Содержание к диссертации
Введение
Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического исследования 17
Гнезда *kys-//*kvas-, *sol-//*sold-, *zir-, *ma(z)sl-, *tuk-, *sa(d)I-, *volg-: «пищевая» семантика
2.1. Гнезда *kys-ll*kvas-. Особенности реализации семантики «кислая пища». 31
2.2. Гнезда *sol-//*sold-. Особенности реализации семантики «соленая пища»,
«сладкая пища» 51
2.3. Гнезда *zir-, *ma(z)sl-, *tuk-, *sa(d)l-, *volg-. Особенности реализации
семантики «жирная пища» 62
Симантико-мотивационные связи «пищевой» лексики с другими семантическими полями
3.1. Человек
Физическая характеристика 84
Тело 84
Больной - здоровый 87
Молодой - старый 91
Мужской - женский 93
Физиологические процессы 101
Зрение. Речь 106
Внешний вид 107
Эмоции 109
Интеллект 114
3.2. Социум. Культура
Родственные отношения 118
Социальные отношения 119
Этика 133
Свадебный обряд 137
Игры 147
3.3. Природа
Растения 162
Гео- и гидрообъекты 166
Метеорология 177
3.4. Бытие
Движение 188
Время 190
Количество 191
Общая рациональная оценка 192
Выводы 196
Семантическое своеобразие лексики, называющей категориальные свойства пищи: итоговая характеристика 204
Семантико-мотивационная группа «Кислая пища» 205
Семантико-мотивационная группа «Жирная пища» 211
Семантико-мотивационные группы «Соленая пища», «Сладкая пища» 220
Заключение
Литература 230
Приложение 243
- Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического исследования
- Гнезда *kys-ll*kvas-. Особенности реализации семантики «кислая пища».
- Человек
Введение к работе
Объект и предмет исследования. Объектом настоящего исследования являются общенародные и диалектные единицы русского языка, называющие кислую, соленую, сладкую и жирную пищу, а также слова, объединенные с ними семантико-мотивационными связями. Вследствие жизненной и культурной значимости пищи соответствующая лексика широко представлена в русском общенародном языке и диалектах, ср. литер, квас, кисель, сладости, сладкое, масло, сало, диал. севернорус. кисліша 'закваска', окистта 'сусло', сладкий суп 'компот из ягод или сухофруктов', солонйк 'пирог с солью'1 и т. п.
Выбранный участок вербального пространства, безусловно, обладает богатым потенциалом как источник информации о традиционной культуре этноса. Недаром этнографическое описание какого-либо региона - как его древней, так и современной культуры, - включает характеристику гастрономических пристрастий его жителей к пище определенного состава (животной, растительной, постной, скоромной и т. п.), способа приготовления (вареной, жареной, печеной и т. п.) и вкуса (кислой, соленой, острой и т. п.). Если рацион определенных этнических и социальных групп всегда разнится и может меняться во времени, то свойства пищи являются универсальными и константными характеристиками, описывающими как традиционную, так и нетрадиционную кухню.
Из всей обширной и разнообразной группы свойств пищи (сырой - вареный, холодный -горячий, вкусный - невкусный и др.) нами были выбраны признаки «кислый», «соленый», «сладкий», «жирный». Данные характеристики являются, базовыми для описания не только отдельных блюд, но и вкусовых предпочтений этноса в целом. Признаки «кислый», «сладкий», «соленый», «жирный», несомненно, можно назвать категориальными, поскольку именно они делят весь рацион на группы, каждую из которых могут составлять совершенно разные блюда (ср. съесть что-нибудь кисленькое, соленое, сладкое, что-нибудь пожирнее). Мы не включаем в данный ряд «горький» и «острый», потому что они являются «отрицательными» вкусами и не характерны для русской традиционной кухни.
Конечной целью исследования является этнолингвистическая интерпретация русской лексики, обозначающей кислую, соленую, сладкую и жирную пищу, и ее семантико-мотивационных связей в лексической системе.
Этнолингвистический характер работы сосредотачивает исследовательский взгляд на элементах народной языковой и культурной традиции как формах сохранения и трансляции архаических представлений о мире. Данное направление современной славистики связано с именами Т. А. Агапкиной, Н. П. Антропова, Е. Бартминьского, О. В. Беловой, Е. Л. Березович, Т. И. Вендиной, А. В. Гуры, Л. П. Дроновой, А. Ф. Журавлева, Г. И. Кабаковой, В. И. Коваля, Д. Младеновой, А. А. Плотниковой, И. А. Седаковой, Н. И. Толстого, С. М. Толстой, А. В. Юдина и мн. др. Предлагаемое диссертационное сочинение вписывается в рамки «узкой» этнолингвистики: по определению Н. И. Толстого, это «раздел языкознания или - шире - направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции» [Толстой 1995, 27]. «Узкое»
1 Полный корпус материала представлен в главе 2 «Гнезда *kys-ll*k\as-, *sol-ll*sold-, *zir-, *ma(z)sl-, *tuk-, *sa(d)l-, *\olg- "пшневая" семантика» и 3 «Сечантико-мотивашганные связи "пищевой" лексики с другими лексико-ссмантическимн полями», в остальных разделах работы паспортизация дается только в том случае, если лексема не приводится упомянутых главах
этнолингвистическое исследование выходит в смысловое пространство культуры через факты системы языка, руководствуясь тем, что «слова являются кристаллами, которые преломляют в себе образ мира и соединяют его отдельные аспекты; слова связываются сетью отношений с другими словами, с предметами, с человеком, с фактами его собственной истории и истории всех носителей языка» [Бартминьский 2005, 25], а «картина мира находит отражение уже в самом факте именования того или иного объекта действительности отдельным языковым знаком» [Толстая 20026, 118].
Одна из основных проблем, стоящих перед «узкой» этнолингвистикой, - построение процедур анализа языкового материала как источника информации о традиционной духовной культуре. В передаче знаний о мире через язык могут участвовать «внутренняя форма; деривационные связи; концептуальное ядро значения; коннотация, типовая (узуальная сочетаемость; парадигматические связи (синонимия, антонимия и т. п.); "свободная" текстовая сочетаемость; ассоциативные связи» [Березович 2000, 34]. Настоящее диссертационное исследование опирается, прежде всего, на методологические принципы, сформулированные Московской этнолингвистической школой и дополненные «наработками» уральских этнолингвистов. Главным источником этнокультурной информации в исследованиях Е. Л. Березович, Ю. А. Кривощаповой, Т. В. Леонтьевой, И. В. Родионовой, М. Э. Рут, С. М. Толстой, Е. И. Якушкиной и др. признаются внутренняя форма слова и его мотивационные связи. Семантические связи, существующие в языке, сами по себе характеризуют «структуру ментального мира, то как человек (язык) категоризирует мир» [Толстая 20026, 119], а «заложенный в названии признак предмета отражает наиболее устоявшееся в сознании носителя языка представление об объекте... при этом факт наличия номинативной единицы в узусе ограждает от использования для получения этнокультурной информации разовых, индивидуально окрашенных словоупотреблений» [Березович, Рут 2000, 34]. Собственно поэтому предметом данного исследования стали семантические особенности и мотивационные связи лексики с «пищевой» семантикой как источник этнокультурной информации.
Приведем основные методологические установки этнолингвистики, которые определили характер настоящего исследования.
Этнолингвистика обращает пристальное внимание на «диалектный» характер функционирования культурного или языкового знака. Ареальное исследование, как подчеркивал Н. И. Толстой, может заключаться в «анализе характера территориальных вариантов, их состава и структуры, выявление стабильных показателей и признаков, показателей, варьирующихся или просто отсутствующих в некоторых зонах» [Толстой 1993, 49]. Подобный анализ позволяет раскрыть генезис объектов (реконструировать праформу) и представить ареальную характеристику самой территории во всей совокупности явлений и фактов народной культуры [Там же]. Данный принцип этнолингвистики определяет необходимость рассмотрения фактов русского языка на фоне других славянских языков, т. е. обнаружения смысловых сближений и расхождений славянских традиций, определения границ функционирования того или иного знака (например, в русском языке отсутствует устойчивое и широко распространенное обозначение растительного масла (ср. польск. olej), что, конечно же, сказывается на «проработанности» этого образа в языковой картине мира). Кроме того, учет славянского «фона» придает исследованию
типолопіческую перспективу, позволяет совершенствовать процедуру внешней и внутренней реконструкции семантики и мотивации языковой единицы.
