Содержание к диссертации
Введение
ГЛАВА 1 Теоретические аспекты концептуального анализа художественного текста 12
1. Основные свойства художественного текста и параметры его лингвистического изучения 12
1.1. Соотношение понятий «текст» и «художественный текст». Специфика художественного текста 12
1.2. Индивидуально-авторская картина мира в аспекте когнитивных исследований 20
2. Концепт в языке и речи 27
2.1. Понятие «концепт» в современной лингвистике: основные направления 27
2.2. Сущность и содержание художественного концепта 38
ВЫВОДЫ 47
ГЛАВА II Вода, воздух, земля и огонь в русском сознании 51
1. История формирования представлений о первостихиях: мифологическое и философское осмысление сущностей воды, воздуха, земли и огня 51
2. Национальная специфика концептуализации ВОДЫ, ВОЗДУХА, ОГНЯ и ЗЕМЛИ в лексической системе языка 68
ВЫВОДЫ 84
ГЛАВА III Вербализация концептов первостихий (вода, воздух, земля, огонь) в романе м.м. пришвина «кащеевацепь» 88
1. Номинации стихий в философско-эстетической системе М.М. Пришвина.. 88
2. Концепты первостихий в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь» 98
2.1. Специфика индивидуально-авторской репрезентации концепта ВОДА в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь» 98
2.2. Средства объективации концепта ЗЕМЛЯ в романе М.М.Пришвина «Кащеева цепь» 120 2.3. Средства представления концепта ОГОНЬ в романе М.М.Пришвина «Кащеева цепь» j 43
2.4. Концепт ВОЗДУХ в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь»: лексико-семантическая объективация 165
Выводы 185
Заключение 189
Библиография 198
- Соотношение понятий «текст» и «художественный текст». Специфика художественного текста
- Понятие «концепт» в современной лингвистике: основные направления
- Национальная специфика концептуализации ВОДЫ, ВОЗДУХА, ОГНЯ и ЗЕМЛИ в лексической системе языка
- Специфика индивидуально-авторской репрезентации концепта ВОДА в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь»
Введение к работе
Современные интеграционные процессы в лингвистике возможно определить как антропоцентризм нового типа развития, где человек вписан в мир, Космос и Божественное бытие. Язык в данной системе выполняет роль первоосновы, определяющей взгляд на мир и служащей проводником в его постижении. Это положение объединило психологов и психолингвистов (Л.С. Выготский, А.Р. Лурия, А.А. Залевская, В.А. Пищальникова и др.), лингвокультурологов (В.А. Маслова, С.Г. Воркачёв, Н.Д. Арутюнова, Г.Г. Слышкин и др.), лингвистов и философов языка (В.В. Колесов, Г.В. Звёздова, Е.С. Кубрякова, З.Д. Попова, И.А. Стернин и др.) и потребовало выделения новых единиц изучения языка и речи.
Символом, феноменом и одновременно структурной единицей интеграционных процессов лингвистики стал концепт как важнейшая языковая и ментальная категория, определяющая ментальность индивида, являющаяся элементом концептосферы русской нации и вписывающая ее в общечеловеческий контекст.
Преодолевший рамки известного со средних веков термина «концепт», трактуемого скорее как эквивалент понятия, феномен концепта как «мудрого слова» (В.В. Колесов) удивительно органично вошёл в отечественную языковую науку, поскольку был укоренен в русской культуре. Об «энергетической природе языка», языке как , как потомке Божественного Слова неоднократно писал один из классиков русской философской мысли П.А. Флоренский (П.А.Флоренский «У водоразделов мысли»). Не только в семантике, но и в словообразовательной модели одного из ключевых понятий когнитивизма – концептосферы – перекличка с ноосферой выдающегося ученого и мыслителя ХХ века В.И. Вернадского, понимаемой как мыслящая оболочка Земли (В.И.Вернадский «Несколько слов о ноосфере»).
Изучение концептуальной структуры художественного произведения, чьё пространство индивидуально, но всегда вписано в национальную, а в лучших своих образцах – в универсальную картину мира, приобрело особую значимость для анализа содержательного пространства текста и его интерпретации.
Наиболее оправданным, на наш взгляд, подход с позиций концептуального анализа является в отношении так называемых «философствующих» писателей, сознательно обогащавших своё слово множеством потенций.
Поэтому чрезвычайно актуальным представляется, на наш взгляд, исследование концептов в творчестве М.М. Пришвина, произведения которого исследователи называют «художественной философией» (С.П. Иваненков), «философско-лирической прозой» (Г.Трефилова), «миром художественно-философских идей» (В.Агеносов), «художественно-философским неосинкретизмом мысли» (Э.А. Бальбуров).
