Содержание к диссертации
Введение
Глава I. Теоретические предпосылки исследования 12-57
1. Категория экспрессивности и ее основные понятия 12
2. Экспрессивная лексика со значением лица в антропоцентрическом аспекте 32
3. Системный подход при исследовании экспрессивов со значением лица 38
4. Особенности исследования диалектных экспрессивов со значением лица в говорах Вологодской области 46
Глава II. Семантика экспрессивов со значением лица 58-142
1. ЛСП 'Характеристика человека по его душевным качествам, характеру и поведению 62
2. ЛСП 'Характеристика человека по его внешнему облику' 100
3. ЛСП 'Характеристика человека по особенностям его моторики' 118
4. ЛСП 'Характеристика человека по его интеллектуальным способностям' 122
5. ЛСП 'Характеристика человека по его склонностям 126
6. Бранные и ласковые слова 136
Выводы 138
Глава III. Образование экспрессивов со значением лица 143-202
1. Словообразовательная деривация 144
2. Семантическая деривация 172
3. Непроизводные слова 194
Выводы 199
ЗАКЛЮЧЕНИЕ 203
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 206
ПРИЛОЖЕНИЕ І 236
ПРИЛОЖЕНИЕ II 262
ПРИЛОЖЕНИЕ III 286
ПРИЛОЖЕНИЕМ 288
- Категория экспрессивности и ее основные понятия
- ЛСП 'Характеристика человека по его душевным качествам, характеру и поведению
- Словообразовательная деривация
Введение к работе
По глубокому убеждению О. Н. Трубачева, с мнением которого нельзя не согласиться, во все времена, в том числе и в современную эпоху, изобилующую письменными источниками (в противовес древним эпохам), «значение данных языкознания, лексикологии, этимологии для подлинного понимания культуры абсолютно» [Трубачев 1991: 155]. Лексическая система языка хранит богатую информацию о системе ценностей того или иного народа, более того «именно лексика в наибольшей степени апеллирует к смысловым (и ценностным) параметрам модели мира» [Т. Топорова 1994: 3]. «В слове аккумулируются особенности восприятия мира, хранится и передается из поколения в поколение исторический опыт народа, его генетическая память» [Вендина 1998: 6]. В этом отношениии особое место занимает лексика экспрессивная, выражающая ценностные ориентиры языковой личности в гораздо большей степени, нежели лексика нейтральная.
Это обусловлено тем фактом, что ценности вызывают определенные эмоции, они окрашены чувствами и побуждают людей к определенным действиям. «Ценности - это то, что как бы априори оценивается этническим коллективом как нечто такое, что "хорошо" и "правильно", являющееся образцом для подражания и воспитания» [Стернин 2000: 108].
Согласимся с мнением Е. Л. Березович о естественности поисков этнокультурной информации «в рамках тех семантических полей (и их фрагментов), которые в большей степени, чем другие, связаны с проявлением субъективированности/ субъективности, т. е. с информацией "от человека" и "о человеке"» [Березович 2000: 67]. В связи с этим очевидно, что, среди всех лексических единиц экспрессивного фонда языка, слова, характеризующие человека, являются квинтэссенцией таких представлений и такой информации.
Экспрессивы со значением лица входят в функционально-семантическое поле персональное [Бондарко 1983], включающее личные местоимения, лексические и фразеологические единицы со значением лица. Лексические единицы со значением лица, вслед за Т. В. Бахваловой, будем именовать агентиеами [Бахвалова 1986: 6]. Категорию агентивности образуют слова,
называющие человека с разных позиций; профессии, возраста, рода занятий, социального положения, родственных отношении, какой-либо ситуации, в которой находится человек, сюда же относятся собственные имена людей.
В соответствии с выполняемой функцией агентивы подразделяются на идентифицирующие, или классифицирующие, и характеризующие, или предикатные. «В отличие от идентифицирующих, которые классифицируют то, что существует в мире, характеризующие агентивы выражают то, что мы думаем об окружающих нас людях, о том или ином человеке. С помощью характеризующих имен можно передать широкий спектр чувств-отношений говорящего к именуемому лицу, охарактеризовать человека по особенностям его внешнего облика, по умственным способностям, чертам характера, по поведению и др.» [Бахвалова 1996: 6-7].
Экспрессивы со значением лица являются характеризующими, или предикатными, агентивами. Они находятся в зоне пересечения (наложения) двух категорий: экспрессивности и агентивности. Отразим это в схеме №1.