Актуальной для «узкой» этнолингвистики является и проблема соотношения языкового и культурного кода как «набора знаков, служащих для выражения некоторого содержания» (о термине «код» в применении к этнолингвистическому исследованию см. подробнее в [Толстая 2007]). С одной стороны, «если нас интересует то, что мы условно называем картиной мира, то очевидно, что языковые и неязыковые знаки в подобных случаях должны трактоваться одинаково, что они принадлежат одному семантическому языку (коду) и провести размежевание между ними на уровне смыслов очень трудно» [Толстая 2002, 125]. С другой стороны, широкое использование в антропологической лингвистике термина языковая картина мира - «мир, увиденный сквозь призму языка, область широко понимаемой языковой семантики» [Бартминьский 2005, 37-38] - ставит вопрос о различии между языковой и культурной картиной мира.
Этнолингвистика, ориентированная на реконструкцию форм традиционной народной культуры, выделяется из антропологической лингвистики (например, современной отечественной лингвокультурологии), прежде всего, обращением к народной традиции (диалекту) и диахронической проблематикой. Рассматривая лексику семантических полей по хронологическим уровням и выявляя характерные мотивационные модели, «можно определить степень устойчивости/изменчивости определенных мотиваций наименования, то есть представлений о мире, следовательно - выделить переменные и константы» [Варбот 2003, 344]. Недаром, по словам Н. И. Толстого, этнолингвистика «оперирует преимущественно исторически значимыми данными... стремясь в современном материале обнаруживать и исторически истолковывать факты и процессы, доступные историческому упорядочению» [Толстой 1995, 28], т. е. ставит целью воссоздание фрагмента древней картины мира.
Обращение к диахронической проблематике соответствует происходящей в настоящий момент смене научной парадигмы, характеризуемой установкой на объяснительность. Этимологические связи слова и происходившие трансформации значения представляют «не только исторический интерес, как нередко думают, но и ключ к пониманию современной семантики слова, в которой этимологическое значение может воспроизводиться» [Трубачев 2004 (2), 116] - «в синхроническом тождестве слова есть отголосок его прежних изменений и намеки на будущее развитие» [Виноградов 1999, 17]. Всякое диахроническое исследование в области лексической семантики предполагает поиск отправной точки семантических изменений (этимологического значения) и описание их динамики (взаимосвязей первичных и вторичных значений). Методика семантической реконструкции, подчиненная нуждам этимологии, разрабатывалась такими исследователями, как Ж. Ж. Варбот, В. А. Меркулова, В. Н. Топоров, О. Н. Трубачев, Р. М. Цейтлин и др. Основным средством проверки восстанавливаемых семантических переходов признаются семантические параллели - внутри одного или нескольких родственных языков. Именно поэтому возникает потребность полевого изучения лексики в диахронии [см., например: Трубачев 2004 (1), 241-259] и обращения к полевым структурам, выделенным с «исторической» точки зрения - см. работы В. Г. Гака об этимолого-семантическом поле [1995] и Ж. Ж. Варбот [1998] о понятии морфосемантического поля, предложенном П. Гиро. «Продуктивным методом использования семантических параллелей
является этимологический анализ лексики одного языка или группы родственных языков по семантическим полям: при этом предоставляются оптимальные возможности для вскрытия и использования семантических параллелей, причем наиболее доказательных, поскольку обеспечивается языковая и историко-культурная однородность материала» [Варбот 1986, 34].
Труды Е. Э. Бабаевой, С. М. Толстой переносят в диахроническую плоскость те проблемы, которые давно уже рассматриваются в синхронной семантике, — вопрос о многозначности, регулярных семантических отношениях, механизмах развития значения (в синхронной семантике см. [Апресян 1995; Падучева 2004; Кустова 2000; Анна А. Зализяк 2004; Рахилина 1999 и мн. др.]). «Задача семантической реконструкции состоит в том, чтобы объяснить сам факт сочетания этих значений в семантическое поле одной праславянской лексемы, найти мотивировки каждого из них, восстановив те контексты, в которых соответствующее развитие (перенос) значений было бы естественным» [Толстая 2003, 550]. Интерпретация связи значений данного слова возможна лишь на всем семантическом спектре соответствующего гнезда или даже за его пределами - в семантическом спектре других слов, связанных с данным словом парадигматическими отношениями, т. е. учитывая синонимы, антонимы, конверсивы и т. д. [Толстая 20066, 19; 2004в, 384].
Данные положения о диахроническом изучении лексики определили «масштаб пространства», на котором в предпринимаемом исследовании рассматриваются семантические переходы и которое становится фоном для изучения отдельного значения. В составе анализируемого нами корпуса лексики выделяются как лексико-семантические поля «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища», рассмотренные в перспективе семантической деривации, так и этимолого-словообразовательные гнезда *kys-ll*kvas-, *sol-//*sold, *zir-, *ma(z)sl-, *tnk-, *sa(d)l-, *volg-. Таким образом, при отборе лексического материала учитывались два критерия: семантический - наличие в значении семы 'сладкий', 'соленый', 'кислый', 'жирный' - и этимолого-словообразовательный - общность корневой морфемы.
Задачи работы и используемые методы. Этнолингвистический характер исследования
определил необходимость решения следующих задач:
этимолого-семантическая характеристика гнезд *kys-//*kvas-, * sol-//* sold-, *zir-, *ma(z)sl-, *tuk-, *sa(d)l-, *volg- в русском языке;
описание семантического своеобразия полей «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища»;
обнаружение и интерпретация регулярных семантических связей, существующих между лексикой пищи и другими понятийными сферами;
определение круга семантических коррелятов для рассматриваемых лексических гнезд (*sold- и *las-, *zir- и *thst-, *sux- и т. д.);
выделение семантических доминант, т. е. базовых семантических элементов, общих для нескольких значений (составляющих этимолого-словообразовательное гнездо или лексико-семантическое поле). Подробнее см. главу 1. «Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического исследования»;
выявление смысловых параллелей и расхождений между языковой семантикой и значениями, проявленными в других символических подъязыках народной культуры (фольклоре, ритуале, верованиях);
обнаружение семантико-мотивационных параллелей для рассматриваемых русских лексем в других славянских языках;
осуществление семантической реконструкции слов с затемненной внутренней формой.
Комплексное этнолингвистическое исследование осуществляется методами семантической реконструкции, полевого, ономасиологического, идеографического и системного семантического анализа, а кроме того, базируется на выявлении семантико-мотивационных параллелей между русскими языковыми фактами и данными других славянских языковых традиций и внеязыковых форм культуры.
Источники использованного в работе материала. Этнолингвистический аспект исследования, предполагающий реконструкцию традиционной картины мира, определил характер привлекаемого материала. В рамках работы рассматривается как диалектная, так и общенародная лексика русского языка, дополненная фактами иных славянских традиций. Принимая тезис об интегральности традиционной культуры, т. е. смысловом единстве всех форм ее выражения, мы привлекали также данные других символических подъязыков народной культуры (фольклор, ритуал, верования).
Для сбора лексического материала использовались словари русских говоров, картотеки диалектной лексики и словари русского литературного языка. Группа «пищевых» слов, которая зафиксирована словарями и могла бы стать объектом анализа, довольно массивна. Однако мы не претендуем на ее полный охват и представление всего корпуса русской лексики, относящейся к группам «кислая, соленая, сладкая и жирная пища». Основным источником диалектных данных явились «Словарь русских народных говоров» и «Толковый словарь...» В. И. Даля. Материалы этих макротерриториальных тезаурусов были дополнены данными, почерпнутыми из других диалектных словарей (архангельских, вологодских, новгородских, псковских говоров, говоров на территории Карелии, говоров Ср. Урала и др.). При сборе материала нами были просмотрены «Словарь говоров Русского Севера», «Словарь областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении» А. Подвысоцкого, «Словарь областного олонецкого наречия в его бытовом и этнографическом применении» Г. И. Куликовского, «Архангельский областной словарь», «Словарь вологодских говоров», «Псковский областной словарь с историческими данными», «Новгородский областной словарь», «Словарь русских говоров Карелии и сопредельных областей», «Живая речь Кольских поморов» И. С. Меркурьева, «Словарь говоров уральских (яицких) казаков» Н. М. Малечи, «Словарь русских говоров Низовой Печоры», «Словарь пермских говоров», «Словарь говоров Среднего Урала». Данные говоров на территории Русского Севера (преимущественно Архангельская и Вологодская области) представлены в нашем исследовании наиболее полно. Однако помимо севернорусских словарей привлекались и словари южнорусского наречия, например, «Словарь русских донских говоров», «Словарь говоров Казаков-Некрасовцев», «Словарь тамбовских говоров (лексика питания)» и др.