Литературный интерес к творчеству М.М. Пришвина неуклонно растет. Об этом свидетельствует ряд статей и исследований литературоведов, открывающих новые страницы анализа произведений писателя [Борисова 2002; Дырдин 2004; Ковыршина 2005; Колядина 2006; Коненкова 2006; Мохнаткина 2005; Рудашевская 2005; Тагильцева 1994; Шемякина 2004; Яблоков 1990]. Однако существуют единичные работы, посвященные лингвистическому изучению прозы М.М. Пришвина [Аквазба 2004; Чумаков 2007] и полностью отсутствуют крупные исследования по концептосфере творчества писателя.
Создаваемая языком модель мира есть субъективный образ объективного мира, который в творчестве М.М. Пришвина отличается целостностью, что находит живое воплощение в языке писателя. Базой этой целостности и цельности является мировоззрение автора. В своем творчестве М.М. Пришвин опирается на постулаты философии русского космизма как «тысячелетней обработки в российской метакультуре мировоззрения живого нравственного Всеединства человека, человечества и Вселенной в их отношении к Творцу и творению» [Куракина 2004: 71].
Пришвинское «единение всего со всем» (Ю.С. Мохнаткина), удивительное чувство слияния с природой и шире – с Космосом – создало совершенно уникальную концептосферу автора, где на первый план вышли концепты, традиционно формирующие основу наивной картины мира, – ВОДА, ВОЗДУХ, ЗЕМЛЯ, ОГОНЬ. Именно четверица первостихий мироздания, онтологических антагонистов и сакрального единства мира, на наш взгляд, составляет важную часть концептосферы произведений М.М.Пришвина. Анализ данных концептов производится нами на материале философской прозы писателя – романа «Кащеева цепь».
Актуальность диссертационного исследования определяется, во-первых, антропоцентрической парадигмой исследования, связующей человека, социум, Космос и Божественное бытие и детерминирующей когнитивный подход к языковой личности. Во-вторых, возможностью в ходе исследования раскрыть философский потенциал слова М.М. Пришвина в романе «Кащеева цепь», что позволит реконструировать языковую действительность начала ХХ века, расширив при этом кругозор современного носителя русского языка. В-третьих, отсутствием концептуальных исследований творчества М.М. Пришвина.
Объектом исследования являются концепты ВОДА, ВОЗДУХ, ЗЕМЛЯ, ОГОНЬ в различных аспектах.
Предмет исследования — языковое воплощение концептов первостихий в романе М.М.Пришвина «Кащеева цепь».
Исследование проводилось в несколько этапов. На первом этапе работы изучались признаки исследуемых концептов, закрепленные в философии и славянской мифологии. На втором – анализировалась языковая семантика номинантов концептов первостихий, лексем вода, воздух, земля, огонь. На третьем этапе рассматривались концептуальные признаки, взаимодействия и индивидуально-авторские приращения смысла, актуализирующиеся в тексте романа М.М. Пришвина «Кащеева цепь».
Цель исследования: описать и проанализировать концепты первостихий как философские и ментально значимые категории в тексте романа М.М. Пришвина «Кащеева цепь», определить их роль в авторской языковой картине мира.
Поставленная цель предполагала решение следующих задач:
определить значимость исследуемых концептов в философско-эстетической системе автора;
раскрыть смысловые приращения анализируемых сущностей в авторской языковой картине мира в сопоставлении с основными чертами языковых концептов первостихий, выделенными путем анализа содержательной базы семантики их номинаций в лексикографических источниках;
выявить и охарактеризовать основные средства языковой объективации концептов ВОДА, ВОЗДУХ, ЗЕМЛЯ, ОГОНЬ в тексте романа М.М. Пришвина «Кащеева цепь»;
описать специфику концептуальных взаимодействий элементов первостихий в языковой картине мира, философии и авторской модели миропонимания.
На разных этапах исследования привлекался специфичный материал.
На первом этапе в качестве основы для дальнейшего анализа привлекались философские тексты различных авторов, тексты и словари славянской мифологии.
На втором этапе материалом анализа являлись данные этимологических, энциклопедических, толковых и других аспектных словарей русского языка.
На третьем этапе материалом исследования являлся текст романа М.М. Пришвина «Кащеева цепь».
В работе применялась комплексная методика исследования. В работе использовались следующие методы: этимологический (активно исследуется этимология слова); сопоставительный (привлекаются факты древних и современных индоевропейских словарей); исторический (привлекаются факты прошлого русского языка); описательный (привлекаются факты языка начала ХХ века); функциональный (анализируется форма и содержание); концептуальный (слово описывается как концепт в самых разных его проявлениях, структуре, развитии, значимости для понимании идеи художественного текста и др.).
