо реже становилась объектом анализа [см. Кругликова 1992]; во-вторых, преобладала постановка структурно-семантических задач, т.е. выявление «некоторых системных закономерностей группировки ЛЗ конкретных слов» [Лукьянова 1986, 108], что вело к ограничению конкретного лексического материала словами той или иной частеречной принадлежности [Анферова 2000; Бахвалова 1995; Богомолова 1997; Бурова 1994; Лукьянова 1986; Матвеева 1979; Тарасова 1979; Храмцова 1996].
Говоря о структурно-семантическом подходе, мы считаем, что он не является выигрышным в лингвокультурологическом плане для экспрессивной лексики, характеризующейся наличием субъективно-оценочного компонента.
Л.Е. Кругликова рассматривает семантические множества в рамках лексико-фразеологической парадигмы «Человек, положительно относящийся к труду» в словообразовательном аспекте и в плане географической дистрибуции существительных с указанным значением. Семантическое структурирование лексического материала исходит из первоначального разбиения на два множества: «человек, превосходящий в работе других» и «человек, выполняющий положенную работу». Но подобная дифференциация не учитывает того, что абстрактную идею (отношение к чему-либо), имеющую к тому же ценностное содержание (положительное отношение), языковое сознание раскрывает, как правило, через выделение определенного признака, являю-
щегося показателем этого положительного отношения, т.е. через опенку; таким образом, языковое сознание становится еще и оценочным. А оценочное сознание, как известно, имеет особенность характеризовать социальный стандарт знаком «+» [Матвеева 1986, 30]. В связи с этим, не удивительно, что второе множество, как отмечает сама Л.Е. Крутикова, не представлено не только в говорах, но и в литературном языке. Кроме того, автор делает вывод о самостоятельности развитии языковой системы в той или иной местности, но не оговаривает относительность этого заключения на основе представленного материала. Между тем, рассматриваемая в статье система - синонимический ряд существительных - является лишь частью лексико-семантической системы (поля), которая складывается в результате реализации конкретной идеи.
Ориентируясь на реконструкцию представлений, стоящих за языковыми фактами, и логику их появления, мы склонны расширять лексические границы материала, вводя в круг рассмотрения слова с разной грамматико-категориальной характеристикой на основании общности выражаемой ими идеи. Что касается целостности ментальных образований, то она, на наш взгляд, обусловлена не территориальным фактором, а этническим.
Вполне органичным подходом является рассмотрение особенностей семантики экспрессивных слов с учетом их прагматики, в частности, исследование того, как влияет коммуникативная структура высказывания на характер эмоциональной оценки. Так формулируется один из аспектов анализа экспрессивных глаголов с архисемой 'работать', 'не работать', осуществленного Л.Н. Храмцовой [Храмцова 1996]. В результате анализа высказываний диалектоносителей в плане субъектно-объектных отношений выявились следующие особенности оценочного сознания народа: 1) в высказываниях «о себе» употребляются, как правило, глаголы двух ЛСГ - 'работать много, напряженно' и 'работая очень много, устать', что определяется желанием говорящего вызвать эффект сочувствия; при этом действует этическое ограничение на самовосхваление; 2) в высказываниях «ко 2 л.» говорящий стремится при помощи эмоциональной оценки (в основном, негативной) оказать непосредственное «исправительное» воздействие на адресата; 3) на эмотивно-оценочную тональность высказываний «ко 2 л.», «о 3 л.» существенное влияние оказывают социальные роли участников речевого акта; 4) если объект оценки в высказываниях «о 3 л.» представляет собой конкретное лицо, степень эмоции и оценки достаточно высока (по сравнению с
обобщенным объектом оценки в спровоцированных контекстах) [Храмцова 1996, 10-12].
Лексика со значением 'отношение к труду', становилась также объектом концептуальных штудий, но получила несколько одностороннюю разработку: с одной стороны, рассматривался преимущественно отрицательный полюс оппозиции (понятие лени и праздности); с другой стороны, лексический материал ограничивался лексикой и фразеологией литературного языка (первое и второе обстоятельство связаны, если учесть небольшое количество литературных единиц с семантическим признаком 'положительное отношение к труду'3).