Диссертация содержит неопубликованные полевые материалы картотеки Словаря говоров Русского Севера, лексической и антропонимической картотек топонимической экспедиции кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ (в работе которой на протяжении 7 лет принимал участие автор), включающие диалектную лексику Среднего Урала, Архангельской, Вологодской, Ярославской и Костромской областей.
Для проведения семантической реконструкции привлекались данные этимологических и исторических словарей. В ходе исследования использовались «Этимологический словарь славянских языков» [ЭССЯ], «Этымалапчны слоунік беларускай мовы» [ЭСБМ], «Indogermanisches etymologisches Worterbuch» [Pokorny], «Slownik etymologiczny j^zyka polskiego» [Slawski], «Slovenski etimoloski slovar» [Snoj], «Словарь русского языка XVIII в.», «Словарь русского языка XI-XVII вв.», «Словарь древнерусского языка (XI-XIV вв.)», «Материалы для словаря древнерусского языка по письменным памятникам» И. И. Срезневского и мн. др.
Фольклорный материал, представленный преимущественно малыми фольклорными жанрами (пословицы, поговорки, загадки, заклички и др.), и сведения традиционных верованиях и обрядовых практиках были почерпнуты не только из опубликованных источников (в том числе издания XIX в. - собрания материалов В. Н. Добровольского, Е. А. Покровского, Н. В. Калачева, П. В. Шейна, «Быт великорусских крестьян... В. Ы. Тени-шева» и мн. др.), но из еще не изданных архивов и картотек - этнографической картотеки топонимической экспедиции кафедры русского языка и общего языкознания УрГУ, Каргополь-ского архива этнолингвистической экспедиции РГГУ (РГГУ, лаборатория фольклора).
Источниками славянского материала, привлекаемого для сопоставления с русским, стали диалектные и литературные словари украинского, белорусского, польского, чешского, сербского и хорватского языков, а также Полесский архив этнолингвистической экспедиции Института славяноведения РАН (ИСл РАН, отдел этнолингвистики и фольклора), Картотека словаря польских говоров (Польша, Краков), Этнолингвистический архив Университета им. Марии Кюри-Склодовской (Польша, Люблин)1.
Полный перечень источников языкового и культурного материала см. в разделе «Литература».
Краткий обзор литературы вопроса. Актуальность исследования. «Пищевая» лексика не раз становилась объектом этимологических, структурно-семантических, семасиологических и этнолингвистических исследований.
Большая часть работ, затрагивающих «кулинарную» проблематику, посвящена символике хлеба (и др. выпечки). Здесь представлены этнографические и этнолингвистические исследования - «Хлеб в народной культуре: Этнографические очерки» [2004], А. Б. Страхов «Культ хлеба у восточных славян: опыт этнолингвистического исследования» [1991], Л. С. Лаврентьева «Хлеб в русском свадебном обряде» [19906], Н. Ф. Сумцов «Хлеб в обрядах и песнях» [1996], А. В. Гура «Из севернорусской свадебной терминологии. (Хлеб и пряники -словарь)» [1977], «Хлябът в славянската культура» [1997], I. Kubiak, К. Kubiak «Chleb w tradycji ludowej» [1981], P. Kowalski «Chleb nasz powszedni» [2000], Станка Янева «Български обредни хлябове» [1989]. Наименования выпечки анализируются в ряде диссертационных исследований [Анохина 1998; Ильинская 1998; Синячкин 2002; Степанова 2004].
Во многих работах выявляются принципы системной организации лексики питания, проводится ее структурно-семантический или лингвокультурологический анализ. Например, В. В. Губарева в диссертации «Лексика питания в говорах Тамбовской облас-
1 Сердечно благодарим московских и польских коллег за разрешение воспользоваться неопубликованными материалами, а также Кассу Мя-новского (Kasa Mianowskicgo, Польша, Варшава) за предоставленную материальную поддержку
тн» [Губарева 2002] делает предположение о существовании трех функционально-семантических типов лексики питания: социальном (лексика питания в семейно-обрядовом цикле, календарных обрядах), трудовом (лексика производства продуктов питания, приготовления, употребления пищи), возрастном (отраженная в языке градация продуктов питания для детей и стариков). Однако существование последнего, по мнению исследовательницы, подтверждается лишь частично. Ареальному аспекту функционирования лексики семантической группы «Питание» в псковских говорах посвящена диссертация С. В. Дмитриевой [Дмитриева 1999]. Лексико-семантические и лингвокультурные особенности русской «кухонно-бытовой» лексики выделяет в своем диссертационном исследовании И. В. Киреева [2005], изучающая названия кулинарных блюд и напитков, способов их приготовления, обработки, предметов кухонной утвари, помещений и инструментов для приготовления пищи. В лингвокультуроло-гическом аспекте выполнены диссертации И. К. Мироновой «Концептосфера "Еда" в русском национальном сознании...» [2002], А. И.Леоновой «Лингвокультурологическая специфика ку-линаронимов» [2003], Д. Ю. Гулинова [2004], изучившего национальную специфику французской лингвокультурной сферы «гастрономия», И. В. Пахомовой [2003], рассмотревшей метафорическое представление концепта «еда/пища» в английской языковой картине мира новоанглийского периода.
«Нестандартная» лексическая группа выбрана для диссертационного исследования И. В. Чирич. В работе «Лексика застолья в русской языковой картине мира» [2004] автор приходит к выводу, что «специфика лингвокультурного поля "Застолье" в русском языке определяется взаимодействием материального (совместное принятие пищи, выпивка) и нематериального (веселье, общение и произнесение тостов)». Русская лексика начала и конца трапезы становится объектом изучения в статье И. Б. Левонтиной и А. Д. Шмелева [2002]. Особенностям организации традиционной русской трапезы, выявляемым на основе системноязыковых материалов и текстов малых фольклорных жанров (пословиц и поговорок), посвящена серия статей Г. И. Кабаковой [см.: Kabakova 2005; (в печати-а; б)]. Подобную проблематику поднимает и Е. А. Самоделова в статье «Традиционная трапеза (по полевым материалам)» [2005]. Застолье в обрядах и обрядовом фольклоре Русского Севера XIX-XX в. на материале похоро-но-поминальных обрядов и причитаний рассматривает в диссертационном исследовании М. Д. Алексеевский [2005].
К интересным выводам приходят М. В. Китайгородская и Н. Н. Розанова в статье «Продукты питания как социокультурные знаки» [2005]. Исследовательницы полагают, что «стереотипные представления носителей современного русского языка о еде, актуализируемые в разных типах "пищевого" дискурса, соотносятся с определенным набором антонимических противопоставлений, многие из которых сопровождаются оценочными и культурными коннотациями. К числу их относятся такие характеристики еды, как вкусная - невкусная, полезная -вредная, дорогая - дешевая, своя - чужая, простая - изысканная, сытная — несытная, домашняя- недомашняя, будничная- праздничная, постная- скоромная и др.» [Китайгородская, Розанова 2005, 582]. «Характеристики продуктов и блюд, актуализируемые в пищевом дискурсе, могут нести информацию прагматического характера, отражая стереотипные модели пищевого поведения членов данного социума, их привычки, пристрастия, оценки, предубеждения и т. п.» [Там же, 583].
Подробнее представим работы, в которых изучаются названия категориальных признаков пищи, а также исследования, близкие нам в методическом плане.