Схема №1
ЭКСПРЕССИВНОСТЬ АГЕНТИВНОСТЬ
экспрессивные агентивы
Будем использовать понятия экспрессивы со значением лица и экспрессивные агентивы как синонимы.
Общерусские существительные со значением лица, в том числе и экспрессивные, исследовались в работах О. А. Рыжкиной [1979], А. С. Белоусовой [1981], Е. Ф. Петрищевой [1984], Т. А. Трипольской [1984, 1985],
t>
H. А. Лукьяновой [1985, 1986], С. Л. Акоповой [1985, 1986], Т. В. Бахваловой [1993, 1995, 1996], Л. Е. Крутиковой [1995], Т. Ф. Ворониной [1995], Е. В. Бабаевой [1997] и мн. др.
Объектом исследования в настоящей работе является прежде всего лексика диалектная. Известно, что диалектная речь в целом более экспрессивна и эмоциональна, чем литературный язык, поскольку она существует только в живой, устной форме [Чижик-Полейко 1957: 89; Блинова 1975: 80]. «В диалектной системе как бы сосредоточивается максимальный набор средств экспрессивного выражения» [Коготкова 1979: 80, также Жураковская 1971: 78]. Несмотря на то что в наши дни процесс разрушения и вытеснения диалектизмов довольно интенсивен [Филин 1981: 97], замечено, что «исчезает главным образом нейтральная лексика. Слова, эмоционально окрашенные <...>, употребленные с пренебрежительной оценкой <...>, оказываются устойчивее» [Баранникова 1967: 98-99]. К аналогичным выводам приходит Н. А. Лукьянова: «Процесс нивелировки и утраты диалектных лексических различий происходит в номинативном фонде лексики, как в его составе (количественные изменения), так и в его системе (качественные изменения), и не распространяется на экспрессивный лексический фонд» [Лукьянова 19846: 136].
Еще одной особенностью диалектных экспрессивов, по мнению Т. С. Коготковой, является их интердиалектность: «экспрессивная лексика легко переходит из говора в говор, причем основной причиной такого перехода <...> является постоянный поиск в каждом говоре все новых и новых экспрессивных единиц» [Коготкова 1979: 91].
«Основные стилистические категории народной речи и литературного языка аналогичны и соотносительны», - отмечает Б. А. Ларин [Ларин 1962: 258]. Эта соотносительность, по мнению И. О. Блиновой, дает «возможность подойти к выявлению экспрессивно-стилистической дифференциации лексики диалекта с учетом опыта изучения экспрессивно-стилистической дифференциации лексики литературного языка» [Блинова 1975: 79].
Исследование экспрессивной лексики со значением личностных характеристик на диалектном материале предпринималось уже многими исследователями: В. Н. Елиной [1962], С. Н. Вариной [1970], М. А. Тарасовой [1978], Ю. Н. Грицкевич [1995] - на материале псковских говоров; С. Ю. Адливанкиным [1964] - пермских говоров; В. В. Смирновым [1965] -кировских; И. Н. Чусовой [1969] - тульских; Л. В. Граве [1970], Л. 3. Бояриновой [1995] - смоленских; Ю. И. Кашевской [1971] - говоров с. Кабанск (Восточное Прибайкалье); Б. Д. Воробьевым [1978] - свердловских; Н. А. Лукьяновой [1985] - новосибирских; Т. В. Бахваловой [1993, 1996], Ю. А. Пантюхиной [1997] - орловских; Ю. И. Чайкиной [1995а, 19956, 2000] -белозерских; Е. М. Проколовой [1995] - архангельских и др.
Актуальность темы определяется возросшим в последние десятилетия интересом к проблеме экспрессивности, многие вопросы которой остаются до настоящего времени нерешенными. И если экспрессивная лексика общенационального языка была предметом уже большого количества работ, то специфика диалектной экспрессивной лексики изучена еще недостаточно хорошо, тем более лексики говоров Вологодской области, которая не подвергалась целостному рассмотрению.
Актуальность работы заключается еще и в том, что в ней экспрессивная диалектная лексика со значением лица рассматривается с позиций системности и антропоцентризма - фундаментальных свойств языка, находящихся в центре внимания многих лингвистов.
Цель работы - исследование экспрессивов со значением лица в говорах Вологодской области. В работе решаются следующие конкретные задачи:
Определить состав экспрессивной лексики со значением лица в говорах Вологодской области.