Научная новизна исследования определяется тем, что в современной когнитивной науке не уделяется должного внимания описанию ментально значимых концептов первостихий в их единстве и соположенности, как нравственно-этических категорий, характеризующих ценностную картину мира. Их формальные и содержательные особенности рассматривались отдельно друг от друга (Е.В. Галдин, Н.В. Гришина, А.В. Костин, О.Г. Палутина, И.А. Попова, М.А. Седова, А.В. Трофимова, О.В. Февралева, Т.Д. Филимонова). Это ограничивало целостность восприятия данных категорий, не давало возможности охарактеризовать особенности их функционирования в наивной картине мира, редуцировало философскую и ментальную значимость концептов первостихий.
В художественном тексте М.М. Пришвина они приобрели особую значимость в плане выражения идеи русского космизма. Языковое выражение первостихий в тексте романа «Кащеева цепь» анализируется и систематизируется впервые. С этой целью в работе выстраиваются концептуальные парадигмы и обосновываются философские позиции репрезентации исследуемых концептов в художественном пространстве романа. Это также составило научную новизну диссертационного исследования.
Теоретическая значимость настоящего исследования состоит в расширении знаний о художественном концепте, его структуре, специфике взаимодействий концептов внутри концептосферы произведения и творчества автора. Основные идеи и положения исследования могут быть использованы при сравнительно-сопоставительном анализе философской прозы начала ХХ века.
Практическая ценность работы видится в возможности использования полученных результатов исследования при составлении словарей концептов, в научных трудах, описывающих особенности идиостиля М.М. Пришвина. Материал диссертационного исследования может найти применение при чтении курсов лексикологии, филологического анализа текста, стилистики, истории языка; в курсах по лингвокраеведению; при чтении спецкурсов и спецсеминаров; в научной и исследовательской работе студентов и аспирантов; на уроках, посвященных комплексному анализу текста, в школьном курсе русской словесности в классах с углубленным изучением предметов гуманитарного цикла.
Положения, выносимые на защиту:
-
Концепты первостихий в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь» являются универсальными базовыми категориями, формирующими художественное пространство и время, определяющими сакральные ориентиры произведения.
-
В полевой модели художественного концепта часто наблюдаются качественные изменения структуры, обусловленные особой природой слова в художественном тексте: смещение функций ядерной и периферийной зон концепта.
-
Философской базой, определившей сущность индивидуально-авторских приращений смысла концептов первостихий, послужила творчески переработанная М.М. Пришвиным философия русского космизма.
-
Основным принципом объективации концептов первостихий в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь» выступает не оппозиция, а дихотомия.
Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в 13 публикациях, три из которых опубликованы в изданиях, рекомендованных ВАК, изложены в докладах на международных и всероссийских конференциях: Международных научно-практических конференциях «Русская словесность как основа возрождения русской школы» (Липецк 2007, 2008); Международной научной конференции «Аспекты исследования языковых единиц и категорий в русистике ХХI века» (Мичуринск 2007); Международной филологической конференции (Санкт-Петербург 2008); II Международной научно-методической конференции «Родной язык: проблемы теории и практики преподавания» (Борисоглебск 2009); IV Международных Бодуэновских чтениях (Казань 2009); Всероссийской научно-практической конференции «Мировая словесность для детей и о детях» (Москва 2007); Х научно-практической конференции молодых учёных «Актуальные проблемы русского языка и методики его преподавания» (Москва, РУДН 2008); региональной конференции, посвященной памяти С.В. Красновой (Елец 2008); на ежегодных научных конференциях профессорско-преподавательского состава ЛГПУ (2006, 2007, 2008, 2009).
Структура работы определяется целью и задачами, поставленными в исследовании. Диссертация состоит из введения, трёх глав, заключения и библиографического списка.
Соотношение понятий «текст» и «художественный текст». Специфика художественного текста
В свете когнитивной парадигмы художественный текст осмысляется как «сложный знак, который выражает знания писателя о действительности, воплощенные в виде индивидуально-авторской картины мира» [Бабенко 2000: 24]. В связи с этим нам представляется необходимым обращение к проблеме картины мира, инд жидуально-авторской картины мира как «одного из её инвариантов» [Миллер 2003: 4], а также её соотношения с такими лингвистическими понятиями, как идиостилъ, художественная картина мира и конъ епт.