Лексика, обозначающая свойства пищи, пересекается с лексической группой, называющей перцептивные категории. Это определяет популярность семасиологических исследований, сопоставляющих признаки «кислый», «сладкий», «соленый», «горький» с другими перцептивными категориями. К таким работам относится книга А. X. Мерзляковой «Типы семантического варьирования прилагательных поля "Восприятие"», где в одном из разделов «Семантическое варьирование прилагательных вкусообозначения» автор анализирует значения прил. кислый, горький, сладкий, терпкий, вкусный, безвкусный, невкусный и делает вывод, что «французские <вкусовые> прилагательные чаще, чем английские или русские прилагательные, передают признаки, воспринимаемые другими органами чувств. Переносы осуществляются из сферы "Вкус" в сферы "Запах", "Осязание (Температура)", "Звук", "Цвет", "Форма"» [Мерзлякова 2003, 197]. Данные выводы подтверждаются и анализом нашего материала, который показывает, например, неразвитость «запаховой» составляющей кислого (лишь в редких случаях неприятный запах служит импульсом для номинации). Модусы перцепции (зрение, слух, осязание, обоняние, вкус) и их выражение в языке рассматривает в одноименном диссертационном исследовании И. Г. Рузин [1995]. «Вкусовая» лексика является прекрасным «полем» для решения проблем многозначности. Данную проблему ставит в своем диссертационном исследовании «Семантическая структура русского многозначного слова (Опыт кон-трастивного анализа русских прилагательных вкуса)» Н. Д. Тройская.[1995]. Одно из сделанных исследовательницей наблюдений состоит в том, что для прил. соленый, горький, сладкий, кислый существует общая «тенденция в развитии вторичных значений: возникновение эмоционально-оценочных значений на базе психологических ассоциаций» [Там же, 16]. Семантическое пространство концепта «соленый» анализируется в статье Л. В. Лаенко [2001].
Особо важными в методическом плане являются для нас работы по диахронической семантике. Семантическую организацию слав, гнезда *presnb рассматривает С. М. Толстая в статье «О семантике каритивности (слав. *presnb и его парадигматические партнеры)» [2006а]. Согласно наблюдениям автора, импульсом к развитию всех или большинства других (в том числе не пищевых) значений слав, presnb является семантика каритивности, т. е. недостаточности/отсутствия/лишения (например, соли, закваски): «Каритивный компонент "хлебного" значения, т. е (в данном случае отсутствия закваски) становится источником, основой, в которых при обязательном сохранении самой семы недостаточности/отсутствия (выражаемой в толковании слова через "не", "без", "лишенный" и т. п.) "замещается" предмет недостачи/отсутствия: вместо закваски, кислоты может появляться соль (ср. пресная вода), минеральные и другие питательные вещества {пресная земля), а затем и более абстрактные сущности, в частности и прежде всего время и его единицы {пресный 'новый, недавний'), возраст {пресный 'молодой') и др.» [Толстая 2006а, 364]. Р. Эккерт [1986] «проверяет» приемы исследования в области исторической семасиологии на примере вост.-слав. диал. волога, уделяя большое внимание анализу исторического, диалектного материала, фактов родственных языков. С точки зрения методики анализа материала интересна статья Е. И. Якушкиной «О некоторых особенностях глагола *pekti и его синонимов» [Якушкина 2006]. Целью автора является «как можно более полная реконструкция древней семантики данного глагола и его ближайших со-
седей по лексической системе на основании анализа поведения соответствующих слов в современных славянских языках, вскрытие лексико-семантических и ареалогических закономерностей, управляющих развитием праславянского поля температуры, и описание его как целостного механизма, в котором история отдельного элемента может быть рассмотрена только в контексте истории поля» [Якушкина 2006, 41].
Историко-лингвистический, ономасиологический, этимологический, словообразовательный и функциональный анализ лексики тематического поля «наименования алкогольных напитков» в русском языке XI-XX в. в своем диссертационном исследовании осуществила Л. А. Константинова [1998]. Перед исследователем стояла цель «в лингвоисторическом аспекте раздельно рассмотреть общеславянские, собственно русские и неславянские наименования хмельных напитков, описать историю каждого наименования, выяснить причины изменения в семантике заимствованных наименований, проследить судьбу заимствованных обозначений» [Там же, 7]. Среди исследований, ориентированных на этимолого-семантическую реконструкцию «пищевой» лексики, отметим работы Ю. В. Откупщикова «О древнем названии хлеба в балтийском, славянском и германском языках» [2001], О. Н. Трубачева «Из истории названий каш в славянских языках» [2004 (1)], статью Ж. Ж. Варбот «Ряженка» [1994], труды П. Вальчаковой о названиях каш, выпечки, мясных продуктов в славянских языках [Valcakova 1978; 1999; 2000].
Остановимся на интересующей нас литературе этнолингвистического характера. Из известных нам диссертационных исследований этнолингвистическому аспекту анализа «пищевой» лексики посвящена только работа Т. В. Карасевой [2004], опирающаяся на материалы воронежских говоров. Хорошим подспорьем для предпринимаемого исследования явились статьи этнолингвистического словаря «Славянские древности» («Закваска», «Кисель», «Кислый - Пресный», «Квас», «Каша», «Каравай», «Жур», «Масленица», «Молоко», «Мед», «Борщ», «Пища», «Кормление ритуальное» и др.), написанные Т. А. Агапкиной, М. М. Валенцовой, Л. Н. Виноградовой, А. В. Гурой, А. А. Плотниковой, С. М. Толстой и раскрывающие основные магические и ритуальные функции как отдельных блюд, так и пищи в целом [см. СД 1-3, а также 4 (в печати)]. Так, по мнению М. М. Валенцовой, автора статьи «Кислый-Пресный», данная оппозиция соотносится с противопоставлениями «женский -мужской», «больной - здоровый» и даже «ночь - день». Согласно наблюдениям Т. А. Агапкиной и С. М. Толстой (см. статью «Пища»), культурной семантикой наделяются основные категориальные свойства пищи. «К наиболее значимым, определяющим культурные функции и символику пищи, относятся оппозиции "сырая-вареная (жареная)", "жирная (ско-ромная)-постная", "кислая-пресная", "сладкая-соленая-горькая (острая)", "горячая-холодная", "жидкая-сухая"». Так, кислая пища соотносится со сферой жизни, а пресная - со сферой смерти (ср. пресный хлеб в поминальных трапезах); сладость и жир (масло) имеют сексуальные коннотации (ср. роль и символику сладкого в свадебном обряде); соль наделяется охранительной и отгонной силой и т. п.» [СД 4 (в печати)]. Данные выводы подтверждают актуальность предпринимаемого исследования, направленного, в том числе, на выявление культурных коннотаций «кислого», «сладкого», «соленого», «жирного».
О специфике этнокультурной и языковой семантики «сладкого» пишет И. А. Седакова в статье «О сладком в языке и культуре болгар», выстраивая ряд языковых и культурных оппо-
зиций и корреляций «сладкому» в языке и культуре: «Если в языковом коде "сладкий" противостоит "горькому", "соленому", "безвкусному" (для болгарского), на уровне семиотических оппозиций в культуре это <...> "приятный" - "неприятный" и еще шире "добрый" - "недобрый", 'хороший" — "плохой"» [Седакова 2000, 164]. «Пищевая» проблематика затрагивается И. А. Седаковой и в докторской диссертации «Лингвокультурные основы родинного текста болгар» [2007]. В одном из разделов автор характеризует использование пищевого и вкусового кодов в родинном тексте болгар. С одной стороны, как отмечает И. А. Седакова, существуют пищевые запреты и рекомендации при беременности, соблюдение/несоблюдение которых может повлиять на внешний вид ребенка, его умственные и физические способности, а также пищевые пристрастия (например, сербы не рекомендуют женщине есть острую пищу с приправами, чтобы ребенок не вырос сердитым, а чехи — кислую, чтобы не был злым и плаксивым) [Там же, 351]. С другой стороны, например, «сладкое и соленое при всей своей специфике выступают в родинах и в послеродильных ритуалах ... для формирования "младенческой" судьбы и предостережения от демонов» [Там же, 367]. Символике обозначений вкусовых свойств пищи в восточнославянских языках и культуре посвящена статья Г. И. Кабаковой «О сладких поцелуях и горьких слезах: заметки по гастрономии тела», выявляющая «основные способы "подачи" человека... через "вкусовой" регистр» [Кабакова 2005].