Оригинальную модель описания концепта лень предлагает Е.О. Опарина [Опарина 1999]. Автор представляет «непредметное имя» лень в виде фрейма, чьи «категориальные смыслы» («внутрифреймовые модусы») реализуются через устойчивую сочетаемость базового слова (например, лень напала, сладкая лень) и указывают на определенные параметры обозначаемого. Последующее соотнесение реконструируемых модусов с установками и знаками культуры выявляет существование двух способов концептуализации: лень может восприниматься как агрессивная враждебная сила (ср. чудовищная, губительная лень; лень сковывает, заедает и т.п.) - и в этом случае она «соотносится с обиходной системой ценностей народа, в которой труд расценивается как добродетель, а праздность — как порок» [Опарина 1999, 142]; другой модус концептуализации, представляющий лень как сладкую, томную, беспечную и т.п., восходит к культурной концепции романтизма, по которой отказ от рутинного и суетного труда являлся данью вдохновенью и творчеству [Там же].
Между тем, данные способы концептуализации лени не исчерпывают представления носителей русского языка, поскольку едва ли не большая часть этих представлений лежит в области народного мировоззрения и реконструируется в диалекте. Но концептуальная интерпретация диалектной лексики, характеризующей человека по его отношению к труду, составляет пока лакуну в изучении темы и концепта труда и оставляет место для дальнейших исследований, к числу которых принадлежит и данная работа.
Актуальность предпринимаемого исследования обусловлена значимостью реконструкции традиционных представлений о мире по данным системы языка, а также
3 Закономерна поэтому группировка смыслов в идеографических классификациях и составление оппозиции, не на основе семы 'отношение к труду', а, например, 'наличие дела*, 'отсутствие дела' [см. Бурова 1994].
отсутствием в современной русистике исследований, в которых производится комплексный этнолингвистический анализ одного из важнейших для народной аксиологии концептов - концепта труда.
Угол зрения на концепт труда, под которым рассматривается не вся сфера трудовой деятельности, а только позиция субъекта труда, его отношение к труду, выбран не случайно. При заявленном подходе отношение к труду самого носителя языка (психологическая составляющая его представлений о труде) проецируется на семантику языковых единиц и тем самым являет собой не совокупность коннотаций, а выделяется как объект языковой концептуализации. Как следствие, отношение к труду начинает реализовывать себя в виде пропозициональной структуры (признак -носитель признака — денотативные ситуации, в которых проявляется признак), формирует лексико-семантическое поле, а также предполагает существование определенной логики семантизации и номинации.
Итак, цель данного исследования - охарактеризовать фрагмент русской народной языковой картины мира, связанный с определением отношения человека к труду, на основании этнолингвистического анализа лексико-семантических полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду» в русских народных говорах.
Данная цель предполагает решение следующих задач:
— выявить параметры словарной дефиниции, позволяющие осуществить вы
борку лексики изучаемых полей из лексикографических источников, и провести
выборку;
- определить структуру семантических полей «Положительное отношение к
труду» и «Отрицательное отношение к труду» на основе компонентного анализа
единиц и охарактеризовать особенности наполнения секторов поля;
— произвести ономасиологическую классификацию лексических единиц;
выявить и описать набор базовых семантических моделей на мотивационном уровне концептуальных полей;
осуществить сопоставительную характеристику концептуальных полей на каждом уровне содержания;
— выявить и описать этнокультурную информацию, содержащуюся в иссле
дуемых лексических полях, в свете категории трудовой нравственности.
Задаваемый в работе аспект интерпретации обусловливает наполнение и границы лексико-семантического поля, определяя их единицами, связанными логическими отношениями с понятием отношение к труду.
Закрепление в семантике единиц оценочной интерпретации абстрактного объекта действительности зачастую создает трудную для лексикографов ситуацию воссоздания по речевым контекстам мнения носителя языка относительно субъективной подоплеки в выполнении или невыполнении работы, т.е. положительного или отрицательного отношения к делу; объективность смыслов, изначально преломленная через призму оценочного взгляда, в определенной степени также теряется при лексикографическом описании.