Выявить семантику, структуру и особенности функционирования анализируемых лексических единиц (ЛЕ).
Произвести систематизацию исследуемых ЛЕ.
Рассмотреть способы образования анализируемых слов.
Сопоставить экспрессивы со значением лица в говорах Вологодской области с общерусскими экспрессивами идентичной семантики. Выявить специфику значения и образования диалектных экспрессивов.
Сделать попытки реконструкции некоторых фрагментов языковой картины мира и системы ценностей диалектоносителей (жителей Вологодской области), в частности таких, которые касаются человека.
Следует заметить, что проблема экспрессивного диалектного слова является многоаспектной. В силу ограниченности рамок настоящего исследования, невозможно осветить все стороны этой многогранной проблемы. Так, в нашей работе мы не рассматриваем грамматический, лингвогеографический, речевой аспекты таких слов. Подробно не останавливаемся на выявлении семантических компонентов, составляющих экспрессивность ЛЕ со значением лица, и их комбинаторике. Настоящая работа посвящена исследованию семантики и образования экспрессивов со значением лица в говорах Вологодской области.
Методы исследования обусловлены предметом исследования и его задачами. В качестве основных используются описательный и сопоставительный методы, методы компонентного и контекстуального анализа. В ограниченном объеме применяются методы идентификации, статистический и метод дефиниционного анализа [см. Трипольская 1984].
В процессе сбора материала использовались методы непосредственной беседы с диалектоносителями, наблюдения за их речью.
Следует заметить, что сбор экспрессивов со значением лица в силу их специфичности (наличие бранных оттенков) имеет ряд особенностей.
Во-первых, они употребляются не столь часто, чтобы можно было зафиксировать их в непосредственной речи, в неспровоцированной ситуации.
Во-вторых, «сами носители диалекта осознают его непрестижность» [Пауфошима 1989: 46], а таких слов они вообще стесняются. Происходит это, по мнению Ю. И. Чайкиной, по той причине, что экспрессивы относятся диалектоносителями к ненормативной лексике, которая может быть употреблена только среди "своих" [Чайкина 2000: 186]. Вследствие этого
автор данной диссертации вынужден был прибегать к помощи молодых родственников тех людей, которые еще владеют диалектом. Они долгое время наблюдали за речью своих матерей и бабушек - коренных жительниц Вологодской области, - поэтому могли дать очень ценные сведения относительно семантики и экспрессивности исследуемых слов (за что автор выражает им глубокую признательность).
Ю. И. Чайкина отмечает еще и такую особенность экспрессивов: «Их охотнее и чаще используют в своей речи женщины. Мужчины как бы "стесняются" этих слов, считают их "несерьезными"» [Чайкина 2000: 186]. Поэтому нашими информантами были по преимуществу женщины.
Использовались также методы первичной обработки, картографирования и систематизации исследуемого материала, а также метод сплошной выборки (из словарей, картотек, научных статей).
Основными источниками материала настоящего исследования послужили данные «Словаря вологодских говоров» и его картотеки, хранящейся на кафедре русского языка Вологодского государственного педагогического университета, «Словаря русских говоров Карелии и сопредельных областей», «Словаря русских народных говоров», «Словаря говоров Русского Севера». Мы согласны с Ф. П. Сороколетовым, что значение региональных словарей трудно переоценить: «Удачная в целом семантическая разработка слов, грамматическая характеристика и цитатный материал, иллюстрирующий особенности функционирования слова в живом народном говоре, делают эти словари надежными источниками изучения русской диалектной лексики на современном этапе. Эти словари - удобный и во многих отношениях единственный вид справочников и систематизированных собраний диалектных лексических материалов» [Сороколетов 1981: 12].
Кроме того, источниками материала послужили полевые записи автора диссертации, сделанные в Нюксенском, Тотемском, Тарногском, Великоустюгском районах Вологодской области. Были использованы также личные записи профессора Ю. И. Чайкиной.
Дополнительными источниками послужили материалы областных, этимологических, толковых словарей, научных статей, а также данные Картотеки Словаря русских говоров Печоры (Коми государственный педагогический институт, г. Сыктывкар).