В диссертации Е. И. Якушкиной [2003] «Сербохорватская этическая лексика в этнолингвистическом освещении» одна из глав посвящена вопросу о взаимодействии семантических полей пищи и этики, изучаемом на примере корней *mbrs и *bolg, которые «обнаруживают ряд схождений в сфере вторичных значений, симптоматичных для исследования типологии взаимосвязей кулинарной и этической семантики» [Якушкина 2003, 76]. Автор выстраивает ряд актуальных «пищевых» соответствий и оппозиций, переходящих в этическую сферу, реализующихся в языке и культуре: постный - скоромный —» праведный - грешный, чистый -нечистый, свой - чужой и т. д. (о данных оппозициях см. также в [Якушкина 2003а]). С. М. Толстая в статье «Оппозиция "постный - скоромный" в свете диалектной семантики» также указывает на кардинальное значение противопоставления «постный - скоромный» в славянском поле пищи в силу культурной значимости [Толстая 2002г].
В части этнолингвистических исследований анализируются отдельные «пищевые» сюжеты - см. [Байбурин, 2004; Березович 2002; Горячева 1986; Страхов 2003; Толстая 2000; Толстой 1995; 2003; Топорков 1992]. Мы не будем останавливаться на данных работах подробнее, поскольку они рассматриваются в ходе исследования.
Среди зарубежных исследований, в которых делаются этнолингвистические выводы, можно упомянуть работы польской исследовательницы К. Леньской-Бонк. В одной из статей она характеризует обрядовую функцию меда, а ее книга «Соль земли» («Sol ziemi») раскрывает символику соли в польской культуре. По мнению автора, соль может символизировать совершенно противоположные категории: бессмертие, сопротивление порче, здоровье, плодородие, очищение, богатство, жизнь, но иногда и бесплодие, стагнацию, уничтожение и смерть [Lenska-Bak 2002, 60]. Кроме того, символика соли становится предметом анализа Й. Василевского [1898] в книге «Tabu a paradygmaty etnologii» (Раздел 3. «Tabu і progi kultury»). Автор пытается найти объяснение существующим во многих культурах запретам на употребление соли [Wasilewski 1989, 104]. Например, поляки считали, что не следует солить
выпечку, приносимую «на гробы», и масло, освященное в Пасху, а гуцулки, когда ели пасху, не брали соль в руки, чтобы при шитье руки не потели [Там же, 105]. Польский материал демонстрирует, что соль имеет антидемонический характер, потому пища, приготовленная для демонов, должна быть несоленой [Там же].
Хочется отметить ряд работ, посвященных этнографическому изучению пищи и таким образом дающих прекрасную основу для выявления связей языковой и культурной символики пищи. Среди них укажем сборники «Традиционная пища как выражение этнического самосознания» [2001], «Питание в культуре этноса. Материалы шестых Санкт-Петербургских этнографических чтений» [2007], «Обредната трапеза. Сборник доклади от XI-та Национална конференция на българските етнографи» [2005], статью Л. С. Лаврентьевой «Символические функции еды в обрядах» [1990а], а также книгу Н. В. Зорина «Русский свадебный ритуал» [2001], в одной из глав которой характеризуются особенности свадебной пищи.
Представленные работы демонстрируют привлекательность лексики пищи как объекта анализа - от системно-структурного до лингвокультурологического или этнолингвистического. Актуальность предпринятого нами исследования определяется тем, что изучение «пищевой» лексики позволяет реконструировать воплощенный в языке фрагмент традиционной картины мира. Между тем в славянской этнолингвистике (насколько нам известно) до сих пор не существовало работ, системно рассматривающих наименования категориальных признаков пищи.
Новизна и значимость исследования. Научная новизна диссертационного сочинения определяется тем, что русская лексика, обозначающая вкусовые свойства пищи, впервые стала объектом этнолингвистического исследования. В научный оборот введен новый лексический материал, в том числе содержащийся в неопубликованных источниках и собранный в полевых условиях.
Теоретическая значимость исследования состоит в том, что в нем предложен алгоритм комплексного анализа семантико-мотивационной группы, включающий характеристику входящих в нее этимолого-словообразовательных гнезд; интерпретацию регулярных семантических связей изучаемой лексической группы с иными лексико-семантическими полями; рассмотрение парадигматических отношений слова (как отдельных лексем, так и деривационных парадигм многозначных слов), а также междиалектных, межъязыковых и культурных параллелей.
Практическая.значимость работы заключается в возможности использования полученных результатов в практике вузовского преподавания при подготовке курсов по этнолингвистике, семантике, этимологии, сравнительной славянской лексикологии, а также при составлении справочных изданий и энциклопедий по традиционной культуре
Апробация работы. Основные положения исследования были представлены автором в докладах на V-VI Межвузовских конференциях молодых исследователей «Языки традиционной культуры» (Москва, 2003, 2004), международной научной конференции «Ономастика в кругу гуманитарных наук» (Екатеринбург, 2005), международной научной конференции «Сны и видения в славянской и еврейской традиции» (Москва, 2006), XII Международной научной конференции «Славянская традиционная культура и современный мир. Социальные и эстетические нормативы» (Москва, 2007), IV Международной конференции «Гуманист перед традицией и современностью. Стереотипы в языке и в культуре» <«Humanista wobec tradycji і
wspolczesnosci. Stereotypy w je_zyku і vv kulturze»> (Люблин, 2007), Шестых Санкт-Петербургских этнографических чтениях «Питание в культуре этноса» (Санкт-Петербург, 2007). По теме исследования опубликовано 13 работ.
Положення, выносимые на защиту.
Лексика, называющая категориальные свойства пищи, является богатым источником семантической деривации, результаты которой обнаруживаются в различных тематических сферах, и обладает яркой культурной символикой. Это позволяет изучать данный лексический фонд комплексно — в рамках семантического поля и этимолого-словообразовательного гнезда, а также с учетом параллелей во внеязыковых кодах культуры.
В составе полей «Соленая пища» и «Сладкая пища» гнезда *sol-//*sold- являются основными носителями соответствующих «пищевых» значений. Поле «Жирная пища» характеризуется наличием нескольких этимолого-словообразовательных гнезд - *r/r-, *ma(z)sl-, *sa(d)l-, *volg-, *tuk-, тогда как для поля «Кислая пища», несомненно, доминантным является гнездо *kys-ll*kvas-, которое «сосуществует» со множеством других (*mbzg-, *тъс1-, *mold- и др.), представляющих «пищевую» семантику не столь регулярно. Характер «генетической базы» поля - ее большая или меньшая однородность - отражает саму структуру пищевой категории - ее монолитность (как в случае с «соленым» и «сладким») или «многогранность» («кислый» и «жирный»).
Лексика, называющая категориальные свойства пищи, организована как система оппозиций и корреляций (сладкий — соленый, горький, кислый; соленый, кислый - пресный; жирный, скоромный — постный; сладкий ~ жирный; горький ~ соленый и др.), которые актуальны не только на уровне «пищевых» значений, но и на уровне вторичной языковой семантики и культурной символики.
4. «Вкусовая» лексика связана отношениями семантической коррелятивности (по
С. М. Толстой) с прилагательными, для которых «пищевая» семантика не является первичной:
например, набор значений прил. жирный «повторяет» набор значений прил. толстый, тон
кий, тощий, добрый и др., тогда как прил. кислый по ряду конкретных значений синонимично
прил. мокрый.
Характер семантической деривации на базе пищевой лексики определяется несколькими факторами: этимологическим значением корня; объективными связями реалий (например, семантика «сладкого» соотносится с растительным миром, «соленого» - с характеристиками почвы и воды и др.); общим семантическим элементом, присущим лексике соотносимых тематических сфер (например, семантический признак «возбуждения и беспокойства» связывае г значения 'встревожиться' и 'прокиснуть, забродить').