В последнее время в исследованиях взаимоотношений субъекта и мира идеального активно используется понятие «картина мира», наиболее полно отражающее способность человеческого сознания обобщать и категоризовать представления о действительности. Однако несмотря на распространенность и привычность самого термина, область стоящего за ним предметного поля ещё не имеет четко очерченных границ. Принято считать, что картина мира представляет собой глобальный образ, лежащий в основе мировидения человека, репрезентирующий сущностные свойства мира и являющийся результатом всей духовной активности личности [Роль человеческого фактора 1988: 19]. При этом подчеркивается, что это «не есть зеркальное отображение мира и не открытое окно в мир, а именно картина, т.е. интерпретация, акт миропонимания» [Роль человеческого фактора 1988: 55]. Представляя собой систему взаимосвязанной информации, «отражающей познавательный опыт индивида на самых разных уровнях (включая довербальный и невербальный) и в самых разных аспектах познания» [Павиленис 1986: 380], картина мира способствует осмыслению человеком бытия в самом широком смысле этого слова. Она складывается как «необходимая когнитивная основа его адаптации к миру», «способная служить объясняющей матрицей для структурирования опыта», специфической чертой которой является целостность и универсальность [Касевич 1996; 78-79].
Помимо универсального характера картины мира, связанного с едиными принципами структурирования знания человеком, ученые отмечают важность её национальной специфики: это своего рода «сетка координат, которой данный народ улавливает мир» [Гачев 1995: 44]; «картиной мира определяется не только мировоззрение членов определенного этнокультурного сообщества, но и его ментальность» [Миллер 2003: 13]. Наличие индивидуального компонента картины мира объясняется тем, что «психическое отображение действительности осуществляется через призму сознания субъекта» [Воронцова 1985: 21]. Различие совокупности знаний о мире у разных людей во многом зависит от жизненного опыта, рода занятий, наличия образований и т.п. А значит, каждый человек имеет собственную картину мира или собственное представление о мире [Роль человеческого фактора 1988: 78].
Таким образом, картина мира предстает в виде определенной «знаковой сети» [Касавин 1998: 263], являющейся обязательным условием ориентировочной деятельности человека и состоящей из трех групп компонентов; универсального, национального и индивидуального.
Основные признаки картины мира применимы и к вторичным, опосредованным моделям, среди которых особое место занимает языковая картина мира, определяемая как отражение образа мира в языке [Одинцова 2000: 8], «мир в зеркале языка; вторичный идеальный мир в языковой плоти; совокупность знаний о мире, запечатленных в лексике, фразеологии, грамматике» [Красных 2001: 71 ]. Как отмечает И.А. Тарасова, проблема языковой картины мира относится к фундаментальному вопросу о специфике отражения бытия через язык [Тарасова 2004: 32].
В. фон Гумбольдтом впервые был сделан вывод, о том, что «язык как идеальная объективно существующая структура подчиняет себе, организует восприятие мира его носителями», «образует собственный мир, как бы наклеенный на мир действительный» [Антипов, Донских, Марковина, Сорокин 1989; с. 75].
В.В. Колесов отмечает тесную связь слова с народным сознанием: «язык в его вещной наружности и звуках есть покров такой прозрачный, что сквозь него просвечивается постоянно умственное движение, созидающее его» [Колесов 1999: 114]. Все представления определенного лингвокультурного сообщества о мире и человеке, сама ментальность и культура этого сообщества определяются системой языка, вследствие чего «каждое поколение получает с родным языком полный комплект культуры, в котором уже заложены черты национального характера, мировоззрение ... мораль и т.п.» [Тер-Минасова2000:68].
Языковая картина мира в силу вербального характера литературного текста его национальной обусловленности и индивидуальности, основанной на творческой личности автора, становится базой другой опосредованной модели индивидуально-авторской картины мира. Ключом к пониманию сущности индивидуально-авторской картины мира является ее субъективность, неповторимость, кроящаяся в специфике художественного мировосприятия. Как отмечает З.Я. Тураева. «Общей тенденцией, характеризующей сегодня стиль научного познания, является движение из сферы систем к центру всех этих систем - к человеку... Этим объясняется "смена вех”, смена ценностных ориентаций в науке -гуманизация лингвистики, выдвижение на первый план изучения языковой личности как ego, определяющего семантическое пространство как медиум проникновения во внутренний мир персонажей произведений» [Тураева 1994: 105]. Потому индивидуально-авторская картина мира выступает как «психическое отображение действительности через призму субъекта» [Воронцова 1985: 21]. Однако сама эта действительность носит опосредованный характер, поскольку художественному тексту приписывается статус «субъективного образа объективного мира» [Самосудова 2000], образа мира, смоделированного художником, результата его духовной активности [Кузьмина 2000]. Индивидуально-авторская картина мира как нельзя лучше демонстрирует единство и неразрывность когнитивного (тезаурусного) и мировоззренческо-прагматического уровня. Она есть способ и одновременно результат художественного мировосприятия; «В индивидуальной картине мира проявляются основные категории человеческого мировидения, но в своей личностной интерпретации, ценностные установки, цели и мотивы субъекта» [Тарасова 1994: 24].