Собранный материал распределен по трем картотекам. Основная картотека состоит из диалектных экспрессивов, зафиксированных в говорах Вологодской области, и насчитывает 1100 карточек (2,5 тыс. словоупотреблений). Вторая картотека включает общерусские экспрессивы со значением лица и насчитывает более 2 тыс. карточек (материал собирался методом сплошной выборки из Толковых словарей русского языка). Для сопоставления привлекался также материал третьей картотеки, включающей экспрессивы, распространенные на близких к Вологодской области территориях (Архангельской, Новгородской, Ленинградской, Мурманской, Ярославской, Псковской областей, Карелии, Республики Коми и др.), - всего 4,5 тыс. карточек.
В работе проанализировано 607 диалектных и 107 общерусских экспрессивов со значением лица, зафиксированных на территории Вологодской области.
Научная новизна работы заключается в том, что впервые подвергается целостному изучению экспрессивная лексика со значением лица в говорах Вологодской области. В научный обиход вводится новый материал, ранее не подвергавшийся лингвистическому исследованию. Экспрессивы со значением лица, хранящие богатую информацию о менталитете диалектоносителей, исследуются в русле новых - антропоцентрических - идей языкознания.
В работе представлена классификация экспрессивных агентивов, в ряде случаев отличающаяся от классификаций, представленных в тех исследованиях, которыми мы располагали.
Теоретическая значимость работы заключается в том, что она затрагивает такие важные вопросы современной лингвистики, как специфика семантики и образования диалектных экспрессивов со значением лица (в говорах Вологодской области) в сравнении с общенародными экспрессивами;
реконструкция фрагментов языковой картины мира диалектоносителя. Кроме того, в работе ставятся вопросы происхождения экспрессивов.
Практическая значимость исследования определяется возможностью использования собранного и проанализированного материала при составлении региональных словарей, уточнении словарных дефиниций и помет экспрессивных слов. Материалы диссертации могут использоваться в преподавании курсов русской диалектологии и современного русского языка (раздел "Лексикология"), в организации спецкурсов, спецсеминаров и других видов научно-исследовательской работы студентов.
Апробация работы.
Основное содержание диссертации было изложено в докладах на межрегиональной научно-практической конференции «Вуз (лицей) - ученик -учитель сельской школы в системе образования Республики Коми» (Сыктывкар, 2001), республиканской научно-практической конференции «Человек культуры XXI века: языки, образование, воспитание» (Сыктывкар, 2001), международной научной конференции «Русский язык и культура Северного Предуралья» (Сыктывкар, 2002), на спецсеминаре аспирантов и преподавателей (Вологда, 2002), а также в четырех статьях и трех публикациях тезисов докладов. Диссертация обсуждалась на кафедре русского языка Вологодского государственного педагогического университета.
Категория экспрессивности и ее основные понятия
Почти каждая научная работа, объектом которой являются экспрессивные языковые единицы, начинается с указаний на "размытость" самого понятия экспрессивности, сложность этой проблемы, противоречивость разнообразных подходов к ее изучению, недостаточную разработанность многих теоретических вопросов и терминологическую анархию при неисчислимом теперь уже количестве работ, посвященных данной проблеме. Все это оправданно, поскольку однозначного решения многие вопросы теории экспрессивности еще не получили.
Экспрессивность рассматривается в разных областях лингвистического знания - в стилистике, семасиологии, в лингвопрагматике [Телия 1991: 65]. Экспрессивная функция имеет определенную систему языковых средств своего воплощения на разных уровнях языка: морфемном, лексическом, словообразовательном, фразеологическом, грамматическом, синтаксическом.
Категория экспрессивности не получает однозначного определения в лингвистической литературе. Она трактуется и как «семантический феномен, выделяющий слово специальным набором денотативных и коннотативных сем с целью более эффективного воздействия на получателя» [Шаховский 1987а: 47], и как «совокупный продукт, выражение некоторого итога, создаваемого целым рдом субъективно ориентированных и эмоционально окрашенных отношений субъекта речи к обозначаемому» [Телия 1991: 6], и как «совокупность семантико-стилистических признаков единицы языка, которые обеспечивают ее способность выступать в коммуникативном акте как средство субъективного выражения отношения говорящего к содержанию или адресату речи» [Гридин 1990: 591], и как «определенная функция некоторых языковых единиц - функция воздействия» [Кругликова 1995: 11; ср. также Скворецкая 1984: «экспрессивность - это функция выразительности и воздействия», с. 81]. Н. А. Лукьянова считает экспрессивность внутренним содержанием экспрессивной лексической единицы и отождествляет ее с коннотацией [Лукьянова 1986: 44].