Для каждой семантико-мотивационной группы может быть выявлен набор базовых семантических элементов (семантических доминант), общих для нескольких значений и соотносимых с различными денотативными областями (например, для семантико-мотивационной группы «Кислая пища» - 'влажный', 'мягкий, вялый', 'малоподвижный, лишенный движения', 'болезненный, старый', 'пустой, бессодержательный', 'беспорядочный', 'неудачный', 'живой, растущий' и др.).
Признаки «кислый», «соленый», «сладкий», «жирный» являются символически нагруженными в русском языке и во внеязыковых кодах культуры и интерпретируются в аспекте противопоставлений «бедный - богатый», «изобильный - скудный», «плодородный (плодови-
тый) - неплодородный», «мужской - женский», «больной - здоровый», «молодой - старый» («свежий - старый»), «чистый- грязный», «пустой - полный», «приятный - неприятный», «этичный - неэтичный», «праведный - грешный».
8. В результате анализа семантической деривации на базе «пищевой» лексики, учитывающего явление семантического параллелизма были, предложены мотивационные реконструкции для ряда лексем: диал. огневатъся 'прокиснуть', масленка 'макушка, темя', воложить 'бить, колотить кого-либо', квасить 'пить', соломатнтъ 'говорить пространно, пусто', сало, масло, квас 'игровой локус', квас 'проигравший игрок', ласи 'игра типа пятнашек' и др. Обращение к другим славянским языкам, фольклору, верованиям и ритуальным практикам позволило проинтерпретировать диал. масла в голове нет 'о глупом, неразумном человеке', пустить в просол 'долго не отдавать замуж', разг. насолить 'навредить' и др.
Структура работы. Первая глава «Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического исследования» определяет категориальный аппарат исследования, принципы анализа материала. Здесь устанавливаются границы рассматриваемых лексических групп, раскрывается терминологический аппарат (семантико-мотивационная группа, семантическое поле, этимолого-словообразовательное гнездо, понятия «донорско-реципиентные отношения», «семантическая доминанта», «коррелятивные отношения» («синонимия», «антонимия», «семантический параллелизм»), «каритивность», «морфосемантическое поле»), раскрывается алгоритм этнолингвистического анализа материала (представление семантического «рисунка» этимолого-словообразовательного гнезда и семантического поля, выявление логики внешних связей семантического поля, анализ многозначности «в контексте» лексического гнезда и семантического поля, сопоставление языковой семантики и культурной символики).
Вторая глава «Гнезда *kys-//*kvas-, *sol-/f*sold-, *zi>-, *tna(z)sl-, *tuk-, *sa(d)l-, *volg-: "пищевая" семантика» содержит, во-первых, этимолого-семантический комментарий к перечисленным гнездам, а во-вторых, раскрывает семантическое своеобразие полей «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища».
Третья глава исследования «Семантико-мотивационные связи "пищевой" лексики с другими лексико-семантическими полями» посвящена интерпретации регулярных семантических отношений «пищевой» лексики с иными смысловыми областями, определению наиболее активных доноров/реципиентов поля пищи. Лексические единицы, связывающие поле пищи с другими полями, распределяются по нескольким смысловым областям, выделенным нами по тематическому принципу. Основанием для «распределения» служили, главным образом, значение номинативной единицы и ее внутренняя форма.
«Человек»: «Физическая характеристика» («Тело», «Больной - здоровый», «Возраст», «Речь. Зрение», «Мужской - женский», «Физиологические -процессы»), «Внешний вид», «Эмоции», «Интеллект»;
«Социум. Культура»: «Родственные отношения», «Социальные отношения», «Этика», «Свадебный обряд», «Игры»;
«Природа»: «Растения», «Гео- и гидрообъекты», «Метеорология»;
«Бытие»: «Движение», «Время», «Количество», «Общая рациональная оценка».
Внутри каждого тематического раздела проводится мотивационный анализ материала, который предполагает вьщеление семантико-мотивационных моделей, характеризующих поле пищи как реципиента или донора по отношению к другим семантическим полям.
В четвертой главе «Семантическое своеобразие лексики, обозначающей категориальные признаки нищи: итоговая характеристика» с учетом выделенных семантических доминант, комплекса коррелятивных отношений, интерпретации регулярных семантических связей, существующих между лексикой пищи и другими понятийными сферами, реконструируются характерные для русской языковой традиции представления о кислой, жирной, соленой и сладкой пище.
В «Заключении» обобщаются результаты исследования и намечаются перспективы разработки данной темы.
Кроме того, диссертация содержит список литературы (раздел «Литература») и «Приложение», демонстрирующее примеры «пищевых», предметных значений гнезд *kys-ll*kvas-, *sol-ll*sold-.
Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического исследования
Объектом диссертационного исследования являются семантико-мотивационные группы «Кислая пища», «Соленая пища», «Сладкая пища», «Жирная пища», состав которых складывается из соответствующих семантических полей, рассмотренных в перспективе семантической деривации, и этимолого-словообразовательных гнезд kys-// kvas- «кислый», soI- «соленый» ll sold- «сладкий», zir- «жир, жирный», ma(z)sl- «масло», tuk- «тук, тучный», sa(d)l- «сало», volg- «волога».
Семантические поля «Кислая пища», «Жирная пища», «Сладкая пища», «Соленая пища» выделяются нами на синхронном уровне. В них представлены лексемы с признаковой, предметной и акциональыой семантикой (их соотношение в каждом поле различно).
Признаковая семантика объединяет лексемы со значением кислый , жирный , сладкий , соленый , ср. диал. закйслый кислый, с кислинкой , воложный жирный , осолёный соленый, просолившийся , сладймый сладкий, сладковатый .
Предметная семантика кислота , пища, имеющая кислый вкус , пища, приготовленная путем заквашивания ; жир , жирная пища , пища, приправленная жиром ; пища, имеющая сладкий вкус ; соль , пища, имеющая сладкий вкус позволяет включить в поле такие лексемы, как диал. солодуха сладкое блюдо из ржаной муки , засолка соленые грибы, овощи , накваска закваска (кислое тесто или молоко) , бретйк кислое молоко , масленики оладьи из пшеничной муки, жареные на масле и др.
Акциональная семантика характерна в большей степени для поля «Кислая пища» (она объединяет лексемы со значением киснуть; быть заквашенным; заквашивать ) и, по убывающей, для полей «Соленая пища» ( приправлять солью , быть засоленным ), «Сладкая пища» ( становиться сладким ), «Жирная пища» ( становиться жирным; приправлять жиром ). Ср. простореч. задуматься прокиснуть , диал. засолодёть забродить, закиснуть , перехвастатъ пересолить , замасливать заправить маслом какую-либо пищу , сладить сластить, подслащать, примешивать что-л. сладкое; солодить, приводить в сладкое брожение .
Для перечисленных семантических признаков существуют наиболее репрезентативные формы выражения - широко представленные в языке общенародные лексемы. В русском языке таковыми являются кислый {киснуть), сладкий, соленый {соль, солить), жирный {жир, а также масло, сало), ср. кислый имеющий своеобразный острый вкус, напоминающий вкус лимона, уксуса, клюквы , закисший вследствие брожения, приготовленный путем квашения [МАС 2, 51], сладкий имеющий приятный вкус, свойственный сахару, меду [МАС 3, 130], соленый приправленный солью, имеющий придаваемый ею характерный вкус (о пище) [МАС 3, 189], эюирный содержащий много жира, масла [МАС 1,486].
Данные лексемы выделяются в «привилегированную» группу на том основании, что соответствующие лексические гнезда регулярно, в наибольшем объеме и полноте представляют заявленную «пищевую» семантику (т. е. содержат и признаковые, акциональные, предметные значения). Именно поэтому для этимолого-семантической характеристики были отобраны гнезда kys-// kvas-, sol-ll sold-, zir-, ma(z)sl-, sa(d)l-. Кроме того, к ним были добавлены гнезда volg-, tuk-, поскольку в диалеках сущ. волога и его словообразовательные дериваты довольно регулярно развивают значения жир, жирная пища , а лексемы гнезда tuk-, хотя и стали малоупотребительным в современном русском языке, этимологически являются древними обозначениями жира.