Индивидуально-авторская картина мира всегда вербально выражена. Потому она соотносится с языковой картиной мира. Различие в характере этого соотношения зачастую обусловливается различием в понимании самой языковой картины мира. Если она предстает как вся совокупность языковых средств данного языка (включая индивидуальные проявления), то это соотношение по принципу «часть - целое», где индивидуально-авторская картина мира - часть общеязыковой в той мере, в какой творческое сознание является частью общенародного сознания, а текст - лишь фрагмент языковой картины мира.
Однако каждый автор не только по-своему интерпретирует отдельные фрагменты языковой картины мира, актуализирует в них именно те культурные смыслы, которые в наибольшей степени отвечают его идейно-художественной задаче, дополняет, обогащает их содержание индивидуальными приращениями содержательного и прагматического характера. Языковое в целом всегда составляет базу индивидуального воплощения языковой формы, как коллективное всегда есть основа индивидуального и одновременно коллективный опыт в целом есть «усреднение», нивелирование индивидуальных различий.
Понятие «концепт» в современной лингвистике: основные направления
Вода, огонь, воздух и земля издавна занимали важное место в области человеческого сознания. Им посвящены различные по характеру работы многих исследователей от античности до наших дней: Фалеса, Аристотеля, Гераклита, А.Н. Афанасьева, Н.Бердяева, Я. Грима, А.Ф. Журавлева, В.О.Ключевского, В.В. Розанова, Н.И. Толстого, В.А. Чудинова, Н.М.Шанского, Ю.С. Степанова. Стихии представляют собой неотъемлемую часть жизни человека и общества, с древнейших времен они рассматривались как основа мироздания. Подтверждение этому находим в верованиях, мифах и легендах всех народов мира и, позднее, в философских учениях.
В древности человеку было свойственно мифологическое мышление. По словам М.М. Маковского, это самая древняя форма мышления, которая возникла в тот период, когда появилось сознание человека. «Диалектика мифа состоит именно в том, что человек как бы «растворяет» себя в природе, сливается с ней и овладевает силами природы лишь в воображении; вместе с тем это овладение силами природы (пусть в фантазии) означало начало истории духа и конец чисто животного бытия» [Маковский 1996: 15].
Славянская мифология еще до принятия христианства и распространения заимствованного из Византии учения о четырех стихиях обладала целым комплексом представлений о стихиях мироздания.
В силу географического положения и климатических условий земля издревле стала важнейшей и наиболее почитаемой славянами стихией. Недаром именно с характеристики климата, почвы - словом, с земли начинает своё изложение истории России В.О. Ключевский. Земля олицетворялась славянами как живое существо. Она засыпала (умирала) зимой, пробуждалась (воскресала) весной, беременела, рожала, стонала и плакала перед бедой, гневалась на людей за грехи (не давала урожая) и даже имела свои именины (в Духов день и в день Симона Зилота). Воплощающая воспроизводящую силу природы, земля уподоблялась женщине, матери: «Гой еси, сырая земля, матерая. Матери нам еси родная, всех нас породила» [Капица 2000: 36]. Мотив материнства проявился в запретах бить землю -оскорблять свою умершую мать. В земле, как в материнском лоне, хоронили умерших в позе новорожденного. Похороны осмыслялись как возвращение в утробу матери. Принимая в себя семена, земля по народным поверьям -беременеет и дает новый урожай; она всеобщая Мать и кормилица: живых питает, а мертвых к себе принимает.
Первый человек был «сотворен из праха земного, грязи, глины и песка» [Трессиддер 2001: 109], вследствие чего земля в народных верованиях наделяется признаками святости и ритуальной чистоты. Особенно отчетливо это проявляется в обрядовых приговорах: укр. «Будь богати, як земля святая!»; полес. «Земля свята, помилуй, спаси, сохрани, святая земля Божая Мати». При еде в поле крестьяне вытирали о землю руки, приписывая ей такие же очистительные свойства, как и воде [Славянская мифология: 180-182]. Украинцы не признавали запачканные глиной руки грязными, поясняя, что это - «святая земля».