Проблема более однозначно решается в отношении лени/праздности, что обусловлено большей степенью информативности негативно оцениваемых свойств и, следовательно, их большей отработанностью в сознании. Если говорящий просто констатирует ситуацию отсутствия дела (ср. контекст Целый месяц в больнице скан-дырила) и лексикограф определяет ее семой-идентификатором 'без дела' (ходить, бродить, сидеть и т.д.), то эта ситуация относится к фактам негативного отношения к труду. Утверждать это, нас заставляет убеждение в том, что противопоставление двух рядоположенных характеристик (например, в случае 'ходить без дела' - дея-тельностных) есть примета оценочного, интерпретационного мышления в противовес объективному, отражательному (ср. более явный случай противопоставления 'здоровый/рослый/крепкий, но ленивый').
Что касается представлений о положительном отношении к труду, то трудности с идентификацией значений как принадлежащих лексико-семантическому полю «Отношение к труду» связаны с фиксацией впечатлений о качестве выполняющейся работы, отраженных в оценке по быстроте, ловкости, объему, затрате времени и т.д. В отличие, например, от такого субъективного параметра работы, как затрата сил (семы 'усиленно', 'напряженно', 'изо всех сил', 'не покладая рук'), быстрота (ср. 'быстро', 'проворный') или объем работ ('много', 'за двоих') являются объективными показателями, только косвенно свидетельствующими о внутренних интенциях человека. Но положение дел таково, что носитель языка преимущественно оценивает ход работы комплексно, нейтрализуя частные признаки - как смежные ('быстро' и 'ловко', 'много' и 'напряженно'), так и нерядоположенные (ср. с огня рвать 'рабо-
тать быстро, с охотой, с огоньком' [СРНГ 22. 34\],расстарываться 'очень стараться, много и усиленно работать' [СРГСУ 5,65]).
Материалом для исследования послужили лексические и фразеологические единицы русских народных говоров, имеющие в своей семантике признак 'отношение к труду, делу, работе'. Выборка материала осуществлялась, во-первых, при помощи слов-идентификаторов, т.е. лексем, однозначно и наиболее репрезентативно реализующих соответствующие идеи: отрицательное отношение к труду — 'лентяй', 'лентяйничать', 'лениво (работать)', 'лежебока'; 'праздно (жить, проводить время)', 'вести праздный образ жизни', 'праздный', 'тунеядец', 'тунеядствовать', 'дармоед'; 'бездельник', 'бездельничать', 'без дела' (ходить, сидеть), 'уклоняться от дела', 'отлынивать от дела'; положительное отношение к труду - 'трудолюбивый', 'работящий', 'работать усердно/ старательно/ прилежно/ не покладая рук'; во-вторых, при наличии комплексного определения, в котором признак 'отношение к делу' как бы «аккумулируется» из ряда частнооценочных смыслов (ср. охобачивать 'делать что-либо с усердием, ловко, быстро, хорошо' [СРНГ 25,42]).
Состав лексико-семантического поля «Отношение человека к труду» был определен в ходе фронтальной выборки из русских диалектных словарей: Словарь русских народных говоров, Толковый словарь живого великорусского языка В.И. Даля, Словарь русских говоров Среднего Урала, Словарь русских говоров Среднего Урала: Дополнения, Архангельский областной словарь, Новгородский областной словарь, Псковский областной словарь, Словарь вологодских говоров, Словарь русских говоров северных районов Красноярского края, Словарь русских говоров южных районов Красноярского края, Словарь русских донских говоров, Словарь смоленских говоров, Фразеологический словарь русских говоров Сибири.
Наиболее подробно и полно в нашем материале представлены данные говоров Русского Севера; полнота была достигнута тем, что, помимо диалектных словарей, в качестве источника материала нами была использована обширная Картотека Словаря говоров Русского Севера, составленная на основе полевых записей Топонимической экспедиции УрГУ по территории Архангельской, Вологодской, Костромской и частично Кировской и Ярославской областей (картотека хранится на кафедре русского языка и общего языкознания Уральского государственного университета им. A.M. Горького). На протяжении 5 лет автор работы принимал участие в полевых сборах материала на Русском Севере.
В ходе анализа в качестве определенного лексического фона нами были привлечены факты лексики и фразеологии общенародного языка, а также жаргона и просторечия.