Отметим, что если рассматривать генетический состав полей, то, например, в составе полей «Соленая пища» и «Сладкая пища» гнезда sol-// sold- являются основными и практически единственными носителями соответствующих «пищевых» значений. Напротив, состав поля «Жирная пища» характеризуется наличием нескольких этимолого-словообразовательных гнезд - zir-, ma(z)sl-, sa(d)l-, volg-, tuk-, тогда как для поля «Кислая пища», несомненно, доминантным будет гнездо kys-ll kvas-, сосуществующее со множеством иных ( mbzg-, mbd-, mold- и др.), в рамках которых пищевая семантика представлена не столь широко. Характер «генетической базы» поля — ее большая или меньшая однородность - несомненно, отражает саму структуру пищевой категории - ее монолитность (как в случае с «соленым» и «сладким») или «многогранность» (как «кислый» и «жирный»).
Таким образом, рассматриваемая семантико-мотивационная группа формируется по двум параметрам. Синхронный взгляд позволяет включить в нее лексические единицы, в современном русском языке относящиеся к тематической области «пища» (т. е. семантическое поле «пища»), тогда как взгляд на семантическое поле из диахронической ретроспективы «добавляет» в семантико-мотивационное пространство этимолого-словообразовательные гнезда, лексические единицы которых наиболее регулярно выражают «пищевую» семантику.
По словам Ж. Ж. Варбот, комплексный анализ взаимосвязанных лексико-семантических полей и этимологических гнезд является актуальной задачей исследований по диахронной семантике, поскольку «этимологические гнезда и лексико-семантические поля являются генетически системообразующими и взаимосвязанными составляющими лексики» [Варбот 2007, 45]. «Каждое лексико-семантическое поле оказывается исторически стимулом для разрастания целого набора словообразовательных гнезд, а гнезда - базой для реализации потребностей в формировании поля» [Там же]. Поскольку семантическое пространство гнезда и поля составляют лексемы, связанные мотивационными отношениями, существуют и некоторые общие основания их организации. Актуальность подобных комплексных исследований подтверждается появившимися в последнее время диссертационными работами, на едином основании анализирующими этимолого-словообразовательное гнездо и лексико-семантическое поле (см. диссертации А. В. Хелемендик [2007] и Г. И. Урбанович [2007], выполненные под руководством Ж. Ж. Варбот).
Выбранное в качестве объекта анализа лексическое пространство имеет сложную семантическую и мотивационную организацию. Специфика объекта исследования определила принятый в работе алгоритм анализа, включающий:
- описание семантики «кислая пища», «соленая пища», «сладкая пища», «жирная пища» и основных этимолого-словообразовательных гнезд, для которых эта семантика характерна;
- определение логики внешних отношений поля (рассмотрение семантико-мотивационной группы с точки зрения семантической деривации);
- выделение базовых семантических признаков (семантических доминант), характерных для данной семантико-мотивационной группы;
- рассмотрение лексики поля в «контексте» коррелятивных отношений, учет межъязыковых параллелей;
- сопоставление вербального и невербального кода традиционной духовной культуры.
Гнезда *kys-ll*kvas-. Особенности реализации семантики «кислая пища
Внутри группы лексем со значением кислая пища, кислый; скисать, бродить можно выделить ряд ведущих корней, которые чаще всего развивают подобную семантику. Среди них будут такие, как mbd- (исходное значение сырой, влажный [ЭССЯ 20, 205-206]), mbzg-( влажный, грязный; пачкать, мыть [ЭССЯ 21, 19]), mold- ( мягкий, нежный, слабый [ЭССЯ 19, 178]) и др. Однако центральными для данной лексико-семантической группы являются корни kvas- ( kvasb, kvasiti и др.), kys- ( kysiti, kysnpti, kysati, kyseti, kyseh и т. п.), kys-( kySa, kysati(se) kysjati), родственные и имеющие общую исходную семантику киснуть, кваситься : так, по крайней мере, она определяется большинством этимологов. На праславян-ском уровне для kvasb восстанавливается значение закваска, квас , для kysngti, kyseti, kysiti мокнуть, киснуть [ЭСБМ 5, 7; ЕСУМ 2, 438; Slawski 3, 468], для kvasiti подвергать
ферментации, квасить [Stawski 3, 468]. Для и.-е. основы kuat(h)- Ю. Покорный восстанавливает семантику бродить, становиться кислым, гнить [Рокоту, 627]; по мнению авторов ЭССЯ, рус. квас на и.-е. уровне родственно др.-инд. kvathati, kvathate кипеть : «В основе лежит представление о бушевании, закипании, связанном с окислением ряда веществ» [ЭССЯ 13, 154], а праслав. гл. kysati соотносится ими с лтш. kitsat кипеть [Там же, 269; то же в ЕСУМ 2, 438; Bezlaj II, 33]. Связь праслав kvas- с указанным др.-инд. гл. в значении вариться, кипеть восстанавливают и М. Сной [Snoj, 288], и Ф. Безлай [Bezlaj II, 116].
Таблица, приведенная в Приложении, демонстрирует спектр денотативных значений русских лексем с корнями kvas-ll kys-ll kys-. Рассмотренные значения распределяются по следующим группам:
Наряду с произошедшим в праславянском языке фонетическим расхождением корней kvas , kys-, kys-, можно наблюдать процесс постепенного закрепления в русском языке за каждым из вариантов определенного типа «кислого» значения.
Для продолжений корня kys- в русском языке ведущей стала признаковая семантика - кислый вкус , прокисший, проквашенный , испорченный , влажный , мягкий . Выделяются два основных направления развития семантики его дериватов: первое имеет перцептивный характер; указывая на специфические вкусовые качества продукта (это значение в гораздо меньшей степени в русском языке присуще корню kvas-); второе связано с обозначением разлагающейся, портящейся под действием влаги субстанции. Перцептивный компонент в полной мере реализуется в литературном кислый своеобразный острый вкус, подобный вкусу лимона, уксуса, клюквы [ССРЛЯ 5, 917]1 Ср. также:
- кислый на вкус, содержащий кислоту : кйселгща щавель , красная смородина , кйселка кислица , кйсліща клюква [СРНГ 13, 226; 227; 232], кйслядъ, кислятина все, что переквашено, перекисло, что на вкус чрез меру кисло [Даль II, 111];
- приобретать кислый вкус, делать кислым : кислянитъ делать что-л. кислым; кислить, квасить [СРНГ 13, 236], кислеть становиться кислым или кислее прежнего [Даль II, 111].
Семантика корня kvas- характеризуется, прежде всего, процессуальностью: продолжения этого корня называют или процесс брожения, или субстанцию — результат ферментации, или вещество, брожение вызывающее. Ср.:
- бродить, киснуть : литер, кваситься;
- субстанция, вызывающая брожение : литер, закваска, диал. кваска закваска , дрожжи [СРНГ 13,159], квасовьё подкваска, закваска, остающаяся в квашне [Даль II, 103];
- субстанция, полученная путем брожения, заквашивания : квас напиток из кваше
ной ржаной муки [Даль II, 102], квашенина кислая, квашеная капуста , квашбнка тесто, опара , кваша соложеное тесто [СРНГ 13, 163; 162], квашеный мед кислый, хмельной, вареный мед [Даль II, 103].
Другое направление развития семантики корня kvas- (в полной мере проявившееся в западнославянских языках) связано с обозначением кислоты как «химической субстанции»:
- субстанция, содержащая в себе кислоту : квасы смесь кислот для беления пряжи [СРНГ 13, 158], квасы особая смесь, запара, кислоты или щелочи для ремесленной, заводской потребы [Даль II, 103];
- процесс вымачивания в кислоте : квасить дубить кожу , квашение обработка кож мучным раствором [СРНГ 13,159; 162].