Земля часто использовалась в народных правовых обычаях как высший нравственный авторитет и символ праведности. Её призывали в свидетели. У русских, сербов, болгар и македонцев при межевых спорах было принято класть себе на голову кусок земли или дёрна и идти с ним по меже, доказывая свои права на земельный участок. Данная граница считалась нерушимой, так как обманувший, по народным поверьям, обязательно зачахнет и умрет. В народе всегда верили клятвам и присягам, во время которых землю держали в руках, во рту или съедали.
Ели или брали землю в рот и с целебными целями, как источник силы и здоровья. Если человек был при смерти, его выносили в поле для прощания с землёй. Частью этого обряда для больного было стоя на коленях поклониться на четыре стороны и произнести: «Мать - сыра земля, прости меня и прими!»
Представления о земле тесно связывались у славян с понятиями своего рода, родной стороны. Родины. Так, по мнению Ю.С. Степанова, для наших предков не существовало просто земли, а была «родная земля» и «чужбина» [Степанов 2004: 298]. Поэтому переселенцы перед отъездом брали с собой горсть земли, чтобы не тосковать по родным местам. Так же поступали паломники и богомольцы. Святость родной земли, гордость за нее определялись тем, что она «своя», что в ней похоронены предки. Земля, взятая со двора или с могил родственников, называлась «родительской», считалась священной и способной защитить от несчастий.
Как народ-земледелец, славяне самой историей своего существования были принуждены осознать огромное значение водной стихии. Потому в народных мифологических представлениях вода - «одна из первых стихий мироздания, источник жизни, средство магического очищения» [Славянская мифология: 80]. Очистительная сила воды раскрывается в многочисленных ритуалах окропления, умывания, купания, обливания, питья особой («наговорной») воды, бросания в воду предметов. К проточной воде бегали в праздничные дни умываться для бодрости и здоровья, ею обливали больных или согрещивших людей, традиционным благопожеланием у восточных славян была формула: «Будь здоров, как вода» [Максимов 1903: 245]. Приуроченное к некоторым праздникам освящение воды имело целью изгнание из нее злых духов [Филимонова 1983: 285-300]. Такая вода называлась «святой» и считалась самой здоровой и целебной, способной излечить все болезни и защитить от нечистой силы. Интересно отметить, что еще в дохристианскую эпоху существовал обычай освящения новорожденного водой - ритуал «обливания водой». Вероятно, вода, используемая для этого обряда, наделялась такой же чудодейственной силой, как и крещенская вода для христиан.
Национальная специфика концептуализации ВОДЫ, ВОЗДУХА, ОГНЯ и ЗЕМЛИ в лексической системе языка
Рассмотрение сущности языкового выражения концептов первостихий в творческом наследии М.М. Пришвина невозможно без обращения к философским и эстетическим основам творчества писателя.
Пришвина по праву называют одним из наиболее «философствующих» (Г.Гачев) писателей XX века, его произведения - «художественной философией» (СП. Иваненков), «философско-лирической прозой» (Г.Трефилова), «миром художественно-философских идей» (В.Агеносов), «художественно-философским неосинкретизмом мысли» (Э.А. Бальбуров). Являясь чутким «резонатором» непростой эпохи перелома веков, а с ней -смены режимов, приоритетов, нравственных координат, Михаил Пришвин очень тонко реагировал на актуальные проблемы своего времени, не переставал размышлять о судьбе своей Родины, ее народа, отдельного человека. В его «художественной философии» содержится пристальный интерес к Канту, неокантианству, философии Ницше, к русскому космизму. Здесь нашли свое отражение идеи К.Маркса, А.Бергсона, У.Джеймса, Вл. Соловьева, Н.Федорова, Н.А. Бердяева, А. Эйнштейна об относительности времени и пространства, мысли В. Вернадского о ноосфере и биосфере, А.Чижеского о влиянии солнечной радиации на биологические процессы и т.д.
Многими исследователями творчества писателя отмечается его «парадоксальное» отношение к философии и философам (Н.В.Борисова, С.Г.Семенова). С одной стороны, автор сознательно дистанцировался от философии, борясь за свою творческую самостоятельность, боясь погибнуть «в чужедумии среди засмысленных интеллигентов» [цит. по Семенова 2001: 166]. С другой стороны, далекий, казалось, от логических выкладок и абстрактных рассуждений писатель ведет на протяжении всей жизни напряженный диалог с философами самых различных взглядов и направлений, интересуясь не буквой, а духом той или иной системы.