Экспрессивная функция ориентирована «на выражение субъективных аспектов восприятия человеком реального мира» [Лукьянова 1986: 43].
Экспрессивной лексической единицей, или экспрессивом, вслед за Н. А. Лукьяновой, будем называть «слово (лексему или ЛСВ), языковая значимость которого обусловлена экспрессивной функцией языка» [Лукьянова 1986: 43].
Большинство ученых единодушно в том, что назначение экспрессивных слов заключается в выражении субъективного отношения говорящего к предмету речи [Телия 1981: 203; ср. также: Клычков 1961: 105; Чусова 1969: 176; Блинова 1975: 77; Гридин 1976: 22; Проскурякова 1977: 8; Стернин 1979: 95; Комарова 1984: 31; Петрищева 1984: 143; Лукьянова 1986: 42; Шаховский 1986: 42; 19876: 55; Кругликова 1988: 25; 1995: 11; Мягкова 1990: 11; Телия 1991: 6; Цоллер 1996: 62 и др.].
Субъективным это отношение является потому, что может отражать объективные свойства обозначаемого предмета, а может и не отражать: напр., слово тупица неодобрительно характеризует человека, выражая негативное субъективное отношение к нему говорящего независимо от того, на самом деле характеризуемый не очень умен или нет. «Оценочный компонент при употреблении соответствующего слова сохраняется, он объективен и не зависит от референтной "оправданности"» [Стернин 1979: 100].
Некоторые ученые указывают на способность экспрессивов не только выражать отношение говорящего к предмету речи, его чувства и эмоциональные оценки, но и «вызывать ответные чувства» [Павлова 1971: 13; Носенко 1976; Графова 1987: 21; Мягкова 1990: 36]. Мы согласны с мнением Э. А. Вайгла, что «с лексикологической точки зрения не имеет значения, возбуждаются ли какие-нибудь чувства в слушателе; важно то, что передается и адекватно воспринимается информация о выражаемом эмоциональном отношении говорящего к тому или иному предмету, явлению» [Вайгла 1977: 12]. Иными словами, в состав эмоциональной лексики следует включать ЛЕ, выражающие эмоции, а не вызывающие их [Лаврентьева 1980: 25].
До настоящего времени дискуссионным остается вопрос о границах и объеме экспрессивной лексики, на что неоднократно обращалось внимание ученых, занимавшихся этой проблемой [Селиверстова 1975; Городникова 1976: 35; Лукьянова 1986: 23 и др.]. Одной из самых обсуждаемых является проблема включения в состав эмоционально-экспрессивной лексики слов, называющих эмоции и объективирующих оценки: любовь, радость, ненависть, злость, хороший, милый, красивый, безобразный, ласковый и т. д. Некоторые ученые склонны включать подобные слова в состав эмоционально-экспрессивной лексики [Булаховский 1953; Галкина-Федорук 1954: 136-137; Финкель, Баженов 1954: 85-87; Травничек 1956: 75; Петровский 1959; Фомина 1987: 15; Бабенко 1989: 10, 12; Калимуллина 1999: 1 и др.], объясняя это, как правило, тем, что субъект речи, «употребляющий обозначения эмоций (Я очень огорчен или Мне страшно), одновременно в понятийной форме выражает свое внутреннее состояние» [Калимуллина 1999: 37]. Однако большинство исследователей не согласны с подобной позицией [Ким 1956; Звегинцев 1957: 178; Никитевич 1960: 85; Мальцев 19636: 6; Шмелев 1964: 105-106; Жураковская 1971: 45; Гридин 1976: 37, 43; Вайгла 1977: 8; Гак 1977: 95-97; Стернин 1979: 97; Телия 1981: 207; Лукьянова 1986: 27-28; Крутикова 1988: 55 и др.], обосновывая это следующим: «эмоциональная окраска таких слов, как любить, ненавидеть и т. д., целиком определяется их "предметной" направленностью, а именно тем, что данные слова непосредственно обозначают различные эмоции, настроения и т. д.» [Шмелев 1964: 105], т. е. данные слова обозначают понятия об эмоциях, что и составляет их денотативное значение [Стернин 1979: 97; Лукьянова 1986: 28]. Несомненное присутствие в таких словах семы эмоция долгое время не позволяет ученым прийти к единому мнению в плане отнесения/ неотнесения их к экспрессивному фонду языка. Поэтому некоторые ученые говорят о неправомерности исключения названных слов из фонда эмоционально-экспрессивной лексики, поскольку это приводит к искажению «истинной картины лексических средств, отображающих эмоции в полном объеме» [Бабенко 1989: 12].