Продолжения корня kys- в большинстве случаев теряют связь со вкусовой категорией; для них вырисовывается следующая линия развития значений: кваситься — подходить на дрожжах; шевелиться, разбухать , отсюда, далее, с одной стороны - тайно возиться, копошиться , кишеть , с другой, - долго пребывать в одном состоянии [ЭССЯ 13, 278]. Его основная семантика - сугубо процессуальная, связанная с идеей «кишения», ср. ворон, кшиевия толкотня; толпа , новосиб. кишеть ухаживать, возиться с большим количеством детей (В такой куче жила, кишела, кишела с ними, как проклятая), омск., иркут. киш кишеть кишмя кишеть [СРНГ 13, 249]. Лишь минимальное количество диалектных лексем сохраняет значение заквашенный, кислый , ср. выкишеть стать кислым, приобрести нужную кислоту [СРГНП 1, 106], карел, (рус) кйшеный кислый (о молоке и т. п.) [СРГК 2, 355], киша закваска, частица кислого теста [Даль 2, 111], простокиша простокваша [НОС 9, 49], кйшеный кислый (о молоке и т. п) [СРГК 2, 355]. Из-за того, что продолжения- корня kys- теряют «пищевую» составляющую семантики, они практически не рассматриваются в нашей работе.
Человек
Семантическое поле пищи регулярно взаимодействует с полем физической характеристики человека. Огромные потенции лексики пищи как источника формирования наименований человека в его «физической» ипостаси демонстрирует сфера разговорной, диалектной речи, ср. разг. булка о полной женщине , сухарь худощавый человек , диал. владим.оляякш непропеченный, неудачный хлеб, лепешка , о толстом человеке маленького роста [СРНГ 23, 195], пек., твер: кисель слабый, беспомощный, не имеющий силы стоять на ногах, человек [СРНГ 13, 227], и, например, такая «живая» группа ономастической лексики, как индивидуальные прозвища, ср. {Коля) Булочка (Сын у меня был белой, румяной. «Ты, Коля, как булочка». Так и прозвали Булочка) [АКТЭ: В-Уст], Блин (Лицо круглое было, как блин) [АКТЭ: Вил], (Ефим) Каша (Корявой был да тихой) [АКТЭ: В-Т]1. Через «кулинарные» образы определяются физические данные человека (особенности строения организма), его физическое состояние и даже возраст. Первая характеристика является статической, две другие - динамическими, что обусловливает превалирование определенного типа пищевой лексики в каждой из групп.
ТЕЛО ЧЕЛОВЕКА
В сфере обозначений различных «параметров» человеческого тела наиболее активны лексемы с пищевой семантикой жир . Общим для них является значение полный, тучный , что обусловлено объективным фактором: жир, сало, тук - это вещества, откладывающиеся в живых организмах при хорошем питании. Ср.: жир: жирный толстый, тучный , заплыть жиром сделаться тучным, ожиреть , наесть (нагулять) жиру пополнеть , лопаться от жиру непомерно, сильно тучнеть, полнеть при безделии , спустить лишний жир похудеть [ССРЛЯ 4, 159], ряз., свердл. жирнавка, жирнуха толстая дородная женщина [СРНГ 9, 182], жїіровйк толстяк [СРГК 2, 65], эюиряк (жируха, жирена и т. п.) жирный, тучный человек или животное [Даль I, 542—543] и мн-. др.;
масло: костр. масло прозвище толстого, жирного человека [СРНГ 18, 13], оренб. маслена здоровое полное лицо [СРНГ 17, 382], волог, кринка с маслом крупный упитанный ребенок [СРНГ 15, 259];
сало: тюмен. сало за ухо занию о толстом, тучном человеке , омск. сало наесть пополнеть, потолстеть [СРНГ 36, 64], сальцем заплыть стать упитанным, разжиреть [СПП, 68], тамб. саловатый любящий поесть, прожорливый [СРНГ 36, 65], новосиб. салистый о тучном человеке [СРНГ 36, 62], кемер.. тюмен., новосиб., перм., арх. сальный толстый, тучный, ожиревший [СНГ 2, 314; СРНГ 36, 70], сачка крупная, полная женщина [КСГРС], арх. сале ха о толстой, тучной женщине , новг. саленйк прозвище обжоры [СРНГ 36, 61];
тук: тучный хорошо откормленный, жирный, толстый, грузный [ССРЛЯ 15, 1174], тук дородство, плотность гела, здоровье , тучный сытный, упитанный, плотный [Даль IV, 441], тук наживать полнеть (Поживут в деревне, говорят, у вас-от опять туку нажили) [КСГРС], отучнеть пополнеть, растолстеть [Даль II, 764].
Такая полнота традиционно интерпретируется как здоровая, свидетельствующая «цветущем» состоянии организма, обеспеченной, спокойной жизни. В этих значениях проявляется характерная для «жирного» семантика изобилия, полноценности и избытка1. Ср. Будь тучна, как земля, плодовита, как свинья! заздравное пожелание хозяйке , В Божью славу, в тук да в сало, в буйну голову - вам испить, а мне челом ударить! заздравное пожелание хозяина [Даль IV, 441].
Визначений тучный, полный лексемы с первичной семантикой жирный могут вступать в коррелятивные отношения с прил. тощий, редкий, сухой, худой, добрый, толстый, сырой, полный.
Синонимы: диал. доброй полный, крепкий, упитанный, очень здоровый [АОС 11, 198], добреть становиться полным, упитанным, полнеть [МАС 1, 408; АОС 11, 189], литер, тол-стый" полный, тучный , литер, плотный, полный (о человеке) плотный , сырой человек мокротный, тучный, белокровный [Даль IV, 375].
Антонимы: тощий (о человеке, животном) отощавший, некормный, в худом теле, изможденный; худощавый, худой, сухощавый [Даль IV, 424], тощаха экспр. худой, истощенный человек [СРГСУ 6, 98], сараг. редкий тощий (о скоте) [СРНГ 35, 19], сухой (о животном теле) худой, чахлый, худощавый, поджарый, [Даль IV, 365], сухотка худой человек [СРГСУ 6, 79], лптер:худой тощий , худоба, худобина лица, тела худощавость, тощесть [Даль IV, 568]. Оппозиции прил. жирный - постный, сочный - сухой, полный — редкий актуализируют представление о полноте тела как о наполненности жирами, соками и, напротив, о худобе, как об их отсутствии, ненасыщенности (ср. ли rep. в самом соку о человеке в полном расцвете сил ).
Также семантику полноты развивают лексемы, мотивированные способностью киснущего продукта расти, увеличивать объем: арх. кислунъ толстый человек [КСГРС], как на дрожжах полная, пышная (о девушке)" [ПОС 10, 5]. Такое же значение характерно и для лексем с корнями пресн- и мокр-, ср. самар. пресняк очень полный, рыхлый человек [СРНГ 31, 94], преснёц полный и болезненный человек [КСГРС], преснуха молодая, очень полная девушка или женщина [ЯОС 8, 81], черепов., новг. мокряк толстяк [СРНГ 18, 213]. Вероятно, оно развивается по модели пресный / мокрый — слабый, рыхлый, мягкий — полный и, в отличие от «жирного», связано с полнотой болезненной, а не здоровой.
Некоторые лексемы соотносят пищу с различными частями человеческого тела (см. также 3.1. «Мужской - женский»). Например, «сладкими» обычно бывают уста, ср. дон. сахорный эпитет губ, рта [СРНГ 36, 157], фрагмент калуж. песни: «"А чего в тебе, дивчина, На губах сладенько?" - "Пчелы были, гнезда вили, Меду наносили"» [РЭФ, 126], а также польск. kiedy сіє. pocalujq, tizy dm cither w gebie czujq когда тебя поцелую, три дня на губах сахар чувст-вую [Adalberg, 73] . Как отмечает Н. Л. Пушкарева, наименование уст «сахарными», а поцелуев - «сладкими» было типичным для древнерусской литературы: оно подтверждает «наличие физиологической связи между питанием и половой жизнью» — между наслаждением от питания и наслаждением от коитуса [Пушкарева 2005, 97]. Подобные идеи излагает в своей работе Г. И. Кабакова: «Сладкий выступает постоянным атрибутом губ, связанных и с едой, и с речью, и с эротикой, и женские, и мужские уста иначе как сахарными Btфольклоре, да и не только в фольклоре не называются... Сладкими выступают в фольклоре не только уста, но и половые органы, ср. например, загадку: "Синие штаны, белая подкладка, чтоїв штанах - сладко" с отгадкой "сахар". В частушках, судя по указателю А. Кулагиной к собранию "Заветных частушек" А. Д Волкова, признак сладкий характеризует исключительно только вагину» [Кабакова 2005, 70].