Пожалуй, ближе всего к его собственному видению мира и человека оказались идеи русского космизма, как религиозно-философского, так и естественнонаучного. Оба направления разрабатывали идеи эволюционного развития космического универсума, в струе религиозного направления -христианского космоса, не данного в готовом виде, а лишь онтологически заданного.
Эта центральная идея русской философии начала XX века объединяет крупнейших мыслителей - Вл.Соловьева, Н.Федорова, Н. Бердяева, П.Флоренского, СБулгакова и др. С одной стороны, в философском наследии русских мыслителей подчеркивается укорененность человека в космосе, с другой - убежденность в утрате человеком должной космической бытийственности. Космоцентрическая парадигма жизни, идея целостности мира, утверждение активной роли творящего сознания и антропоцентрического преобразования мира, открытие ноосферы (К.Циолковский, В.Вернадский, А.Чижевский и др.) были не просто близки Пришвину, но и во много сформировали его «художественную философию».
Об этом наглядно свидетельствуют его дневниковые записи: «Я -частица мирового космоса ... Я ее чувствую, я ее наблюдаю, как с метеорологической станции» («Дневники 1905-1917гг») [Пришвин 1984, VII: 17].
Необходимо особо отметить большое влияние научно-философской концепции В.Вернадского о ноосфере на развитие поэтических раздумий Пришвина. Об этом писатель говорил так: «Я всегда чувствовал смутно в себе эту ритмику мирового дыхания, и потому научная книжка Вернадского “Биосфера”, где моя догадка передается как эмпирическое обобщение, читалась мною теперь, как в детстве авантюрный роман» («Дневники 1918-1932гг») [Пришвин 1984, VII: 207].
В записи от 1 октября 1922 года М.Пришвин под воздействием идеи Н.Федорова о воскрешении предков отмечает: «Хороша душа наша, а где отцы, умершие вчера?», «у меня все сердце об отцах изболелось» [Пришвин 1991:277].
Наконец, главным инвариантом мыслей русского космизма, нашедшим свое наиболее полное выражение в творчестве М.М. Пришвина, стала идея Всеединства.
Большинство исследователей едины во мнении, что именно идея Всеединства является центральной, ключом к пониманию философии русского космизма. Так, по словам О.Д. Куракиной, русский космизм как идея есть не что иное, как «тысячелетняя обработка в российской метакультуре мировоззрения живого нравственного Всеединства человека, человечества и Вселенной в их отношении к Творцу и творению» [Куракина 2004: 71]. С.Л.Франк в своем философском наследии отмечал: «Всеединство есть категория онтологии, обозначающая принцип внутренней формы совершенного единства множества, согласно которому все элементы такого множества тождественны между собой и тождественны Целому, но в то же время не сливаются в неразличимое и сплошное единство, а образуют особый полифонический строй» [Франк ].
Данная идея берет свое начало в мифологическом сознании, где языческие боги лишь разнообразные выражения всеединого «to pan». Однако в России XX века теория Всеединства находит блестящего разработчика -Вл.Соловьева, у которого она предстает в виде строго обоснованной и последовательной системы. Его концепция, опирающаяся на мифологему Софии Премудрости Божией, - это «положительное Всеединство, которое, символизируя Всеединство Сущее, утверждает себя в трёх образах или трёх ипостасях: Благо, Истина и Красота» [Соловьев 1996: 28].
Специфика индивидуально-авторской репрезентации концепта ВОДА в романе М.М. Пришвина «Кащеева цепь»
Сходный символический план обнаруживает и лексема дерево, восходящая к сакральному мировому древу, одному из основных элементов традиционной картины мира, моделирующий его пространственный и временной образы, соотносимый с различными вариантами мировой вертикали [Славянская мифология: 133]. Наиболее частотно употребление этой номинации в главе, посвященной пребыванию Михаила Алпатова в тюрьме (19 употреблений). Причем обращает на себя внимание сочетание лексемы с прилагательными живой, светящийся: «За стеной показалась большая крона светящегося зеленью дерева», «(Алпатов) долго сидел, не расставаясь с видением живого дерева» [с.227]. Осужденный за революционную деятельность «государственный преступник» Михаил Алпатов переосмысливает свои действия и поступки, уходит от политики и идеологии, становясь на путь всеединства. Им олицетворяется, оживляется и обожествляется весь мир в невиданной доселе красоте: «Алпатов спрыгнул, подвинул стол на место, сел на табуретку, долго сидел, не расставаясь с видением живого дерева, удивляясь, как он раньше не понимал, что зеленые листья сидят на тонких черенках и трепещут, а ствол, такой большой, крепкий, неподвижный, их держит, и что все там на воле должно быть необыкновенно прекрасно» [с.227]. Дуб, который наблюдает из окна Алпатов, имеет точное мифологическое пространственное расположение: так же, как в фольклоре, мировое древо, маркирующее центр мира, растёт посредине «того света» - в поле, на горе, на острове, в море, - так и дуб растёт один посреди пустынного луга.