Анализ материала осуществлялся с помощью следующих методов: методы компонентного семантического анализа, семантической реконструкции, ономасиологического и этимологического анализа, концептуального анализа, методика лингвистического портретирования. Также были использованы статистический и сопоставительный методы.
Научная новизна данного диссертационного исследования определяется комплексным подходом в изучении языковых источников информации о значимом фрагменте народной аксиологии - характеристике отношения человека к труду. В научный оборот введен обширный диалектный материал, в том числе содержащийся в неопубликованных источниках и собранный в полевых условиях.
Теоретическая значимость работы состоит в том, что в ней апробированы принципы комплексного этнолингвистического анализа лексико-семантического поля, сочетающего характеристику его семантической и мотивационной структуры (на материале поля «Отношение к труду» в русских народных говорах); на основании этого анализа произведено описание значимого фрагмента народной аксиологии. Идеи и выводы работы имеют ценность для изучения идиоэтнической семантики языка; предлагаются семантические реконструкции и этимологии для ряда лексем и фразеологизмов с затемненной внутренней формой.
Практическая значимость. Результаты и выводы работы могут быть использованы в вузовских курсах по диалектологии, спецкурсах по этнолингвистике, ономасиологии, этимологии. Кроме того, материалы исследования могут быть использованы при составлении словарей идеографического типа и уточнении лексикографического описания изучаемых лексем.
Апробация работы. Основные положения были изложены автором в докладах на ежегодной региональной научной конференции «Актуальные проблемы лингвистики: Уральские лингвистические чтения» (Екатеринбург, 1999), Всероссийской конференции «Язык. Система. Личность» (Екатеринбург, 1999, 2001), Международной конференции «Лингвокультурологические проблемы толерантности» (Екатеринбург, 2001), Восьмой Российской научно-практической конференции «Сельская Россия: прошлое и настоящее» (Орел, 2001), IV Международной научной конференции «Русская диа-
лектная этимология» (Екатеринбург 2002). По теме исследования опубликовано 8 работ.
Структура работы соответствует целям и задачам исследования.
В первой главе {Семантическая организация концептуальных полей «Положительное отношение к труду» и «Отрицательное отношение к труду) описывается структура двух семантических полей, входящих в рамки поля «Отношение к труду» в диалекте: определяется ядро поля, которое задает смысловое наполнение секторов поля, границы поля репрезентируются через связь с соседними семантическими полями; устанавливаются принципы организации семантического пространства.
Во второй главе {Базовые модели поля «Отношение человека к труду») на первый план выходит мотивационный аспект единиц полей; основной единицей описания становится базовая семантическая модель, выделяемая на основе обобщения частных мотивационных моделей; последовательно описывается каждая базовая модель; выявляются причины обращения носителя языка к той или иной модели.
Каждую главу предваряет предисловие, в котором описываются основные единицы и приемы анализа.
Семантическое поле «Положительное отношение к труду»
В русском языке определяющим для базовой идеограммы положительное отношение к труду является понятие трудолюбия. На основании дефиниции лексемы трудолюбие любовь, привычка к труду; усердие в труде [ССРЛЯ 15, 1049] можно судить, что в объем ядерного комплекса входят следующие составляющие: субъект, интенции, эмоциональная сфера, постоянство, образ действий, ответственность за результат, направленность на объект, объект — производительный процесс. Как можно заметить, имя трудолюбие обобщает внутреннюю и внешнюю форму существования признака - интенции и образ действий, в которых они проявляются. С логической (и лингвистической - ср. прозрачную внутреннюю форму лексемы трудолюбие) точки зрения, первичен эмоциональный настрой на работу, именно он ведет к высокому уровню ее выполнения.
Диалектными лексическими единицами центра поля являются абстрактные существительные и фразеологизмы, со следующими семантическими признаками: а) интенции субъекта, относящиеся к эмоциональной сфере : зависть трудолюбие, желание работать [СРНГ 9, 318], нахрап азарт к работе СРГК 3, 398], живинка особый интерес, особая любовь к определенной работе, увлечение каким либо делом [СРГСУ 1, 158], рука гудит о желании что-нибудь сделать [СРГК 1, 411]; б) образ действий, обусловленный добросовестным, ответственным отношением к делу : радйвость усердие, старание, прилежание [СРНГ 33, 247], прилбга прилежание, умение, навык [СРНГ 31, 277], провбръе быстрота, ловкость в движениях, в работе; проворство [СРНГ 32, 103].