ЛСП 'Характеристика человека по его душевным качествам, характеру и поведению
К ЛСГ злой человек относятся такие ЛЕ, как голчка, зыряна, можайка, омеговка, панафидник (всего 5 ЛЕ, см. с. 262), а также общерусские слова злыдень [прост.: СОШ, 226], злец [устар., прост.: ССРЛЯ, 4, 1237], колотовка [прост.: ССРЛЯ, 5, 1193], например: «Хозяйка-то гоУцька была, не дай бог» (Тарн. Волог., СВГ, 1, 120); «Злец быУ какой» (Хар. Волог., СВГ, 2, 172).
Характеристика доброго человека
ЛСГ добрый, сострадательный человек состоит из слов добродей, добротушка, желанник, славутница (всего 4 ЛЕ, см. с. 262): «Уж она такая добротушка\ Добрее дак и не знавала» (Межд. Волог., СВГ, 2, 31); «Мужик-от у её хороший, желанник» (Ник. Волог., СВГ, 2, 81); «Добродей - добрый он, хороший, приветливый, он всё с тобой разделит» (В.-У. Волог., Урм.).
В основе номинаций слов данной группы лежат мотивировочные признаки добрый , желанный , славный . Мотивировочный признак - это признак, легший в основу наименования, на базе которого создается мотивированная форма [Голев 1977: 15].
Как мы уже отметили, слова лексико-семантических групп добрый человек и злой человек дают предельно общую характеристику человека по его душевным качествам и, по сути, представляют собой экспликацию положительной и отрицательной оценки человека, причем лексическое множество, дающее негативную оценку душевным качествам личности злой человек , в 1,5 раза больше противоположного. Микрополе общая характеристика человека по его душевным качествам является одним из самых немногочисленных в составе данного поля и включает около 9 диалектных, 3 общерусских ЛЕ и 2 ЛСГ.
Описываемое ЛСП называет человека по каким-либо приметным внутренним, душевным качествам, по индивидуальным чертам, доминирующим в характере человека. В психологии характер определяется как «индивидуальное сочетание устойчивых психических особенностей человека, обусловливающих типичный для данного субъекта способ поведения в определенных жизненных условиях и обстоятельствах. Характер тесно связан с другими сторонами личности человека, в частности с темпераментом, который определяет внешнюю форму выражения характера, накладывая своеобразный отпечаток на те или иные его проявления» [ПС: 410].
Следует отметить также, что «среди черт характера некоторые выступают как основные, ведущие, задающие общую направленность развитию всего комплекса его проявлений» [Общая психология 1986: 421]. Как правило, экспрессивы называют человека именно по его "основным, ведущим" чертам, а не второстепенным.
Словообразовательная деривация
Наибольшее количество экспрессивов образуется от основ глаголов суффиксальным способом. Значение слов, образованных от глаголов, «сводится к характеристике человека, которому способность к действию, обозначенному глаголом, свойственна в очень большой степени» [Глазырина 1958: 16].