Обращает на себя внимание и ещё одно мифологическое заимствование автора - понимание древа как пограничного локуса, причём не только в физическом, пространственном понимании (дерево для Алпатова, действительно, знаменует собой границу между тюремным миром и свободой), но и нравственного. На протяжении многих месяцев наблюдая за безмятежной жизнью своего «светящегося» дерева, Михаил пока ещё неосознанно для себя самого разочаровывается в революционной философии и приходит к пониманию жизни как великого природного, космического чуда. По выходе главного героя из тюрьмы нет в нём желания продолжать неясную, навязанную ему революционную борьбу, в описании первых минут воли Алпатова доминируют слова, входящие в ЛТГ «природа»: великолепие, дуб, роща, лес, дрозд, птица, береза: «Этим же внутренним взглядом он посмотрел на дуб, с которым весь этот год жил, беседуя с ним через форточку своей камеры. Но что он видел через форточку, было только слабым отблеском действительного великолепия и славы земной ... придерживаясь за стволы частых берёз, чтобы не упасть, Алпатов тихо движется, слушая песню дрозда, и выходит на поляну с большой елью» [с.253].
Однако и это лишь этап, но не окончание эволюции главного героя. В последующих главах номинацию дерево в качестве центрального мирового ориентира сменяет группа лексем, объединенных интегральным значением «пространство для перемещения», - дорога, путь, тропа. Причем они реализуют не только свою традиционную символику (символ жизненного пути, место, где проявляется судьба, доля, удача человека, разновидность границы между «своим» и «чужим» пространством [Славянская мифология: 145]), но и характеризуются значительным индивидуально-авторским приращением смысла. Лексемы сочетаются с прилагательными благодетельный («благодетельная тропа человеческая» [с.480]), волшебный («волшебный путь по земле» [с.377]), торжественный («широкий торжественный путь» [с.378]); функционируют в составе синтаксических конструкций с глаголами с семантикой «двигаться по направлению вверх» («Рыжая дорога, кажется, поднимается все выше и выше в небо» [с.389], «дорога на слегка уже оседающем снежном поле, выпуклая, как железнодорожная насыпь, отчетливо и вполне определенно поднималась в небо» [с.395]); олицетворяются с помощью сочетания с глаголами действия («Сторож сказал: “Пройдешь, дорога еще держит.”» [с.435]). Все это создает совершенно особое семантическое наполнение лексем, они вбирают в себя дополнительные смыслы, и, по сути, превращается в текстуальные синонимы высокого, жизни, единства, связи человека с миром и связи времен.
Аналогичным образом проанализируем лексемы, представляющие периферию концепта ЗЕМЛЯ : степь, сад, болото, поле.
Безбрежное пространство русской степи дважды занимает значимое место в тексте романа. В первый раз во время «побега в Азию» гимназиста Алпатова, где она предстает для мальчика во всей красе, жизненной силе и многообразии южнорусского ковыльного раздолья. Совсем отличную, безжизненную, покрытую сопками азиатскую степь-пустыню видит Курымушка в период своего пребывания у дяди Ивана Астахова в Сибири.
Оба таких различных у Пришвина образа русской степи опираются на такое же различное словарное толкование. Так, Малый академический словарь русского языка под ред. АЛ. Евгеньевой дает такое значение слова степь: «обширное, безлесное, ровное, покрытое травянистой растительностью пространство в полосе сухого климата. // Устар. Пустыня» [MAC, IV: 262]. Аналогичное значение находим и в БАС. В Словаре же В.И.Даля приводится несколько иное толкование, уточняющее и дополняющее семантику слова: «... въ южн. и восточн. хозяйствЬ степь, как трава, покосъ; пажить, пастбище, противополагается лугамъ, а какъ хльбородная земля, то же, что цьлина, новина, непашь, т.е. земля задерньлая, ковыльная, на которой нЬтъ сльдовъ сорныхъ травъ» [Даль, IV: 322].
Таким образом, анализ словарных статей дает возможность говорить о разном представлении лексического объема значения слова степь. Поэтому общими когнитивными признаками лексемы можно назвать протяженность, т.е. способность занимать определенное пространство, и равнинность, т.е. наличие ровной поверхности. Разграничение же происходит по признаку плодородие (наличие жизни) - безжизненность.