Актуализация и различная комбинация ядерных признаков задает возможность для дальнейших логических переходов и определяет набор секторов, «субполей» семантического поля.
Производным от ядерного комплекса выступает сектор выполнять работу, проявляя качество, заслуживающее положительной оценки . Лексический массив данного участка поля представлен глаголами и фразеологическими единицами, значения которых варьируют общую идеограмму сектора, ср. гоношить делать что-либо увлеченно, с усердием, старательно [СРНГ 7, 10], не огревать носа работать, усердно, не покладая рук [СРГК 4, 42], на лету хлеба достать быстро что-либо делать, выполнять любую работу [СРНГ 17, 15]. Наполнение конкретных идеограмм зависит от основания, по которому производится оценка качества работы .
Модификация смыслов, помимо оценочного аспекта, касаются также: а) ф а -зовых модификациий: порасшйньгатъ начать быстро, проворно делать, работать [КСГРС], запузыривать начинать делать с охотой, удовольствием [СРНГ 10, 365], на плечах заработать заработать ценой больших усилий [СРГК 4, 546], замастачить сделать ловко, умело, скоро [СРНГ 10, 234], опроворить сделать что-либо быстро, скоро [СРНГ 23, 298]; понатужить постараться, потрудиться с усердием [СРНГ 29, 250], поударничатъ поработать ударно некоторое время [СРНГ 30, 331]; б) субъекта/процесса, каузирующего качество: ср. приломать приохотить к делу, работе, научить [СРНГ 31, 278], изумёть научиться хорошо делать свое дело [СРНГ 12, 172], нагоразживатъся приобретать умение, ловкость, навык в чем-либо, навастриваться [СРНГ 19,209].
III. При актуализации семантического признака субъект образуется сектор субъект, обладающий ценными деловыми качествами . Репрезентантами данной идеограммы являются имена существительные и отдельные фразеологизмы,
4 Поскольку основания для оценки являются общими для разных секторов, речь о них пойдет отдельно, после представления общей структуры ПОЛЯ. например: работяга усердный работник, много и усердно работающий человек [ССРЛЯ 12, 24], трудник тот, кто любит работу [НОС 11, 65], намытарь человек, до тонкости знающий свое дело, мастер [СРНГ 20, 45], опара об искусном, сноровистом человеке [КСГРС], по делу о работящем, трудолюбивом человеке [АОС 10, 453]. Конкретное содержание семантического признака деловое качество зависит от основания оценки (см сноску на предыдущей странице).
Что касается категориальной семы субъект , то она, как правило, сводится к общей характеристике - человек / работник / тот, кто... . Модификация смысла может быть осуществлена: а) п о полу: трудйбильнща трудолюбивая женщина [КСГРС], обихддница рачительная и расторопная хозяйка [СРНГ 22, 68]; б) по роду занятий или предмету деятельности: шигикун старательный хозяин [Кругликова, 100], палея ловкая в работе женщина, хорошая рукодельница [СРГК4,178].
IV. Признаковый сектор поля определяют две идеограммы характеристика выполнения работы и характеристика человека по деловым качествам . Он формируется, с одной стороны, посредством наречий и фразеологических сочета ний, например: належно усердно, старательно [СРГК 3, 345], впервых лучше других, опережая других в каком-нибудь деле [АОС 5, 140], на ходкую руку уме ло, ловко, мастерски [КСГРС], с подрядом усердно [СРГК 4, 667]; с другой сто роны, за счет прилагательных, являющихся универсальным средством описания человека: ходкий работящий, тот, кто все умеет и успевает [КСГРС], при струженный расторопный, старательный [СРНГ 31, 423], досужий трудолюби вый, способный к разного рода деятельности [КСГРС]. V, Сектор основания оценки нерядоположен с перечисленными секторами, а является некой надстройкой, модификационным элементом, обусловливающим со держание практически всех частных структур поля. Смысл появления данного сек тора исходит из разнообразия проявлений положительного, «любовного» отноше ния к работе, труду.