Самым продуктивным является нулевой суффикс, который участвует в образовании существительных женского и общего рода с флексией -а (у В. В. Виноградова он назван суффиксом-окончанием [Виноградов 1986: 74]). С его помощью образуется более 40 экспрессивов в говорах Вологодской области. Как отмечает Ю. С. Азарх, «отглагольные имена женского рода с нулевым суффиксом и значением действия типа мена, замена в современном языке малопродуктивны. Для слов этой модели в разговорной и диалектной речи актуально значение лица по процессуальному признаку. Это образования типа обжора, рёва преимущественно от экспрессивных глаголов» [Азарх 1984: 67], но не только от экспрессивных, например заика [Земская 1973: 263]. В говорах Вологодской области по этой модели образуются следующие слова: базла обманщик, обманщица базлить врать [СРНГ, 2, 50; СРГК, 1, 30; СВГ, 1, 19]; барабоха болтун барабошить говорить вздор [СРНГ, 2, 101; СВГ, 1, 21; Д, 1, 47]; барабоша человек, говорящий невнятно барабошить быстро и невнятно говорить, бормотать [СРНГ, 2, 101; СРГК, 1, 39; Д, 1, 47]; баса нарядный человек баситъся наряжаться [СВГ, 1, 22]; болона болтливая женщина болонитъ говорить [СРНГ, 3, 77]; бормота человек, говорящий невнятно, плохо бормотать говорить тихо, быстро и невнятно [СОШ, 53]; борона болтун боронить говорить вздор, пустяки [СВГ, 1, 40; СРНГ, 3, 118]; бродя гулящий, распутный человек бродить шататься, слоняться [Д, 1, 128]; валанда медлительный человек валандаться мешкать, терять время [ССРЛЯ, 2, 32; СВГ, 1, 54]; варахоба неряха варахобить делать как ни попало [Д, 1, 164]; веньга плакса веньгать плакать, хныкать [Д, 1, 174; СРНГ, 4, 117; СРГК, 1, 172]; ворохоба подвижный человек ворохобиться шевелиться, ворочаться, двигаться [СРНГ, 5, 126]; гмыра пройдоха гмыритъ подсматривать, пронюхивать [Д, 1, 360]; гнуса гнусавый человек гну сеть говорить гнусаво, в нос [СВГ, 1, 114]; греза неряха грезитъ(ся) пачкать(ся), мазать(ся) [Герд 1995, 105]; деряба плакса дерябатъ громко кричать [СРНГ, 8, 30]; ёра упрямый человек еритъся ереститься, упрямиться [Д, 1, 520]; ёрза подвижный человек ёрзать бегать взад и вперед, суетиться [СРНГ, 9, 25; - Д, 1, 521]; жима скряга жиматъ прижимать, сжимать [Д, 1, 527]; жора обжора жоратъ есть, жрать [СРНГ, 9, 216; СВГ, 2, 92]; забая обманщик забаятъ обмануть кого-либо [СРНГ, 9, 248]; заброда человек, предпочитающий находиться вне дома забродить начать бродить, стать шататься, слоняться [Д, 1, 554]; заваланда неряха заваландатъся запачкаться, загрязниться [СРНГ, 9, 291]; завира обманщик завирать рассказывать небылицы, лгать [СВГ, 2, 102; СРНГ, 9, 316]; замазуля неряха замамазулить(ся) испачкать(ся), загрязнить(ся) [СРГК, 2, 154]; замола обманщик замолоться завраться, наговорить много вздору [СРНГ, 10, 254]; извара неряха изваракатъ испачкать [СРНГ, 12, 101]; каверза шалун, озорник каверзать причинять неприятности [СВГ, 3, 29]; клыпа хромой человек клыпать ковылять, идти прихрамывая [СРНГ, 11, 316; Д, 1, 121]; копа медлительный человек копаться канителиться [СОШ, 288]; копырза избалованный ребенок копырзитъся капризничать, упрямиться [СРНГ, 14, 303]; кошеля медлительный человек кошелиться медленно делать что-либо, канителиться [СВГ, 3, 116]; лепета болтун лепетать болтать вздор, чепуху [СРНГ, 16, 361; Д, 2, 248]; лязга ворчун, брюзга лязжитъ брюзжать, ворчать, придираться [СРНГ, 17, 271]; ляпа болтун ляпать пустословить, болтать вздор [СРГК, 3, 179; СРНГ, 17, 279; Д, 2, 287]; опёхта полный человек опёхтатъ жадно есть [Д, 2, 678]; рагоза неумелый человек, делающий все небрежно рагозить делать что-либо кое-как, небрежно [Чайкина 2000: 187; СРГК, 5, 389]; рассолода болезненный, хилый человек рассолодеть расслабиться, потерять энергию [Чайкина 2000: 187; СВГ, 9, 35] /слово рассолода в вологодских говорах имеет также значение опара [СВГ, 9, 35], поэтому, возможно, это семантический дериват/; сёхта болтливая женщина сёхтатъ болтать попусту [Чайкина 2000: 187]; слигоза неряха слигозитъ пачкать грязными ногами пол [Чайкина 2000: 187]; трюпа неряха трюпатъся пачкаться [Чайкина 2000: 187]; шепера полная, неуклюжая женщина шеперитъся расставлять широко руки и ноги [Чайкина 2000: 188]; яберза подвижная, вертлявая женщина яберзитъ болтать, судачить, заниматься бездельем [Чайкина 2000: 188].