Человек как биологическое существо
Единицы, составляющие поле «Положительное отношение к труду», регулярно строятся на базе какого-либо свойства человека, воссоздавая реалистичный портрет человека способного и любящего трудиться. Данная базовая модель обобщает представления об особенностях внешнего вида работящего человека, рисуя его «анатомический» портрет, и мнения носителя языка о его внутреннем психофизиологическом состоянии, его личностных качествах.
При номинации по соматическим признакам подробно разрабатывается образ рук трудолюбивого человека. Общую картину использования рук в работе составляет ряд моментов: констатируется сам факт обладания и использования рук, ср.: ручной человек человек способный, привычный к делу [Даль 4, 111], оберучь прилежно, усердно, охотно, изо всех сил (заурал., сев.-двин., курган., перм.) [СРНГ 22, 37], рукодйлевый умелый, искусный [КСГРС]; обращается внимание на их постоянную занятость в деле, отрицается состояние покоя: не покладая рук (работать, трудиться) беспрерывно, с усердием, не переставая [СОВРЯ, 160], рук не класть не иметь перерыва в работе, отдыха [СРГК 2, 360], не по-ложаича рук не покладая рук (урал.) [СРНГ 29, 99], рук не покладывать не переставая, прилежно, усердно {Кто работает, рук не покладает, те справно живут) (том., кемер., ср.-обск.) [СРНГ 28, 382], муха на руку ему не сядет о подвижном, работящем человеке (иркут.) [СРНГ 19, 35]; появляется конкретизация образа занятости рук за счет указания на объект: не отсекать рук (от чего-нибудь) усердно, не переставая делать что-нибудь (От темна до темна не отсекать рук от серпа) [СРГК 4, 328], прикладывать руки проявлять особое старание (К белью руки прикладывай и все по-разному стирай) (урал., костром.) [СРНГ 31, 246]; помимо этого, для рук трудолюбивого человека важна способность захвата и удержания чего-либо: ширить руки пошире работать хорошо и много [НОС 10, 94], из рук не выпасть все горит в руках [АОС 8, 61], не выходит ничего из рук о постоянно что-нибудь мастерящем, умеющим все делать человеке [АОС 8,371 ].
Семантический перенос со значения левша на значение мастер на все руки, умелец в лексеме пдкша (забайкал.) [СРНГ 29, 28] указывает на то, что особой приметой мастера на все руки может становиться владение им левой рукой. Это требует комментария, поскольку языковому образу левой руки сопутствует зачастую негативная оценка. Контекстом для появления подобной оценки является корреляция оппозиций «правый - левый» и «хороший - плохой» [Якушкина 2003, 55]. «Аномальность» левой руки7 видится носителями русского языка в том, что ею не принято креститься, ср. левая рука некрещеная рука [Даль 4, 109]; она связана с действиями наоборот, ср. приведешгую лексему покша, а также другие номинации левой руки пакша, пакля, пакила, имеющие отношение к корню пак- с основным значением наоборот ; и в целом - «иная» по сравнению с правой рукой, ср. ино-ручный левша [Даль1 2, 105]. Отрицательная оценка касается и деятельностного функционирования: левше приписывается неумелость, нерасторопность и попросту лень, нерадивость, ср. пакила неловкий, неуклюжий, несручный человек [Даль1 3, 14], ленивая рука рука, которой человек владеет хуже чем другой [Попова, 101] (в большинстве случаев это левая рука — М.Е.)9. Как же неумелость оборачивается в искусность, мастерство? Думается, что расхождение оценок отталкивается от признака иной/делать не так 10: быть не таким, как все или делать что-либо иначе, чем принято, может быть воспринято как, с одной стороны, «быть хуже», с другой стороны - «лучше». Думается, что внутреннюю форму лексемы покша можно трактовать в положительном смысле - превосходящий в чем-либо других работников .
Проблема корреляции концептов «лени/праздности» и «трудолюбия»
Цель данного параграфа — выявить этнокультурную информацию, заложенную в механизмах смысловой связи концептов отрицательного и положительного отношения к труду в рамках процесса лексической объективации. Исследовательской базой послужило широкое использование сопоставительного метода при изучении оппозиций концептов - синонимичных (см. работы из серии «Логический анализ языка», лексикографические статьи Нового объяснительного словаря синонимов) и антонимичных (см., в частности, работы В.А. Лукина [Лукин 1996], Н.Б. Мечков-ской [Мечковская 2002], Е. Бартминьского [Бартминьский, Небжеговская 1999]). Концептуальный анализ антонимичных пар в данных работах опирается на некоторые общие приемы, что обусловлено существованием типичных линий взаимоотношений между разными концептами. Во-первых, корреляция может предполагать равновесие, симметрию концептов в каком-либо аспекте (ср. статистические выкладки, приводимые В.А. Лукина и свидетельствующие о примерно равном количестве слов, реализующих концепты противоречия и согласия на современном этапе развития языка [Лукин 1996, 145]). Во-вторых, процессы лексической объективации противоположных идей могут пересекаться, приводя к отношениям тождества (ср. сопавдение этимонов слов со значением начало и конец [Мечковская 2002, 70]). В-третьих, в процессе концептуализации объект может восприниматься с одной только ему свойственной стороны или интерпретироваться с особой позиции, что проявляет асимметрию концептов (ср., например, проявление асимметрии начала и конца в количестве дериватов от слов со значением начало и конец , что определяет степень сложности соответствующих словообразовательных и фразеологических гнезд [Мечковская 2002, 74]). Оппозиция двух полюсов поля «Отношение человека к труду» реализует все указанные виды связи, что делает их основными единицами предлагаемого сопоставительного анализа.
1. Симметрия противоположных понятий в семантике, как известно, означает антонимию слов. На уровне словопроизводства симметрия проявляется во взгляде на объект номинации под одним углом зрения и разведении признаков объекта по разным полюсам одной шкалы оценок. Ниже будут представлены те фрагменты ономасиологических портретов лентяя и трудолюбца, которые были разработаны с одних и тех же позиций, что обусловило противопоставление в парах мотивацион-ных признаков (левая колонка таблицы представляет семантико-мотивационное поле «трудолюбия», правая - поле «лени/праздности»).
Подобная поляризация признаков в образах лентяя и трудолюбца проявляет ценностное отношение носителя языка к концептуализации идей лени/праздности и трудолюбия. Таким образом, аспекты, в которых выделяются противопоставленные характеристики можно считать имеющими особое значение для языкового сознания.
Регулярность симметричной оппозиции проявляется и на уровне речи, при затрагивании темы труда. В подавляющем большинстве случаев носитель языка сталкивает в словесных рамках лень и праздность не с трудолюбием и мастерством, а с понятием работы, дела, труда. Это актуально для разных речевых отрезков: в рамках речевого контекста интеграция не только фиксирует наличие смысловой связи, но при этом противопоставляет, стоящие за словами понятия безделья и работы (ср. Поделаю, лягу, лежу даром; Работала, не огревала носу) и имеет, как правило, прагматическую нагрузку - выражение оценки одобрения (ср. Раньше были беломойки, а теперь фее работают), неодобрения (ср. Он все на ней выезжал — она работает, а он лодыря корчит , Все работают, а он юла, хоронится, при юла лентяй [КСГРС]; Ну ты че мантолишь-то, при мантолить лениться, отлынивать от работы [КСГРС]) или побуждение к действию (ср. Работай — якой ты бавтрюк, при бавтрюк лентяй, тунеядец [СРНГ 2, 32]; А я сижу банкетаю. Дело нужно делать, а не лясы строить); в пословицах54 носитель языка, сталкивая лень и работу, бездельника и работника, также стремится противопоставить их, ср.: Работа с зубами, а леность с языком; Наши пряли, а ваши спали; Где работно, там и густо, а в ленивом дому пусто; Труд человека кормит, а лень портит; Ленивый к обеду, ретивый к работе; Люди жать, а мы под межою лежать; Рядись, не стыдись, а работай, не ленись. Особенно ярко это проявляется в пословицах о взаимоисключающем характере лени и работы, ср. Отлежав бока, не любо за молотило взяться; Пахать, так не дремать; Либо пахать, либо песни играть; Девушка гуляй, а своего дела не забывай; Песню играть - не поле орать. Единство места и времени возможно только в ироническом контексте, ср. Хорошо на печи пахать; Ленивый сидя спит, лежа работает.
